Легенда о Сигурде и Гудрун

UPPHAF (Начало начал)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

I ANDVARA-GULL (Золото Андвари)

Здесь впервые повествуется о том, как Один и его спутники угодили в ловушку в доме демона Хрейдмара и его сыновей, что жили в мире в обличии людей и животных.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

II SIGNÝ (Сигню)

Рерир был сыном сына Одина. После него правил Вёльсунг, которому Один дал в жены валькирию. Близнецы Сигмунд и Сигню были старшими. Помимо них, у Вёльсунга родилось еще девять сыновей. Сигмунд изо всех людей был первым в доблести, кроме разве его собственных сынов. Сигню была красива, мудра и прозорлива. Ее против желания и вопреки ее недобрым предчувствиям выдали за Сиггейра, короля Гаутланда, чтобы укрепить могущество конунга Вёльсунга. Здесь рассказывается, как промеж гаутов и Вёльсунгов возникла рознь и о том, как убит был Вёльсунг. Десятеро братьев Сигню были скованы по рукам и ногам в лесу, и все они погибли, кроме Сигмунда. Он долго жил в пещере в обличии кузнеца из рода карлов. Сигню же измыслила и исполнила лютую месть.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

III DAUÐI SINFJÖTLA (Смерть Синфьотли)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

IV FŒDDR SIGURÐR (Рождение Сигурда)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

V REGIN (Регин)

Конунг той земли взял Сигрлинн в жены. Сигурд был отдан на воспитание Регину, о котором говорилось выше. Ныне Регин жил в лесу и почитался мудрым во многом прочем, помимо кузнечного дела. Регин подстрекал Сигурда убить Фафнира. Сигурд совершил этот подвиг с помощью своего меча Грама и коня Грани, о котором здесь рассказывается, хотя Регин скрыл от него и то, сколь велика мощь Фафнира, и истинную природу драконьего клада. Здесь также приводятся темные слова Регина, подразумевающие, что истинной причиной смерти змея стал Регин и, следовательно, именно ему должно достаться золото (хотя изрядную его долю он пообещал Сигурду); и притом Регину следует убить убийцу своего брата. Сигурд, полагая, что Регина всего-навсего удручает мысль о причастности к гибели брата, презрительно отмахнулся от его слов. Не прислушался он также и к речам дракона о проклятии, решив, что это всего лишь подсказанная алчностью уловка, дабы уберечь золото даже после смерти его хранителя. Действительно, именно эту цель дракон в первую очередь и преследовал, поведав о проклятии в свой смертный час. Однако ж проклятие быстро дало о себе знать.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

VI BRYNHILDR (Брюнхильд)

Здесь рассказывается о том, как Сигурд разбудил Брюнхильд. Один судил ей не сражаться более в битвах, но выйти замуж; она же дала обет выйти замуж только за величайшего из воинов, за избранника Мира. Сигурд и Брюнхильд в великой радости обручаются, хотя мудрая Брюнхильд провидит, что на пути Сигурда поджидают немалые опасности. Они уезжают вместе, но Брюнхильд из гордости отсылает Сигурда прочь и велит ему вернуться к ней тогда, когда он стяжает славу превыше всех прочих смертных и добудет себе королевство.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

VII GUÐRÚN (Гудрун)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

15

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

VIII SVIKIN BRYNHILDR (Брюнхильд предана)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

IX DEILD (Распря)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

Подзаголовок «Sigurðarkviða en mesta» означает «Самая длинная Песнь о Сигурде»: см. с. 254.

Повсюду в комментариях песнь «Völsungakviða en Nýja» именуется просто «Песнью» или иногда — «Песнью о Вёльсунгах», а «Сага о Вёльсунгах» — «сагой». Название «Эдда» неизменно относится к «Старшей Эдде», или «Песенной Эдде»; труд Снорри Стурлусона именуется «Прозаической Эддой».

Девять частей песни, следующих за «Upphaf», обозначены римскими цифрами, строфы — арабскими: так, «VII.6» означает шестую строфу в части «Gudrún». Комментарии относятся к целым строфам, но не к отдельным строкам; примечания к отдельным строфам предваряются общим пояснением ко всей части.

UPPHAF

Эта прелюдия к «Песни о Вёльсунгах» эхом вторит самой известной эддической песни под названием «Völuspá», «Прорицание вёльвы», в которой вёльва, колдунья или пророчица, повествует о происхождении мира, веке юных богов и изначальной войне, предрекает Рагнарёк, Гибель Богов, а после того — возрождение Земли, что вновь поднимется из водных глубин (см. третью часть стихотворения моего отца под названием «Прорицание вёльвы», приведенного в Приложении В в конце книги).

Однако образный ряд «Прорицания вёльвы» здесь подчинен совершенно новой теме: ибо пророчица возвещает (строфы 13–15), что судьба мира и исход Последней Битвы будут зависеть от присутствия некоего «бессмертного, кто вкусил от смерти и вовек не умрет». Это — Сигурд, «герой-змееборец из рода Одина», он же — «избранник Мира», которого закованные в броню воины ожидают в Вальгалле (строфа 20). Как явствует из пояснительной заметки моего отца (iv), приведенной на с. 67–68, Один надеется, что в Последний День Сигурд сразит величайшего из змеев, Мидгардсорма (см. примечание к строфе 12 ниже), и что благодаря Сигурду «станет возможным создание нового мира».

«Этот мотив особого предназначения Сигурда — домысел современного поэта», — отмечает отец в той же краткой заметке. Ассоциация с собственной мифологией отца представляется мне, как минимум, весьма возможной: ведь в ней Турину Турамбару, убийце великого дракона Глаурунга, тоже отводилась особая судьба, ибо в Последней Битве не кто иной, как он, сразит Темного Властелина Моргота своим черным мечом[18]. Эта загадочная концепция возникает в раннем «Сказании о Турамбаре» (1919 год или еще раньше) и вновь появляется в виде пророчества в текстах «Сильмариллиона» 1930-х гг.: так, в «Квента Нолдоринва» «именно черный меч Турина нанесет Мелько [Морготу] смертельный удар и покончит с ним навеки; так отомщены будут дети Хурина и все люди». Примечательно, что вариант этой концепции обнаруживается в кратком очерке моего отца, написанном уже в конце жизни, в котором говорится, будто Андрет Мудрая из Дома Беора предрекла, что «Турин в Последней Битве восстанет из мертвых и прежде, чем навсегда покинуть Круги Мира, бросит вызов Великому Дракону Моргота, Анкалагону Черному, и нанесет ему смертельный удар». Это удивительное преображение Турина наблюдается также в одной из записей в «Анналах Амана»: в ней говорится, будто огромное созвездие Менельмакар, Небесный Мечник (Орион), — это «знак Турина Турамбара, который явится в мир, и предвестие Последней Битвы, что случится на исходе Дней»[19].

В отсутствие (насколько мне известно) других отцовских текстов, посвященных этой загадочной концепции Сигурда, думаю, что рассуждения о ее немалой значимости, сверх уже сказанного, выходят за пределы редакторской статьи, которые я себе наметил для данной книги.

Один в отцовской интерпретации сохраняет за собою свою древнюю функцию — собирать своих «избранников» в Вальгаллу, дабы они стали ему соратниками в Рагнарёке. В «Песни о Вёльсунгах» он является Сигмунду, отцу Сигурда, и разоружает его в последнем сражении, так, что Сигмунд гибнет (IV.8–11). В скандинавской легенде выражается уверенность, что вероломный, честолюбивый и зловещий Один, который стремится посеять рознь среди родичей, а в последний миг обращается против своих любимцев и сражает тех, кому благоволил, имеет все основания так поступать: ему нужны его люди, его избранники в преддверии дня Рагнарёк (см. комментарий к IX.77–78).

Но из всей прихотливой совокупности представлений об Одине, сложившихся в северной древности и наводящих на мысль о бессчетных слоях меняющейся символики и веры — в произведении отца просматривается бог, сохранивший очень немногое от изощренного, зловещего и таинственного божества исконных сказаний: от бога войны, повелителя валькирий, вызывающего безумие, от посвященного, владыки виселиц, принесшего себя в жертву, от повелителя непристойной магии и вдохновителя поэзии, от оборотня, одноглазого старика, вероломного друга, а в Последний День — жертвы Волка. Он — «отягчен мудростью, несчастья предвидел» («Upphaf» 18). В восприятии моего отца, если говорить о его собственной песни и о его трактовке древней легенды, Один символизирует благоразумие и мудрость наряду со злобой и безрассудством Локи; он более походит на Манвэ из его собственной мифологии; и отец называет и того и другого «Владыкой богов и людей».

1.

Подробнее об этой строфе см. с. 268. Она эхом вторит третьей строфе «Прорицания вёльвы». Цитируя древнеисландский стих в лекции, отец сопровождал его первой строфой из «Upphaf» с небольшими отличиями: в оригинале — «shivering waves», дословно — «трепещущие волны» (вместо «surging waves» — «вздымающиеся волны»), «unraised heaven» — «не воздвигнуто небо» (вместо «unroofed Heaven» — «не крыто сводом Небо»).

11.

В «Младшей Эдде» Снорри сообщается, что Хеймдалль (Heimdallr) — страж или часовой богов (асов); он живет подле Биврёста («трясущейся дороги») — моста-радуги между Асгардом, страной асов, и Мидгардом, миром людей (см. комментарий к строфе 12), и хранит его от каменных великанов. Но в день Рагнарёка (Гибели Богов) по Биврёсту проедут воинства из огненной земли Муспелль — и мост под ними рухнет. Красная полоса радуги — это ярое пламя. Рог Хеймдалля зовется Гьяллархорн, звук его слышен во всех мирах. Он затрубит в него, когда начнется Рагнарёк.

Ясень Иггдрасиль, Мировое Древо, раскинул свои ветви над землей и в небе. Волк Фенрир (поименованный в строфе 13) был посажен богами на цепь; но в день Рагнарёк Фенрир сорвется с цепи и пожрет Одина.

12.

Сурт (Surtr) — могучий огненный демон: с наступлением Рагнарёка явится из огненной страны Муспелль сразиться с богами.

«Змей дремавший» — Мидгардсорм (Miðsgarðsormr), Мировой змей: он, свернувшись кольцом через все моря, опоясывает Мидгард, мир людей. Древнеисландское Miðgarðr соответствует древнеанглийскому Middan-geard, Middan-eard, что, в свою очередь, стоит за более поздней формой Middle-earth — Средиземье.

«Корабль-призрак» — это Нагльфар, он сделан из ногтей мертвецов.

13.

Фрейр (Freyr) — главный бог плодородия, мира и изобилия в Норвегии и Швеции; Фрейя (строфа 17) — его сестра.

«Дракон подводный» — Мировой змей; см. комментарий к строфе 12.

I ANDVARA-GULL (Золото Андвари)

Сюжет части I «Песни о Вёльсунгах» восходит к таким источникам, как «Reginsmál» — «Речи Регина» (она представляет собою не столько песнь, сколько обрывки древних стихов, перемежающихся прозой), отрывок из пересказа легенды о Вёльсунгах в «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона и «Сага о Вёльсунгах». Несколько стихов из «Речей Регина», имеющие отношение к этой части повествования (диалоги между Локи и Андвари и между Локи и Хрейдмаром после того, как выкуп золотом выплачен), там и тут послужили образцом для «Песни», но лишь строки 5–6 строфы 8 являются прямым переводом («Andvari ek heiti, Óinn hét minn faðir», дословно — «Я зовусь Андвари, Оином звался мой отец»).

Во всем прочем, «Andvara-gull» в «Песни» — это совершенно новая поэма. Она намеренно изобилует иносказаниями и аллюзиями; здесь я в сокращенном виде изложу сюжет — так, как он известен из прозаических повествований, поскольку в основе своей обе версии почти не различаются.

Рассказывается, что трое асов — Один, Хёнир и Локи — странствовали по миру и пришли к водопаду под названием Водопады Андвари: Андвари звался карлик, который в образе щуки добывал в нем рыбу (на данный момент Снорри еще ничего о нем не сообщает). В этом месте на берегу реки сидела выдра и ела свежепойманного лосося. Локи бросил камень и убил выдру. Тогда асы взяли лосося и выдру и пошли своим путем, пока не добрались до дома некоего Хрейдмара. Снорри описывает его как состоятельного фермера, весьма сведущего в колдовстве; в саге это просто-напросто богатый и влиятельный человек, в то время как в прозаическом вступлении к этой части «Песни» он назван «демоном».

Асы попросили Хрейдмара приютить их на ночь, говоря, что еды у них с собой достаточно, и показали Хрейдмару свою добычу. А выдра оказалась сыном Хрейдмара по имени Отр: отправляясь на рыбалку, он принимал обличие выдры (имя Отр и древнеисландское otr — «выдра» — это одно и то же слово). Тогда Хрейдмар позвал своих оставшихся сыновей, Фафнира и Регина, те схватили асов, связали их и потребовали, чтобы те выплатили виру, набив шкуру выдры золотом, а также полностью засыпав ее золотом снаружи, чтобы не было видно ни шерстинки.

Здесь прозаические версии расходятся. Согласно Снорри (который до сих пор про Андвари не упоминал), Один послал Локи в Свартальвхейм, страну темных альвов; именно там он отыскал карлика Андвари, который жил «как рыба в воде» и поймал его руками. Напротив, в саге Локи отправляется к Ран, жене морского божества Эгира, и получает от нее сеть, которой она вылавливает утопленников; этой сетью он и поймал карлика Андвари, который в образе щуки ловил рыбу в своем водопаде. Именно этой версии следует мой отец (строфа 7).

Андвари откупился золотом — попытавшись утаить одно-единственное золотое колечко; но Локи заметил кольцо и отобрал и его тоже (строфа 9). Только в версии Снорри говорится, что Андвари молил не отнимать у него кольца, говоря, что с его помощью снова умножит свое богатство, но Локи сказал, что тот не должен оставлять себе ни крупицы золота.

Андвари объявил, что кольцо принесет погибель всем, кто завладеет им, равно как и любой частью золота. Согласно Снорри, «Локи сказал, что это ему по душе, и еще добавил, что это предсказание сбудется, если он сам донесет его до ушей тех, кто возьмет себе кольцо». Тогда Локи вернулся в дом Хрейдмара, и, увидев кольцо, Один возжелал его и отложил в сторону. Шкуру выдры набили золотом Андвари, а потом и засыпали, но Хрейдмар, хорошенько приглядевшись, заметил один волосок от усов и потребовал прикрыть и его тоже. Тогда Один достал кольцо Андвари (Андваранаут, то есть собственность Андвари) и прикрыл волосок. Но когда Один взял свое копье, а Локи — башмаки, и им нечего было больше страшиться, Локи объявил, что проклятие Андвари сбудется. Теперь рассказано (заключает Снорри), почему золото зовется «выкупом за выдру» (otrgjöld) или «выкупом, вынужденным у асов» (nauðgjald ásanna): см. с. 47.

Важное отличие между двумя прозаическими версиями состоит в том, что Снорри начинает свой пересказ легенды о Вёльсунгах с «золота Андвари», в то время как в саге данный эпизод вводится гораздо позже: эту историю рассказывает Регин (сын Хрейдмара) Сигурду перед нападением на дракона. Но хотя отец здесь следует за Снорри, он тем не менее вторит саге, вкладывая в уста Регина краткий пересказ «Золота Андвари» в ходе его беседы с Сигурдом в пятой части песни, причем ряд строк повторяется дословно (см. V. 7–11).

1.

Из всех северных богов Локи наиболее загадочен: древнескандинавская литература изобилует упоминаниями и историями о нем, и охарактеризовать его в двух словах непросто. Но поскольку Локи в этих песнях появляется только здесь и в рассуждениях отца, приведенных на с. 69, будет уместно и достаточно процитировать его описание из «Младшей Эдды» Снорри Стурлусона:

В этой строфе он именуется «легконогий Локи»: в истории о золоте Андвари у Снорри, как уже отмечалось выше, говорится, что после выплаты виры Хрейдмару Один взял свое копье, «а Локи — свои башмаки». В другом месте Снорри пишет о «башмаках, в которых Локи мог бежать по водам и воздуху».

О боге Хёнире в «Песни» говорится только то, что Локи держится по левую руку от Одина, а Хёнир — по правую. В несколько загадочном толковании, приведенном на с. 69 (iv), отец называет спутника Одина, который идет по правую его руку, «безымянной тенью»: но это не может быть никто, кроме Хёнира, — или, по крайней мере, образ к нему восходит. Однако если в скандинавских мифах Локи — постоянное действующее лицо, то о Хёнире сказать практически нечего. Насколько я понимаю, в немногих сохранившихся текстах нет ничего, что бы проливало свет на «безымянную тень», следующую за Одином.

6.

Асгард — мир богов (асов).

7.

Ран — жена морского божества Эгира (см. с. 204).

8.

В оригинале архаичное выражение «I bid thee» означает «я тебе предлагаю». (В русском переводе ему соответствует строка: «Златом выкуплюсь!»)

13–15.

В этих заключительных строфах ссылки на надежду Одина и выбор Одина, разумеется, не имеют параллелей в древнеисландских текстах.

II SIGNÝ (Сигню)

Это стихотворный пересказ отдельных элементов повествования из первых глав «Саги о Вёльсунгах». Никаких древних поэтических текстов, повествующих об этом эпизоде либо ссылающихся на него, не сохранилось, если не считать одной-единственной полустрофы (см. комментарий к строфам 37–39); данная часть «Песни о Вёльсунгах» — своего рода домысел. Это подборка моментов, исполненных драматической силы; многие элементы прозаической саги здесь опущены — в частности, исключены наиболее варварские подробности (см. комментарии к строфам 30–32, 37–39).

Гауты в прозаическом вступлении к этой части — то же, что древнескандинавские Gautar, жившие в Гаутланде (ныне — область в южной Швеции, к югу от великих озер). Само название Gautar исторически тождественно древнеанглийскому Geatas — так назывался народ Беовульфа.

1–2.

Эти две строфы представляют собой крайне сокращенный пересказ первых глав саги, в которых в прозе повествуется о непосредственных предках Вёльсунга: отец, очевидно, счел, что в его замысел они не вписываются.

2.

«Дитя долгожданное»: жена Рерира долгое время оставалась бесплодной.

4.

В саге дерево посреди палаты конунга Вёльсунга именуется Барнсток; утверждается, что это яблоня.

7.

«Пели птицы»: птицы сидели в ветвях великого дерева, что поддерживало своды палаты. Тот же мотив повторяется в строфе 11; см. также III.2.

10.

Конунг Сиггейр и много других гостей прибыли на свадебный пир в чертоги конунга Вёльсунга.

12–13.

В саге старик описан так, что становится ясно, это — Один; но по имени он не назван. В «Песни» он — Гримнир, «Сокрытый под маской»: это одно из имен Одина. В саге оно не фигурирует, но заимствовано из эддической песни «Grímnismál» — «Речи Гримнира».

«Ствол статный» в третьей строке строфы 13 — это ствол дерева Барнсток: в него Один и вонзил свой меч.

14.

«Гаут и Вёльсунг»: дети Вёльсунга и его род зачастую зовутся Völsungar, Вёльсунги, как в названии саги и как в прозаическом вступлении к этой части.

16.

Так зародилась ненависть и Сиггейр обрел мотив для нападения на Вёльсунга и его сыновей, когда те прибыли в Гаутланд как гости конунга (21–23). Ответ Сигмунда привел Сиггейра в ярость, но (цитируя сагу) «так как норов его был такой, что был он большой кознодей, то притворился он, будто это дело ничуть его не заботит»[20].

В оригинале архаичное слово «bade» означает «предложил» (так же, как в «I bid thee» в I.8); «boon» — «просьба».

17–22.

В саге рассказывается, что на следующий день после брачного пира («Легла вчера я / на ложе немилое», 19) Сиггейр внезапно собрался в обратный путь и отбыл вместе с Сигню в Гаутланд, пригласив Вёльсунга и его сыновей приехать в гости в Гаутскую землю три месяца спустя (21). Сигню встретила родичей, когда те высадились на берег, и предупредила о том, что Сиггейр им уготовил (22). Однако, согласно саге, Вёльсунг не послушался Сигню, которая уговаривала его немедленно вернуться обратно в свои земли, и не внял ее просьбе позволить ей остаться со своей семьей и не возвращаться к Сиггейру.

20.

В оригинале архаичное слово «toft» означает «двор, усадьба».

29.

В саге сыновья Вёльсунгов были посажены в колоду в чаще леса; и каждую ночь к ним выходила старая волчиха. На десятый день Сигню послала доверенного слугу к Сигмунду, который единственный еще оставался в живых, и велела, чтобы тот смазал лицо Сигмунда медом и немного положил ему в рот. Когда пришла волчица, она принялась облизывать ему лицо и запустила язык ему в рот; а Сигмунд прикусил его зубами. Волчица принялась яростно тянуть назад, упираясь лапами в колоду, и колода треснула пополам; Сигмунд же так крепко сжал зубы, что вырвал волчице язык с корнем, и она умерла. Согласно саге, «сказывают иные так, будто эта самая волчиха была матерью Сиггейра-конунга, а приняла она такое обличие через свое волшебство и чародейство».

В то время как в саге колода — важный элемент сюжета, в «Песни» о колодах не говорится ни слова — только о кандалах и оковах; волчица «изранена, безъязыка», лежит «у древа разбитого». См. комментарий к строфам 30–32.

30–32.

Этот фрагмент изложен очень сжато; в нем опущены многие детали саги, крайне важные для развития повествования. Так, в саге Сигню отыскала Сигмунда в лесах; как явствует из рассказа, они решили промеж себя, что Сигмунд выкопает себе землянку, а Сигню станет приносить ему все, что нужно. В саге никак не объясняются слова Сигню из «Песни»: «Карла-кузнец, отмыкай двери!» В прозаическом вступлении к этой части (с. 86) говорится: «Он [Сигмунд] долго жил в пещере в обличии кузнеца из рода карлов».

В этой связи любопытно отметить, что в поэме Уильяма Морриса «История Сигурда Вёльсунга» жилище Сигмунда — это однозначно «каменная пещера», которая некогда была «обиталищем гномов». В поэме также говорится (см. комментарий к строфе 29), что по приказу Сиггейра слуги, которые отвели сыновей Вёльсунга в лес, срубили самый огромный дуб, который только смогли отыскать, и приковали пленников к нему «железными оковами»; а когда волчица пришла за Сигмундом, он «разорвал оковы» и умертвил зверя голыми руками.

Сигню родила от Сиггейра двоих сыновей. Когда старшему исполнилось десять лет, она послала его в лес к Сигмунду, чтобы тот был ему в помощь, если Сигмунд попытается отомстить за Вёльсунга. Сигмунд велел мальчику замесить тесто, пока сам он сходит за хворостом, но тот побоялся тронуть мешок с мукой, потому что в нем копошилось что-то живое. Когда Сигмунд рассказал об этом Сигню, она велела брату убить мальчика, потому что тот недостаточно храбр; и Сигмунд так и сделал. На следующий год Сигню послала в лес своего второго сына от Сиггейра; и все случилось точно так же.

После того Сигню поменялась обличиями с колдуньей, и колдунья три ночи спала с Сиггейром в образе Сигню, а Сигню спала с братом. Родившегося у них сына назвали Синфьотли.

33.

О строках 5–6 этой строфы см. комментарий к строфам 35–36.

В оригинале архаичное слово «bast» означает «мягкая и гибкая кора, которую используют для плетения корзин или вместо веревок».

33–34.

В саге Сигмунд подвергает Синфьотли тому же самому испытанию, что и сыновей Сиггейра. По возвращении Сигмунда Синфьотли уже испек хлеб, однако сказал, что в муке шевелилось что-то живое, когда он начал месить тесто. Сигмунд рассмеялся и не велел ему есть испеченный хлеб, «потому что ты замесил в него самую ядовитую змею». О том, что Синфьотли принес Сигмунду меч, в саге не говорится (см. комментарии к строфам 37–39).

35–36.

В саге длинный отрывок посвящен лютому разбою Сигмунда и Синфьотли в лесу, где те стали волками-оборотнями. Важная подробность: Сигмунд считал, что Синфьотли — сын Сигню и Сиггейра (ср. строфу 33: «Отрок, обликом / не в отца ты удался!») и унаследовал храбрость и силу Вёльсунгов и злое сердце отца.

37–39.

В саге Сигмунд и Синфьотли вошли в дом Сиггейра и спрятались за бочками с элем в сенях. Двое маленьких детей Сиггейра и Сигню играли с золотыми кольцами: катали их по полу и бегали за ними по палате. Одно кольцо выкатилось в сени, где сидели Сигмунд с Синфьотли. Один из детей выскочил за кольцом и «видит, сидят два человека, огромных и грозных, и шлемы у них нахлобучены, и брони блестят». Мальчик побежал назад и все рассказал отцу.

Сигню, услышав это, вывела детей в сени и приказала Сигмунду и Синфьотли убить их, раз дети выдали их убежище. Сигмунд сказал, что не станет убивать ее детей, пусть даже они его и предали, но жестокий Синфьотли, не смутившись, убил обоих детей и швырнул их тела в палату. Когда обоих наконец схватили, Сиггейр велел насыпать огромный погребальный курган из камней и дерна, а посреди кургана поставили огромную каменную плиту так, чтобы Сигмунд и Синфьотли находились по обе стороны плиты, но могли слышать друг друга. Но прежде чем курган засыпали, Сигню бросила к Синфьотли охапку соломы, в которой было мясо. В темноте кургана Синфьотли обнаружил, что в мясо засунут меч Сигмунда; этим мечом они сумели перепилить плиту.

Я уже говорил, что древних поэтических текстов с изложением этой легенды не сохранилось, кроме одной полустрофы. Ее-то и цитирует автор саги в данном эпизоде:

«Они режут с силой громадную плиту, Сигмунд и Синфьотли, с помощью меча».

Когда они выбрались из кургана, была ночь и все спали; они натаскали дров и подожгли палату.

40–41.

В саге именно теперь, когда Сигмунд позвал Сигню выходить, она открыла правду о Синфьотли. Это, вне сомнения, подразумевается в строфе 41 «Песни»: «Сын — Синфьотли, Сигмунд — отец ему!» Согласно саге, в своих последних словах, прежде чем она бросилась в огонь, Сигню объявила: столь много учинила она для мести за Вёльсунга, что дольше ей жить не под силу.

III DAUÐI SINFJÖTLA (Смерть Синфьотли)

В саге здесь, после рассказа о смерти Сигню и Сиггейра, вставлена история Хельги Убийцы Хундинга: изначально это был независимый персонаж и в легенду о Вёльсунгах вошел, став сыном Сигмунда и Боргхильд (в этой части «Песни» она именуется просто «королевой»). Здесь сага следует за эддическими «Песнями о Хельги»; но в своей поэме отец полностью исключил это добавление: Хельги в ней не упомянут вовсе.

Источниками для этой части «Песни» послужили сага и короткий прозаический фрагмент «Эдды» под названием «Frá dauða Sinfjötla» («О смерти Синфьотли»): его, по-видимому, написал составитель Королевского кодекса, в отсутствие какого бы то ни было стихотворного текста, дабы завершить историю Сигмунда и Синфьотли. Между «Песней» и древними текстами значимых расхождений нет.

1–2.

В саге Сигмунд, вернувшись в родную землю, прогнал узурпатора, утвердившегося там.

3.

«Гримнира дар»: см. II.12–13 и комментарий.

4.

В «Frá dauða Sinfjötla» и в саге королева Сигмунда зовется Боргхильд; в «Песни» она по имени не названа (возможно, потому, что отец решил, будто имя «Боргхильд» изначально в легенде отсутствовало и вошло в нее только в связи со вставкой о Хельги). О том, что ее захватили в плен в ходе войны, в источниках не говорится.

6.

В обоих источниках Синфьотли убил не отца, а брата Боргхильд: они соперничали за одну и ту же женщину. В саге говорится, что Боргхильд желала изгнать Синфьотли из страны, и, хотя Сигмунд на это не согласился, он предложил жене заплатить за ее брата богатую виру. Именно на тризне по брату Боргхильд убила Синфьотли.

7.

В саге, в эпизоде с выпеканием хлеба (когда Синфьотли замесил в тесто ядовитую змею, см. комментарии к II. 33–34) говорится, что Сигмунду яд не вредил вообще, а Синфьотли — только при попадании на кожу. То же самое говорится в «Frá dauða Sinfjötla» и в «Младшей Эдде».

9–10.

В обоих источниках, когда Боргхильд в третий раз поднесла пасынку напиток, Сигмунд сказал Синфьотли: «Láttu grön sía, sonr» («Процеди его через бороду, сын мой»[21]). К тому времени Сигмунд был сильно пьян, говорится в саге, «вот почему он так сказал».

12.

Лодочником был Один (стихи с его описанием в несколько видоизмененном виде повторяются в IV.8). В древних источниках этого не сказано. В текстах лодочник предложил переправить Сигмунда через фьорд, но челнок был слишком мал, чтобы перевезти и Сигмунда, и труп Синфьотли, так что сперва погрузили тело. Сигмунд пошел по берегу фьорда, но челнок исчез. В саге говорится, что Боргхильд прогнали, и она вскорости умерла.

13.

В оригинале значится «in Valhöllu»: окончание древнеисландского дательного падежа сохранено из соображений метрики.

IV FŒDDR SIGURÐR (Рождение Сигурда)

После изгнания Боргхильд Сигмунд взял себе другую жену, гораздо моложе себя (IV.2): она и стала матерью Сигурда. В саге и в «Frá dauða Sinfjötla» ее зовут Хьордис, она — дочь Эулими-конунга; в «Песни» она зовется Сигрлинн. Это различие основано на гипотезе о том, что имел место перенос имен: изначально в скандинавских легендах имя Хьордис носила мать Хельги (см. комментарии к III), в то время как Сигрлинн была женой Сигмунда и матерью Сигурда. В результате этого переноса Сигрлинн стала матерью Хельги (именно в этой роли она фигурирует в эддической песни «Helgakviða Hjörvarðssonar», то есть «Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда»), а Хьордис стала матерью Сигурда. В германском эпосе «Песнь о нибелунгах», сочиненном приблизительно в начале XIII века, Зиглинда (Сигрлинн) — это жена короля Зигмунда и мать Зигфрида (Сигурда).

В этой части «Песни» изложение событий изменено и сокращено в сравнении с сагой (соответствующего ей стихотворного переложения в «Эдде» нет). В саге Люнгви-конунг соперничал с Сигмундом за руку Хьордис, но Хьордис его отвергла. Именно Люнгви, а не семеро женихов, «сынов королевских», как в «Песни» (строфы 3 и 5), с большим войском пошел войной на Сигмунда в его собственной земле.

Хьордис отвезли в лес с одной служанкой; на протяжении свирепой битвы она оставалась там. В саге, так же как и в «Песни» (строфы 8–9), на поле явился Один, и меч Сигмунда («Гримнира дар», строфа 5) сломался о занесенное копье бога, и Сигмунд был убит (о значении вмешательства Одина см. комментарии к части «Upphaf», с. 200–201).

Так же как и в «Песни», в саге Хьордис (Сигрлинн) отыскала Сигмунда смертельно раненым на поле битвы. Сигмунд заговорил с нею и сказал, что надежды на исцеление нет и сам он того не хочет, раз Один призвал его (строфа 11). Поведал он также и о Сигурде — ее нерожденном сыне, и велел сохранить обломки меча, который со временем будет откован заново.

Сразу после смерти Сигмунда к берегу подошли новые корабли, ведомые, согласно саге, Алфом, сыном Хьялпрека, конунга из Дании (строфа 14 «Песни», где новоприбывшие не названы). Завидев их, Хьордис велела служанке поменяться с нею платьем и назваться дочерью конунга. По возвращении Алфа с переодетыми женщинами на родину, обман был раскрыт. Алф пообещал жениться на Хьордис после того, как родится ее ребенок. Вот так случилось, что Сигурд был воспитан в доме Хьялпрека-конунга. В «Песни» примечательная история с переодеванием Сигрлинн (Хьордис) сводится к строкам: «Жена Сигмунда / жалкой рабыней / плыла, печальная, / по пенному морю».

11.

В оригинале архаичное слово «wanhope» означает «отчаяние».

13.

В саге Сигмунд нарекает меч, который скуют из обломков, именем Грам (Gramr). О нем пойдет речь в следующей части «Песни», V.18.

V REGIN (Регин)

Источником для сюжета в этой части «Песни» явилась не только «Сага о Вёльсунгах», но еще и песни «Эдды», на которых основывалась сага: заключительная часть «Речей Регина» (см. комментарии к части I, с. 202–203) и «Речи Фафнира». Также эта история вкратце излагается Снорри Стурлусоном в «Младшей Эдде»: с ее помощью Снорри объясняет, почему «золото» именуется в поэзии «логовом Фафнира» либо «ношей Грани».

В том, что касается сюжетно-тематического плана, в этой части «Песни» нет практически ничего, что бы не присутствовало в источниках. Местами (в частности, в диалоге между Сигурдом и Регином после смерти Фафнира) воспроизводится общий смысл и тон стихов из «Речей Фафнира»; однако если близкое совпадение и наблюдается, то лишь от случая к случаю.

Легенда о «золоте Андвари», пересказанная в части I «Песни», завершается уходом асов из дома Хрейдмара после выплаты выкупа за его сына Отра. В комментарии к этой части (с. 205) я отметил, что Снорри Стурлусон свою версию легенды о Вёльсунгах начинает с «золота Андвари», в то время как в саге этот эпизод возникает гораздо позже: сам Регин, сын Хрейдмара, рассказывает о нем Сигурду перед нападением на дракона. В этой части «Песни» нужный момент и наступает.

Поведав о том, что Сигурд рос в доме конунга Хьялпрека, сага больше ничего не сообщает сверх того, что Регин стал воспитателем Сигурда и обучил его многим искусствам, в том числе знанию рун и разным языкам (см. строфу 2). Напротив, Снорри продолжает историю Хрейдмара и золота Андвари дальше того момента, на котором отец остановился в конце части I «Песни».

«Что еще можно поведать о том золоте?» — пишет Снорри и рассказывает, что было дальше. Хрейдмар взял золото, но два его других сына, Фафнир и Регин, потребовали себе часть виры за брата. Но Хрейдмар не уступал им ни крупицы («Лишь мне ведать вечно / червонными кольцами», I.15). Тогда Фафнир с Регином убили отца. Регин потребовал, чтобы Фафнир разделил с ним сокровище поровну, но Фафнир ответил, что тому не бывать, раз уж он сгубил отца ради этого золота, и велел Регину убираться прочь или и его тоже постигнет судьба Хрейдмара.

Тогда Фафнир взял шлем Хрейдмара и надел его на себя — шлем, что называется œgishjálmr, шлем-страшилище: все живое его пугается. Фафнир поднялся на Гнитахейди, устроил себе там логово, и превратился в дракона, и улегся на золото (как Глаурунг в Нарготронде). Регин бежал прочь, пришел к конунгу Хьялпреку и нанялся к нему кузнецом; Сигурд же стал его воспитанником.

Поведав историю происхождения клада, Снорри продолжает рассказ о взаимоотношениях Регина с Сигурдом и об убийстве Фафнира. Этому эпизоду и посвящена настоящая часть «Песни»; однако, прежде чем перейти к нему, как отмечалось выше (см. с. 204–205), отец, придерживаясь саги, вводит здесь историю золота Андвари (или, в случае «Песни» правильнее будет сказать, пересказывает заново), вкладывая ее в уста Регина как ответ на властный вопрос Сигурда, почему тот подстрекает его убить Фафнира. Во второй раз стихотворные строки характерным образом повторяются или перекликаются (ср. I.2–6, 9 и V.7–11), но асы уже не упоминаются, а вместо Локи убийство совершает «разбойник рьяный рукой безжалостной» (8). Однако в V.12–14 в историю Регина включены убийство Хрейдмара (Фафниром; о причастности к нему Регина не упоминается ни в саге, ни в «Песни»), распря между сыновьями и превращение Фафнира в дракона «на Гнитахейди».

Один из важных сюжетообразующих элементов саги в этой части «Песни» целиком и полностью отсутствует. После создания меча Грама и обретения коня Грани Сигурд объявил Регину, что не станет нападать на Фафнира, пока не отомстит за отца; он выступил в поход с большим войском и флотом и в кровопролитной битве убил конунга Люнгви. Однако некая версия истории о мести Сигурда появляется в «Песни» на более позднем этапе повествования (VII.24–29).

14.

Гнитахейди (Gnitaheiði): на древнеисландском это название звучит как Гнитахейд (Gnitaheiðr), где второй элемент — это древнеисландское heiðr — «пустошь». Топоним англизируется разными способами — как «Гнитахейд» (Gnitaheid), «Гнитахейт» (Gnitaheith) или «Гнитахит» (Gnitaheath). В отцовских поэмах это название возникает несколько раз, и всегда в варианте: «на Гнитахейди». Возможно, отец сохранил окончание дательного падежа, либо использовал форму из современного исландского языка, то есть heiði.

17–18.

Сигурд сломал два клинка, ударив ими о наковальню; после чего, согласно саге, отправился к матери, спросил, в самом ли деле Сигмунд доверил ей осколки своего меча, и мать отдала их сыну. Об имени «Грам» (Gramr) см. комментарий к IV.13.

20.

И Снорри Стурлусон, и сага упоминают о том, как Сигурд испытал остроту Грама: бросил в реку комок шерсти против течения, подставил лезвие и разрезал его пополам. Но только в «Песни» река названа Рейном (по-исландски — Rín).

В оригинале использовано слово «sheer» в значении «прозрачный».

21.

В оригинале использован архаичный оборот «now rede me» — «теперь дай мне совет».

22–24.

Рассказ о том, как Сигурд обзавелся своим серым скакуном Грани (который очень часто упоминается в эддических песнях), содержится только в саге. Старик здесь снова — Один (с его описанием здесь сравните II.12, III.12, IV.8).

Название Бусилтарн (Busiltarn) взято из саги; его исландская форма — Бусилтьорн (Busiltjörn); именно ее отец поначалу вписал в рукопись «Песни», а позже исправил карандашом. Английское слово tarn («маленькое озеро»), восходит к исландскому слову; но в саге Бусилтарн — это река, точно так же, как и в «Песни».

Слейпнир — имя восьминогого коня Одина.

25.

Ганд: конь Регина нигде более не назван; должно быть, это имя восходит к древнеисландскому слову gandr (оно же содержится в имени «Гандалв»). Его исходный или первичный смысл не вполне ясен, но оно имеет отношение к чародейству и магии — применительно как к живым существам, так и к предметам, и в частности к посоху, используемому в колдовстве; также слово употребляется по отношению к волкам. Слово gandreið используется для обозначения ночного выезда ведьм.

В лекции, посвященной тексту «Речи Фафнира», отец отмечал огромную высоту утеса, с которого пил Фафнир, как интересную деталь саги, в «Песни» опущенную, потому что Сигурд таким образом «впервые понял, что ему предстоит».

26.

«Долго ждал он»: т. е. Сигурд. В прозаическом предисловии к «Речам Фафнира» в Королевском кодексе, равно как и в саге, и в кратком пересказе Снорри Стурлусона, Сигурд вырыл яму на тропе, по которой проползал дракон на пути к водопою (про «ямину» / «выемку» в строфах 26–27, 29 не говорится, будто ее выкопал Сигурд). В саге некий старик (Один) пришел к Сигурду, пока тот рыл яму, и посоветовал выкопать побольше канав для оттока драконьей крови. На этот счет отец отмечал в лекции:

Отец считал, что изначально яма предназначалась для того, чтобы оградить Сигурда от огненной волны, что пронеслась над его головой (ср. 27, строки 1–3).

30.

В «Речах Фафнира», пересказанных в саге, Сигурд, в ответ на вопрос Фафнира, отвечает, что его называют «göfugt dýr», то есть «благородный зверь»; а прозаическая вставка в этом месте Королевского кодекса поясняет: «Сигурд сокрыл свое имя, потому что в древние времена верили, будто слово умирающего обладает великой силой, если он проклинает своего врага, называя его по имени». Мой отец отметил, что это примечание «вне всякого сомнения, абсолютно уместно для изначального автора песни, чья аудитория наверняка в достаточной степени принадлежала “древним временам”, чтобы не нуждаться в пояснении!» Он также пишет, что «загадочные слова “göfugt dýr”, вероятно, намеренно темны и даже бессмысленны», хотя не исключено, что это «своего рода загадка для понятия “человек”».

33.

В оригинале использовано архаичное слово «glamoured» — «заклятый, заколдованный».

34.

Слова Сигурда в этой строфе относятся к œgishjálmr — «шлему-страшилищу»: сперва им владел Хрейдмар, а впоследствии его забрал и стал носить Фафнир: см. с. 220 и строфа 14. При словах: «Так шел бы в Хель он!» — Фафнир умирает.

36–41.

Мой отец рассказал о том, что «подразумевают» «темные слова» Регина, в своем предисловии к этой части «Песни». В лекционных конспектах (они набросаны карандашом в большой спешке и местами неразборчивы) отец подробно рассматривает, как на материале этого эпизода соотносятся сага и «Речи Фафнира», пытаясь выяснить не только как именно автор саги изменил и сократил стихотворный текст, но также почему он это сделал. Я привожу здесь, с небольшими редакторскими поправками, часть этого рассуждения как наглядную иллюстрацию отцовского критического подхода к такого рода проблемам в «Эдде».

Отец начинает с краткого пересказа диалога Регина и Сигурда после смерти Фафнира в саге (в скобках я даю ссылки на строфы и строки «Песни»).

После гибели Фафнира Регин пришел к Сигурду и сказал: «Ты одержал великую победу и тем самым прославился в веках» [35, 1–4]. Затем Регином внезапно овладевает беспокойство, настоящее или притворное — «вот стоит Регин и глядит в землю», и он взволнованно говорит: «Брата моего ты убил, и вряд ли я непричастен к этому делу» [36, 5–8]. Сигурд вытирает меч о траву и просто отвечает: «Далеко ушел ты, когда я испытал этот меч» (подразумевая тем самым «ты к делу непричастен!») [37, 1–4].

Регин возражает, ссылаясь на то, что не кто иной, как он, сковал меч [37, 5]; Сигурд отвечает: «В бою храброе сердце лучше острого меча» [38, 3–4].

Регин этих слов не опровергает, но «весьма взволнованно» снова повторяет почти дословно: «Ты убил моего брата…» Затем Регин вырезал у дракона сердце, испил драконьей крови и попросил Сигурда об одной услуге (объяснения чему не дается): чтобы тот изжарил для него сердце.

Повтор слов Регина «Брата моего ты убил, и вряд ли я непричастен к этому делу» в «Речах Фафнира» отсутствует. Имеем ли мы дело с художественным приемом или это просто случайность, возникшая в результате либо некоторой путаницы в первоисточнике, которым пользовался автор саги, либо в ходе передачи саги от поколения к поколению? Возможно, повтор преднамерен; возможно, что и не так плох. Автор саги создает портрет Регина, который уже замыслил избавиться от Сигурда и словно бы пытается оправдаться перед самим собою. Сигурд с презрением освобождает его от всякой ответственности, и Регин довольствуется просто-напросто повтором — он твердо держится своего раскаяния и своего «Брата моего ты убил» (то есть мести).

После таких слов Сигурду уже не нужны igður [птицы, голоса которых он стал понимать, см. 41, 8 и 43, 1–3]. То, что от брата убитого тобой человека не приходится ждать добра, в Скандинавии усваивается с молоком матери, и уж безусловно — на коленях отца, тем более если отец сделал все возможное, дабы преподать тебе этот урок.

Любопытно, что никаких объяснений тому, почему сердце должен изжарить именно Сигурд, не дается. На самом деле, разумеется, Сигурду нужно приготовить сердце только для того, чтобы услышать птиц. В «Речах Фафнира» приводится не сверхубедительное, но достаточное обоснование: «ek mun sofa ganga» [«я пойду спать»] (предположительно, драконья кровь оказалась крепким питьем) [39, 5–8 и 40]. Сейчас невозможно утверждать доподлинно, не было ли здесь причины более веской, связанной с пережитком очень древнего поверья, будто, вкусив чьей-то плоти и испив крови (особенно недруга), приобретаешь мудрость и могущество убитого [40, 5–8; 46, 1–4].

Стоит отметить, что, согласно Снорри Стурлусону, Регин нарочно потребовал от Сигурда в качестве условия примирения за убийство Фафнира изжарить драконье сердце на огне.

39.

Ридил (Ridil): древнеисл. Riðill, меч Регина; Снорри называет его Ревиль (Refill).

42–44.

В «Речах Фафнира» содержится семь строф, в прозаическом примечании-связке приписанных птицам (птицы названы словом igður, значение которого неясно): птицы щебечут в чаще, а Сигурд, после того как кровь драконьего сердца попала ему на язык, внезапно обрел способность понимать их голоса. Но в этих строфах использованы два разных размера. Песнь «Речи Фафнира» написана не размером форнюрдислаг (размер большинства эддических песней), но размером льодахатт. В нем строфа распадается на две части, в каждой из которых содержится по три строки: из них третья строка в каждой из двух частей обычно содержит в себе три ударных элемента и двойную (или тройную) аллитерацию внутри себя самой. Только три из этих «птичьих стихов» написаны льодахаттом; остальные — форнюрдислагом; и мой отец подробно и убедительно доказывал, что стихи в размере форнюрдислаг заимствованы из другой песни (см. комментарий к 49–54).

Три строфы в размере льодахатт, утверждал отец, произносятся двумя птицами, и в них присутствуют два ключевых мотива: повторяются образы золота, страха предательства — и снова золото. Такова основа для трех строф в «Песни» (хотя предположение о том, что Сигурду следует самому съесть сердце Фафнира, в 42, 5–6 перенесено из другого стиха); но, как ни странно, написаны они размером льодахатт и, по всей видимости, выделяются как инородная вставка, поскольку «Песня» написана форнюрдислагом.

В качестве иллюстрации этой формы — так, как она представлена в древнеисландском, — я приведу здесь первую из трех строф в размере льодахатт вместе с построчным переводом:

(Короче на голову / пусть отошлет он седовласого чародея / отсюда в Хель! Всем золотом / тогда сможет он завладеть один, / богатством, что лежало под Фафниром.)[22]

46–48.

В саге Сигурд съел лишь часть драконьего сердца, а часть — отложил. Далее в саге выяснится, с какой целью: говорится, что спустя некоторое время после свадьбы Сигурда и Гудрун «Сигурд дал Гудрун вкусить от сердца Фафнира, и стала она с тех пор много злее и умнее». Из «Песни» этот элемент изъят; отец счел его «позднейшей машинерией для объяснения противоречивой психологии Гудрун».

Эти стихи восходят к прозаическому фрагменту «Речей Фафнира», близко повторяющему сагу: в нем говорится, что после смерти Регина Сигурд поехал верхом на Грани по следу Фафнира до самого его логова и застал его открытым. Двери и дверные косяки были из железа, а также и стропила дома, который находился глубоко под землей (46). Сигурд нашел там огромные запасы золота и наполнил им два больших сундука; он также взял шлем-страшилище и золотую броню, и много всего ценного. Все это Сигурд погрузил на Грани, но конь отказывался стронуться с места, пока Сигурд не вскочил ему на спину.

49.

В оригинале во фразе «their wit he knew not» слово «wit» использовано в крайне непривычном значении: из контекста складывается впечатление, что оно означает «смысл, суть».

49–54.

В «Речах Фафнира», после того как Сигурд убил Регина и вкусил драконьего сердца, он снова слышит igður, и эти пять строф снова написаны форнюрдислагом (см. комментарии к 42–44). Сколько именно птиц принимает участие в разговоре, не указано, но две первых строфы касаются Гудрун, а последние три посвящены валькирии, что спит на вершине Хиндарфелл, опоясанной огнем: Один уколол ее шипом за то, что она сразила воина вопреки его воле. См. комментарий к строфе 54 ниже.

Отец утверждал, что эти строфы, как и предшествующие «птичьи стихи», написанные форнюрдислагом, взяты из песни, «которая описывала ситуацию подробнее и, возможно, через речи птиц рассказывала нам больше об истории как таковой» — это отголосок произведения, что явилось попыткой «втиснуть значительную часть повести в одну-единственную ситуацию». Признавая, что «бесполезно обсуждать, которая из птиц что говорит», отец полагал, что догадка, согласно которой одна птица произносит стихи о Гудрун, а вторая — стихи о валькирии, «ничем не лучше любой другой».

Однако в «Песни» он сохранил вторую группу «птичьих стихов» (или, если точнее, скомбинированные строфы, эхом повторяющие смысл исходного текста) и вложил их в уста ворона (те, что посвящены валькирии) и зяблика (те, что посвящены Гудрун), чередуя друг с другом. Но при этом в отцовской версии они следуют за проникновением Сигурда в логово Фафнира и погрузкой на Грани найденного сокровища, то есть птицы рассказывают о том, что ждет Сигурда впереди, когда тот едет прочь от Гнитахейди. А в «Речах Фафнира» прозаический фрагмент, процитированный в комментарии к 46–48, следует за второй группой «птичьих стихов».

54.

«Валькирией в войнах / вершила победу». В северной мифологии и в северной поэзии и ход, и результат битв зависели от валькирий, демонических женщин-воительниц, посланниц Одина.

Само слово «валькирия» означает «выбирающая убитых»: им предоставлено решать, кому суждено умереть; они же даруют победу. Пожалуй, самый примечательный пример этой концепции содержится в «Речах Хакона», хвалебной песни, сочиненной в X веке на смерть короля Хакона Доброго Норвежского, сына короля Харальда Прекрасноволосого. Песнь начинается со стихов:

Гёндуль и Скёгуль — это валькирии; Гаутатюр — имя Одина. В песни король Хакон изображен сидящим на земле, щит его расколот, кольчуга изрублена; он внемлет словам валькирий.

Тут Хакон обращается к валькирии по имени Скёгуль:

VI BRYNHILDR (Брюнхильд)

В комментариях к V.46–48 я изложил содержание прозаической вставки из Королевского кодекса, рассказывающей, как Сигурд вошел в логово Фафнира и забрал оттуда много золота, которое сложил в сундуки и погрузил на своего коня Грани. В изданиях «Эдды» этот фрагмент истолковывается как завершение песни «Речи Фафнира». Но на самом деле он продолжается, не прерываясь, и, все под тем же названием, перетекает в историю о встрече Сигурда с валькирией, спящей на Хиндарфелле: эта часть трактуется как прозаическое предисловие к странному произведению, которое получило название «Речи Сигрдривы».

Эта последняя часть прозаического фрагмента, которая в исходной форме представлена и в саге, повествует о том, как Сигурд въехал на вершину Хиндарфелл (Хиндарфьялл) и повернул на юг. На горе он заметил яркий свет, точно горящий костер: сияние поднималось до неба. Он подъехал ближе; перед ним встала стена из щитов (skjaldborg), а над ней развевалось знамя. Сигурд вошел за щитовую ограду и увидел там спящего человека в полном вооружении. Сигурд снял у него с головы шлем и понял, что это женщина. Броня прилегала к телу так плотно, словно вросла в плоть. Своим мечом Грамом Сигурд вспорол броню от шеи книзу и по обоим рукавам и снял ее. Женщина проснулась, села — и увидела Сигурда.

Строфы 2–4 «Песни» близко повторяют содержание этого прозаического отрывка: там есть и «сплоченные щиты», и знамя, и «плотен панцирь — / словно в плоть врос он». Однако в «Песни» Грани перепрыгивает через пламя: это добавление заимствовано из второго приезда Сигурда к Брюнхильд, когда тот явился в обличии Гуннара. В первый своей приезд, согласно источникам, сообщается лишь, что он «вошел за ограду», т. е. skjaldborg. Это слово, использованное и в саге, и в прозаической вставке «Эдды», часто трактуется как «башня» или «крепость», но мой отец в других текстах ссылался на то, что Брюнхильд «окружила себя стеной пламени».

Так называемые «Речи Сигрдривы» начинаются с первых слов валькирии, обращенных к Сигурду:

Здесь же Сигурд отвечает, что ее освободил сын Сигмунда с помощью меча Сигурда. Эта строфа написана размером форнюрдислаг, но вся последующая песнь — льодахаттом (см. комментарий к V.42–44), за исключением нескольких строф, в которых использован форнюрдислаг. Валькирия радуется своему пробуждению в стихах, которые эхом повторяются в «Песни» в строфах 5–6, а затем говорит:

Далее в Королевском кодексе следует еще один прозаический фрагмент, начинающийся со слов: «Она назвалась Сигрдривой и была валькирией». Она рассказала Сигурду, что два конунга вели войну, Один пообещал победу одному из них, но валькирия сразила его в битве. В отместку «Один уколол ее шипом сна» (как в словах Ворона из V.52) и сказал, что никогда больше она не победит в битве, а будет выдана замуж. «Но я ответила ему, что дала обет не выходить замуж ни за кого, кто знает страх» (те же самые слова использованы и в саге). В версии Снорри Стурлусона валькирия поклялась, что возьмет в мужья только того, у кого достанет отваги проскакать сквозь пламя, окружившее ее жилище. В исходном варианте клятвы в «Песни» (VI.8) дословно значилось: «the world’s renown» [мира прославленный герой]: я внес в текст позднюю правку «chosen» [избранный] и заменил строчную букву «w» на прописную.

Имя спящей валькирии — Сигрдрив или Сигрдрива — дало начало бесконечным умозрительным спорам. В последнем из пяти «птичьих стихов», которыми завершаются «Речи Фафнира» (и которые представлены в «Песни» строфами V.50–54), упоминается «сон Сигрдрив», и в вышепроцитированном прозаическом фрагменте она дважды названа Сигрдривой. Предполагается, что такого имени не существует; что составитель Королевского кодекса неправильно истолковал слово из «Речей Фафнира», сочтя его именем собственным, в то время как на самом деле это описательная характеристика валькирии — возможно, со значением «дарительница победы» — и употреблена она по отношению к Брюнхильд. В саге валькирия на вершине Хиндарфелл зовется Брюнхильд; в то время как Снорри Стурлусон утверждает, что она называла себя Хильд (что означает «битва»), но тут же добавляет: «Обычно ее зовут Брюнхильд. Она была валькирией».

С другой стороны, считается, что «Сигрдрива» и «Брюнхильд» изначально являлись двумя разными персонажами, но впоследствии отождествились друг с другом. Таким образом, «Сигрдрива» становится составляющей частью самой неразрешимой проблемы в скандинавской легенде о Вёльсунгах: то есть трактовки образа Брюнхильд в источниках двумя совершенно разными и несовместимыми способами. Сама «Песнь» не содержит никаких свидетельств того, как именно отец воспринимал имя «Сигрдрива»; в «Песни» оно не встречается. Подробнее см. Примечание о Брюнхильд на с. 264.

Прозаический фрагмент в Королевском кодексе заканчивается после того, как валькирия поведала Сигурду о своем обете: Сигурд просит «поучить его мудрости». Далее следует строфа, в которой Брюнхильд приносит ему брагу, сваренную на благих заклятьях и gamanrúna, что можно перевести как «руны счастья» или «радостные руны». На ней основана строфа 12 в «Песни»: ее последние строки — «радости руны / по краю вьются» наводят на мысль о том, что отец представлял себе руны, выгравированные на чаше.

Касательно «Речей Сигрдривы» отец писал: «Эта песнь, пожалуй, более чем любая другая в «Эдде», представляет собою некий композит, возникший более или менее случайно,) не произведение одного-единственного поэта». Следом за стихом про принесенную брагу идет длинная последовательность строф, посвященных рунической мудрости (то есть магическому использованию рун — например, валькирия рассказывает про руны победы, руны речи, руны волн, повивальные руны, и где именно их следует начертать). «Не нужно долго доказывать, что все это — на самом деле приращение, — говорил отец. — Стихи эти никак не связаны с последующей жизнью Сигурда. Они нужны для gamanrúna. Они чрезвычайно интересны и важны, но к Вёльсунгам отношения не имеют».

Примечательно, что автор «Саги о Вёльсунгах» включил в свой текст все эти строфы о рунической мудрости — причем в стихотворной же форме. Отец усматривал в этом наглядную иллюстрацию метода, которым пользовался автор саги: «Практически все это не имеет ни значения, ни смысла для повести как таковой: по-видимому, это позднее добавление и для прозы не годится; именно здесь представлялась превосходная возможность опустить часть текста, если бы составитель руководствовался истинно художественным замыслом».

Разумеется, в «Песни» никаких следов этих стихов не осталось. Далее в эддическом тексте валькирия дает Сигурду одиннадцать советов. Этот элемент, хотя и в изрядно сокращенном виде, представлен в «Песни» (строфы 15–16); отец полагал, что они, в отличие от стихов про руническую мудрость, являются частью исходной поэмы, поскольку советы эти по большей части так или иначе соотносятся с историей Сигурда.

О первой встрече Сигурда и валькирии из «Речей Сигрдривы» невозможно узнать ничего, кроме как про советы валькирии герою, потому что ничего больше от песни не сохранилось: именно здесь начинается «великая лакуна» «Старшей Эдды». Как ни печально, в Королевском кодексе утрачена целая тетрадь, по всей видимости, из восьми листов (см. с. 36): отец предполагал, что в этой тетради содержалось около 200–300 строф. Этот насущно-важный фрагмент легенды о Вёльсунгах в эддической поэзии не представлен вовсе, если не считать четырех строф в размере форнюрдислаг, процитированных в «Саге о Вёльсунгах»; таким образом, здесь источником служат только сага и очень краткий пересказ в «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона. По нумерации «Песни», лакуна заканчивается на строфе 46 последней части.

Мой отец полагал, что помолвка Сигурда и Брюнхильд (строфа 19), о которой в саге рассказывается сразу после прозаического переложения советов, заимствована из утраченного финала «Речей Сигрдривы».

10–23.

В саге после слов: «И так обменялись они клятвами», тотчас же следует: «Вот поехал Сигурд оттуда прочь». Финал этой части «Песни», ссылка на который содержится в прозаическом предисловии («Они уезжают вместе, но Брюнхильд из гордости отсылает Сигурда прочь и велит ему вернуться к ней тогда, когда он стяжает славу превыше всех прочих смертных и добудет себе королевство»), представляет собою необычный поворот сюжета: нигде более он не встречается.

VII GUÐRÚN (Гудрун)

В «Песни» Сигурд, расставшись с Брюнхильд, намеренно едет в землю Гьюкингов, как видно из слов (VI.23) «по тропам зеленым / торопится Грани», а также из речи Зяблика (V.51) «зелены тропы / в землю Гьюки». В крайне сжатом изложении Снорри говорится то же самое.

Однако в саге Сигурд ехал от Хиндарфелла до тех пор, пока не прибыл к дому некоего знатного человека по имени Хеймир. Он был женат на сестре Брюнхильд по имени Беккхильд: она оставалась дома и занималась рукоделием, в то время как Брюнхильд носила шлем и броню и ходила в бой (отсюда их имена: др.-исл. bekkr «скамья» — так называли длинные сиденья в древнескандинавском доме, и brynja «броня, кольчуга»). Сигурд долго прогостил там в великом почете.

Далее нам сообщается, что Брюнхильд была воспитанницей Хеймира; она вернулась под его кров, жила отдельно от всех и ткала ковер, на котором изображены были подвиги Сигурда: как он сразил дракона и завладел сокровищем. Однажды сокол Сигурда взлетел на высокую башню и уселся в оконнице. Сигурд поднялся следом и увидел женщину великой красоты, которая ткала по ткани его деяния, и узнал в ней Брюнхильд.

На следующий день Сигурд пошел к ней, и в конце странного разговора Брюнхильд молвила: «Не судила судьба, чтоб мы жили вместе; я — поленица, и ношу я шлем с конунгами ратей; им прихожу я на помощь, и мне не наскучили битвы». Но когда Сигурд сказал, что ежели так, то «тяжелее терпеть такое горе, чем рану от острой стали», Брюнхильд ответила, что будет водить воинские дружины, «а ты возьмешь в жены Гудрун Гьюкадоттир». — «Не обольстит меня ни одна королевна, — сказал Сигурд, — и нет у меня двух мыслей в этом деле; и в том клянусь я богам, что на тебе я женюсь и ни на ком другом». Тогда Брюнхильд сказала то же; Сигурд вручил ей золотое кольцо, «ok svörðu nú eiða af nýju» («вновь обменялись они клятвами»). На том Сигурд ее покинул, и здесь глава саги заканчивается.

В этой версии Брюнхильд приходится дочерью конунгу Будли (Buðli) и сестрой Атли (Аттиле). То же самое мы читаем и у Снорри.

В «Песни» от этого удивительного поворота сюжета в истории Сигурда не осталось и следа; но рассмотрение трактовки этой части легенды автором саги я отложу до конца комментариев к «Песни» (см. Примечание о Брюнхильд, с. 262).

Далее в саге рассказывается о королевстве Гьюки, которое лежит «к югу от Рейна», о жене Гьюки Гримхильд (она названа чародейкой и женщиной лютого нрава), о его трех сыновьях Гуннаре, Хёгни и Готторме и о его дочери Гудрун (Guðrún). Говорится, будто однажды Гудрун обратилась к одной из своих служанок и поведала, что ее печалит некий сон.

Со сна Гудрун начинается часть VII «Песни», однако мой отец изложил этот эпизод совсем иначе, нежели в саге. В саге Гудрун приснилось, будто на руке у нее сидит прекрасный сокол с золотыми перьями, и сокол этот ей дороже всего на свете — она охотнее рассталась бы со всем своим богатством, нежели с ним. По мнению служанки, сон предвещал, будто к Гудрун посватается какой-нибудь королевич: он будет хорош собою, добронравен и девушка полюбит его всей душой. «Обидно мне, что я не знаю, кто он такой. Нужно нам поехать к Брюнхильд; верно, она знает», — сказала на это Гудрун.

Так и сделали. Гудрун со свитой прибыли к палате Брюнхильд, что была вся изукрашена золотом и стояла на горе. Гудрун поведала Брюнхильд свой сон, но не тот, о котором речь шла прежде: теперь девушка рассказывает о великолепном олене с золотой шерстью, который фигурирует и в «Песни». Но в своем произведении (VII.1–5) отец объединил и свел воедино оба эпизода, опустив сон о соколе; причем сон (сны) Гудрун теперь толкует не служанка и не Брюнхильд, а мать девушки Гримхильд. Содержание сна об олене из «Песни» (VII.2–4) взято из саги, но есть одно важное отличие. В саге Гудрун говорит Брюнхильд: это «ты» застрелила оленя у моих ног, это «ты» дала мне волчонка, забрызгавшего меня кровью моих братьев; в то время как в «Песни» олень гибнет от руки «дикой девы, / домчавшейся с бурей», а волка дарят некие абстрактно-безличные «они».

В саге, после того как Гудрун пересказала свой сон, Брюнхильд говорит ей: «Я могу предсказать все, что будет. Приедет к вам Сигурд, которого я избрала себе в мужья. Гримхильд даст ему с чарами сваренного меда: и будет это всем нам к великой распре. Ты им завладеешь, но скоро потеряешь; затем возьмешь ты Атли-конунга. Лишишься ты братьев и убьешь Атли». Гудрун говорит о том, что узнать это все для нее — «великое горе», и возвращается в отчий дом.

Возможно, этот эпизод заимствован автором саги из песни, в которой содержание истории излагается как пророчество; то же самое можно видеть в других фрагментах «Эдды». Но как отдельная составляющая повествования, свидетельствующая о провидческом даре Брюнхильд, он смотрится просто нелепо. Как отмечал мой отец, «Предвидение — опасный элемент повествования». В «Песни» он, само собою, полностью избавился от визита Гудрун к Брюнхильд, а Гримхильд никак не истолковывает сон дочери, но, напротив, пытается успокоить ее ссылками на погоду (как служанка в саге) и моралью о том, что «сон часто сулит / свет — через тьму, / добро — через зло». Сестра Брюнхильд Беккхильд в «Песни» также не фигурирует; равно как и Атли, сын Будли, в роли брата Брюнхильд. Где жила Брюнхильд после того, как рассталась с Сигурдом, нам не сообщается: «вернулась в вотчиму / владычица гордая», «воротилась в вотчину, / вестей дожидаться» (VI.23). В начале части VIII мы видим ее в ее же собственном дворце — славной владычицей, дожидающейся Сигурда (1–2).

В саге, равно как и в «Песни», Сигурд верхом на Грани со всем грузом сокровищ прибывает к чертогам конунга Гьюки. Гостя принимают с почетом; Сигурд разъезжает вместе с Гуннаром и Хёгни, которых во всем превосходит. Гримхильд заметила, как сильно Сигурд любит Брюнхильд и как часто говорит о ней, но подумала, как хорошо было бы, если бы гость, при его великих достоинствах и несметном богатстве, взял за себя Гудрун и обосновался там. Она приготовила колдовское зелье и дала Сигурду его выпить, и тот позабыл о Брюнхильд.

В «Песни» на пиру, устроенном по прибытии Сигурда, появляется новый элемент повествования: песни, исполняемые под аккомпанемент арфы Гуннаром (о войне между готами и гуннами, 14–15) и Сигурдом (о Фафнире и золотом кладе и о Брюнхильд на Хиндарфелле, 16–18). Здесь же рассказывается о походе Сигурда в исконную землю Вёльсунгов, дабы отомстить за смерть Сигмунда (24–29). В саге это событие произошло гораздо раньше, причем помощь Сигурду оказал конунг Хьялпрек (см. с. 221), в то время как в «Песни» ему содействуют Гьюкинги. Здесь в «Песни», так же как и в саге, появляется Один, но роль ему отведена совершенно иная. В саге (основанной на стихах из «Речей Регина») корабли попали в великий шторм, но Один встал на мысу и окликнул плывущих; и когда его взяли на струг, непогода унялась. В «Песни» (28–29) он появляется по завершении битвы, приветствует Сигурда в древнем доме Вёльсунгов (крыша его обрушилась, громадное дерево, служившее дому опорой, засохло) и предупреждает, что судьба Сигурда лежит не в земле его предков. Один говорит: «Королевич по крови, / конунг ты ныне; / невеста зовет тебя / за волны морские»; и по возвращении Сигурд вспоминает слова Брюнхильд «королевой была я, / конунг сужден мне» (VI.22, VII.35).

8.

«В земле Нифлунгов, Нифлунгов конунг», и 12 «Нифлунги»: касательно имени Niflungar Снорри Стурлусон специально оговаривает: «Gjúkingar, þeir eru ok kallaðir Niflungar» — «Гьюкинги, которых называют также Нифлунги». В этом комментарии, предназначенном исключительно прояснить трактовку скандинавской легенды о Вёльсунгах в «Песни» моего отца, нет необходимости даже поверхностно затрагивать непростой вопрос происхождения, стоящий за именем «Нифлунги» (немецкое Nibelungen — Нибелунги). Однако тема эта отчасти освещена в Приложении А, с. 386–393.

14.

Мирквуд. Этот топоним в саге не встречается. Скандинавское слово Myrkviðr, англизированное как «Mirkwood», использовалось по отношению к темному пограничному лесу, разделившему разные племена. В песнях «Эдды» название употребляется в разных смыслах; но представляется вероятным, что по своему происхождению оно отражает некое воспоминание из героической легенды об огромном лесе, разграничившем земли готов и гуннов далеко на юго-востоке. Именно таково значение топонима в эддической «Песни об Атли» (т. е. Аттиле), «Atlakviða», откуда он и заимствован в «Песни».

Данпар (Danpar): как и Мирквуд, это название в саге отсутствует, но встречается в «Песни об Атли» и в других древнеисландских поэтических текстах (подробнее см. комментарий к строфе 86 в «Песни о Гудрун»). Это — сохранившаяся готская форма названия русской реки Днепр.

15.

«Бургунды». Это выражение снова возникает в строфе 20. Отец заимствовал его из примечательной строфы стихотворной «Песни об Атли», где Гуннар назван «vin Borgunda» — «владыка бургундов». Нигде более в скандинавских текстах Гуннар бургундом не именуется, и само слово в качестве этнонима не встречается. Но, что характерно, то же самое выражение обнаруживается в одном из фрагментов древнеанглийского стихотворения «Вальдере», где Гудхере назван «wine Burgenda». И древнеисландская форма Gunnarr, и древнеанглийская форма Guðhere произошли от имени исторического короля бургундов Гундахари, убитого гуннами в 437 году. Подробный рассказ об историческом контексте легенды о Гьюкингах содержится в Приложении А.

Брат Будли: о том, что конунг Будли, отец Атли и Брюнхильд, был убит Гьюкингами, в саге упоминается позже по ходу повествования.

28.

«Одноглазый старец». Один был одноглаз: согласно мифу, он пожертвовал глазом ради того, чтобы испить воды мудрости из источника Мимира у корней Мирового Древа.

38.

В «Песни», в отличие от саги, прямо не говорится, что, выпив зелье Гримхильд, Сигурд позабыл о Брюнхильд: «смеясь, Сигурд / снадобье выпил — / сел он сумрачно, / не слыша песен». Но суть происходящего выясняется из IX.4.

39.

В оригинале использовано архаичное слово «glamoured», так же как в V.33 и в V.47, в значении «заклятый, заколдованный», то есть во власти чар.

VIII SVIKIN BRYNHILDR (Брюнхильд предана)

Далее в саге Сигурд взял в жены Гудрун и обменялся с сыновьями Гьюки обетами побратимства (строфы 7–10 в «Песни»), Говорится, что к тому времени он прожил среди Гьюкингов два с половиной года. После свадьбы Сигурд дал Гудрун вкусить от сердца Фафнира: см. комментарий к V.46–48. У супругов родился сын по имени Сигмунд.

Приход Одина к Брюнхильд в числе конунгов, претендующих на ее руку (2–5) — это специфическая черта «Песни». По всей видимости (см. строфу 6), пламя окружило терем Брюнхильд только после появления Одина: Брюнхильд измыслила его как преграду для всех, кроме Сигурда. Описание пламени в «Песни» напоминает соответствующий эпизод в VI.2, когда на Хиндарфелле Сигурд увидел пламя Брюнхильд как «опоясавшую молнию»: «ввысь взвились / волны пламени».

Далее в саге Гримхильд советует Гуннару посвататься к Брюнхильд (строфы 12–17 в «Песни»); и говорится, что Сигурд одобрил этот брак с неменьшей охотой, чем Гьюки и его сыновья. Сперва они поскакали к конунгу Будли, отцу Брюнхильд, чтобы получить его согласие, а потом отправились в палаты Хеймира, воспитателя Брюнхильд (см. с. 242). Хеймир сказал, что ее палаты неподалеку и что Брюнхильд выйдет замуж только за того, кто проскачет через огонь, разведенный вокруг палат. В «Песни» Будли и Хеймир отсутствуют.

В саге рассказывается о том, как конь Гуннара не захотел прыгать через огонь, Сигурд одолжил другу Грани, но Грани не пожелал везти Гуннара; тогда Сигурд и Гуннар поменялись обличиями, как их научила Гримхильд. То же самое повторяется и в «Песни». Здесь же в саге процитированы две строфы неизвестного авторства о том, как Сигурд въехал в огонь и земля вдруг затряслась, пламя взревело — и снова стихло (им соответствуют строфы 25–26 «Песни»).

Содержание диалога между Сигурдом и Брюнхильд (28–31) в основе своей восходит к саге: Брюнхильд не знает, что ей ответить, гость обещает ей богатое вено, она требует, чтобы тот убил всех тех, кто к ней сватался (строфа 30, строки 3–4); ей напоминают о данной клятве. В строфе 31 ясно подразумевается, что Брюнхильд дала обет выйти замуж только за того, кто дерзнет проехать сквозь пламя. В этом месте саги Сигурд недвусмысленно ссылается на то, что она поклялась пойти за человека, который преодолеет стену огня. С этим фрагментом уместно сравнить слова Брюнхильд, обращенные к Сигурду на вершине Хиндарфелл (VI.8):

Из этого следует, что Брюнхильд полагала, будто преодолевший пламя непременно окажется «Мира избранником», то есть это будет Сигурд; увидев же Гуннара, она «смятена» и в своей нерешительности уподоблена лебеди «на лоне моря».

В саге Сигурд в обличье Гуннара провел с Брюнхильд три ночи и спали они на одной постели; но Сигурд положил между собою и ею меч Грам. На вопрос Брюнхильд, почему он так поступает, Сигурд ответил, что ему суждено либо справить свадьбу именно таким образом, либо принять смерть.

Важное отличие между сагой и «Песнью» заключается в том, что касается обмена кольцами. В саге (см. с. 242) сообщается, что при встрече в палатах Хеймира Сигурд «дал ей [т. е. Брюнхильд] золотой перстень», но более ничего на этот счет не уточняется. Теперь же рассказывается, что перед отъездом «он взял у нее перстень Андваранаут, подаренный прежде, и дал ей другой из наследия Фафнира». Напротив, в «Песни» (33) Сигурд снял с пальца девы кольцо, пока она спала, и вместо него надел Андваранаут. Здесь «Песнь» вторит версии Снорри: «наутро он дал Брюнхильд свадебный дар — то золотое кольцо, что Локи отнял у Андвари, а у нее взял на память другое кольцо». Подробнее см. IX.9–10, и комментарии.

После этого в саге Сигурд проехал обратно через огонь и они с Гуннаром снова поменялись обличиями. А Брюнхильд вернулась к своему воспитателю Хеймиру и рассказала ему о случившемся и о своих сомнениях: «Он проскакал сквозь мое полымя… и назвался Гуннаром; а я говорю, что это мог совершить один только Сигурд, которому я дала клятву на горе той». Хеймир ответил, что другого исхода нет; и Брюнхильд молвила: «Дочь моя от Сигурда, Аслауг, пусть воспитывается здесь у тебя». Мой отец считал, что добавление Аслауг «вопиюще вредит» повествованию (см. с. 264 (6)). Вне всякого сомнения, Аслауг придумана для того, чтобы связать Сигурда и Брюнхильд с Рагнаром Кожаные Штаны, самым прославленным викингом преданий и легенд: в знаменитой «Саге о Рагнаре» говорится, что Аслауг — одна из его жен и мать нескольких из его многочисленных сыновей-викингов.

4.

В оригинале использовано архаичное слово «dreed» — «то, что терпят/сносят».

«Избиравшая павших»: аллюзия на то, что Брюнхильд — валькирия.

17.

В оригинале в строке 6 слово «thee» [ты] относится к Гуннару; в строке 8 местоимение «you» [вам] употреблено во множественном числе и относится к Гуннару и Сигурду.

20.

В оригинале использовано архаичное слово «rowel» — «колесико шпоры».

29.

В оригинале использовано архаичное слово «meted» — «отпущено, назначено».

IX DEILD (Распря)

Как я говорил выше (с. 240), обширная лакуна в Королевском кодексе явилась причиной того, что все древнескандинавские стихотворные тексты, соответствующие основной части легенды о Сигурде, оказались утрачены. Оборванное в рукописи повествование начинается снова уже ближе к финалу песни о Сигурде, известной под названием «Brot (af Sigurðarkviðu)» — «Отрывок Песни о Сигурде». От этой песни сохранилось только 20 строф, и по ходу развития трагедии они возникают довольно поздно, после «ссоры королев» и того момента, когда те моют волосы в водах Рейна. Мой отец отмечал, что по сохранившейся части «Отрывка» видно — утрачена большая часть «древней и очень энергичной поэмы: взять, например, предельный накал и сдержанную силу строк:

Эти слова Гуннара звучат практически в самом начале сохранившейся части «Отрывка» и близко воспроизводятся в «Песни» (IX.46).

Что именно содержалось на страницах, изъятых из Королевского кодекса, послужило темой для многих дебатов. Важным фактором является существование в рукописи песни под названием «Sigurðarkviða en skamma», то есть «Краткая Песнь о Сигурде»; но в ней 71 строфа — это едва ли не самая длинная из всех героических песней «Эдды». Такое название, по всей видимости, употреблялось по контрасту с другим произведением, вероятно, представленным в той же подборке. Свои взгляды по этому вопросу отец подробно аргументировал, но высказывал крайне осторожно; как говорил он сам, «необходимо помнить, что такого рода вещи (как датировка отдельных песней, касательно которых каждый ученый с равной убежденностью придерживается своего собственного мнения) — дело темное, основанное только на догадках». Отец предполагал, что существовали три песни о Сигурде: «Sigurðarkviða en skamma», то есть «Краткая Песнь о Сигурде», сохранившаяся в Королевском кодексе; «Sigurðarkviða en meiri», «Большая Песнь о Сигурде», полностью утраченная; и «древняя, лаконичная песнь, сосредоточенная главным образом на трагедии Брюнхильд»: ее заключительная часть сохранилась в «Отрывке Песни о Сигурде». (Своему собственному произведению отец дал второе название (вписав его под основным заглавием на первой странице рукописи «Песни») — «Sigurðarkviða en mesta» — «Самая длинная Песнь о Сигурде», потому что в ней излагается вся история полностью.)

Как бы то ни было, практически все повествование, с момента приезда Сигурда ко двору бургундов (Нифлунгов, Гьюкингов) до начала «Отрывка» (Гуннар объявляет Хёгни, что Сигурд нарушил клятвы), основывается главным образом на «Саге о Вёльсунгах», поскольку Снорри излагает события очень кратко, а в сохранившейся «Краткой Песни о Сигурде» речь идет главным образом о смерти Сигурда и Брюнхильд.

Отец считал вполне допустимым, что если соответствующие части саги действительно опираются на тексты «Эдды», то они воспроизводят стихи, очень близкие к тем, которые канули в никуда как следствие лакуны в Королевском кодексе.

Подведем итог: эддические стихотворные тексты о смерти Сигурда и Брюнхильд сохранились, что характерно, в «Краткой Песни о Сигурде» и в заключительной части «Отрывка» из еще одной поэмы о Сигурде. Ими, разумеется, пользовался автор саги; а мой отец независимо от него соткал свою собственную версию, основанную на тех же источниках.

3–4.

Согласно саге, в конце свадебного пира Гуннара и Брюнхильд Сигурд вспомнил все клятвы, которыми обменялся с Брюнхильд, но не подал виду. То, что подразумевается в строфе 3, в саге никак не представлено.

6–11.

Рассказ о том, как Брюнхильд и Гудрун мыли волосы в реке и поссорились, следует версии Снорри Стурлусона и саги, за исключением подробности о кольцах, благодаря которой Брюнхильд узнала правду: см. комментарий к строфам 9–10. Долгий диалог между Брюнхильд и Гудрун, имеющий место в саге, в «Песнь» не включен.

9–10.

Как я отмечал ранее (с. 251), в саге Сигурд в обличье Гуннара снял перстень Андваранаут с руки Брюнхильд и надел ей другое кольцо из сокровищницы Фафнира, в то время как в «Песни», основанной на версии Снорри Стурлусона, все происходит наоборот. Цитируя Снорри: «Тут засмеялась Гудрун и молвила: “Уж не думаешь ли ты, что это Гуннар проскакал сквозь полымя? Я же думаю, что с тобой в постели был тот, кто дал мне это золотое кольцо. А то кольцо, что ты носишь на руке, — ты его приняла как свадебный дар — зовется Андваранаут, и думается мне, что не Гуннар добыл его с Гнитахейди”». О Гнитахейди см. V.14.

12–20.

Рассказ о том, как Брюнхильд уходит в свою спальню в мрачном молчании, лежит как мертвая и после беседует с пришедшим к ней Гуннаром, в общем и целом восходит к саге. Однако пространный упрек, который Брюнхильд обращает к мужу, разительно отличается от соответствующего фрагмента «Песни» (строфы 15–19). В саге, когда Гуннар наконец уговорил ее нарушить молчание, она начинает с того, что спрашивает: «Что сделал ты с перстнем тем, что я дала тебе, а сама получила от Будли-конунга при последнем расставании? Вы, Гьюкинги, пришли к нему и грозили войной и огнем, если вам меня не отдадут». Затем она сообщает, что Будли велел ей выбирать: либо выйти замуж по его воле, либо лишиться всего богатства и его приязни; и видя, что она не в силах бороться с отцом, Брюнхильд пообещала взять в мужья того, кто проедет сквозь ее пламя верхом на коне Грани и с наследием Фафнира. Эта новая путаница, возникшая в результате «двойной» трактовки Брюнхильд, из «Песни» снова устранена, равно как и другие элементы сюжета, содержащиеся в саге: то, что Хёгни связал ей руки после того, как Брюнхильд угрожала убить Гуннара, и то, что она разорвала на куски сотканное полотно.

20.

Строки 3–4. В саге Брюнхильд приказала отпереть двери ее терема, чтобы далеко разносились ее горестные речи.

21–34.

Диалог между Сигурдом и Брюнхильд заимствует большинство деталей из саги, но в «Песни» он гораздо более сжат и связен. В саге Брюнхильд не проклинает Гудрун, а Сигурд не говорит, что охотно убил бы Гуннара.

26.

В саге Брюнхильд говорит, что дивилась человеку, пришедшему к ней в палату, и ей казалось, будто она узнает глаза Сигурда, однако ж она не могла видеть ясно «из-за дымки, которая застлала ее удачу».

27.

Строки 7–8: см. VIII.33, строки 3–4 и IX.10, строки 5–8.

29.

В оригинале в строках 1, 3 использовано архаичное выражение: «Woe worth», т. е. «проклятье на»; «Woe worth the while» — «будь проклято то время». Оно же повторяется в строфах 37, 50.

30.

Строки 7–8: «Сидел я сумрачно, / Ни слова не молвил»; см. IX.3–4.

35.

Здесь в саге автор цитирует стих из песни, которую сам он называет «Сигурдова песнь»: в нем говорится, будто столь велико было горе Сигурда, что лопнули звенья его кольчуги. Касательно этого стиха мой отец отмечал, что не верит, будто он написан тем же автором, что и «Отрывок», и относил его к полностью утраченной «Большой Песни о Сигурде» (см. с. 254). В «Песни» это из ряда вон выходящее описание, что характерно, урезано.

39–40.

Строфы 39, строки 5–8 и 40, строки 1–4 повторяют VIII.30.

39–50.

Последовательность диалога в «Песни» изменена, так что события развиваются в более ясном свете и более резком фокусе. Лживые уверения Брюнхильд, обращенные к Гуннару, что Сигурд якобы овладел ею (43), имеют следствием слова Гуннара к Хёгни: «слово мне дал он — / солгал в обетах» (46) — едва ли не первые стихи «Отрывка» (см. с. 252–253).

51–64.

Существуют две разные версии гибели Сигурда, и каждая из них представлена в эддических песнях. В «Отрывке» его убили вне дома, при участии Хёгни (невзирая на то, что Хёгни осознавал: Брюнхильд солгала Гуннару, что явствует из стихов «Отрывка», повторенных в строфе 47 «Песни»). Однако в «Краткой Песни о Сигурде» и других поэтических произведениях Сигурда зарубил Готторм в его же собственной постели. Составитель Королевского кодекса добавил прозаическое примечание на эту тему в конце «Отрывка»:

В саге излагается версия смерти Сигурда, согласно которой он спал в доме; «Песнь» тоже следует этому варианту, но вводит (строфы 54–57) краткий эпизод, в котором Готторм повстречал Сигурда на охоте и осыпал его бранными словами: возможно, чтобы придать правдоподобия тому, что говорится в саге и повторяется в строфах 52–53 — что, будучи накормлен волчатиной и змеями, он сделался чрезвычайно дерзок и свиреп.

51.

Отпрыск Гримхильд: автор саги воспринимал Готторма (Gottormr) как родного брата Гуннара и Хёгни; у него Гуннар говорит, что необходимо убедить Готторма взять убийство на себя, поскольку он молод и никаких клятв не давал. Здесь мой отец следует традиции, закрепленной в «Hyndluljóð», то есть «Песни о Хюндле»: согласно ей Готторм приходился Гуннару и Хёгни единоутробным братом как «отпрыск Гримхильд». Снорри Стурлусон тоже утверждает, что Готторм приходился Гьюки пасынком.

58–59.

В саге Готторм дважды входил к Сигурду в опочивальню, но Сигурд обращал к нему грозный взгляд, и Готторм не смел напасть на него. Когда же Готторм пришел в третий раз, Сигурд спал.

67–69.

Эти строфы вторят заключительным стихам «Отрывка», который обрывается до смерти Брюнхильд.

73.

В саге, которая здесь вторит «Краткой Песни о Сигурде», умирающая Брюнхильд предсказывает дальнейшую судьбу Гудрун; но в «Песнь» этот фрагмент не вошел.

77.

Строки 5–7 в точности повторяют строки 3–5 из III.13, где «сын сына» — это Синфьотли; однако там слово «Вёльсунг» стояло в единственном числе. Здесь со всей отчетливостью в оригинале значится «Вёльсунги» во множественном числе; но, возможно, это ошибка. Касательно формы «Valhöllu» оригинала см. комментарий к III.13.

77–82.

Заключительный фрагмент принадлежит исключительно «Песни». О строфах 79–81 см. «Начало начал», вступительную часть «Песни», строфы 11, 14–15.

77–78.

В отрывочной поэме X века о смерти свирепого Эйрика Кровавой Секиры, сына короля Харальда Прекрасноволосого и брата Хакона Доброго (см. комментарий к V.54), содержится примечательный образ: «герой Одина» приходит в Вальгаллу. Поэма начинается с того, что Один заявляет: ему приснился сон, будто он готовит Вальгаллу к приему целого отряда павших. Слышится шум: толпа мужей приближается к чертогу. Один велит мертвым героям Сигмунду и Синфьотли поскорее встать и пойти встретить убитого короля: наверняка это Эйрик.

Сигмунд спрашивает у Одина: «Почему ты уповаешь на Эйрика более, чем на других конунгов?» — «Потому, что он обагрил свой меч во многих землях», — отвечает бог.

Тогда Сигмунд вопрошает: «Почему ты лишил его победы, если знаешь, как он храбр?» На это Один говорит: «Потому, что нельзя знать доподлинно…» — и на этом (по крайней мере, согласно сохранившемуся тексту) он прерывается и произносит в заключение: «Серый волк глядит на жилища богов» (см. комментарий к «Upphaf» («Началу начал»), с. 198–200).

Ниже я привожу, с незначительными редакторскими исправлениями, содержание отцовских заметок, набросанных наспех мягким карандашом и довольно неразборчивых, в которых он интерпретирует запутанные и противоречивые повествования о трагедии Сигурда и Брюнхильд, Гуннара и Гудрун. Здесь я повторю то, о чем уже говорил в Предисловии: ни в этих записях, ни в любых других конспектах лекций по древнескандинавской литературе нет ровным счетом никаких свидетельств того, что отец написал или собирался написать песни по мотивам легенды о Вёльсунгах. Однако ж его суждения и взгляды, высказанные в лекциях, естественным образом проливают свет на отцовское восприятие источников в его собственных «Песнях».

В своих комментариях к последней части первой «Песни» (с. 254) я упоминал о том, что отец полагал, будто фрагмент песни о Сигурде, известный под названием «Отрывок», который идет в Королевском кодексе сразу после лакуны, — это заключительная часть «древней, лаконичной песни, сосредоточенной главным образом на трагедии Брюнхильд». В лекционных конспектах отец использовал для этой песни название «Sigurðarkviða en forna» — «Древняя Песнь о Сигурде». В заметках к лекции о содержании лакуны он предполагал (вслед за знаменитым ученым Андреасом Хойслером), что песнь, по всей видимости, начиналась с прихода Сигурда в палаты Гьюки: его радушно приняли, он побратался с сыновьями конунга и женился на Гудрун. Все это, вероятно, излагалось вкратце и без каких бы то ни было отсылок к предшествующему знакомству Сигурда с Брюнхильд. Отец утверждал, что ключевые составляющие образа Брюнхильд в этой песни были таковы:

Вот почему добавление Аслауг отражается на повествовании столь пагубно — даже если она и была зачата на вершине горы, а не после того, как стена пламени была преодолена во второй раз (см. с. 251).

Думаю, мы может принять (писал отец) такую трактовку для песни, от которой остались всего-то 20 строф «Отрывка», и для одного из старейших стихотворных текстов традиции. Решение проблемы Брюнхильд-валькирии заключается не в допущении, что одна была смертной (Брюнхильд), а вторая — валькирией из более древнего «мифа», а позже они перепутались. Как мне кажется, дело в том, что валькирия — единственный значимый элемент истории, который в ней неизменно присутствует. [В отдельной заметке отец уточнял: «Брюнхильд никак не может быть мифологизированным “человеческим” персонажем (и с валькирией Сигрдривой ее путать не стоит). Она — “очеловеченная” валькирия».]

Однако существуют, по меньшей мере, две разные трактовки этого образа. Есть — пробуждение заколдованной Одином валькирии, спящей на вершине горы (возможно, это специфически скандинавская концепция и потому более поздняя, поскольку изначально сюжет скандинавским не является). И есть гордая принцесса, одураченная своей же собственной уловкой (когда сквозь огонь проехал Сигурд, но в обличии Гуннара), — этот сюжет более южный. То, что утраченная песнь, заканчивающаяся «Отрывком», представляет собою эту более древнюю «южную версию», по-видимому, подтверждается важной подробностью, в которой она совпадает с не-скандинавскими версиями, а именно: Сигурд был убит вне дома, в лесу, и к убийству был причастен Хёгни (в «Отрывке» Гудрун стоит в дверях дома, когда братья возвращаются назад).

Примечательно, что составитель Королевского кодекса счел нужным написать здесь отдельное пояснение, поскольку эта деталь явно озадачивала и его самого, и его современников (см. с. 258–259, комментарий к строфам 51–64). Он отмечает, что то же самое говорится в «Древней Песни о Гудрун» — в этом случае Сигурд был убит на тинге (месте совета); причем автор сознает, что такова «южная» версия («þyðvestur menn» — «немецкие мужи»). Вторая версия, согласно которой Сигурд был убит в постели в объятиях Гудрун, сообразно скандинавской тенденции к индивидуализации и к концентрации действия в пространстве и времени, отражена в сохранившейся «Краткой Песни о Сигурде» (см. с. 254); именно этой версии следуют (без комментариев) сага и «Песнь» (см. с. 258–259).

В своих заметках отец не рассматривал развитие сюжета о Сигурде и Брюнхильд в скандинавской традиции — в его противоречивых и взаимоисключающих вариантах, как видно по «Саге о Вёльсунгах». Но о том, какого мнения отец придерживался по ключевому вопросу, можно судить по случайному замечанию в другом тексте: отец считал, что «напиток забвения», поданный Сигурду, «придуман автором утраченной «Sigurðarkviða en meiri» [см. с. 254], чтобы разрешить трудности, связанные с предшествующей помолвкой Сигурда и Брюнхильд».

В заключение отец писал: «Таким образом, нам остается лишь выразить удивление, что автор саги, который решительно и не колеблясь делает выбор в пользу одной из противоречивых версий убийства Сигурда, не в состоянии остановиться на единообразной трактовке Брюнхильд. Поскольку принятие единой версии убийства наверняка подсказано художественными предпочтениями, будем справедливы к автору саги и предположим, что неясность и неопределенность положения Брюнхильд — это не показатель неумения. Автору требовалась целая совокупность мотивов и эмоций для главной трагедии — и во имя этого он был готов примириться с путаницей в предшествующих отношениях Брюнхильд и Сигурда. Иного выхода у него и не было: ведь каждая из теорий дополняла и обогащала ее мотивацию.

В саге ярость и горе Брюнхильд отчасти подсказаны гордостью: она вышла замуж не за величайшего из героев (именно поэтому она ненавидит Гудрун); и, кроме того, к замужеству ее вынудили обманом (и за это она ненавидит Гуннара и Сигурда). Ее клятва нарушена — она ненавидит сама себя. На самом деле она любит одного Сигурда: ее заветное желание не сбылось, она готова скорее убить того, кого любит, нежели разделить его с соперницей. Ее обручение с Сигурдом расторгнуто по вине обоих: вмешательством судьбы и магии. Из-за этого она негодует на Сигурда (и на себя) — и в любом случае не намерена долее жить в браке с Гуннаром. А за всем этим маячит Один, и его приговор, и бессмысленность ее обетов — ибо Один постановил ей выйти замуж. И сюда же неразрывно вплетена тема про́клятого золота.

Воистину запутанный клубок! И хотя создавался он главным образом как следствие случайности, сохранен он был, вероятно, в силу вкусовых предпочтений. Отчего бы это и не признать? Даже если мы не слишком погрешим против истины, сказав, что художник более талантливый взял бы все, что необходимо, от двух разных героинь-Брюнхильд и при этом не породил бы столько невразумительной и противоречивой невнятицы».

Ранние черновики «Upphaf», то есть «Начала начал», не так просто проинтерпретировать. Существуют два варианта, явственно следующие один за другим; их я для вящего удобства буду называть текст A и текст B. Первый из них, текст A, под заголовком «Upphaf», содержит приблизительно столько же строф, как и конечный вариант, но не везде в той же последовательности; и формулировки варьируются на протяжении всего текста, пусть в большинстве случаев и незначительно. Первая строфа входит в число тех, что подверглись наибольшей переработке прежде, чем обрели окончательную форму:

Строфа 4 («Радость царила…») отсутствовала вовсе. Строфа 13 (в тексте A строфа 12) звучала так:

Хотя в рукописи никакой отметки на этот счет нет, здесь со всей отчетливостью заканчиваются речи вёльвы; строфы 14–15, в которых вёльва рассуждает о роли Сигурда в Рагнарёке, здесь отсутствуют. Далее в тексте A следуют строфы 16–20 окончательной версии текста, заключительная часть «Начала начал», в которой боги готовятся к Последней Битве согласно пророчеству, и последние ее строки: «героя ждали, / избранника Мира». В A на данной стадии значение этих слов не разъясняется. Однако в этой версии строфы 14–15 окончательного варианта, отсутствующего здесь в предсказании вёльвы, служат заключением «Начала начал». Первая строфа звучит так:

Заключительная строфа в тексте A практически совпадает со строфой 15 в ее окончательном варианте. Тем самым пророчество о Сигурде присутствует в A, но не в речах самой вёльвы.

Второй текст B озаглавлен не «Upphaf», а «Старшая Эдда» (причины этого я разъясню чуть ниже). Он куда ближе к окончательному варианту в том, что касается мелких деталей в формулировках; строго говоря, отличия встречаются не так уж и часто. То, что этот текст является переработкой текста A, явствует из карандашных пометок, внесенных в последний: в тексте B они уже включены в записанный текст как таковой. Но он гораздо короче, чем A. Начальная строфа отсутствует (песнь начинается с: «Вот великие боги / взялись за труды»), — но строфа 1 в окончательном ее варианте («Издревле, допрежде / порожним был мир…») вписана карандашом на полях. Строфа 4 («Радость царила…») тоже отсутствует, как в A; но, что любопытно, недостает и всего прорицания вёльвы (строфы 10–15). Таким образом, текст B содержит в себе лишь 12 строф. Последний стих начинается с: «Гости — бессчетны…»; и последние строки стиха звучат не: «героя ждали, / избранника Мира», как в A и в окончательном варианте, а: «послушно ждали / последней битвы». Тем самым отсутствует мотив Сигурда как спасителя в день Рагнарёка (по замыслу Одина).

Этой сокращенной версией «Начала начал» открывается доклад, прочитанный (или, что более вероятно, предназначенный к прочтению) перед неким обществом в Оксфорде. Непосредственно следом за стихотворным текстом говорится следующее:

От доклада сохранились лишь первые абзацы: либо потому, что они набросаны на той же самой странице, что и последняя строфа песни, а остальное было выброшено; либо потому, что дальше доклад так и не продвинулся, по крайней мере в этой форме.

Дата не проставлена. Более того, невозможно утверждать наверняка, зачем отец так сократил песнь; но вполне правдоподобное объяснение напрашивается само собою. В более ранний текст A включена весьма странная и примечательная концепция «особого предназначения Сигурда», «домысел современного поэта», — по его же собственным словам (см. Комментарии, с. 197–200). А теперь отцу в голову пришла идея предварить свой доклад зачитыванием краткого образчика своей собственной «скандинавской» поэзии. Но для того, чтобы воспользоваться для этой цели «Началом начал», необходимо было исключить все строфы, имеющие отношение к образу «избранника Мира» и к «особому предназначению Сигурда», — ведь благодаря им миф обретал новый смысл.

Сочиняя это небольшое произведение, воспринимал ли его отец как прелюдию к пространной песни, посвященной легенде о Сигурде? Трудно сказать (название «Начало начал» совсем не обязательно подразумевает именно это; возможно, речь идет о содержании песни — как сам я склонен думать).

Прочие сохранившиеся черновики, упомянутые на с. 51, часть I «Новой Песни о Вёльсунгах», «Золото Андвари» и первые девять строф части II, «Сигню», соотносятся с окончательным вариантом так же, как текст A «Начала начал»: в них обнаруживаются постоянные расхождения на уровне лексики и отдельных оборотов.