Легенды II

САГА О ВОЙНЕ ВРАТ

Мастер-чародей (1982)

Ночные ястребы (1985)

Долина тьмы (1986)

ИМПЕРСКАЯ ТРИЛОГИЯ (в соавторстве с Джанни Уортс):

Дочь империи (1989)

Слуга империи (1990)

Владычица империи (1992)

ОТДЕЛЬНЫЕ РОМАНЫ, СВЯЗАННЫЕ С «САГОЙ О ВОЙНЕ ВРАТ»

Принц крови(1989)

Королевский пират (1992)

САГА О ВОЙНЕ СО ЗМЕЯМИ

Королева мрака (1994)

Восход короля торговцев (1995)

Гнев короля демонов (1997)

Обломки короны (1998)

НАСЛЕДИЕ ВОЙНЫ ВРАТ

Предательство в Крондоре (1998)

Орден убийц(1999)

Слезы богов (2000)

КОНКЛАВ ТЕНЕЙ

Рассказы о Серебряном Ястребе (2003)

Лисий король (готовится к выходу)

Сын чародея (готовится к выходу)

Многосерийные саги Р. Фейста начинаются с приключений двух мальчиков, Пуга и Томаса. Они родились в бедности и стремятся возвыситься. Пуг мечтает стать чародеем, а Томас — великим воином. Их мечты сбываются. У Пуга обнаруживаются врожденные способности, его похищают, он проходит обучение и становится магом. Умирающий дракон, на которого случайно набрел Томас, дарит мальчику волшебные доспехи, которые делают его могучим воином.

Пока Пуг и Томас осваиваются со своими новыми возможностями, повествование знакомит читателя с двумя мирами, участвующими в так называемой Войне Врат — Мидкемией и Келеваном. Мидкемия — мир молодой, кипучий и раздираемый конфликтами, Келеван — древний и связанный традициями, но тоже не свободен от противоречий. Воинственные цурани, обитатели Келевана, вторгаются в мидкемийское Королевство Островов, чтобы расширить свои владения и захватить металлы, добываемые в Мидкемии, но редкие в их родном мире. Два враждующих мира соединяют магические пространственно-временные Врата. Томас постепенно осознает, что обладает силой легендарного мистического существа, вал-херу. Повелители Драконов были некогда подобны богам и даже воевали с ними. В третьей, кульминационной книге трилогии «Долина тьмы» война завершается, Томас овладевает древней магией, стремящейся взять над ним верх, а Пуг возвращается на родину.

«Имперская трилогия» рассказывает о родном мире цурани. Первые две ее книги показывают Войну Врат «с другой стороны». Леди Мара, которой в начале трилогии всего семнадцать лет, оказывается втянута в опасную политическую игру, но благодаря своим талантам и способности импровизировать успешно отражает атаки многочисленных противников. Пользуясь поддержкой преданных сторонников^ в число которых входит Кевин, мидкемийский раб, завоевывающий сердце Мары, она становится во главе Цураннийской империи и побеждает Великих — магов, не повинующихся никаким законам.

«Сага о войне со змеями» — это история Эрика, незаконного сына вельможи, и его друга, уличного мальчишки Ру. Королевству Островов снова грозят захватчики, на этот раз из-за моря. Приключения двух юношей проходят на фоне лихорадочной подготовки к войне против огромной армии Изумрудной Королевы, представительницы темных сил. Космическая битва между добром и злом разыгрывается снова, и на сцене опять появляются Пуг и Томас.

«Наследие Войны Врат» знакомит нас с событиями, происходящими вскоре после войны с цурани. В ней читатель вновь встречается с Джимми Локлиром, принцем Арутой и другими персонажами «Войны Врат».

Фейст рассматривает Мидкемию как виртуальный, объективно существующий мир, хотя и вымышленный. Романы о ней он выстраивает как исторические. Новелла «Гонец» относится к тому времени, когда Война Врат приобретает затяжной, позиционный характер.

ГОНЕЦ © Перевод. Виленская Н.И., 2006

Ветер гнул деревья.

Их ветви протестующе раскачивались и скрипели, теряя последнюю бурую листву, а шорох сосен и елей, казалось, предвещал долгие зимние ночи и морозные дни.

Часовые у штабных палаток жались поближе к кострам. Снег, быть может, выпадет еще не скоро, но местные уроженцы предсказывали, что зима будет ранняя. Холод и теперь, как ножом, протыкал теплые стеганые куртки. Солдаты надевали вниз все имеющееся белье и по нескольку пар носков, так что в сапоги влезали с трудом, однако ноги все равно стыли, стоило хоть чуть-чуть промочить их. Местные говорили, что зима обещает быть суровой, и многие обращали глаза к небу, ожидая, что оттуда вот-вот повалит снег. Зима будет холодная, настанет скоро и затянется надолго.

Подножия гор Серые Башни в холода не сулили ничего доброго, и снаряжение королевской армии не было рассчитано на такие погодные условия. Зимой она отходила в города Вабонской провинции, размещалась по казармам и частным домам и грелась у огня, пока метель наметала сугробы за окнами. Но опытные ветераны знали, что, если погода в скором времени не смягчится, то отходить на Ламут, Илит и Вабон придется по колено в снегу — и раненые, которые при других условиях добрались бы до дому благополучно, могут не вынести такого марша.

Весь лагерь жил ожиданием. Командующие армией герцоги, конечно же, должны принять во внимание ранние холода и остановить военные действия. Главный интендант со своими помощниками, квартирмейстер, обозные мальчики, проверяющие последние запасы оружия и обмундирования, то и дело поглядывали на небо, спрашивая себя: «А не пора ли домой?» Кузнец-оружейник, прикидывающий, как лучше починить помятый панцирь, и его подмастерье, раздувающий угли, полагали, что этот панцирь вряд ли кому-то понадобится — ведь скоро начнется отступление. Раненые в госпитальных палатках, кавалеристы — в своих, наемники, ночующие где придется, — всех их занимал один и тот же вопрос: когда же домой?

Вандрос дер Ламут у себя в палатке прочел только что прибывший приказ, кивнул и сказал своему старшему офицеру Петиру Лейману:

— Уходим домой зимовать. Приказ от герцогов Брукала и Боуррика.

— Самое время. — Плечистый капитан подышал на руки, мерзнущие даже в теплых перчатках. — Я позабочусь, чтобы в замке заготовили побольше дров, — усмехнулся он. — Зима, похоже, грядет жестокая.

Граф Ламут, сидя у жаровни, дававшей относительное тепло, посмотрел через открытый вход наружу.

— До ставки главнокомандующего в Вабоне мне придется пробираться по снегу. — Он вздохнул — почти неслышно, но все же вздохнул. — Если я вообще туда попаду. Зима, кажется, действительно намечается скверная. Мне нужен гонец для отправки на передовую, — добавил он, встав с места, и подошел к карте, расстеленной на походном столе.-— Здесь у нас три позиции: Грюдер, Монкриф и Соммервиль, — показал он. — Надо, чтобы они отступали в установленном порядке. Цурани теперь, наверное, тоже отойдут на зимние квартиры.

— «Наверное» — опасное слово, граф.

— Согласен, но они никогда еще не выступали после того, как снег выпадет. Им там холодно не меньше, чем нам, и воюют они здесь достаточно долго, чтобы догадываться: снег не заставит себя ждать. Они отступят, я уверен.

— Они могли бы оказать нам услугу и остаться на своих позициях до весны.

Граф кивнул.

— Сообщите Ардженту, что мы начинаем отступление. Я отправлюсь с арьергардом через пару дней. И пусть тот, кого вы пошлете туда, будет настороже. Мне докладывали о патруле Минванаби, который, видимо, сбился с пути и оказался к востоку от Королевского тракта, севернее Ламута. Никто не знает их точного местонахождения, но занесло их туда в самое неподходящее время.

— Так точно.

— Гонца, который поедет на передовую, пришлите ко мне, — сказал граф вслед уходящему капитану.

В ожидании гонца Вандрос задумался. Он начинал военную карьеру при дворе своего отца — был капитаном легкой кавалерии, самой бесшабашной из всех вабонских частей. Суровая школа, которую они прошли в боях с цурани, вспоминалась ему как нечто очень давнее, не соответствующее его возрасту. Эта кровавая война рассеяла все его иллюзии относительно воинской славы.

Цурани, выходцы из другого мира — хотя прошло немало времени, прежде чем вельможи Королевства осознали, что это действительно так, — пришли в Королевство Островов через магические врата. Судьба распорядилась так, что при этом они оказались в высокогорной долине Серых Башен. Это имело как хорошую сторону — быстрого удара они оттуда нанести не могли, -- так и плохую: армия Королевства тоже не могла выбить врага с занятых им высот.

Цурани, крепкие неуступчивые бойцы, носили яркие доспехи из какого-то неизвестного материала — кости или кожи, обработанной почти До металлической прочности. В ту первую весну, семь лет назад, они атаковали без предупреждения — хлынули с гор и захватили значительную территорию Королевства и Вольных городов.

После той первой кампании война застряла на мертвой точке. Вандрос качал головой, припоминая нескончаемые военные годы. Пять из них он был графом, а дело между тем становилось все хуже и хуже. Тремя годами ранее дурани выступили на Крайди, на запад, чтобы отрезать от Королевства весь Дальний берег, двигаясь от этой северной крепости, но не сумели взять город. С тех пор — никаких решительных действий.

Королевство удерживало свои позиции, но дорогой ценой: налоги росли с каждым годом, а новобранцев поступало все меньше. Дошло до того, что в прошлом году Вандрос, представляя свои отряды герцогу Вабонскому, вынужден был подкрепить их наемниками. Большинство из них годились только на то, чтобы отгораживаться ими от цурани.

Погода тоже брала свое. Граф прожил в этих краях всю жизнь и знал, что зима их ждет поистине свирепая. Метели здесь не были редкостью, а сегодня казалось, что снег вот-вот обрушится им на головы. Герцог, по мнению Вандроса, отдал приказ отступать как нельзя более вовремя.

— Милорд? — произнес возникший у входа гонец.

— Входи, Терренс.

Молодой человек стал навытяжку перед графом. Он носил традиционную форму ламутского Вестового Корпуса. Круглая меховая шапка с кокардой сидела на голове под точно выверенным залихватским углом. Приталенный ярко-зеленый мундир украшал на плечах и обшлагах витой золотой шнур, впереди сверкали шесть пар золотых пуговиц. Узкие серые, с кожаными вставками рейтузы заправлялись в низкие черные сапоги. Вооружение гонца состояло из кавалерийской сабли и кинжала. В пути он надевал тяжелый плащ, а помимо этого брал только порцию овса для лошади да мех с водой. Скорость — отличительная черта Вестового Корпуса.

Вид этого — именно этого — гонца вызывал у Вандроса легкое раздражение. Терренс приходился ему дальним родственником и использовал родство, чтобы пролезть в армию вопреки слишком юному возрасту и возражениям своей матери. Парень чересчур зелен — однако он здесь. Вандрос ничего не мог изменить, не нанеся бесчестия своему семейству. Терренсу едва исполнилось шестнадцать — он родился незадолго до дня середины лета, когда всем новорожденным справляют их первый год. У него и усы-то еще не росли.

Впрочем, в армии служат ребята и помоложе, напомнил себе Вандрос, а Вестовой Корпус все-таки не то, что легкая кавалерия или уланы. Мальчика вполне могли бы назначить в боевую часть, ведь он хорошо рубится как на коне, так и пеший. Вестовым он стал благодаря своему мастерству наездника — только лучшие всадники Вабона попадают в Корпус.

— Выходит, теперь твоя очередь?

— Да, милорд. Капитан Лейман вызвал двоих. Вильямсон Деник едет в Ламут, а я следующий.

Очередь соблюдалась строго, и ни один командир не мог нарушить порядок, не вызвав неудовольствия вестовых. У каждого армейского подразделения свои традиции, и в этой определенно есть смысл: иначе старым гонцам доставались бы самые легкие поездки, а новеньким — самые опасные.

Вандрос помолчал. Жаль, он не знал, что близится очередь его кузена — он попросил бы Петира прислать к нему Вильямсона, а Терренс отправился бы в Ламут, что сравнительно менее опасно.

Граф отогнал от себя эти мысли и подошел к карте. Терренс знал ее не хуже, чем он, — она показывала весь район боевых действий и прилегающие местности.

Причины вторжения цурани в Мидкемию не знал никто. Враг упорно отказывался от переговоров, и об этом оставалось только гадать. Командование придерживалось версии, что цурани нуждаются в металлах. Немногие захваченные в плен цуранийские рабы — их солдаты не сдавались живыми, а раненых они добивали — показывали, что металлы в их родном мире большая редкость. Вандрос, однако, испытывал сомнения на этот счет. Слишком много вражеских бойцов гибло без всякого стратегического смысла, чтобы объяснить это такой простой вещью, как металлы. Должна быть другая причина, просто она пока остается неизвестной.

Терренс смотрел на карту, которую и без того знал наизусть. Показанный на ней участок ограничивался на западе Серыми Башнями. За ними лежало герцогство Крайди и берега Безбрежного моря, но там командовал уже не граф Вандрос, а принц Арута с баронами Карсом и Туланом. Граф руководил войсками на местности, расположенной между герцогством Вабон, прежней границей с Вольными городами и Серыми Башнями.

Указательный палец Вандроса ткнул в три точки — одна на юго-западе, другая строго на юге, третья слегка юго-восточнее второй. Три эти позиции вместе с лагерем самого Вандроса составляли оборонительную линию Королевства на их участке. Любая наступательная попытка цурани встречала быстрый отклик в одном из четырех лагерей.

Но невозможность наладить снабжение в зимних условиях каждый год вынуждала войска отступать.

— Известить баронов Грюдера, Монкрифа и Саммервиля об отступлении. — Граф отдал распоряжения о порядке, в котором следует выступать, и о предполагаемых сроках прибытия частей в назначенные им для расквартирования города.

Терренс наметил по карте маршрут и сказал:

— Да, милорд. Я запомнил.

Вандрос не стал требовать, чтобы тот повторил, — он знал, что услышит в точности то же самое, что сказал сам. Вестовой, помимо умения мастерски ездить верхом, должен иметь отменную память. Ему иногда поручаются и бумаги, но военные приказы всегда передаются устно, чтобы сведения в случае его гибели не попали в руки врага.

— Отходить в установленном порядке и вступать только в оборонительные бои, — сказал граф. Это означало, что командиры, отступая на восток, должны всемерно избегать стычек с цурани. Предполагалось, что противник не станет в это время года захватывать новые территории — ему ведь тоже пора позаботиться о зимних квартирах.

— Отходить в установленном порядке и вступать только в оборонительные бои, — повторил гонец.

— Что-то ты гнусавишь, — заметил граф. — Ты в состоянии ехать?

— Всего лишь легкая простуда, милорд. Не о чем говорить.

— Хорошо, ступай. И вот что, Терри...

— Да, милорд? — отозвался гонец у самого выхода.

— Будь жив. Я не желаю держать ответ перед твоей матерью.

— Я постараюсь, граф, — с мальчишеской ухмылкой ответил гонец и вышел.

Тяжело посылать такого юнца туда, где опасно, — но мало ли юнцов и мальчишек Вандрос посылал в опасные места за пять лёт своего командования? Он, конечно, гораздо охотнее отправил бы Терренса в Ламут, но вряд ли возможность наткнуться на вражеский разъезд так уж велика в эту пору. Цурани наверняка стараются держаться в тепле не меньше королевских солдат. Граф выбросил из головы мысли о Терренсе и стал думать о порядке отхода людей, подчиненных непосредственно ему.

Сидя за столом, он слышал снаружи их разговоры и смех.

Идя через лагерь, Терренс терпеливо сносил привычные подковырки.

— Ну, разве не красавчик? — потешался седой ветеран. — Надо взять его к себе заместо собачки.

Другие у костра засмеялись, но Терренс подавил желание ответить им в том же духе. Когда он весной вступил в корпус, старослужащие гонцы сразу предупредили его, что такие шуточки здесь в порядке вещей. Считается, что у вестовых не жизнь, а малина — они ведь зачастую просиживают у своих палаток целыми днями, ожидая приказаний. Во время боя они, конечно, разъезжают беспрерывно, без сна и почти без еды, доставляя сообщения и приказы полевым командирам — но другим солдатам в бою не до того, чтобы обращать внимание на гонцов.

Белокурый и голубоглазый Терренс, рослый для своего возраста — чуть выше шести футов, — только еще начинал раздаваться в плечах. Светлый пушок у него на щеках никак не желал превращаться в бороду, к большой его досаде — гонцам полагалось носить усы и маленькую козлиную бородку. Все попытки Терренса отрастить такую выглядели смехотворными, и месяц назад он опять начал бриться, так сказать, наголо. Другие гонцы непрестанно дразнили его, только некоторые говорили, что борода еще отрастет и беспокоиться не о чем. Бритье, мол, только ускорит ее рост.

Он научился помалкивать и держаться невозмутимо, что шло ему только на пользу — не хватало еще, чтобы кто-то заметил, как неуверенно он себя чувствует временами. После первого же месяца службы он понял, что переоценил свои возможности, но за те семь месяцев, что он провел в Корпусе, ему так и не довелось побывать в по-настоящему опасных переделках. Тем не менее он постоянно боялся оплошать, не сдюжить и тем опозорить свою семью, возражавшую против его преждевременного поступления в армию — всех, в том числе и графа. В свое время он не подумал о том, какую ответственность на себя взваливает, и теперь жалел о поспешном решении.

Возможно, после успешной кампании, проведя зиму в их поместье под Ламутом, он обретет недостающую уверенность. По крайней мере мать перестанет докучать ему своими письмами, требуя вернуться немедленно.

Терренс делил палатку с Чарльзом Макэвоем из Тайр-Сога. Чарльз лежал на своем спальнике и читал письмо.

— От Клариссы? — спросил, войдя, Терренс.

— Да, — ответил Чарльз, на четыре года старше его. — Ты получил задание?

— Ну да, теперь моя очередь.

— И куда же, Терри?

Терренс с веселой усмешкой нагнулся к нему:

— На передовые позиции. Сказать баронам, чтобы собирались домой. Через пару недель будешь с Клариссой — получен приказ о зимнем отступлении.

Чарльз сел.

— Как раз вовремя. Холод такой, что мужское достоинство того и гляди отмерзнет. Какой ей тогда от меня прок?

Терренс засмеялся. Чарльз женился в прошлую зиму и с самой весенней оттепели жил в разлуке с женой.

— А сейчас ей какой от тебя прок, спрашивается?

— Пошел вон! — шутливо замахнулся на него Чарльз.

— Сию минуту, только плащ возьму.

— Счастливо, Терри, — произнес традиционное напутствие Чарльз.

— И тебе счастливо, Чарли.

Терренс зашагал к загону, где стояла его лошадь, девяти-летняя гнедая кобыла, надежная и послушная. Она была не самой резвой лошадкой в Корпусе, но Терренс любил ее за ровный нрав и выносливость. Кобыла могла безропотно бежать весь день, пока не упадет. Он звал ее Беллой.

Другие лошади тоже вскинули головы, когда он подошел, но Белла знала, что это идет ее хозяин и что сегодня ее очередь. Он потрепал ее по шее.

— Поехали, девочка.

Он взял свое седло из-под навеса, где хранилась сбруя, быстро оседлал лошадь, удостоверился, что мех для воды полон и в торбу насыпан овес. Поездка была рассчитана всего на два дня. День до первой позиции, где он переночует и перекусит, потом обратно через два оставшихся лагеря — сначала на юго-запад, потом на юго-восток. Он посмотрел на небо. Всего два часа, как солнце взошло — поручение обещает быть легким, если не встретится никаких препятствий. Завтра на закате он должен вернуться.

Он отвязал лошадь и поехал на запад. Когда Белла разогрелась, он пустил ее размашистой рысью и предоставил самой себе.

Ветер пронизывал плащ насквозь, лицо онемело. Из носа текло, и Терренс вскоре перестал утирать его рукавом. Дышать приходилось ртом, что начинало сказываться на легких, и он чувствовал в груди стеснение, которого раньше не было. Он знал, что мог бы сказаться больным, —но отказываться от своей очереди из-за какой-то простуды? Однако Терренса мучили сомнения. Так, пожалуй, и следовало поступить — просто сказать капитану, что он нездоров, и остаться в палатке.

Во второй половине дня он дважды останавливался, чтобы дать отдохнуть Белле, и сам, ежась, отдыхал за березами, кое-как прикрывавшими от ветра. Делать передышки слишком долгими не стоило, поскольку Белла остывала и могла охрометь.

Но она была славная, разумная лошадка, в самый раз для гонца. Она хорошо слушалась и быстро отвечала на все команды. А уж спокойная! Как-то летом они встретили на дороге змею. Многие лошади в панику бы ударились, а Белла как ни в чем не бывало раздавила змею копытом, и все тут.

Глядя на небо, он понимал, что немного отстает, и боролся с искушением пустить кобылу галопом. До первого лагеря он доберется на несколько часов позже, чем намечал, но это ничего — приказ он доставит вовремя, успеет поесть горячего и устроится на ночь в тепле. К завтрашнему дню ветер уж точно не уляжется, и ему придется еще труднее — другие два лагеря расположены чуть выше в предгорьях и ближе к вражеским позициям.

В его задачу входило избежать тех немногих цуранийских патрулей, что еще курсируют вдоль линии фронта в зимнее время, и сберечь свою лошадь. Пешим он ночью замерзнет до смерти, потому что раньше следующего полудня ему до первого лагеря не дойти.

После двух часов ровной скачки он снова дал Белле отдых, хотя она недовольно фыркала — ей не нравилось шагать в поводу, ведь она хорошо знала, что в конце пути ее ждут овес, сено и теплая ночевка в компании других лошадей.

Выдержав получасовое отшагивание, Терренс опять сел в седло. Белла шла рысью, а он смотрел по сторонам. Ровная езда убаюкивала, и взгляд норовил впериться в одну точку. Гонец — самая легкая добыча во всей армии, исключая разве что обозных мальчишек. Довольно засады из двух-трех человек, чтобы бароны так и не получили графского приказа.

Затри часа до заката он заметил, что на севере что-то движется. Цветное пятно между деревьями, ничего больше, но Терренсу и этого хватило. Патруль цурани, это ясно. Ярко-оранжевая оторочка на черных доспехах захватчиков, именующих себя Минванаби, не имела естественных аналогов в здешнем лесу, так же, как желтые и алые цвета тех, которые звались Анасари. Он пустил Беллу быстрее и долго всматривался в лес, но никаких следов врага больше не обнаружил.

Весь остаток дня он держался настороже и позволил себе расслабиться лишь в нескольких минутах от цели.

Ветер, дувший прямо в лицо, донес до него дым лагерных костров. Терренс порадовался этому едкому запаху, сулившему скорый отдых.

— Всадник! — прокричал часовой.

Будь Терренс пешим, его окликнули бы уже раз пять с тех пор, как он выбрался из ничейного леса и ступил на территорию Королевства, но у цурани лошадей не было, и конных никогда не окликали. Почему цурани за столько лет не попытались использовать трофейных коней? Ни с одним из них побеседовать пока никому не довелось, так что это оставалось загадкой.

Терренс, зная, где находится командная палатка, поехал прямо к ней. Здесь, на пограничье, стояли вабонские солдаты, подкрепленные рекрутами, набранными далеко на юге. Командовал ими барон Грюдер, один из людей герцога Сазерленда, отданных под начало графа. Терренс бывал у него уже три раза и знал, что барон человек прямой и светских условностей не признает.

Один часовой пропустил гонца в палатку, другой отвел Беллу в лошадиный загон. В лагере размещались ламутские уланы, рота легкой кавалерии из Занна и тяжелая пехота из Илита и Тайр-Сога. Весь этот долгий и трудный год они сдерживали цурани с их союзниками чо-йа, которых королевские солдаты прозвали букашками.

Терренс вытянулся перед бароном.

— Приказ от графа, милорд.

— Отступать, что ли? — спросил крепко сложенный Грюдер, явно ожидавший такого приказа.

— Да, милорд. Вам следует отходить в установленном порядке на зимние квартиры, назначенные вам герцогом.

Мелкие западные дворяне ревниво относились к своим прерогативам, и Грюдер постоянно сетовал на необходимость подчиняться «чужому» графу, поэтому гонцы по возможности старались ссылаться на герцогов Брукала и Боуррика. Терренс промерз до костей, умирал с голоду и совсем не желал выслушивать очередную обличительную речь о Вандросе, который будто бы не дает Грюдеру солдат, провизии, оружия, золота и всего остального, без чего воевать немыслимо.

— Боев, помимо оборонительных, следует избегать.

— Еще что-нибудь?

— Часа три назад я видел движение в лесу, севернее восточной дороги. Цвета цурани.

— Которые из них, распознал?

— Минванаби и Анасати, милорд.

Грюдер поразмыслил немного.

— По донесениям нашей разведки, эти два дома не очень-то друг друга жалуют. Раз они объединились, то что-то задумали скорее всего. Надо держать ухо востро.

— Так точно, — как можно безразличнее произнес Терренс. Ему было интересно, откуда разведка хоть что-то знает о цурани, предпочитающих смерть плену, но он сдерживал свое любопытство. Дело гонца — передавать сообщения, а не пытаться вникнуть в их смысл.

Барон, казалось, позабыл, что гонец все еще здесь.

— Хорошо. Поешь, отдохни и отправляйся дальше. На рассвете мы снимаемся с лагеря.

Выходя, Терренс услышал, как барон зовет ординарца — наверняка для того, чтобы передать приказ офицерам по всей линии. Дневной свет быстро угасал. С запада шли тучи, и вокруг смеркалось, хотя солнце еще не зашло.

Судя по тяжести этих туч и по холоду, ночью обещал пойти не дождь, а снег. Терренсу хотелось есть и спать, но сначала надо было навестить Беллу, а потом уж позаботиться о себе.

Что-то влажное коснулось его щеки, и он снова посмотрел вверх. В воздухе кружились снежинки. Мимо него пробегали солдаты — весть о подготовке к отступлению уже разошлась по лагерю.

Люди барона приободрились, предчувствуя скорое возвращение домой, Терренса же снедало беспокойство. Если ночью снега выпадет много, ему предстоит нелегкий день. Придется, возможно, заночевать в третьем лагере перед тем, как вернуться к графу. Хоть бы Килиан, богиня природы, задержала снег еще на денек. А еще лучше — на недельку, поправился он, глядя на обрадованные лица солдат.

Потом он выбросил посторонние мысли из головы и пошел взглянуть на лошадь.

Конюх хорошо позаботился о Белле — она приветливо фыркнула, подняв морду от кучи сена. Терренс тем не менее осмотрел ей копыта, убедился, что ее вытерли как следует, и порадовался, что кобылу поставили в сравнительно теплое место, а не у коновязи, без всякого укрытия.

Потом он заметил, что лошадей в загоне меньше, чем полагалось бы, и спросил конюха:

— На вылазку ушли, да?

— Нет, — ответил старый солдат, — просто мы в этом году много ребят потеряли. — Он мотнул подбородком в дальний конец загородки. — И лошадей тоже.

Терренс, поглаживая Беллу, кивнул.

— Спасибо, что поухаживал за ней.

— Это моя работа, — сказал конюх и отошел.

Терренс, улыбнувшись, поспешил в походную столовую и стал в очередь за молодым кавалерийским офицером. Кухонный мальчик, видя по мундиру Терренса, кто он такой, дал гонцу деревянную тарелку и жестяную миску — у большинства местных посуда своя.

Еда была незатейливая, зато горячая и сытная, чай несладкий, но тоже горячий. Терренс ел один, сидя на земле с подветренной стороны палатки. Солдаты, к чему он привык, не обращали на него внимания. Доев, он вернул посуду и пошел искать место для ночлега.

В этом деле гонец полагался на себя самого и часто спал прямо на земле с седлом вместо подушки и собственным плащом вместо одеяла. Но в такую холодную ночь это не представлялось возможным.

Дойдя до ряда кавалерийских палаток, Терренс закашлялся и остановиться уже не смог. Ухватившись за ствол дерева, он согнулся пополам, заставляя себя глубоко дышать, и выплюнул сгусток зеленой мокроты. Она оставила после себя серный вкус и сильную боль в горле.

— Проклятие, — тихо промолвил Терренс. Он расхворался сильнее, чем думал, а впереди еще день езды — может, и больше, если погода ухудшится. Не скоро еще он доберется до своего лагеря и до лазарета, но ничего не поделаешь, придется терпеть.

— У вас места не найдется? — стал спрашивать он, обходя палатки. В первых шести отвечали «нет», но в седьмой одинокий кавалерист посмотрел на него и кивнул.

Терренс вошел и увидел пустую постель по другую сторону от опорного шеста.

— Располагайся, — сказал кавалерист, пожав плечами. — Ему больше не понадобится.

Терренс не спросил, кто такой «он» — речь явно шла о погибшем товарище. Он сел. Кавалерист был старше его лет на десять, а казалось, что на все двадцать. Запавшие глаза покраснели, словно он не спал уже много ночей, и темные круги под ними говорили о смертельной усталости.

— Только что вернулись? — спросил Терренс.

— Вчера. Застукали целый отряд цурани на открытом месте... — Он повалился на собственный спальник. — Капитану невдомек было, что это только авангард — сцепились мы с ними, а тут из леса высыпали остальные. Еле ноги унесли.

— Сводный отряд? От пары домов?

— Угу. Нас было тридцать, а их больше сотни. Скверное дело. Ты не обессудь, уж очень спать хочется. Завтра мы опять выступаем.

Терренс подавил желание сказать солдату, что утром он получит новый приказ. Не его это дело.

— Спокойной ночи, — сказал он только, но кавалерист уже и без того дышал ровно и глубоко.

Терренс, отвязав шнурок, опустил входное полотнище, завернулся в толстое одеяло и лег на тощий матрац. Одеяло пропахло другим человеком, земля внизу была холодная и неровная, но Терренсу приходилось ночевать и в худших условиях, притом он был молод и очень устал. Два раза его одолевал кашель, но сосед по палатке не просыпался — он, как всякий солдат, умел спать, невзирая на шум.

Терренс закрыл глаза и тоже попытался уснуть. Пот струился у него по шее и по спине, несмотря на холод. Он поплотнее закутался в одеяло. В уме замелькали образы прошлого — домашние картины, лица родных, а потом пришел сон.

Утром Терренс вышел из палатки в круговерть снежных хлопьев. В лагере царила суета. Солдаты, ожидавшие назавтра нового боя, от облегчения с трудом сдерживали улыбки, а то и слезы — теперь-то они наверняка доживут до будущей весны.

Терренс чувствовал ломоту во всем теле, будто и не спал вовсе. Но ему предстояло ехать дальше, и он основательно позавтракал горячим, только из печи, хлебом с маслом и медом, сухими фруктами и сваренной накануне говядиной. Повар не скупился: чем больше солдаты съедят этим утром, тем меньше провизии ему придется укладывать и везти обратно в Ламут.

После завтрака к Терренсу подошел покрытый шрамами сержант с нашлепкой на левом глазу, и сказал отрывисто:

— Барон тебя вызывает.

Терренс зашагал за ним, и его пропустили в палатку барона. Грюдер протянул ему пакет.

— Это для графа. Бароны Монкриф и Саммервиль тоже наверняка вручат тебе свои донесения.

— Так точно.

— Оборонительные бои — надо же! — проворчал себе под нос Грюдер. — О чем только Вандрос думает? — И он, явно желая высказаться, добавил уже погромче: — Я получил сообщение, что другой наш аванпост тоже атаковали — и не далее четырех дней назад! Противник посылает не просто патрули, а крупные отряды. Налицо какой-то план. Если мы собираемся выиграть эту войну, мы должны наносить удары первыми. — Барон уставился на карту, словно желал прочитать по ней будущее. — Позавчера наши ребята напоролись на цурани, — сказал он, подняв глаза, — и это не тот отряд, который ты видел, так что будь начеку. Мне сдается, наши соседи с той стороны хотят продвинуться вслед за нами, когда мы начнем отступать. Потом они окопаются, поставят укрепления, и по весне окажется, что захваченная ими территория увеличилась. Передай это, будь любезен, другим баронам, и скажи, что я буду отступать постепенно, готовый повернуться и дать бой в случае необходимости. Обороняться — как бы не так! Позаботься, чтобы граф Вандрос получил мой рапорт, парень.

Терренс в точности запомнил все сказанное бароном и подождал, не будет ли продолжения, но Грюдер махнул рукой, отпуская его.

Терренс отдал честь, вышел и направился прямо к конюшне. Не прошло и четверти часа, как он уже ехал на Белле через толкотню сворачивающих лагерь солдат. Он продвигался целенаправленно, но медленно, давая застывшей лошади время разогреться.

Земля не успела промерзнуть, и ночной снег под ногами быстро превращался в слякоть. Придется время от времени останавливаться и осматривать Белле копыта, но это еще не та глубокая грязь, что весной стаскивает с лошадей подковы, а с всадников сапоги.

Радуясь, что хоть в чем-то ему повезло, Терренс повернул на юго-запад и пустил кобылу легкой рысью. Лошадь вздрогнула, когда он закашлялся, но Терренс, справившись с приступом, погладил ее, и она успокоилась. Они перешли на походную рысь и начали отмахивать милю за милей.

Терренс натянул поводья. Было тихо, словно погода затаила дыхание перед новым потрясением. Снег перестал через час после его отъезда, но Терренс знал, что скоро он повалит опять. Солнце едва проступало на небе, дразня неверным теплом. Подмораживало, под копытами Беллы все чаще хрустел ледок. Терренс ежился в своем плаще, лошадь выдыхала облака пара, а с запада опять надвигались тучи.

После выезда из лагеря Терренс не заметил ничего необычного, но все время держался настороже. Пробиравшая его лихорадка мешала сосредоточиться, но пока еще он справлялся с болезнью, от которой теперь ломило все кости.

Он дал Белле немного передохнуть, пока оглядывал местность. Тропа пролегала вдоль края леса, тянувшегося на юг. Севернее, где земля шла под уклон, расстилался широкий луг. Терренс искал глазами приметы — карт он с собой не брал из опасения попасть в плен. Как все гонцы, он запоминал карты наизусть и в пути полагался на природные ориентиры.

На дальней стороне луга появилась какая-то группа, медленно движущаяся к нему. Сначала Терренс принял идущих за цурани, но быстро отказался от этой мысли. Эти люди, около двух десятков, шли без строя и какой-либо определенной цели — видно было только, что они стремятся уйти как можно дальше на юг, — и яркие цвета в их одежде отсутствовали.

Терренс ждал их, стоя на месте. Ничего, если он потеряет немного времени — может быть, путники смогут дать ему какие-то сведения о передвижениях цурани на севере или западе. Он уже видел по их платью, что это крестьяне или дровосеки — мужчины, женщины и несколько детей, все нагруженные узлами.

Один из мужчин заметил Терренса, и все идущие принялись махать руками и что-то кричать. Терренс двинулся им навстречу. На середине луга они сошлись. У людей был усталый вид, дети цеплялись за взрослых.

— Здорово! Ты солдат? — Мужчина говорил на диалекте Вольных городов, который Терренс, как уроженец Вабона, понимал неплохо, хотя в их краях пользовались в основном королевским наречием.

— Да — а вы кто будете?

— Мы из деревни Ралинда, в семи милях к югу.

Терренс кивнул — он знал, где это.

— Я думал, ее цурани заняли.

— Заняли, да вчера ушли, все до единого, — сказала одна из женщин. — В прошлом-то году они оставили солдат, чтобы надзирали, как мы работаем, а в этом нет — мы и сбежали.

Терренс указал наверх:

— Как подниметесь, идите на северо-восток, вдоль холмов, а потом по тропе через лес. Она приведет вас в лагерь барона Грюдера. Они как раз возвращаются в Ламут — ступайте с ними, и найдете себе убежище на зиму. Куда они ушли, цурани? — спросил он мужчину.

— На юго-запад.

Терренс произвел в уме быстрый расчет.

— Спасибо. Удачи вам. — Сказав это, он погнал Беллу вверх по склону — дело, он чувствовал, было спешное. Если стоявший в деревне гарнизон ушел не к месту расположения основных войск, на северо-запад от Серых Башен, то он движется на соединение с другими отрядами, а цель в том направлении может быть только одна — лагерь барона Монк-рифа. Терренс подумал, не вернуться ли сказать крестьянам, чтобы передали это барону Грюдеру — но даже если они дойдут до Грюдера засветло, какой бы то ни было бой у лагеря Монкрифа к тому времени уже завершится.

Кроме того, это всего лишь его догадки — он ведь может и ошибаться.

Нутром, однако, он чуял, что ошибки нет.

Он скакал крупной рысью, надеясь поспеть к Монкрифу раньше цурани.

Белла перешла на галоп, и Терренс сохранял аллюр, стараясь при этом не загнать лошадь. Долгие периоды галопа он чередовал с рысью, но с тех пор, как услышал, что цурани ушли из Ралинды, ни разу не дал Белле передышки. Как ни дорожил он своей лошадью, долг обязывал пожертвовать ею, чтобы вовремя предупредить Монкрифа.

Ее тяжелое, хриплое дыхание говорило ему, что она вот-вот рухнет. При этом он знал, что стойкая Белла будет скакать до последнего. Какой страшный выбор! Если Белла падет хотя бы за две мили до лагеря, ему все равно не поспеть к барону вовремя.

Он придержал кобылку, дав перейти на шаг, и через пять минут ее дыхание выровнялась. Терренс вытер лоб рукой в перчатке, чувствуя, как холодные струйки стекают по шее. Со странным безразличием он отметил, что весь взмок под мундиром, несмотря на мороз. В горле пересохло, хотя он то и дело пил воду, легкие сжались, мешая дышать глубоко. Кашель уже три раза заставлял его замедлять бег лошади, перегибаться с седла и сплевывать. Ребра болели.

Перебарывая недомогание, он сверился с приметами и определил, что въезжает в постепенно сужающуюся долину длиной в три-четыре мили — на юго-западе она клином врезается в перевал, за которым должен быть лагерь Монкрифа.

Заметив движение в лесу на северной стороне, Терренс опять придержал Беллу и привстал на стременах. Сразу же за опушкой мелькало что-то голубое, зеленое и красное.

Цурани! Сводный отряд, судя по разнообразию красок. Грюдер был прав. Цурани намерены захватить как можно больше земли, тесня отступающие силы Королевства.

После первого года войны они отказались от таких поползновений и вот уже шесть лет держали устойчивый фронт. Единственным исключением были попытки захватить Крайди, Порт-Наталь и Горькое море.

Но это еще не значило, что они не станут пытаться сейчас.

Терренс послал вперед усталую лошадь.

Он знал не хуже других, что Мидкемия еще не видывала таких пехотинцев, как цурани. Они способны пройти пятьдесят миль за одни сутки и в конце пути сразу же вступить в бой. Двадцать миль для них — легкая прогулка.

Прикидывая расстояние от леса до перевала, он понимал, что должен поторопиться, если хочет обогнать их авангард. Он ударил каблуками по бокам Беллы, и послушное животное опять помчалось галопом.

Лошадь скакала, как после полноценного отдыха, но Терренс чувствовал, что силы ее убывают с каждой минутой. На середине пути, к перевалу она уже едва тащилась рысью, а вскоре перешла на спотыкающийся шаг.

Терренс соскочил и скинул плащ, чтобы тот не мешал ему бежать. Холод сразу проник под легкий мундир, а внизу кожу леденил пот. Поправив на плече сумку с пакетом барона Грюдера, Терренс без слов простился с Беллой. Потом повернул ее мордой назад, мысленно помолился Рутии, богине удачи, и хлопнул лошадь по крупу. Она отошла немного, остановилась, тяжело водя боками, и оглянулась на него.

— Домой, Белла! Домой! — крикнул он.

Она, как показалось ему, кивнула и поплелась по дороге в обратную сторону.

Терренс, не сводя глаз с ущелья милях в двух перед собой, трусцой побежал к нему. Земля уже порядком обледенела, и быстрый бег мог привести к катастрофе. Повредив ногу, он уже не доберется до назначенной цели. Стоит упасть — и цурани возьмут его в плен или убьют.

Пару раз он поскальзывался, но в общем приближался к перевалу довольно быстро. Добежав до перелеска, он услышал позади крики, понял, что цурани его увидели, и, не глядя на гололед, припустил во всю прыть.

Полдюжины цурани, одетые в черные и оранжевые цвета дома Минванаби, пытались обойти его справа. Терренс прикинул угол погони и решил, что успеет нырнуть в лес, не дав им догнать себя. Он надеялся, что преследователи знают округу не так хорошо, как он, — там была пара мест, где он мог бы выиграть время.

Если же местность им знакома, то его скорее всего убьют.

Пригнув голову, он мчался изо всех сил.

Ярдах в ста от первых деревьев стало слышно, как хрустит лед под сандалиями бегущих наперехват цурани, в пятидесяти — их хриплое дыхание. В двадцати пяти мимо его головы просвистела стрела. Другая вонзилась в ствол дерева совсем рядом, когда он уже вбежал в лес.

Терренс свернул влево, на узкую тропку. Легкие горели, ноги плохо слушались, но голова исправно работала над тем, как уйти от цурани. Он чувствовал такой страх, что слезы наворачивались на глаза. Звериная тропа вела к маленькому пруду, до которого было ярдов двести. Через пятьдесят ярдов Терренс снова вильнул вправо, немного в гору. Если цурани потеряют его, то скорее всего побегут дальше до пруда, и он выиграет бесценные минуты.

Но если он даже собьет со следа полдюжины преследователей, основной отряд цурани движется в том же направлении, что и он. Надо опередить их хотя бы на пять минут, иначе кто-то из их лучников может легко снять его: перевал от леса отделяет поляна, не дающая никакого укрытия.

Впервые после своего поступления на службу Терренс проклял высокие каблуки кавалерийских сапог. Лодыжки вихляли и все время норовили подвернуться. Вот бы срезать передки на щиколотках, пробить дырки и зашнуровать сапоги туго-натуго. Хотя гораздо разумнее просто не бегать в такой обуви.

Он вылетел на поляну, решив бежать как можно быстрее, не виляя из стороны в сторону, — авось он скроется в скалах, прежде чем вражеский лучник успеет прицелиться и пустить стрелу.

Но что-то — звук отпускаемой тетивы или топот ног позади — все-таки заставило его в последний миг вильнуть влево. Черная стрела пролетела мимо в каких-нибудь шести дюймах. Терренс метнулся вправо и юркнул в проход между камнями.

Здесь могли бы проехать разом только два всадника, и Терренс понимал, что это место служит естественным оборонительным пунктом для защитников перевала. На той стороне непременно должен стоять хотя бы взвод королевских солдат — осталось преодолеть по камням около мили, и он в безопасности.

Он молился, чтобы цурани, войдя в ущелье, замедлили ход — ведь должны же они опасаться засады? Но тут до него донеслось эхо бегущих ног. Ничего они не боятся, эти цурани — ведь перед ними один-единственный беглец, у которого из оружия только сабля.

Ноги отнимались, легкие отказывались качать воздух. Терренс принуждал себя дышать как можно глубже, делая резкий выдох. Благодаря этому ему удалось даже остановить приступ кашля. Но он совсем обессилел и очень боялся, что упадет, так и не добежав до своих. Он боролся с паникой, понимая, что паника способна погубить его еще вернее, чем враг. Измученный и больной, он не терял головы и выжимал из себя все, что мог, чувствуя смерть в пятидесяти ярдах за спиной.

Ущелье сделало поворот — и это помешало цурани обстрелять его снова. Терренс знал, что за полтораста ярдов от юго-западного конца перевал выпрямится и станет шире.

Если бы только королевские лучники вовремя разглядели его мундир и поняли, что его преследуют!

В следующий миг он уже выскочил на эту последнюю прямую и помчался к тому, что могло быть только редутом королевской армии. Когда он в последний раз проезжал здесь, этого заграждения высотой по грудь еще не было. Крики с той стороны сказали Терренсу, что его заметили, и он замахал в ответ правой рукой.

Он, конечно, не похож на цурани, но хорошо бы королевские лучники придерживались того же мнения. Подбегая к редуту, он увидел, как они наставили луки и выстрелили.

Стрелы прошли над головой Терренса. Он услышал, как позади вскрикнули от боли — значит, цурани тоже показались в поле зрения. Оглянуться он не рискнул, боясь, что враги, вопреки заградительному огню, продолжают гнаться за ним.

Он подпрыгнул и повалился на четырехфутовый вал, а солдаты ухватили его за ворот и перетащили к себе.

Седой сержант рывком поставил Терренса на ноги. Жуткий, кое-как зашитый шрам у него на лице был, очевидно, получен не позднее чем на прошлой неделе.

— Что, парень, еле ноги унес?

— Выбора... не было, — кашляя и задыхаясь, выговорил Терренс. — Лошадь выдохлась... а мне надо доставить приказ... барону Монкрифу.

— Это ты их, что ли, привел? — спросил другой солдат, пригнувшись под бруствером. Цурани обменивались выстрелами с защитниками редута.

— Нет, не я. — Кашель вырвался наружу, сотрясая ребра. После мучительных судорог Терренс сплюнул.

— Жив? — спросил сержант.

— Жив. Просто грудь застудил — не о чем говорить. — Он передохнул, упершись руками в колени, и выпрямился! — Сержант, мне лошадь нужна.

— Возьми у коновязи. Мы за последнюю неделю потеряли нескольких ребят. Много их там, твоих цурани?

— Думаю, порядочно. Я скажу барону. Похоже, это их последний натиск перед началом зимы.

— Просто замечательно. Готовьсь! — крикнул сержант, вынимая меч, а Терренс зашагал прочь от редута.

Там стояло с дюжину палаток, и солдаты, отдыхавшие в них, теперь спешили к валу — сержант, видимо, послал за ними, увидев, как Терренс бежит по ущелью. Терренс прикинул на глаз их количество. Перевал защищало около ста человек. Вместе с лучниками они смогут сдерживать цурани час, а то и два. Надо успеть сказать барону, чтобы прислал подкрепление.

Быстро оглядев лошадей, Терренс выбрал серого мерина, крепконогого и широкого в груди. Конь выглядел сильным и выносливым, а эти качества устраивали Терренса больше, чем резвость.

Для пущей уверенности Терренс наскоро осмотрел копыта серого и убедился, что за конем хорошо ухаживали и никаких изъянов у него нет. Из седел он выбрал самое легкое, почти такое же, каким пользовался сам. Дважды он останавливался из-за кашля, но после отхаркивания мокроты дышать становилось немного легче. Может, простуда пройдет сама собой — клин клином вышибают. Седло, вероятно, принадлежало разведчику — остальные были куда тяжелее и предназначались для конных сражений. Здесь стояли конные пехотинцы, которые порой использовались также как вспомогательная кавалерия.

Терренс взнуздал и оседлал мерина, стараясь не вспоминать о недавнем страхе. Полное осознание всего пережитого угрожало сломать его. Если не выбросить страх из головы, это помешает ему выполнить задание, и его ждет позор.

Быстрой рысью он двинулся по тропе, прочь от боя, и вскоре пустил коня галопом.

До лагеря не было и четырех миль — Терренс покрыл их за несколько минут, бросил поводья часовому у палатки барона и сказал:

— Приказ от графа!

Второй часовой сунул голову в палатку и после краткого доклада придержал полог для Терренса.

— Сообщения от графа и барона Грюдера, милорд, — войдя, отрапортовал гонец.

Монкрифа, которому шел седьмой десяток, война состарила еще больше. Седые волосы падали ему на плечи, обведенные темными кругами глаза глубоко запали.

— Продолжай, — тихо сказал он.

— Граф приказывает отступать на зимние квартиры. В установленном порядке, вступая только в оборонительные бои. Барон Грюдер ожидает наступательных действий цурани с целью захвата новых территорий до прихода зимы. Докладываю также, что застава на северном перевале подверглась нападению врага числом около роты. Враг представлен силами по меньшей мере двух домов, Анасати и Минванаби.

— Что такое? — заморгал барон.

— Ваша северная застава в настоящее время ведет бой, и сержант просит о подкреплении.

— Что ж ты сразу-то не сказал? — вскричал барон и тут же принялся отдавать приказы о выступлении к перевалу.

Терренс ждал, поскольку Монкриф не отпускал его.

— Еще что-нибудь? — спросил, закончив распоряжаться, барон.

— По дороге к вам я потерял лошадь, милорд, и взял коня у редута. Могу я оставить его себе, чтобы выполнить задание до конца?

— Да, — коротко ответил барон.

— Не будет ли у вас каких-либо посланий, милорд?

— В более спокойных обстоятельствах я написал бы графу рапорт, но сейчас я занят. — Ординарец и еще двое солдат вошли в палатку, неся доспехи барона. Старик, по-видимому, сам намеревался возглавить идущий к редуту отряд. — Я обо всем доложу графу лично, когда вернусь в Ламут. Скажи только барону Саммервилю, что у нас здесь творится — пусть последит за своими флангами во время отступления.

— Есть, — ответил Терренс, а барон бросил:

— Свободен.

Терренс взял у часового коня. Его шатало, и страшно хотелось есть, а пить — еще больше. Солдаты строились в ряды, готовясь идти на север — даже резерв, которому полагалось всегда оставаться в лагере. В обозе тоже суетились, готовя еду для тех, кто отправлялся на фронт. Терренс поймал за рукав мальчишку, тащившего корзину с горячим хлебом.

— Дай мне мех для воды.

Тот вывернулся.

— Нету. Спроси у каптенармуса.

Терренс прихватил из корзины хлебец, пропустив мимо ушей протесты мальчика, а у двух других взял из бочонка яблоко. Оно уже немного побурело, но Терренс, не глядя на это, вонзил в него зубы.

Каптенармус наблюдал за погрузкой провизии.

— Я гонец от графа, — сказал ему Терренс. — Мне нужен мех с водой и плащ, если найдется.

Каптенармус окинул его взглядом.

— Свой-то потерял, что ли?

— Вместе с лошадью.

— Что ж ты так разбрасываешься?

— Так есть у вас плащ или нет? — оборвал его Терренс.

Каптенармус кивнул на кучу одежды неподалеку.

— Поищи вон там, если не имеешь ничего против крови, — сказал он и извлек мех из-под груды холщовых мешков. — А вон бочки с водой. — Уходящие к перевалу солдаты тоже наполняли там свои бурдюки. — На твоем месте я бы поторопился.

Терренс и сам видел, что обоз вот-вот отправится вслед за бойцами — мальчишки уже запрягали лошадей.

Поскорей прожевав то, что было во рту, он подвел коня к одежде, снятой с убитых — интендантская команда не успела еще рассортировать ее, чтобы выстирать пригодную, а безнадежно испорченную сжечь.

Теперь двое мальчишек лихорадочно запихивали все подряд в повозку.

— Постойте! — крикнул им Терренс.

Они остановились.

— Чего тебе?

— Плащ. Мой забрали цурани.

— Скорей только, — сказал низенький, но плечистый подросток — на будущий год ему, пожалуй, пора было в строй. — Нам велено везти все это в Ламут, а уж там разобрать.

Терренс, не обращая внимания на вонь от засохшей крови, пота, мочи и нечистот, перерыл с дюжину плащей и наткнулся на сукно знакомого серого цвета.

Плащ вестового, не считая дырки от стрелы, вошедшей всаднику между лопатками, остался цел, и Терренс перекинул его через руку.

— Я возьму этот.

Подростки молча вернулись к своему занятию.

Терренс, оставив позади жалкие лохмотья павших в бою, набрал в мех воды из бочки, которую сразу вслед за этим перевернули. В здешних краях много ручьев, и нет нужды везти в Ламут полную бочку.

Ступив еще два шага, Терренс скрючился в припадке кашля. Это продолжалось долго, и на миг ему стало дурно.

Потом его отпустило, и он стал потихоньку дышать, уже не чувствуя потребности кашлять. Он доел хлеб с яблоком и надел плащ. Терренс знал, что скоро перестанет замечать скверный запах, но невольно думал о том, чей же это плащ. За полгода у них погибли трое гонцов. Может быть, плащ сняли с Джека Маклина — его убили где-то в этих краях.

Вероятно, это так и останется неизвестным. Терренс сел на коня и поехал к барону Саммервилю. Он потерял целых полдня. Придется еще одну ночь проспать на земле до возвращения в графский лагерь.

Он привычным движением потрогал сумку с пакетом барона Грюдера у себя на бедре и пустил коня вскачь, не желая, чтобы ночь, застала его в дороге.

Серый, не обладая всеми достоинствами Беллы, был, однако, послушным и опытным. Терренс, легко управляя им, стал надеяться, что этот нескончаемый день когда-нибудь все же кончится. Прошло всего восемь часов, как он покинул лагерь Грюдера, а казалось, будто несколько дней. Он так и не оправился толком после своего бегства от цурани.

День тянулся медленно, и порой Терренса бросало в жар, от которого пот выступал на лбу, застывая на холодном ветру. Он заставлял себе думать о задании, а не о болезни. На закате вдали показался лагерь Саммервиля. Солдаты на посту пропустили его, не окликая, и он уже затемно подъехал к палатке барона.

Часовой доложил о гонце и взял у него коня.

Саммервиля, единственного из трех баронов, Терренс знал хорошо. Тот тоже приходился ему родней и занимал пост придворного в Крондоре.

— Терри? — обрадовался барон при виде своего родича. — Что нового слышно?

— Герцог приказывает нам отправляться домой на зиму.

— Превосходно. — Барон жестом предложил Терренсу сесть, разглядел его как следует и воскликнул: — Что за вид у тебя, парень. Ты болен?

— Грудь застудил, милорд. Не о чем говорить.

— Вина?

— Немного, милорд. — Терренс надеялся, что вино смягчит боль в горле.

По знаку барона его личный слуга налил вино в кружки. Терренс с удовольствием выпил и сказал:

— Граф предписывает отступать в установленном порядке, вступая только в оборонительные бои. Барон Грюдер полагает, что цурани, следуя за нами, попытаются захватить и удержать до весны новые территории. Барон Монкриф извещает, что цурани атаковали его позиции с севера.

Саммервиль подошел к карте и через некоторое время сказал:

—Думаю, Грюдер прав. Эти ублюдки хотят оттеснить Монкрифа на юго-восток. Таким образом они отрежут его от нас, и у него останется только один выбор — спешно отходить на Ламут. — Он потеребил белокурую бородку, за которой тщательно ухаживал даже в полевых условиях. — Нас здесь никто не беспокоит, и наши разведчики цурани в глаза не видели. Мне думается, я мог бы оказать поддержку Монкрифу, не нарушая при этом указаний графа. Отступая совместно — в установленном порядке, разумеется, — мы сумеем отбросить цурани за их исходные позиции, а затем повернем на восток, к Грюдеру, и уйдем вместе с ним. Да, именно так. Им понадобится несколько недель на перегруппировку — они ведь не знают, оставим мы здесь гарнизоны или нет, — а тогда станет так холодно, что они не решатся предпринять новое наступление. Так я и сделаю. Боюсь, мне придется попросить тебя сделать крюк на обратном пути, Терри.

— Милорд?

— Я хочу, чтобы на рассвете ты выехал к Монкрифу и сказал ему, что я буду «отступать» в его направлении. Завтра к полудню я подойду туда с основной частью моих людей. Остальные сформируют арьергард на случай, если цурани вздумают нас окружить.

— Слушаюсь.

— Как там твои поживают, Терри? — с улыбкой спросил барон.

— Неплохо, милорд. Месяц назад я получил письмо от матушки. Дома, хвала богам, все спокойно. Отец по-прежнему находится в армии герцога Брукала, в северном Вабоне, но пишет ей, что у него все благополучно. Мой брат Джеральд все также командует эскадроном кавалерии из Тайр-Сога под командованием отца.

— Всегда надо надеяться на лучшее, пока не получишь дурных вестей. Иначе тебе кусок в горло не пойдет — понимаешь, о чем я?

— Так точно, милорд.

— Кстати, я пригласил бы тебя пообедать, родич, но поскольку рано утром мы выступаем, дел у меня будет по горло. Найди каптенармуса, и пусть он о тебе позаботится. Ко мне перед отъездом можешь больше не заходить. Как только рассветет, отправляйся в путь, хорошо?

— Да, милорд. — Терренс поклонился и пошел к выходу.

— И вот что, Терри, — окликнул его барон, — будь умницей и не дай себя убить.

Терренс с улыбкой поклонился еще раз и вышел.

Ведя за собой коня, он направился к палатке каптенармуса. Вокруг него снова начиналась знакомая суета — по лагерю расходилась весть, что завтра спозаранку они выступают на помощь Монкрифу, а потом домой!

Найдя походную кухню, он взял себе еды и сел у стенки как можно ближе к костру, на котором стряпали. Тепло проникало через холст палатки и грело Терренсу спину, пока он уминал свою порцию. Повар дал ему даже вина, которое осталось в бутылке после вчерашнего баронского ужина. На середине трапезы Терренса снова атаковал кашель. Оправившись, юноша почувствовал себя так, будто первый герцогский борец намял ему ребра. Он едва дышал, хотя не испытывал боли, и усталость наполняла свинцом все тело. Он закрыл глаза, чтобы дать им отдых.

Проснулся он от того, что кто-то легонько толкал его сапогом.

— Эй, парень. Ты замерзнешь, если останешься тут.

Терренс увидел стоящего над ним повара и понял, что заснул прямо с миской на коленях и деревянной ложкой в руке.

— У тебя есть где ночевать?

— Не искал еще, — ответил Терренс.

— Можешь и не найти. У нас, как пришло пополнение, боев почти не было, а стало быть, и места мало. — Повар поскреб в затылке. — Каптенармус не будет возражать, если ты поспишь у костров, вот только встать надо будет до света, когда мы начнем готовить завтрак перед уходом.

— Согласен. Мне все равно уезжать надо.

— Тогда пошли.

Снаружи мальчишки, орудуя лопатами, присыпали кухонные костры золой до утра. Терренс раньше не замечал, что в качестве топлива используются и дрова, и уголь — он вообще мало что замечал по хозяйственной части.

У одной палатки громоздились глиняные горшки всевозможных размеров, у другой — стопки тарелок и мисок в человеческий рост.

Тут же стояли в ряд кирпичные печки, и мальчишки деревянными лопатами вынимали из них дымящиеся ковриги горячего хлеба. От аромата у Терренса потекли слюнки, хотя он только что поел.

— Печки вы тоже повезете в Ламут? — спросил он у повара.

— Да можно бы. Поднять рычагами и затащить на талях, каждую в свою фуру. Только зачем? Пускай остаются и дожидаются нас до весны. От снега им ничего не сделается. Расшугаем зверюшек и птиц, которые вздумают свить там гнезда, почистим — и готово. А если лагерь передвинется, мы за пару дней переправим их на новое место. Ступай вон туда, — продолжал повар, указывая на два десятка обозных фур. — Залезай под низ и бери себе одеяло. Мальцы придут, как закончат печь хлеб на завтра. Они все вшивые поголовно, но беспокойства от них не будет. Еще и согреют тебя, как залягут вокруг. За час до рассвета тебя разбудят.

Терренс поблагодарил его и забрался под первую же повозку. Там, в путанице колес, валялись чьи-то пожитки, узлы с грязной одеждой и спали несколько мальчишек — как видно, больных. Он нашел себе местечко на запачканном одеяле и накрылся другим таким же.

Он думал о судьбе этих мальчиков, служащих в обозе и на кухне. Солдаты почти все уже спят, а они все еще работают — одни пакуют провизию, оружие и все остальное, другие пекут хлеб, варят мясо, чтобы накормить утром выходящих в поход бойцов. Хорошо, если они урвут пять часов сна перед тем, как снова начать работу. Может, им и удается соснуть днем, но жизнь у них все равно не сахар.

Терренс вспотел, и его бил озноб, несмотря на одеяло и близость костра, а кашель долго не давал уснуть.

«Учись засыпать при каждом удобном случае, парень, — сказал ему один солдат в первую неделю его службы. — Кто знает, когда тебе другой представится».

Оценив мудрость этого совета, Терренс понемногу стал погружаться в сон.

Он не сразу понял, где находится. Не прошедшая за ночь усталость и вопли мальчишек, которых подняли слишком рано, мешали соображать. Он сел и стукнулся головой о днище фургона.

— Эй, осторожней, — сказал ему возившийся рядом паренек. — Голову расшибешь.

— Спасибо, буду иметь в виду, — ответил Терренс, потирая макушку.

Мальчишки вылезали из-под фургонов и брались за работу. Терренс переждал их и вылез сам. Тело после ночевки на земле ломило больше обычного. Он чувствовал себя несчастным и нисколько не отдохнувшим. Кашель не заставил себя ждать и колотил Терренса, пока ребра не заболели и из глаз не потекли слезы.

На мгновение ему захотелось просто сесть наземь и заплакать. Еще никогда в жизни он не испытывал такого упадка, как телесного, так и духовного. Собственное тело восставало против него заодно со стихиями, и мысль о предстоящей езде верхом ужасала.

Аптекарь в графском лагере делал отвары, помогающие от кашля, грудной мокроты и еще худших вещей. Терренс предполагал вернуться туда нынче же к полудню, но судьба распорядилась так, что он вынужден возвращаться по своему следу, а между лагерями Монкрифа и Грюдера наверняка уже собралось целое войско цурани, так что еще сутки ему придется провести в дороге.

К графу он скорее всего доберется с воспалением легких. Терренс совсем было приуныл, но вскоре понял, что выбора у него все равно нет. Надо думать о той задаче, которая стоит перед ним сейчас, и не задерживаться на том, как долго еще придется мучиться.

Он прошел через толкотню кухарей, стряпавших последний в этом лагере завтрак, и ездовых, торопливо грузивших оставшуюся провизию, чтобы не задерживать обоз. В этой кажущейся суматохе просматривался порядок, и Терренс восхищался тем, как хорошо каждый мальчик знает свое дело. Пихались они, конечно, вовсю, но это не отвлекало их от работы.

Да, им приходится тяжело, но такая жизнь, пожалуй, все-таки лучше, чем существование на городских улицах. Здесь их хотя бы кормят и дают место, где они могут спокойно спать. В других войсках их, возможно, обижают пьяные солдаты, но в армии Королевства за побои и насилие над малолетними вешали еще до рождения Терренса.

Одни из них, когда вырастут, пойдут в солдаты, другие станут поварами, возницами, старшими обозниками. Сейчас двое таких старших, всего на пару лет моложе самого Терренса, как раз шныряли в толпе, раздавая указания и подзатыльники.

Кухня тоже укладывалась. Кирпичные печи оставляли зимовать здесь, но железные разбирали и готовили к погрузке.

Еду уже ставили на столы, и надо было поторопиться, пока не затрубили сбор. Солдаты, сменившиеся с караула, становились в очередь. Терренс встал позади крепкого пехотинца в плаще квесторского полка. Когда он дошел до стола, грянули трубы, и из ближних палаток послышалась ругань.

Терренс торопливо ухватил свежий хлебец, не слишком помятую грушу и кусок твердого сыра. Грушу он сунул в карман, чтобы съесть по дороге. О мехе для воды нечего было и думать — оставалось надеяться, что старый так и висит у него на седле.

Терренс не стал есть с солдатами и жевал на ходу, по пути к конюшне. Кавалеристы осматривали своих коней еще до еды, зная, что жизнь всадника зависит от здоровья его скакуна. Конюхи сбились с ног, и Терренс, спрятав остатки хлеба и сыра за пазуху, сам пошел искать своего серого. Конь был в неважном состоянии. Терренс осмотрел его копыта, отыскал седло. Мех, как он и опасался, куда-то исчез.

Зато ему посчастливилось найти в опустевшем мешке немного овса. Терренс высыпал его в торбу и повесил серому на шею. Пока он будет разыскивать мех, конь успеет поесть.

Четверть часа спустя, когда он нашел-таки бурдюк и наполнил его водой, Терренс увидел, что здоровенный конюх снимает торбу с его мерина.

— Эй, ты что делаешь? — закричал гонец.

Конюх с носом, расплющенным в множестве драк, ответил:

— Овес забираю, вот что. Мне этого конягу никто кормить не велел, а ряд этот мой.

— Это мой конь, и мне надо, чтобы он поел.

— Тем, кто в бой идет, тоже надо поесть, а ты, тугие штанцы, можешь и подождать.

Терренс видел, что этот малый привык все решать кулаком и, не задумываясь, заехал ему ногой в пах. Конюх вытаращил глаза и упал на колени, пища и держась за ушибленное место.

Следовало, однако, отдать ему справедливость — очухался он в отличие от многих мужчин очень быстро, но Терренс тем временем уже рытащил саблю и приставил острие к его горлу.

— Оставь моего коня в покое, шут гороховый. Возьми лучше вон то легкое седло, уздечку и собери его. Не думай, что сейчас тебе так уж плохо — будет куда хуже, когда барон узнает, что ты нарушил его приказ. Я должен выехать немедленно! Ну, так как?

— Сей минут оседлаю... ваша милость.

Терренс убрал саблю. Конюх встал и поковылял за седлом.

Высокий кавалерист, наблюдавший за ними, спросил:

— А без сабли что бы ты делал?

— Бегал бы в поисках офицера, который привел бы его в чувство. Меня ведь он не боится.

Кавалерист посмотрел на него еще немного и улыбнулся.

— Мне нравится, когда человек знает свои пределы.

Терренс закашлялся, и кавалерист спросил:

— Ты болен?

— Пустяки, не о чем говорить,— отдышавшись немного, ответил Терренс.

— Ну, счастливо тебе, — сказал кавалерист, закончил осматривать своего коня и ушел завтракать.

Конюх оседлал серого под бдительным надзором Терренса, который не допустил бы плохо затянутой подпруги или мундштука, причиняющего неудобство лошади. Терренс доел, повесил мех на седло и отправился в путь.

Стеснение в груди росло поминутно, а ехать следовало скоро, чтобы вовремя доставить послание Саммервиля барону Монкрифу. Даже от того небольшого усилия, которое он сделал для вразумления конюха, Терренс весь облился потом.

В это время пошел снег.

— Боги, — пробормотал Терренс, — ну и утречко выдалось. — Он даже подумал, не вернуться ли в палатку барона. Скажется больным, отдохнет пару дней в лазарете и поедет в обозе следом за войском. Он, бесспорно, болен, а Саммервилль ему родственник, хотя и дальний. Барон сообщит семье, что Терренс сделал все от него зависящее. «Но так ли это? — подумал тут Терренс. — Все ли я сделал?»

Он постоял еще немного и пустил коня рысью.

Лагерь Монкрифа показался ближе к полудню. Охранять палатки, снаряжение и лошадей остался один-единственный взвод.

— Барон на редуте, командует обороной, — крикнул Терренсу один из часовых.

— Как там дела?

— Неважно.

Терренс пожалел, что время не позволяет дать отдых лошади. Он успел привязаться к крепкому мерину, хотя в чем-то тот и уступал Белле.

Сам он страдал невыносимо. Каждый шаг коня отзывался болью во всем теле, и лихорадка его трепала. Под плащом он был весь мокрый, его бросало то в жар, то в озноб. Он набрал воды в похудевший мех, чувствуя, что единственное спасение — побольше пить.

Четыре мили до заставы были отмечены знаками боя: убитые лошадь с всадником у обочины, раненые, рука об руку бредущие в лагерь. За милю Терренс услышал шум битвы.

Толчея сотен людей у заграждения казалась лишенной всякого смысла, и только вблизи в этом движении стал виден порядок. Резервные роты стояли наготове, саперы торопливо загружали камнеметные машины и обстреливали врага. Грохот камней оглушительным гулом отражался в ущелье, и расслышать друг друга можно было только на расстоянии пары ярдов.

Войско занимало широкую оборону, чтобы помешать цурани пробраться поверху и зайти с флангов. Всюду, куда ни глянь, Терренс видел тяжелораненых и мертвых.

По одну сторону дороги лежало в ряд около сорока тел, по другую обозные и лазаретные мальчики оттаскивали убитых в тыл.

Подъехав к редуту, Терренс крикнул сержанту на бруствере:

— Где барон? — Легкие ответили на это усилие приступом кашля.

— Убит, — ответил сержант. — Что нового?

Терренс сглотнул и принудил себя дышать как можно глубже.

— Барон Саммервиль спешит к вам на помощь. — Ему казалось, что он не говорит, а пищит, но сержант услышал его.

— Скоро ли он придет?

— Через час, самое большее — через два.

— Ладно, авось продержимся, — крикнул в ответ сержант.

— Передать ему что-нибудь от вас?

— Разве только, чтобы поторопился.

— Нет нужды. Он придет, как только обстоятельства позволят.

— Тогда поезжай, гонец, и скажи графу, что барон Монк-риф пал смертью храбрых, отражая захватчиков у бреши. Он отдал жизнь за короля и свою страну.

— Скажу, сержант. Да помогут вам боги.

— Да помогут боги нам всем, — ответил сержант и снова стал выкрикивать команды.

Терренс повернул коня и поехал обратно, вызывая в уме карту местности. Ему предстояло проехать довольно далеко на восток до горной тропы, пролегавшей примерно в тысяче футов над этой дорогой, чтобы обойти врага и вернуться к графу.

Снег продолжал падать, и Терренс надеялся, что горный перевал завалит не до конца.

— Отдыхать нам с тобой, боюсь, не придется до самого графского лагеря, — сказал он коню. Мысль о еще нескольких часах в седле расстроила его до слез, но он смахнул их.

Он кутался в плащ, трясясь от холода и лихорадки. В голове стучало, горло болело — так он не хворал даже в детстве. Носом дышать он не мог, и холодный воздух обдирал горло. Но раз спасения все равно нет, можно хотя бы попытаться завершить задание с честью.

Конь взбирался на перевал, скользя по обледеневшим камням. Терренс старался мыслить здраво, но из-за лихорадки это становилось все труднее. Любое несчастье с конем означало для него смерть — он не выживет, оставшись пешим на ледяных высотах. Но это обстоятельство, еще утром нагнавшее бы на него страху, теперь порождало только странное безразличие. Другого выбора все равно нет — надо ехать дальше.

Тот перевал, где солдаты Монкрифа и Саммервиля вели бой с цурани, располагался на высоте примерно трех тысяч футов, а этот насчитывал около пяти тысяч, и снег шел здесь уже несколько дней. Заносов, однако, еще не было, и Терренс надеялся благополучно достигнуть вершины, если не случится худшее.

Ветер, внизу резавший лицо ножами, здесь скорее вооружился бритвами. Терренс не впервые жалел, что не надел еще пару теплых штанов, не взял шерстяной шарф и рукавицы потеплее. Коню, правда, лишний груз ни к чему, но всадник сейчас променял бы два лишних часа дороги на подбитые мехом перчатки.

На высшей точке он испытал недолгое облегчение, хотя ветер здесь рвал, точно когтями. Направляя коня шагом по неверной тропе, Терренс говорил себе, что каждый миг теперь приближает его к спасению.

Час спустя он нашел сравнительно защищенную от ветра расселину и в ней остановился на отдых. Спешившись, он встал между скалой и конем, прикрываясь от холода его телом. Найденную в кармане грушу скормил серому. Лакомство, похоже, помогло мерину взбодриться, и Терренс тоже немного воспрял духом.

Через полчаса он рассудил, что от холода конь страдает больше, чем от усталости, и возобновил спуск.

Когда они добрались до подножия и до лесной тропы, выводящей надорогу к лагерю графа, стало темнеть. Перед Терренсом встал выбор — продолжать путь либо заночевать и развести костер.

Выбирать было трудно. В темноте конь рисковал повредить себе ногу, костер же мог привлечь рыщущие в горах отряды цурани.

Терренс решил ехать и остановиться только в том случае, если найдет по-настоящему безопасное место для стоянки. Следуя через перелески, он заметил еще одну тропку, отходящую от той, по которой ехал. Ее скорее всего протоптали звери, но мог проложить и лесник. Терренс счел, что не мешает это проверить, и направил коня по тропинке.

Через полмили впереди показалось что-то темное — затянутые тучами луны, большая и средняя, почти не давали света, но их присутствие на небе все-таки помогало.

В темной груде Терренс распознал низкую хижину, прилепившуюся к небольшому холму, — приют лесника или угольщика.

Он спешился и заглянул внутрь. Хижина была покинута, но в ней имелся каменный очаг, где Терренс тут же принялся разводить огонь. Если цурани забредут так далеко от большой дороги, это будет означать, что сами боги обрекли его на смерть, а с богами спорить не годится.

В сумке на поясе у него лежало огниво, у очага нашлись сухие дрова. Набранные в лесу сырые ветки Терренс подкладывал в огонь понемногу. Нещадно дымя, они потихоньку загорались.

Убедившись, что теперь огонь не погаснет, Терренс вышел и занялся конем. Растер его пучком завалявшейся на полу соломы, напоил набранной в пригоршни водой. Утром он поищет какой-нибудь корм, но скорее всего им обоим придется поститься до самого лагеря.

Обиходив серого, Терренс вернулся в хижину и повалился прямо на камни перед огнем. Чудесное тепло овевало ему лицо. Найденное в углу драное одеяло он приспособил вместо подушки и укрылся своим плащом.

Дышать глубоко без кашля он не мог и чувствовал ломоту от макушки до пят, но усталость быстро погрузила его в лихорадочный сон.

Проснувшись, он с трудом смог пошевелиться. Огонь прогорел до углей и едва согревал один его бок, другой же, повернутый к двери, совсем заледенел. Терренс, кряхтя, подставил замерзший бок теплу.

Когда он начал вставать, голова закружилась, а ноги затряслись. Терренс еле сдержал позыв к рвоте, ухватился с закрытыми глазами за дверной косяк и кое-как обрел равновесие. Сделав медленный и глубокий вздох, он открыл глаза.

В дверную щель он видел, что утро настало уже довольно давно. Он сознавал, что опасно болен и единственная его надежда — добраться до лагеря, пока он еще способен ехать верхом.

Серый терпеливо ждал там, где Терренс привязал его, с подветренной стороны хижины. Седлая его, Терренс покрылся потом.

В мехе, по его прикидке, осталось достаточно воды, чтобы не идти на ее поиски. Если по дороге попадется ручей, он пополнит запас.

Садясь на коня, он чуть не лишился сознания и около минуты неподвижно сидел в седле. Он без всякого лекаря знал, что у него сильный жар, и в легких что-то клокотало при каждом вдохе. Это воспаление, не иначе — еще один день без врачебной помощи ему не прожить.

Он направил коня к дороге.

Все утро перед ним мелькали какие-то образы, и он понимал, что бредит. Ему как будто становилось легче, Но потом он чуть не падал с седла и понимал, что это ему только приснилось. Зато страх, как ни удивительно, совершенно прошел. Он знал, что либо умрет в дороге, либо доедет до места. Об опасности он больше не думал.

Конь еле плелся, приходилось его подгонять. Но как только Терренс впадал в дремоту, серый снова переходил на шаг.

Не раз Терренс обнаруживал, что мерин сошел с тропы, чтобы пощипать оставшуюся на деревьях листву. К полудню всадник едва держался в седле.

Остановиться значило умереть. Если он упадет с коня, то потеряет сознание и замерзнет: Он снял ремень почтовой сумки с плеча, пропустил его через два седельных кольца и таким образом привязал себя к мерину. Сумка хлопала по спине при каждом шаге.

Голова раскалывалась, горло распухло, легкие сопротивлялись, не хотели дышать, и он не чуял больше ни рук, ни ног.

Еще дважды за день он приходил в себя и понимал, что он сбился с дороги. Рассудка едва хватало, чтобы вернуться назад, на тропу.

Где-то посреди этих бесконечных часов он заметил, что выехал на дорогу, ведущую к графскому лагерю. Это встряхнуло его, и около часа он довольно хорошо сознавал окружающее.

Потом дремота вновь одолела его, но конь вдруг застыл на месте, захрапел, и сознание опасности заставило Терренса очнуться полностью.

Видя, что они опять отклонились ярдов на сто от дороги, он привстал на стременах вопреки лихорадке. Ремень, прикреплявший его к седлу, натянулся, но он продолжал осматриваться, ища причину тревоги коня.

Очень скоро он заметил чуть южнее идущих шеренгой людей — пригибаясь, они быстро приближались к нему. Яркая зелень их одежд сказала ему, что это цурани.

Он не знал, что это — отряд, посланный обойти далеко слева позицию Монкрифа, или просто разведка, спешащая вернуться в собственный лагерь до прихода зимы.

Не задумываясь, он ударил коня каблуками- Дважды повторять не потребовалось — серый и сам чуял, что эти люди опасны. Он прянул вперед, выскочил на дорогу и помчался вперед.

Терренс низко пригнулся к его шее, приподняв зад, как на скачках, и едва касаясь стремян носками сапог. Борясь с лихорадкой и ожившим страхом, он правил конем и молился, чтобы впереди его не ждал еще один цуранийский отряд.

Оставшиеся позади подняли крик, вдоль дороги он видел других, но перехватить его у них возможности не было. Тот, что был ближе, пустил стрелу — скорее с досады, чем в надежде сбить скачущего всадника.

Конь, напрягая последние силы, пронесся три мили, но усталость взяла свое, и Терренс позволил ему замедлить бег.

Побуждая его идти валкой рысью, он сообразил, где находится. Когда через полмили он преодолеет легкий подъем, впереди должен показаться первый сторожевой пост.

Ему вдруг вспомнилось состязание бегунов у него дома, в праздник середины лета. Среди бегущих мальчиков он был из самых младших — хорошо бы до финиша добраться, что уж там говорить о победе. В конце долгой, почти пятимильной дистанции он наконец увидел впереди финишную черту. В нескольких ярдах перед ним бежал другой мальчик, и Терренс поклялся себе, что не будет последним. Собрав всю свою волю, он пересек черту, на шаг обогнав соперника, а потом упал, и в отцовский дом его несли на руках.

Сейчас он нашел в себе ту же решимость и усилием воли заставил коня бежать рысью. На дороге показалась застава, часовые пропустили его.

Он проехал еще с четверть мили. Между деревьями забелели первые палатки, и он вдруг оказался на поляне, занятой графом под лагерь.

Он придержал коня, и тот остановился у самого загона. Конюх взглянул на Терренса и закричал:

— Сюда! На помощь!

Прибежали двое солдат. Терренс валился набок — только почтовая сумка удерживала его в седле. Чьи-то руки подхватили его, другие отстегнули ремень.

Его несли куда-то, и он смутно удивлялся, отчего ему больше не холодно.

Потом навалилась тьма.

Ему казалось, что с него сдирают кожу, заворачивая ее от макушки до пяток.

Терренс сел и завопил.

Сильные руки удержали его на койке. Он ослаб и дал себя уложить.

— Ничего, все в порядке будет.

Голова кружилась, он весь плавал в пахнущем лекарствами поту. Кожа горела так, будто его вместо пота выкупали в кислоте — он, наверное, весь в волдырях. Потом ощущения вдруг вернулись к нему, а боль прошла. Он, конечно, был слаб, но чувствовал себя хорошо. Он поморгал, провел рукой по лбу, увидел встревоженные лица над собой и сказал:

— Ничего.

Потом медленно сел и спустил ноги на земляной пол. Он находился в полевом лазарете. Рядом стояли двое санитаров, аптекарь и лекарь-священник.

— А ведь на волоске был, парень, — сказал аптекарь. — Еще час-другой, и пришлось бы класть тебя на погребальный костер.

Терренс сделал глубокий вдох. Так хорошо ему не было уже много дней.

— Что со мной приключилось?

— Ты прискакал на закате, свалился с коня, и тебя притащили сюда. Мы всю ночь над тобой трудились. Я дал тебе вот это, — аптекарь показал фляжку, — а отец Уильям прочел молитву, ну и помогло. Лихорадка отпустила, и ты пошел на поправку.

— Я бы поел, — сказал Терренс и встал. Он ждал головокружения, но оно не пришло. — И помыться бы не мешало, — вдохнув собственный запах, добавил он.

— Это из тебя яды выходят, сынок, — сказал священник. — Я своими молитвами удержал твой дух в теле, а зелье аптекаря очистило твою плоть от болезни.

— Тебе и правда надо поесть. Мое лекарство не питает, только лечит.

— Спасибо, — сказал Терренс.

— Что было делать, — вздохнул аптекарь. — Граф смотрел бы на меня косо, если б я позволил его кузену умереть.

— Я только дальний родственник.

— Какая разница? Я, парень, для любого сделал бы то же самое. — Он обвел взглядом палатку, где лежали умирающие, которые уже не увидят родного дома. — Но этого не всегда бывает достаточно.

Терренс кивнул и велел лазаретному мальчику принести ему таз с водой. В палатке было холодно, он покрылся мурашками, но все-таки вымылся, оделся и сказал аптекарю:

— Мне надо отчитаться перед начальством.

— Как доложишь, поешь и поспи. Не хотелось бы спасать тебя дважды за двое суток.

— Непременно. — Терренс подобрал свою почтовую сумку, валявшуюся рядом с койкой, и вышел.

Серого кто-то отвел на конюшню. Нашла ли Белла дорогу домой?

Он шел медленно, не желая показывать другим, как он слаб. Чудо, что он вообще остался жив. Еще вчера он испытывал страх, а теперь понял, что каждый раз, отправляясь с поручением, может столкнуться со смертью. Понял глубоко, не одним только разумом. Он сумел преодолеть себя, и радость >кизни переполняла его.

— Послания для графа Вандроса, — сказал он часовому у палатки.

Граф, беседовавший с одним из своих капитанов, принял его через пару минут.

— А, Терри. Я ждал тебя еще два дня назад.

— Задержался немного, милорд.

— Итак?

Терренс вручил сумку ординарцу.

— Рапорт барона Грюдера, милорд.

— Что еще?

— Барон Монкриф подвергся атаке значительных сил цурани. Он отражал их в течение суток, после чего ему на помощь пришел барон Саммервиль. — Терренс вкратце изложил подробности и добавил: — Барон Монкриф пал в бою.

— Жаль, — сказал граф. — Славный был человек. Герцог Бас-Тайра огорчится, узнав об этом. Монкриф был одним из его баронов. Что еще имеешь сообщить?

— Вчера я видел к югу от лагеря отряд цурани, идущий на запад.

— Я отправлю патруль разобраться, что им здесь надо.

— Тогда у меня все, граф.

Граф заметил, что мундир Терренса грязен, а на плаще запеклась кровь.

— Были какие-то затруднения в дороге?

— Пустяки, граф. Не о чем говорить.

— Ну, ступай отдыхать и пришли ко мне очередного гонца. Ты свободен.

Терренс вышел, и граф сказал капитану:

— Хорошо, что парень остался вестовым. Там куда безопаснее.

Терренс умял ковригу горячего хлеба, полкруга сыра и запил трапезу бутылкой вина, которую раздобыл у каптенармуса. Это не утолило его голода.

— Уильям, — окликнул он, просунув голову в палатку, где лежал на тюфяке другой гонец, прикрыв глаза согнутой в локте рукой.

— Терри?

— Твой черед.

Уильям кивнул и стал натягивать сапоги.

— Что, досталось тебе? — спросил он Терренса.

— Да ну. Не о чем говорить, — улыбнулся тот.

— Ну, до скорого.

— Счастливо, Уильям.

— И тебе счастливо, Терри.

Терренс лег, надеясь, что успеет выспаться до нового поручения. Но успеет он или нет, ехать все равно придется, когда настанет его очередь.