Леди и лев

Глава 8

Все они были злобные, как голодные гиены. Гиены, затянутые в блестящий шелк и дорогие кружева, обутые в бальные туфли из белой лайки. В довершение всех бед легкий обед после театрального представления оказался не чем иным, как роскошным званым обедом.

Снобистская пышность и гордость своим богатством, думала Шарлотта, разглядывая тяжелый канделябр, который стоял прямо напротив нее. Это было громадное серебряное сооружение, украшенное виноградными листьями и белыми цветами. Огромное количество воткнутых в него свечей давало больше тепла, чем камин в охотничьем домике. Каждый раз, когда она тянулась к своему бокалу, ей приходилось следить, чтобы ей на руку не капал раскаленный воск.

Покойный муж леди Беатрис, по-видимому, занимал значительное положение в свете, и теперь вдова не собиралась допускать, чтобы кто-нибудь об этом позабыл. Она даже одела своих слуг в ливреи, как будто это был Бэлморский замок, а не дом вдовы издателя.

– Не желаете ли филе молодого гуся, миссис Фэрчайлд? – От леди Беатрис не ускользало ни одно движение, сделанное Шарлоттой. – Вы ни к чему не притронулись.

– Мне вполне достаточно. Черепаховый суп был выше всяких похвал и удовлетворил мой аппетит. Не говоря уже о заливном и пироге с паштетом из мозгов.

– Уж во всяком случае, лучше, чем те помои, которыми вам приходилось питаться в Египте, осмелюсь доложить. – Этот комментарий исходил от пожилого виконта, который сидел рядом с Шарлоттой. Он тут же проникся к ней антипатией, поскольку счел себя оскорбленным, что его посадили так далеко от знатных гостей.

– Напротив, в кухне Северной Африки множество деликатесов, а блюда отличаются изысканным вкусом и ароматом, – ответила Шарлотта с вежливой улыбкой. – Огурцы, фаршированные мясом, желтый плов, кебабы со сливовым соусом…

Несмотря на то что Дилана почти не было видно из-за огромного канделябра, Шарлотта заметила его внимательный взгляд.

– Баранина, фисташки, кондитерские изделия из фиников, гранаты, – продолжала она.

– И ни кусочка, что годился бы для человека с цивилизованным вкусом, – бросил в ответ виконт.

– По всему видно, что вы часто пробовали египетскую кухню, лорд Вальбурн, – заметил Дилан.

– Нет необходимости пробовать языческую пищу, чтобы понять, что она отвратительна. Ведь нет нужды есть грязь, чтобы убедиться, что она не годится для желудка. – Старик подцепил на вилку кусочек гуся и демонстративно отправил в рот. – Я не собираюсь глотать кузнечиков, чтобы убедиться, что они отвратительны. Шарлотта не могла смолчать.

– А я как раз ела кузнечиков, когда была в Абиссинии. Они очень вкусны, не хуже хрустящих бисквитов.

Все сидящие за столом теперь прислушивались к их перепалке. Шарлотта украдкой бросила взгляд на Дилана, который улыбнулся ей так тепло, что она почувствовала, будто солнечный луч коснулся ее лица.

– Никогда не пробовал кузнечиков, – вступил в их беседу Дилан, – зато я испытываю большую нежность к змеиному мясу.

– Будьте великодушны, но, надеюсь, вы никогда не ели крокодила? – спросил кто-то.

– Очень много раз. Если крокодил достаточно молод, его мясо вкуснее, чем мясо куропатки. – Глаза Дилана сверкнули от удовольствия. – Кстати, а вы никогда не пробовали мяса обезьяны? Когда я был в Конго…

– Я же вам говорил. – Лорд Вальбурн в сердцах швырнул льняную салфетку, так что чуть не опрокинул стакан с кларетом. – Баланда для язычников.

– Мне кажется, что это неподходящая тема для разговора за обеденным столом. – Хотя Дилан сидел с ней рядом, леди Беатрис адресовала свою реплику Шарлотте. – Миссис Фэрчайлд, я понимаю, вы провели свою юность в Египте и привыкли к манерам живущих там туземцев. Но рассказывать об их диких нравах… Это расстраивает воспитанное общество.

Шарлотта подавилась водой, которую она потягивала из стакана.

– Да-да, об этом нельзя говорить в приличном обществе! – Дилан со смехом откинулся назад.

Вздохнув, она поставила свой бокал на стол, снова обжегшись капающим воском. Она подозревала, что леди Беатрис специально посадила ее так близко от подсвечника. Наверное, коварная хозяйка надеялась, что во время обеда он опрокинется и она сгорит, как Жанна д’Арк на костре.

Шарлотте теперь стало ясно, почему она так редко появляется в так называемом приличном обществе. Этот поздний обед никак нельзя было назвать собранием друзей, или единомышленников, или просто симпатизирующих друг другу мужчин и женщин. Этим людям стоило бы поучиться гостеприимству у бедуинских племен, что живут в пустыне.

– Теперь, познакомившись с вами, миссис Фэрчайлд, я понимаю, почему ваша матушка и сестра способны устраивать такие спектакли. – Женщина с орлиным носом, сидящая за канделябром, выглянула из-за него, стараясь завладеть вниманием Шарлотты.

– Поскольку моя мать и сестра не присутствуют здесь и не имеют возможности защитить себя, миссис Бердсли, я бы предпочла не обсуждать их поступки.

– Не могу представить, как им удалось избежать ареста, – продолжала та, будто не слыша слов Шарлотты. – Облить чернилами джентльмена, выкрикивать политические лозунги…

– Мне кажется, можно найти другую тему для разговора.

Но, за исключением краткого экскурса по поводу языческой кухни, общество, собравшееся за столом, ни о чем больше не хотело разговаривать. Наверное, каждый присутствующий здесь гость был свидетелем скандальной сцены в театре.

– Вы и сами должны признать, что редко удается своими глазами увидеть такое дерзкое попрание общественной нравственности, да к тому же дочерью графа. – Леди Беатрис улыбнулась ей. Сейчас она была похожа на кобру с раздувшимся капюшоном, когда та собирается наброситься на свою жертву. – Ваша мать всегда такая неуравновешенная?

– Вот уж не думаю, что ее можно назвать неуравновешенной. Просто ей свойственны смелость и решительность.

Лорд Вальбурн хмыкнул:

– Решительность – прямолинейность дурака.

Шарлотта закусила губу: ей на руку снова капнул горячий воск. Она стерла его салфеткой.

С другого конца стола до нее донесся громкий голос Дилана:

– Будьте осторожны, сэр. Я имею счастье быть знакомым с леди Маргарет и горжусь ее дружбой. Мне бы не хотелось, чтобы о ней злословили в моем присутствии.

Шарлотта поймала его взгляд и благодарно улыбнулась. Если бы их не разделяло длинное пространство стола и бесконечные ряды тарелок, она прижалась бы к нему щекой в знак благодарности.

– Я уверена, что лорд Вальбурн не хотел сказать чего-нибудь обидного, – заметила леди Беатрис, дотронувшись до руки Дилана.

– Надеюсь, что это так. – Дилан тяжелым взглядом посмотрел на лорда Вальбурна, который нервно уткнулся в свою тарелку.

Однако горбоносую даму напротив не так-то легко оказалось угомонить.

– Избирательные права для женщин – полная чепуха! Не думаю, что настоящие леди желают окунуться в этот избирательный балаган.

– Женщины в конце концов обязательно будут участвовать в выборах, и ничто не сможет этому помешать, – заявила Шарлотта.

– О, так вы верите в избирательные права женщин, миссис Фэрчайлд? – Этот вопрос исходил от старого приятеля Дилана по университету, Самсона Поупа. Он единственный из присутствующих не смотрел на нее свысока.

– Конечно. Право голоса должно принадлежать всем взрослым особям человеческого рода, независимо от того, носят они штаны или юбки.

– В жизни своей не встречал женщины, которой я бы доверил избирать правительство, – заявил Джереми Брук с другого конца стола.

– А королева? – спросил Самсон весьма устрашающим тоном. Было ясно, что ответа на свой вопрос он и не ждет.

– Значит, вы согласны с тем, что женщина может избирать правительство? – обратилась к нему Шарлотта.

Самсон потянулся к бокалу.

– Я не доверяю никому, особенно политикам.

– И это говорит полисмен, – вставил Дилан.

– Детектив-инспектор, если позволите. – Самсон приподнял бровь и усмехнулся: – Сомневаюсь, что ваш титул и вполовину звучит так же впечатляюще.

Дилан поднял свой бокал и с нарочитой торжественностью провозгласил:

– За моего скромного школьного приятеля и его стремительный успех. Чтоб нам всем так хорошо жилось!

И двое друзей заговорщицки подмигнули друг другу через стол.

Шарлотта представила, какими закадычными друзьями были двое молодых людей в Кембридже. Несмотря на густую темную бороду и усы, Самсон Поуп выглядел как студент университета. Однако взгляд у него был проницательным и хитрым, и Шарлотта решила, что из него получился отличный инспектор Скотланд-Ярда.

Миссис Бердсли откашлялась.

– Как полицейский и служитель закона, вы должны подтвердить, что леди Маргарет заслуживает ареста за антиобщественное поведение.

– О Боже, опять! – простонала Шарлотта.

– Кроме того, ее выходки нарушают мирный порядок вещей, – добавила неугомонная любительница сплетен. – Облить чернилами бедного лорда Гамильтона! Ее следовало бы вывести из театра в наручниках.

– Прекратите, сударыня, – сквозь зубы произнес Дилан, готовый взорваться.

Выражение лица Самсона Поупа мгновенно стало серьезным.

– Если вы будете продолжать в том же духе, миссис Бердсли, боюсь, что мне действительно придется кое-кого арестовать. К примеру, вас.

Пожилая болтунья побледнела, а леди Беатрис поспешила спросить:

– За что же, инспектор?

– За покушение на убийство. Боюсь, благодаря этой даме всем нам скоро придется похоронить надежду насладиться приятной застольной беседой. А ведь это настоящее преступление.

Шарлотта, Дилан и Самсон рассмеялись.

– Вы обязательно должны прийти к нам в гости, инспектор. Моя матушка получит огромное удовольствие от разговора с вами. – Шарлотта улыбнулась. – Только хочу предупредить вас, что там еще может быть бабушка, а она принадлежит к самому радикальному крылу женской половины семейства Грейнджер.

– Они все такие дикие и неуравновешенные, просто кошмар! – произнес Дилан в притворном ужасе.

– Неуравновешенные – это точно, – пробормотала миссис Бердсли, – лучше сказать, вульгарные.

– Что ж, вульгарные или нет, но женщины должны иметь возможность участвовать в политической жизни. Даже если некоторые из них воспитаны не лучше спаниеля. – Шарлотта улыбнулась. – Никаких обид, миссис Бердсли.

Дилан наклонил голову, очевидно, чтобы сдержать смех. Самсон же весьма своевременно решил попробовать мясного пирога, чтобы за насаженным на вилку куском спрятать свою усмешку.

– Кажется, с вульгарностью вы знакомы не понаслышке, миссис Фэрчайлд! – Оскорбленная дама презрительно фыркнула.

– В этом случае некоторые из нас уже давно были бы облиты чернилами.

Леди Беатрис бросила на Шарлотту взгляд, который заморозил бы и огонь. Было ясно, что дерзкие замечания прощались только Дилану и Поупу. Ведь оба они молодые, привлекательные и преуспевающие молодые люди. Таким гостям многое прощалось за обеденным столом леди Беатрис. Но всепрощение не распространялось на Шарлотту. Остальные гости бросали на нее нервные взгляды, как будто ожидая, что она запоет во весь голос или пустится в пляс по комнате. Шарлотту так и подмывало выкинуть что-нибудь в этом роде, но она посмотрела на Дилана и успокоилась.

На его лице сияла широкая улыбка, но ей показалось, что она замечает что-то еще, чего никогда раньше не видела. Восхищение, наверное. Как бы то ни было, Шарлотта была благодарна, что он здесь и поддерживает ее.

Она подумала, что в его обществе она никого не боится. Если бы даже все гости леди Беатрис объединились и решили выкинуть ее на улицу – ей казалось, что до этого недалеко, – она знала, что Дилан обязательно будет рядом с ней. И ей совершенно наплевать, если дюжина великосветских снобов будет с презрением судачить о ней и ее семье. Она счастлива обществом Дилана Пирса и его дружбой. А все остальное ее не интересует.

– Теперь вы понимаете, почему миссис Фэрчайлд успешно работает в Коллекции? – гордо спросил Дилан. – Самоуверенности ей не занимать, а бесшабашностью она превзойдет и меня самого.

– Просто не могу в это поверить. – Леди Беатрис, вероятно, уловила в голосе Дилана одобрение, и ей это не понравилось. – Особенно если это говорит мужчина, который своими скандальными стихами вогнал в красу всех лондонских дам.

– Это всего лишь переводы, – уточнил Дилан. – С сожалением должен признать, что, несмотря на все мои таланты, я не поэт.

Леди Беатрис обняла его за талию.

– Я прочла «Песни раджи», мой дорогой друг, и различила вашу руку среди всей этой арабской белиберды.

– Для белиберды там слишком много недвусмысленных физических подробностей, – фыркнул лорд Вальбурн.

– Это всего лишь определенный сорт поэзии, который всегда найдет своего читателя. – Самсон допил остаток кларета из бокала.

Леди Беатрис снова шлепнула Дилана по запястью. Шарлотта почувствовала страстное желание выдрать все страусовые перья из волос этой холеной женщины. Было бы славно, если бы вместе с перьями она лишилась и нескольких своих каштановых локонов.

– Да. В самом деле, это очень двусмысленные стихи. – Злая улыбка хозяйки дома стала еще приторнее. Шарлотта подумала, что леди Беатрис хорошая актриса и умело использует особенности своего лица: когда она улыбается, у нее на щеках появляются соблазнительные ямочки. – Вот почему я уверена, что арабы на самом деле не в состоянии испытывать такие сильные чувства.

К ее облегчению, Дилан убрал свою руку.

Леди Беатрис, казалось, была этим обескуражена.

– А вы как думаете, миссис Фэрчайлд? Правда ли, что мистер Пирс привнес в стихи свой собственный чувственный опыт? Вы должны его хорошо знать, чтобы иметь свое мнение по этому вопросу, не так ли?

Шарлотта услышала хихиканье по другую сторону канделябра. Как же ей захотелось вновь оказаться в Египте! Там можно ожидать опасности только от пустынных змей и скорпионов… Зато если бы она была сейчас в Египте, то не могла бы наслаждаться обществом Дилана Пирса.

– У меня не было времени прочитать «Песни раджи». Я очень занята работой в Коллекции. Но если они действительно такие скандальные, как вы утверждаете, я, пожалуй, попрошу его прочитать несколько поэм вслух. – Она через стол взглянула на Дилана, и он в ответ усмехнулся. – Может быть, он даже согласится продекламировать несколько наиболее эротических строф.

Лорд Вальбурн отшатнулся от нее.

– Вы невозможная женщина.

– Совершенно невозможная, – согласился Дилан. – Самсон, может быть, тебе следует арестовать миссис Фэрчайлд вместо ее матушки?

Самсон покачал головой:

– Я сегодня не захватил с собой наручники.

– Вы трое – просто фигляры, – произнесла леди Беатрис, демонстративно вздохнув. – Вы сегодня имеете гораздо больший успех, чем Гилберт и Салливан.

– И при этом получаем удовольствие совершенно даром. – Дилан кивнул Самсону: – Ты не представляешь, сколько этот спекулянт содрал с меня за билеты.

Самсон пожал плечами: – Покажи мне его, я его тоже арестую.

Пока двое молодых людей пересмешничали, леди Беатрис обратила свое внимание на Шарлотту.

– Не могу поверить, что вы не читали «Песен раджи». Ах да, я и забыла, вы же считаете себя египтологом. Наверное, в окружающей действительности вас и в самом деле ничто не интересует, кроме полусгнивших мумий и пыльных пирамид.

– Без сомнения, вы правы. – Внезапно Шарлотте наскучило играть в эту игру ядовитых змей. Она устала от окружающих ее издерганных и напыщенных людей. Ей хотелось, чтобы вечер поскорее закончился.

Леди Беатрис сидела во главе стола и высокомерно поглядывала на гостей, как царица или герцогиня. Вдова издателя казалась настолько же веселой и возбужденной, насколько самой Шарлотте было скучно и печально. Дорогое шелковое платье хозяйки шелестело при каждом ее грациозном движении, а на шее, в ушах и на запястье поблескивали бриллианты. Страусовые перья в прическе добавляли очарования уже немолодой даме. Впервые за два с половиной года Шарлотта подумала, что ей уже пора сменить свой мрачный наряд.

– Вы в самом деле провели всю свою юность в Египте, миссис Фэрчайлд? – спросил Самсон.

– Да. Отец работал в Египте на раскопках каждую зиму. Когда мне исполнилось тринадцать лет, он взял нас с матушкой с собой на один сезон. Мама не могла вынести того, как мусульмане относятся к женщинам, и больше не захотела туда ездить. А я, наоборот, не захотела больше возвращаться в Англию.

– Будь я на месте вашей матери, ни за что бы не разрешила своей дочери столько лет копаться в грязи, рядом с этими развращенными отвратительными туземцами. – Миссис Бердсли повела плечами, содрогнувшись. – Потерянная юность!

Шарлотта в упор посмотрела на говорившую.

– Уверяю вас, нет более приятного способа проводить юные годы. Вокруг меня был Египет и его славная история. Британии предстоит еще выдержать испытание временем. Только тогда мы сможем хвастаться богатым тысячелетним прошлым.

– Хорошо сказано. – Дилан тоже стал серьезным. – Это большое дело – спасать прошлое от забвения.

Она кивнула:

– Мы помогаем умершему обрести вторую жизнь.

– Действительно, я тоже иногда думаю, что мы занимаемся не археологией, а воскрешением из мертвых.

Они посмотрели друг на друга. Дилан подался вперед, чтобы лучше разглядеть ее за цветами и горящими свечами. Он поднял свой бокал, чтобы выпить в ее честь.

Возможно, потому, что канделябр стоял к ней слишком близко, она почувствовала, как ее щеки обдало жаром. Его явная похвала и одобрение пронзили ее огнем. Дилан действовал на нее так же, как пустыня. Стоило ему лишь по-особенному улыбнуться ей или кивнуть, соглашаясь с ее словами, и она начинала чувствовать головокружение, какое всегда охватывало ее на берегу Нила рядом с грохочущими порогами.

Леди Беатрис не могла позволить, чтобы разговор снова ушел в ту сторону, которую навязывала Шарлотта.

– Довольно о прошлом, Дилан! Как долго мы будем иметь возможность наслаждаться вашим обществом? Или вы теперь решили навсегда остаться в Англии?

– Я уезжаю в Египет в ноябре.

– Но вы вернетесь обратно в следующем году? – Шарлотта с трудом скрыла тревогу в голосе.

Он повернулся к ней.

– Да, я буду следить за раскопками в Набеши.

Кто-то еще спросил его о чем-то, но она уже не слышала ответа. Конечно, он должен будет уехать из Англии. Он же египтолог. Египтологи проводят половину своей жизни в Египте. Разве не жила она сама так же целых двенадцать лет? Так она собиралась жить и впредь, когда выходила замуж за Йена.

Тогда почему же ее руки вдруг похолодели, а к горлу подступил комок? Дилан собирается уезжать… Он оставляет ее, оставляет ради песков, Нила, раскопок. Он оставляет ее здесь, на этом сером, сыром острове, оставляет ее в этом промозглом, холодном климате, среди людей с такими же холодными сердцами. Ей захотелось завыть от несправедливости такого порядка вещей.

Шарлотте было больше невмоготу сидеть за этим столом. Не задумываясь, она встала.

Все перестали есть и уставились на нее.

– Шарлотта, – спросил Дилан, – что случилось? Несколько мгновений она не могла сообразить, что следует сказать, но потом заметила злобную усмешку леди Беатрис.

– Ничего, все в порядке. Мне очень понравилось угощение, и я хочу пойти на кухню поблагодарить повара. – Шарлотта бросила салфетку на стол. – Особенно мне понравился пирог с мясом. – Она заставила себя улыбнуться всей компании. – Начинка по вкусу очень напомнила мне крокодиловое мясо.

Не следовало брать Шарлотту на ужин, даже если из-за этого ему не удалось бы повидаться со старым другом Сэмом Поупом. Это просто безумие – сидеть весь вечер за столом, выслушивая бредовую болтовню стареющих снобов, которые из кожи вон лезут, чтобы оскорбить ее. Правда, чтобы вывести из равновесия эту замечательную женщину, у гостей леди Беатрис не хватит ни мозгов, ни остроумия.

Дилан откинулся на спинку дивана тесной двухместной кареты. С облегчением услышал, как кучер захлопнул дверцу. Наконец-то он был с ней наедине.

Шарлотта сидела в другом углу кареты опустив голову. Наверное, многочисленные события этого вечера вконец утомили ее. Он очень хорошо понимал ее состояние. Ему самому пришлось нелегко, когда он отражал неослабевающие попытки леди Беатрис соблазнить его.

– Через двадцать минут вы уже будете дома, – сказал он мягко. – Сегодня такой длинный день. Ничего удивительного, что вы так устали.

Шарлотта подняла голову и посмотрела на него. Каретный фонарь осветил ее лицо, и он увидел на нем удивленное выражение.

– Я совсем не устала. В самом деле, теперь, когда мы сбежали с этого скучного обеда, я чувствую себя вполне бодрой. – Она снова опустила глаза. – Просто у меня все еще болят руки от воска.

– Этот дьявольский канделябр стоял ужасно близко к вам. – Он старался обратить все в шутку, хотя возмущался явной попыткой леди Беатрис отгородить его от Шарлотты горящим канделябром. – Но я и не подозревал, что он мог причинить вам настоящую неприятность.

Она снова потерла свою обтянутую перчаткой руку.

– Несколько капель воска довольно сильно обожгли мне руку.

– Вам надо было сразу сказать мне, что вам больно. – Дилан потянулся к ее руке, но она оттолкнула его.

– Ничего особенного, не беспокойтесь. Когда приеду домой, попрошу Лори намазать мне руки пчелиным бальзамом.

– Дайте я посмотрю, дорогая моя. – С этими словами он решительно взял ее за руку – Клянусь вам, я сниму перчатку так осторожно, что вы даже не почувствуете боли.

– Ах, я и забыла, – сказала она насмешливо, – у вас же большая практика! Вы мастер снимать с женщин всевозможные предметы туалета.

Украдкой взглянув на нее, он убедился, что она улыбается.

– Еще одна фантастическая выдумка о моих безнравственных похождениях. – Он завернул черный шелк перчатки на запястье. – Мне кажется, что обо мне сочинили больше сказок, чем о маленьком народце.

– Из маленького народца никого не ловили на вершине Великой пирамиды с обнаженной женщиной.

– Вы испытываете какое-то нездоровое любопытство к этой истории. – Он держал ее руку, наслаждаясь благородными линиями, затем большим пальцем поддел материю перчатки и нежно потянул.

– Это вовсе не любопытство. – Она говорила уже почти шепотом. – Мне просто интересно, на что это похоже – резвиться с кем-то на вершине мира.

Его палец скользнул по ее ладони, бугру Венеры, плотному, как зрелый гранат. Он надавил на него пальцем и почувствовал, что Шарлотта перестала дышать.

– Что же вы не спросите, на что это похоже?

Мгновение было тихо, слышалось только цоканье копыт по мостовой. Он накрыл ее пальцы рукой, затем медленно, по миллиметру, снял перчатку полностью.

– Спросите меня, – повторил он.

– Так на что это похоже? – едва слышно прошептала она.

– Восхитительно, бесстыдно, непристойно. Животные, спаривающиеся на краю обрыва.

– Там, должно быть, было неудобно. Все эти камни… Он улыбнулся:

– Не будьте такой англичанкой. Или вы никогда не любили мужчину под открытым небом?

– Никогда, – тоскливо прозвучало в ответ.

– Жаль, что мы не знали друг друга, когда были в Египте.

Она попыталась высвободить свою руку, но он не отпустил ее.

Он нежно подул на ее руку, как будто для того, чтобы успокоить боль от ожога.

– Мы с вами очень похожи, дорогая моя. Больше, чем вы даже себе представляете. Мы оба не боимся Африки и ее тайн.

Она молчала.

Он прижался щекой к ее руке.

– Или опасностей.

– Дилан, пожалуйста!

Он посмотрел на нее. В карете было слишком темно, чтобы видеть ее лицо.

– Вы хотели знать, на что это похоже – заниматься любовью на вершине Великой пирамиды? Что ж, попробую рассказать вам.

– Не надо. – Хотя ее голос звучал встревоженно, руку она не убирала.

– Да-да, я это сделаю. Я попытаюсь описать вам это горячечное сумасшествие на вершине мира. Мне кажется, вам стоит об этом узнать.

Они смотрели друга на друга в сумраке экипажа. В этот момент они проезжали мимо уличного фонаря. Свет его проник внутрь, осветив ее широко раскрытые глаза и удивленное лицо, на котором застыло ожидание. Что осветил этот фонарь? Дилан вдруг понял, как страстно он желает Шарлотту.

Он почувствовал, что страсть медленно созревала в нем в течение этих недель, а сейчас готова прорваться и хлынуть из него, как водопад. Это было что-то новое, раньше он такого никогда не испытывал. Никогда раньше он не испытывал вожделения к женщине. Эту женщину он уважал и восхищался ею. Но раньше он никогда не встречал никого – мужчину или женщину, – кто хоть немного был похож на Шарлотту Фэрчайлд.

Он еще раз склонился над ее рукой, тихонько дуя на рану.

– Я еще не сказал вам о ветре. Там, наверху, было ужасно ветрено, как всегда в сумерки.

– Это хамсин, – прошептала она.

– Да-да, хамсин. – Если бы он закрыл глаза, то почувствовал бы на своей щеке обжигающее дыхание хамсина.

– Я люблю пустынный ветер. – Ее голос звучал мечтательно. – Йен говорил, что он доводит его до безумия своим свистом. А мне он всегда казался похожим на пение птиц. Или на музыку.

Он кивнул, скользнув двумя пальцами вниз к запястью. Ее пульс бился учащенно.

– Кто она была такая? – спросила она небрежно. – Эта женщина, которую вы затащили на пирамиду?

– Не помню. – Он прижал ее руку к своей щеке, и она вздрогнула.

– Я вам не верю.

– Но вы хотите мне верить. – В этот момент он наклонился к ее руке и прикоснулся к ней губами.

Она вскрикнула. Ему понравился этот звук. Он означал капитуляцию. Он уже слышал его много раз, но никогда этот вскрик не доставлял ему такого огромного удовлетворения.

– Ведь вы хотите верить, что я отчаянный, дикий и беспощадный, не так ли? Вы хотите, чтобы в моей кровати перебывали сотни женщин и мне все было бы мало.

– Почему я должна думать о каких-то женщинах, с которыми вы когда-то имели дело?

– По той же самой причине, по которой я ревную вас к мистеру Фэрчайлду.

Она откинулась на диванную подушку.

– Ревнуете?

– Я ревную к мужчине, который был вашим мужем. В этом нет ничего странного. Вы допускали его в свою постель, с готовностью любили его. Почему бы мне не ревновать? Я люблю вас, Шарлотта. Я очень сильно вас люблю. Вы должны были уже понять это.

– Но все это время вы вели себя как истинный джентльмен.

Он не мог удержаться от смеха, хотя и чувствовал растущее беспокойство. Неужели он ошибся? Может быть, дерзкая миссис Фэрчайлд не такая самоуверенная, какой кажется? Со вздохом он отпустил ее руку.

– Я считаю, что большинство джентльменов слабые и лживые. Мне будет обидно, если вы посчитаете меня одним из них.

– Нет, вы настоящий джентльмен. И хороший человек. Он вздохнул:

– Кажется, мое чутье притупилось. Я думал, вы тоже симпатизируете мне, Шарлотта. Простите меня.

У нее перехватило дыхание.

– Вам нет нужды просить у меня прощения.

– Что вы этим хотите сказать?

Он внезапно почувствовал себя беззащитным, как мальчишка. Ему нравилась эта неопределенность, она позволяла ему еще раз почувствовать себя юным, наивным, когда слова вылетают прежде мыслей, а весь мир лежит перед ним, полный скрытых возможностей. Шарлотта теперь казалась ему одной из этих возможностей.

– Вы мне нравитесь, Дилан. Много раз я говорила себе, что вы мне нравитесь больше всех мужчин, каких я когда-либо знала.

Он снова потянулся к ее руке. Ее пальцы дрожали, он гладил их, наслаждаясь их нежной кожей и трепетом. Он прикоснулся губами к ее руке. Когда он дошел до безымянного пальца, то остановился. Мягким, но быстрым движением он быстро снял с нее обручальное кольцо.

– Мое кольцо! Верните его мне.

Он сунул кольцо в жилетный карман.

– Это мое обручальное кольцо! Оно не может оставаться у вас.

– Я спрячу его всего на несколько минут. Мне необходимо узнать, что мы чувствуем друг к другу, моя дорогая. И я не хочу, чтобы кольцо напоминало нам вашего покойного мужа.

– Но оттого, что вы сняли кольцо, я не забуду Йена. В этот момент он взял обе ее руки в свои ладони.

– Я немножко знаю женщин. Но я мало знаю вас. Не так, как мне бы хотелось, – он поцеловал ее руки, – и не так, как мне следовало бы.

Она не отпрянула от него.

– Я вдова. Это неправильно, что я…

– К черту манеры и правильные речи. Вы не сделали еще ни одной правильной вещи в своей жизни, кроме этой бесконечной скорби, в которую вы себя сами погрузили. – Он притянул ее к себе.

Ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от его лица. Он мог ощущать ее сладкое дыхание на своем лице, запах жасмина, который исходил от ее бледно-золотистых волос.

– Я мечтал о вас с того самого момента, когда вы выехали навстречу мне в песках. – Коснувшись ее ладони губами, он ее слегка укусил. Она вздрогнула, но руки не отняла.

– Горячая молодая женщина на верблюде, накачанная бренди, готовая вцепиться мне в волосы. Удивляюсь, почему я тогда не перекинул вас через седло и не ускакал прочь.

– Я ничего не помню из этой встречи, – прошептала она, едва дыша. – Мне кажется, вы именно это и сделали.

Он повернул ее к себе, и их губы почти соединились.

– Так, значит, вы думаете, я поскакал с вами в пустыню?

– Да?! – прошептала она.

– Может быть. Может быть, я увез вас и положил на песок в углубление между барханами. Может быть, я стащил с вас ботинки и поцеловал ваши обнаженные пятки.

У нее вырвался нервный смешок.

– Вы этого не делали!

– Откуда вам знать? – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. У нее вырвался болезненно сладкий вздох. – Может быть, вы позволили мне снять с вас вашу амазонку и эту пропотевшую блузку, которая тогда была на вас. Потом вы позволили мне распустить ваш корсет.

И он поцеловал ее другую щеку.

– Я никогда не ношу корсет в пустыне. – Она погладила его по щеке. Он почувствовал, что дрожит. Ни одна женщина еще не заставляла его дрожать от страсти.

– В тот день вы были пьяны, моя дорогая. Вы могли надеть десять корсетов и даже не вспомнили бы об этом.

Она засмеялась и прижалась щекой к его щеке. И неожиданно показалась ему очень хрупкой. И очень ранимой. И такой желанной – как спрятанное в горячих песках сокровище.

– Наверное, я снял с вас одну за другой все тряпицы, что на вас были надеты, а потом сбросил свою одежду, – продолжал он. – И мы занимались любовью посреди пустыни, под ярким солнцем, совершенно нагие.

– Нагие, – отозвалась она как эхо, озадаченно и удивленно.

– Барханы мягче пирамид, дорогая моя. Ведь вы не отказали бы мне в любви на песчаных барханах, правда? – Он провел губами по ее губам.

Проклятие, он должен попробовать ее на вкус. Он должен узнать, как это бывает, когда она чувствует к нему то же, что и он к ней.

Первый поцелуй испугал его своей грубой силой, страстью, желанием, которую они не в состоянии были скрыть. У нее был грешный рот, мягкий, влажный и податливый. Он едва перевел дыхание и снова прильнул к ней. И почти в это же мгновение он почувствовал, что ее губы раскрылись ему.

Он и не представлял, что настолько голоден, настолько близок к тому, чтобы потерять над собой контроль. Эти месяцы в Британии притупили его инстинкты, так что он даже не осознавал, как сильно его может захлестнуть жажда женщины. Он крепко прижал ее к себе. Это было единственное, что он мог сделать, чтобы заставить себя сдержаться, чтобы не сдернуть с нее ее черные шелка и не погрузиться в ее плоть.

Он был очарован ею с того самого мгновения, когда увидел ее скачущей по пустыне ему навстречу. И все эти недели в Британии постепенно подтачивали его обычное презрение к европейским женщинам, к их высокомерию и благовоспитанности.

Но Шарлотта Фэрчайлд была совсем другая. Ни одна женщина – ни европейская, ни туземная – не была похожа на нее. Она была ослеплена Египтом и была безразлична ко всему остальному. Точно так же, как и он. То, что она все эти два с половиной года оставалась в тисках общественного мнения, нисколько не повредило ее натуре.

Но он знал, что львица только и ждет случая, чтобы показать свои когти.

Он приподнял ее и обнял. Она не сопротивлялась. Напротив, ее руки обвили его шею, и она прижалась к нему. Он наслаждался ощущением ее тела. Волнение ее груди, биение сердца, мягкое прикосновение ее рук.

Его язык проник в ее рот, и он застонал, когда почувствовал, что она отвечает ему. По вкусу она была похожа на шербет, который подавали на десерт. Как он терпел столько времени? Тот Дилан, каким он был пять лет назад, не стал бы так долго ждать. Он давно взял бы ее в Ассирийской галерее или раздел посреди внутреннего дворика в музее, и полуденное солнце осветило бы каждый дюйм ее желанной плоти.

– Дилан… – простонала она.

Он стал действовать настойчивее, горячее. Под вдовьим трауром скрывалась женщина, которая разгорелась от мужского прикосновения. От его прикосновения. А он так долго не был с женщиной. Сначала многие месяцы тяжелой работы в пустыне, затем работа с Коллекцией в Лондоне. Но больше он не может терпеть.

Он целовал ее шею, а руки расстегивали мелкие пуговки ее, платья. Удивляясь собственному самообладанию, Дилан осторожно потянул шуршащий черный материал и освободил ее плечи. С каким наслаждением он целовал ее. Ее кожа была солоноватой и пахла духами. Он сдерживался, чтобы не впиться в нее зубами. Ему хотелось не только целовать ее, но и поглотить всю целиком.

– Вам не следует раздевать меня, – прошептала она. Но через мгновение она сама вытянула вверх руки и помогла ему спустить платье еще ниже.

Ее дыхание стало быстрым и прерывистым, и он становился все более настойчивым с каждым ее стоном. Под расстегнутым платьем он увидел ее грудь, выступающую над корсетом. Он стал ее ласкать, легонько целуя то одну, то другую грудь. Она так вздрогнула, что страстное желание захлестнуло его с новой силой.

Прикосновения к Шарлотте доставляли ему такое же наслаждение, как если бы он взбирался на пирамиду Хеопса или впервые рассматривал древние статуи в Абу-Симбеле. Это было необыкновенно и восхитительно. Кожа ее была нежной, как шелк.

– Как ты прекрасна, – пробормотал он, и его губы прижались к ней.

Он почувствовал, как ее пальцы погрузились в его волосы. Она была напряжена, как будто тоже изо всех сил старалась сохранить контроль над собой.

В этот момент экипаж резко дернулся и остановился, так что они чуть не упали.

Во внезапной тишине единственным звуком, который он слышал, было затрудненное дыхание Шарлотты.

– Мы дома. – С разочарованием он смотрел, как она торопливо вдевает платье в рукава, ловко застегивает пуговицы сзади на спине. В голове Дилана был туман, но он сообразил, что его одежда тоже не совсем в порядке, и постарался расправить ее.

У них было всего несколько секунд, чтобы привести себя в порядок. Дверца экипажа почти сразу же распахнулась.

– Надеюсь, это ты, Шарлотта? – У раскрытой дверцы стояла Кэтрин. – Ты не представляешь, случилось что-то ужасное!

Забыв обо всем, Шарлотта бросилась к сестре:

– Что-то с мамой? С Майклом? – Она была уже на полпути к крыльцу, когда Кэтрин остановила ее.

– С ними все в порядке, – уверила ее сестра. Дилан выпрыгнул из кареты.

– Так что же стряслось?

– Нефер. Она пропала. – Кэтрин схватила Шарлотту за руку. – Я уверена, ее украли.