Леди, леди, это я!

Глава 9

Наступил понедельник.

Он всегда наступает с завидной регулярностью.

По понедельникам встаешь, как правило, не с той ноги и начинаешь прикидывать, как обстоят дела, и чаще всего выясняешь, что обстоят они скверно. Такова уж натура у понедельника – подлая натура. Казалось бы, что понедельник должен быть началом чего-то нового, светлого. Но на деле почему-то получается так, что он бывает лишь продолжением старого, и по понедельникам ты просыпаешься с досадным чувством, что тебе предстоит лишь скучное повторение прошлого. Честно говоря, следовало бы издать закон, который запрещал бы понедельники.

Просыпаться в понедельник утром Артур Браун любил ничуть не больше всех остальных людей. Браун был полицейским, а кроме того, по странному стечению обстоятельств, он был еще и негром и проживал в цветном гетто недалеко от своей работы. Он жил с женой Кэролайн и дочерью Конни в четырехкомнатной квартире в старом обветшалом доме. Ну что ж, этот понедельник начинался не так уж плохо. Хорошо, что сегодня, шестнадцатого октября, когда Браун встал с постели, пол в квартире оказался не очень холодным. В это время года полы в квартире обычно бывали ледяными, несмотря на распоряжение городских властей начинать отопительный сезон с пятнадцатого октября. В этом году с его затянувшимся бабьим летом домовладельцы могли радоваться сохранявшейся теплой погоде, а жильцы – не стучать раздраженно по радиаторам. Как бы то ни было, Браун был доволен тем, что пол в спальне сегодня довольно теплый.

Он потихоньку выбрался из-под одеяла, стараясь не разбудить Кэролайн, которая спала рядом. Это был очень крупный человек с коротко подстриженной черной шевелюрой, кареглазый, с темно-коричневой кожей. До ухода в армию он работал грузчиком в порту, и от ежедневного тяжелого физического труда у него до сих пор на груди и на руках были могучие мускулы. На нем были пижамные брюки, а в куртку, слишком большую для нее, завернулась, как в халат, Кэролайн. Соскользнув с постели, он, как был, голый по пояс, направился на кухню, налил в чайник воды и поставил его на плиту. Потом он включил радио и, приглушив звук, стал слушать последние известия, бреясь возле умывальника. Расовые столкновения в Конго... Сидячие демонстрации на Юге... Борьба с апартеидом в Южной Африке...

Он раздумывал сейчас над тем, почему он родился черным.

Он часто задумывался над этим, но как-то между прочим, не очень-то осознавая себя черным. Вот это-то и было удивительно. Когда Артур Браун смотрел в зеркало, он видел в первую очередь самого себя. Конечно же, он с малолетства знал, что он негр. Но помимо того, что он был негром, он был еще и демократом, и детективом, и мужем, и отцом, и подписчиком газеты “Нью-Йорк таймс” – да мало ли кем еще. Поэтому он и задумывался над тем, почему же он черный. Его удивляло что посторонние при взгляде на него сразу же выделяли одно: это Артур Браун, он – негр, совершенно не обращая внимания на то, что он еще и Артур Браун-детектив, Артур Браун-муж, забывая о том, что, помимо черного цвета кожи, у Артура Брауна есть целая куча других отличительных признаков. И дело здесь не сводилось для него к простым шекспировско-шейлоковским формулировкам – он уже давно их перерос.

Когда Браун смотрел в зеркало, он прежде всего видел перед собой человека, личность.

Просто окружающий мир решил, что этот человек – черный. А быть черным – чрезвычайно трудно, потому что это определяет образ жизни, принять который Браун был вынужден помимо своей воли. Сам же он сознавал себя просто Артуром Брауном – человеком. И таковым ему хотелось оставаться. Ему вовсе и не хотелось быть белым. Честно говоря, ему даже нравился теплый, как бы опаленный солнцем цвет его кожи. И у него не было тайного желания оказаться в постели с белокожей красоткой. Подростком он нередко слышал разговоры своих цветных друзей о том, что половые органы у белых якобы крупнее, чем у негров, но он не верил этим россказням и, главное, не испытывал ни малейшей зависти. Конечно, с расовыми предрассудками ему приходилось сталкиваться, и в самых различных проявлениях, как со скрытыми, так и с явными с тех пор как он стал способен понимать то, что делалось и говорилось вокруг него; однако нетерпимость Других никогда не вызывала в нем ярости – скорее она заставляла его испытывать досаду.

“Пожалуйста, – думал он, – вот перед вами я – Артур Браун. Ну, и какой смысл болтать о том, черный я или белый? А чего вы, собственно, от меня хотите? Кем, по вашему, я должен быть? Вот вы говорите, что я – негр, это вы так говорите, но сам-то я просто не могу понять, что именно означает слово “негр”, и почему вокруг этого следует поднимать такой шум. И чего вы от меня добиваетесь? Ну, хорошо, предположим я скажу вам да, вы совершенно правы, я – негр, ну и что из этого? Единственное, чего я, черт побери, не могу понять, так это что вам-то до этого и чего вы добиваетесь”.

Артур Браун кончил бриться, ополоснул лицо и глянул в зеркало. Как обычно, он увидел самого себя...

Он потихоньку оделся, выпил апельсинового соку и чашечку кофе, тихонько чмокнул спящую в кроватке дочь и, разбудив жену, сказал ей, что уходит на работу. А затем он отправился через весь город в район, где расположен был магазин скобяных изделий, принадлежавший Джозефу Векслеру.

По чистой случайности, утром этого понедельника Мейер Мейер отправился к миссис Руди Гленнон один, поскольку это был день переклички, и Карелла должен был на ней присутствовать. Может быть, все было бы иначе, будь вместе с ним Карелла, но комиссар полиции считал, что его детективы обязаны знать в лицо задержанных в городе преступников, и проводил для этого переклички с понедельника по четверг включительно. Карелла согласился взять эту обязанность на себя, а Мейера отправил на квартиру миссис Гленнон.

Фамилию эту назвал им доктор Мак-Элрой в больнице “Буэнависта”. Она принадлежала той женщине, к семье которой Клер Таунсенд проявляла особое внимание. Миссис Гленнон жила в одной из самых жалких трущоб Айсолы, всего в каких-нибудь пяти кварталах от участка. Мейер отправился туда пешком и довольно быстро нашел нужный дом. Он поднялся на третий этаж и, постучав в дверь, принялся ждать.

– Кто там? – отозвались откуда-то издалека.

– Полиция, – ответил Мейер.

– А что вам нужно? Я лежу в постели.

– Мне нужно поговорить с миссис Гленнон, – снова крикнул Мейер.

– Приходите на следующей неделе. Я больна и лежу в постели.

– Мне необходимо поговорить с вами именно сейчас, миссис Гленнон.

– А о чем?

– Миссис Гленнон, может быть, вы будете так любезны, что откроете дверь?

– О Господи, Боже мой, дверь открыта, – крикнула она. – Входите же, входите.

Мейер повернул ручку двери и вошел в квартиру. Портьеры были задвинуты, и в комнате царил полумрак. Мейер недоуменно озирался.

– Я здесь, – сказала миссис Гленнон. – В спальне.

Он пошел на ее голос и попал в другую комнату. Там он увидел женщину, которая лежала на большой двуспальной кровати, опираясь спиной на взбитые подушки. Ее щуплая фигурка была укутана в потрепанный красный халат, надетый поверх ночной сорочки. Она смотрела на Мейера с таким выражением, что можно было подумать, что даже взгляд отнимает у нее последние жизненные силы. Волосы ее висели космами, в них была заметна седина. Щеки глубоко запали.

– Я же сказала вам, что больна, – проговорила она с упреком. – Что вам от меня нужно?

– Поверьте, миссис Гленнон, мне очень неприятно вас беспокоить, – заверил ее явно смущенный Мейер. – В больнице мне сказали, что вас уже выписали. Вот поэтому я и подумал...

– Я уже выздоравливаю, – прервала она его. По тому, как она произнесла последнее слово, можно было понять, что далось ей это выздоровление нелегко.

– Я чувствую себя крайне неловко. Но если бы вы согласились ответить на несколько вопросов, я был бы вам весьма признателен, – сказал Мейер.

– Ну что ж, раз уж вы пришли, то почему бы и не ответить.

– У вас, миссис Гленнон, есть дочь?

– И сын тоже. А в чем дело?

– Какого возраста ваши дети?

– Эйлин шестнадцать, а Терри восемнадцать. А в чем дело?

– Где они сейчас, миссис Гленнон?

– А вам какое дело? Они ничего дурного не сделали.

– А я и не говорю, что они сделали что-нибудь плохое. Просто я...

– Тогда почему вам понадобилось знать, где они?

– Видите ли, мы просто пытаемся установить...

– Мама, я здесь, – проговорил голос за спиной Мейера.

Голос этот раздался так неожиданно, что заставил его вздрогнуть. Машинально рука его потянулась к револьверу на поясе, но он сдержал себя и неторопливо оглянулся. Парнишка, стоявший у него за спиной, был несомненно Терри Гленноном. Это был рослый молодой человек лет восемнадцати, унаследовавший от матери проницательный взгляд и острый подбородок.

– Что вам здесь нужно, мистер? – спросил он.

– Я полицейский, – объяснил Мейер, прежде чем тому в голову придут какие-нибудь дурацкие идеи. – Мне нужно задать вашей матери несколько вопросов.

– Моя мать только что вышла из больницы. Она не может отвечать на ваши вопросы, – заявил Терри.

– Ничего, сынок, все в порядке, – вмешалась миссис Гленнон.

– Позволь, мама, мне самому заняться этим делом. А вам, мистер, лучше уйти отсюда.

– Я только хотел спросить...

– А я считаю, что лучше уйти, – прервал его Терри.

– Весьма сожалею, сынок, – сказал Мейер, – но дело в том, что я занимаюсь расследованием дела об убийстве и, думаю, что мне лучше остаться.

– Об убийстве... – Терри Гленнон медленно переварил это известие. – А кого застрелили?

– Что? А откуда вам известно, что именно застрелили?

– Ну, этого я не знаю.

– А почему же вы в таком случае именно так задали вопрос?

– Не знаю. Вы сказали об убийстве, вот я и решил...

– Понятно, – сказал Мейер. – А вы знакомы с женщиной, которую зовут Клер Таунсенд?

– Нет.

– Я с ней знакома, – сказала миссис Гленнон. – Это она послала вас сюда?

– Послушайте, мистер, – снова вмешался Терри, по-видимому решивший не отступать от принятого решения, – я же сказал вам, что мать больна. Плевать мне на то, что вы там расследуете, но она не будет...

– Терри, ну-ка прекрати немедленно, – строго сказала ему мать. – Ты купил молоко, как я тебе велела?

– Ага.

– А где оно?

– Я поставил его на стол.

– Ну, и зачем оно мне на столе, если я не могу до него дотянуться? Налей немного в кастрюлю и поставь на плиту. И можешь идти.

– Как это идти? Куда идти?

– Иди вниз. К своим друзьям.

– К каким это друзьям? И при чем тут друзья? И почему это ты всегда так говоришь, будто я...

– Терри, делай то, что тебе сказано.

– А этот тип пусть остается здесь и утомляет тебя своими разговорами.

– Я не устала.

– Ты больна! – выкрикнул Терри. – Господи, ты только что вернулась из больницы, неужто ты не понимаешь!

– Не упоминай имя Господа всуе в моем доме, Терри, – она, по-видимому, уже успела забыть, что сама совершила подобное святотатство несколько минут назад, когда Мейер стоял в коридоре перед дверью. – Так вот, поставь сейчас же подогреваться молоко, а сам иди во двор и найди себе какое-нибудь занятие.

– Тебя не поймешь, – в сердцах сказал Терри. Он с упреком глянул на мать, и доля этого упрека относилась к Мейеру. Потом он вышел из комнаты. Он взял со стола пакет с молоком, пошел на кухню, погремел там кастрюлями, затем выбежал из квартиры.

– Он у нас с характером, – сказала миссис Гленнон.

– М-м-да, – согласился с ней Мейер.

– Так это Клер прислала вас?

– Нет, мадам. Клер Таунсенд мертва.

– Что? Да что вы говорите?

– Увы, мадам, это так.

– Ай-яй-яй, – сказала миссис Гленнон. Она сокрушенно покачала головой.

– Вы, видимо, успели подружиться с ней, миссис Гленнон? – спросил Мейер.

– Да. – Казалось, глаза ее утратили всякое выражение. Она что-то обдумывала, но Мейер не мог понять, что. Ему и прежде не раз приходилось видеть такой взгляд. Это бывало обычно тогда, когда его слова пробуждали в допрашиваемом какие-то воспоминания или ассоциации, и тот вдруг как бы отключался, погружаясь в собственные мысли.

– Да, – продолжала миссис Гленнон, – Клер была очень хорошей девушкой.

Однако было видно, что думает она о другом. Мейер многое бы отдал за то, чтобы узнать, о чем именно.

– Она познакомилась с вами в больнице, правильно?

– Да, – сказала миссис Гленнон.

– И с вашей дочерью она познакомилась тогда же, да?

– Что?

– С вашей дочерью. Насколько мне известно, она очень тепло относилась к ней.

– А кто вам это сказал?

– Врач из “Буэнависта”.

– Да? – Миссис Гленнон покачала головой. – Да, они там очень подружились, – признала наконец она.

– Близко подружились, да?

– Да. Я думаю что можно сказать так.

– В чем дело, миссис Гленнон?

– Что? О чем вы?

– О чем вы сейчас думаете?

– Ни о чем. Я отвечаю на ваши вопросы. А когда-когда... когда убили Клер?

– В пятницу вечером, – ответил Мейер.

– Значит она... она была убита в пятницу, – сказала миссис Гленнон.

– Да. – Мейер внимательно следил за выражением ее лица. – А когда вы в последний раз ее видели, миссис Гленнон?

– В больнице.

– А ваша дочь?

– Эйлин? Я... я не знаю, когда она виделась в последний раз с Клер.

– А где она сейчас, миссис Гленнон? В школе?

– Нет. Нет, она... она несколько дней... решила побыть у моей сестры. Это тут – в Бестауне.

– А она учится в школе, миссис Гленнон?

– Да, конечно, она ходит в школу. Но у меня был аппендицит, как вы, наверное, знаете, и она... она решила немного побыть у сестры... пока я лежала в больнице, ну... я... я просто решила, что ее нужно на какое-то время послать туда, пока я не встану на ноги. Понимаете?

– Понимаю. А как зовут вашу сестру?

– Айрис.

– Айрис. А дальше?

– Просто Айрис... а что? Зачем вам это знать?

– Для отчета, – сказал Мейер.

– Вы уж, мистер, пожалуйста, не беспокойте ее. У нее и без вас хватает неприятностей. Она и в глаза не видела Клер. Я не желаю, чтобы вы ее беспокоили.

– А я и не собираюсь это делать, миссис Гленнон. Миссис Гленнон недовольно поморщилась. – Ее зовут Айрис Мюльхар.

– А адрес? – спросил Мейер, записывая данные.

– Послушайте, вы же сказали...

– Так ведь для отчета нужно, миссис Гленнон.

– Дом номер 1131 по Пятьдесят Шестой Северной улице.

– Это в Бестауне?

– Да.

– Благодарю вас. Так значит ваша дочь Эйлин временно живет сейчас у нее, я правильно вас понял, миссис Гленнон?

– Правильно.

– А когда она поехала к ней?

– В субботу. В субботу утром.

– Она и раньше бывала там, верно? Ну, когда вы были в больнице?

– Да.

– А где она познакомилась с Клер, миссис Гленнон?

– В больнице. Она однажды пришла навестить меня, а в тот день как раз там работала Клер. Вот тогда они и познакомились.

– Понятно... А не скажете ли вы, навещала ее Клер у вашей сестры в Бестауне.

– Да, я... я думаю, да.

– Так-так, все это очень интересно, – сказал Мейер, – позвольте поблагодарить вас, миссис Гленнон. Скажите, пожалуйста, вы в эти дни просматривали газеты?

– Нет, мне было не до газет.

– Значит, вы не знали о смерти Клер до того, как я рассказал вам об этом?

– Совершенно верно.

– А как вы думаете, Эйлин знает об этом?

– Не... не знаю.

– Ну, а в субботу утром она ничего не говорила вам об этом? Ну, до того, как уехать к вашей сестре?

– Нет, не говорила.

– И радио вы не слушали?

– Нет.

– Дело в том, что об этом передавали по радио. Еще в субботу.

– Нет, мы здесь не слушаем радио.

– Понятно. А ваша дочь до отъезда к вашей сестре газет не видела?

– Нет.

– Но теперь-то она уж наверняка знает об этом. Она ничего вам не говорила?

– Нет.

– Вы же разговаривали с ней после этого, да? Она ведь звонила вам по телефону оттуда, от сестры, правда?

– Да... да, она звонила, и мы разговаривали...

– И когда же вы разговаривали с ней последний раз, миссис Гленнон?

– Я... я очень устала. Вы меня утомили. Мне нужно полежать и отдохнуть.

– Конечно, конечно. Так когда вы с ней говорили в последний раз?

– Вчера говорила, – сказала миссис Гленнон с тяжелым вздохом.

– Понятно. Благодарю вас, миссис Гленнон, вы очень нам помогли. А может, принести вам молоко? Оно уже наверняка согрелось.

– Если вам не трудно.

Мейер отправился на кухню. Плита стояла рядом со шкафчиком у стены. К стене была прикреплена небольшая пробковая дощечка для записок. На шкафчике стоял телефон. Он взял кастрюльку с плиты как раз вовремя, так как молоко чуть не выкипело. Он налил молока в чашку и крикнул в направлении спальни:

– Положить вам в молоко кусочек масла?

– Да, пожалуйста.

Он открыл холодильник, достал ив него масленку, отыскал в шкафчике нож и отрезал кусочек масла. В этот момент он и заметил листок бумаги, приколотый к пробковой дощечке, на котором было написано: “Клер. Суббота, Первая Южная, дом 271”.

Удовлетворенно кивнув, он молча переписал адрес в свой блокнот, а потом понес молоко миссис Гленнон. Она поблагодарила его и еще раз попросила не тревожить ее сестру, после чего принялась осторожно прихлебывать из чашки.

Мейер вышел из квартиры, раздумывая над тем, зачем миссис Гленнон понадобилось лгать ему. Выходя на площадку второго этажа, он все еще размышлял над этим. Нападение было внезапным и беззвучным. Мейер был совершенно неподготовлен к нему. Одна нога у него еще была на ступеньке лестницы, когда из темноты вылетел сжатый кулак и нанес ему мощный удар в переносицу. Он развернулся было лицом к нападающему, одновременно потянувшись за висевшим в кобуре револьвером, но тут же получил удар сзади чем-то твердым и тяжелым. Удар пришелся по затылку и в глазах у него потемнело. Он успел быстро выхватить револьвер, но в этот момент получил новый удар, а потом – еще и еще. Нападающих было явно больше, чем двое. Он точно запомнил, что ему удалось выстрелить, но нажимал ли он на курок, он так я не понял. Что-то упало на пол с металлическим лязгающим звуком – они наверняка пользовались обрезками труб. Кровь заливала глаза, очередной удар трубой пришелся по лицу. Он почувствовал, что пистолет выпал у него из руки, а потом и сам он упал на колени под градом сыпавшихся со всех сторон ударов. Потом он услышал топот множества ног. Они все бежали и бежали мимо него, вниз по лестнице. Он еще не потерял сознания. Плотно прижимаясь лицом к выщербленным доскам пола, он думал о том, почему это в детективных романах частные детективы, попав в такой переплет, всегда погружаются в беспросветную тьму и плывут там, плывут в никуда, потом в голове у него вспыхнула, но тут же погасла мысль о том, зачем это миссис Гленнон понадобилось ему лгать. Подумал он и о том, почему это вдруг на него напали, никак не мог сообразить, куда мог деваться его револьвер и тщетно шарил вокруг себя липкими от крови пальцами в надежде наткнуться на него. Превозмогая боль, он с трудом полз в направлении ступенек, ведущих к выходу.

Когда он наконец дополз до лестницы, то скатился по ступенькам вниз, разодрав кожу на своем лысом черепе о какой-то выступ. Сплевывая кровь, он полз по направлению к выходу – светлому прямоугольнику впереди. Он полз, оставляя за собой кровавый след. Кровь застилала ему глаза, сочилась из разбитого носа и губ.

Так он кое-как добрался до двери и вывалился на тротуар. Собрав последние силы, он попытался подняться, позвать кого-нибудь на помощь.

Но никто не остановился и не помог ему.

В этом районе искусство выживания главным образом состояло в умении не вмешиваться в чужие дела.

Через десять минут патрульный полицейский обнаружил его на тротуаре в луже собственной крови. К этому моменту он, подобно героям детективных романов, уже успел погрузиться в беспросветную тьму и плыл там, плыл, плыл в никуда.

На вывеске, висевшей над гаражом, можно было прочесть: “Кузова и подвески. Квалифицированный ремонт, покраска, обновление, полировка”. Владельцем гаража оказался человек, которого звали Фред Батиста. Он вышел, намереваясь заправить бензином машину Брауна, и только тогда узнал, что Браун – детектив и собирается задать ему несколько вопросов. Казалось, он даже обрадовался этому. Он посоветовал Брауну поставить свою машину чуть в стороне, возле компрессора, а потом пригласил его в свою крохотную конторку. На лице Батисты была двухдневная щетина, а рабочий комбинезон был испачкан маслом, но пока они с Брауном совершали ритуал взаимного представления, глаза его весело поблескивали. Может быть, ему до этого просто не приходилось вплотную сталкиваться с полицейскими, а может быть, просто дела сегодня шли у него неважно и он был рад представившейся возможности как-то отвлечься. Каковы бы ни были причины, на вопросы Брауна он отвечал с готовностью и даже с энтузиазмом.

– Джо Векслер? – переспросил он. – Ну, как же, разумеется, я прекрасно знал его. У него здесь, чуть дальше по улице, скобяная лавка. Мы частенько забегаем к нему, когда срочно понадобится какой-нибудь инструмент или еще что-нибудь. Да, отличнейшим человеком был этот Джо. И надо же, чтобы такая жуткая вещь произошла именно с ним в этом книжном магазине. – Батиста задумчиво покачал головой. – Кстати, Марти Феннермана я тоже хорошо знаю – ну, того парня, которому принадлежит этот книжный магазин. Его уже однажды грабили, вы слышали об этом? Он не рассказывал вам?

– Знаю, сэр, он нам рассказывал, – сказал Браун.

– Да, я отлично помню этот случай. Было это лет семь или восемь назад. Отлично помню. Хотите сигару?

– Нет, спасибо, мистер Батиста.

– Вы что – не курите сигар? – спросил Батиста обиженным тоном.

– Нет, курю, – сказал Браун. – Просто я не люблю курить их по утрам.

– Почему? Утро, вечер – какая разница?

– Видите ли, я обычно позволяю себе выкурить сигару после ленча и вечером – после обеда.

– А вы не возражаете, если я закурю?

– Бога ради, курите себе на здоровье.

Батиста удовлетворенно кивнул, откусил кончик сигары и выплюнул его прямо в бочку с какими-то промасленными тряпками, стоящую рядом со столом, заваленным бумагами вперемешку с инструментом. Он раскурил сигару, выпустил длинную струю дыма и с наслаждением откинулся в старом вращающемся кресле.

– Значит, если я правильно понял, мистер Векслер обращался за помощью в вашу фирму, и вы оказали ему какую-то услугу незадолго до того, как с ним произошло это несчастье в книжном магазине. Так, мистер Батиста?

– Совершенно верно, – подтвердил Батиста. – И тут вы правы на все сто процентов.

– Ив чем состояла эта услуга?

– Ему выправили помятое крыло, а потом закрасили.

– Работу вы производили лично?

– Нет, нет. Это делал мой специалист по кузовам и окраске. Да и работа была пустяковой. Какой-то придурок зацепил машину Джо, когда она стояла припаркованной прямо напротив его лавки. Вот он и пригнал эту машину сюда и я...

– Кто-то ударил его машину?

– Да. Но ничего серьезного. Знаете – небольшая вмятина и поцарапана краска. Бэдди все быстро исправил.

– Бэдди?

– Да, парень, который занимается у меня выправкой кузовов и окраской.

– А кто оплачивал работу – мистер Векслер или тот, кто наехал на его машину?

– Ну, честно говоря, пока что никто за нее не уплатил. Просто я выписал на прошлой неделе счет Джо. Конечно же, я не мог знать, что его застрелят. Послушайте, я могу ждать этих денег сколько угодно. У его жены и без этого достаточно забот и огорчений.

– Значит, счет за работу вы предъявили мистеру Векслеру?

– Да. Джо ведь не знал, кто это в него впоролся. Ну, понимаете, он возвращается однажды с ленча и видит, что на машине его появилась вмятина. Вот он и пригнал ее сюда, а мы тут привели ее быстренько в порядок. Бэдди отличный работник. Он работает у меня не больше месяца, но я вижу, что он намного лучше того парня, что раньше был на его месте.

– А не мог бы я поговорить с ним?

– Конечно, можете. Можете поговорить с ним прямо сейчас. Он сейчас занят ремонтом старого “форда”. Это здесь, на заднем дворе, вы сразу его там найдете.

– А как его фамилия?

– Мэннерс. Бэдди Мэннерс.

– Благодарю вас, – сказал Браун. Он извинился и направился во дворик за гаражом.

Высокий мускулистый мужчина в забрызганном краской комбинезоне красил с помощью пульверизатора синий “форд” с откидным верхом. Он бросил взгляд на приближающегося Брауна, но решив, по-видимому, что тот не к нему, не прервал своей работы.

– Мистер Мэннерс? – спросил Браун.

Мэннерс выключил пистолет распылителя и вопросительно посмотрел на Брауна.

– Да?

– Я из полиции, – сказал Браун. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– Из полиции? – переспросил Мэннерс. Он в недоумении пожал плечами. – Конечно, валяйте, задавайте свои вопросы.

– Насколько мне известно, вы тут делали для Джозефа Векслера определенную работу.

– Для кого?

– Для Джозефа Векслера.

– Векслер, Векслер... А, да, “шевроле”, пятьдесят девятая модель. Да, совершенно верно. Выправка левого переднего крыла и шпаклевка с окраской. Правильно. Я, знаете, запоминаю их по машинам, – улыбнулся он.

– Значит, как я понимаю, вам неизвестно, что произошло с мистером Векслером, не так ли?

– Зато мне известно, что произошло с его машиной, – сказал Мэннерс.

– Видите ли, он погиб в пятницу.

– Надо же, так влипнуть, – проговорил Мэннерс, и лицо его сразу стало серьезным. – Весьма сожалею об этом. Он немного помолчал и спросил: – Несчастный случай?

– Нет, его убили. Вы что, газет не читаете, мистер Мэннерс?

– Да видите ли, этот уик-энд я был довольно занят, потому что ездил в Бостон. Я, собственно, оттуда, и мне так нужно было повидаться со своей девушкой, понимаете? Вот у меня и не было времени заглянуть в газеты.

– А вы хорошо знали мистера Векслера? Мэннерс пожал плечами.

– Встречался я с ним всего два раза. Первый раз, когда он пригнал сюда машину, а второй – когда он пришел сюда как раз когда я ее красил. Он сказал тогда, что оттенок не совсем тот. Ну, я тогда заново смешал краску, подобрал колер и выкрасил заново. Вот, собственно, и все наше знакомство.

– И больше вы никогда не встречались с ним?

– Нет, никогда. Значит, он умер, да? Да, паршиво. А ведь он показался мне довольно симпатичным человеком. Симпатичным для такого еврейчика, естественно.

Браун спокойно поглядел прямо в глаза Мэннерсу.

– Почему вы так говорите о нем? – спросил он.

– Ну, просто потому, что он показался мне симпатичным, – пожал плечами Мэннерс.

– Я спрашиваю, почему вы назвали его “еврейчиком”?

– А, это? А как же его еще прикажете называть? И потом, вы разговаривали с ним хоть раз? С ума сойти можно. Говорит так, будто он только что приехал в Америку!

– А эта покраска, которую вы делали для него... вы спорили с ним насчет этого колера?

– Спорил? Нет, просто он сказал, что колер не совсем подходит к остальной окраске. Я сказал тогда, что – ладно, я подберу немного иначе. Вот, собственно, и все. Колер вообще бывает довольно сложно правильно подобрать, сами знаете. Так что я сделал как сумел. Мэннерс снова пожал плечами. – Я думаю, он остался доволен. Во всяком случае, он ничего не сказал, когда забирал машину.

– Так значит, вы потом еще раз разговаривали с ним?

– Нет, я видел его только эти два раза. Но если бы ему работа не понравилась, я бы наверняка узнал об этом от своего хозяина. Вот я и решил, что он доволен.

– А когда вы ездили в Бостон, мистер Мэннерс?

– В пятницу после работы.

– А в котором часу?

– Ну, работу свою я закончил где-то около трех. Так что я успел на поезд, отходивший в шестнадцать десять.

– Вы ехали один или с кем-нибудь?

– Один, – сказал Мэннерс.

– А как фамилия вашей девушки? Ну, той, что в Бостоне.

– А зачем это?

– Просто интересно.

– Мэри Нельсон. Она проживает в Уэст-Ньютоне. Если вы думаете, что я вам соврал насчет поездки в Бостон...

– Я не думаю, что вы солгали.

– Вы всегда можете проверить.

– Может быть, и проверим.

– Прекрасно, – Мэннерс пожал плечами. – А как его убили – этого еврейчика?

– Кто-то застрелил его.

– Надо же, паршивая штука, – сказал Мэннерс, сочувственно качая головой. – А он показался мне вполне приличным человечком.

– Да, вы правы. Так что позвольте, мистер Мэннерс, поблагодарить вас и простите, пожалуйста, что я вынужден был прервать вашу работу.

– Да нет, ничего страшного, – сказал Мэннерс. – Всегда к вашим услугам.

Браун вернулся ко входу в гараж. Батиста в этот момент заправлял бензином очередной автомобиль. Браун подождал, пока он отпустит клиента.

– А в котором часу Мэннерс закончил работу в пятницу? – спросил Браун после того, как клиент отъехал.

– Ну, примерно в половине третьего или в три, что-то вроде этого, – сказал Батиста.

Браун кивнул.

– А как насчет этой покраски, которую он делал для Векслера. Векслер что – жаловался вам?

– Ну, у него было замечание насчет первого колера, который подобрал Бэдди. Он не очень подходил к старой окраске. Но мы все сделали как нужно.

– Они не ссорились?

– Нет, насколько мне известно. Меня как раз не было здесь, когда Джо приходил смотреть и сказал об этом Бэдди. Но Бэдди вообще спокойный парень. Просто он составил новый колер, более подходящий к прежней окраске машины, и все сделал как надо.

Браун снова кивнул.

– Ну, что ж, большое спасибо, мистер Батиста. – Не стоит благодарности, – ответил Батиста. – Вы в самом деле отказываетесь от сигары? Не стесняйтесь, возьмите хоть одну, – он широко улыбнулся. – Выкурите ее после ленча.

Карелла находился в это время в управлении полиции в центре города, где детективам демонстрировали задержанных накануне правонарушителей.

Уиллис с утра был в бегах, встречаясь с известными наркоманами района, пытаясь найти среди них того, кто мог бы сообщить ему хоть что-нибудь о наркомане по имени Энтони Ла-Скала.

Ди-Мэо отправился на розыски еще двух выявленных по картотеке преступников, которые в свое время были арестованы Бертом Клингом, получили свой срок и были выпущены из тюрьмы в прошлом году.

Сам Клинг в это время находился в похоронном бюро, где они вместе с Ралфом Таунсендом делали последние приготовления к похоронам Клер, которые должны были состояться на следующий день.

Поэтому Боб О’Брайен был совершенно один в дежурке, когда зазвонил телефон. Он рассеянно снял трубку, поднес ее к уху и сказал в микрофон: “Восемьдесят седьмой полицейский участок. О’Брайен слушает”. Звонок этот застал его прямо на середине отчета, который он старательно печатал, подробно излагая результаты своего длительного пребывания в качестве осведомителя на работе в парикмахерской. Все его мысли были сосредоточены на содержании отчета, однако сержант Дейв Мэрчисон вывел его из задумчивости.

– Боб, это говорит Дейв снизу, я сижу сейчас на коммутаторе. Только что мне позвонил патрульный Оливье, совершающий обход Южных.

– Ну и?..

– На тротуаре он обнаружил Мейера в бессознательном состоянии и сильно избитого.

– Кого?

– Мейера.

– Нашего Мейера?

– А какого же еще? Конечно, нашего Мейера.

– Господи, да что же это творится? Что они там – открыли охотничий сезон на полицейских? Так где, ты говоришь, его нашли?

– Да я уже отправил туда санитарную машину. Он скорее всего сейчас на пути в больницу.

– А кто это сделал, Дейв?

– Понятия не имею. Патрульный сказал, что он валялся там в луже собственной крови.

– Слушай, мне, наверное, лучше сразу поехать к нему в больницу. Дейв, не позвонишь ли лейтенанту? А кроме того, постарайся срочно направить сюда кого-нибудь, чтобы сидел на телефоне, ладно? Я ведь тут совершенно один.

– Ты хочешь, чтобы я позвонил кому-нибудь и вызвал на работу.

– Не знаю уж, что тебе и сказать. Ведь тут наверху обязательно должен дежурить хотя бы один детектив.

Знаешь, ты лучше поговори об этом с лейтенантом. Мне чертовски не хотелось бы портить кому-то выходной.

– Ладно, я переговорю с лейтенантом. А пока, может быть, Мисколо посидит там у вас?

– Да, попроси пока его. Так какая, ты говоришь, это больница?

– Главная городская.

– Немедленно выезжаю туда. Большое спасибо, Дейв.

– Хорошо, – сказал Мэрчисон и повесил трубку.

О’Брайен, опустив трубку, выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда револьвер, пристегнул кобуру к поясу, набросил пиджак и шляпу и театрально раскланялся с пустой комнатой. Сбежав вниз по лестнице, он помахал рукой сидевшему там Мерчисону и выбежал на залитую октябрьским солнцем улицу.

Да, неплохое начало у этой недели, ничего не скажешь.

Понедельник – день тяжелый.