Ледяное сердце

6

Мартин Уэббер прокашлялся. Теперь все его внимание сосредоточилось на Эндрю.

— Вследствие твоего небрежного управления имение приходило в упадок, а твои долги чуть не разорили меня. Дом нуждался в существенном ремонте, а я был не в состоянии финансировать его. Я всегда полагал, что только поддерживаю имение, и надеялся, что следующие поколения преобразуют его. Уверен, что все будет именно так в руках Пола.

Николь не знала, как реагировать на все услышанное. Собственно, непосредственно ее это не касалось, но Пол ничего не сказал ей. Почему?

Но больше всего она переживала из-за того, что присутствует при сугубо внутрисемейном разговоре.

После заявления Мартина о продаже имения Эндрю побледнел, но выслушал все молча. Последняя фраза деда привела внука в ярость.

— Почему ты не сказал мне об этом два года назад? — с негодованием воскликнул Эндрю. — Не думаешь ли ты, что я не имел права знать?

— Нет, — просто сказал Мартин. — Когда ты оставил меня одного тонуть и выплывать с твоими долгами, ты потерял всякое право голоса в том, что я делаю с имением. Но не волнуйся, Эндрю. Пол заплатил вполне достаточно, чтобы наполнить мои сундуки.

Когда Эндрю оправился от неожиданного удара, Николь резко поднялась со стула.

— Я думаю, вам будет гораздо удобнее продолжать беседу без меня.

— Ерунда, девочка, — перебил ее Мартин. — Сядь и молчи. Есть еще кое-что, и это касается тебя тоже.

— Меня? — спросила Николь изумленно.

— Как это может касаться ее? И вообще, кто-нибудь скажет мне, что она здесь делает? — проскрежетал зубами Эндрю.

— У тебя короткая память, — мягко выдохнул Пол.

— Она мать котенка, — ответил Мартин, со злорадным удовольствием наблюдая за своим загнанным в угол внуком. — Николь мать твоего ребенка, Эндрю. Настоящий, неожиданный рождественский подарок, как ты думаешь?

Лицо Николь стало похоже на маску.

— Мать кого?! — взорвался Эндрю.

— Николь не сделала ожидаемого тобой аборта, — сухо ответил Пол. — У нее сын.

— Ее сын, если это действительно ее, это… — Эндрю неожиданно замолчал, видимо вспомнив собственное заявление о своем отцовстве. Он бросил на Николь откровенно обвиняющий взгляд. — Черт возьми, о чем вы все говорите? — грубо вскричал он, а затем сердито посмотрел на деда. — Какая-то охота на ведьм? Зачем ты меня пригласил домой на Рождество?

— Пока я жив, ты всегда будешь здесь желанным гостем, — мягко сказал Мартин. — Но, думаю, обязан сообщить, что ты стоишь перед большой опасностью быть лишенным наследства в пользу твоего сына.

— Лишенным наследства? — Эндрю зашелся гневом.

Пол застыл. Глубокая морщина свела его брови вместе, он внимательно следил за дедом. Несмотря на шоковое состояние, в котором находилась Николь, она увидела, что это заявление стало сюрпризом и для Пола.

Без единого слова или взгляда в чью бы то ни было сторону, Николь встала, отодвинула стул и, ничего не говоря, быстро вышла из комнаты.

Николь была потрясена всем тем, что произошло в столовой. Она оказалась права в своих подозрениях об изменениях, происшедших в Мартине. Выведенный из себя предательством внука, Мартин возвысил правнука. Старик стремился использовать ее сына в качестве орудия наказания Эндрю. Но Николь не могла позволить ему совершать экзекуцию с помощью Джима. Ей надо немедленно вернуться в столовую и сказать им всем, кто есть кто. Впрочем, нет сомнения, что Эндрю уже сделал это за нее, потому что невозможно поверить, чтобы он промолчал в ответ на новую угрозу деда.

Николь пришла в оранжерею — излюбленное место ее пребывания в то время, когда она была школьницей, потому что туда никогда не ходили члены семьи Уэббер. Но эта часть дома, некогда изрядно запущенная, предстала ее взору совершенно неузнаваемой. Истертый мозаичный пол отреставрирован до блеска, вода тихо струится из бронзового фонтана, и листва высоких пышущих здоровьем растений поблескивает под приглушенной, но, без сомнения, очень дорогой подсветкой.

О Господи, где ее глаза? Почему она ничего не заметила? Непривычно скрупулезно соблюдаемый распорядок, безупречная чистота, множество новой прислуги и разнообразное меню. Так много изменений, и все они говорят о несравненно большем достатке, чем тот, которым Мартин когда-либо обладал.

— Николь?

Плечи моментально распрямились, но она не могла заставить себя обернуться и посмотреть в глаза Пола. Но, по крайней мере, поняла, что он так и не узнал, что Джим — его сын. Его голос был слишком тихим и хорошо контролируемым.

— Я не был в курсе, что Мартин пригласил Эндрю, — хрипло сказал Пол. — И понятия не имел о планах деда. Если бы знал, никогда бы не поставил тебя в такое положение.

— Мой отец работает теперь на тебя, — неожиданно проговорила Николь.

Лицо Пола изменилось, видимо от своеобразного света в оранжерее. Он не прерывал повисшего над ними тягостного молчания.

Николь поежилась. Кожа ее была липкой от холодного пота. Она резко повернулась.

— Черт бы тебя побрал, Пол, — подавленно сказала она. — Ты должен был мне сказать, что владеешь и замком.

— Это не относится к делу.

— Не относится? — нервно отозвалась она, думая о том, что только человек с таким огромным состоянием и характером, как Пол, мог быстро и решительно изменить облик древнего замка, имения в несколько тысяч акров и всей деревни с ее обитателями.

— Мартин сейчас занимает комнаты на первом этаже, но только потому, что ходьба по лестнице стала для него испытанием. Во всех действиях и побуждениях он такой же хозяин, как прежде, и я не согласился бы на другое, — произнес Пол. — Эндрю почти разорил его. Я купил имение, потому что должен был купить, а совсем не из желания лишить Эндрю того, что он уже считал своим.

Николь молчала.

— Это был поучительный вечер, — мрачно сказал наконец Пол, меняя тему разговора так же, как она сделала это несколькими минутами раньше.

Николь скрестила руки, пытаясь унять дрожащее тело.

— Ужасно, — сказала она то, что действительно думала.

— Посмотри на меня, — хрипло произнес Пол.

— Не могу. — Она боялась даже стоять рядом, когда будет говорить, что ее сын это и его сын. Он поломает все. Он возненавидит ее. Он повернется и уйдет. А может быть, возьмет на себя ответственность за Джима, но навсегда отвергнет ее за то, что она поставила его в такое положение.

— Господи, — прорычал Пол и, властно положив руку ей на плечо, развернул лицом к себе. — Я сказал, посмотри на меня!

Чувствуя усиливающуюся дрожь и слабость в ногах, Николь слегка пошатывалась. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Сердце билось как птица в клетке.

Пол атаковал без предупреждения.

— Ты… ты не могла оторвать от него глаз! Эта вспышка ярости потрясла Николь. Она ничего не понимала.

— О чем ты говоришь? От кого?

— Он переспал с тобой, сделал тебе ребенка, а потом выбросил на помойку. И вот сегодня, когда Эндрю неожиданно явился, ты, словно ничего не произошло, смотришь на него во все глаза. Для тебя никого не существовало в этой комнате, кроме Эндрю!

У Николь голова пошла кругом.

— Это вовсе не так…

— Может быть, ты не заметила его реакцию на известие, что у него есть ребенок. — Пол засмеялся. — Он забыл, что эта проблема вообще существовала, и был страшно испуган. Если бы вовремя не вспомнил, что объявил когда-то о своей причастности к появлению ребенка, он вообще отрицал бы все.

Николь прижала ослабевшую руку к дергающейся брови.

— Пол. Я должна тебе кое-что сказать…

— Нет, тебе нечего сказать и нет ничего, что я хотел бы услышать, — перебил Пол с безжалостной твердостью, внимательно глядя на нее. — То, что я хотел знать, я узнал сегодня — ты все еще без ума от Эндрю.

— Да нет, нет… Ты ничего не понимаешь…

— Не будь патетичной, Николь, — проскрипел зубами Пол, почти не переводя дыхания, и, бросив на нее осуждающий взгляд, пошел к выходу.

— Пол! — Глядя на все еще любимого человека, она последовала за ним. И вдруг застыла на месте — в дверях появился Эндрю.

— Она твоя! — медленно и четко выговаривая слова, сказал Пол, уступая дорогу кузену.

Чувствуя себя уничтоженной, побитой, презираемой, Николь подошла к изящному плетеному креслу и рухнула в него, прежде чем подкашивающиеся ноги совсем не подвели ее.

— Что это на него нашло? — раздраженно спросил Эндрю, остановившись в нескольких шагах.

— Твоя мерзкая ложь, — тихо сказала Николь.

Эндрю остолбенел.

— Так Пол сказал тебе…

— Да.

— Ну, все мы становимся глуповаты, когда слегка перепьем, — сказал Эндрю с шокирующе обыденным оправданием того, что сделал. — Но все равно это не объясняет, почему все носятся с мыслью, будто твой мальчуган от меня, почему ты не рассказала Мартину и Полу правду?

Николь обхватила голову руками.

— Я не слишком хорошо себя чувствую для этого.

— Очень жаль. Ты сделала из моего приезда домой настоящую пытку, — заметил он.

— Ты негодяй. Не пытайся переложить всю вину за ситуацию на меня, — предупредила Николь.

Молчание затянулось, но наконец Эндрю с видом человека, хорошо понимающего, что следует делать, произнес:

— Это очень легко решается. Ты просто скажи Полу, что в начале беременности думала, будто ребенок мой, а потом, позднее, поняла свою ошибку.

Хриплый смех был ответом. Эндрю ничуть не изменился, подумала она. Эндрю всегда очень заботился о впечатлении, которое производит на Пола. Он не хотел быть в его глазах хвастливым лгуном. Не хотел даже сейчас, чтобы стало известно, что никаких отношений между ней и Эндрю не было. Испытывая омерзение к его мелкому эгоизму, Николь с силой оперлась на ручки кресла и встала.

— Куда ты идешь?

— Спать. Я все скажу Полу, но только после того, как ты сам откроешь ему правду, — спокойно произнесла она, но взгляд голубых глаз был полон яростной, непреклонной твердости.

Эндрю взглянул на нее со злостью, не готовый к такому испытанию.

— Он мне не поверит.

— Ты должен сделать все, чтобы убедить его. Я не могу бесконечно притворяться неразборчивой девицей только для того, чтобы поддерживать твою репутацию.

— Мой Бог, да что тебе терять? Пола? Его ты все равно не получишь и не удержишь, а этот мальчик будет пропуском на бесплатный обед на всю жизнь. Так зачем же держаться за сладкие грезы?

Ужаснувшись порочности, которой она раньше не замечала в Эндрю, Николь посмотрела на него с презрением.

— Хорошо. Значит, Пол не готов радостно приветствовать незаконнорожденного малыша! — заключил Эндрю, скривив губы. — Особенно сейчас, когда у него на очереди Милена Паркер, будущая миссис Джиротти номер два. Но я склонен думать, что он все устроит так, чтобы ты могла сохранить лицо, и уж во всяком случае, тебе не придется больше ютиться где-нибудь в качестве няньки.

Холодная испарина покрыла тело Николь, и она сделала короткий вдох, чтобы справиться с собой.

— Милена Паркер?

Эндрю понимающе поднял бровь, злорадство читалось в его взгляде, когда он изучающе наблюдал, как Николь побелела.

— Он знает ее всю жизнь, — напомнил Эндрю. — Какую бы палку ты ни пыталась вставить в колесо их отношений, мне кажется, сегодня ничего не получится. К тому же Милена очень решительная женщина. На твоем месте я бы попытался побыстрее отделаться от Пола.

Николь закрыла заболевшие глаза, а затем пошла прочь, опасаясь, что упадет там, где стояла, если не возьмет себя в руки. Милена Паркер… дочь единственного крупного землевладельца в округе. Когда Николь еще жила здесь, та частенько наведывалась в «Старое озеро». Элегантная, утонченная блондинка, рядом с которой Николь всегда чувствовала себя неуклюжим подростком. Боль заполнила всю голову и грудь. Это было выше ее сил. Так вот с кем Пол провел вечер перед вылетом в Мексику!

— Скажи мне одну вещь, — напряженно прошептала она, не поворачивая головы. — Что тебя превратило из моего друга во врага?

Эндрю угрюмо посмотрел на нее.

— Ну наконец-то заметила! А до тебя еще не дошло? — сказал он с обидой в голосе. — Три года назад я был влюблен в тебя.

Пораженная Николь вздрогнула, будто он ударил ее.

— Нет… Не может быть…

— Да, — сказал Эндрю с горечью и очень искренно. — Я был не так горд, чтобы побрезговать объедками со стола двоюродного брата, но, к сожалению, Пол ничего от тебя не оставил, не так ли? Ты была словно ходячая говорящая пустая скорлупа. Я понимал, что меня ты просто использовала для того, чтобы обратить на себя внимание Пола.

Это было правдой. Тогда, настолько удрученная собственным горем, она была совершенно слепа и не видела того, что творилось у нее под носом.

— Прости меня, Эндрю. Это действительно так, — с трудом проговорила она, заставив себя посмотреть на него.

— Забудь об этом. Если бы ты не была беременна от него, я мог бы уговорить тебя выйти за меня замуж. Какая большая ошибка с моей стороны! Нет, не затрудняй себя извинениями. Ты так долго принадлежала ему и душой и телом, поэтому не думаю, что когда-нибудь захочешь быть чьей-нибудь еще.

— Это не так, — решительно запротестовала Николь.

— Не так? — Эндрю посмотрел на серый цвет ее лица. — Все, что у тебя осталось сейчас, — это твоя гордость, Ники. Это единственная причина, по которой ты не говоришь Полу, что он отец ребенка. Незаконный сын ударит по его самолюбию так, что ему действительно станет больно, а он — одно из самых непрощающих на свете созданий, с которыми я когда-либо сталкивался.

Когда Эндрю ушел, Николь сначала прислонилась к дверной ручке, а потом припала лбом к холодному стеклу.

Чья-то заботливая рука прикоснулась к ней.

— Тебе надо в постель. У тебя температура, какая бывает всегда, когда схватишь простуду.

Обернувшись, Николь увидела отца.

— Папа, — вскрикнула она, не веря глазам.

— Я предпочитаю держать личную жизнь подальше от чужих глаз, — чопорно заметил Николас Бартон, поддерживая ее, когда она нетвердой походкой пошла по слабо освещенному коридору. — Прошло более двух лет, Николь. Я не хотел приветствовать дочь и внука на глазах моего работодателя. Не время и не место. Ты все еще моя дочь, и этот факт ничто и никто не в силах перечеркнуть.

Слезы навернулись на ее и так уже влажные глаза.

— Я думала, ты зол на меня.

— Мы все делаем ошибки, дочка. Ты, я, — ответил он. — Поговори со мной прежде, чем убежать, я бы помог тебе.

Она положила голову ему на плечо.

— Я пришлю к тебе Глорию, — сказал он, когда они дошли до верха служебной лестницы, которую он выбрал, чтобы сократить путь. — Она поможет тебе улечься в постель.

Николь застыла на мгновение, а затем пошла в коридор, ведущий в спальни.

— Нет, не беспокой ее, мне уже лучше. Спокойной ночи, папа… Спасибо, — сказала она на прощание почти так же сдержанно, как и он.

Голова кружилась. Ее знобило, голова раскалывалась от боли. Она оперлась рукой на стену, как на поводыря, но потом, когда оказалось, что нужно сохранять равновесие, остановилась. Словно в тумане услышала звук чьих-то шагов.

Николь пошатнулась, но пара сильных рук подхватила ее, не дав упасть. Это был Пол, которого она успела увидеть прежде, чем все окутала тьма. Теряя сознание, она все-таки услышала, как он сказал:

— Все в порядке, Бартон. Я займусь ею.

— Николь не скажет вам спасибо за то, что вы вызвали доктора, сэр, — говорил Николас Бартон так тихо, как будто был где-то далеко. — Она не любит болеть и, вероятно, к утру будет в порядке.

— Вероятно? — перебил Пол. Голос его звучал раздраженно. — У нее может быть воспаление легких.

— Не думаю, сэр. В первый раз, когда у нее была температура, как сейчас, она тоже здорово нас напугала, но так с ней бывает. Пожалуйста, не утруждайте себя. Глория останется тут на ночь.

— Я повторяю, что… сиделка не нужна, — сказал Пол.

В наэлектризованной тишине, которая повисла после этого разговора, очнувшаяся Николь попыталась сконцентрировать затуманенный взгляд на Поле. Она чувствовала его ярость и удивлялась противодействию отца.

— Я побеспокоюсь о ней сам, — выдохнул Пол.

— Крайне любезно с вашей стороны, сэр… но, действительно, нет нужды утруждать себя.

Да, действительно, нечего утруждаться, подумала она с горечью. Если Эндрю прав, то у Пола уже есть другая, гораздо более подходящая ему женщина. Николь снова впала в тяжелое забытье.

В следующий раз, когда ее глаза открылись, голова уже не кружилась и она чувствовала себя определенно лучше, но испытывала сильную жажду. Дневной свет проникал через щель между занавесками и освещал человека, стоящего у высокого окна.

— Я застал здесь твою мачеху, прикорнувшую на стуле, и отослал ее спать, — произнес Пол. Он был в безукоризненном серебряном костюме, белоснежной рубашке и темном галстуке.

Николь смутно вспомнила, как Глория суетилась возле нее среди ночи, предлагая освежающий напиток. И каждая из них испытывала неудобство и стеснение от присутствия другой.

— Завтра я уезжаю в Торонто на пару дней, — продолжал Пол без всякого выражения.

Зыбкая надежда затеплилась в ней, чтобы сразу же угаснуть. Николь ненавидела себя. Она схватила стакан воды непослушной рукой, зажав его слабыми пальцами, и стала отхлебывать из него с ловкостью грудного ребенка.

— Подружка Эндрю, Люси, скоро появится здесь.

Скажи ему, что он отец Джима, покончи с этим, говорил ей внутренний голос. Зачем все это мучение? А голосок потоньше советовал другое — скажи Мартину, и пусть старик делает что хочет с этим сообщением, а сама, когда Пола не будет, уезжай. Отец одолжит тебе немного денег на первое время.

— Итак, я предлагаю тебе поехать в Торонто со мной, — тихо закончил Пол.

— Нет. — Ее измученные воспаленные глаза смотрели на него с укором.

Пол тихо засмеялся.

— Не хочешь разделить со мной не только постель, но даже крышу над головой? Я считал, что был достаточно откровенен прошлым вечером, но, видимо, это не совсем так. Я ушел от столкновения, Николь. Но я ответствен за то, что привез вас сюда, и не думаю, что тебе надо оставаться здесь сейчас.

Нестерпимо больно и горько стало Николь.

— Итак, меня выбрасывают.

— Освобождают, спасают от себя самой, — сухо возразил ей Пол. — Неужели нужно разъяснять все это? Ты, Джим, Эндрю и его подруга за одним столом?! Между прочим, Мартин, кажется, безразличен ко всему, кроме собственного, переполняющего его желания насолить Эндрю. В глубине души, конечно, он все еще обожает моего двоюродного брата, и даже, если завещание в пользу Джима, не думаю, что Эндрю много потеряет от этого.

Эти кражи, эти проклятые, мерзкие кражи, подумала она с негодованием. Естественно, Пол думал, что она ухватится за предложение остаться в имении как за возможность извлечь выгоду. А правда никогда теперь не выйдет наружу, да и как она может выйти? Глория унесет преступную тайну с собой в могилу, а Николь ради отца оставила эту тайну на совести мачехи.

Она побледнела.

— Ты думаешь, деньги действительно так много значат для меня?

Пол внимательно и проникновенно посмотрел на нее, но его лицо было неподвижно.

— Я думаю, что ты опасна, а как моя госпожа будешь еще более опасна и способна разбить эту складывающуюся семью.

— Я никогда не буду твоей госпожой, для этого у меня не было и нет никаких шансов, — сказала Николь, неожиданно для себя громко всхлипнув.

Черная бровь поднялась в знак решительного несогласия.

— Не было шансов? Сейчас это неважно. Я решительно отказываюсь стоять на задворках, наблюдая за тобой и Эндрю.

Зазвонил телефон, неестественно громко в давящей тишине. Пол ответил кому-то, нахмурился и толкнул дверь.

— Увидимся позже.

— Пол, — позвала Николь в отчаянии. Но дверь захлопнулась, и снова Николь осталась сама с собой. Как только она поправится и увидит Пола, покончит со всем этим неведением. Приняв решение, она выбралась из постели, заставила себя пройти в ванную, чтобы помыть голову. И, только высушив волосы, поняла, как долго спала: было уже почти десять утра. Николь надела прямую юбку и черный свитер и вошла в детскую. Она оказалась пустой: Джим и няня отсутствовали. Видимо, они завтракали. Николь спустилась по лестнице на первый этаж и в нижнем зале увидела отца.

— Где Джим?

— На прогулке с Мелани и собакой.

— А Пол?

— Думаю, уехал на целый день. Николь застонала. Надо было подумать об этом, но не гоняться же за ним по коридору в ночной рубашке и на босу ногу.

— У тебя есть номер его телефона? — спросила она.

Отец, сделав бесстрастное лицо, молчал, будто обращались совсем не к нему.

— Пап, не будь смешным.

Получив номер, Николь вошла в кабинет, чтобы позвонить оттуда.

— Джиротти, — нетерпеливо ответил Пол, и она услышала глухие женские голоса, разговаривавшие где-то рядом с ним.

— Это Николь. — Она глубоко втянула в себя воздух. — Я подумала… В общем, мне надо срочно переговорить с тобой.

— Ты выбрала не самый подходящий момент, — ответил Пол. — Так в чем дело?

— Пол, это не то, что я могу обсуждать по телефону. Это очень, очень…

— Продолжай.

— Личное. — Николь почти шептала, вертя телефонную трубку нетерпеливыми пальцами. — Это касается тебя… и меня.

Молчание на линии сгустилось.

— Правда? — Низкий голос Пола стал хриплым.

— Я хочу быть уверенной, что увижусь с тобой наедине, как только ты вернешься. Думаю, мы могли бы встретиться в оранжерее.

— Давай лучше у меня. Оранжерея меня поразила прошлым вечером как очень перенаселенное место.

— Когда? — напряженно проговорила Николь.

— Я возьму вертолет. Жди меня в течение часа, — сказал Пол. Прежде чем связь прервалась, она услышала, как он говорит ясно и четко: — Джентльмены, наша встреча отменяется.

Через час. Что ж, это приятный сюрприз. Ей станет значительно легче, когда противостояние с Полом закончится. Она чувствовала признательность ему за то, что он, очевидно, почувствовал ее тревогу и понял, что она хотела сообщить что-то очень важное.

Поскольку Мартин редко появлялся до полудня, а Эндрю тоже никак нельзя было назвать ранней пташкой, Николь позавтракала одна. Она думала о Милене Паркер, но устояла от искушения выведать информацию о ней у отца. Такие вопросы поставят его в неловкое положение, и он, конечно, постарается уклониться от ответа. И потом, очень возможно, что Эндрю назвал Милену чисто из ревности. Пол не может быть увлечен другой женщиной, решила она.

Когда Джим после прогулки вбежал к ней, она в страстном порыве схватила его в объятия. Двадцать минут спустя ее отец просунул голову в дверь и спросил, может ли он взять Джима, чтобы познакомить его с прислугой.

Удивленная и одновременно тронутая этой просьбой, Николь смотрела, как они идут, держась за руки, оценив тот факт, что до сих пор отец не задал ей ни одного неприятного вопроса. Правда, похоже, он считал мудрым не вмешиваться в это до поры до времени, так как не смог бы работать при любом недоразумении, связанном с отцовством его внука.

Обещанный Полом час истекал. Она пошла наверх в галерею, где располагались апартаменты Пола. Вазы из майолики были расставлены в богато украшенных оштукатуренных алебастром нишах. Покрытые позолотой диваны из черного дерева; обитые лимонного цвета муаром стулья, стоящие через равные промежутки под бесконечным рядом окон. Стены напротив были густо увешаны семейными портретами, под которыми располагался внушительный ряд мраморных бюстов на подставках.

Когда Николь услышала отдаленный шум вертолета, она ускорила шаги и в нервном волнении вышла из галереи через главную дверь в ту часть дома, которая до сих пор была запретной для нее. Отец всегда придерживался взгляда, что личные покои семьи Уэббер — святая святых, и она никогда не смела даже приближаться к этой части замка.

Николь вошла в очень изящную и довольно просторную гостиную, заполненную удобной старинной дубовой мебелью. Как рассказывал отец, за дверью налево были спальня, туалет и ванная, а за дверью направо — комната, которую Пол использовал как офис. Она хотела украдкой заглянуть за обе двери, но побоялась, что ее застанут за этим занятием как нашкодившую школьницу.

Николь волновалась, крутила в руках волосы, приглаживала юбку влажными пальцами уже, наверное, в сотый раз, когда дверь внезапно распахнулась. Она вздрогнула. Пол ногой захлопнул дверь, одарив Николь ослепительной улыбкой, полной искренней радости. Она приросла к месту, но каждая клеточка ее тела пела и ликовала.

А Пол выразил свой восторг совсем не свойственным ему способом: Бог знает откуда в его руках появился огромный букет роз. Широко раскрыв глаза и как-то диковато пятясь, Николь почти на лету успела поймать цветы и только тогда заметила ведерко со льдом, которое он раньше держал под мышкой, а сейчас устанавливал на столе рядом с оттоманкой. Пока Николь наблюдала все это в полнейшем оцепенении, Пол достал два бокала из бара, хлопнул пробкой шампанского, как будто выстрелил из пистолета, и с искусством специалиста вылил содержимое бутылки в бокалы.

— Ты знаешь, я никогда еще не дарил женщинам цветы! Впрочем, думаю, ты сама поняла это, когда я бросил их тебе, — проговорил он, как бы извиняясь и одновременно смеясь над собой. — Мой отец говорил, что дарить цветы — безнадежная глупость, и единственное исключение из правил — болезнь или похороны.

Николь по-прежнему молчала, с восторгом и изумлением глядя на происходящее.

— Мы будем сегодня ужинать вне дома, — пообещал Пол. Его горящие глаза ощупывали ее стройную фигуру взглядом победителя. — Это лучшее, что я мог придумать за короткое время, и должен признать, что начинаю чувствовать себя как шкодливый подросток, лукаво пытающийся соблазнить дочь в доме ее отца. Но я буду вести себя по-другому, более раскованно, в Торонто.

От роз и шампанского Николь опьянела, ее внимание было сосредоточено на непривычном благодушии Пола, и казалось, что между ними происходит что-то важное и значительное…