Легенды Ицкарона. Башня Повелителя Зверей

V

Дверь трещала под тяжелыми мерными ударами. Свен понимал — не выдержит и минуты. В детской зазвенело высаженное стекло, младшая на руках у матери тут же зашлась плачем, а старший до белых костяшек сжал в своих маленьких руках игрушечный деревянный меч. Свен бросил взгляд на свои руки, точно так же сжимавшие сейчас топор для колки дров — единственное, что в их доме можно было хоть как-то принять за оружие.

— Ничего страшного, у нас слишком узкие окна, чтобы в них можно было пролезть, — сказал он сыну шепотом. — И дверь крепкая, ее и тараном не высадишь.

В дверь долбили, очевидно, не тараном — скорее всего, вместо него использовали колоду, на которой Свен колол дрова, а зимой, перед новым годом, когда резали свиней, разделывал мясные туши. Услышав детский плач, засмеялись. Смех больше походил на кашель какой-то крупной птицы, но это был именно смех.

— Олаф, возьми сестру, — услышал он дрожащий голос жены. — Спрячьтесь под стол и не смотрите, пока все не закончится.

— Вы же их прогоните, правда? — спросил Олаф, принимая у матери двухгодовалую Александру. — Прогоните?

— Ну конечно. — Свен постарался, чтобы в его голосе звучала уверенность. Уверенность, которую он не испытывал. — Ну же, лезь под стол и постарайся успокоить Сашу. А мы с мамой…

Линда уже шагнула вперед, на ходу стаскивая с себя ночную рубашку. Тяжелая русая коса ударила ее по голой спине.

— Не смотри! Скатерть натяни! — крикнула она сыну, опускаясь на колени и упираясь ладонями в пол. — И ничего не бойся! Свен, не лезь, будь возле детей!

Он тоже отвел глаза в сторону. Оборотень, когда его корежат судороги трансформации — не самое приятное зрелище. Когда ломает и выворачивает твою собственную жену — тем более. Свен знал, что это еще и очень болезненный процесс. «Как будто судорогой все тело сводит», — призналась ему как-то Линда.

Дверь не выдержала как раз в тот момент, когда Линда закончила превращение. На появившуюся в дверном проеме темную фигуру бросилась, не тратя время на рев, стремительно и почти бесшумно. Свен нервно улыбнулся. Кто бы ни решил напасть на их хутор этой ночью, вряд ли он рассчитывал, что его встретит медведица. Линда в этом облике только с виду была толстой, медлительной и неуклюжей, а на деле легко догоняла скаковую лошадь, была стремительна в движениях, а под бурым мехом скрывался не только жир, которого и было-то совсем немного, но и стальные мускулы. Если прибавить к этому острые зубы и длинные когти, то нападавшим оставалось только посочувствовать. Сколько бы их не было. Разве что с ними маг. Впрочем, откуда среди лесных разбойников взяться магу? Маги живут в городе, гребут грифоны лопатой, а если и выбираются в лес за травами, то исключительно днем.

Линда все же решила подать голос, и от ее рева, казалось, задрожали стены дома. Помятуя о наказе жены, Свен остался в комнате, тревожно ожидая, когда она разберется с ночными гостями. Конечно, хорош глава семьи — жена дерется, а он стоит, ждет, когда все закончится, хорошо под стол к детям не забрался. Нет, Свен трусом не был, боги свидетели, скорее даже наоборот, но, когда Линда говорит «не лезь», лучше всего ее послушать. Во-первых, можно и под горячую лапу попасть — ей сейчас там не до того, чтобы разбираться, где свои, а где чужие. Во-вторых, кому захочется увидеть свою благоверную, рвущую на части людей? Довольно того, что он слышит ее рев и глухие удары когтистой лапы, хорошо еще гости не кричат…

Ох, а ведь это не победный рык, это крик боли! От затылка по спине Свена прокатилась холодная липкая волна. Рев вдруг оборвался на полузвуке, будто Линда захлебнулась собственным криком. Он рванул на улицу, крепко сжимая топорище. Выскочил в темноту, начал крутить головой, борясь с собственной слепотой, коря себя за то, что не догадался потушить лампу, когда Линда выбежала во двор. И ведь толку от нее было чуть — лампа все равно больше чадила, чем светила, а вот, на тебе — теперь из-за нее не разобрать ничего.

Слева он услышал какое-то движение, кто-то кинулся к нему, кто-то высокий, тонкий и гибкий. Он вслепую отмахнулся топором. Не попал — тень отпрянула назад и снова бросилась на него, пока он поднимал свое оружие для второго удара. Ударил вторично, чувствуя, как лезвие топора входит во что-то мягкое.

Глаза наконец-то начали привыкать к ночной тьме; впрочем, не так уж и темно было. Ночь выдалась ясной, и хотя луны не было — шел четвертый день после новолуния, зато звезд — серебристая россыпь. Захоти он полюбоваться созвездиями и будь у него на это время, легко бы различил и Серп Расты, и Лук Луни, и Единорога Нурана, и Волосы Гламуры и Чашу Недоперепила. Вот только ни времени, ни желания любоваться звездами у Свена не обнаружилось, ему и без того было на что смотреть. Свен не мог различить детали, но самое главное он видел: его противник — не человек. Не бывает людей с четырьмя ногами, хвостом и такими длинными руками, люди орут от боли и падают, если их рубануть топором. Опешив от своего открытия, Свен пропустил удар — тварь, что стояла против него, наотмашь ударила его рукой по правому плечу, отчего Свен отлетел к стене дома, выпустив из рук единственное свое оружие — топор. И тут же откуда-то сзади ему на спину упало что-то тяжелое и крылатое, липкие холодные щупальца обвили шею Свена, а острые зубы вцепились ему в ухо. Свен попытался стряхнуть с себя это существо, но тут четырехногий, шипя, бросился к нему, резко присел и ударил в живот жалом, которым заканчивался его хвост.

Свен заорал от дикой боли, которая пронзила каждый его нерв, каждую мышцу, но его крик тут же затих — он враз потерял контроль над своими голосовыми связками, да и над всем телом тоже. Ноги его подкосились, он навзничь завалился на бок и упустил из вида обоих своих противников. Зато теперь он смог увидел, что сталось с Линдой. Ее тело лежало чуть дальше бесформенной грудой, а возле него возилось существо, похожее на четверорукого пеликана и, деловито орудуя длинным мясницким ножом, потрошило мертвую беролачку.

Из дома раздался детский крик, полный ужаса. «Олаф… Саша… Линда… всё…» — успел подумать Свен, прежде чем его сознание угасло окончательно.

Через полчаса хутор запылал. Огонь вначале нехотя лизал старые толстые бревна, из которых был сложен дом-пятистенок, норовя потухнуть, но затем разошелся, загудел ярким пламенем. Тело Свена лежало с распоротым животом на пороге собственного жилища, рядом с ним, на полу, в луже черной липкой крови лежала растерзанная медведица, так и не сумевшая защитить своих медвежат. Еще через час, не выдержав жара, дом обрушится сам в себя, погребая обгоревшие тела хозяев, скрывая произошедшую здесь трагедию.

Где-то далеко, севернее и восточнее хутора, навзрыд плакала двухгодовалая девочка, лежа на дне холщового мешка.