Ледяной ветер Суоми

Глава 4 В Финляндии

Лыков выехал в Гельсингфорс утренним курьерским поездом в десять часов утра. Он не любил ночевать в поездах, а тут в шесть вечера уже и прибыли. За нумерованное место в первом классе пришлось доплатить два с полтиной. Этот расход статский советник взял на себя – иначе замучаешься доказывать его необходимость бухгалтеру департамента.

Поезда Финляндской железной дороги всегда отличались чистотой и порядком. Никаких тебе тараканов или вороватых кондукторов, которые за полцены подсаживают «зайцев». Прислуга вежливая, говорит по-русски – это определено специальным законом, принятым десять лет назад[17].

Сначала за окном мелькали знакомые пригородные пейзажи. Осень только-только началась, и леса стояли зеленые, умытые вчерашним дождем. Рабочие вкапывали новенькие столбы параллельно опор линии телеграфа – тянули прямое телефонное сообщение Петербург – Гельсингфорс. А на них из кустов глазели лоси…

Уже в Белоострове Россия кончилась – здесь река Сестра отделяла империю от Великого княжества Финляндского. Первая финская станция Оллила мало чем отличалась от питерских задворок. Настоящая заграница ожидала путешественников в Териоках, и там же их подстерегал нудный таможенный досмотр. Полчаса приходилось терпеть любопытство мытарей. Опытный Лыков, пройдя досмотр, сразу отправился в буфет. Очень хороший, тот предлагал пассажирам знаменитую сексу. Так назывался набор из десяти-двенадцати закусок, которые можно было брать со стойки, сколько хочешь, всего за одну марку. Или за тридцать семь с половиной копеек. Заодно питерец купил полбутылку пива. Просто так его не продавали, только вместе с едой. Ох уж эти условности…

Выпив пива и закусив салакой, Алексей Николаевич позволил себе немного расслабиться. Поручение у него трудное – так не в первый раз. Военные запрягли против воли в упряжку? И это не новость. Успех поимки беглого кассира полностью зависит от поддержки местной полиции. Надо надеяться, что генеральный криминал-комиссар Кетола поможет старому приятелю, как тот ранее помогал финляндцу. А вот если он узнает про секретные поручения Сухомлинова, это может их рассорить. Да… Осторожность во всем, а то еще и несчастного торфодобытчика провалишь…

От мыслей сыщика отвлек шум. Так и есть! Каждый раз одна и та же история. Подвыпивший турист, явно из провинции, чинил скандал буфетчику:

– Я тебе говорю: дай пива! Пи-ва. Три полбутылки. Без жратвы, ну ее к бесу. А ты, дурак, чего несешь? Шевелись, ланцепуп!

Только что Алексей Николаевич подсмотрел, как этот наглец в купе высосал из горлышка изрядно коньяку, чтобы не платить за него пошлину. И вот теперь алкоголь ударил в его тупую голову.

Буфетчик, седоусый финн, привык к таким сценам. Недолго думая, он послал помощника за констеблем. А турист не унимался. Разойдясь не на шутку, он скомкал лежащую перед ним салфетку и швырнул ее в лицо финляндца. Но тут как раз подоспел Лыков. Он перехватил брошенное на лету, взял скандалиста за ворот и развернул лицом к себе:

– А ну молчать! И взять себя в руки!

– Ты… вы кто?

– Департамент полиции. Решил, если выехал из России, значит, можно хамить направо и налево? Сейчас вернешься домой.

– А чего он мне пива не дает?

– Здесь так положено: пиво только с закуской. Дома будешь глупость свою выказывать. Извинись перед человеком, а то вон уже идет полицейский. Снимет он тебя с поезда, составит протокол. Заплатишь десять рублей штрафа и будешь тут куковать в ожидании ночного курьерского. Ну? Живо! И учти – я тебя запомнил.

Волшебные слова «Департамент полиции» сделали свое дело. И внушительная фигура констебля тоже. Подвыпивший хам извинился перед седоусым, дал ему трешницу за беспокойство и был прощен. После чего пулей кинулся в вагон. А Лыков вернулся к своему столику. К нему подошел буфетчик и поставил перед ним открытую бутылку с пивом.

– Я не заказывал, – удивился сыщик.

– Это в знак благодарности.

– Эх… Вы уж не обессудьте – таких у нас много.

– Я знаю, – насупился буфетчик. – Таких, как вы, хотелось бы побольше. Могли бы неплохо соседствовать…

– Спасибо.

Сцена была статскому советнику неприятна, он быстро допил дареную бутылку и вернулся в вагон. Но его приключения на этом не закончились.

Поезд подъезжал к станции Тюрисевя. Лыковы-Нефедьевы два года подряд снимали здесь дачу. Гора Пахтула дарила отдыхающим живописный вид на Финский залив. Под горой притулилось не менее красивое озеро. Хорошее местечко! Статский советник разнюнился, вспоминая, как месяц назад катал здесь на шее по очереди внуков-близнецов Пифку и Сопелкина, детей Павлуки. Вдруг по коридору быстро прошел малый в готовом костюме[18] и картузе с лаковым козырьком. Лыков вздрогнул. Это был известный бандит Решетьков по кличке Николай Угодник, опасный убийца, состоявший в циркулярном розыске. Его безуспешно ловили уже второй год. Порховский мещанин приехал в столицу на заработки и поселился в «скобских дворцах» – так называли зловонные трущобы псковских отходников на Выборгской стороне. Называли потому, что кличка у бедолаг была скобари, то есть недотепы. По каким-то причинам жители этой губернии не имели способностей к ремеслам, как другие, и в Петербурге брались за грязную неквалифицированную работу. Трудиться землекопом Решетьков не захотел, подался в бандиты и быстро завоевал славу удачливого и жестокого фартовика.

Завидев гримасу на лице пассажира, преступник понял, что его узнали, и прибавил шаг.

Сыщик бросился за ним. Поезд как раз подходил к станции. Решетьков выскочил на перрон, но Алексей Николаевич успел ухватить его за руку:

– Стоять!

Тут же подбежал станционный жандарм и положил руку на кобуру:

– В чем дело, что происходит?

– Я статский советник Лыков из Департамента полиции, а это бандит, которого мы ловим. Обыщи его и помоги доставить к начальнику станции.

Унтер, заслышав властную интонацию сыщика, тут же подчинился. Ловко проверил карманы задержанного и извлек из них револьвер:

– Опа!

Следом он протянул начальству паспорт.

– Так… Личный потомственный гражданин Пафомов Севастьян Вавилович. А на самом деле Решетьков Николай Степанович, убийца в розыске. Следи за ним внимательно. Пошли!

Николай Угодник весь был как сжатая пружина, но не предпринимал попыток к бегству. Зато, когда все они оказались в кабинете с табличкой «Асемапеликке»[19] на двери, бандит сразу заявил:

– Вот ведь сатрапы! Вяжут невинного человека. Привыкли там в России над людьми измываться.

И железнодорожник, молодой белобрысый финляндец, тут же принял его сторону.

– Невинный человек на самом деле уголовный преступник, – сказал Лыков. – Вот мой полицейский билет. Надо срочно телеграфировать в Гельсингфорс, криминал-комиссару Кетоле. Пусть вышлет сюда наряд, забрать негодяя.

Хозяин кабинета не стал даже смотреть протянутые ему документы:

– На территории Великого княжества Финляндского он не совершил никаких преступлений. А билетом машите у себя в России, здесь такое не пройдет.

– Преступник въехал по фальшивому паспорту, – пытался образумить служащего статский советник. – Дайте экспресс[20] Кетоле, он объяснит, кто я.

– Паспорт как паспорт, не вижу, чтобы он был фальшивым, – парировал финляндец. – Может, это ваш билет фальшивый? Мы тут царских ищеек не любим.

Лыков не знал, что делать. Сейчас убийцу отпустят, и ищи его потом годами. Но вдруг к начальнику станции подошел сосед сыщика по купе и заговорил с ним – кажется, по-шведски. Тот выслушал и впервые посмотрел на «царскую ищейку» внимательно.

– Это вы в Териоках усмирили русского хама?

– Ну… заслужил.

– Понятно. Это все меняет. Как уж фамилия криминал-комиссара?

Бандит сообразил мгновенно. Сильным ударом в лицо он сбил железнодорожника с ног, выскочил на улицу и припустил по дебаркадеру к лесу. Лыков, русский жандарм и финский констебль бросились за ним. Алексей Николаевич догнал беглеца первым и цапнул за ворот. Тот извернулся, оставив в руках сыщика пиджак, и прибавил ходу. Но секундной задержки хватило унтер-офицеру. Он подножкой повалил негодяя и уселся на него верхом:

– Попался, шаромыжник!

Когда Николая Угодника вернули в кабинет, начальник станции утирал с лица кровь.

– Ну, теперь верите? – прохрипел запыхавшийся сыщик.

– Теперь верю.

– Укажите в телеграмме: задержан опасный убийца Николай Решетьков, с оружием и фальшивыми документами. Адресат – генеральный комиссар криминальной полиции Гельсингфорса Юнас Кетола. Царского сатрапа звать Лыков. Оприходуйте негодяя и караульте до приезда полиции, а мне пора ехать дальше.

Остаток пути прошел без происшествий. После Выборга началась коренная Ново-Финляндия, или Суоми. Проехали узловую станцию Куовола, где буфет был еще лучше, чем в Териоках. Весьма порядочный обед из четырех блюд обошелся Алексею Николаевичу в четыре марки. По красивому мосту пересекли реку Кюмень – прежнюю границу России и Финляндии, до передачи финнам Выборгской губернии. За три станции до столицы рельеф местности изменился – вместо лесистых равнин появились высокие отвесные скалы. В долинах между ними сгрудились крестьянские фермы в обрамлении ухоженных земель. Последний отрезок поезд летел по глубокому коридору, вырубленному в граните. Неожиданно для тех, кто ехал в первый раз, он выбрался на узкую насыпь, разделяющую два залива: Тёлёский и Дьюргорденский. Справа за Тёлёсом открылись парки Гесперия и Хагазунд, за ними поднимался величественный шпиль Национального музея. Слева потянулся сплошной ряд домов района Бругольм с громадой Рабочего дома. Лыков смотрел во все глаза, вспоминая прежние посещения симпатичного города. Центральных улиц было не видно – их закрывал парк Кайсаниеми.

Пуская последние дымы, паровоз подтащил состав к новому зданию вокзала. Приехали. Хюйвэ-пэйвэ[21], Гельсингфорс!

Алексей Николаевич надеялся, что его встретят. Если проманкируют, значит, дело дрянь – помощи от Юнаса не жди. Поэтому он обрадовался, когда подошел молодой финляндец и приподнял шляпу:

– Господин Лыков?

– Да. Вы от господина Кетолы?

– Точно так. Велено встретить вас и привезти в управление. Меня зовут Вихтори Коскинен. Взят кандидатом на классную должность в криминальную полицию. Буду вашим помощником на все время командировки.

Кандидат напомнил питерцу молодого Таубе: широкий в плечах, узкий в бедрах, спокойный, глядит приветливо. От финна исходила особенная уверенность, сходная с лыковской – видимо, он обладал большой физической силой.

– Называйте меня Вихтори, а я вас – Алексей Николаевич, – продолжил новый помощник.

– Вы хорошо говорите по-русски.

– Да, моя мама была русская, этим я ей обязан.

– Была? – остановился на ходу сыщик.

– Да, она умерла пять лет назад от чахотки.

Несколько минут после этого русский и финн шли молча. На выходе Коскинен предъявил перронный билет. Статский советник хмыкнул:

– А мой тамошний помощник хитрец Азвестопуло всегда проходит на перрон бесплатно. На правах полицейского.

– У нас так не принято, – серьезно ответил Вихтори. – Десять пенни – небольшие деньги, зачем махать служебным документом?

Выйдя на улицу, парочка оказалась под надзором широкоплечего констебля. Он вручил им металлический жетон с номером тридцать пять и что-то крикнул ожидавшим извозчикам. Тут же подъехала пролетка с таким же номером.

– А вот еще двадцать пять пенни, – повеселел кандидат на должность. – За посадку. Я слышал, у вас в России такого нет. Извозчики дерутся за седоков чуть не до крови?

– Случается… – сдержанно ответил Лыков. Он знал, что ему часто придется терпеть такие шпильки от законопослушных подданных Великого княжества.

Носильщик поставил ему в ноги саквояж с корзиной – весь багаж питерца, получил плату, и извозчик тронулся. Ехать им было недалеко, на Александровскую улицу, 24. Здание выходило фасадом на Сенатскую площадь, но на этом его достоинства кончались. Тесное, неудобное, с низкими потолками, оно едва вмещало штат полицейского управления. Магистрат много лет обещал приискать для нужд правоохранителей более просторное помещение. Даже отвели место на участке газового завода, но потом его отобрали под расширение вокзала. А в проектируемом новом Городском доме комнат для полиции опять не намечалось.

Такими сетованиями встретил гостя полицмейстер Гельсингфорса полковник Вальмквист. Низкого роста, важный и чуть-чуть медлительный, он говорил по-русски с сильным акцентом и подбирал слова. К русскому полковник отнесся настороженно и времени на беседу потратил немного. Алексей Николаевич знал, что Вальмквист окончил в свое время Финляндский кадетский корпус, ныне упраздненный вместе с финской армией. Корпус насаждал в своих стенах особые привычки. Его выпускником являлся также бывший военный министр генерал Редигер. Барон Таубе весьма уважал Редигера, был с ним в тесных отношениях и как-то пересказал сыщику воспоминания министра о кадетском корпусе. Учились там исключительно финны и шведы, а прислугой у них числились русские солдаты. Кадеты ко всему русскому относились с презрением, а денщиков и вестовых в лицо называли верблюдами…

Когда прием у полицмейстера закончился, Лыков отправился к своему приятелю. Кетола, живой, импульсивный, обрадовался гостю и по-дружески сгреб его в охапку:

– Здорово, рюсся, питерский болотный перкеле![22]

– Здорово и тебе, чухна белоглазая!

Комиссар тут же стал жаловаться на магистрат:

– Представляешь, Алексей Николаевич, они все отдают под квартиры служащим! А мы опять будем… как это по-вашему?

– Ютиться, – подсказал кандидат на должность.

– …ютиться здесь. Кстати, знакомься: Вихтори Коскинен. Гнет подковы, как и ты! Крепкий парень, да. А еще умный и храбрый. Я специально для тебя подобрал человека. Он взят в столичную полицию за отличие. Летом сбежали два опасных разбойника: избили до полусмерти конвоира, спрыгнули на ходу с поезда и скрылись. А Вихтори их поймал. Он служил коронным ленсманом[23] в Тавастгусском уезде. Взял с собой одного лишь констебля, отыскал негодяев в брошенном торпе[24] и нагрянул. Разбойники отстреливались из винтовки, выпустили все патроны, и после этого наши ребята их повязали, намяв заодно бока. Я знаю, ты сам не раз такое проделывал, и вот тебе случай не хуже.

Бывший ленсман выслушал панегирик в свой адрес равнодушно, словно бы речь шла не о нем. А комиссар продолжал:

– Мало того, наш богатырь и здесь уже успел отличиться. Гельсингфорс, надо признать, переживает не лучшие времена. В строительстве кризис, новых домов построено на треть меньше, чем в прошлом году. Заканчиваются полевые работы, сельские трудяги потянулись сюда. Но ведь осень: туристов все меньше, закрываются купальни, летние рестораны и водолечебницы. Масса прислуги увольняется до весны. Растет напряженность, люди остаются без заработков, и самые решительные принимаются за разбой. И один такой безмозглый субъект по фамилии Эуряняя решил ограбить исполнительницу египетских танцев госпожу Сент-Махезу…

– Извини, – перебил русский сыщик финского, – но что такое египетские танцы?

– Ну, это пластические движения… эротического характера. Мужчинам нравится.

– Ага, продолжай.

Кетола подмигнул приятелю:

– Хочешь – пойдем посмотрим. Так вот, наша египетская дива, которая в Египте не была ни разу, танцует в зале гостиницы «Сосьетэ». Один из лучших залов в городе, там всегда много посетителей. А сборы за танцы она хранит в номере. Эуряняя узнал об этом от болтливой горничной и ночью ворвался к госпоже Сент-Махезе. Дуру-горничную пришиб, хозяйке подбил глаз и попытался скрыться с кассой. Но на шум сбежались коридорные и помешали. Он заперся в номере, кричит: дайте уйти, а то я перережу женщин! Пока послали за мной, пока явился наряд полиции, все решилось легко и просто. Мимо шел Вихтори, услышал шум и поинтересовался, в чем дело. Поднялся на этаж, выбил дверь и скрутил негодяя. А тот был верзила, всегда ходил с ножом. И… как это у вас?

– Нашла коса на камень, – снова дал подсказку кандидат на должность.

– Что же вы такого человека держите на испытании? – спросил Алексей Николаевич. – Ему из ленсманов в фохты[25] самая дорога. А не к вам в бюрократы.

– Он нужен нам здесь. Толковый, смелый, никого не боится. Наверное, ты именно таким был в молодости. Не то что сейчас… Я хочу вырастить из Вихтори помощника себе, но пока ему не хватает опыта. Сотрудничая с тобой, он как раз наберется новых приемов. Русская полиция серьезней нашей потому, что у вас и проблемы посерьезнее. Финны спокойнее, они законопослушны. Большая часть нарушений совершается по пьяному делу. Хулиганство, ножовщина, мордобой, тайное винокурение… Преступление, из-за которого приехал ты, для нас как курс университета для гимназии. Не было никогда здесь подобных фокусов. Вот пусть Вихтори и пройдет под твоим руководством этот курс. Он будет тебе надежным помощником. А ты, пожалуйста, стань для него хорошим учителем.

– По рукам, – Лыков по очереди обменялся с собеседниками крепкими рукопожатиями. – А теперь расскажи, будь добр, про криминальную обстановку в Гельсингфорсе. Особо прошу остановиться на тех вещах, которые могут касаться моего дознания.

Комиссар подвел статского советника к плану города, висевшему на стене:

– Запоминай. К зиме я жду ухудшения этой самой обстановки по причинам, которые только что изложил. В Гельсингфорсе копится критическая масса недовольных. Люди лишаются работы, им нечем себя прокормить. А к ним вдобавок едут и едут новые конкуренты на приискание должности. Мы участили облавы, забираем с улиц и из притонов праздношатающихся, а их меньше не становится. Вчера привели восемнадцать человек из самого города и еще четверых из Сёрнеса. На что живут, непонятно… Хулиганства стало больше, то и дело пускают в ход пуукко, который вы в России называете финкой. Мы ввели штраф в пятьдесят марок за ношение пуукко на дорогах общего пользования, а также на частных и публичных увеселениях и собраниях. Но толку пока не вижу. Вот на прошлой неделе случилась большая драка на вечере рабочего союза кожевенников. Ввалились пятьдесят подонков, никакого отношения к кожевенникам не имевшие, все они были с ножами. Начали приставать к женщинам, их кавалеры вступились, и началось… Так что по улицам вечером ходи осторожно.

– Что еще предпринимаете?

– Пытаемся бороться с пьянством. От него все зло! Каждый вечер в шести участках, на которые поделен город в полицейском отношении, собирают до полусотни напившихся до беспамятства или буйства. А по воскресеньям – больше ста. В итоге принято правило, запрещающее продавать водку в малых количествах, меньше одной канны в руки.

– Канна – это мера в три с половиной литра, – поспешил пояснить Лыкову Вихтори.

– И результаты вроде бы есть. Рабочие и плебс не могут позволить себе такой расход. Пьяных, кажется, стало меньше.

Алексей Николаевич скептически покачал головой:

– А самогоноварение? А кто помешает рабочим скинуться на канну втроем?

– Ты прав, все это имеет место. Но мы ужесточили также правила продажи. Теперь водку можно купить только четыре дня в неделю: со вторника по пятницу с девяти до одиннадцати часов утра.

– И что?

Начальник сыскной полиции поджал губы:

– В ответ они стали пить политуру. В бутылку лимонада кладут соль, доливают политуру и трясут. От соли и встряски лак выделяется и осаживается на дно.

– Много уже народу отравилось? – сочувственно спросил питерец. – У нас таких дураков тоже в избытке.

– Есть ослепшие, и два человека умерли. А еще очень мы досаждаем шведам. Представляешь, наши ребята повадились ходить на ту сторону границы в шведский город Хапаранда. Для этого надо лишь перейти речку по мосту. И – пей сколько хочешь и когда хочешь, да и цены ниже. В результате в прошлом году…

Кетола полез в стол, вынул оттуда справку и зачитал вслух:

– …задержано в пьяном виде семьсот семьдесят пять человек. Из них шестьсот восемьдесят семь оказались финляндцами! Почти все тяжкие преступления в Хапаранде были совершены ими же. Население требует усилить в городе кадр полиции и не пускать через мост соседей.

– Понял. А что с более серьезными преступлениями?

– Кражи в квартирах случаются здесь даже не каждую неделю, не то что у вас. Часто стали красть в банях, особенно в Сёрнесе. Как редкий случай приведу похищение главным директором Гельсингфорсской лесопромышленной фирмы Генриксеном семидесяти тысяч марок из кассы предприятия. Украл и побежал к вам в Россию! Мы арестовали его уже на станции Рийхимяки. Что еще? Грабежи происходят регулярно. Вчера, например, ограбили городского фискала [26] в парке Дьюргорден, возле спортивного плаца. Зачем он туда вечером один пошел? А третьего дня в предместье Германстад напали на хозяина магазина. Он нес через неосвещенный двор дневную выручку к себе на квартиру. Живет напротив… Стукнули по голове, отобрали кассу и убежали. Ищем, кто сделал, но пока не нашли.

– Тихий городок, два грабежа в неделю, – ехидно прокомментировал питерец. – Вас бы, батюшка, начальником сыскного в Иркутск! Или в Читу. Поглядел бы я, как бы вы там крутились.

Кетола хотел съязвить в тон, но гость опередил его вопросом:

– А что с убийствами? По-прежнему около ста в год на всю страну? Не снижается?

– Увы, даже потихоньку растет. Это общая тенденция. У вас ведь то же самое?

Статский советник выругался в ответ:

– У вас потихоньку, а у нас полным ходом. Но…

– Сегодня в обеих каторжных тюрьмах Финляндии за убийство сидит почти пятьсот человек. Каждый год прибывает еще по сто – сто двадцать. Дела преимущественно бытовые. Вот недавно в городской богадельне Оггельбю поспорили двое, кому очередь шить на швейной машине. И двадцатидвухлетний дурак вынул нож и зарезал шестидесятипятилетнего старика… Теперь получит десятку и шесть лет лишения гражданского доверия[27].

– Ну а как насчет настоящих убийств? – с нажимом уточнил питерец.

По лицу комиссара пробежала злая гримаса:

– В Улеаборге в июне подломали кассу Алатеммесской кооперативной торговли. Забрали всего двести марок, но при этом убили заведующую торговлей Анну-Ловизу Сиири и ее пятнадцатилетнюю дочь.

– Как их убили? – лицо Лыкова тоже дернулось.

– Застрелили из револьвера.

– Нашли?

Кетола ответил сквозь зубы:

– Нет. И улик никаких не оставил, сволочь. А неделю назад уже здесь, в моем городе, случилось подобное. Ограбили кондитерскую акционерного общества «К. М. Брондин» на углу Высокогорной и Южной Эспланадной. Взломали все три кассы, похитили около тысячи марок. И задушили сторожа Хирвикоски семидесяти лет.

– Там стреляли, здесь душили. Ты думаешь, это сделал один и тот же человек?

– Да. Кассы и там и там взломаны одинаково.

– Есть какие-то предположения? – насел Лыков. – Что говорит агентура?

Юнас побарабанил пальцами по столу и ответил после паузы:

– Пока у меня пусто. Предположения… они ничего не стоят. Агентов я зарядил, жду.

– Тебе помочь с этим делом?

– Что я, малый ребенок? – рассердился комиссар. – Справлюсь сам. Чем ты, приезжий, можешь мне помочь? Ты даже языка здешнего не знаешь.

– Хорошо, – миролюбиво продолжил питерец. – Что по моему делу? Вы нашли хоть что-то на Раутапяя?

Кетола окончательно расстроился:

– И тут пусто! Чтоб ему сгореть в аду!

Немного успокоившись, он пояснил:

– Мы наблюдаем за его сестрой Импи, которая живет в Лапвике. И за приятелем, Кустасом Пюльсю; тот сидит в губернской тюрьме, отбывает трехлетний срок за кражу. Смотрим переписку, подсадили в камеру своего человека. Наседка у вас называется? Вот.

– Подсадная утка.

– Пусть так. Утка-наседка вскользь заговорил о Хейкки Раутапяя: я-де слышал, что он уехал в Петербург и устроился там в банке, нельзя ли тот банк грабануть? Пюльсю только посмеялся. Там, мол, целая очередь подобных умников. Но его приятель сам с головой, ему помощники не нужны, на помощниках только сыпаться. Забудь про Хейкки, грызи свои сухари молча.

– Какие сухари? – не понял Лыков.

– В наших тюрьмах мягкого хлеба не бывает, арестанты едят сухари, размачивая их в квасе, – разъяснил кандидат на классную должность. – Никогда не видели? Они в форме кружка с дыркой посредине, их надевают на палку и так носят в камеры.

– Сухари с дыркой? М-да…

Юнас дал приятелю подивиться и завершил рассказ:

– Словом, не могу пока ничем тебя порадовать. Осваивайся, изучай переписку, Вихтори покажет тебе город. Жить советую в гостинице «Аполло» на Южной Эспланаде, дом десять. Сутки стоят четыре марки, лучшие номера идут по восемь марок, но ты у нас, помнится, богач… А в десять вечера приглашаю тебя на ужин в «Кафе-Опера», это в здании Шведского театра, уже на Северной Эспланаде. Ну, мне пора. Иди заселяйся. Есть пожелания?

– Я хочу повидаться с Кустасом Пюльсю, – заявил статский советник. – Лучше прямо завтра.

– Зачем?

– Спрошу его насчет приятеля.

Комиссар возмутился:

– Бить его мы тебе не позволим, тут не Россия!

– Не буду я его бить. Лучше попробую заинтересовать. Хозяин похищенных капиталов готов заплатить тем, кто поможет их вернуть, до десяти процентов от суммы. Выходит на круг тридцать тысяч рублей, или восемьдесят тысяч марок. Вдруг за хороший куш сиделец выдаст приятеля?

Начальник сыскной полиции воодушевился:

– Восемьдесят тысяч? А если я помогу тебе их вернуть, то и мне полагается награда?

– Конечно. Поможет Вихтори – и он получит. Я имею от министра необходимые полномочия, а он получил их от фабриканта Смирнова, владельца Ликинской мануфактуры.

– Вот с чего надо было начинать! А ты ходил вокруг да около. Вихтори, слышал? Есть шанс получить наградные от этих рюсся. Давай напрягись.

Оба финляндца заметно повеселели. Лыкову только это и было нужно. Без сильной заинтересованности такие дела не решаются, тем более в чужой земле. Он нарочно приберег этот козырь напоследок, чтобы побольше выудить из коллег задарма. Теперь, увидев возможность заработать, финские сыскари должны показать себя.

Приятели расстались до вечера. Коскинен помог командированному заселиться и тоже откланялся. Алексей Николаевич разложил вещи, спустился в ресторан и выпил графинчик английской горькой. Закусил все той же «лососиной сапожника», как финны иронично именуют салаку. Оставив место в желудке на ужин, он отправился на прогулку.