Розмари. Леденцы и тайная библиотека

9 Святые угодники!

Скрипучий голос Мела Вайна, голос, который я слышала во сне, по-прежнему звучал у меня в ушах, когда я сидела за кухонным столом, и по спине у меня бежали мурашки.

«Я высвобожу силы книги. Отомщу за всё, что вы забрали. Пришло моё время. Ночные ведьмы, готовьтесь к бою».

Эди был прав: Мел Вайн действительно украл «Книгу мёртвых». Теперь стало ясно, что он собирается выпустить в наш мир заключённых в ней демонов. Но не будет ли это означать конец света не только для нас, но и для него? Похоже, он по-прежнему хотел отомстить за то, что Филлис оставила его, когда он был ребёнком.

Я медленно и задумчиво пила чай, то и дело посматривая на маму, которая сидела в кресле-качалке со своим текстом.

Забавно, но сквозь неё я видела подушку. На ней было уродливое пятно от ежевичного джема, и я догадалась, что это дело рук Лоис, поскольку она единственная могла испачкать едой самые причудливые места.

Погодите-ка! Я собралась с мыслями и снова перевела взгляд на подушку в кресле-качалке. Я не должна была её видеть, потому что она лежала у мамы за спиной. О боже! В ней появилась ещё одна дыра!

Я перевела взгляд на её руки. Да, первая дыра была на месте, и, слегка прищурившись, я разглядела круживший над ней зеленоватый дымок. Когда я посмотрела на мамин живот, то поняла, что новая дыра размером с дно кружки. Я могла бы просунуть в неё руку.

Я вспомнила, как в прошлом году у папы была депрессия, и я видела окружавшую его тёмную тень. Но тогда всё выглядело иначе. У мамы не было депрессии, тогда что же означали эти дыры? Неужели она медленно исчезала? А если это так, то куда она исчезала и как я могла этому помешать?

Я была уверена, что Фрэнсис тоже видела эти дыры, судя по её поведению в прихожей, когда они с мамой разговаривали. Это убедило меня, что мне не просто «показалось», и я ужасно перепугалась – если Фрэнсис тоже их видит, значит, мою маму действительно что-то поглощает. Не из-за этого ли изменилось её отношение к магии? Я подумала, стоит ли сказать об этом Фрэнсис, но потом решила, что это будет предательством по отношению к маме.

– Милая, всё нормально? – Мамин голос ворвался в мои мысли. – Ты так давно глядишь на мой живот. – Мама потянулась и втянула живот. – Я пролила на себя чай?

Сказать ей? Нет. Пока нельзя. Она и так была слишком взвинчена, и я не хотела пугать её, пока не пойму, что происходит. И к тому же мама могла мне просто не поверить.

– Конечно, нет, мам. – Я замолчала, подбирая слова. – У тебя живот случайно не болит?

– Нет! Почему ты спрашиваешь?

К счастью, я быстро придумала подходящее объяснение.

– Просто так… Я случайно услышала, как он урчит.

– Я ужасно проголодалась, наверное, поэтому. Но надо дождаться ужина, так что никакого печенья.

– Кто-то сказал «печенье»? – раздался голос из глубины дома.

– Она уже ела печенье, мам, и чипсы.

– Подожди до ужина, Лоис, и тогда получишь печенье вместо пудинга, если съешь основное блюдо.

– Больше никаких новых заклинаний? – спросила я, пытаясь выяснить, не связаны ли дыры с маминой внезапной неприязнью к магии. – Я могла бы помочь тебе, как раньше.

Я любила раскладывать мамины разноцветные мешочки с травами и кристаллами. В такие минуты мне всегда казалось, что нас с мамой связывает нечто особенное.

Мама посмотрела на меня так, как будто ей дали пощёчину.

– Нет, – ответила она тоном, не терпящим возражений. – Я решила бросить это занятие, Рози.

Я смотрела, как её пальцы потянулись к цепочке, которую она всегда носила на шее – пятиконечная звезда, символ магии. Так мама делала всегда, когда нервничала. Я слегка нахмурилась, когда она положила руку на колени.

Подвеска исчезла.

Мама снимала её всего один раз, когда гадкий Маркус из пьесы подарил ей в прошлом году цепочку с её инициалами. К счастью, поняв, каким он был мерзким, мама сняла цепочку и продолжала носить вместо неё пентаграмму.

– Где твоя подвеска, мам? – спросила я, решив, что она случайно оставила её в гримёрке.

– Я её сняла, Рози. – Мама опустила глаза, и к её чести надо сказать, что лицо у неё стало чуть виноватым.

– Зачем ты её сняла? Ты говорила, что Фрэнсис и Филлис купили её тебе, когда ты стала Стражем Портала, и ты будешь её беречь!

– Да, милая, знаю, но жизнь продолжается. Портала уже нет, поэтому мои услуги больше не нужны. Я всю жизнь верила в магию и занималась чародейством, но это мне ничего не дало. – Мама подошла ко мне и обхватила моё лицо руками. – А теперь у меня появилась отличная работа на телевидении, и я не хочу, чтобы люди подумали, будто я странная или чокнутая. Я должна постараться приспособиться.

Она взяла меня за подбородок, и я увидела в её глазах слёзы. Это была другая мама: моя мама расстраивалась, когда ей не удавалось получить желаемую работу, но была благодарна за маленькие чудеса, например, когда могла принять участие в прослушивании, получить ответ на своё письмо или даже за такие вещи, которые не имели отношения к работе: первую распустившуюся в саду розу или любимое цветущее грушевое дерево. Но новая мама выглядела измученной, уставшей, и внутри у неё были дыры.

– Мам, – тихо продолжала я, – я всё равно не понимаю. Ты всегда говорила, как важно оставаться верной себе, прислушиваться к своим чувствам и не обращать внимания на то, что могут сказать или подумать другие.

Мама смотрела мне в глаза целую вечность. Она ничего не говорила. Я видела, как вокруг её головы образуются тёмно-зелёные пузырьки, сталкивающиеся друг с другом, после чего совсем маленькие пузырьки исчезали. Они как будто сражались друг с другом.

Наконец мама ответила:

– Она сказала мне, что в студии могут решить, будто я для них обуза.

– Кто?

– Донна.

Мама откинулась на спинку кресла и вздохнула, проведя рукой по своим золотисто-каштановым волосам.

– Донна спросила, что означает символ на моей подвеске, и я ответила, что это языческий символ чародейства. Это её напугало.

– Что она сказала? – Меня поразила реакция Донны на то, к чему мы привыкли с самого детства.

«Колесо природы отражает колесо жизни». Я помнила, как мама нас этому учила.

– Она сказала, я должна её снять, потому что в студии могут всё неверно понять и решить, будто я накладываю на людей проклятия, – ответила мама.

– А ты ей объяснила, что занимаешься только белой магией, потому что всё плохое возвращается к тебе в тройном размере? – спросила я.

– Милая, если бы всё было так просто! Донна – очень влиятельный участник съёмочной группы. Она даёт мне советы, чтобы я могла сохранить работу. И я ей действительно благодарна.

Я не была уверена, что Донна заслуживает маминой благодарности. Я вспомнила, как она смотрела на нас, когда мы общались с мамой по видеосвязи. Мне не нравилось, что мама прислушивалась ко всему, что говорила Донна.

– Рози, – продолжала мама, отворачиваясь от меня, – как бы я хотела знать, что ждёт меня в будущем. И папу тоже. Вся эта чушь насчёт желания сменить работу… Я впервые об этом услышала.

Я тоже подумала о будущем, и почему-то мне стало не по себе. Хотя мама уверяла, что разлюбила магию, потому что не хотела потерять работу, мне это не казалось правдой. Разве студия могла уволить человека за его веру? А если бы вы носили крест, звезду Давида или полумесяц?

Мы ведь должны принимать наши различия, а не пытаться всех сделать одинаковыми.

Нет, здесь было что-то не так, и я должна была докопаться до правды.