Легенды народного сказителя

Жил некогда в одной восточной стране падишах. Он был жестоким и кровожадным правителем, сама внешность, да и его походка выдавали эти качества. Роста он был невысокого, зато голова его была огромной, не как у всех людей, и казалось: стукни по ней и она издаст звук пустой дубовой бочки. Лоб у этого правителя был маленьким и покатым, ну прямо как у обезьяны, а глаза были большими, выпуклыми и извергали из самых глубин такую силу, от которой у окружающих дрожали ноги и отнимался на время язык. А стоило этому правителю приказать, – а он только этим и занимался, – не знавший и не привыкший к его манерам человек навсегда становился заикой. Народ не любил своего правителя и прозвал его Хун-хур-падишах, что значит «кровопийца-правитель».

Множество невинных людей были казнены по его воле. Если падишаху что-то не нравилось, он в злобе сдвигал грозные брови и, уставившись на человека своим хищным взглядом, властно приказывал палачам – безропотным исполнителям его прихоти:

– Казнить!.. Отсечь голову!.. Четвертовать!.. – других слов он не знал.

Но злодеяния правителя не ограничивались только его приказами! На беду была у этого жестокого падишаха дочь, которая характером своим была копией отца, и звали ее Дерд-Мурджан, что значит «мучительница до смерти». Свое имя она множество раз подтверждала своими поступками. Вместе со своим отцом-правителем они причинили много горя жителям всего падишахства.

Правда, что касалось красоты девушки, то здесь природа ее не обделила, а напротив, одарила с лихвой. Узкие, крашенные сурьмой брови, как два крыла, огибали ее большие круглые глаза, а аккуратный носик на маленьком круглом и румяном, как яблоко, лице делали ее еще прелестней, и эта общая привлекательность притягивала к ней всех, кто ее видел. Но, столкнувшись с ее жестоким и несносным характером, все тут же старались отдалиться от нее, как от источника бед и горестей. Она, как и отец ее, имела привычку, выйдя на хейвун дворца, что выходит на площадь, подражая тону Хун-хур-падишаха, приказывать слугам и служанкам: «Принеси!.. Подай!.. Сделай!..» – и всегда грозилась в случае неповиновения отсечь голову. Отцу по душе было такое поведение, и он, любя так похожую на себя характером красавицу дочь, щедро одаривал ее драгоценностями, ублажал и всегда выполнял любую ее прихоть.

И вот в один из дней, когда дочери Хун-хур-падишаха исполнилось семнадцать лет, жестокий правитель пригласил в тронный зал своих везиров – советника правой руки и советника левой руки – и задал им вопрос: кому он может отдать замуж свою красавицу дочь?

– За сына знатного и богатого правителя любой другой страны, – сказал советник правой руки.

– За сына мудреца, – ответил советник левой руки.

Но решила спор сама Дерд-Мурджан.

– Почтеннейший отец, прикажи объявить всему народу, что дочь такого, как ты, высокочтимого правителя выйдет замуж только за того из юношей, кто сможет спрятаться от нее так, чтобы она не смогла его найти.

– Что ты задумала, дочь моя? – спросил отец, весь горя огнем любопытства и предвосхищая ответ, который приготовила ему любимая дочь. А она, вздернув свои узкие брови, отчего и без того большие глаза ее стали еще больше, кокетливо ответила:

– А задумала я вот что... Жениться на мне пожелают многие юноши... Как-никак я дочь такого богатого правителя, как ты, да и в нашей стране красивее меня нет девушек... Вот потому-то я предложу всем, кто пожелает стать моим женихом, прятаться три раза, где им угодно и как угодно, а сама с помощью волшебного свойства воды нашего бассейна отыщу их, а отыскав, велю палачам отсекать их безумные головы и накалывать на столбы, что напротив нашего дворца... Такова моя задумка, отец.

Обрадовался жестокий и кровожадный Хун-хур-падишах выдумке своей любимой дочери и воскликнул:

– Умница!.. Забавное будет зрелище... Очень забавное!

Тут же Хун-хур-падишах послал во все концы своего падишахства глашатаев, чтобы те донесли до народа волю его красавицы дочери и чтобы все желающие приезжали свататься на предлагаемых условиях.

Вскоре ко дворцу правителя стали съезжаться юноши из аулов и городов. Каждого влекло желание испытать свое счастье; оно и понятно: не так уж и плохо жениться на дочери такого богатого падишаха, да к тому же красавице.

Но сказывают про некоторых: «На вид красива, а в душе змея». И понятное дело: кто свою судьбу свяжет со змеей, от змеи и погибнет. Так случилось и с добрыми юношами, пожелавшими связать свою жизнь со злой и кровожадной Дерд-Мурджан.

Прибывшие подходили под расписной хейвун дочери Хун-хур-падишаха и с нетерпением ждали, когда же, наконец, покажется красавица невеста и прикажет им прятаться. А Дерд-Мурджан взяла за привычку томить прибывших долгим ожиданием: ведь она была уверена, что молва о необыкновенной красоте ее и богатстве отца не позволит таким отважным джигитам смалодушничать, отступить. И это было так: будущие женихи целыми днями и ночами могли стоять под ее хейвуном и тешить себя надеждой на непременную удачу. А когда Дерд-Мурджан и вправду появлялась на балконе, откидывала с лица вуаль, открывая свое красивое лицо, и притворно улыбалась, неискушенные юноши тут же теряли рассудок и не могли сказать ни слова. Они готовы были исполнить любую волю такой красавицы, как Дерд-Мурджан. А дочь падишаха, в свою очередь, бывало, важно поклонившись женихам, говорила:

– Эй вы, прежде чем прятаться, сначала посмотрите вон на те столбы, на которых будут торчать ваши безумные головы... Я вас, где бы вы ни прятались, с помощью волшебной воды нашего бассейна найду и велю отрубить вам головы.

– Красавица, а если не найдешь – и вправду станешь достойной женой победителя? – спрашивал кое-кто из юношей.

В таких случаях Дерд-Мурджан лукаво и кокетливо улыбалась, обнажая свои мелкие белые зубки, и властно, чуть повышая голос, как это делал отец, отвечала:

– Я дочь достойнейших родителей, и мне не пристало врать. -С этими словами она исчезала со своего хейвуна, а дворцовые художники рисовали лица прибывших смельчаков, записывали их имена, затем все это передавали своей госпоже, а потом уже слуги приказывали юношам прятаться, кто где хочет.

Какие только укрытия не находили себе изобретательные женихи! Кто в подвалах прятался, кто в глубокие колодцы спускался, кто на дне горных пещер таился, кто в расщелины скал забирался... Словом, не было такого места на земле, где бы они не прятались. А жестокая Дерд-Мурджан тем временем приказывала своим служанкам принести ей в медной чаше из волшебного бассейна, который охраняли сорок вооруженных стражников, волшебную воду. И когда одна из служанок, сбегав к бассейну, приносила в покои своей госпожи воду, то ставила чашу на тахту, а сама быстро удалялась. Дерд-Мурджан усаживалась поудобнее и, сдвинув брови, со всем присущим ей упорством и злостью начинала пристально искать в отражении на воде место, где мог спрятаться тот или иной смельчак. Бывало, посмотрит она на юг, посмотрит на север, посмотрит на восток, посмотрит на запад; заглянет во все подвалы и колодцы, дома и сакли, замки и крепости; в небесные и подводные владения; везде и всюду посмотрит, везде заглянет и, наконец, найдет того, кого искала, и, найдя, злорадно рассмеется и торжествующе крикнет, называя имя несчастного и то место, где он скрывается:

– Эй ты, глупый из глупых, дурак из дураков, вижу, где ты спрятался!.. Выходи!.. Прячься снова, да получше.

И так три раза через три дня и три ночи прятался каждый юноша, но жестокая Дерд-Мурджан снова и снова находила их, а найдя, приказывала палачам:

– Голову на столб, тело – собакам!

И палачи исправно несли свою службу, делая все так, как приказывала дочь их правителя.

С каждым днем все больше и больше появлялось на столбах голов несчастных юношей. И вскоре слух о жестокостях дочери Хунхур-падишаха разнесся по всей стране. И узнав правду о злодеяниях правителя и его дочери, люди возмущались и обрушивали проклятия на головы злодеев. Как-то докатился слух о жестоких проделках Хун-хур-падишаха и его красавицы дочери и до одного небольшого горного аула, где жила бедная вдова. И был у этой вдовы сын-охотник, и звали его Амелум. Он был уважаемый всеми охотник. Никогда он без добычи не возвращался с охоты и всегда помогал тем, кто оказался в беде.

И вот, услышав о злодеяниях дочери Хун-хур-падишаха, Амелум сказал своей матери:

– Совесть моя и мужская честь не позволяют мне сидеть дома... Я должен отправиться в тот город и, победив в глупой игре Дерд-Мурджан, покончить с ее жестоким самодурством.

Долго отговаривала мать сына не ехать туда, выбросить эту затею из головы.

– Много смельчаков, – говорила она, – лишилось головы от рук палачей. Ни за что ни про что и ты, сын, свою голову сложишь. Пусть остынет твой пыл и гнев, не езжай туда.

Но уговоры и слезы матери были напрасны. Тогда она сняла со стены саблю и передала сыну.

– Это все, что осталось от твоего покойного отца. И по праву эта сабля принадлежит тебе, – сказала мать и добавила: – Да помогут тебе молитвы отца, и Бог пусть будет помощником тебе!

Сел Амелум на своего доброго скакуна, пристегнул к поясу саблю отца и отправился в путь.

Много дней и ночей скакал Амелум, и очутился он у самого моря, на берегу которого стоял могучий лес. Погнал он коня своего по раскаленному прибрежному песку: справа – море спокойно раскинулось, ни шума в нем, ни волн; слева – лес зовет своей прохладой. Повернул Амелум коня налево, и конь поскакал по лесной тропинке. Скачет он час, другой, третий, и вдруг конь встал на дыбы и как заржет, да так сильно, что с деревьев листья посыпались. Бьет Амелум коня своего кнутом, криком кричит: «Но-о!.. Гей!..» – а конь все ржет, на дыбы поднимается, а с места не двигается.

«Что-то здесь недоброе», – подумал Амелум и, спешившись, привязав коня к дереву, направился по тропинке в глубь леса. Не успел он сделать и ста шагов, как вдруг увидел на лужайке небольшую хижину. Приблизился он к хижине и, открыв дверь, вошел внутрь, а там темным-темно, так темно, что, сделав шаг, не решишься сделать второй.

– Кто здесь есть? – громко крикнул Амелум.

Не успел он крикнуть, как в хижине раздались страшные голоса: «Не сметь!.. Не сметь!.. Не сметь!..» А по всей хижине замигали во множестве какие-то странные огоньки.

Амелум вновь, но уже тише, крикнул:

– Кто здесь?.. Выходи!.. Я с миром пришел!

В ответ он услышал со всех сторон страшный, душераздирающий смех: «Ха-а-ха-а-ха-а-аха-ах!» Амелум почувствовал, как кто-то невидимый сильно дышит ему прямо в лицо, стараясь задуть ему глаза. У Амелума от страха сжалось сердце, ноги стали подкашиваться, голова пошла кругом. Ему уже почудилось, что вот-вот он свалится и не встанет. Но тут он вспомнил о своей сабле, вмиг обнажил ее, и мрак рассеялся, крики смолкли.

Он осмотрелся и увидел лежащий на самодельном дубовом столе гроб без крышки. Амелум подошел ближе и видит: лежит девушка ослепительной красоты. Ему показалось, что она спит, но когда он наклонился над ней, то понял, что красавица мертва. Но, несмотря на бездыханность девушки, он не смог сдержать в себе пробудившееся в нем чувство и поцеловал ее прямо в губы. И вот тут-то свершилось чудо: девушка открыла глаза, привстала и, мотая головой, как бы освобождая себя от глубокого сна, быстро вылезла из гроба. Золотые длинные волосы ее разметались по плечам, и в хижине стало так светло, будто само солнце пожаловало во всей своей мощи и щедрости. Но вскоре этот яркий свет стал ослепительно-нестерпимым, и случилось это оттого, что воскресшая красавица стала, как безумная, бегать по хижине и громко кричать:

– Надо бежать!.. Эней идет!.. Надо бежать!.. Эней идет!..

Поначалу Амелум испугался, видя все это, но потом, догадавшись, что девушка чем-то напугана, преградил ей дорогу и сказал:

– Не бойся, красавица. Я не дам никому тебя в обиду.

Девушка посмотрела на юношу, окинула его испуганным взглядом и тихонько спросила:

– Кто ты такой и как сюда попал?

Амелум, поклонившись, сказал:

– Я – Амелум, сын бедной вдовы. А иду я в Хун-хур-падишахство. Хочу испытать свое счастье, жениться на дочери падишаха. Сюда я попал случайно. Вижу – хижина. Вошел, а здесь тьма кромешная, какие-то страшные чудовищные крики раздаются, да повсюду огоньки мигают. А как только обнажил свой меч, мрак рассеялся, и я увидел гроб, а в нем ты лежишь. Я поцеловал тебя в губы, и ты тут же вскочила и стала бегать и кричать: «Надо бежать!.. Эней идет!..» Ну а ты кто такая? – спросил юноша.

Девушка некоторое время молчала, как бы осмысливая, что и как, а затем, улыбнувшись, сказала:

– Благодарю тебя, мой спаситель, за то чудо, что ты совершил, спас меня от чар колдуньи.

Затем она попросила юношу сесть, села сама и продолжила:

– Зовут меня Сурхесер... Вижу, добрый юноша, тебе хочется знать, кто я и как попала в этот огромный лес... Это лучше всего расскажут тебе мои друзья. Я их сейчас позову.

Девушка вырвала со своей головы волосок, дунула на него. Волосок поднялся к потолку и тут же исчез. Вскоре в хижину прибежали лесные звери, прилетели птицы, приползли змеи, даже жуки и муравьи пожаловали, и очень были удивлены, увидя девушку живой.

– Друзья мои, все ли собрались? – Сурхесер окинула всех взглядом и добавила: – Опять кита Сердара нет. Видимо, он с морем расстаться не может... Мои друзья, – продолжала она, – позвала я вас сюда, чтобы познакомить с моим спасителем. Это он, добрый юноша, поцеловал меня, бездыханную, и вернул мне жизнь... Но ему очень хочется знать, кто я и как попала в этот лес... И я вас, друзья мои, попрошу рассказать моему спасителю все, что знаете обо мне... Лохматый пес Кеск, начни ты... Ведь ты жил когда-то во дворце падишаха солнечной страны.

Лохматый пес Кеск пролаял трижды, призывая всех собравшихся ко вниманию, и начал свой рассказ:

– О, юноша, спаситель нашей прекрасной лесной царицы, то, о чем мы расскажем тебе, – это удивительная история. Итак, слушай!..

Первый рассказ лохматого пса Кеска

Жил я, лохматый пес Кеск, когда-то при дворце Бинесуб-падишаха. А падишахство его находилось в далеком солнечном краю. На весь мир славились чайные сады этого падишаха. Не было такой страны, откуда бы не приезжали в страну Бинесуб-падишаха, чтобы купить чай или обменять на него дорогие шелка, хрусталь, фарфор или множество других товаров.

Кто бы ни посещал падишахский дворец, каждый считал за честь погладить меня, угостить каким-нибудь лакомством. А сам падишах никогда не расставался со мной. Какие бы события ни происходили во дворце, обо всем я, лохматый пес Кеск, знал. Бывало, приедут купцы за товаром, а Бинесуб-падишах сядет на свой золотой трон, посадит меня к себе на колени, гладит и деловые разговоры ведет с заезжими купцами или какими другими гостями... Что и говорить, он очень любил меня. Детей ведь у него не было, и он забавлялся со мной.

Была у Бинесуб-падишаха жена, которую он безмерно любил. Звали ее Аер. Она нисколько не любила своего мужа, а только делала вид. Хитрая плутовка обманывала доброго падишаха. У нее чувство не в сердце покоилось, а на кончике языка. А язык – всем известно – в теплом месте находится. Иногда она подсыпала мужу в чай или в вино снотворный порошок и усыпляла его. А когда он, уставший от государственных дел, засыпал, она, путаясь ногами в подоле своего черного халата, прибегала в дом европейца по имени Мавр, что служил у Бинесуб-падишаха старшим охранником, и, сбросив с себя халат, оставалась у него до самого рассвета. А утром возвращалась в свои покои, давала мужу понюхать какую-то жидкость, он просыпался и со словами: «Моя любовь, моя умница!» – обнимал ее, гладил волосы.

Знали о бесстыжих делах Аер во дворце, но сказать, опечалить своего доброго правителя никто не решался.

Часто в часы отдыха мудрые советники рассказывали Бинесуб-падишаху сказки о коварстве женщин. Но, сильно любивший жену свою, он не мог понять намеков. А хитрая жена в таких случаях приносила в покои мужа на золотом подносе чай или вино и говорила:

– О, мой любимый, ты так устал от важных дел, на тебе лица нет... Выпей, утоли жажду и ложись отдыхать.

– Благодарю, моя любовь! – говорил падишах, целуя ее руки. А спустя какое-то мгновение он и вправду чувствовал, что устал и что ему хочется спать.

– Слуги! – кричал он в такие минуты, хлопая в ладоши. – Спать!.. Спать!.. – Слуги укладывали его на тахту, раздевали, и он тут же погружался в сон.

Шли годы... В падишахстве произошло большое событие: Бинесуб-падишах ждал от своей жены ребенка. Он был так счастлив, что все вокруг было озарено его радостью; вот только Аер стала раздражительной и без причины кричала на слуг, но искусно скрывала свое настроение в присутствии мужа.

Однажды я, лохматый пес Кеск, увидел такую картину. Аер вдруг почувствовала слабость и слегла в постель, а через некоторое время приказала слугам позвать к ней момой. Когда же та пришла, она сказала:

– Сделай так, чтобы все было хорошо, а не то велю отрубить тебе руку.

Поняла момой, в чем тут дело, и, налив в глиняную чашку воды, стала гасить в ней горящие лучинки и, воздев руки к небу, приговаривать:

– Во имя души огня и чистой воды, да будет исход благополучным!.. Аминь!.. Во имя души огня и чистой воды, да будет исход благополучным!.. Аминь!.. Единый Боже! Дай ей радость разрешиться...

И через несколько минут в комнате раздался детский крик. В семье Бинесуб-падишаха родилась дочь. Задумалась Аер – ведь заботы о дочери не входили в ее коварные планы, и приказала она слугам позвать к ней европейца Мавра. Когда он пришел, она спросила:

– Что будем делать с ребенком? Если оставим, то Бинесуб-падишах все свое богатство и любовь дочери передаст, а нам с тобой ничего не достанется.

Европеец с ухмылкой ответил:

– Нужно подкупить момой, чтобы она падишаху горестную весть принесла – будто ребенок мертвый родился, а девчонку в лес отнести и бросить. Тогда падишах тебя еще сильнее любить и жалеть будет, пока ты ему еще ребенка не родишь!

Недолго думая, бездушная Аер спрятала голого младенца под свой халат и пошла в лес. Побежал и я, лохматый пес Кеск, за ней. Бросила она девочку, а сама бегом, без оглядки заспешила во дворец.

Лежит младенец в кустах, плачет на весь лес, кулачками и пятками в небо стучит, словно у Бога защиты просит. А острые колючки до крови царапают нежное, беззащитное тельце. Вижу я, лохматый пес Кеск, как дитя мается и плачет, и тоже плачу.

«Нет, нельзя крошку оставлять в этом огромном лесу, – подумал я, лохматый пес Кеск, – нужно вытащить ее и во дворец отнести». Кое-как влез я, лохматый пес Кеск, в середину колючего кустарника и попробовал как-нибудь схватить младенца и вытащить. Схвачу зубами за руку – больно ей, она еще сильнее кричит. Схвачу за ногу – опять кричит. Тогда я, лохматый пес Кеск, схватил ее за горло, думаю – не станет тогда кричать. И вправду перестала она кричать, но изо рта пена пошла. Испугался я, как бы не задушить, и отпустил. Тогда я, лохматый пес Кеск, от отчаяния завыл, да так громко, что, наверное, Всевышний мою мольбу о помощи услышал и подсказал, что делать нужно: кое-как протиснулся я, лохматый пес Кеск, через кустарник, да спину под девочку подставил. Сжала она свои маленькие кулачки и за шерсть мою уцепилась; так, на спине, я ее и понес, боясь оступиться. Бегу, из ее ссадин кровь капает, а с меня пот ручьем течет. Долгой была дорога. Я, лохматый пес Кеск, в густом лесу даже заблудился, но как бы то ни было, добрел до родного дворца. Иду и думаю: «Прямо к своему хозяину в покои понесу и у ног брошу... Пусть знает, какую жену он любит».

Но когда я, лохматый пес Кеск, пролез через щель в дворцовых воротах и стал осторожно бежать с младенцем по дворцу, увидела меня жестокая Аер, отняла младенца и отнесла крошку в дом любовника. В это время я, лохматый пес Кеск, тайком подкрался к двери и слышу, как Аер говорит европейцу:

– Вот гадкий Кеск!.. Так он нас мог и разоблачить.

А любовник отвечает:

– Нужно девочку опять отнести и бросить в лесу. А с Кеском я сам разделаюсь...

И в тот же день жестокая Аер спрятала младенца под халат и опять отнесла в лес. А меня, бедного пса, схватили и бросили в холодный и темный колодец в саду.

Семь дней и ночей от холода дрожал я и голодом томился в этом колодце. На восьмой день случилось так, что садовнику понадобилась вода. Опустил он бадью в колодец, и едва бадья достигла уровня воды, я, лохматый пес Кеск, напряг весь остаток своих сил и тут же прыгнул в бадью. А когда садовник вытащил бадью наверх, я выпрыгнул на землю, стряхнул с себя воду, семь раз перевернулся через спину и во весь дух пустился бежать к лесу, вынюхивая след, который и привел меня в логово одной волчицы. Почуяла она, что я не просто здесь появился, а затем, чтобы младенца забрать. Выбралась из логова и со всей волчьей яростью бросилась на меня. Крепко, ой, как крепко мы тогда сцепились с ней, так крепко, что шерсть клочьями и с кровью от нас отлетала. Да-а, до тех пор дрались мы, пока, наконец, оба уставшие, не свалились на землю и не начали вести мирные переговоры. Я поведал волчице – а это была всеми уважаемая волчица Рухс, как бедная крошка попала в этот лес. Мы поняли друг друга, и я, лохматый пес Кеск, попросил волчицу Рухс разрешить мне жить у нее.

«Не хочу во дворец возвращаться. Злой и жестокий европеец все равно убьет меня», – помню, сказал я ей тогда. И она не возразила... Так вот я, лохматый пес Кеск, и расстался с богатым падишахским дворцом и любящим меня хозяином... А что было после того, как жестокая Аер вторично принесла младенца в лес и бросила здесь девочку совсем одну, пусть расскажет спасителю нашей лесной царицы волчица Рухс, – закончил свой рассказ лохматый пес Кеск.

Когда Кеск перестал говорить, все звери, птицы и змеи задвигались, разминая успевшие устать от неподвижного состояния мышцы. Размялся и Кеск.

– Ну что же, волчица Рухс, начинай свой рассказ, мы ждем, -вздохнув глубоко, сказал лохматый пес Кеск.

Волчица Рухс посмотрела своими зелеными глазами на лесную царицу Сурхесер, прося у нее разрешения начать свой рассказ. Красавица Сурхесер откинула с плеч свои золотые волосы, отчего по всей хижине во множестве побежали солнечные блики, и сказала:

– Начинай!

И волчица Рухс, сев поудобнее, начала.

Рассказ волчицы Рухс

Как-то раз, когда я кормила двух своих волчат, донесся до меня плач ребенка. С неба лил дождь, да такой сильный, что представить себе нельзя. Заволокла я волчат в глубь логова, чтобы, чего доброго, под дождем не продрогли, и понеслась туда, откуда доносился тревожный плач ребенка. Бегу, а сама думаю: «Волчата мои голодные, принесу им ребеночка, пускай полакомятся».

Когда я взобралась на косогор, то увидела, как стая лютых и голодных волков обступила лежащего в середине колючих кустов ребенка. Так сильно он плакал, что своим плачем заглушал шум дождя, да и душу теребил тому, кто слышал этот жуткий плач. А между тем множество зеленых глаз волчьей стаи смотрели на свою жертву с готовностью схватить и разорвать младенца на клочки. Но никто не мог решиться, ибо все знали, что любой, кто бросится первым и оцарапает себя до крови, сам невольно станет жертвой для других членов стаи. И потому они зло лязгали клыками, выли, скалили друг на друга зубы, показывая тем самым свою силу, а значит и право стать обладателем жертвы. Ведь у волков свои волчьи законы: кто сильнее – тот и властвует.

Видя такое дело, я не стала долго раздумывать. Ой, как хотелось мне угостить волчат своих молодым мясом и свежей человечьей кровью. Выскочила я из-за косогора, прыгнула в колючий кустарник, где лежал неведомо чей ребенок, и, схватив младенца зубами за плечо, пустилась большими прыжками бежать вниз по оврагу, в сторону моего логова. Бегу, а стая разъяренных волков огромными прыжками за мной несется. Вскоре они настигли меня и стали хватать со всех сторон. Кто за ногу укусит, кто за бока, только клочьями шерсть с меня летит. Ни о чем другом я тогда не думала, кроме как накормить человечьим мясом своих голодных волчат, и потому ни на что не обращала внимания, не чувствуя даже боли от волчьих укусов. Так быстро, как в тот раз, я еще никогда не бегала, и вскоре вбежала в свое логово, бросила подальше свою добычу и встала мордой в сторону входа. Стою и с каждым, кто хочет пролезть в мое убежище, в драку вступаю. Одного лапой ударю, на другого зло зарычу, с третьим сцеплюсь, только клочья шерсти летят да кровь течет, но пролезть в мое логово никому не даю. Долго и яростно я тогда защищалась. Ведь не могла же я свою добычу так просто отдать.

А меж тем этот самый младенец, который должен был быть съеденным, со всей доверчивостью прижался к моему животу и замолк. Я с волками дерусь, а малютка мои сосцы сосет, чмокает, да еще и что-то свое бормочет.

Когда волки ушли ни с чем, я хотела разорвать на клочки свою жертву, чтобы мои волчата могли человечины попробовать, но так и не смогла. Она доверчиво, всем своим крохотным существом прижималась ко мне, словно к своей родной матери, а я, видя это, не решилась лишить ее жизни. И так вот стало это маленькое человеческое беспомощное существо жить с нами. Стала я кормить девочку своим молоком, всякими кореньями и ягодами, а волчатам своим наказала, чтобы любили ее, как родную сестру, не обижали.

Но через несколько дней, когда я на охоте вдруг услышала собачий лай и жуткий запах псины, мне подумалось, что это люди с собаками пришли в лес на поиски моего приемыша. Я тут же пустилась со всех ног к своему логову. Прибежала и жду. Гляжу, несется какой-то лохматый пес, а это был не кто иной, как известный теперь нам всем Кеск. Я как увидела его, тут же, не раздумывая, выбежала навстречу и первой бросилась на незваного гостя... Да-а, сильно мы тогда схватились. Насмерть стояли. Помню, как я со всей присущей мне яростью бросилась на Кеска, хотела вцепиться клыками в морду, да так, чтобы сразу сразить, но не тут-то было. Кеск ловко увернулся в сторону и, прежде чем я успела броситься на него снова, кинулся на меня, в прыжке схватил меня за загривок и сильно ударил о землю. Но я тоже схватила его за плечо, и мы оба покатились с пригорка.

Долго мы тогда дрались, изорвали друг друга, но, наконец, оба уставшие и израненные, свалились на землю и стали мирно переговариваться.

– Волчица Рухс, отдай мне ребеночка, – говорит мне мой противник. – Я знаю, ты хочешь съесть эту крошку.

Я отвечаю:

– Не отдам... Я ее буду растить и никому в обиду не дам, и даже тебе, лохматый пес.

Тогда лохматый пес Кеск рассмеялся и говорит:

– А знаешь ли ты, волчица Рухс, чья это девочка и как она попала в этот лес?

– Нет, – ответила я и попросила рассказать.

И лохматый пес Кеск рассказал мне все, как было, а в конце сказал:

– Можно, я останусь жить с вами?.. Не хочу во дворец возвращаться. Злой и жестокий Мавр все равно убьет меня.

И я сказала:

– Оставайся!

И лохматый пес Кеск остался жить с нами, и жили мы как одна семья. Шли дни за днями, месяцы за месяцами... На нашем совместном совете решили назвать девочку Сурхесер, что значит -Златокудрая.

Волчата мои полюбили человеческое дитя. Ничего без нее не ели, никуда не ходили. Бывало, взберется Сурхесер на спину одному из моих волчат, а они и рады тому, что красавица леса с ними играет, катают ее по очереди по всему лесу, словно напоказ, только золотые волосы царицы по ветру развеваются. Поет наша царица веселые песни и всех зверей, птиц, змей... – одним словом, всех обитателей этого леса возле себя собирает, каждого погладит, приласкает, добрым словом приветит.

Так вот и жили мы много лет подряд.

Но однажды случилась беда. Через наш лес проходил ослиный караван с купцами. Ехали они за товаром в далекий солнечный край, где правителем был Бинесуб-падишах. Увидели они нашу лесную златокудрую царицу, да еще верхом на волчонке сидящую, и сговорились между собой: во что бы то ни стало забрать ее с собой. Один из купцов стрельнул из лука в волчонка моего, который в это время катал по лесу Сурхесер, и убил его. А нашу златокудрую царицу леса поймали, связали веревками и стали расспрашивать: кто она, чья и как попала в этот огромный лес?

И наша златокудрая царица, конечно же, рассказала все как есть.

«Значит, ты и есть законнорожденная дочь Бинесуб-падишаха из далекой солнечной страны?» – спросили купцы. Наша лесная царица сказала, что да. Тогда купцы решили скорее доставить ее в падишахство Бинесуба и обо всем рассказать ему.

И я, старая волчица Рухс, и лохматый пес Кеск в это время были далеко от этих мест и ничего не знали о случившемся. Но когда к нам прилетела добрая куропатка Кокул и рассказала о случившейся беде, то и я, и лохматый пес Кеск тут же пустились вдогонку. Вместе с нами помчались догонять караван все волки нашего леса. Догнали мы этот самый караван и тут же напали на них и почти всех растерзали. Только тем, кто был на быстроногих арабских скакунах, удалось спастись. Всем остальным -и ослам, и людям – мы перегрызли глотки. Как бы то ни было, нашу златокудрую царицу леса мы спасли. Но она была от испуга без чувств. Тогда я, старая волчица Рухс, велела лохматому псу Кеску пойти вдогонку тем, кто смог удрать, а сама позвала змей и попросила их отнести нашу царицу на дно одного ущелья, где росло множество лечебных трав и цветов.

Семь змей на своих головах понесли бедную нашу царицу вниз, к ущелью. Несут они, а золотые кудри нашей красавицы по траве стелются, все вокруг освещают.

Семь дней и ночей пробыла наша Сурхесер среди благоухающих трав и цветов и, наконец, пришла в чувство. А когда подняли ее наверх, то медведь Ай-Аюв раздобыл кубок меда, смешал его с молоком серны Джан-Джейраны и дал выпить нашей царице леса. От этого лекарственного напитка она тут же поправилась.

Вот так мы, лесные ее друзья, спасли нашу красавицу Сурхесер... Но если бы только все этим кончилось, это было бы полбеды. Но полную беду принесла на голову нашей лесной царицы ее жестокая мать в сговоре со злой и хитрой колдуньей Эней... Как все это было, пусть расскажет спасителю нашей лесной царицы наш лохматый пес Кеск. Он там был, все слышал, все видел и одержал победу.

Лохматого пса Кеска уговаривать не пришлось. Повилял он своим хвостом, ушами поводил, сел поудобнее и начал рассказ.

Второй рассказ лохматого пса Кеска

И вот пустился я, лохматый пес Кеск, по следу тех купцов, которым удалось удрать на своих быстроногих арабских скакунах. Долго ли гнался за ними или нет, не помню, но знаю, что догнал их у самых дворцовых ворот Бинесуба в то время, когда они стучались. Спрятался я, лохматый пес Кеск, в цветнике, что у самых ворот, и думаю: как же мне незаметно проникнуть во дворец и прямо к самому Бинесуб-падишаху пройти. Чего доброго, увидят меня злодейка Аер и жестокий европеец Мавр, тут же убьют.

Много всякого передумал я, лохматый пес Кеск, в те долгие минуты, когда таился в цветнике, но ничего дельного так и не смог придумать. И тут вдруг перед купцами открылись дворцовые ворота, охраняемые вооруженной стражей. Купцы стали проходить во дворец, держа под уздцы коней. В это самое время я, лохматый пес Кеск, бесшумно спрятался за длинный халат одного купца и тоже прошел во дворец. Вскоре они поднялись по каменным ступеням в приемные покои самого Бинесуба. Проник туда же и я, лохматый пес Кеск.

«Да пусть продлятся дни твои, почтенный и радушный Бинесуб-падишах, – начали купцы, отбив поклоны. – На этот раз наш караван в одном лесу постигла беда... Всех, кроме нас пятерых, что стоят перед твоими очами, растерзала стая разъяренных волков. И все из-за одной златокудрой красавицы».

«Как это случилось?» – с любопытством спросил мой бывший хозяин.

И купцы начали рассказывать: «Когда мы, двенадцать купцов и тридцать погонщиков каравана, навьюченного шелками, проезжали лес, что лежит на пути к тебе, почтенный Бинесуб-падишах, то в этом лесу встретили девушку необыкновенной красоты. Лицо ее излучало свет подобно восходящему солнцу, а золотые кудри и вовсе слепили глаза глядящего на нее; стан же ее был гибок, словно виноградная лоза; глаза ясны, будто летнее небо; походка легка и стремительна, как дуновение ветра, а голос звучал как волшебная музыка флейты. Живет красавица в лесу и катается верхом на волке...»

Да, обо всем как есть рассказали купцы Бинесуб-падишаху. А когда кончили свой рассказ, Бинесуб-падишах спросил: «Значит, вы, дорогие гости, говорите, что эта красавица, как она сама вам сказала, законнорожденная дочь моя, а жена втайне от меня занимается прелюбодеянием с моим старшим стражником?»

Купцы низко склонились и в один голос ответили: «Да, почтенный Бинесуб-падишах, так рассказала нам эта златокудрая красавица, из-за которой наш караван, наши друзья и слуги погибли».

Бинесуб-падишах, глубоко вздохнув, снова спросил: «Значит, вы, дорогие гости мои, говорите, что эта красавица рассказала вам о том, что моя жена отнесла нашего младенца в лес и бросила там и что эту девочку подобрали лесные звери и вырастили?»

Купцы вновь поклонились и в один голос ответили: «Да-да, почтенный, Бог свидетель, мы говорим правду».

Бинесуб-падишах в гневе хлопнул в ладоши, требуя своих слуг. Вскоре в тронный зал вошли везири – советник правой руки и советник левой руки; тут же были и писари. Вошедшие низко поклонились своему правителю и сказали: «Что прикажешь, почтенный Бинесуб-падишах?»

Бинесуб-падишах кратко и с печалью поведал своим советникам о том, что рассказали ему купцы, и спросил: «Скажите мне, может ли быть так, что жена моя, которую я люблю, могла тайно обманывать меня с моим старшим стражником Мавром, а дочь, рожденную от меня, бросить в лесу на погибель?!»

Советники в один голос ответили: «Да, наш почтеннейший и уважаемый правитель, это, к сожалению, правда».

И тут у Бинесуб-падишаха дрогнули скулы, смуглое лицо его вмиг посерело, как зола, а крепкие широкие плечи опустились. Бинесуб-падишах, не глядя на присутствующих, дрогнувшим голосом сказал: «Отрубите немедля европейцу голову и принесите к моим ногам... И жене... тоже», – добавил он и тяжело вздохнул.

Советники хлопнули в ладоши, призывая палачей, и крикнули: «По приказу нашего правителя и воле Всевышнего старшему стражнику Мавру за связь с женой нашего правителя и неверной Аер отрубить головы и бросить к ногам Бинесуб-падишаха».

Вскоре у ног убитого горем и обманутого правителя лежала окровавленная голова жестокого и подлого европейца Мавра.

Бинесуб-падишах встал со своего трона и, подойдя ближе, плюнул в сторону отрубленной головы и во всеуслышание сказал: «Подлец, за хлеб мой и кров мой ты подлостью и ничтожеством благодарил меня все это время».

Бинесуб-падишах повернулся к слугам и спросил: «А где же голова блудницы?»

Слуги ответили: «Всюду искали жену вашу, нигде не нашли, почтеннейший».

А я, лохматый пес Кеск, в это самое время выскочил из укрытия и бросился на поиски злой и коварной Аер. Искать пришлось недолго. Коварная Аер пряталась в доме старой момой. И я, лохматый пес Кеск, пролез в подпол ее дома и стал слушать, о чем они говорят.

«О, кабы я знала, что она останется в живых и свалит на мою голову горе, я тогда сама бы своими руками задушила ее, – говорила знахарке Аер, шумно расхаживая по комнате. – Помоги мне убить виновницу моих бед», – просила она.

А старая момой, шамкая беззубым ртом, отвечала: «Но как?! Теперь нам это дело будет не под силу. Твою златокудрую дочь берегут все лесные твари... Но я тебе дам совет: возьми с собой ларец с драгоценностями и сходи в тот самый лес, где живет твоя дочь. В лесу ты найдешь старый-престарый дуб. Подойди к этому дубу и поскреби кору. Когда ты поскребешь кору, на дереве покажется старая ведьма Эней. Она спросит у тебя: «С чем пришла?» И тогда ты открой крышку ларца, покажи ей драгоценности и скажи: так, мол, и так, есть дело, нужна твоя помощь. Она скажет: «Только злом могу помочь». И вот тут-то ты и выложи ей все, что задумала против своей дочери... Все как пожелаешь, так и сделает старая и хитрая ведьма Эней... Ступай, да не забудь захватить ларец с драгоценностями».

«Скажи мне, как я узнаю, что буду иметь дело не с кем-то, а с Эней?» – спросила злая и коварная Аер.

Старая момой ответила: «Эней самая безобразная и страшная старуха на всем свете. У нее на голове крутой рог, нижняя челюсть касается груди, на верхней – торчат всего два зуба, которые вылезают поверх нижней челюсти. Нос длинный, вздернут вверх и касается макушки головы, на руках и ногах у нее длинные согнутые когти. Сама она тощая, кожа отвисшая, да гремит костями, глаза как у рыбы – выпученные и все время вращаются, как мельничные жернова... Ступай, найдешь!»

Затем злодейка Аер, вознаградив свою советчицу двумя золотыми и спрятав под свой черный и длинный халат ларец с драгоценностями, незаметно оставила пределы дворца через только ей одной известную лазейку и заспешила в сторону леса, взбивая дорожную пыль.

Я, лохматый пес Кеск, не успел шмыгнуть за ней и выбежал через городские ворота, стараясь догнать ее, теряя след в дорожной пыли. Нагнал я Аер только в лесу и, чтобы не обнаружить себя, спрятался за кустами, еле сдерживая прерывистое дыхание.

Аер стояла около старого-престарого дуба, о котором говорила знахарка. Она поскребла кору ногтями, и тут на дереве появилась страшная Эней. «Эй-гей, женщина в черном, с чем пришла?» – спросила Эней, шамкая беззубым огромным ртом.

Злодейка Аер показала ей ларец с драгоценностями и крикнула: «Нужна твоя помощь... Сделаешь так, как пожелаю, вознагражу этими драгоценностями».

Старая Эней прыгнула вниз так, что кости ее загремели, и, облизывая длинным языком свои безобразные губы, стала разглядывать незнакомку. Наглядевшись, она приказала открыть ей ларец с драгоценностями. Аер открыла. Эней увидела ослепляющие глаза драгоценности и сказала: «Только злом могу помочь... Говори, женщина в черном, в чем нужна моя помощь?»

Аер рассказала Эней о том, как в таком-то году родила она на свет девочку, принесла в этот лес и оставила на съедение волкам. Поведала о том, как недавно к ним в страну прибыли несколько купцов, которые, проезжая через лес, увидели ее дочь уже взрослой, поймали ее и заставили рассказать, кто она, чья дочь и почему живет в этом лесу. Сообщила Аер и о том, как эти купцы обо всем услышанном из уст ее дочери рассказали мужу. А муж разгневался и приказал отрубить тут же голову и ей, и ее любовнику.

«Ему уже отрубили голову, а я, Аер, успела убежать, захватив эти драгоценности... Уважаемая Эней, ты должна умертвить мою дочь. Она живет в твоем лесу. Я хочу, чтобы рассказы купцов не подтвердились. Умертвишь ее, да так, чтобы я могла в этом убедиться, – получишь в награду весь этот ларец с драгоценностями».

Эней почесала в затылке своими длинными согнутыми когтями, несколько раз подпрыгнула на месте, предвкушая радость от злодеяния, которое ей предстояло сделать, и сказала: «Эй, женщина в черном, все будет сделано, как ты сказала... А сейчас отдай мне ларец».

Аер, не скрывая своей радости, спросила: «А не обманешь?»

Эней захохотала, да так громко, что с деревьев посыпались листья, а я, лохматый пес Кеск, от ужаса так и замер в своем укрытии. «Оставшимися клыками клянусь, сделаю так, как ты сказала», – ответила Эней.

Аер передала ей ларец с драгоценностями. Эней тут же ловко прыгнула на дерево и скрылась в каком-то дупле. Вскоре на дереве появилась огромная большеклювая когтистая орлица с крученым рогом на голове.

«Эй, женщина в черном, жди меня здесь, – шамкая, сказала орлица. – Сейчас я исполню свое обещание». Орлица расправила два огромных, как черные тучи, крыла и с шумом, ломая ветки, взлетела в небо. Вскоре она поднялась так высоко, что превратилась в маленькую точку.

Я, лохматый пес Кеск, смотрел на парящую в небе точку, стараясь не потерять ее из виду, и никак не мог понять, что же будет дальше. А дальше случилось вот что. Орлица полетела вниз, но куда, я так и не увидел, а через несколько минут, так же с шумом, ломая деревья, прилетела и села прямо возле Аер. В когтях она держала уже умерщвленную нашу златокудрую лесную царицу Сурхесер.

«Эй, женщина в черном, вот она, твоя дочь. Она уже мертва, -Эней небрежно бросила свою жертву и продолжала: – Теперь можешь со спокойной душой идти и сказать, что купцы наврали. Никакой златокудрой девушки в лесу нет и не могло быть... Ступай!»

Я, лохматый пес Кеск, видя нашу лесную царицу мертвой, готов был со всей яростью и злобой броситься и на Эней, и на коварную Аер, но понял, что ужасная старуха вмиг заколдует меня. И мне ничего не оставалось делать, как сидеть в своем укрытии и ждать, что же будет дальше.

И вот, когда злая Аер, довольная тем, что наконец-то увидела свою дочь мертвой, заспешила во дворец обвинить мужа в безумстве, вот тут-то я, лохматый пес Кеск, решил отомстить коварной Аер за все ее злодеяния. Бегу я вслед за ней, прячась в придорожных кустах и за деревьями, и выжидаю удобный момент, чтобы броситься на нее и растерзать. Но тут мне встретилась Лисонька-Лиса. Она поздоровалась со мной и спросила, куда это я бегу.

Я, лохматый пес Кеск, рассказал ей обо всем случившемся и добавил, что хочу отомстить коварной Аер. Лисонька-Лиса спросила: «А где же эта самая Аер?» Я, лохматый пес Кеск, показал на спешно идущую по тропинке женщину. «Это мы сделаем», – сказала тогда Лисонька-Лиса и тут же исчезла.

Я, лохматый пес Кеск, все же решил преследовать Аер дальше. И вот, когда тропинка, по которой она шла, привела ее к дороге, я, лохматый пес Кеск, увидел посреди дороги замертво лежащую Лисоньку-Лису. Увидела лежащую лису и злодейка Аер. Она обрадовалась и, сказав: «Пригодится», – нагнулась, чтобы поднять свою находку, но тут наша Лисонька-Лиса как вскочит на ноги да как зафырчит... Злодейка Аер так испугалась, что тут же упала в беспамятстве. Тогда Лисонька-Лиса и я, лохматый пес Кеск, перегрызли злодейке горло и поспешили найти и оповестить волчицу Рухс о том, что сделала с Сурхесер колдунья Эней.

Волчицы Рухс у себя в логове не было. Она хоронила своего погибшего волчонка и, конечно, ничего об умерщвлении нашей лесной царицы не могла знать. О, как она тогда опечалилась: готова была разорвать нас на части за то, что мы не смогли спасти златокудрую нашу царицу... Конечно, она сама бы не решилась вступить в драку со злой колдуньей. Ее и вправду никто не сможет победить... Ее жизнь в яйце находится, а яйцо это в желчи. А желчь она носит с собой. Зло, говорят, живуче, но как же нам быть с той, которую Эней умертвила? Волчица Рухс попросила змей, чтобы они вновь отнесли нашу златокудрую лесную царицу в ущелье, где растет множество лечебных трав и цветов. «Может быть, снова оживет», – сказала волчица Рухс.

Семь змей, как и раньше, понесли на дно ущелья нашу лесную царицу и оставили ее на сорок дней и ночей среди благоухающих лечебных трав и цветов. Но нет, не ожила наша Сурхесер.

Тогда мы, все лесные обитатели, построили на полянке, недалеко от берега моря, эту хижину, сколотили гроб, положили в него нашу лесную царицу и со слезами на глазах и плачем на устах внесли ее в эту хижину. «Пусть, – думаем, – пока лежит мертвой, а мы, все ее друзья, попробуем уговорить колдунью Эней вернуть нашей лесной царице жизнь».

Как только мы, все обитатели этого леса, не просили, не уговаривали колдунью Эней оживить умерщвленную красавицу! Нет, ничего не помогло. Даже Лисонька-Лиса не смогла никакими хитростями обмануть, уговорить ее. На все наши просьбы и уговоры она злорадно хохотала. А когда мы ей надоели, вселила в стены хижины, где лежала в гробу красавица Сурхесер, Шагаду. Стоило нам войти в избу, чтобы проведать нашу лесную царицу, как Шагаду тут же начинал противно кричать и жечь плошки, нагоняя на нас жуткий страх. И мы все это долгое время никак не решались войти внутрь избы, чтобы посмотреть на лежащую в гробу нашу лесную царицу.

Только ты, добрый юноша Амелум, смог вернуть жизнь нашей Сурхесер... Правы люди, когда говорят, что любовь и мертвых воскрешает. И эта правда подтвердилась... А мы, уважаемый Амелум, все обитатели этого огромного леса, клянемся тебе, спасителю нашей лесной царицы, быть верными слугами всегда и во всем, -закончил свой рассказ лохматый пес Кеск.

Все здесь присутствующие обитатели леса – птицы, звери, змеи и даже жуки, пауки, муравьи, – словом, все последовали примеру Кеска и тоже произнесли клятву верности Амелуму, на что охотник ответил:

– Да быть мне вашей жертвой! Огнем клянусь! Ничего особенного я не сделал.

– Сделал ты или не сделал, это уж позволь знать нам, добрый спаситель, – сказал лохматый пес Кеск и добавил: – А пока лучше послушай рассказ о том, что же случилось с Бинесуб-падишахом и его дворцом.

– А что же случилось? – спросил Амелум.

И тут лохматый пес Кеск снова начал рассказывать.

Третий рассказ лохматого пса Кеска

Знай, добрый спаситель нашей лесной царицы, что после того, как разгневанный Бинесуб-падишах отрубил подлому европейцу Мавру голову, случилось страшное несчастье.

Начну с начала. Жизнь в нашем лесу шла своим чередом. Птицы перелетали с ветки на ветку, пели свои песни; животные бродили по лесу и растили своих детенышей; змеи, свернувшись в клубок, грелись на солнце; орлы парили высоко в небе; жуки и другие насекомые перелетали с цветка на цветок; муравьи, как всегда, трудились, на зиму запасаясь едой; я же, лохматый пес Кеск, украдкой от колдуньи Эней сторожил избу, где находилась умерщвленная наша златокудрая лесная царица. И вдруг я почуял запах гари. А спустя некоторое время небо над нашим лесом затянуло густым дымом, и на лес стала падать сажа. Если правду сказать, то я, лохматый пес Кеск, испугался, подумал, что наш лес горит. Но тут, на мое счастье, неподалеку от меня сел на дерево орел.

«Эй, орел Сумург-гуш, не знаешь ли ты, где и что горит?» – спросил я, лохматый пес Кеск. «Знаю, – ответил тот, – это дворец солнечного края горит».

Как только я, лохматый пес Кеск, узнал, что это дворец Бинесуб-падишаха горит, тут же пустился туда, желая узнать, в чем там дело. Долго ли я, лохматый пес Кеск, бежал, не помню, но наконец добежал до дворца Бинесуб-падишаха и вижу: даже каменные зубчатые стены дворца и чугунные резные ворота охвачены огнем. Все горит и рушится, а люди то и дело бегают взад-вперед, кричат, не знают, что делать, как погасить разбушевавшийся огонь.

Подошел я, лохматый пес Кеск, к толпе людей и слышу, как одна из женщин говорит другой: «Все из-за блудницы Аер». А та, другая, видимо чужестранка, спрашивает: «А в чем дело?» – «А дело в том, что эта самая злодейка Аер, жена нашего падишаха, втайне от мужа слюбилась с одним европейцем, который служил у нашего правителя предводителем стражи, и даже когда родила дочку, то, боясь потерять любовника, бросила девочку на съедение волкам. Когда об этом узнал Бинесуб-падишах, он приказал отрубить голову своей жене и подлому европейцу. Но об этом узнал младший брат казненного».

«Оказывается, его младший брат, – начала рассказывать третья женщина, – был атаманом сорока разбойников и жил где-то далеко. Когда до него дошли вести о том, что Бинесуб-падишах отрубил его брату голову, он приехал сюда и отомстил нашему правителю».

«Как же удалось разбойникам поджечь дворец? Ведь он не мог не охраняться?!» – спросила опять чужестранка.

«Они обманули Бинесуб-падишаха, – начала та, что говорила первой. – Несколько человек попросились на прием к нашему правителю. Когда тот принял их, то чужестранцы сказали Бинесубу, что они торговцы из какой-то там страны и везут продавать мед. Потом они попросили у Бинесуб-падишаха позволения остановиться на ночь у него во дворце. Всегда радушный Бинесуб-падишах разрешил их каравану остановиться во дворце, а кое-кого из этих людей он пригласил к себе в покои и накрыл в честь гостей стол. Поздно ночью, когда все уже спали, разбойники и подожгли дворец...»

«У них в глиняных сосудах не мед был, а горючая жидкость, -вставила та женщина, которая говорила третьей. – А самому Бинесуб-падишаху отрубили голову и увезли с собой».

«И все это случилось из-за коварной блудницы Аер, – вздохнув, сказала женщина, которая говорила первой. – А он, бедный наш правитель, так ее любил, так ей верил!.. Вот какие беды может сотворить плохая женщина...»

Подслушал я, лохматый пес Кеск, разговоры этих женщин, вспомнил, как когда-то жил в этом дворце, сидел на коленях у доброго Бинесуб-падишаха, посочувствовал всему тому, что случилось, да и поплелся к себе в лес охранять мертвую нашу лесную царицу Сурхесер.

А между тем дворец горел и горел и, наконец, совсем дотла сгорел, золой стал. Вот и вся история и страшная правда о нашей красавице Сурхесер.

... Некоторое время все сидящие в хижине молчали, грустные, исполненные сочувствия. Кто знает, сколько бы они так сидели и печалились, если бы Амелум вдруг не спросил златокудрую Сурхесер:

– Скажи мне, красавица из красавиц, почему ты, когда ожила от моего поцелуя, испуганно кричала: «Надо бежать!.. Эней идет!.. Надо бежать!.. Эней идет!..»?

И вот тут Сурхесер начала рассказывать:

– Сидела я на лужайке и плела венок. Но вдруг увидела, как Эней в образе страшной орлицы с самого неба стрелой падает на меня. Тут я в страхе подумала, что надо бежать. Но не успела даже сделать и шага, как Эней схватила меня своими цепкими когтями и подняла высоко в небо. В воздухе она произнесла какие-то заклятия, и сердце мое тут же остановилось... А твой поцелуй, мой спаситель Амелум, снова заставил его биться... И теперь я должна исполнить любое твое желание, – сказала Сурхесер Амелуму.

Тут охотник Амелум, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:

– Согласитесь ли вы, добрые обитатели этого чудесного леса, отдать мне в жены вашу лесную царицу?

Все звери, птицы, змеи и даже жуки, пауки и муравьи, – словом, все-все вопросительно посмотрели в сторону девушки, все существо которой излучало свет, и, поняв, что и она согласна стать женой такому доброму и отважному джигиту, в один голос сказали:

– Да, согласны!

Сурхесер радостно улыбнулась, отчего уста ее стали походить на расцветшую красную розу. Она кокетливо тряхнула своими золотыми кудрями, и в хижине забегали солнечные блики. Затем она, подойдя к Амелуму, обняла его и покорно опустила ему на грудь свою голову, освещая блеском своих волос лицо возлюбленного.

Звери, птицы, змеи, жуки и муравьи – все-все, толкаясь, направились к выходу: они поняли, что сейчас они здесь лишние.

Три дня и три ночи пробыл Амелум вместе со своей невестой. Но на четвертый день вспомнил, зачем он пустился в путь, и, рассказав обо всем Сурхесер, добавил:

– Мне надо ехать!

– Не уходи, мой спаситель! – взмолилась Сурхесер. – Не заставляй меня смотреть на дорогу в ожидании твоего возвращения.

Но Амелум был непреклонен.

– Я должен скакать туда и положить конец жестокостям Хун-хур-падишаха и его коварной дочери, – сказал он. – Сколько там добрых юношей лишились головы, а сколько еще лишатся.

– Ну что ж, как решил, так и поступай, – тяжело вздохнув, согласилась красавица Сурхесер, а у самой слезы на глаза навернулись: так ей не хотелось расставаться со своим добрым спасителем Амелумом. – Вот тебе три волоска с моей головы. Если вдруг будет невмоготу, пусти один из этих волосков по воздуху, и я тут же пришлю на помощь волчицу Рухс. Она доставит тебя к нам, а мы-то здесь все вместе и придумаем, как помочь беде.

Охотник Амелум и красавица Сурхесер поцеловались на прощание и, сказав: «До скорой встречи!» – расстались.

Вскоре Амелум пришел к тому дереву, где три дня назад привязал своего доброго коня. Но странно – конь его стал каменным.

– О, мой верный друг, что с тобой? – взволнованно спросил Амелум коня. – Какой злодей тебя так заколдовал?

И тут конь заговорил человеческим голосом:

– О, добрый мой хозяин, меня заколдовала колдунья этого леса, и зовут это страшилище Эней... Она ударила меня и сказала: «Стань ни мертвым, ни живым». Вот я и стал таким, каким ты меня видишь... Она сказала, что и тебя, о, мой хозяин, заколдует. «Будет, – говорит, -знать, как соваться куда не следует...» Спеши, мой хозяин! Уходи из этого проклятого леса!.. Пропадешь, заколдует тебя злая Эней.

И Амелуму ничего не оставалось делать, как с болью в душе оставить заколдованного коня своего и идти пешком.

Идет он в тревоге час, другой, третий, а лес все не кончается. Когда Амелум был уже далеко от того места, где остался его заколдованный конь, вдруг услышал он за спиной шум и треск. Юноша повернулся и видит, как, издавая стон, падают огромные деревья: это гналась за ним, гремя костями, сама колдунья Эней.

Амелума охватил страх, и он пустился бежать. А Эней, видя, что Амелум убегает, возликовала, выражая свою радость страшным хохотом, и еще быстрее побежала вдогонку. Бежит, хохочет, да так громко, что листья с деревьев осыпаются, ветки трещат...

– Догоню!.. Загрызу!.. – кричит вся взъерошенная Эней.

Но надо же было такому случиться: Амелум от испуга споткнулся о пень и упал в траву. Подбежала ужасная Эней к лежащему Амелуму и, хохоча, схватила его своими страшными когтями за одежду, потрясла несколько раз в воздухе и ударила о землю.

– Ха-ха-ха-а, – хохотала она и приговаривала: – Когда я тебя ни мертвым, ни живым сделаю, тогда будешь знать, как свататься к заколдованной мною Сурхесер... Ишь ты, жених нашелся!.. Я вам покажу еще, как мои чары расколдовывать, двумя своими клыками клянусь!.. По-ка-жу-у!

Злая Эней вся тряслась от злобы и ярости. Она снова и снова хватала Амелума за одежду, трясла в воздухе и бросала на землю.

Разозлился Амелум, и пропал его страх. Собравшись с силами, он вырвался из цепких рук Эней, быстро обнажил свою саблю и разом отсек злодейке голову. Голова, хохоча, упала на землю и тут же превратилась в огромную, большеклювую когтистую орлицу с крученым рогом на голове. Амелум, не раздумывая, бросился к орлице, чтобы убить ее, но она расправила огромные, как черные тучи, крылья и взлетела в воздух, успев при этом схватить когтями Амелума за плечи. Как только бедный Амелум не старался освободиться от цепких когтей злой орлицы, но ему никак не удавалось это сделать: орлица, размахивая своими мощными крылами, взлетала все выше и выше.

– Вот когда я расправлюсь с тобой, негодник, – говорила, шамкая, орлица, набирая высоту. – Вот когда я разобью тебя, как щепку, о скалы или же брошу в море... Ха-ха-ха-а! – хохотала она на все огромное небо.

Амелум посмотрел вниз – под ним все кружилось: и лес, и море, и горы – все-все... Но вдруг молодые глаза Амелума заметили человека, поднявшего в их сторону лук. И вскоре пущенная с земли стрела угодила орлице прямо в голову.

Орлица с жертвой в когтях полетела вниз и упала с распростертыми крыльями на лесную поляну, придавив своей тяжестью Амелума. Амелум напряг все свои силы и, сбросив тяжелую тушу, отошел в сторону, как вдруг изо рта орлицы полилась желчь и выкатилось яйцо. Там, где желчь попала на траву, на цветы, пожухли лесные растения. Вначале Амелум не понял, что происходит, но, вспомнив слова лохматого пса Кеска о том, что смерть колдуньи Эней находится в яйце, тут же схватил его.

– Теперь-то, колдунья, жизнь твоя в моих руках, – сказал Амелум не то колдунье, не то самому себе. Затем он взял свой хурджун, положил в него яйцо и, крепко завязав, зарыл под деревом на краю поляны.

А вскоре к Амелуму подошел тот самый юноша, который пустил в орлицу стрелу и попал в нее.

– Доброго дня тебе и удачи в пути, – сказал этот юноша Амелуму и тут же спросил: – Как ты себя чувствуешь?.. Не ушибся?.. Вижу -орлица несет в когтях человека... Вот я и пустил в нее стрелу.

Амелум ответил ему на приветствие и сказал:

– Да, ты меткий стрелок... Я в долгу у тебя, мой спаситель. Они сели напротив друг друга и стали расспрашивать: кто, откуда, куда путь держит и зачем.

Рассказал Амелум все как есть и попросил своего спасителя рассказать о себе.

– Зовут меня Мушнадар, – начал стрелок, – история моя, охотник Амелум, не так интересна, как твоя. А иду я из страны желтых песков. У меня нет ни жены, ни матери, ни отца, даже собственной крыши нет над головой. Живу как придется. А пустился в путь лишь потому, что решил стать зятем Хун-хур-падишаха. Или зятем стану, или отсекут мне голову... Какой смысл жить бродягой...

– Значит, в страну Хун-хур-падишаха идешь? Хочешь в его жестокой забаве быть очередной жертвой?

– Да, – ответил Мушнадар.

– Вот и я туда иду, – сказал Амелум, – но затем, чтобы покончить с жестокой игрой Хун-хур-падишаха и его дочери Дерд-Мурджан... Хватит лишать голов добрых, но безрассудных по молодости юношей!

– Вот здорово! – воскликнул Мушнадар. – Значит, вместе идти, друзьями быть!

Вскоре Амелум и Мушнадар уже шли по дороге, ведущей в далекую страну Хун-хур-падишаха.

Много дней и ночей провели друзья в пути. Много раз устраивали привал, много рек оставили позади, и наконец пришли они, куда путь держали. Когда Амелум и Мушнадар приблизились к высоким зубчатым стенам Хун-хур-падишахского дворца, то увидели на дворцовой площади столбы, на которых торчали головы юношей, здесь же толпился народ. Одни рыдали и били себя в грудь, оплакивая казненных; другие осуждали их отчаянный поступок.

– Безрассудного и дурака одна дорога ждет: горе и беда, – говорили они.

Амелум и Мушнадар постояли в толпе, посмотрели на отрубленные головы, и им стало страшно, но оба понимали, что настоящий джигит глаза на чарыки не опускает.

– Ну что, – сказал Амелум, – надо объявить дочери Хун-хур-падишаха о нашем желании принять участие в придуманной ею игре.

Через некоторое время на хейвун вышла сама Дерд-Мурджан в своих драгоценных нарядах. Она кокетливо, как и всегда, откинула с лица вуаль и предстала перед Амелумом и Мушнадаром во всей своей красоте. Когда Мушнадар увидел своими глазами эту красавицу, тут же на время лишился дара речи: хотел ей признаться в любви, но так и не смог молвить ни слова. Но по глазам его было видно, что он готов на все, только бы она стала его женой. Но Амелум, увидев воочию поистине достойную преклонения красоту Дерд-Мурджан, не проявил к ней никаких чувств: у него было перед кем преклоняться, кого боготворить.

– Кто там еще хочет испытать свое счастье?! – крикнула сверху Дерд-Мурджан, холодно улыбаясь.

– Мы, – ответили Мушнадар и Амелум.

Дерд-Мурджан злорадно, как это она делала всегда, рассмеялась:

– Надеюсь, условия вам известны?

– Да! – ответили друзья.

– Кто же будет первым прятаться? – спросила Дерд-Мурджан.

Друзья переглянулись.

– Охотник Амелум, позволь мне прятаться первым, – попросил Мушнадар. – Мне терять нечего... Что суждено, тому не миновать.

Амелум одобрительно кивнул головой. И тогда Мушнадар крикнул вверх Дерд-Мурджан:

– Я, красавица, буду первым прятаться.

– Смотри, юноша, найду тебя три раза, отрублю голову и на столб воткну, – предупредила его дочь Хун-хур-падишаха.

Друзья обнялись на прощание. Амелум пожелал своему спасителю удачи и пошел в караван-сарай отдыхать.

А Мушнадар тем временем побежал к одному человеку, умеющему мастерить сундуки, и попросил сколотить ему сундук, в который бы он мог вместиться.

Ремесленник этот сколотил сундук и отдал Мушнадару. Тот отнес его к реке, спустил на воду, привязал к корню дерева, что росло у самой воды, а сам спрятался в дупле этого дерева. Сидит он в этом укрытии и радуется, что своей выдумкой обманет коварную красавицу. А та между тем приказала принести из волшебного бассейна чашу с водой.

Сказано – сделано. Принесли служанки чашу с волшебной водой и поставили перед своей госпожой. Посмотрела Дерд-Мурджан на запад – нет; посмотрела на восток – нет; посмотрела на юг – нет; посмотрела на север – нет; заглянула во все подвалы и колодцы, дома и башни; все леса и горы проверила – нет нигде; в небесные и подводные царства посмотрела – тоже нет... Словом, везде посмотрела, везде заглянула, – и вдруг видит: в одной речке на воде сундук качается, а плыть не плывет. Заглянула она внутрь сундука -пустой. Но случилось так, что она увидела веревку, что тянулась от сундука к корню дерева, росшего у самой реки. Посмотрела она внимательно в свою волшебную воду, и надо же – в дупле сидит, скорчившись, не кто иной, как сам Мушнадар. Сидит он там ни живой, ни мертвый, боится даже глазами повести.

– Э-гей-гей!.. Мушнадар!.. Вижу! – победно крикнула Дерд-Мурджан. – У реки в дупле дерева сидишь. А к корню дерева сундук привязан... Выходи...

Ничего не оставалось делать Мушнадару. Пришел он снова под хейвун красавицы и сказал, что второй раз будет прятаться.

На этот раз он отправился в небольшой лес в горах. Поджег его со всех сторон, а сам спрятался в одной из пещер этого леса.

«Ни за что не догадается, что среди огня можно прятаться», -думал Мушнадар.

А Дерд-Мурджан тем временем приказала принести из волшебного бассейна чашу с водой и стала искать. Искать пришлось недолго. Вдруг на глади волшебной воды увидела она горящий лес. «Не влюбленный ли безумец поджег и спрятался там?» – подумала Дерд-Мурджан. Стала она смотреть в чашу с волшебной водой и видит: в огне и дыму горящего леса пещерка, а в пещерке Мушнадар сидит, задыхаясь от дыма.

– Э-гей-гей, безумец, вижу, – победно крикнула она. – Ты поджег лес, а сам спрятался в пещерке, что в горе, на которой лес растет... Выходи!

Мушнадар переждал, когда потухнет огонь, и с поникшей головой явился под хейвун жестокой красавицы. Здесь его встретил Амелум.

– Друг мой, подожди прятаться в третий раз. Жестокая Дерд-Мурджан все равно тебя найдет... Лучше дай я попробую спрятаться, – сказал Амелум.

Мушнадар согласился.

Тогда Амелум крикнул дочери Хун-хур-падишаха:

– Красавица, позволь мне теперь прятаться...

А Дерд-Мурджан спрашивает:

– А тот юноша больше не будет прятаться?

– Будет, только после меня... Он заболел, – ответил Амелум.

Дерд-Мурджан улыбнулась, обнажая свои мышиные зубки, и сказала:

– Ну что ж, прячься, если твоя башка тебе не дорога!

Отправился в этот день Амелум на окраину города, достал из-за пазухи золотые волосинки с головы своей невесты и один из них пустил на воздух. Волосок поднялся высоко в небо и вскоре совсем исчез из глаз.

В это мгновение к нему примчалась волчица Рухс.

– Амелум, садись верхом на меня, да держись покрепче! – сказала она.

Амелум сел верхом на волчицу, и та мигом доставила его к златокудрой красавице Сурхесер. Обрадовались они встрече, заключили друг друга в объятия. Лишь потом уже Амелум рассказал ей о том, как он встретился с Эней, как она хотела убить его, как один юноша по имени Мушнадар спас его от явной смерти, которую уготовила ему колдунья... Рассказал также обо всем увиденном и услышанном в Хун-хур-падишахстве; поведал, как его спасителю уже грозит казнь и что теперь вот его, Амелума, очередь настала прятаться.

– Прекрасная моя Сурхесер, если правду сказать, то я даже не знаю, где же мне прятаться, чтобы жестокая Дерд-Мурджан не смогла найти. Если она все три раза найдет меня, то торчать моей голове на столбе против ее дворца.

Сурхесер вырвала со своей головы один волосок, дунула на него. Волосок поднялся к самому потолку и тут же исчез.

Вскоре в хижину прибежали все лесные звери, прилетели все птицы, приползли змеи, даже жуки и муравьи, – словом, все-все явились.

– Чем можем служить?.. Приказывай, наша лесная царица, -говорил каждый, кто переступал порог хижины.

Когда все звери, птицы, змеи, жуки и муравьи были в сборе, красавица Сурхесер рассказала им обо всем, что услышала от Амелума; рассказала, что грозит ее жениху, если ему не удастся спрятаться от бездушной Дерд-Мурджан – дочери Хун-хур-падишаха. В конце она попросила своих лесных друзей помочь спрятать Амелума так, чтобы Дерд-Мурджан не смогла с помощью волшебной воды найти.

– Царица наша, позволь мне спрятать нашего Амелума, – предложил орел Сумург-гуш, который прилетел сюда из-за моря.

– А как же ты будешь прятать его? – спросила Сурхесер.

– Он сядет мне на спину, и я подниму его высоко в небо. Думаю, что никакая волшебная вода Дерд-Мурджан не сможет на такой высоте увидеть нас, – сказал орел Сумург-гуш.

Вскоре Амелум попрощался со своими лесными друзьями, нежно обнял свою любимую, поцеловал ее волосы и вышел из хижины. На дворе орел Сумург-гуш сказал:

– Амелум, садись ко мне на спину, только привяжись покрепче поясом.

Амелум уселся птице на спину, уперся ногами в распростертые могучие крылья и привязал себя поясом к самому большому перу. Орел Сумург-гуш с шумом взлетел и стал делать в небе круги, набирая высоту. Вскоре он уже был так высоко, что превратился в малюсенькую движущуюся точку.

Амелум на спине орла в небе летает, а жестокая Дерд-Мурджан ищет его на земле, под землей, на воде и под водой – везде и всюду, но найти никак не может. В который раз она смотрит на запад – нет Амелума; на восток – нет; на юг – нет; на север – опять нет. В который раз она заглядывает в подвалы и колодцы, в дома и башни, леса и горы, в небесные и подводные владения, но нигде не может найти Амелума.

Разгневалась жестокая Дерд-Мурджан, покраснела от злости: не знает, куда же еще смотреть. Тут к ней подошла одна из ее служанок и спрашивает:

– Нигде не видно?

– Нет, не видно, – зло отвечает Дерд-Мурджан. – Везде посмотрела, нигде нет и не видно.

– И намека нигде нет? – спрашивает служанка.

– Видела высоко в небе одного орла, но человека на нем не видно.

– А ты получше посмотри, может быть, на орле сидит, – посоветовала служанка и вскоре ушла.

Жестокая Дерд-Мурджан снова стала следить за парящим высоко в небе орлом. И надо же случиться такому: когда орел слегка наклонился, чтобы сделать круг, Дерд-Мурджан вдруг увидела на спине юношу да как крикнет:

– Вижу!.. Вижу!.. Ну и бесстрашный ты юноша, коль на спине орла так высоко мог подняться... Спускайся и прячься вторично!

Услышал Амелум ее слова и велел орлу спуститься на землю. Когда орел Сумург-гуш спустился, он тут же пришел под хейвун и сказал, что будет прятаться вторично.

– Прячься, бесстрашный юноша. Только не вздумай еще раз так высоко подниматься... Все равно найду, – сказала Дерд-Мурджан и ушла с хейвуна.

Посмотрел Амелум на столбы, на которых торчали окровавленные головы таких же, как он сам, юношей, и подумал, что скоро и его голова будет рядом.

Всякие страшные и тоскливые мысли приходили ему в голову, а легкий ветерок трепал пряди его черных кудрей. Когда же Амелум добрался до окраины города, достал из-за пазухи оставшиеся золотые волоски с головы своей невесты и один из них пустил по ветру; волосок поднялся высоко в небо и вскоре совсем исчез из глаз.

В это самое мгновение к нему примчалась волчица Рухс.

– Амелум, садись на меня, да держись покрепче! – сказала она.

Сел Амелум верхом на волчицу, и она тут же доставила его к Сурхесер.

– Видно, и моей голове быть отрубленной, – сказал он с грустью.

– Не надо так говорить, – рассердилась Сурхесер и обняла своего жениха. – Мы сейчас сходим к берегу моря и попросим кита Сердара, чтобы он спрятал тебя под водой... Под водой жестокая Дерд-Мурджан никогда не найдет.

Пришли они к берегу моря. Сурхесер вырвала из головы один волосок, бросила в воду, и они стали ждать.

Вскоре из воды показался огромный кит Сердар.

– Слушаюсь и повинуюсь, царица, – сказал он. – Чем могу служить?

Сурхесер рассказала киту Сердару обо всем и попросила спрятать ее жениха под водой.

– Это мы можем, – сказал кит Сердар. – Прыгай в мою пасть и прячься под моим языком.

Амелум поцеловал свою златокудрую невесту и прыгнул киту в пасть. Кит Сердар быстро исчез под водой, спустился на самое дно и зарылся в песок.

С утра до полудня, с полудня до вечера искала жестокая Дерд-Мурджан юношу и даже про еду и отдых забыла.

В который раз она смотрела в чашу с волшебной водой в надежде найти того, кого искала. Ни на востоке, ни на западе, ни на юге, ни на севере не было места, куда бы не смотрела Дерд-Мурджан. Все горы и леса, реки и озера, небеса и подводные царства – везде и всюду заглянула, но нигде не смогла найти Амелума. Дерд-Мурджан уже стала злиться, кричать на своих служанок, будто они были всему виной.

– Неужели нигде не видно? – спросила одна из служанок.

– Нет, нигде не видно, – отвечала Дерд-Мурджан. – Везде смотрела, нигде его нет... Видно, я проиграла.

– И намека нигде нет? – опять спросила служанка.

– Видела я на самом дне моря кита одного, зарывшегося в песок. Вот уже целый день он так лежит и не двигается... Больше ничего такого не видно.

– А ты, госпожа, наберись терпения и не спускай с этого кита глаз, – посоветовала служанка и вскоре ушла, путаясь ногами в подоле халата.

Стала Дерд-Мурджан не спуская глаз смотреть за этим китом. Долго она так смотрела. Но вдруг случилось так, что киту захотелось зевнуть. Кит раскрыл свою пасть, и тут жестокая Дерд-Мурджан увидела под языком кита Амелума.

– Вот хитрый сын вдовы, – зло сказала она и крикнула громко-громко: – Э-ге-гей!.. Вижу!.. Вижу!.. В пасти у кита на дне моря прячешься... Выходи!..

Услышал Амелум крик Дерд-Мурджан и велел киту Сердару доставить его на берег. Пришел юноша под хейвун жестокой Дерд-Мурджан и попросил разрешения прятаться в последний раз.

– Прячься! Прячься! Да получше... Видно, и твоей голове торчать на столбе, – сказала Дерд-Мурджан, ехидно хохоча.

Загрустил Амелум. Теперь-то он никакого выхода не видел и уже смирился с тем, что и ему отсекут голову. Но любовь к златокудрой невесте заставила его прийти на окраину города. Ему очень захотелось в последний раз, хоть на мгновение, увидеть свою возлюбленную. Достал он из-за пазухи последний волосок с ее головы, пустил его по ветру и стал ждать.

Вскоре примчалась добрая волчица Рухс и приказала жениху их лесной царицы садиться верхом на нее.

Сел Амелум на волчицу и тут же был доставлен к своей златокудрой Сурхесер. Увидела Сурхесер опечаленное лицо жениха, да и сама пригорюнилась. Долго сидели они в этот раз вместе, много всяких дум передумали, но ничего толком так и не смогли придумать.

– Неужто и наша Лисонька-Лиса нам не подскажет, как быть? Она всегда своей хитростью поражала всех, – наконец промолвила златокудрая красавица.

Вырвала она со своей головы волосок, дунула на него, волосок коснулся потолка и тут же исчез.

Вскоре к ним сбежались все лесные обитатели. Пришла и Лисонька-Лиса. Поведала лесная царица обо всем своим друзьям, сказала и о том, что если и на этот раз жестокая Дерд-Мурджан найдет ее жениха, то ему отсекут голову и наденут ее на столб у дворца.

– Лисонька-Лиса, может быть, ты нам что присоветуешь? – чуть не плача, сказала Сурхесер, обращаясь к ней.

Лиса важно повертела своим пушистым хвостом и ответила:

– Все мои хитрости в хвосте моем... Сейчас посоветуюсь с ним... Может, что и придумаем. – Лиса приложила к уху свой пушистый хвост, как бы слушая, что он посоветует, и, обращаясь ко всем, кто был в хижине, сказала:

– Приду-у-мала!.. Нужно просто-напросто сделать так, чтобы вода в бассейне потеряла свою волшебную силу.

– Это невозможно... Бассейн день и ночь охраняют сорок до зубов вооруженных стражей. Кто подходит без разрешения Дерд-Мурджан к бассейну, тому тут же отсекают голову, – сказал Амелум.

Лисонька-Лиса посмотрела на юношу и спокойно продолжала:

– А мы это дело поручим нашей ласточке Парустек. Она быстро пролетит над бассейном и бросит в него то, что я ей дам.

С этими словами Лисонька-Лиса попрыгала на месте, наскребла щепотку земли, плюнула в эту щепотку, попросила плюнуть туда же и Сурхесер, и Амелума, и лохматого пса Кеска, и волчицу Рухс, и все скатала в шарик. Затем этот шарик положила в клюв ласточки Парустек и сказала:

– Вот и все... Теперь лети в страну Хун-хур-падишаха и все сделай так, как я сказала.

Быстрокрылая ласточка Парустек помчалась во дворец и, пролетая над волшебным бассейном, бросила туда комок глины, который ей положила в клюв Лисонька-Лиса, а затем вернулась в хижину, где ее все ждали, и особенно Амелум и его златокудрая невеста.

– Ну как? – спросила первой Лисонька-Лиса.

– Все как надо! – ответила ласточка Парустек.

И вот тут Лисонька-Лиса сказала Амелуму:

– Теперь можешь быть спокойным. Никогда и никого больше не сможет найти жестокая Дерд-Мурджан... Вода в бассейне теперь не волшебная.

– А что же делать дальше? – спросил Амелум.

Лисонька-Лиса усмехнулась и ответила:

– А дальше вот что. Мы с тобой придем под ее хейвун и будем смотреть, как она, глядя в свою волшебную воду, будет злиться.

Как решили, так и сделали. Пришли темной ночью Лисонька-Лиса и Амелум под хейвун жестокой Дерд-Мурджан и стали ждать, что же будет она теперь делать.

Долго стояли они внизу и ожидали, что же будет дальше. И вдруг до них донеслись крики самой Дерд-Мурджан.

– Ничего не видно... Эта вода не из нашего бассейна... Что случилось? – кричала разгневанная злая дочь Хун-хур-падишаха на своих служанок, а те в страхе снова и снова бегали к бассейну и приносили ей в чаше воду. Но вода так и не проявляла своих волшебных свойств, от чего еще более злилась и ругалась Дерд-Мурджан.

– Вот бы увидеть своими глазами, как она беснуется, – сказал Амелум.

Лисонька-Лиса усмехнулась, посмотрела уголками своих хитрых глаз на Амелума и ответила:

– Это можно. На тебе кукурузное зерно... Посади его под балконом.

Амелум взял зерно, посадил и с удивлением посмотрел на Лисоньку-Лису. Та три раза плюнула, дунула на то место, где только что посадили зерно, и на этом месте тут же до самого хейвуна вырос толстый кукурузный стебель с несколькими огромными початками.

– Влезай по нему, спрячься в початке и смотри себе сколько хочешь... Я тебе больше не нужна... До скорой встречи в нашем лесу.

Сказала так Лисонька-Лиса и убежала. А Амелум спрятался в кукурузном початке и стал смотреть через открытую дверь в комнату Дерд-Мурджан. Отсюда ему было видно все: вот, путаясь ногами в полах халата, вбежала в комнату служанка и, дрожа от страха перед гневом госпожи, передала в который раз чашу с водой.

– Из самой глубины бассейна зачерпнула, – волнуясь, говорила она.

И видит Амелум, как Дерд-Мурджан со всем усердием уставилась в чашу с водой в надежде что-то увидеть, разглядеть в ней. Долго смотрела она, не моргая, не дыша, но вода больше ничего не отражала. Сильно разгневалась дочь Хун-хур-падишаха и, выплеснув из чаши воду, гневно кликнула служанку. И когда та прибежала и хотела броситься в ноги повелительнице, Дерд-Мурджан ударила бедную девушку по голове тяжелой чашей и оглушила ее.

Увидев это, в комнату вбежали сразу семь служанок, пали ниц у ног своей госпожи и со страхом в голосе все вместе воскликнули:

– Да быть нам твоей жертвой, госпожа, но что нам делать? Вода в бассейне уже не волшебная.

Не стала дочь Хун-хур-падишаха более слушать оправданий своих служанок, приказала каждой из них принести из бассейна по чаше воды. Мигом исполнили они ее приказ. Смотрит она в одну чашу -ничего в воде не отражается. Смотрит во вторую – то же самое. Смотрит в третью – тоже ничего не видно... Во все чаши посмотрела, но ничего не смогла в них рассмотреть.

– Измена! – в бешенстве крикнула она и бегом помчалась к волшебному бассейну. Стража, увидав разгневанную дочь Хун-хур-падишаха, тут же расступилась перед ней. Она зачерпнула чашей воду и так же быстро вернулась в свою комнату. Стала она снова смотреть в чашу, но так ничего и не увидела. Поняла она, что кто-то и вправду лишил воду в бассейне волшебной силы. Она в ярости выскочила на хейвун и стала кричать:

– Палачи!.. Сюда!.. Сюда!..

Палачи строем выстроились под балконом и хором по команде ответили:

– Приказывай, красавица!

– Отсеките головы всем охранникам моего волшебного бассейна... Они предатели! – властно крикнула она, указывая на испуганную стражу.

Палачи все разом обнажили свои кривые мечи и, приблизившись к дрожащим от ужаса охранникам, отвели их до исполнения приговора в зиндан.

Дерд-Мурджан вбежала в свои покои, трясясь от злости, схватилась руками за голову и свалилась обессиленная на тахту. Ей было дурно, и она чувствовала себя так, будто кто-то ее поколотил палками. Она плакала навзрыд, горюя о своем поражении.

Но время близилось к ночи, и жестокая красавица должна была смириться с поражением и выполнить свое обещание: стать женой того, кто победил ее.

Наконец, со слезами обиды на глазах, она сказала:

– Выходи, юноша, из своего укрытия. Ты выиграл, и я согласна быть твоей женой.

А Амелуму того и надо было.

– Красавица, я не выйду из своего укрытия до тех пор, пока ты не позовешь отца своего и его советников. Они должны видеть, как ты вынуждена будешь написать о том, что ты проиграла мне и потому согласна стать верной и любящей женой, – сказал Амелум.

Ничего не оставалось делать Дерд-Мурджан; она позвала отца и его советников и, поведав им о своем поражении, подписала договор, где подтверждалось, что она согласна стать верной и любящей женой юноши, сумевшего спрятаться от нее.

– О, юноша, я от усталости даже забыла, как зовут тебя. Скажи мне свое имя, я запишу его в договор, – учтиво сказала Дерд-Мурджан.

И вот тут-то Амелум назвал имя, но не свое, а имя своего друга Мушнадара. Вписала Дерд-Мурджан в договор это имя и сказала:

– Выходи теперь, юноша, из своего укрытия. Я твоя, а ты мой.

– О нет, красавица, я не могу верить договору без печати и подписи отца твоего, – сказал Амелум.

Попросила дочь отца своего поставить на договор печать и подпись. Сказано – сделано: поставил Хун-хур-падишах печать и подпись, передал дочери договор и в сопровождении советников удалился в свои покои. А дочь, держа в руках договор, говорит:

– Все сделано, как ты пожелал. Выходи!

А Амелум ей и говорит:

– Сверни договор в свиток и брось мне с хейвуна, чтобы я мог своими глазами видеть.

Свернула Дерд-Мурджан договор и бросила вниз, а Амелум схватил свиток и со всех ног пустился к караван-сараю, где в это время пребывал его друг Мушнадар. Вбежал он в караван-сарай, крепко обнял Мушнадара и передал ему договор.

– Поздравляю! – сказал Амелум другу. – Теперь ты законный жених красавицы Дерд-Мурджан... Спеши к невесте... Теперь она, похоже, подобрела и готова быть покорной женой своего мужа.

Прочел Мушнадар, не поверил, вновь стал читать договор, где написано, что отныне она, дочь Хун-хур-падишаха, обещает быть верной женой того, кто смог укротить в ней жестокий характер.

– Поздравляю, Мушнадар! – еще раз сказал Амелум и добавил: – Будешь правителем, не забывай любить народ своей страны. Не причиняй никому зла, как Хун-хур-падишах, а делай добро. И первое: освободи из-под стражи охранников бассейна. Второе: предай земле головы и тела казненных юношей, а родным их раздай из казны Хун-хур-падишаха милостыню в утешение.

Мушнадар поклялся другу, что он будет справедливым и верным народу правителем.

– Душой солнца клянусь, – сказал Мушнадар. – Я сам из простого народа и народу буду честно служить.

Вскоре они подошли к падишахскому дворцу. Стража широко распахнула перед ними большие расписные ворота, и друзья вошли в прекрасный, утопающий в зелени дворец. Навстречу им вышел сам Хун-хур-падишах со своими советниками и слугами. Все они поклонились смелому жениху и провели его и Амелума в покои красавицы невесты.

Предстали жених и невеста друг перед другом, оба красивые, молодые, в глазах любовь и радость сияют, да так, что все вокруг озаряют этим светом, радуя и самого Хун-хур-падишаха, и его советников и слуг, а особенно Амелума: ведь как-никак зло и коварство наконец-то стараниями добрых сил были укрощены и направлены на служение добру.

На следующий день Хун-хур-падишах устроил по такому случаю богатую свадьбу. Семь дней и ночей не смолкала музыка во дворце, и семь дней приходили и уходили гости. На восьмой день Амелум попрощался со своим другом и с его женой и, пожелав им счастья, любви и рождения сыновей, направился в сторону того самого леса, где с нетерпением дожидалась его невеста – златокудрая красавица Сурхесер.

Как никогда долгой казалась Амелуму дорога. Недаром же говорится в народе: «Со спешкой в душе и короткая дорога длинной делается». Так случилось на этот раз и с Амелумом. Много дней и ночей шел он то по большим дорогам, то по лесным тропинкам, но томительной дороге не было конца. От этого его бросало то в жар, то в холод; он много раз спотыкался, ибо не видел ничего под ногами от своей спешки. «Когда спешишь – и на ровной дороге споткнешься», – говорится в народе. Но как бы то ни было, душой и сердцем он уже был рядом со своей прекрасной невестой, хотя ноги все еще находились в пути. Сколько дней и ночей еще идти ему, Амелум и сам не знал.

Но случилось так, что вдруг навстречу ему вышла добрая волчица Рухс. Она словно из-под земли выросла и встала перед ним.

– Амелум, садись на меня, да держись покрепче, – сказала она, – наша лесная царица заждалась тебя... Спеши!.. К свадьбе все готово!

Сел Амелум на волчицу Рухс и мигом очутился в лесу, где жила его любимая Сурхесер. Когда волчица Рухс доставила его к краю леса, что выходит к берегу моря, то он увидел поистине сказочное зрелище. Семь змей на головах своих держали сплетенный из разноцветных прутьев паланкин, который весь был усыпан множеством разных цветов и трав. На паланкине стояла улыбающаяся, нарядная, в одеянии из трав и листьев, его невеста Сурхесер. Ее золотые распущенные волосы водопадом струились по плечам до самой земли. Множество других змей танцевали вокруг своей лесной царицы величественный и грациозный танец. Они, извиваясь, поднимались из травы и с шипением все выше и выше вздымали над землей свои головы, сверкая маленькими зрачками зеленых глаз. При этом змеи качали головами, похожими на крупные груши. То плавно поднимаясь, то опускаясь в такт музыке, которую создавали своим пением множество птиц, змеи сливались с землей и, вытянувшись во всю длину, замирали на мгновение, а затем снова поднимались из травы и с шипением все выше и выше тянулись над землей. По одну сторону паланкина важно выступал лохматый пес Кеск, по другую – Лисонька-Лиса, а орел Сумург-гуш парил сверху. Зайцы, жуки, муравьи и другие обитатели леса тоже плясали, но каждый на свой лад: зайцы на задних лапках, хлопая длинными ушами и виляя короткими бойкими хвостиками; жуки, раскрыв прозрачные крылышки, с жужжанием кружились над благоухающими цветами; муравьи же, пританцовывая в такт лесной музыке, не переставали трудиться, таская в свой огромный муравейник всякие коренья.

Амелум увидел здесь и незнакомых ему животных – это были гости: пятнистые с длинными шеями жирафы; рядом с ними красавцы олени с ветвистыми золотыми рогами. Они были приглашены из далеких чужих лесов и потому стояли, как и подобает гостям, совсем близко к невесте и, улыбаясь восторженно, топали копытами в такт музыке, как бы подбадривая танцующих змей.

А из воды показался и кит Сердар. Он радостно улыбался и, широко раскрыв глаза, смотрел на все здесь происходящее. Вокруг кита Сердара кувыркалось в воде множество серебристых рыб, в эти минуты они походили на серебряное покрывало, плывущее по морским волнам. Короче говоря, все: и море, переливающееся под лучами ласкового и доброго летнего солнца, и лес, щедро дарящий прохладу и тень, и высокое голубое небо, – словом, все жило и дышало радостью и весельем.

Но, как ни странно, среди всех веселившихся на этой свадьбе не было косолапого медведя Ай-Аюв.

Амелум, удивленный таким неописуемым зрелищем, не знал, как ему быть. Он сидел на волчице Рухс с застывшими от изумления глазами. Но на выручку пришла одна из танцующих змей. Она вытянулась у ног Амелума и сказала:

– Наш добрый царь Амелум, встань мне на голову.

Змея, радостно сверкая глазами, вытянулась и, танцуя, понесла жениха к паланкину, где стояла невеста. Здесь змея вытянулась во весь рост и плавно опустила Амелума на паланкин.

И вот тут-то началось самое главное.

Птицы стали громче и звонче петь. А змеи, зайцы и все другие обитатели этого леса предались веселым танцам. Знатные гости начали подносить свои дорогие подарки. Лани снимали со своих голов золотые ветвистые рога и клали у ног жениха и невесты. А пятнистые жирафы стряхивали с себя свои круглые желтые пятна, и пятна эти, касаясь земли, тут же превращались в золотые монеты. А рыбы то и дело ныряли до самого дна моря и, достав оттуда блестящие жемчуга, бросали на берег, отчего весь берег был усыпан драгоценностями.

Откуда-то тут же нашли зурну – трубку из камыша, а вместо бубна раздобыли какую-то бочку, обтянутую бараньей кожей, нашлись и искусные музыканты, и все вокруг наполнилось дробными звуками бубна и переливчатыми трелями зурны. И вот тут-то жених плавно и стремительно пронесся по кругу и, став на одно колено перед своей златокудрой невестой, пригласил ее на танец.

Долго и красиво танцевали они этот огненный танец горцев, называемый лезгинкой. Амелум, широко раскинув руки, ходил на носках, а златокудрая Сурхесер, вскинув руки над головой, грациозной ланью плыла впереди жениха своего. Иногда она плавно кружилась на одном месте под вытянутой рукой своего любимого. А все гости и лесные друзья их восторженно хлопали в ладоши в такт музыке и кричали: «Арса!.. Арса!..»

В самый разгар танца из лесной просеки появился косолапый медведь Ай-Аюв. Он катил впереди себя огромную бочку с медом и широко улыбался. Все, увидев его, на время перестали танцевать.

– Дорогие гости и друзья, по нашим обычаям в день такого веселья положено угощаться медом из рук невесты, – пробасил медведь Ай-Аюв, выкатив бочку на середину лужайки. Затем он легко открыл крышку бочки и, сунув в нее правую руку златокудрой Сурхесер, сказал: – Кто первый?

Первым подошел и лизнул лохматый пес Кеск.

– Мои милые, – сказал он, обращаясь к жениху и невесте, целуя их в лоб, – жить вам в вечной любви!

Второй подошла волчица Рухс.

– Пусть молоко, которым я вскормила тебя, наша лесная царица, вечную молодость и красоту твою сохранит, – сказала она и, слизнув с руки невесты мед, поцеловала жениха и невесту и добавила: – Я была тебе верной и любящей матерью.

Волчица Рухс даже прослезилась.

Затем к сладкой руке златокудрой красавицы Сурхесер потянулись и Лисонька-Лиса, и орел Сумург-гуш, и кит Сердар, и знатные гости, и зайцы, и жуки, и змеи, и муравьи... Все-все одаривали молодоженов добрыми пожеланиями и снова продолжали свое веселье.

Вдруг Амелум посмотрел в глаза своей невесте и заметил в них какую-то тревогу.

– Милая моя, о чем ты думаешь в эту минуту? – спросил он.

– О счастье, о нас и о том, где мы будем жить, – ответила она.

Не успела она закончить свою речь, как кит Сердар с шумом ушел на дно моря – только круги разошлись по глади воды. Вскоре так же с шумом всплыл кит Сердар, неся на спине огромный дворец, который так сверкал, переливался под лучами солнца, что глаза не могли долго на него смотреть.

Да, да! Это был великолепный дворец. Стены его были мраморными, а крыша – из разноцветных алмазов, колонны – из серебра и золота. Во дворце оказалось сорок комнат с хейвунами, и все заставлены всевозможными расписными шкафами и столами, устланы дорогими коврами, сотканными умелыми руками искусных мастериц древности. Глядя на узоры ковров и утвари, можно было бы рассказать множество забавных историй.

– Это мой скромный подарок, – сказал кит Сердар, обращаясь к жениху и невесте, и легко бросил на песок свой дар. – Когда-то очень давно злая Эней заколдовала этот дворец и спустила на дно моря. Амелум победил злую колдунью, и теперь вы владельцы этого дворца. Живите в нем на счастье друг другу, на радость нам всем.

Когда кит Сердар закончил свою речь, к Сурхесер и Амелуму подползли змеи, держа на головах паланкин. Молодые встали на него, и змеи в сопровождении всех здесь присутствующих, в такт вновь ожившей музыке, внесли их по хрустальным круговым лестницам внутрь дворца и понесли по комнатам, показывая жениху и невесте, где они будут жить. Все здесь присутствующие шли вслед им и восторженно восхищались невиданной красотой дворцовых покоев.

Но нет, не радовали Амелума в эту минуту красота и богатство. В глазах его таилась какая-то грусть. Чуткая Сурхесер заметила это и спросила:

– Любимый, скажи мне, о чем ты думаешь в эту минуту?

И Амелум ответил:

– Вспомнил мать свою, оставленную в далеком горном ауле. Вот бы она, бедная, увидела все это... Так бы радовалась за нас...

Не успел Амелум закончить свою речь, как орел Сумург-гуш с шумом вылетел в открытое окно и взметнулся высоко в небо. Вскоре он вернулся, неся на спине старушку-мать Амелума, влетел в залу, где шла свадьба, и сел у ног жениха и златокудрой невесты.

– Вот, теперь все собрались вместе, – сказал орел Сумург-гуш.

Сколько тут было взаимных радостей и объятий! Это надо было видеть собственными глазами.

До самого рассвета не смолкала свадебная лесная музыка. Все вокруг веселились, плясали, угощались медом и вкусными кореньями. Разве только вокруг или во всем лесу?! О нет!.. И на небе все весельем полнилось: луна и ее вечные спутники – звезды тоже устроили свой хоровод. А море тоже жило в этот вечер весельем.

Но как бы то ни было, всякое начало, всякий путь, всякое время имеет свой конец. С рассветом веселая, шумная свадьба постепенно затихла. Гости отправились в свои далекие леса, обитатели этих мест занялись своими делами, а влюбленные нежно заключили друг друга в объятия и говорили друг другу самые ласковые слова. А мать Амелума смотрела на них и радовалась, отчего ее морщинистое, старческое лицо стало молодым и гладким. Ведь недаром говорят: «Радость детей и старых родителей молодыми делает».

Но спустя несколько дней, проведенных в свадебных торжествах, Амелум вспомнил о своем добром коне, которого заколдовала злая Эней, и решил освободить его. Взял он свою саблю и пошел к тому месту, где когда-то зарыл хурджун с яйцом, в котором находилась жизнь злой и жестокой колдуньи. Пришел он туда, откопал хурджун и достал яйцо – душу колдуньи.

– Вот теперь-то и пришло время навсегда покончить с тобой, злая колдунья, – сказал он, обращаясь к яйцу.

А яйцо ему отвечает:

– Пожелай чего хочешь, все исполню, но только не губи мою душу.

Попросил Амелум, чтобы злая колдунья Эней расколдовала его доброго коня и к нему привела. Яйцо произнесло какие-то заклинания, и вмиг перед Амелумом встал его добрый конь, живой и невредимый.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой хозяин, – сказал конь и сильносильно от радости заржал на весь лес, да так, что на ржание это сбежались, слетелись, приползли все обитатели леса, приехала сюда верхом на волчице Рухс и сама Сурхесер.

– Что здесь происходит? – спросили они встревоженно.

Амелум рассказал им обо всем, как было. Но тут яйцо и говорит:

– Пожелай!.. Все, что хочешь, все исполню, только не лишай меня жизни, не губи мою душу. – Яйцо даже захныкало.

Амелуму жалко стало Эней, и он хотел было и впрямь оставить ее в живых, но все обитатели этого леса в один голос сказали:

– Амелум, если ты подаришь злой и жестокой Эней жизнь, то знай, это будет самая страшная твоя ошибка... Зло добром никогда не станет. Если не хочешь убивать ее, то выбрось это яйцо в море.

Послушался Амелум советов своих лесных друзей, отнес яйцо к морю и бросил в воду. Не прошло и нескольких минут, как море вдруг взбушевалось, взвыло, заходило сердитыми, шипящими волнами. Оказывается, это злая Эней рассвирепела там, на дне огромного моря, оплакивая свою нелегкую подводную жизнь.

Долго смотрели Амелум и его златокудрая невеста на шумное, неспокойное море, словно сравнивая этот шум, волнение и жестокость со своими земными, невыносимо трудными испытаниями, которые им пришлось выдержать и победить во имя взаимной любви. Вскоре они, взяв друг друга за руки, зашагали в сторону своего роскошного дворца, где их с нетерпением и радостью дожидалась мать. Следом за ними, приплясывая, шел конь – верный и испытанный друг Амелума.

Рассказывают, что через несколько недель к ним в гости пожаловал – кто же, вы думаете? – сам Мушнадар со своей женой Дерд-Мурджан. Правда, говорят, что долго он упрашивал свою своенравную супругу посетить друга Амелума, – и уговорил.

О, какое несказанное торжество устроено было в честь дорогих гостей! Все обитатели этого леса и соседних поселений собрались здесь. И вновь было веселье, как и во время свадьбы охотника Амелума и златокудрой лесной царицы Сурхесер.

Глаза у всех излучали любовь друг к другу, а уста то и дело произносили самые нежные и ублажающие сердце и душу слова. И казалось, что никто и никогда более не будет творить в мире ни зла, ни коварства, ни жестокостей, а напротив – только мир и любовь будут извечными спутниками всех живущих на земле людей. Об этом думала в эти минуты и красавица Дерд-Мурджан и всей душой желала, чтобы такое Божье чудо свершилось и в падишахстве ее отца – Хун-хур-падишаха.