Глава 15

Шарлотта передала свою мантилью слуге и велела сообщить Джеймсу о своем приезде. Затем прошла в столовую и обсудила с дворецким вопрос о том, как рассадить гостей за обедом.

Несколько недель назад они обсуждали с Джеймсом этот вечер, но из-за ее отсутствия в Лондоне она не принимала участия в подготовке этого обеда, так что домочадцам пришлось обойтись без нее.

Ее невнимание удивило Джеймса. Вернувшись в Лондон, она нашла от него письмо. В нем он напоминал ей, что она обещала выступить в роли хозяйки.

Джеймс вошел в столовую, когда она уже закончила разговор с дворецким. Барон уже был одет для обеда, словно предвидел ее раннее появление.

Шарлотта не видела его почти две недели – а столько всего случилось за эти дни! Она смотрела на Джеймса и видела в нем юношу, когда-то очарованного огненным танцем и молодой испанкой.

– Ты слишком долго отсутствовала, – сказал Джеймс, поздоровавшись. – Ты ведь была в Леклер-Парке, верно? Не думал, что посещение новорожденного племянника займет столько времени. Я уже начал думать, что ты забыла об этом обеде.

– Я обещала быть здесь, и вот я перед тобой. – Шарлотта поняла его раздражение. Однако это напомнило ей, что его зависимость от нее, как его хозяйки, была не столь уж приятна ей. Похоже, он считал, что она должна и сегодня вечером выступить в этой роли.

– Твоя сестра вернулась на два дня раньше тебя.

Это его замечание прозвучало в тот момент, когда Шарлотта оглядывала стол, проверяя, все ли в порядке.

– Подруга Пен уезжает в Европу, и она хотела проводить ее. А у меня были кое-какие дела в провинции, ими я и занималась.

– Ты была не в Леклер-Парке?

– Не все время. – Месяц назад она объяснила бы все, но сейчас ее от откровенности удерживала осторожность. К тому же после того, что она узнала о прошлом Джеймса, ей совершенно не хотелось с ним откровенничать.

Что же касается Натаниела, то они с ним не обсуждали свое будущее – так уж получилось. Вернувшись в Лондон, Шарлотта получила от него письмо, наполненное страстью и намекавшее на продолжение их отношений. И в письме этом не упоминались ни Дженни, ни Гарри. Интересно, почему?

Разумеется, Шарлотта понимала, что вовсе не подкупила его своей смелостью и своими ласками в их последнюю ночь. Просто он решил дать ей передышку, чтобы она собралась с мыслями. Но очень может быть, что вскоре он вспомнит о своем расследовании, и тогда…

Она пыталась избавиться от мыслей о Натаниеле, которые постоянно преследовали ее, однако ей это не удавалось. Даже сейчас, когда Джеймс с любопытством рассматривал ее, Шарлотта думала о возлюбленном и вспоминала их чудесные ночи.

Наконец, заметив, что Джеймс смотрит на нее слишком уж пристально, причем с явным подозрением, она заставила себя отвлечься от сладостных воспоминаний: ей казалось, что барон что-то прочел в ее глазах, возможно, даже догадался, о чем она думала.

Нет-нет, конечно же, Джеймс ни о чем не догадывается, все это лишь плод ее воображения. Просто она чувствовала свою вину перед родственником, поэтому и стала такой подозрительной.

Джеймс же смотрел на нее вопросительно, очевидно, ждал, что она расскажет ему о тех делах, что задержали ее в провинции.

– Гости прибудут через час, – сказала она, проходя мимо него. – Я поднимусь наверх, хочу повидать Амброуза. Я очень скучала по нему.

– Вряд ли ты слишком скучала по нему, – пробурчал он у нее за спиной. – Няня говорила, что он плакал по ночам, потому что ты куда-то исчезла. Он думал, что ты бросила его.

Шарлотта не обернулась и ничего не ответила, но сердце сжалось от боли: она действительно чувствовала себя ужасно виноватой перед малышом. Ей было крайне неприятно, что Джеймс нанес этот удар, воспользовавшись ее любовью к ребенку, чтобы выразить свое негодование. Причем было очевидно, что он не колеблясь снова нанесет такой же удар, если ему это потребуется.


Шарлотта сопровождала дам из столовой. Гостей было много, и по дороге к гостиной они разделились на группки.

Ее отсутствие во время подготовки этого званого обеда отразилось на многих деталях. Слуги всегда полагались на нее, как и Джеймс. В результате произошло несколько досадных оплошностей, и Шарлотта видела, что Джеймс был очень недоволен.

Шарлотта старалась сгладить неловкость, взяв на себя заботу о дамах. Переходя от одной группы гостей к другой, она со всеми заводила оживленную беседу.

Но в какой-то момент одна леди увела ее в уголок для беседы наедине.

– Надеюсь, вы не сочтете меня слишком смелой, леди Марденфорд, – сказала миссис Пауэлл. – Думаю, вы могли бы дать мне совет. Видите ли, меня кое-что очень беспокоит.

Шарлотта уже знала, что именно огорчило Агнес Пауэлл, и предпочла бы, чтобы та сидела в дальнем углу комнаты, на диване подальше от нее. Однако у нее не было выбора, пришлось беседовать с этой дамой.

– Боюсь, я оскорбила Софию, но не знаю, как и почему, – сказала миссис Пауэлл. – Герцогиня не пригласила меня в свой салон на прошлой неделе. А когда я заехала к ней вчера, то мне сказали, что она не принимает.

Шарлотта предпочла бы, чтобы герцогиня Эвердон все-таки приняла миссис Пауэлл, а потом откровенно заявила гостье, что это последний раз и что в дальнейшем она не станет с ней общаться. Миссис Пауэлл была очень неглупа, но при этом страдала отсутствием такта, что привело ее к изгнанию из кружка Софии.

Когда они отошли уже довольно далеко от остальных гостей, Шарлотта сообщила:

– На вашу беду, несколько недель назад София услышала ваш разговор с леди Фултон. На вечере у Бьянки, когда вы так непринужденно и не без юмора говорили у двери в сад.

Миссис Пауэлл вспыхнула. Шарлотта же тем временем продолжала:

– Видите ли, София не терпит сплетен, особенно если они задевают ее друзей. Отсутствие у нее великодушия в таких случаях можно назвать недостатком, но ее друзья, уверяю вас, очень благодарны ей за защиту.

Шарлотта видела, что миссис Пауэлл все больше смущается, однако нисколько не сожалела об этом. Тот разговор возле двери в сад касался ее сестры Пенелопы, и далеко не все, что говорила миссис Пауэлл, было правдой.

Глядя прямо в лицо собеседницы, Шарлотта заставила себя улыбнуться, чтобы гости, возможно, наблюдавшие за ними, решили, что они просто ведут самую обычную светскую беседу. Миссис Пауэлл тоже попыталась изобразить улыбку, но улыбка ее походила на гримасу – было очевидно: эта дама в ужасе от того, что Шарлотте стало известно о том ее разговоре с леди Фултон.

– Не стоит так расстраиваться из-за утраты расположения леди Эвердон, – продолжала Шарлотта. – В обществе немало леди, которые охотно станут вашими подругами. Они с радостью посплетничают вместе с вами о моей семье и обо всем другом, даже и о вас, правда, в ваше отсутствие.

Расставаясь, они лишь молча кивнули друг другу, после чего Шарлотта снова направилась к гостям. Этот разговор вывел ее из себя – и не только из-за сплетен о Пенелопе. Беседа с миссис Пауэлл напомнила ей старую истину: слухи, словно обрастая крыльями, распространяются мгновенно, причем очень быстро становятся весьма далекими от правды и истинных фактов. Ах, она слишком хорошо знала, что такое слухи и какую опасность они представляли.

И она тотчас же представила лондонские гостиные, представила, как при ее появлении на губах дам станут появляться насмешливые улыбки. Но хуже всего придется малышу Амброузу, чья жизнь навсегда будет омрачена скандальными слухами. Причем слухи эти распространятся не только по Лондону, но и по всей Англии.

Черт побери, быть наследником, а потом вдруг узнать, что ты вовсе не наследник! Наследник же – совсем другой сын, к тому же испанец. Джеймс, должно быть, совершенно потерял голову, путешествуя по Испании.

Но даже если Гарри и не станет наследником, этот вопрос всегда будет преследовать Амброуза. А само дознание, если оно состоится, будет публичным и ужасно унизительным.

Амброуз же – Шарлотта в этом не сомневалась – вырастет таким, как его отец и дядя. И, как истинный Марденфорд, он захочет занять то же место в обществе, что и они, захочет быть человеком с безупречной репутацией. А если скандал разразится… О Боже, бедный мальчик!

После того как уехали последние гости, Джеймс молча отправился в библиотеку. Обычно Шарлотта присоединялась к нему там после подобных обедов, но сегодня у нее не было ни малейшего желания беседовать с бароном. Она чувствовала себя девочкой, ожидавшей упреков за свое недостойное поведение. Однако она уже далеко не девочка, и Джеймс не имел никакого права отчитывать ее или упрекать в чем-либо.

Да, у нее не было желания выслушивать его замечания, а если он все же начнет предъявлять ей какие-то претензии, она тут же поставит его на место.

Решив не общаться с родственником, Шарлотта взяла лампу и направилась наверх, в спальню племянника.

Когда она вошла, Амброуз хныкал, лежа в постели, и Шарлотте казалось, что плач малыша разрывает ей сердце.

Приблизившись к постели мальчика, Шарлотта взяла его на руки, и маленькие ручки крепко обхватили ее за шею. Всхлипнув еще несколько раз, Амброуз начал успокаиваться.

– Тетяшарл, – произнес мальчик, утирая слезы. «Тетяшарл» – это было одно из первых слов, которые малыш начал выговаривать.

– Тебе приснился плохой сон?

Амброуз покачал головой.

– Нет, просто хочу поиграть, – заявил мальчик, и сейчас его интонации очень напоминали интонации Джеймса.

Шарлотта ласково улыбнулась своему любимцу и, как бы извиняясь, проговорила:

– Видишь ли, мой дорогой, я никак не могла прийти пораньше. Я принимала гостей, которых пригласил твой папа. К сожалению, мы с тобой не всегда можем играть, даже если очень этого захотим. Но поверь, я очень люблю тебя, даже когда не могу с тобой играть.

Он внимательно посмотрел ей в лицо. А Шарлотта почему-то вдруг подумала о том, что скоро он станет слишком большим, чтобы брать его на руки.

Малыш по-прежнему смотрел на нее как-то очень уж пристально; казалось, раздумывал, действительно ли Тетяшарл любит его так, как говорит. Тут он вдруг обнял ее еще крепче и поцеловал.

– Тоже лубю.

В этот момент чуть скрипнула дверь, и оба посмотрели в ту сторону. У порога спальни стоял Джеймс.

Амброуз протянул пухлую ручку к отцу. Джеймс приблизился ним.

.– Тебе давно пора спать, сынок.

– Когда я вошла, он не спал. Думаю, теперь уснет. Правда, Амброуз?

Малыш кулачками потер глаза и кивнул.

Шарлотта положила его обратно в кроватку и укрыла одеялом. Мальчик тут же повернулся на бок и затих. Несколько минут спустя он уже тихонько посапывал во сне. Убедившись, что он спит, Джеймс покинул комнату, и Шарлотта неохотно последовала за ним.

– Он быстро растет. Вскоре станет слишком большим, и я уже не смогу брать его на руки, – сказала Шарлотта, когда они спускались по лестнице. – Потом он будет учиться в университете, а еще немного погодя отправится в длительное путешествие по Европе…

Джеймс шел рядом с ней. Молодая женщина понимала, что он собирается что-то сказать, иначе он не поднялся бы за ней наверх. Его плохое настроение ощущалось очень остро, но не очень-то ее беспокоило.

Шарлотта заметила, как барон вздрогнул, когда она упомянула о длительном путешествии. Внимательно посмотрев на него, она поняла, что он очень нервничает. И что-то в его глазах, какое-то недоуменное выражение… Ей вдруг пришло в голову, что сейчас он очень походил на Гарри.

Это настолько ошеломило ее, что она ухватилась за перила, чтобы сохранить равновесие. Джеймс же пристально посмотрел на нее, словно заметил ее беспокойство и счел его весьма подозрительным. Но конечно же, это был лишь плод ее воображения: он ничего не мог заподозрить, когда она упомянула о путешествии по Европе. Скорее всего, это ее замечание просто показалось ему странным и неуместным, вот и все.

Немного успокоившись, Шарлотта вновь заговорила:

– К тому времени я стану старой тетушкой, которую Амброуз сочтет необходимым навещать, приезжая в Лондон. Что ж, такова жизнь.

– Амброуз никогда не будет думать о визитах к тебе как об обязанности. Я не позволю ему вырасти столь бессердечным.

– Все молодые люди немного эгоистичны и бессердечны, Джеймс. Так и должно быть. Повторяю: такова жизнь. И с этим ничего не поделаешь, не так ли?

Они вошли в холл, освещенный множеством ламп. И сходство барона с Гарри тотчас же исчезло. Возможно, все дело было в тусклом свете на лестнице и ее особом настроении.

Да, она немного успокоилась, но все же подозрения не рассеялись.

Шарлотта послала слугу за своей шалью.

Барон посмотрел на нее с удивлением:

– Ты уже уезжаешь?

– Да, я устала.

– После своего путешествия?

Она хотела избежать дальнейших разговоров на эту тему, поэтому ответила уклончиво:

– Отчасти из-за этого. – Немного помедлив, Шарлотта вдруг сказала: – Мне показалось, ты очень огорчился, когда я упомянула о путешествии по Европе. – Сказав это, она рассчитывала, что Джеймс каким-то образом раскроется, чем-то выдаст себя.

Лицо Джеймса словно окаменело; на сей раз она уже не сомневалась: разговор о путешествии очень ему неприятен. Пожав плечами, барон пробормотал:

– Видишь ли, я-то путешествовал вместе с братом, а Амброузу, если такое случится, придется отправиться в путешествие одному.

– Молодому человеку вовсе не нужен брат для подобных поездок. Хотя, конечно, вдвоем веселее, – заметила Шарлотта. – Я абсолютно уверена, это было незабываемое время для вас с Филиппом. Необыкновенное приключение, не так ли?

Джеймс едва заметно улыбнулся:

– Да, такое никогда не забудешь.

– Но почему ты никогда не рассказывал мне об этом? Уверена, ты мог бы рассказать замечательные истории. И тебе не хочется предаваться воспоминаниям сейчас, после смерти Филиппа?

– Все это было слишком давно. То была совсем другая жизнь. Да и не хочется утомлять людей своими рассказами.

– Приятные воспоминания не бывают скучными, Джеймс. Особенно если вспоминаешь тех, кого мы любили.

Он снова вздрогнул, и лицо его вытянулось. Но тут послышались шаги слуги, несшего мантилью Шарлотты, и барон тотчас взял себя в руки.

Взяв у слуги свою мантилью, она направилась к выходу. Джеймс провожал ее до кареты, но Шарлотта больше не задавала вопросов – ее одолевали тревожные мысли и столь же тревожные предчувствия.

Закрыв дверцу карету, Джеймс подошел к окну и, пристально глядя на Шарлотту, спросил:

– Скажи, ты путешествовала одна?

Его интонации требовали ответа. Неужели он подозревал, что Натаниел сопровождал ее? Или он что-то узнал о тех расследованиях, которые проводил Найтридж здесь, в Лондоне?

– Разумеется, нет, – ответила Шарлотта. – Меня сопровождала моя горничная.

Высунувшись из окна, она велела кучеру везти ее домой.


– Ты слишком уж рассеян, – пробормотал Линдейл. Он стоял за спиной Натаниела, сидевшего за карточным столом. – О чем ты думал, делая такой глупый ход?

Натаниел оглянулся на своего мучителя:

– Я думал, ты устал от игры и давно ушел.

– Я устал только от того, что ты так легко даешь себя обыграть.

– Тогда найди более удачливого игрока и перестань жужжать у меня над ухом, как надоедливая муха.

– Я не жужжу, а говорю об очевидном. Но ты, похоже, не способен что-либо воспринимать. Ты явно не в себе, и мой долг – не позволить тебе разориться.

– Не беспокойся, со мной все в порядке.

– Тогда, Найтридж, тебе нет прощения. Ведь ты проигрываешь Абернати. Представляешь, Абернати…

Натаниел взглянул через стол на усмехавшегося Абернати.

Линдейл был прав. Конечно же, он думал вовсе не об игре, потому и проигрывал.

Но он уже два дня был не в себе. После возвращения в Лондон он мог думать только об одном – о Шарлотте.

Сегодня вечером он попытался отвлечься и отправился в игорный зал. Но, усевшись за карточный стол, тотчас же понял, что ничего у него не получится: он по-прежнему думал о Шарлотте.

Натаниел жестом дал понять крупье, что прекращает игру.

– Вот это разумно, дружище, – одобрил Линдейл; он сказал это так, словно беседовал со слабоумным.

– Еще раз говорю: со мной все в порядке, – проворчал Натаниел.

– Тогда, возможно, ты просто болен.

– Да, в каком-то смысле. Я узнал, кто она.

– Она? – Линдейл сделал вид, что ужасно скучает.

– Да, она.

– О чем ты, приятель?

– Если ты продолжишь притворяться, что ничего не понимаешь, я тебя взгрею.

– Ты имеешь в виду, Что попытаешься поколотить меня? – Линдейл внимательно посмотрел на друга. – Она – это твоя подружка на последней вечеринке, не так ли?

– Совершенно верно.

– А ты уверен?

– На все сто.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Натаниел пробормотал:

– Удивительно, не правда ли?

Линдейл пожал плечами:

– Что ж, как бы то ни было, теперь ты знаешь. Поэтому мне больше не нужно хранить молчание, и я могу сообщить тебе, что очень разочарован.

Натаниел поднялся с кресла.

– Еще одно слово против нее, и я…

– Против нее? Зачем мне это? Я разочарован не в ней, а в тебе. Пусть я частенько вел себя дурно, но я никогда не связывался с сестрой друга.

Натаниел должен был дать пощечину Линдейлу или немедленно уйти. Он отошел в другой конец комнаты, но Линдейл тут же последовал за ним, словно решил, что друг приглашает его к беседе наедине.

– Я ведь раньше не знал, кто она такая, помнишь? – сказал Натаниел.

– А теперь знаешь. Поскольку же ты уже нарушил правило, касающееся родственниц друзей…

– Такого правила не существует, – в раздражении перебил Натаниел. – Ты сам придумал это правило. И вообще, не тебе меня осуждать. Черт побери, ведь именно ты устраивал у себя оргии.

Линдейл невольно вздохнул.

– Пусть даже это правило придумал я, но оно весьма разумное. Ты говорил с ней об этом?

– Я сделал ей предложение, если ты это имеешь в виду.

– Очень порядочно с твоей стороны. Догадываюсь, что она тебе ответила. Отказала, не так ли?

Уверенность друга взбесила Натаниела.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что ты не нравишься этой леди. Встреча под маской – одно, а жить с открытым забралом – совсем иное.

– Я нравлюсь ей больше, чем ты думаешь. – Натаниел понимал, что ведет себя как вздорный мальчишка, и это еще больше разозлило его.

– Поскольку она тебе отказала, то что же ты собираешься теперь делать?

Это был разумный вопрос, и на него нелегко было ответить. Натаниел вспомнил их последнюю ночь – тогда все выглядело так, словно оба знали: такого больше не повторится.

Линдейл прислонился плечом к стене и вытащил из кармана фрака две сигары, одну из которых протянул другу. Оба закурили, потом Линдейл проговорил:

– Я бы с удовольствием помог тебе, если бы вы оба могли… хотя бы терпеть друг друга. – Пожав плечами, он добавил: – Не обижайся, приятель, но все это очень странная история.

Натаниел молчал, и Линдейл, взглянув на горящий кончик своей сигары, добавил:

– Теперь ты, наверное, понимаешь, почему я никогда не занимал комнаты в Олбани. Все эти холостяцкие жилища… В таких условиях трудно соблюдать осторожность.

Натаниел понял, что Линдейл догадывался если и не обо всем, то о многом. То есть догадывался, что у них с Шарлоттой происходили не только разговоры о той встрече на вечеринке.

Оттолкнувшись от стены, Линдейл вновь заговорил:

– Я слышал, что леди Марденфорд вернулась в Лондон после двухнедельного пребывания в провинции. Если соберешься навестить ее, передавай ей мои наилучшие пожелания. – С этими словами он удалился.

Натаниел же, усевшись в кресло, докурил свою сигару. Затем приказал подать лошадь.

Сейчас он вернется в Олбани, где «трудно соблюдать осторожность», и ляжет в постель. Но ему едва ли удастся заснуть, ведь он, как и все последние дни, будет думать о Шарлотте. Будет думать о том, продолжится ли их роман здесь, в Лондоне.

Но он так ничего и не решит, потому что самое большое препятствие – вовсе не его квартира в Олбани и не то, что Шарлотта – родственница одного из его друзей. Главное препятствие – Гарри. То есть все зависело от того, захочет ли он узнать правду об этом мальчике.

Но как ему поступить? Наверное, пришло время решить эту проблему, доводящую до безумия.

Загрузка...