Легенда

Глава 5

Крейн

Я должен был это предвидеть.

Ревность. Ярость.

Я расшатал клетку, в которой сидел дьявол. Не удивительно, что дьявол набросился на меня.

Но я был удивлен.

В какой-то момент услышал, как Кэт открыла кран в ванной, и подумал, позволит ли мне Бром вытереть его теплой мочалкой, как я делал раньше, когда был особенно груб или жестокосерден.

Но Бром вскакивает на ноги одним мощным прыжком, оборвав поводья. Он с ревом бросается на меня, повалив на пол и вытащив галстук изо рта.

У меня перехватывает дыхание, и с легкой иронией я понимаю, что мы поменялись местами. И Бром не сдерживается.

Потому что это не Бром.

Я смотрю ему в глаза, наблюдая, как темно-карие зрачки начинают наливаться чернотой, покрывая даже белки. Он выглядит нечеловечески, как монстр, и скалит на меня свои зубы, странно острые. Так выглядел гессенский солдат до того, как потерял голову? Если да, то хорошо, что он подох.

Бром наклоняется, щелкая челюстями, пытаясь укусить мою шею, и я могу только сдерживать его, нащупывая большим пальцем полузажившую рану на его плече. Я давлю, и он кричит, выгибая шею, издавая ужасный звук, и я задаюсь вопросом, сколько еще смогу его сдерживать. Бром всегда был немного сильнее меня, но когда он одержим, то становится совсем другим.

И подумать только, этот самый монстр собирался осквернить мою сладкую ведьмочку.

От переполняющей меня ярости я издаю такой же хриплый крик, как и он, и каким-то образом умудряюсь перевернуть его на спину. Снова засовываю большой палец в рану, от звука хлюпающей плоти меня подташнивает, но я продолжаю давить.

Пока он, превозмогая боль, не переворачивает меня на спину, так что я ударяюсь головой об пол, и теперь понятия не имею, как мне это пережить. Я не в состоянии убить Брома, а даже если бы и мог, то не захотел бы. Если бы только я мог добраться до своего пистолета, лежащего на кровати, чтобы снова покалечить его…

— Она моя, — хрипит Всадник, его голос звучит как ржавый металл, а изо рта пахнет гниющим мясом. — Она была обещана мне много веков назад. Ты не встанешь у нас на пути.

Много веков назад? Но у меня нет времени на раздумья, потому что его рука находит мое горло и сжимает так сильно, что у меня сразу же прекращается подача воздуха, и он вот-вот сломает мне шею.

Вот так я и умру. Хотел сам придушить Брома, а получилось все наоборот.

Перед глазами все расплывается, становится серым и туманным, и я ненавижу себя за то, что последнее видение, — это не красивое лицо Брома, а лицо монстра.

Затем дверь ванной с грохотом распахивается, Кэт вскрикивает, и прежде чем я успеваю понять, что происходит, хватка Брома на моей шее ослабевает. Я смотрю в эти черные глаза, наблюдая, как темнота в них немного рассеивается, больше не занимая все глазное яблоко целиком, а просто превращая его карие глаза в обсидиановые, а затем он резко переворачивается и падает на пол, как будто кто-то ударил его.

И тут происходит нечто совершенно необычное.

Он начинает пятиться назад, как будто кто-то тащит его сзади, пока не ударяется о стену и не стонет от боли.

Я смотрю на Кэт.

Мое сердце подпрыгивает.

Она протягивает руку к Брому, ладонью вперед, и я вижу, как в ней вспыхивают молнии и пламя, как будто она излучает грозу. Та же самая энергия устремляется к Брому, молния гаснет по мере приближения, становится невидимой, но сила мощная, прижимает Брома к стене.

Ее лицо становится все бледнее, под глазами появляются темные круги, и с каждой секундой она заметно слабеет. Она не сможет долго так продержаться.

Я быстро поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на боль в горле и стеснение дыхания, как будто никогда больше не наберу полные легкие воздуха, и хватаю с кровати пистолет. Оборачиваюсь, размышляя, как еще можно удержать Брома, но тут рука Кэт опускается, и она пошатывается.

Я подхватываю ее на руки, чтобы она не упала на пол, и направляю пистолет на Брома.

Но он лежит на боку и почти не двигается. Все возвращается в норму, включая его милое личико, и от меня не ускользнуло, что он все еще голый, а его член все еще твердый, даже после всего. Или, возможно, несмотря на все.

Мы с ним похожи больше, чем я думал.

Смотрю на Кэт, крепко сжимающую меня в объятиях.

— С тобой все в порядке? — мой голос звучит напряженно и прерывисто.

Она издает слабый звук, но кивает.

— Я так устала, — с трудом выговаривает она.

Подвожу ее к кровати и осторожно укладываю, затем иду к Брому, на всякий случай все еще направляя дуло.

— Бром? — осторожно спрашиваю я, держа палец на спусковом крючке.

Он хрипит, его глаза зажмурены, но он тоже кивает.

— Ты постараешься держать этого всадника под контролем остаток ночи? Не думаю, что мы сможем раз за разом с ним справляться, — я вздрагиваю при виде крови, стекающей по его плечу, затем перевожу взгляд на Кэт, которая лежит на кровати, прикрыв глаза.

Накатывает стыд. Предполагается, что это я должен заботиться об их безопасности. Но они оба измучены, и не благодаря мне.

Провожу рукой по лицу, пытаясь придумать, что делать дальше. На данный момент Бром спокоен, но всадник может вернуться, и Кэт нужно отдохнуть, чтобы попытаться снова остановить его. Это было впечатляющее проявление магии, никогда не видел такого у своих учеников, и как бы мне ни было любопытно посмотреть еще раз, теперь я знаю цену.

Стук в дверь отвлекает меня от мыслей.

О, черт.

Я бросаю взгляд на Брома и Кэт, но ни один из них, кажется, не замечает. Затем засовываю пистолет сзади за пояс брюк и направляюсь к двери.

Приоткрываю ее и выглядываю наружу.

Дэниэлс одет в пижаму, на нем ночной колпак, а в руке он держит мерцающую свечу.

— Крейн, — говорит он хриплым голосом, глаза сонные. — Что, черт возьми, там происходит?

Я прочищаю горло, стараясь не морщиться от боли.

— Кошмар приснился, — хрипло говорю ему.

Он приподнимает бровь.

— Кошмар? Хочешь сказать, что все эти удары и крики — из-за кошмара?

— Эта школа выматывает, — говорю я в качестве объяснения.

На его лице появляется понимание.

— Ах. Только не говори, что ты думаешь, будто тебя преследует Вивьен Генри. Или теперь Дези.

Нужно подыграть ему, хотя Вивьен Генри теперь беспокоит меня меньше всего.

— Я все воспринимаю близко к сердцу, — говорю я, постукивая себя по виску.

— Понимаю, — хрипло произносит он. — Я знаю таких, как ты, которые всегда готовы поверить во что угодно.

— Ну, мы же маги, Дэниэлс, — я натягиваю на лицо неловкую улыбку.

— Хм, — говорит он, прищурившись, глядя на меня. — Мы, конечно, маги, но еще и мужчины. Постарайся быть потише. Мне нужно выспаться.

Он поворачивается, и я окликаю его.

— Дэниэлс?

Он издает еще один недовольный звук и смотрит на меня.

— У тебя, случайно, нет цепей? — спрашиваю я. И не шучу. Цепи очень помогли бы удержать Брома на месте.

Дэниэлс снова прищуривается и пренебрежительно машет мне рукой, прежде чем побрести обратно по коридору в свою комнату. Как я завидую этому человеку, способному спать всю ночь напролет без каких-либо всадников без головы или призраков мертвых учителей и мертвых жен, преследующих его.

Закрываю за собой дверь и оборачиваюсь. Теперь Бром сидит, обхватив голову руками, и на этот раз его член обмяк, хотя смотреть на него все равно приятно, даже когда тот вялый. Кэт тоже сидит, натянув одеяло до подбородка, прикрывая свою наготу.

Я вздыхаю и подхожу к ней, по пути подбирая сброшенную ночнушку.

— Вот, — говорю я ей. — Или ты хочешь сначала принять ванну?

Ее глаза расширяются.

— Ой, забыла! — восклицает она, откидывает одеяло, но я останавливаю ее, крепко держа за руку.

— Останься, — говорю я ей. — Тебе нужно отдохнуть. Я пойду проверю.

Я встаю и иду в ванную, увидев, что вода вот-вот перельется через край ванны. Быстро поворачиваю кран, удивляясь исходящему теплу. Осторожно провожу кончиками пальцев по воде и удивляюсь. С тех пор, как я приехал, у меня ни разу не было возможности принять горячую ванну. Я не жаловался на это, потому что удивительно, что в школе вообще есть водопровод, не говоря уже о личных ванных комнатах для преподавателей, но сейчас это злит больше, ведь на улице холода.

— Это ты сделала? — спрашиваю я Кэт, возвращаясь в спальню. Бром все еще сидит на полу и выглядит жалким. — Ты нагрела воду?

Она кивает с легкой улыбкой на губах.

— Хотела попробовать и посмотреть, что из этого выйдет.

Бром фыркает, и мы оба смотрим на него.

Он поднимает голову и настороженно смотрит на нее.

— Кажется, теперь ты знаешь, что происходит, когда пытаешься.

Она сглатывает, на ее изящном лбу появляется морщинка боли.

— Прости, — шепчет она ему. — Я не хотела причинить тебе боль. Не знала, что еще сделать.

— Ты хотела причинить мне боль, Нарци, — говорит он, и то, что он называет ее ласкательным прозвищем, для нее как удар ножом в живот. — Не нужно лгать об этом. Не нужно притворяться. Вы оба хотели причинить мне боль. — теперь он смотрит на меня, но его глаза выглядят ужасно пустыми. — Вы оба хотели.

Я тяжело выдыхаю и подхожу к шкафу, доставая рубашку.

— Надень это, — говорю я ему, протягивая рубашку. — Я не могу воспринимать тебя всерьез, когда ты голый.

Бром хмуро смотрит на меня, его темные брови сходятся на переносице, но он выхватывает рубашку у меня из рук.

— Она на мне порвется, — замечает он.

— Скорее всего, — отвечаю я, но все равно испытываю странную гордость, когда он надевает ее. Они с Кэт отлично смотрятся в моей одежде.

— И что мы теперь будем делать? — спрашивает Кэт. — Всадник вернется сегодня?

Бром пожимает плечами и откидывается назад, ударяясь затылком о стену.

— Не могу знать наверняка.

— Было бы очень полезно, если бы ты смог, — говорю я ему, выдвигая стул на середину комнаты и вставая между Бромом и Кэт. — Помоги мне. Возможно, она сможет защитить себя — и меня — от всадника, но я не хочу снова ставить ее в такое положение, особенно если ее магии хватит ненадолго.

Бром закрывает глаза и сглатывает.

— Хоть немного прояви милосердия, даже если я не заслуживаю, — его голос такой тихий, такой надломленный и печальный, что я чувствую, как нечто внутри меня разрывается.

— Попробую, — тихо говорю я.

— А как насчет ритуала? — спрашивает Кэт, очевидно, все еще волнуясь. — Нам нужно сделать это как можно скорее. Нам нужно избавиться от всадника. Он не успокоится. Мы не успокоимся. Мы не можем продолжать заниматься этим каждую ночь, — ее голос повышается с каждым предложением.

Я бросаю на нее успокаивающий взгляд, замечая, как ее пальцы сжимают края одеяла.

— Мне нужно провести дополнительные исследования, — говорю я ей. — Это не так просто, как произнести заклинание, и не похоже на то, что мы делали у озера. Это связано с кровью и темной магией.

— И сексом, — просто говорит она.

Я киваю, с трудом сглатывая.

— Да.

— Я не хочу, чтобы Бром прикасался ко мне.

Такое чувство, что из комнаты выкачали весь воздух. Клянусь, свечи даже мерцают.

— Вот тебе и милосердие, — комментирует Бром, хотя в его голосе нет ни капли обиды.

— Честно говоря, я тоже не хочу, чтобы Бром прикасался к тебе, — признаю я.

Бром хмыкает, но ничего не говорит.

— Но, — продолжаю я, — придется как-то пойти на компромисс, нравится нам это или нет.

И мне это определенно не нравится.

— Я сказала, что не хочу, чтобы он ко мне прикасался, — продолжает Кэт, и в ее голубых глазах, освещенных светом свечей, появляется вызов. — Я не говорила, что не буду сама к нему прикасаться. Я хочу все контролировать. Мне это нужно.

Я смотрю на Брома, ожидая его реакции. Не уверен, что ему понравится, что мы с Кэт доминируем над ним. Он смотрит на блондинку непроницаемым мрачным взглядом. Поднимает плечо, пожимая им, но морщится от боли, и я вижу, что кровь начинает просачиваться сквозь рубашку.

— Подожди, — говорю я ему. Иду в ванную, закатываю рукав и опускаю руку в горячую воду, вытаскиваю пробку, чтобы слить воду из ванны настолько, чтобы кто-нибудь мог залезть в нее, не расплескав воду. Меньше всего мне нужно, чтобы Дэниэлс жаловался на потоп.

— Кэт, — говорю я ей, указывая большим пальцем на ванну. — Тебе следует принять ванну, пока Бром не испачкал ее.

Она качает головой. По ее обеспокоенному взгляду понятно, о чем она думает: она не хочет, чтобы всадник появился, когда она будет купаться, ведь тогда не сможет защитить нас.

«Уверена?» — спрашиваю я, используя внутренний голос. «Это поможет уснуть».

Она слегка усмехается. Никто из нас сегодня спать не будет.

— Хорошо, — говорю я. — Тогда иди, Бром. Нужно промыть рану. У меня как раз осталось немного припарки. Завтра нужно будет сделать еще.

— Что мы будем делать завтра? — спрашивает Кэт, когда я подхожу к Брому и помогаю ему подняться на ноги. Его тело холодное на ощупь, и он быстро вырывается из моих объятий.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я ее, когда мы направляемся в ванную, останавливаясь у двери.

— Брома подстрелили. Как он будет это объяснять? Моя мама появится здесь завтра с каретой, полной моих вещей. Что мне сказать ей после всего, что произошло?

— Не говоря уже о том, что в библиотеке валяется голова, — размышляю я, мысленно представляя тот беспорядок. — Послушай, я позабочусь, чтобы все получилось. Завтра же суббота. Прослежу, чтобы Бром быстро поправился, и не позволю тебе говорить с матерью наедине. Помогу тебе перевезти вещи.

— Ты правда думаешь, что она тебе позволит?

— Я могу быть убедительным, когда захочу. Не беспокойся об этом. Постарайся немного отдохнуть, — говорю ей.

Но я вижу, что она мне не верит. Хватаю пузырек с остатками припарки и иду в ванную. Бром уже полностью погрузился в ванну, кровь кружится в воде, он выглядит так чертовски красиво и опасно, что на мгновение становится больно дышать. Я оставляю дверь приоткрытой, а затем хватаю кусок мыла и мочалку.

Присаживаюсь на корточки рядом с ним, готовясь промыть его рану, но он хватает меня за запястье и сурово смотрит.

— Я могу сам, — сухо произносит он.

Слегка улыбаюсь ему.

— Я знаю. Но чувствую, что в долгу перед тобой. Сначала стрелял в тебя, а потом засунул большой палец в дырку от пули.

— А еще ты трахался со мной на глазах у Кэт, — говорит он, хмуря брови и рыча. Его хватка становится жестче. — Потом ты проделал то же самое с ней у меня на глазах, — он замолкает, его глаза темнеют. — И не дал мне кончить.

— Ладно, возможно, как-нибудь потом заглажу вину, — говорю я ему. — Будет больно. Дать обезболивающее? Ты же знаешь, у меня это хорошо получается.

Он на мгновение прикусывает нижнюю губу, и меня переполняет желание поцеловать его. Я приоткрываю его рот своими губами, провожу языком. Целую его так, чтобы он понял, как я сожалею о своей жестокости.

Но потом он опускает руку и отводит взгляд. Он позволяет мне позаботиться о нем.

Вот что я и делаю.

Намыливаю мочалку и провожу ею вокруг раны. Бром резко вздыхает от боли, его мышцы напрягаются, зубы скрежещут, но он позволяет мне вымыть его. Не только рану, но и все остальное, с головы до ног, я исследую его тело, возвращаясь в прошлое, в те ленивые деньки, которые мы проводили в ванне в том номере отеля на Манхэттене.

Закончив, он выходит из воды, я оборачиваю его полотенцем и сажаю на край ванны, втирая травы и масло в его рану. Затем на всякий случай оборачиваю марлей, которую достаю из аптечки.

— Кажется, я тебя ненавижу, — шепчет он мне, когда я закидываю концы бинта ему на плечо.

Я замираю. Мне под ребра будто вонзается нож. Я с трудом сглатываю и смотрю ему в глаза, наши лица всего в нескольких дюймах друг от друга.

— Ну, — говорю я, слабо улыбаясь ему, — по крайней мере, ты что-то чувствуешь ко мне.

Глава 6

Кэт

Когда над вязами забрезжил рассвет, окрашивая желтую листву в золотой цвет, я проснулась и увидела, что комната Крейна пуста. Он оставил записку, в которой говорилось, что они с Бромом пережили ночь и пошли проверить, насколько сильно повреждена библиотека. Ну или что-то подобное — плохой почерк Крейна до сих пор меня забавляет.

Я думала, что вообще не засну прошлой ночью, но, пока они были в ванне, кажется, отключилась. Я даже не слышала, как они вернулись, не знаю, где они спали — мне жаль, если на полу, — но предполагаю, что они вообще не спали.

Но даже после нескольких часов сна я все равно чувствую слабость.

Встаю и приоткрываю окно, впуская в комнату холодный утренний воздух со сладким ароматом перезрелой ежевики и землянистым запахом опавших листьев. Хотя деревья переливаются всеми оттенками желтого, оранжевого и красного, утреннее солнце уже начинает меркнуть, скрываемое медленно надвигающимся туманом. Я стою у окна и смотрю, как оно проплывает над узкой кромкой темного озера, любуясь видом из комнаты Крейна, пока туман не заволакивает все серым.

Такое чувство, что мы с Крейном только вчера пытались провести ритуал, стоя на берегу черного озера. Я задаюсь вопросом, была ли моя вина в том, что всадник отправился за Бромом. Я думала о Броме в пустоте, пытаясь вызвать его, но вместо этого вызвала всадника. Неужели всадник все это время искал Брома и не мог его найти, пока моя энергия не привела к нему, как гончую по следу?

Я немного думаю об этом, наблюдая, как туман застилает темную воду. Если бы не я, был бы Бром все еще там, в Нью-Йорке или каком-нибудь другом месте, все еще в бегах, на него до сих пор охотились бы? Лучше, если бы он всю жизнь боролся, никогда не чувствовал покоя и надежды на возвращение домой? Или лучше, что он теперь здесь, хотя и находится под контролем смертоносного духа?

У меня нет ответов. Я просто знаю, что, несмотря на все, что он сделал и через что проходит, я эгоистично рада, что он здесь, со мной. Уверена, что мы с Крейном сможем изгнать зло из его тела. Это всего лишь вопрос времени. Где-то тикают часы, и я не знаю, до чего они ведут обратный отсчет.

Я вздыхаю, оглядывая комнату Крейна. У него не так уж много вещей, чтобы рыться, только большая докторская сумка, наполненная баночками с зельями и настойками, еще несколько баночек на полке, а также что-то похожее на крысиный череп, пара кристаллов, стопка карт таро, свежесрезанные травы и небольшая стопка книг на полу, которые, вероятно, лежали на письменном столе, пока их не сбросили. Но, несмотря на это, кажется, что я вижу те его стороны, которые он держит в секрете, как будто это привилегия — быть здесь одной.

Но не могу провести все утро, осматриваясь по сторонам, поэтому иду в ванную и набираю воду. Мне удается снова нагреть ее, но не так сильно, как прошлой ночью, я чувствую себя опустошенной. Как будто вся энергия, накопившаяся во мне, теперь испарилась.

Лежа в ванне, я размышляю. Слишком много всего происходит одновременно, и приятно просто расслабиться. Я знаю, что нужно подумать о том, как я сегодня встречусь с мамой и что ей скажу. У меня есть вопросы о ее причастности к использованию Гессенца для возвращения Брома, и почему она хочет, чтобы он переспал со мной ради какого-то Горууна. И еще мне нужно начать раздумывать о том, что произошло между нами с Бромом, и то, как могли измениться мои чувства к нему.

Но мои мысли возвращаются к Крейну.

К магии.

Я верю, что источник этой новообретенной силы связан с ним. А если не с ним в частности, то с сексом. Возможно, для такого обмена энергией даже не нужен ритуал. Когда я испытываю оргазм, то чувствую, как мое тело наполняется светом, и все напряжение, которое накапливалось внутри, наконец-то улетучивается. Не только между ног, я чувствую это в кончиках пальцев, как будто энергия выходит наружу, но часть возвращается обратно в меня.

Вот что сподвигло все это.

Секс.

Я не могу сдержать легкой улыбки на лице. Мне говорили, что ведьмы бывают озабоченными, но теперь я знаю правду. Может быть, это не для всех одинаково — мне еще предстоит подружиться с настоящей ведьмой, и не думаю, что Пол захочет о таком разговаривать, — но я уверена, что именно моя связь с другим ведьмаком создает эту силу.

В частности, с Крейном. Тот факт, что мы уже можем обмениваться энергией друг с другом, в определенной степени, должен помочь. Но является ли это чем-то большим, чем просто оргазм, биологическое влечение, потребность в разрядке? Есть ли в этом что-то большее? Эмоции? Глубокое чувство привязанности?

Любовь?

Я вздыхаю, глубже погружаясь в ванну, и во мне зарождается что-то теплое и нежное, похожее на то, что я испытывала к Брому, когда была моложе. Я просто не знаю, что это значит. Я могла бы влюбиться в Крейна. А он влюблен в меня?

Иногда его взгляд горит больше, чем просто похотью и желанием, он словно жаждет мое сердце, мою душу, всю меня целиком. И ведет себя иногда так нежно, что застает меня врасплох и поражает до глубины души.

Но сейчас любовь кажется невозможной. Он по-прежнему мой учитель, а я — его ученица, и это даже не самое большое препятствие. Есть еще моя мама и Сестры, которые хотят, чтобы я вышла замуж за Брома, и есть сам Бром. Когда-то давно Крейн сказал мне, что будет уважать мое прошлое с ним, но теперь, когда я увидела ярость и ревность Крейна, не уверена, что это все еще так.

И смогу ли я полюбить Крейна, если все еще люблю Брома?

Смогу ли я снова полюбить Брома, если влюблена в Крейна?

Смогу ли я любить обоих мужчин?

Они позволят мне?

Вопросов слишком много, а мое сердце и тело слишком измучены, чтобы ответить на любой из них. Я глубже погружаюсь в ванну, так что вода доходит мне до подбородка. Из окна ванной видно, как мимо проплывает серый туман, свет тускнеет, мои глаза закрываются. Тепло ванны замедляет пульс, погружая меня в состояние глубокого расслабления.

Не слышно ничего, кроме звука моего дыхания.

Слабого биения сердца.

Звука воды, мягко плещущейся в ванне.

Ритмичного, непрерывного плеска.

Почему вода в ванне все еще плещется, хотя я лежу совершенно неподвижно?

— Мой муж касался тебя здесь, — шипит голос.

Я распахиваю глаза и вижу голову женщины у себя между ног, мертвые белые глаза таращатся.

Я кричу, но из-под меня выныривают руки, обхватывают мой рот и начинают тянуть вниз, в воду. С тошнотворной ясностью я осознаю, что лежу не на дне медной ванны, а на мягком женском теле.

Вода заливает нос, когда я оказываюсь под водой, я мечусь взад-вперед, меня охватывает чисто животная паника.

Она пытается меня убить.

Я здесь утону.

В приливе безумной силы я прикусываю ее пальцы. Кости хрустят с тошнотворным звуком, кровь стекает в воду, на вкус жидкость как грязные монетки.

— Он прочитал мои воспоминания и использовал это против меня, — говорит голос, как будто она сейчас у меня над ухом. — Ты знаешь, что он за человек? Ты знаешь, что он сделал со мной?

Каким-то образом мне удается толкнуть ее локтем, ее рука соскальзывает с моего рта, и я перелезаю через бортик ванны, вода выплескивается, а затем неуклюжей кучей я падаю на пол.

Чья-то рука тянется и хватает меня за лодыжку, пытаясь втянуть обратно, ногти впиваются в кожу.

Я кричу, оборачиваюсь, смотрю на женщину, ее седые волосы свисают паклями, разлагающаяся кожа содрана, под ней видны личинки, пустая дыра вместо рта и белые глаза, которые поглощают меня целиком.

— Ты не можешь любить этого мужчину, — шипит она. — Икабод никогда не позволит тебе уйти!

— Мари? — с трудом выговариваю я, вспоминая имя бывшей жены Крейна.

От неожиданности она отпускает мою лодыжку.

Затем улыбается, и эта зияющая черная дыра расползается по лицу, пока не поглощает все черты.

Она медленно встает и начинает вылезать из ванны.

Боже, помоги мне.

В этот момент я слышу, как открывается дверь в спальню и слабый голос Крейна:

— Кэт?

— Крейн! — кричу я. — Помоги мне! — пытаюсь подняться на ноги как раз в тот момент, когда дверь открывается и Крейн с Бромом вбегают внутрь. Я падаю в объятия учителя и оглядываюсь через плечо, но ванная пуста. Здесь тихо. Вода на полу — единственный признак беспорядка.

— Что случилось? — спрашивает Крейн.

— Тут была женщина, — заикаюсь я, не в силах отдышаться. — Мертвая женщина. Она была прямо там, клянусь.

— Я верю тебе, — говорит он, проводя рукой по моей спине. — Я верю.

Я в ужасе смотрю на него.

— Это была твоя бывшая жена.

У Крейна сжимается челюсть.

— Ты был женат? — недоверчиво спрашивает Бром, и в его голосе слышатся нотки предательства.

— Это долгая история, — говорит он, и его глаза мрачно блестят.

— История, которую мы должны услышать, — говорю ему, выпрямляясь. Я осознаю, что снова стою голая рядом с этими двумя, но прежде чем успеваю схватить полотенце, Крейн сам хватает одно и заворачивает меня.

— Услышишь, — говорит Крейн, беря меня за руку и слегка пожимая ее. Но я не нахожу в этом никакого утешения. — Вы оба услышите. Обещаю. Сначала нам нужно одеть тебя и вывести на улицу. Может, сейчас и выходные, но скоро все встанут, и твоя мама будет здесь, и меньше всего нам нужны неприятности с ковеном. Сначала нужно разобраться со своими проблемами.

Я едва могу соображать, сердце колотится, воздух застревает в горле. Я закрываю глаза и пытаюсь сделать глубокий вдох, пока Крейн шепчет:

— Прости, что мы оставили тебя одну. Надо было первым делом пойти в библиотеку, а ты так сладко спала.

— Ты нашел голову? — осторожно спрашиваю. Я старалась не думать о голове, зная, что это был тот пьяный парень, который лапал меня у костра. Мэри прогнала его, не было необходимости хладнокровно убивать парня. Я подавляю дрожь, зная, что убийца стоит в комнате рядом со мной.

— Голова пропала, — Крейн говорит это так легко, как будто мы обсуждаем что-то тривиальное. — Я убрал беспорядок, но голова пропала. И нет, Бром понятия не имеет, куда она делась.

Я смотрю на Брома, но тот, кажется, погружен в свои мысли, в его глазах боль, и я знаю, что он думает о бывшей жене Крейна.

Я нервно сглатываю и поднимаю взгляд на старшего.

— Кажется, твоя жена пыталась меня убить.

Он натянуто улыбается.

— Я уверен, что так и было. Ей есть на что злиться.

Я искоса смотрю на него. Что ты с ней сделал?

Но этот вопрос придется отложить на потом. Я откладываю его вместе с миллионом других вопросов, понимая, что бесполезно ожидать ответов в ближайшее время.

Глава 7

Кэт

После инцидента с мертвой женой Крейна я переоделась в его рубашку и пиджак и направилась в женскую половину общежития. Поскольку я приехала в школу в одной ночнушке, единственный способ переодеться — это вернуться домой. Но я не хочу туда возвращаться. Я даже не знаю, во сколько мама и Фамке вернулись вчера вечером с костра — и вернулись ли они вообще, — но мое внутреннее чутье подсказывает, что идти домой небезопасно.

Конечно, я только предполагаю, что моя мама приедет сюда сегодня с моими вещами. А могла бы приехать, как только вернулась домой ночью и поняла, что меня там нет. Или, возможно, она думает, что я все еще сплю в своей комнате. Сейчас еще очень рано.

Я вспоминаю, как пыталась сбежать из своей спальни и обнаружила, что дверь заперта. Это было на самом деле? Кто-то запер меня в спальне с Бромом? Была ли мама дома, когда я боролась? Или это сам Бром каким-то образом запер дверь?

В любом случае, мама была решительно настроена на то, чтобы я переехала сюда, и даю зуб, что она скоро приедет.

Но поскольку никто из нас не хочет обсуждать с ней — да и с кем бы то ни было, если уж на то пошло, — что на самом деле произошло прошлой ночью, я не могу разгуливать по кампусу в ночнушке, босиком и вся в синяках. Поэтому нужно позаимствовать одежду у кого-нибудь из преподавателей. Я не знаю никого из учениц, а учителя считают своим долгом помочь, учитывая, что школой управляет моя семья.

Бром и Крейн остаются на своей территории, а я иду по коридору к женской половине и стучу в первую попавшуюся дверь. Мисс Чой, моя учительница алхимии, открывает дверь.

— Катрина, — говорит она, кутаясь в халат, ее черные волосы убраны под шапочку для сна. — Боже милостивый, что ты здесь делаешь? Входи, входи.

Она проводит меня в свою теплую комнату, пахнущую ладаном и дымом. К счастью, она всегда была приветлива со мной и поддерживала на занятиях, хотя я не так хороша в алхимии, как хотелось бы.

— Что случилось, дорогая? — спрашивает мисс Чой. Она, наверное, ровесница моей матери, но выглядит намного моложе, у нее прекрасная фарфоровая кожа и яркие пронзительные карие глаза.

Я одариваю ее дрожащей улыбкой и начинаю рассказывать историю, которую сочинила в своей голове.

— Сегодня утром я пошла прогуляться к озеру со своим другом, чтобы опробовать рассветное заклинание, и споткнулась о какие-то корни. Так неловко. Я упала прямо в озеро. Он был так добр, дал мне свою одежду, но моя ночнушка и ботинки промокли насквозь, и сейчас мне больше нечего надеть.

Она поджимает губы, слушая и внимательно изучая меня. Я вижу, что она мне не верит.

— Ты в порядке? — наконец спрашивает она, и ее взгляд скользит по моей макушке. — Ты ударилась головой?

— Я в порядке, — быстро отвечаю, натягивая улыбку. — Просто ударилась о камень, когда падала, но все хорошо. Просто неловко было, вот и все. Не одолжите мне на день какую-нибудь одежду, а? Я верну сегодня вечером. Не испачкаю, обещаю.

Она скрещивает руки на груди, все еще сосредоточенная на ране у меня на голове, и хорошо, что я подняла воротник Крейна, прикрыв синяки на шее.

— Тебе следует обратиться к медсестре. Она отличный целитель.

— Я так и сделаю. Но не могу пойти в таком виде, — говорю я, указывая на слишком большую одежду Крейна. Я подчеркнуто раскидываю руки, и до моего носа доносится его запах, теплый, пряный и обжигающий, и мой желудок скручивает. Я поражена, что после всего, что мы сделали и через что прошли, одного его запаха достаточно, чтобы у меня подкашивались колени.

Крейн говорит, что я его околдовала, но, думаю, это я заколдована.

— У меня небольшой выбор, — говорит она с неохотным вздохом, направляясь к шкафу и распахивая дверцы. — Учительский бюджет мал, знаешь ли.

Я оглядываю комнату и замечаю не только аромат благовоний, доносящийся от ее стола, но и запах табака.

— О, — говорит она, заметив, что я смотрю на горящую сигарету в пепельнице. — Надеюсь, ты не возражаешь. Я знаю, что к курению относятся неодобрительно, но эту привычку я приобрела во время своих путешествий. Из Египта. Нет, я там не была, но знаю людей, которые там бывали. Я обсудила это с Сестрой Леоной на случай, если ты беспокоишься.

Я качаю головой.

— Ничего страшного. Просто я никогда не встречала курящую женщину.

— Некоторые курят, — говорит она, снова перебирая свою одежду. — Втихаря, — она делает паузу. — У меня еще есть немного опиума, если тебе интересно.

Мои брови взлетают вверх при упоминании о слабости Крейна, игнорируя тот факт, что моя учительница предлагает мне наркотики.

— У вас есть опиум? Как вы его здесь раздобыли? Вы уезжали из института?

— Конечно, — говорит она, подходя ко мне и протягивая простую темно-синюю юбку и лиф, которые я видела на ней несколько раз. — У меня нет корсета, который бы удерживал твои, ну, в общем, пышные формы, но, думаю, подойдет. Прости, это не в твоем стиле.

— Нет, все идеально, — рассеянно отвечаю я, забирая у нее вещи, все еще размышляя о том, что она сейчас сказала.

— Хм, тебе нужны туфли и чулки, — говорит она, оглядывая мои ноги. — Возможно, мои сапоги тебе малы, но они должны подойти. О, и еще тебе понадобится сорочка. Панталоны…

— Я обойдусь без них, — быстро говорю я, и она и глазом не моргает от того, как скандально это звучит. Вместо этого она подходит к своему шкафу и выдвигает ящики. — Мисс Чой, — начинаю я.

— Пожалуйста, зови меня Нараэ, — говорит она. — Мы должны обращаться друг к другу на «ты», если ты будешь носить мою одежду.

— Конечно, Нараэ. Ты сказала, что уезжала из школы. Когда? Как?

— Этим летом, — говорит она, доставая из ящика сорочку. — Меня не было до конца августа. Я добралась на речном пароходе до Нью-Йорка, а оттуда поездом до Бостона.

— И они позволили тебе уехать? — спрашиваю я, держа сорочку вместе с юбкой и лифом.

Она как-то странно смотрит на меня.

— Конечно. Многие учителя остаются, но я люблю путешествовать. Конечно, я ничего не помнила о школе, пока меня не было, только знала, что я здесь преподаю, и все.

— Но ты все равно знаешь, что ты ведьма…

— Да, — медленно кивает она. — Но за пределами школы это не кажется таким важным. Как будто вся моя магия остается здесь. Я словно больше не ведьма, когда уезжаю, — на ее лице появляется тревожное выражение, и она качает головой. — Но у меня с собой была записка от твоей тети. В ней говорилось привезти как можно больше опиума. Она также дала мне денег.

— Леона просила тебя привезти опиум? — спрашиваю я, думая, что ослышалась.

— Да.

— Для чего?

Она пожимает плечами.

— Я не спрашивала. А если и спрашивала, то не помню. Иди пока в ванную и оденься. Я потом помогу тебе надеть ботинки.

Как в тумане я иду в ванную и надеваю сорочку, юбку и лиф. Платье немного тесноватое, но, к счастью, оно мне впору, потому что я не пользуюсь застежкой сзади. Лиф застегивается только спереди на ленту, а не на крючки.

Когда я выхожу, то чувствую себя не в своей тарелке, но вполне сносно, и сажусь на ее стул, пока она достает чулки и сапоги.

— Я могу сама, — говорю я ей, когда она начинает натягивать чулок на мою ногу, и, несмотря на то, что произошло в ванной, я рада, что только что вымылась.

— Ты привыкла к горничной, — говорит она. — И я была горничной до того, как стала учительницей, для меня это не проблема.

Госпожа Чой… Нараэ заканчивает с чулками, закрепляя их ниже колена темно-синими лентами в тон, а затем надевает кремовые сапоги, которые слишком тесны и сдавливают мне пальцы ног, и я вспоминаю, как мне помогала Фамке. А вот мама — никогда. Приятно, когда тебе помогают, пусть даже на мгновение, и я задаюсь вопросом, заведу ли я в конце концов каких-нибудь подружек в общежитии, с которыми мы могли бы помогать друг другу в подобных вещах.

По крайней мере, я буду скучать по Фамке. Как бы сильно я не хотела избегать свою маму, мне придется вернуться в Сонную Лощину, чтобы навестить ее. Нам еще столько всего нужно обсудить.

В конце концов, Фамке сказала, что она верна моему отцу и мне. Может быть, когда я закончу школу, смогу взять ее с собой, куда бы я в конечном итоге ни поехала. И мне кажется немного жалким, что единственный способ сохранить хоть какое-то чувство семьи — это платить ей за то, чтобы она была моей горничной.

И внезапно на меня накатывает чувство глубокой пустоты, я вспоминаю отца, и глубокое потрясение от его отсутствия смешивается с ужасом настоящего.

— Тебе больно? — спрашивает меня Нараэ, и я удивленно смотрю на нее. Она закончила зашнуровывать ботинки и протягивает мне руку, чтобы я встала. Быстро провожу рукой по глазам и понимаю, что щеки мокрые — я плакала.

— Думаю, да, — хрипло отвечаю я, сглатывая комок в горле, прежде чем взять ее за руку, и она помогает мне подняться.

— У тебя слишком большие ноги для моей обуви, — замечает она, думая, что именно поэтому я плачу. — Может быть немного больно. Постарайся сегодня не ходить слишком много, пока не переобуешься, — она достает из-под своей шапочки несколько заколок и начинает собирать мои пряди в свободный пучок, вытаскивая несколько прядей.

— Ну вот, — говорит она. — Теперь ты не выглядишь так, будто упала в озеро, — ее взгляд становится жестким. — Ты можешь поговорить со мной о чем угодно, Катрина, — говорит она тихим, ровным голосом. — Ты особенная ведьма, и я думаю, ты это знаешь. Возможно, алхимия пока не является твоей сильной стороной, но с такой родословной ты далеко пойдешь. Ты можешь все, — ее взгляд смягчается. — Ты найдешь свое место здесь, с нужными людьми. Иногда просто требуется время, чтобы найти правильный путь.

Она нежно гладит меня по щеке, а затем берет за руку и ведет к двери.

Интересно, как много из моих чувств отражаются на моем лице. Она же не может знать всего, через что я прохожу. С другой стороны, она может быть ведьмой-эмпатом. В любом случае, когда я благодарю ее за помощь и выхожу в коридор, мне становится легче, чем когда я только вошла. Я почти не чувствую боли от ботинок, когда шаркаю по коридору в мужское крыло.

Крейн и Бром ждут меня возле комнаты учителя.

Мои мужчины.

Мои.

Они-то и ждут меня в конце правильного пути.

Боже, надеюсь, что это правильный путь.

Крейн стоит, прислонившись к стене, и теребит свои часы, но при моем приближении выпрямляется, его глаза цвета грозовых туч следят за каждым моим движением. Бром стоит рядом с ним, погруженный в размышления, в постоянном напряжении, но его плечи расслабляются, когда он видит меня. И сегодня я впервые по-настоящему вижу Брома. Потому что Всадник не появится внутри него до наступления темноты. Я вижу своего старого друга, которому доверяла больше всего на свете. Это вселяет надежду.

— Хорошо выглядишь, — говорит Крейн, прочищая горло и оглядывая меня с ног до головы, забирая свою одежду из моих рук.

— Мисс Чой была так любезна, одолжила мне свои вещи, — говорю я ему. — Еще она кое-что рассказала.

— Выкладывай, — говорит Крейн, отпирая дверь и забрасывая одежду внутрь, даже не потрудившись сложить в шкаф.

Этот мужчина иногда такой загадочный.

Затем он запирает дверь и кладет руку мне на поясницу. Я чувствую тепло его ладони через ткань, и мои глаза на мгновение закрываются от его прикосновения.

— Я расскажу, когда ты расскажешь нам о своей бывшей жене, — говорю я, используя эту информацию как рычаг давления.

Он весело фыркает, уголки его красивых губ приподнимаются.

— Отлично сыграно, сладкая ведьмочка, — говорит он. Затем вздыхает. — Но все это подождет, потому что сначала ты должна увидеться с мамой.

Я фыркаю.

— Она уже здесь?

Бром кивает в сторону окон в конце коридора, выходящих во внутренний двор.

— Я только что видел, как лошадь и повозка твоей матери ехали по дорожке к женскому общежитию.

Я корчу гримасу, мое сердце бьется быстрее. Не знаю, почему мне так страшно.

— Мы пойдем с тобой, — говорит Крейн, мягко подталкивая меня по коридору. Я замечаю, что в кои-то веки он сказал «мы» — это они с Бромом.

Я тяжело вздыхаю, расправляю плечи, тугой лиф платья натягивается на спине.

— Я хочу, чтобы вы оба были там, но… мне нужно сделать это в одиночку. И не думаю, что она пустит вас в женское общежитие.

— Даже твоего будущего жениха? — ровным голосом спрашивает Бром, отчего пальцы Крейна впиваются мне в спину, а его дыхание становится резким.

— Нет, — говорю я, стараясь взвешивать свои слова, чтобы не обидеть Брома, вспоминая, что он сказал мне прошлой ночью. — Пусть лелеют надежды, но мы оба знаем, что этого не произойдет, по крайней мере, по их наставлениям.

Хватка Крейна слегка ослабевает, я вижу неприятную гримасу на лице Брома, и мне сразу становится не по себе. Почему все так чертовски сложно?

Они ведут меня вниз, на первый этаж, но прежде чем я выхожу за дверь, Крейн отводит меня в сторону и проводит большим пальцем по ране у меня на лбу.

— Надо было сделать это раньше. Может быть немного больно.

Замираю, когда он нежно прижимает большой палец к моей коже. Я стискиваю зубы.

— Похоже, тебе нравится причинять боль, — умудряюсь прокомментировать я.

— Так получилось, что у меня это очень хорошо получается, — говорит он, прежде чем закрыть глаза и произнести нараспев несколько слов, которые я едва слышу и не могу разобрать. Постепенно боль превращается во что-то теплое и мягкое, похожее на мед, и тогда он убирает руку. — Все. Должно помочь.

Эта теплая мягкость разливается от моей головы вниз по всему телу, и я хочу упасть в его объятия и отдаться ему, просто поддаться его силе, позволить ей окутать меня золотыми цепями.

Но Крейн, кажется, немного обессилел, излечивая меня, и я понимаю, что он не просто исцелил, думаю, он отдал мне немного своей энергии, чтобы я смогла пережить следующее испытание.

— Спасибо, — шепчу я.

Он быстро целует меня в лоб и разворачивает к двери.

— Не за что.

С вновь обретенным воодушевлением я машу им на прощание, собираюсь с духом и иду по извилистой дорожке к женскому общежитию, моя походка неловкая из-за ботинок мисс Чой. Еще рано, и все, похоже, спят по выходным, поэтому на территории тихо, если не считать щебетания птиц, небольших стай воробьев и вьюрков, которые садятся на головы статуй, словно нарядные шляпы, в сочетании со звуком ветерка, шелестящего опавшие листья. Вчерашний туман начал просачиваться в кампус, словно полупрозрачные пальцы призрака обхватывают чью-то шею.

По мне пробегает холодок, и я оборачиваюсь, увидев Крейна и Брома, которые все еще стоят в дверях общежития факультета и наблюдают за мной, пока туман не сгущается и не расплывается обзор.

Я сглатываю и оборачиваюсь как раз вовремя, смотря, как мама выходит из кареты, держа в руках коробку с моими вещами, и направляется в общежитие, дверь в здание открыта настежь. Она стоит ко мне спиной, но все равно чувствует меня, потому что резко останавливается и оборачивается, посмотрев мне прямо в глаза.

— Кэт! — резко произносит она, и впервые в жизни я вижу облегчение на ее лице, как будто она действительно беспокоилась обо мне, хотя это никак не скрывает ее болезненного вида. — Боже милостивый, где ты была? — она поправляет коробочку в руках, когда я подхожу к ней, и оглядывает меня с ног до головы. — И что, черт возьми, на тебе надето?

Придется солгать еще раз, но эту ложь она наверняка захочет услышать.

Я изображаю робкую улыбку.

— Мне пришлось одолжить одежду у учительницы.

Она качает головой.

— Почему? Когда я проснулась сегодня утром и тебя не было рядом, я испугалась, что случилось самое худшее.

— И что же могло быть самым худшим? — с любопытством спрашиваю я.

Она хмурится.

— Что тебя похитил и убил всадник без головы.

Забавно. Раньше казалось, что она особо не переживала по этому поводу.

— О, — говорю я. — Нет. Я встретилась с Бромом у костра, и мы вернулись сюда, в его комнату, чтобы переночевать. Моя одежда, э-э, пострадала в процессе.

Кажется, она преображается на глазах. Белки ее желтеющих, налитых кровью глаз становятся ярче, щеки розовеют, улыбка становится шире.

— Ты была с Бромом? — спрашивает она, и в каждом ее слове чувствуется волнение.

Я сохраняю застенчивую улыбку на лице.

— Да, — и мне не следовало бы говорить следующую часть, но я говорю. — Этого ты хотела, не так ли?

Выражение ее лица на мгновение меняется.

— Этого хотят все. И ты тоже.

Я медленно киваю, сохраняя вид дочери, которая не хочет обсуждать такие интимные вещи со своей матерью.

— Да, хорошо, я бы хотела выпить того особенного чая.

Ее глаза сужаются.

— Чай? В смысле?

— Я только что поступила, мам, — говорю я ей. — Я не хочу детей, пока что.

Она громко смеется над этим.

— Боже мой, Катрина. Учеба не так важна, как муж и семья. Кем же ты себя возомнила, думая, что образование важнее всего остального?

Я чувствую себя так, словно меня ломают пополам, но нет сил вдаваться в подробности, почему мама всю жизнь хотела, чтобы я вышла замуж за Брома, потом заставила меня идти в эту чертову школу, когда он исчез, а теперь хочет, чтобы я снова вышла замуж за Брома, как будто школа больше не имеет значения. Если бы я спросила ее об этом, она бы выдала мне кучу лжи, нагроможденную на другую ложь.

— И все же я бы не отказалась от чая, — говорю я спокойным голосом.

Ее глаза сужаются еще больше, и на мгновение я чувствую, как меня затягивает бездушная пустота.

Боже. Что она за ведьма?

— Я не буду заваривать тебе такой чай. Ты была рождена, чтобы выносить ребенка Брома, Катрина. Это твое предназначение. Твоя судьба, — она указывает на школу. — А это просто… чтобы скоротать время.

Я скрежещу зубами и не могу сдержать слов.

— А что, если Бром не единственный мужчина, с которым я сплю?

Она протягивает руку и хватает меня за запястье, ее хватка болезненна, я вскрикиваю и пытаюсь вывернуться, но она не отпускает.

— Только не говори, что ты все еще с Крейном? Что ты за шалава такая?

Оказывается, мне нравится это слово только когда его говорит Бром.

Ярость взрывается внутри, и я рычу на нее, направляя всю свою огненную энергию, пока она не вскрикивает и не отпускает меня, падая на землю, роняя коробку, и мои книги рассыпаются.

Она смотрит на меня снизу вверх, и я ожидаю, что она вскочит и набросится на меня, движимая гневом, или, возможно, отступит из страха перед собственной дочерью, но вместо этого она смотрит на меня с благоговением, открыв рот, в то время как мою руку пронзает электрический ток.

— Сара, — зовет Фамке, выходит из здания и спешит к нам. — Кэт! — восклицает она, заметив меня. — Где ты была, детка? Что здесь произошло?

Я испытываю огромное облегчение, увидев Фамке, хотя это немного неприятно, учитывая, что она не ведьма, и все же ей разрешено находиться в кампусе. С другой стороны, я многого о ней не знаю.

— Я… я в порядке, потеряла равновесие, — говорит мама, не сводя с меня недоверчивых глаз, пока Фамке помогает ей подняться на ноги. Фамке приседает и начинает собирать книги.

Мама смотрит на меня, слегка покачиваясь.

Я поднимаю подбородок, давая понять, что со мной не стоит считаться.

Но мама только улыбается в ответ.

Хитрой улыбкой.

Такая улыбка бывает у лисы, когда та загоняет добычу в угол.

С холодной ясностью, как будто меня окатили ледяной водой, я осознаю, что совершила огромную ошибку.

«Пообещай, что, когда ты почувствуешь призыв к магии, ко всему странному и необычному, к силе, ты проигнорируешь это», — слова отца звучат у меня в голове. «Что ты никогда этого не покажешь и никому не расскажешь, даже маме».

— Я знала, что в тебе это есть, Катрина, — тихо говорит мама. — Все это время твой отец заставлял меня поверить в обратное, но я знала, что он лжет. Я знала, что в школе все проявится.

Фамке с беспокойством смотрит на мою мать, и я чувствую на себе ее взгляд, но не могу отвести его, ведь мама смотрит на меня так, словно я ее очередное блюдо.

— Посмотри на себя, моя дорогая доченька, — продолжает мама. — Ты созрела для отбора.

Глава 8

Крейн

— Мать-природа в отвратительном настроении, — говорит Дэниэлс, незаметно подходя ко мне сзади. Он кладет руку мне на плечо, как всегда, но на этот раз я подпрыгиваю. — Похоже, у тебя тоже плохое настроение.

Я бросаю на него взгляд. Стою перед школьным садом с травами. Я должен найти тысячелистник, чтобы сделать еще одну припарку для почти зажившего плеча Брома, но вместо этого смотрю вдаль. Дэниэлсу, вероятно, кажется, что я наблюдаю за погодой: мелкий моросящий дождь, темные тучи над верхушками деревьев, нависающие над каменными зданиями, как зловещая рука, клочковатая полоса тумана, стелющаяся по садам.

Но я не смотрю на погоду и не высматриваю растения. Вместо этого я смотрю на женское студенческое общежитие, зная, что Кэт там со своей матерью. Я должен быть с ней. Должен присматривать за ней, но не могу. Кэт не хотела, и Сара бы мне не позволила. Будь она любой другой женщиной, я бы списал это на материнский инстинкт, но знаю, что в ее случае это не так. Она заботится о Кэт так, как заводчик заботится о своей ценной племенной кобыле.

— Наверное, я немного устал, — говорю я Дэниэлсу, выдавливая из себя легкую улыбку. — Ну, знаешь, ночные кошмары и все такое. Есть какие-нибудь новости о Дези?

Дэниэлс теребит усы.

— Ни слова, — затем он пожимает плечами. — Они приглашают нового преподавателя лингвистики. Из Греции. Снова мужчину, что приятно. Иногда кажется, что мы вдвоем, о, и еще сторож, противостоим всему миру, — он указывает на школу.

— Ну, ты же знаешь ведьм, — говорю я, рассеянно срывая пальцами немного влажного шалфея и вдыхая его аромат. — Это мир женщин. Похоже, ведьмаки в дефиците.

— Возможно, это к лучшему, — признает он. — У меня такое чувство, что в этом институте царил бы хаос, если бы во главе стояли ведьмаки. А представь, если бы руководил Джеремайс.

Джеремайс — темный маг, колдун, который, по слухам, совершал некоторые сомнительные поступки, используя свои силы. Но на данный момент любой был бы лучше Сестер.

Затем, как по вызову, я услышал голос.

— Икабод Крейн?

Оборачиваюсь и вижу, как Леона Ван Тассел выходит из тумана, капюшон поднят, лицо в тени, плащ развевается вокруг нее.

— Похоже, у тебя неприятности, — бормочет Дэниэлс себе под нос. Кажется, он шутит, но, судя по беспокойному выражению его глаз и тому, как он быстро кивает Леоне и спешит прочь, я так не думаю.

— А-а, — говорит Леона, откидывая капюшон, ее всевидящие глаза следят за убегающим Дэниэлсом. — Начинает складываться ощущение, что мистер Дэниэлс меня боится, — затем она переводит свой проницательный взгляд. — Но не вы, Икабод. Вы, кажется, способны справиться со всеми вещами.

Я не хочу спрашивать, что она имеет в виду под «всеми вещами».

Вздергиваю подбородок и смотрю на нее сверху вниз.

— Вы же знаете, что могу.

Она одаривает меня натянутой улыбкой, нисколько меня не пугаясь. Я мог бы быть двухметровым, как всадник, но для такой ведьмы, как она, это не имело бы значения, потому что, несмотря ни на что, ее магия всегда будет сильнее моей.

По крайней мере, пока.

Ее тонкие брови сходятся на переносице, когда она изучает меня проницательным взглядом.

— Вы узнали что-то новое, — осторожно говорит она.

— И что же?

— Научились блокировать свои мысли, — говорит она, постукивая себя по седеющему виску.

Теперь моя улыбка стала искренней.

— Да. Одна вампирша однажды научила меня, как это делается. Я просто не думал, что мне придется использовать это. Она пыталась проделать это, когда подкараулила меня возле наркопритона.

— Вампирша, — кисло произносит она. — Я удивлена, что вы смогли сблизиться с одной из них.

— О, думаю, что смог бы удивить вас многим, — говорю я ей с раздражением в голосе. Сцепляю руки за спиной. — Кажется, вы что-то задумали.

— Да, — говорит она. — Не пройдете ли со мной в кабинет?

Хм. Возможно, Дэниэлс был прав, говоря, что у меня неприятности.

Но у меня нет другого выбора, кроме как последовать за ней. Не думаю, что говорить ей, что мне нужны травы для студента, которого я подстрелил прошлой ночью, было бы хорошей идеей. Кроме того, теперь я хочу знать, что у нее на уме.

Она поворачивается и указывает на собор. Туман скрывает большую его часть, делая острые шпили похожими на гвозди, подвешенные в воздухе.

Мы идем по тропинке, и пока я иду, листья шалфея падают с моих пальцев. После того, как Кэт ушла к своей матери, я оставил Брома в его комнате в общежитии, так как нет необходимости оставлять его под моим присмотром до наступления темноты. Он все еще испытывает некоторый дискомфорт после ранения, и, хотя опиум может помочь, придется удостоиться целебной припаркой.

Ему не нравится, что я о нем забочусь. Все как в нашу первую встречу. Он нуждается и ненавидит это, ненавидит, что именно я делаю это. Он вспыльчивый и сварливый, и у него есть все основания на это. Но не важно, сколько раз он велел мне уйти, я все равно помогу ему вылечиться. В конце концов, это я всадил в него пулю. Это меньшее, что могу сделать.

Я не был в соборе, кроме первого дня, когда приехал в школу, но и тогда я был в кабинете Сестры Маргарет. В самом соборе я был только раз, когда проходил тесты на посвящение, о которых я до сих пор мало что помню.

Но сейчас Леона ведет меня прямо через гигантские железные двери, которые распахиваются перед нами с тяжелым скрипом, чему способствует только магия, и направляется мимо нескольких кабинетов.

Воспоминания об испытаниях возвращаются, обрушиваясь на меня, как снег. Или, возможно, как пепел. Я помню, как горели свечи, мерцая, словно учащенное сердцебиение, и выбрасывая сажу в воздух. Статуи, которые я вижу сейчас, стоящие у стен, тогда казались больше. Помню, я подумал, что у них есть глаза, хотя сейчас они просто пустые и неподвижные. Витражи отбрасывали множество цветов на каменный пол, хотя мой тест проходил ночью. Сейчас цвета приглушены из-за тумана.

— Я полагаю, вы вспоминаете, — говорит она, оглядываясь на меня через плечо, когда мы идем по центру прохода. По обе стороны от нас несколько рядов церковных скамей, а дальше большое пустое пространство. Мои шаги отдаются громким эхом, когда мы идем, но ее шагов совсем не слышно.

Здесь сыро, и я не могу унять дрожь под шерстяным пальто, как будто тут холоднее, чем снаружи, и пахнет горячим воском, ладаном и влажной землей.

Наконец мы подходим к алтарю, сделанному из костей, с перьями, свечами и куриными лапками, разложенными на деревянном столе, и она манит меня пальцем, чтобы я следовал за ней, хотя понятия не имею, куда идти.

Но мы заходим за алтарь, и там я вижу дверь и ступени, ведущие в хорошо освещенный подвал.

На мгновение меня охватывает страх, когда я вспоминаю фрагмент своего сна. Я был в подвале, рядом с Леоной, и внезапно мое нутро словно кричит мне не следовать за ней, что это ловушка.

Мы все мухи в паутине.

Но мои ноги продолжают двигаться благодаря любопытству, и я спускаюсь по ступенькам, пригибаясь на ходу.

— Простите за низкие потолки, мистер Крейн, — отмечает она. — Тогда люди были ниже ростом.

— Я к этому привык, — говорю я ей, с облегчением видя, что пространство под собором представляет собой всего лишь короткий, выложенный камнем проход, освещенный факелами, с двумя дверьми напротив друг друга, на одной из которых выгравированы «Сестра Леона Ван Тассел», а на другой — «Сестра Ана Ван Тассел».

Она открывает дверь, которая издает зловещий скрип, и мы заходим внутрь. По мановению ее руки в комнате зажигаются все свечи, как и камин в углу.

— Присаживайтесь, — говорит она, занимая свое место за столом из тикового дерева.

Я сажусь на старый бархатный стул напротив нее, моя фигура слишком высока для этого, мои длинные ноги неловко расставлены.

— Почему такое чувство, что меня вот-вот уволят? — спрашиваю я, надеясь, что это звучит как шутка.

Но, судя по сдержанной улыбке на лице Леоны, не думаю, что удачная.

— Не совсем, Икабод, — говорит она, складывая руки на столе. — Или, зависит от того, что вы скажете на обвинения.

Мои брови поднимаются, а желудок сжимается.

— Обвинения?

— Да, — резко отвечает она. — До моего сведения дошло, что у вас сексуальные отношения с одной из студенток. С Катриной Ван Тассел.

Полагаю, я должен испытывать облегчение, что она не сказала «с двумя студентами».

— А что, нельзя было?

Она моргает, глядя на меня.

— Прошу прощения?

Я развожу руками, защищаясь.

— Я не знал, что это запрещено. Не помню, чтобы видел здесь какие-либо правила, касающиеся отношений между учителем и учеником.

— Это само собой разумеющееся, мистер Крейн, — предостерегает она меня.

— Понятно, — говорю я. — Что ж, тогда простите, я не знал.

Она бросает на меня презрительный взгляд.

— Вы правда ждете, что я поверю… о, не важно. Вы должны немедленно прекратить отношения.

— Или?

— Или я вас уволю.

Я прищуриваюсь, изучая ее. В данный момент она выглядит относительно нормально. Странно нестареющая, но не лишенная привлекательности пожилая женщина, но время от времени ее лицо меняется, как будто чем больше она злится, тем больше теряет своей магии. Она что-то скрывает.

Она скрывает свое настоящее лицо.

Я на мгновение закрываю глаза, отказываясь давать волю своему воображению, как это обычно бывает. Последнее, что мне нужно, — это начать представлять, как она могла бы выглядеть на самом деле.

— Могу я задать вам вопрос? — говорю я, открывая глаза и осмеливаясь еще раз взглянуть на нее.

— Какой? — спрашивает она с усталым вздохом.

— Сколько вам лет?

Ее заостренный подбородок вздергивается.

— Не думаю, что это уместный вопрос, — говорит она надменным тоном.

— Я не хочу вас обидеть, мне просто любопытно. Вы молодо выглядите.

— Что ж, приму за комплимент, — говорит она, складывая руки, и на мгновение кажется, что у нее появились лишние костяшки пальцев. — Но я достаточно взрослая, чтобы управлять школой, и делать это хорошо. А это значит, что нужно установить закон, когда речь заходит о таких учителях-нарушителях, как вы.

— Сто лет? — продолжаю я. — Двести?

Она издает отрывистый смешок.

— Мистер Крейн, я не бессмертна.

Я наклоняюсь вперед на стуле, упираюсь локтями в бедра и смотрю ей прямо в глаза.

— Нет. Но вы бы очень этого хотели.

Она выпрямляет спину.

— Разве не все этого хотят?

— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Я не хочу. Я общался с вампиром. Ему пришлось наблюдать, как умирает его любовь, а он мог только жить, тоскуя по ней. Никому бы такого не пожелал.

Леона наклоняет голову, изучая меня. Я ненавижу ощущение ее взгляда на своей коже, словно жужжащие мухи садятся и взлетают, а ты не успеваешь их прихлопнуть.

— Я вам не верю, — предполагает она. — Вы слишком любопытны, чтобы просто подчиниться и умереть. Вы хотите знать, что везде происходит? Вы хотите наблюдать за тем, что происходит с миром. Но я могу рассказать вам, мистер Крейн. Этот мир горит. В конце концов, мир сгорит, и все, что останется, — пепел… и мы, ведьмы.

Я пристально смотрю на нее мгновение, потом хлопаю себя по колену.

— Я буду придерживаться своего мнения.

Она одаривает меня ядовитой усмешкой.

— Хорошо, мистер Крейн. Вам повезло, что бессмертие все равно никогда не выпадет на вашу долю. Вам суждено умереть, как и всем остальным.

У меня мурашки бегут по коже. Я решаюсь.

— Кто такой Горуун?

Ее тело напрягается.

— Простите?

— Горуун, — повторяю я с улыбкой. — Я слышал, как здесь упоминали это имя. Пытался найти информацию о нем в библиотеке, но ничего не смог найти, — что является полуправдой. Сегодня у меня не было времени провести какие-либо исследования, но я решил, что все равно лучше услышать это от нее и посмотреть, совпадет ли это с тем, что я узнаю в будущем.

Какое-то мгновение она непонимающе смотрит на меня, и я чувствую, как у меня покалывает в виске, словно она пытается прочесть мои мысли. Продолжаю упорно блокировать ее. Даже не вздрагиваю.

— Я не… — начинает она. Затем прочищает горло и бросает на меня суровый взгляд. — Я упоминала о Горууне в тот вечер, когда мы впервые встретились.

Все встает на свои места. Я понял, что где-то это слышал, как только Бром упомянул имя.

— Горуун послал меня на эту землю не для того, чтобы я сидел смирно, — тихо говорю я.

— Это правда, — говорит Леона. — Все еще.

Я пристально смотрю на нее.

— Значит, Горуун… бог?

Она поджимает тонкие губы, задумчиво глядя в потолок.

— Горуун… божественен. Но не бог. Он божество нашего шабаша. Так что, бог, если хотите так называть.

Я думаю, он больше схож с демоном.

— И вы верите, что божество вашего ковена имеет какое-то отношение ко мне?

— О, он имеет какое-то отношение ко всем, кто встречается мне на пути, — весело говорит она. — Эта школа как паутина.

Я с трудом сглатываю, впиваясь ногтями в колено.

— И мы здесь просто мухи?

— Вам не обязательно быть мухой, Икабод, — говорит она. — Вместо этого можете быть пауком. Ваши длинные ноги, черные волосы, мрачная натура — я думаю, вы были бы очень подходящим паукообразным, согласны?

— У меня не мрачная натура, — говорю я, жалея, что это звучит так оборонительно.

— Еще какая, — говорит она. Следует пауза, настолько тяжелая, что заполняет всю комнату. — Я знаю, что вы убили свою жену.

Я скалю зубы на нее, от гнева сжимаю руки в кулаки.

— Это был несчастный случай. Вы знаете это.

— Правда? — спрашивает она. — Или вы столько раз повторяли это себе, что сами поверили? У вас были отношения с мужчиной, с которым у нее был роман. Она застукала вас. Угрожала развестись, рассказать в школе, но вы не могли этого допустить и убили ее.

Я зажмуриваюсь, отгоняя воспоминания.

— Нет, нет, нет.

— Вы убили ее и заставили этого человека, как там его звали? В свидетельских показаниях говорится, что это был Рэй. Вы заставили его прикрыть вас, сказать полиции, что это был несчастный случай. Вы его шантажировали.

Мое сердце так сильно бьется, что я не могу даже думать.

— Что бы почувствовала Катрина, если бы узнала, что ее любовник убил свою жену? — продолжает она.

Я пристально смотрю на нее.

— Ей было бы все равно, потому что я бы сказал правду, я собирался сказать ей правду.

— Нет, это не так, — говорит она. — Вы бы не стали рисковать. Бывают несчастные случаи, да, но вы боитесь, что она все равно узнает правду, возможно, залезет вам в голову или просто посмотрит на вас. Вы так хорошо переносите чувство вины.

— Это был несчастный случай! — кричу я, опрокидывая стул, когда вскакиваю на ноги. — Это был несчастный случай, это правда, черт побери! — я наклоняюсь над столом и тыкаю пальцем ей в лицо. — Вы пытаетесь вложить в меня ложные воспоминания, я знаю, что вы делаете, колдунья!

Она смотрит на мой палец, такая спокойная, такая уравновешенная, и на одну ужасную секунду мне хочется ткнуть пальцем прямо ей в глаз, вдавить в мозг и заставить ее остановиться, заставить замолчать, черт возьми.

— Эта ярость внутри будет ломать вас, пока вы не столкнетесь с ней лицом к лицу, пока не выпустите ее наружу, — спокойно говорит она. — И вы уже сломленный человек, Икабод. Вы хотите сорваться, но больше всего хотите причинить боль самому себе.

— Катись лесом, — рычу я, разворачиваясь и направляясь к двери.

— Давайте я проясню, — громко говорит она.

Но я больше не хочу слушать. Берусь за ручку и пытаюсь повернуть. Она не открывается. Конечно, я здесь заперт.

Поворачиваюсь к ней лицом, но она уже по другую сторону стола, зависла в нескольких дюймах над полом.

— Это моя школа, — говорит Леона, и я не могу оторвать взгляда от того места, где ее ноги не касаются пола. — Так было и будет всегда. В наших руках больше силы, чем вы можете себе представить за всю свою печальную, озлобленную жизнь. Вы говорите себе, что не хотите расставаться с Кэт, готовы уйти, потому что она того стоит, а в этой школе все равно опасно. Вы, конечно, правы насчет последней части, но вы не уйдете. Потому что не можете. Потому что нужны здесь. Ученики нуждаются в том, чтобы вы учили их, заботились о них, и этого вы хотите больше всего на свете, лишь бы успокоить чувство вины в душе. Вы должны быть здесь, чтобы защитить их, не так ли?

Я пытаюсь сглотнуть, но не могу.

Она продолжает.

— Поэтому не уйдете. Останетесь, будете учить, защищать и оберегать учеников, чтобы искупить свои грехи. А что касается Катрины, вы собирались сказать мне, что порвете с ней, но мы оба знаем, что это ложь. Я скажу вот что: это судьба, Икабод, нечто большее и величественное, чему вы никогда не станете свидетелем. Катрина Ван Тассел принадлежит Брому Бонсу — это начертано на звездах, высечено на земле, сожжено дотла, и если будете мешать, то рискуете своей жизнью.

Мои мышцы напрягаются.

— Вы мне угрожаете? — грубо спрашиваю я.

— Да, — говорит она. — Это угроза. И это не единственная угроза. Если вы не подчинитесь, мы сообщим Катрине, что вы убили свою жену. Не думайте, что вам удастся выкрутиться. Подделать полицейское досье было просто. Мы, сами того не зная, приняли на работу человека, скрывающегося от правосудия, и уверена, всем станет интересно. Однако вы потеряете ее… и отправитесь прямиком в тюрьму.

— Так вот почему вы меня наняли, — медленно произношу я, и мне становится дурно от осознания. — Не потому, что я блестящий учитель, а потому, что у вас было кое-что на меня. То, что вы можете использовать и подчинить своей воле.

Она улыбается и опускается на несколько дюймов, вставая на пол.

— Мы называем это залогом. Так делают успешные компании, чтобы защитить себя. Так что будьте хорошим мальчиком, мистер Крейн, оставайтесь, учите и держитесь подальше от тех, кто вам не предназначен.

В этот момент замок щелкает, и я поворачиваюсь, увидев, как дверь открывается сама по себе.

— Между прочим, вы замечательный учитель, — говорит она, когда я выхожу. — Вы делаете то, что должны. Так что продолжайте в том же духе и не портите все.

Затем дверь за мной захлопывается.

Глава 9

Бром

Настойчивый стук в дверь отвлекает меня от мрачных мыслей. Не знаю, мои это мысли, или чужие.

Встаю и спешу к двери, стук продолжается. Предполагаю, что это Крейн, но надеюсь, что Кэт.

Открываю дверь и вижу Крейна, он занес кулак, чтобы постучать еще раз, его лицо искажено в гримасе, мокрые волосы прилипли к шее.

Я никогда раньше не видел его таким. Преследуемый, сломленный и дикий зверь, мечущийся между хищником и жертвой, и я впервые понимаю, как выгляжу со стороны.

— Крейн? — спрашиваю я, недоумевая, что случилось. — Неужели всадник…

Он врывается в комнату, захлопывая дверь ногой, крепко хватает меня за лицо и целует, прежде чем я успеваю закончить предложение. Поцелуй сочный, влажный и теплый, но в нем нет нежности, и он трахает меня своим языком так, словно полностью принадлежит мне. Моя борода задевает щетину на его лице, и весь он горячий.

На вкус он как дождь.

Мы оба пятимся назад, пока я не оказываюсь прижатым к деревянному платяному шкафу, ручка которого впивается в поясницу, но боль кажется приятной. Он кулаками сжимает мою рубашку, не отпуская, поцелуй углубляется, я стону ему в губы, не в силах сдержаться. Я давно не чувствовал себя таким желанным. Прошлая ночь была наказанием, а эта — нечто совсем другое.

— Ударь меня, — хрипит он, отстраняясь, его глаза полны решимости. — Ударь меня, Эйб.

Я быстро моргаю, услышав свое прежнее прозвище и удивившись странности его просьбы.

— Сэр? — тоже вспоминаю, как называл его.

— Я сказал, ударь меня, черт возьми, — рычит он. — Сделай мне больно.

Я качаю головой, слизывая его вкус со своих губ. Я был полон такой ненависти и злости к нему, но теперь, видя его таким, уязвленным и срывающимся на крик, не могу этого сделать. Смятение, которое я испытывал по отношению к нему, улетучилось.

— Нет, я…

— Я не прошу, а приказываю, — говорит он, хватая меня за горло, разворачивается спиной к шкафу. — Прошлой ночью ты хорошо сопротивлялся.

— Крейн…

— Нужно разозлить тебя? Заставить снова возненавидеть меня? Кажется, у тебя это легко получалось, скользкий ублюдок, — он произносит все это с усмешкой, в его глазах мелькает что-то среднее между безумием и желанием, если бы желание было лихорадкой, от которой ему нужно срочное лечение. — А помнишь, как я трахал твою невесту и заставлял ее кончать, выкрикивая мое имя? Как я заставил ее забыть о твоем существовании? Сказал, что она принадлежит мне и только мне, и она хотела этого, хотела быть со мной, а не с тобой, ты упустил свой гребаный шанс, ты…

Я даю волю чувствам.

Бью его прямо по скуле, костяшки моих пальцев обжигает огнем.

Он ударяется затылком о шкаф.

Затем поднимает голову, его влажные черные волосы падают на лоб, и смотрит так, как пастор Росса, когда молился богу.

— Сделай это еще раз, — мой кулак дрожит, я колеблюсь, а его рука все еще на моем горле. — Сделай это еще раз, или я расскажу, как хлестал ее по заднице, и как доминировал над вагиной этой сладкой ведьмочки, пока та не раскраснелась и опухла от…

Дикая ревность захлестывает меня, и я бью его снова, на этот раз в челюсть, пока не слышу, как лязгают его зубы, и хватка на моем горле ослабевает.

— Крейн, — говорю я, тяжело дыша, костяшки моих пальцев горят, плечо болит от напряжения, и где-то глубоко внутри я чувствую, как в темноте шевелится всадник. — Пожалуйста, не заставляй меня. Я не хочу, чтобы Гессенец выходил наружу. Он может нарушить правила и выйти днем.

Крейн поднимает голову, волосы почти полностью скрывают его затравленные глаза.

— Может быть, этого я заслуживаю. Может быть, этого я хочу.

Я с трудом сглатываю, мне не нравится, как быстро мы поменялись ролями. Я всегда хотел увидеть, как Крейн сорвется, как спадет его маска, узнать, каково это — наказывать его, но не хочу ничего. Не так, как сейчас.

— Я не хочу, — резко говорю. — Не хочу, Крейн. Это небезопасно.

Я знал, что это слово привлечет его внимание.

Он медленно кивает, до него доходят мои слова. Смотрит вниз, а его руки опускаются к моим брюкам, прижимаясь тыльной стороной ладони к моей эрекции, на которую я не обращал внимание.

— Тогда я просто хочу потрахаться, — говорит он низким и хрипловатым голосом, который снова звучит нормально, и когда он смотрит на меня, я вижу, как его зрачки темнеют от вожделения. — Я хочу ебаться. Хочу кончить в тебя и довести тебя до оргазма.

Он сильнее прижимается ко мне, и я задыхаюсь. Глупые стоны, которые я издаю, когда нахожусь с ним, смущают меня, и мои щеки уже покраснели.

— Обожаю этот цвет, — бормочет он, обхватывая меня сзади за шею и собственнически целует, отчего мои пальцы сжимаются в кулаки. — Мой красавчик, — добавляет он, отстраняясь с ухмылкой.

Затем он протягивает руку, хватает за волосы и резко дергает, отчего у меня отвисает челюсть, а член наливается кровью от желания. Это чертовски приятно.

— Да, — шипит он, наклоняясь, чтобы облизать мои открытый рот. — Ох, Бром, я всю твою сперму высосу.

Еще одним рывком, от которого слезятся глаза, он подводит меня к кровати и приказывает раздеться, а затем раздеть его.

Я тороплюсь, трясущимися руками сбрасываю с себя одежду, вытаскивая член, который уже стал таким толстым и набухшим, что малейшее дуновение ветерка доведет меня до оргазма. Когда мы оба уже голые, я открыто смотрю на него. Прошлой ночью я ничего не видел, но сейчас он такой возбужденный и открытый, прямо передо мной.

Крейн похож на бога. Возможно, падший, но все равно гребаный бог. У него худощавое, длинное, но фактурное тело. Кожа бледная, как луна, гладкая, как шелк. Дорожка черных волос, идущая от живота к стоящему члену, который болтается между его мускулистых ног.

Желание пронизывает меня насквозь, заполняет каждую щель и впадинку, пока я не перестаю ясно видеть и здраво мыслить.

Затем Крейн толкает меня, и я оказываюсь на спине, на кровати, и он наваливается на меня, его жар поглощает, и хотя сейчас полдень и серый свет проникает в окно, кажется, что весь мир становится черным и остается только Крейн, как будто он стоит в конце туннеля.

— Можно я стану твоим спасителем? — бормочет он, проводя кончиком своего носа по моему.

Я могу только сглотнуть в ответ, надеясь, что мои глаза скажут остальное.

Но он не единственный, кто нуждается в спасении.

Надеюсь, он это понимает.

Он целует, горячо, глубоко, неистово, у меня перехватывает дыхание. Я протягиваю руку и провожу пальцами по его ключицам, плечам, затем вниз, по твердой поверхности груди и точеным изгибам живота. Я пытаюсь запомнить ощущения, на случай, если это больше не повторится. На случай, если скоро, чертовски скоро, настанет день, когда всадник возьмет верх и я не вернусь.

Этот день настанет, не так ли?

Скоро?

Сколько у меня времени?

— У тебя есть масло? — хрипло спрашивает Крейн, кусая меня за шею и возвращая к реальности. Его зубы причиняют боль, но затем он успокаивает, проводя языком. Теперь я дрожу от желания, твердый, как камень, вся моя кровь прилила к члену, оставляя во мне ощущение пустоты.

— Нет, — разочарованно выдыхаю я, проводя руками по его худым бедрам к толстому члену. В моих руках он ощущается как раскаленное железо, жилистый и твердый, и весь для меня. Я провожу большим пальцем по вздувшейся головке, скользя вдоль щели и размазывая бусинки возбуждения по всей длине. Крейн издает низкий стон, от которого сотрясается кровать, и я становлюсь еще тверже.

— Прикасаешься ко мне без разрешения? — говорит Крейн, хотя дрожь в голосе выдает его непринужденный тон. — Ладно, я разрешаю.

Затем он прижимается ко мне всем телом, от его веса перехватывает дыхание, а затем он отстраняется, я плюю ему в ладонь. Он опускает руку к своему члену, при этом его стояк трется о мой, отчего я прижимаюсь к нему бедрами в отчаянной потребности.

— Открой рот, милый, — говорит он, и я повинуюсь, когда он наклоняет голову и облизывает мои губы, пробуя их на вкус, смакуя, потом прижимается бедрами к моим, потираясь своим членом.

— Черт, — кричу я, закатывая глаза и выгибая спину навстречу ему. Нашего возбуждения и его слюны хватает, чтобы смягчить движения, и боль меня отпускает, я теряюсь в ощущении этого мужчины, который берет от меня то, что хочет, но с заботой.

Может, он и не в состоянии спасти меня, но, по крайней мере, в этот момент он весь мой, а я весь его.

— Боже, ты такой красивый, когда лежишь подо мной, — говорит он хриплым, сдавленным от похоти голосом, от которого у меня кровь стынет в жилах еще сильнее. — Хочу, чтобы ты остался со мной на всю жизнь.

Я ненавижу, что мое сердце бьется сильнее от этих слов, как будто я впервые за несколько лет увидел солнце.

Боль перерастает в удовольствие, когда Крейн начинает двигать бедрами, наши животы напрягаются, мы потеем все сильнее с каждой секундой. Ощущение его тела ни с чем не сравнимо, я тянусь вверх, ногтями оставляю на его лопатках углубления в форме полумесяца, его локти упираются по обе стороны от моих плеч.

Пот начинает капать с него мне на грудь, скапливаясь на животе, кровать скрипит, наше прерывистое дыхание и стоны наполняют пространство маленькой комнаты.

— Сэр, — говорю я, задыхаясь, вспоминая прошлый год.

— М-м-м? — дыхание поверхностное и напряженное, он прижимается влажным от пота лбом к моему.

— Можно мне с тобой? — шепчу я.

«Я хочу кончить», — хочу сказать. Мышцы моих бедер напрягаются, когда я пытаюсь сдержать оргазм. Но это слишком хорошо, слишком приятно.

Вот так, быть с ним.

Слишком прекрасно.

Он отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, его зрачки черные и безумные, самообладание на пределе.

— Да, — шепчет он в ответ.

Он сильно прижимается ко мне бедрами, безудержными толчками, от которых моя спина выгибается дугой, рот раскрывается в хриплом крике, я кончаю. Оргазм — сильный, ядовитый монстр, который вонзает когти в мое тело после долгой му́ки. Член дергается вместе с бьющимися в конвульсиях конечностями, густые струи спермы выплескиваются между нашими животами.

— О, господи, — бормочет Крейн, тяжело дыша, и я знаю его, знаю его тело, знаю, что он не может сдержаться. Теперь он двигается быстрее и жестче, его член смазывается моим горячим семенем, а затем он отклоняет шею назад и кончает, распространяя внутри меня тепло и липкость.

Затем замирает, и его голова утыкается в изгиб моей шеи, и когда он наваливается на меня всем своим весом, я обхватываю его руками за спину и прижимаю к себе. Хочу спросить, что случилось, что произошло сегодня, но не хочу его торопить. Сначала ему нужно выплеснуть эмоции.

Мы просто остаемся лежать, тяжело дыша, наши сердца почти сталкиваются, бешено бьются о грудные клетки. Где-то в глубине души я знаю, что Гессенец все еще там, ждет наступления ночи. Но в данный момент это всего лишь я.

И на этот раз я просто наслаждаюсь.

Никакого стыда.

Никакой ненависти.

Наконец Крейн отстраняется и, протянув руку, убирает волосы с моего лба своими длинными, изящными пальцами, а я уже и забыл, как сильно скучал по такому. По тому, что происходит потом. В этот раз наш секс не был грубым, но, несмотря на это, тишина необходима.

— Я хочу тебя для себя, Бром, — мягко говорит Крейн, его взгляд скользит по моим губам, носу и бровям. — И Кэт тоже, но не очень хочу, чтобы вы были вместе.

У меня в груди все сжимается от собственнического чувства.

— Это не тебе решать.

— Возможно, и нет, — размышляет он, одаривая меня мимолетной улыбкой. — Но это то, чего я хочу.

— Обладать нами обоими, но не делиться.

— Что-то в этом роде.

— Я не удивлен.

— Да, что ж, мне предстоит тяжелая битва, — говорит он с усталым вздохом. Кладет свою длинную ногу на мою, щекоча волосами, и опускает голову рядом с моей на подушку, его тело слишком высокое и крупное, чтобы полностью поместиться на односпальной кровати. — В конце концов, ты золотой мальчик, Бром.

Я фыркаю.

— Они бы так не подумали, если бы знали, что Гессенец все еще во мне. Нашу помолвку с Кэт устроили не из-за меня как личности. Не из-за того, что я вырос в знатной семье, или что родители хотели для меня лучшего, или что они считают меня хорошим, достойным человеком, — когда я признаю это, боль пронзает меня насквозь. — Я вижу, как они смотрят на меня, будто я, черт возьми, даже не существую. Будто я просто отродье. Это сделка, вот и все. Я золотой мальчик для этих ведьм, потому что так диктует некто по имени Горуун.

При этих словах он напрягается.

Я нервно сглатываю.

— Ты выяснил, кто такой Горуун?

Он кивает, облизывая губы.

— Да. Сегодня я узнал много нового, и ничего хорошего.

Я поворачиваю голову, видя его страдальческое выражение и морщинку между черных бровей.

— Неважно. Если не хочешь говорить Кэт, то можешь сказать мне. Я справлюсь. Я тоже должен быть в состоянии защитить ее.

Он пристально смотрит на меня, его губы шевелятся, когда он проводит языком по зубам.

Черт возьми, Крейн, что ты узнал?

— Сегодня Сестра Леона вызвала меня в кабинет, — начинает он, и я не ожидал этого услышать.

— Зачем?

— Из-за того, что я трахнул Кэт, — прямо говорит он. — Она хочет, чтобы я все прекратил.

Неподдельная гордость и чувство собственности вспыхивают во мне, как будто я завоевал девушку на турнире.

— Да, знаю, — говорит он, читая мои мысли. — Неплохая новость для тебя. Но не для меня. Ведь меня могут уволить.

— Что-то подсказывает мне, что ты скорее потеряешь работу, чем Кэт, — неохотно говорю я.

— Ты же знаешь, что я очень преданный, Бром, — признается он. — И очень собственнический, — он делает паузу. — Но хоть я и не собираюсь прекращать, думаю, что стоит сохранить это в секрете и продолжать работать. В этой школе происходит что-то ужасное. Пока ничего не понятно. Но я чувствую, что ученики в опасности.

— Ты чувствуешь или знаешь?

— И то, и другое, — медленно произносит он. — Леона сказала, что я должен защитить их. От чего, не знаю. Но это привело к разговору о Горууне. Который, как выяснилось, является божеством, связанным с их шабашем.

— Божество? — я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, что именно сказала мне Сара, когда я был еще наполовину одержим. — Помоги нам воплотить желания Горууна в жизнь, — тихо повторяю я ее слова. — Помоги нам вступить в новую эру.

— Имеет ли эта новая эра какое-то отношение к концу света? — спрашивает Крейн.

Я широко раскрываю глаза.

— Насколько я знаю, нет. Она лишь сказала, что я должен взять то, что мне причитается, и поехать за ее дочерью. Возможно, я неправильно понял. Возможно, мне не суждено жениться на Кэт из-за этого Горууна.

— Или, может быть, ты должен был сделать так, чтобы она забеременела, — говорит Крейн железным голосом. — А свадьба — это церемония. Не знаю. Но я могу сказать тебе вот что: независимо от того, как скоро мы изгоним из тебя всадника, я все равно не хочу, чтобы ты приближался к ней. Не ради безопасности Кэт, а из-за них. Интересно, почему они этого хотят…

Он прав. Я чертовски ненавижу, что он прав, но это так.

— Я буду осторожен, — говорю ему.

Он хватает меня за лицо и резко, до боли, сжимает челюсть, сверля меня взглядом.

— Ты не должен прикасаться к ней, черт возьми, — рычит он, крепко прижимая меня к себе. — Только для ритуала, только под моим наблюдением. Понял?

Я даже не могу говорить из-за давления его пальцев. Мне удается кивнуть.

Но не произношу обещание вслух.