Эд Макбейн Леди, леди, это я!

Глава 1

Рутина. Кругом одна рутина.

Рутинными кажутся даже косые лучи октябрьского солнца, которые, проникая через густую металлическую сетку на окне, образуют янтарные узоры на выщербленном полу дежурной комнаты.

В этом солнечном свете мелькают тени – тени высоких мускулистых мужчин в рубашках с закатанными рукавами. Хотя на дворе стоит октябрь, в дежурке очень жарко – бабье лето все еще не сдает своих позиций.

На одном из столов звонит телефон.

Из-за окон доносится городской шум: гомон детворы, толпой вывалившей из школы, выкрики уличного торговца “Сосиски, лимонад!”, натужное гудение автомобилей и автобусов, звонкое щелканье по асфальту дамских каблучков, тарахтение роликовых коньков по разрисованному мелом тротуару. Но так бывает не всегда. Иногда в городе вдруг наступает полное затишье. И тогда кажется, что можно расслышать даже стук собственного сердца. Однако и эта тишина тоже часть городского шума, она входит в эту раз и навсегда заведенную рутину городского дня. И когда в подобные минуты влюбленная парочка, гуляя, пройдет под окнами участка, в дежурку долетают обрывки их бессвязных фраз. Полицейский, стучащий на пишущей машинке, внезапно остановится и поднимет голову. Это там, за окном, идет своим чередом жизнь города.

Рутина.

У автомата с газированной водой стоит один из детективов. Он ждет, пока наполнится стаканчик. Затем запрокидывает голову и с видимым наслаждением выпивает охлажденную воду.

Стандартный полицейский револьвер тридцать восьмого калибра мирно покоится в его кобуре, пристегнутой слева на поясе. Звук пишущей машинки заполняет всю комнату: пусть коряво, пусть с большим напряжением, но отчеты должны быть напечатаны, и обязательно в трех экземплярах – секретарей полицейским не положено по штату.

Снова звонит телефон.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок, детектив Карелла у телефона.

Эта комната как бы существует вне времени. Рутинные действия накладываются тут одно на другое и тем самым образуют классическую картину каждодневной полицейской работы. Картина одного дня почти ничем не отличается от другого. Изо дня в день – канцелярская рутина и рутина следственных действий. И только очень редко встречается дело, которое требует отклонения от классической схемы. Работа полиции более всего схожа с боем быков. Прежде всего тут наличествует арена, а на ней, естественно, бык. Постоянными действующими лицами являются также матадор, пикадоры, служители арены. Музыка здесь всегда играет традиционная, ритуальная. Она сопровождает все стадии корриды – грандиозного состязания, которое на деле никаким состязанием и не является. Ибо обычно умирает бык. Иногда, но очень редко, если бык проявил уж просто исключительную храбрость, его могут пощадить. Но, как правило, он умирает. Собственно, и спорта тут никакого нет, ибо исход боя предрешен задолго до того, как этот срежиссированный бой начался. Быку суждено погибнуть. Бывают, правда, и кое-какие сюрпризы в ходе этой освященной веками церемонии: то матадора подымут на рога, то бык вдруг перемахнет через ограду, однако сам процесс остается неизменным, являя собой как бы классический ритуал кровопролития.

Примерно так обстоит дело и с работой полиции. Комната дежурных – это место, где день и ночь совершается один и тот же рутинный ритуал. Время как бы не властно над действиями людей, находящихся здесь, оно не властно и над вершимой ими работой.

Все они заняты в классическом обряде кровопролития.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок. Детектив Клинг слушает.

Берт Клинг, самый молодой из детективов участка, прижал плечом трубку к уху, нагнулся над пишущей машинкой и принялся подчищать что-то в тексте. Он неправильно напечатал слово “задержанный”.

– Кто? – сказал он в трубку. – А, конечно, Дейв, соедини ее со мной. – Затем он принялся ждать, пока Дейв Мэрчисон, сидящий внизу, в канцелярии у коммутатора, соединит его.

Стоявший возле автомата с газировкой Мейер налил себе еще один стаканчик и сказал, не обращаясь ни к кому в частности:

– Везет же, вечно ему девушки дозваниваются. Можно подумать, что если девчонкам в этом городе нечего делать, так они тут же снимают трубку и звонят Клингу, чтобы справиться о том, как идет сегодня борьба с преступностью, – он покачал головой.

Клинг махнул ему рукой, чтобы не приставал.

– Привет, милая, – сказал он в трубку.

– О, это звонит ОНА, – сказал Мейер со значением. Стив Карелла, закончив свой телефонный разговор, повесил трубку.

– Кто там у него? – спросил он.

– А кто бы еще мог быть, как ты думаешь? Знаменитейшая кинозвезда Ким Новак собственной персоной. Она звонит сюда каждый день. Звонит, чтобы посоветоваться, покупать ей акции “Коламбиа пикчерз” или пока воздержаться.

– Послушайте, ребята, почему бы вам не заткнуться хоть на минуту? – бросил в их сторону Клинг. А потом пояснил в трубку: – Просто обычная картина. Эти клоуны опять разыгрывают здесь цирк.

– А ты скажи им, чтобы они прекратили давать дурацкие советы, – сказала Клер Таунсенд на другом конце провода. – Ты объясни им, что у нас с тобой настоящая любовь.

– Они это и сами прекрасно знают, – сказал Клинг. – Послушай, так мы точно договариваемся на сегодняшний вечер?

– Да, как условились, только я немного опоздаю.

– А почему?

– Я должна буду зайти кое-куда после занятий.

– Это еще куда? – спросил Клинг.

– Мне нужно будет достать кое-какие материалы. И, пожалуйста, не будь таким подозрительным.

– А почему бы тебе не перестать быть такой примерной студенткой? – спросил Клинг. – Почему бы тебе наконец не выйти за меня замуж?

– Когда?

– Завтра же.

– Завтра я никак не могу. Завтра я очень занята. А кроме того, человечество крайне нуждается в работниках социальной службы.

– А ты бы плюнула на человечество. Мне нужна жена. Носки совсем продырявились.

– Вот приду сегодня вечером и сразу же займусь штопкой, – сказала Клер.

– Честно говоря, – шепотом проговорил Клинг, – у меня насчет тебя были несколько иные планы.

– Он уже перешел на шепот, – сообщил Мейер Карелле.

– Заткнись, – огрызнулся Клинг.

– Каждый раз, как только речь заходит о чем-нибудь интересном, он сразу же переходит на шепот, – сказал Мейер, и Карелла расхохотался.

– Нет, это становится просто невыносимым, – проговорил Клинг с тяжелым вздохом. – В общем так, Клер, значит, я встречаю тебя сегодня в половине седьмого.

– Нет, лучше все-таки в семь, – сказала она. – Да, кстати, я сегодня прибегну к небольшой маскировке. Чтобы эта зануда, твоя хозяйка, не смогла узнать меня, если она опять станет подглядывать за нами.

– Какая маскировка? О чем это ты?

– Сам увидишь.

– Нет, на самом деле. Что ты такое наденешь?

– Ну..., во-первых, на мне будет белая блузка, – сообщила Клер, – знаешь, такая открытая спереди, и небольшая нитка жемчуга. Потом – черная юбка в обтяжку, с широким черным поясом. Это тот, что с серебряной пряжкой....

Слушая ее, Клинг мысленно представил себе Клер, стоящую сейчас в будке телефона-автомата на территории университета. Он точно знал, что стоит она чуть пригнувшись к трубке. Рост у нее был под сто восемьдесят сантиметров, и телефонная будка всегда выглядела тесноватой для нее. Волосы ее, черные, как сам грех, наверняка откинуты небрежно назад, карие глаза светятся задорным огоньком, возможно, она при этом еще и улыбается. Белая блузка плотно обтягивает узкую талию, а черная юбка повторяет плавные линии ее бедер и длинных стройных ног.

– ...без чулок, потому что сегодня стоит адская жара, – продолжала тем временем Клер, – ну и черные туфли на высоком каблуке. Вот, собственно, и все.

– А в чем же будет состоять маскировка?

– Видишь ли, дело в том, что я купила новый бюстгальтер, – прошептала Клер.

– Да?

– Ты сам увидишь, во что он превратил меня, Берт, – она помолчала. – Ты меня любишь?

– Конечно, ты же знаешь, – сказал Клинг.

– Тогда скажи мне об этом, – прошептала Клер.

– Сейчас я не могу этого сделать.

– А позднее скажешь?

– М-мг, – проговорил Клинг и сердито глянул на Мейера.

– Подожди, вот увидишь меня в новом бюстгальтере, – сказала Клер.

– Да, я буду с нетерпением ждать этого момента, – проговорил Клинг, глядя на Мейера и тщательно выбирая слова.

– Я что-то не слышу заинтересованности в твоем тоне, – сказала Клер.

– Я заинтересован. Просто тут сейчас говорить трудновато.

– Он называется “Изобилие”, – сказала Клер.

– Что называется?

– Ну бюстгальтер, конечно.

– Очень милое название, – сказал Клинг.

– Да что они там в конце концов делают? Стоят у тебя за спиной и дышат тебе в затылок?

– Ну, не совсем так, но я все-таки думаю, что нам самое время попрощаться. Значит, дорогая, я тебя встречу в половине седьмого.

– В семь, – поправила его Клер.

– “Изобилие” – не забывай, – прошептала она и повесила трубку.

Клинг тоже положил трубку.

– Ну хорошо, – сказал он. – Я в конце концов позвоню в телефонную компанию и потребую поставить здесь будку с дверью.

– А ведь ты не должен вести отсюда частные разговоры, оплачиваемые из кармана налогоплательщиков, – сказал Карелла, подмигивая Мейеру.

– Ну, прежде всего, это не я звонил отсюда, а мне позвонили сюда. А кроме того, человек имеет право на какую-то степень личной жизни, даже если он имеет несчастье работать в компании с бандой застоявшихся жеребцов. Я просто не понимаю, почему я не могу спокойно поговорить со своей невестой без того...

– Он обиделся, – сказал Мейер. – Заметил? Он уже называет ее не просто своей девушкой, а невестой. Послушай, позвони ей сейчас же. Позвони ей и скажи, что ты выгнал отсюда всех этих павианов и теперь сидишь здесь в полном одиночестве и можешь совершенно спокойно с ней разговаривать. Валяй звони.

– Да ну вас всех к черту, – сказал Клинг и в раздражении повернулся к машинке, совершенно забыв, что собирался исправить опечатку. Заколотив по клавишам, он внезапно понял, что печатает уже поверх напечатанного текста. В порыве злости он выдернул из машинки почти завершенный отчет: – Видите, до чего вы меня довели? Теперь придется все начинать сначала!

Он обреченно покачал головой, взял снова чистые бланки белого, голубого и желтого цвета, установленного для отчетов отдела детективов, достал из того же ящика листы копирки и, переложив ими бланки, принялся яростно стучать по клавишам.

Стив Карелла подошел к окну, затянутому металлической сеткой, и взглянул на лежащую внизу улицу. Падающее в окно солнце четко вырисовывало его высокую, ладно сложенную фигуру, скрывая, однако, ту разрушительную мощь, которая таилась в этом тренированном, мускулистом теле. Чуть приподнятые скулы и особый разрез глаз придавали его лицу что-то восточное.

– Подумать только, – сказал он, – а меня в эту пору дня обычно клонит в сон.

– А это потому, что нам скоро сменяться, – сказал Мейер, взглянув на часы.

На противоположной стороне комнаты Клинг продолжал самозабвенно колотить по клавишам пишущей машинки.

* * *

Всего в Восемьдесят седьмом участке полиции на службе состояло шестнадцать детективов, не считая лейтенанта Бернса. Из этих шестнадцати четверо обычно выполняли особые задания или находились в командировках, так что в отделении оставалось двенадцать детективов. Они работали в четыре бригады, каждая из трех человек. В отличие от патрульных полицейских, детективы сами составляли свой график, в котором, несмотря на частые изменения, прослеживалась определенная последовательность. Так, было две дежурных смены: первая – с восьми часов утра и до шести вечера, а вторая – с шести вечера до восьми утра. Ночная смена была длиннее, и детективы не особенно ее жаловали, но тем не менее они исправно несли эту службу каждую четвертую ночь. Каждый четвертый день считался “свободным от работы”, но термин этот не очень-то уместен, поскольку и фактически, и формально полицейский пребывает “при исполнении служебных обязанностей” все двадцать четыре часа в сутки на протяжении всего года. А кроме того, большинство детективов в эти дни завершали работу, начатую еще в “служебное” время. В общем, выдержать установленный график довольно сложно потому, что меняется состав тех, кто находится в командировках или на выполнении особых заданий; и потому что четыре дня в неделю – с понедельника по четверг – проводится “перекличка”, присутствие на которой детективов если и не обязательно, то весьма желательно хотя бы для того, чтобы знать в лицо тех, кто совершил преступление или подозревается в его совершении; а также потому, что детективам зачастую приходится присутствовать на судебных заседаниях в качестве свидетелей. Вот по всем этим причинам график, который каждую неделю вывешивался на стене, оставался графиком лишь на бумаге.

И все-таки одно правило соблюдалось неукоснительно. По молчаливому соглашению детективы, заступающие на смену, всегда прибывали в дежурку на пятнадцать мину раньше положенного. Так, ночная смена, которая должна явиться сюда к шести часам, обычно появлялась в дежурке где-то между половиной шестого и без четверти шесть.

Было ровно пятнадцать минут шестого, когда зазвонил телефон.

Мейер Мейер снял трубку.

– Восемьдесят седьмой участок полиции. Детектив Мейер слушает, – сказал он и тут же пододвинул к себе блокнот, лежавший на столе. – Да, да, продолжайте, я записываю. Так, понятно, выезжаем немедленно. – Повесив трубку, он сказал: – Стив, Берт, не возьметесь ли вы за это дело?

– А что там? – спросил Карелла.

– Какой-то псих открыл стрельбу в книжном магазине на Калвер-авеню, – сказал Мейер. – Там на полу лежат сейчас три трупа.

* * *

Вокруг книжного магазина уже успела собраться толпа. Вывеска над входом извещала потенциальных посетителей: “Хорошие книги – приятное чтение”. У входа в магазин стояли двое патрульных полицейских, их машина была припаркована у обочины.

Люди в толпе инстинктивно подались назад, заслышав вой полицейской сирены. Карелла вышел из машины первым и захлопнул за собой дверь. Он подождал, пока Клинг обойдет машину, потом они оба направились в магазин. Стоявший в дверях полицейский сказал:

– Там, сэр, полно убитых.

– Когда вы сюда прибыли?

– Несколько минут назад. Мы патрулировали поблизости, когда по радио передали сигнал. Как только увидели, что здесь творится, сразу же позвонили в участок.

– Вы умеете вести протокол?

– Да, сэр.

– Идите с нами, вы поможете нам на месте.

– Слушаюсь, сэр.

И они вошли в магазин. Менее чем в метре от входной двери находился первый труп. Человек этот полулежал на полу, опираясь туловищем о книжную полку. На нем был синий в полоску костюм из модной индийской ткани. По руке, все еще сжимающей книгу, стекала струйка крови. Промочив насквозь рукав, кровь лужицей скопилась у книги. Клинг только бросил взгляд на него и сразу же понял, что это будет скверное дело. Но он пока не догадывался, насколько скверным оно окажется.

– А вот еще один, – сказал Карелла.

Второе тело находилось примерно метрах в трех от первого. Это был тоже мужчина, по-летнему легко одетый. Голова его была резко повернута набок и упиралась в угол между полом и полкой с книгами. Когда полицейские направились к нему, он чуть пошевелил головой, как бы пытаясь изменить ее неудобное положение. Однако при этом движении кровь хлынула с новой силой, заливая воротник его рубашки. Он снова уронил голову в прежнее положение. Патрульный полицейский проговорил внезапно осипшим голосом:

– Этот еще жив.

Карелла наклонился над раненым. Шея его была вскрыта ударом пули. Карелла поглядел на разорванное в клочья мясо и на какое-то мгновение прикрыл глаза. Движение это было таким же мгновенным, как щелчок затвора фотоаппарата, веки его тут же поднялись, и на лице появилась суровая маска.

– Вы вызвали санитарную машину и машину скорой помощи? – спросил он.

– Сразу, как только прибыл сюда, – сказал патрульный.

– Хорошо.

– Дальше еще два трупа, – послышался чей-то голос.

Клинг наконец оторвал взгляд от мужчины в костюме из индийской ткани. Голос принадлежал человечку крохотного роста и совершенно лысому. В облике его было что-то птичье. Он стоял у книжных полок и как-то неестественно прикрывал рот рукой, словно боялся закричать. На нем был довольно ветхий коричневого цвета пуловер, из выреза которого выглядывал воротничок белой рубашки. На лице его застыло выражение крайнего ужаса. Он тихонько всхлипывал, и эти его приглушенные рыдания сопровождались потоками слез, непрерывно льющимися из глаз. Направляясь к нему, Клинг успел подумать: “Еще двое. А Мейер говорил, что тут три трупа. Оказывается, их четыре”.

– Вы хозяин этой лавки? – спросил он.

– Да, – ответил человечек. – Пожалуйста, осмотрите остальных. Они лежат там, намного дальше. Скорую помощь уже вызвали? Какой-то взбесившийся тип, явно сумасшедший. Посмотрите, пожалуйста, остальных. Может, кто-нибудь из них еще жив. Одна из них женщина. Пожалуйста, осмотрите их.

Клинг кивнул и направился вглубь лавки. Третьего он обнаружил лежащим на прилавке рядом с раскрытой книгой. Человек этот наверняка просматривал ее, когда раздались выстрелы. Он был мертв, рот и невидящие глаза его были широко раскрыты. Совершенно машинально рука Клинга потянулась к его глазам и закрыла веки.

Женщина лежала на полу прямо за ним.

На ней была блузка красного цвета.

По всей вероятности, она несла целую стопку отобранных книг, когда пуля попала в нее. Она упала на пол, а книги рассыпались веером вокруг нее и даже по ней самой. Одна лежала под ее вытянутой правой рукой, а вторая шалашиком покрывала ее лицо и черные волосы.

Красная блузка вылезла из стягивающей ее юбки, да и сама юбка задралась, обнажая стройные длинные ноги. Одна нога была поджата, а вторая напряженно вытянута. Черный туфель на высоком каблуке слетел с ноги и лежал сейчас чуть в сторонке. Женщина была без чулок.

Клинг присел рядом с нею. Странно, но названия книг каким-то образом запечатлелись в его памяти: “Культура и стереотипы”, “Здоровое общество” и “Искусство брать интервью. Принципы и методология”. Тут совершенно неожиданно он обнаружил, что блузка на ней вовсе не красного цвета. Уголок ее, выглядывавший из-под черной юбки, был белым. Грудь девушки была прострелена. Сбоку зияли две огромные дыры, и кровь потоком лилась из этих ран, окрашивая блузку в красный цвет. Тоненькая нитка жемчуга на шее девушки разорвалась при падении, и жемчужины эти раскатились по полу, образуя крохотные белые островки в луже уже начинающей густеть крови. Ему было больно наблюдать это жуткое зрелище. Он потянулся рукой к книге, закрывающей ее лицо. Подняв книгу, он в ужасе обнаружил, что боль эта стала вдруг глубоко личной и совершенно невыносимой.

– О Господи, Боже мой! – вырвалось у него.

В голосе его было нечто такое, что заставило Стива Кареллу немедленно броситься к нему через всю лавку. И только потом Карелла услышал его крик, полный муки и боли, – крик, который сразу же наполнил собой тесное и пыльное, пропитанное запахом горелого пороха помещение магазина.

– Клер!..

Когда Карелла подбежал к нему, он уже прижимал к себе обеими руками мертвую девушку. Руки и лицо его были залиты кровью Клер Таунсенд, а он в беспамятстве целовал ее угасшие глаза, шею, нос, щеки и тихонько повторял: “Клер, Клер, Клер...” До конца своих дней Стив Карелла будет помнить это имя и полный невыразимого отчаяния голос, которым Клинг произносил его.

Загрузка...