Лед и фраки

Н. Шпанов. Лед и фраки. Повесть — М: Изд. «Федерация», 1932 г., 3 р. 20 к. перепл. 45 к., тир. 5200 экз.

Тема повести — экспедиция к Северному полюсу на подводной лодке «Наутилус», вооруженной всеми средствами современной техники. Радио, электричество, сложная система буров, разведочных зондов, платиновых «ножей», прокладывающих дорогу лодке в ледяных пространствах. Фантастика утопического романа уступает место реальности научно-технических формул сегодняшнего дня. Отклики современных полярных исследований настойчиво вторгаются в роман в нарочито подобранных именах Фритьофа Хансена, норвежского ученого Гиссера Зарсена, летчика Билькинса, капитана подводной лодки, и в эпизоде с гигантским дирижаблем «Граф Цеппелин», вылетающим на помощь потерпевшему аварию «Наутилусу», и, наконец, в форме изложения некоторых эпизодов путешествия к Северному полюсу, знакомого читателю по газетным сообщениям прошлого года. В роман включены обильные упоминания о недавних экспедициях, в частности подробный рассказ о спасении шхуны «Нанук», зазимовавшей у Чукотской земли, и т. п. Художественное обобщение опыта полярных исследований — такова основная задача произведения.

Научно-техническая линия романа усложняется линией социологической. На белых ледяных просторах Арктики появляются черные пятна «фраков»: норвежских, американских, английских, немецких. Вокруг внешне бескорыстной экспедиции Билькинса завязывается ожесточенная борьба разных национально-капиталистических групп, заинтересованных в эксплуатации угольных недр и новооткрытой в Ледовитом океане «Земли Недоступности». В эту борьбу оказывается втянутым и Советский Союз, поскольку «Земля Недоступности» находится в секторе, принадлежащем СССР.

Тематическое задание показать завоевания Севера на фоне империалистических противоречий стран капитала представляет большой интерес. Но Шпанов со своей задачей явно не справился. Скрещение этих двух тем — темы «льдов» и «фраков» — привело в трактовке автора к созданию авантюрно-детективного романа весьма сомнительного свойства. Шифрованные телеграммы, подкупы, неожиданное разоблачение, покушение из-за угла оказались в центре произведения. В погоне за дешевыми эффектами Шпанов не слишком заботится даже о связи некоторых эпизодов с основными сюжетными линиями романа. Такова, неизвестно к чему приплетенная, загадочная история с сумасшествием русского моряка, таинственно попавшего на «Землю Недоступности» и ставшего жрецом у туземного, затерявшегося среди вечных льдов, племени.

Крайне схематизированы и стандартны действующие лица романа: завзятый «янки» Билькинс, верящий только в «здравый смысл» и «математику», антрацитовый король Хармон, в утренней пижаме отдающий распоряжения по телефону, немецкий лейтенант Литке, сухой и лаконичный, с непременным моноклем в глазу; наконец, опустившийся белоэмигрант Маневич, под пьяную руку разглагольствующий о пресловутой «русской душе», — все эти персонажи, как и многие другие, кажутся взятыми из халтурной фильмы, изображающей «разлагающуюся Европу».

При этом смазывается и классовое существо темы. На первый план вместо социально-типичных черт выпячиваются «национальные» черты (янки — Билькинс, немец — Литке) и моральные качества. Так мрачно-злодейская фигура доцента Зуля, идущего на преступления ради захвата в свои руки угольных месторождений, противопоставлена благородному образу Фритьофа Хансена, бескорыстного исследователя, стоящего выше меркантильных интересов капиталистических компаний.

Совершенно недопустимыми в романе являются рассуждения, развиваемые на стр. 94–98, дискредитирующие идею пролетарской революции и содержащие клеветнические выпады по отношению к Ленину. Рассуждения высказываются от лица одного из капиталистических хищников, и этот эпизод в ходе романа не находит никакого разоблачения. Фактически получается ничем не оправданное предоставление на страницах советской книги трибуны для высказываний классового врага.

Особенно в ходульных и бутафорских тонах выдержана концовка романа. Представители Страны Советов на «Земле Недоступности» в лице самоеда Вылки и советского охотника Князева, захваченные Хансеном на дирижабль, говорят почему-то нестерпимо искаженным псевдонародным языком: «Одначе я так полагаю, что нет у них возможности отменить советский закон. Коли Калинин объявление делал, цето всякая земля наша, то значит так тому и быть. Небось не оттягают». На этом языке, кстати сказать, они прекрасно объясняются и с англичанами, и с немцами, и с норвежцами. Вся теория освобождения туземного пролетариата «Земли Недоступности» от «буржуазных элементов», то есть от членов экспедиции Билькинса-Хансена, дана в явно опереточном плане.

Итак, следует констатировать, что попытка Шпанова создать советский научно-технический роман окончилась полнейшей неудачей.

Е. Тагер

«Художественная литература», 1932, № 1 (10 января), с. 30–31.

В. Барсуков. Лед и враки

В эссе с парфюмерным заглавием «Свежесть»[1] Дм. Быков, со свойственной этому талантливому и крайне плодовитому автору размашистой приблизительностью, называет книгу «Лед и фраки» литературным дебютом Н. Шпанова (чуть выше «дебютным творением» Шпанова и вовсе названа… прогремевшая семью годами позднее, в 1939 г., повесть «Первый удар»).

Ошибка или описка Быкова понятна: «Лед и фраки» — далеко не первое произведение Шпанова, но его первая крупная проза. Между тем, ко времени публикации этой фантастической повести Николай Николаевич Шпанов (1896–1961), летчик, красный командир, пропагандист авиации, путешественник и очеркист, никак не был новичком в литературе. Он успел уже выпустить две книги «северных» рассказов — «Загадка Арктики» (1930) и «Песцы» (1931) и четыре книги путевых заметок, в том числе «Во льды за „Италией“» (1929) — рассказ о плавании на «Красине» и спасении экспедиции Нобиле (на ледоколе Шпанов представлял ТАСС и газету «Известия»). И все это — не говоря о многочисленных журнальных публикациях, агитброшюрах, учебнике для летных училищ и справочнике по авиационным моторам.

Сокращенный вариант повести, озаглавленный «Земля Недоступности», был впервые опубликован в №№ 25–36 московского журнала «Вокруг света» с подзаголовком «научно-фантастический роман», а затем развернут автором в объемистую (вполне романного объема!) книгу «Льды и фраки», выпущенную в 1932 г. (на обложке — 1931) московским издательством «Федерация».

И журнальной, и книжной публикации предшествовал рассказ «Загадка Арктики» — донельзя беспомощное сочинение о попытках нанятых американскими фашистами диверсантов помешать созданию советско-американского пароходного общества «Советский Ллойд».[2] Но все ингредиенты будущей книги — арктические просторы, таинственные радиограммы, западные ненавистники Советского Союза и их хитроумные наймиты, дирижабли и самоеды — были уже налицо.

В книжной публикации исчезло обозначение произведения как «научно-фантастического»; вероятно, случилось это потому, что некоторые события повести стали реальностью. В 1931 г. состоялось неудачное подводное плавание сэра Губерта Вилкинса (в повести — Билькинса) на «Наутилусе» к Северному полюсу; в том же году немецкий дирижабль LZ-127 «Граф Цеппелин» с международной экспедицией на борту пролетел над значительной частью советской Арктики. Однако, в книге присутствовал главный фантастический элемент, позволяющий причислить ее и к жанру «затерянных миров и забытых народов», то есть тому, что в англоязычном литературоведении именуется жанром «Lost Races». Это — открытие затерянной «Земли Недоступности» и обитающего на ней самоедского племени с чудом выжившим — и выжившим из ума — полярным путешественником Георгием Брусиловым в роли дикарского пророка.

Судьба пропавшего без вести в 1914 г. лейтенанта Брусилова, как известно, волновала не только Шпанова: историей злосчастной брусиловской экспедиции в конце 1930-х воспользовался в хрестоматийном советском «арктическом» романе «Два капитана» Вениамин Каверин. И Дм. Быков недаром сближает эти тексты:

«От некоторых страниц Шпанова <…> веет какой-то добротной свежестью, хотя современникам все это могло казаться тухлятиной. Как ни странно, в иных своих сочинениях — преимущественно аполитичных, случались у него и такие, — Шпанов становится похож на Каверина времен „Двух капитанов“: есть у него эта совершенно ныне забытая романтика полярных перелетов, путешествий, отважных покорителей безлюдных пространств и т. д. Мы представляем тридцатые годы царством страха, и так оно и было, — но всякая насыщенная эпоха многокрасочна: наличествовала и эта краска — юные запойные читатели, конструкторы самодельных приемников, отмечавшие по карте маршруты челюскинского и папанинского дрейфа; героями этой эпохи были не только Ворошилов и Вышинский, но и Шмидт, и Кренкель, и Ляпидевский».

Действительно, северной романтики у Шпанова хоть отбавляй, а писателем напрочь бесталанным его назвать нельзя — писал он если не лучше, то не хуже многих других, а иногда (особенно в описаниях полетов и воздушной техники) поднимался до высот некоей пошловатой поэтичности. Такова и повесть «Лед и фраки», сочетающая, по определению Быкова, «крайнюю политизированность с увлекательностью и подлинным исследовательским азартом».

Определение, в части «крайней политизированности», неплохо бы уточнить. Конечно, в 1930–1931 гг. Шпанов еще не был тем одиозным сталинским борзописцем, создателем изоляционистских и ксенофобских, проникнутых «квасным пафосом» (Быков) и конспирологическими измышлениями «низовых» бестселлеров наподобие «Заговорщиков», «Поджигателей» и «Урагана» — писателем, сама фамилия которого сделалась понятием нарицательным. Но все предпосылки к тому имелись. Дело не просто в «политизированности», не в отмеченной современной Шпанову критикой ходульности персонажей или антисемитских намеках (Шпанов тщательно выпячивает еврейское происхождение отвратительного «антрацитового короля» Натана Хармона). Дело в том, что Шпанов, совершенно осознанно, сочинил клеветнический пасквиль.

Сочинил, должно быть, потому, что решил — таковы требования момента (советская экспансия на Шпицберген, западные арктические успехи и т. д.). Душа его, в конце концов, потемки. Но при сочинении какого угодно памфлета никто не мешал Шпанову насытить книгу вымышленными героями и выдуманными экспедициями или живописать подвиги советских полярников. Ан нет: повесть псевдо-документальна, экспедиции западные, подвиги скомканы (хотя советское превосходство, выраженное могучим утюгом ледокола «Большевик», сомнению не подлежит), имена героев прозрачны и ясно указывают на прототипы. Все подчинено пропагандистской задаче — очернить западную исследовательскую деятельность в Арктике и западных полярных путешественников и ученых, включая и лично знакомых Шпанову по плаванию на «Красине».

Карикатурно изображена экспедиция австралийского путешественника, орнитолога и географа Вилкинса (1888–1958) и сам Вилкинс, который не дошел на «Наутилусе» всего несколько сот миль до полюса и успешно доказал возможность плавания на субмарине под ледовой полярной шапкой. Сходным образом «препарирован» полет «Графа Цеппелина», который советские (с легкой руки Э. Кренкеля) и нынешние российские конспирологи любят преподносить как разведывательную операцию германского генштаба. У Шпанова дирижабль свободно носится над советской полярной территорией, разыскивая полезные ископаемые; на борту его всего два советских человека — полуграмотные, но «сознательные» охотники-сибиряки Князев и Вылка. Нужно ли говорить о том, что было прекрасно известно Шпанову: на «Графе Цеппелине» находились советские ученые Ф. Ассберг и П. Молчанова, радист Кренкель, руководил научной частью экспедиции виднейший советский полярный исследователь Р. Л. Самойлович (1881–1939) ^- не лубочный кержак и не еврейский капиталист, а еврей-ученый, убитый через несколько лет Сталиным и его приспешниками. В результате манипуляций Шпанова у неподготовленного читателя возникает полное впечатление не международной и полностью контролировавшейся СССР воздушной экспедиции, а буквального вторжения.

Шпанов понимал, безусловно, что никто не простил бы ему издевательства над памятью великого норвежского полярника и гуманиста Фритьофа Нансена (1861–1930). Но — отчего бы не бросить тень и на Нансена? В повести он выведен как «Фритьоф Хансен», слабохарактерный и вечно колеблющийся старик-идеалист, командующий сомнительной, мягко говоря, миссией «Графа Цеппелина».

С другими западными полярниками Шпанов обошелся еще более бесцеремонно. К примеру, соратник Амундсена Яльмар Рисер-Ларсен (1890–1965), знаменитый полярный пилот и исследователь, антифашист, один из создателей современных ВВС Норвегии и авиакомпании SAS, стал в повести «Гисер-Зарсеном» — одержимым жаждой наживы убийцей…

Особенно досталось хорошо знакомому Шпанову по «Красину» норвежскому геологу и видному полярному исследователю Адольфу Хулю (Hoel, 1879–1964), знатоку Шпицбергена и директору института Шпицбергена и Медвежьего острова (будущего Норвежского полярного института). В 1929 г. Шпанов так писал об этом человеке: «Он прост и общителен <…> У Хуля седая борода, глаза его требуют толстых стекол очков, но слышишь его тихий, робкий голос, замирающий при словах: „глетчер“, „лед“, „Шпицберген“, и кажется, что перед тобой юный студент-дипломант, восторженно стремящийся к исследованию ледяных пространств. Тысячи миль на лыжах, пешком, на собаках излазил Хуль по ледяным пространствам Шпицбергена и Северной Норвегии, но все с той же жадностью стремится он к новым пространствам».[3]

^{Н. Шпанов (первый слева в нижнем ряду) и рядом с ним А. Хуль на ледоколе «Красин».}

Хуль (в повести — «доцент Зуль») и в самом деле был норвежским националистом, много занимался разработкой угольных месторождений на Шпицбергене. В повести, подобно Рисер-Ларсену, он выведен преступником, вором и убийцей. Правда, на сей раз Шпанов оказался, возможно, неплохим судьей характера: в 1933 г. Хуль присоединился к фашистскому «Национальному единению» В. Квислинга, в годы немецкой оккупации (1941-45) был ректором университета Осло (и, по некоторым сведениям, германским шпионом), а после Второй мировой войны отсидел некоторое время в тюрьме и долго пытался реабилитировать себя.

…Каверина из Шпанова не получилось — не вышел ни дарованием, ни порядочностью. В пресловутом «золотом фонде», каков бы он ни был, Шпанова днем с огнем не сыщешь. А впрочем — он вновь, кажется, становится актуален и востребован, чему удивляться, к сожалению, не приходится. Одно из «патриотических» (а как же иначе?) российских книгоиздательств в последние годы переиздало не только «Последний удар», но и достопамятных «Заговорщиков» с «Поджигателями». На фоне призывов к защите «национальных интересов» среди ледовых торосов, новому переделу арктического шельфа и срочной милитаризации Арктики, добрались и до «Льдов и фраков». «Роман известнейшего мастера отечественной остросюжетной литературы, книгами которого зачитывалось несколько поколений читателей» — захлебывается издательская аннотация. Того и гляди, Шпанова начнут изучать в средних школах — сразу после молебна и пения гимна.

Что ж, «Льды и фраки» достойны переиздания. И как образчик советской приключенческо-фантастической литературы начала тридцатых, и как памятник литератору, посвятившему свой малый, но несомненный талант делу создания той лживой, подлой и химерической мифологии, которая на наших глазах стремительно превращается в идеологию.