Легенды ночных стражей: Путешествие

ГЛАВА XV В гостях у Бубо

— Раз-два, раз-два. Очень хорошо, Руби. Подтянуть клюв… раз-два, раз-два…

Это был их второй урок по углеведению, и впервые, проведенных в Сант-Эголиусе, у Сорена было так плохо на душе. Учитель углеведения, бородатая неясыть по имени Элван, стоял в центре круга, начерченного у подножия Древа.

Все происходило неподалеку от кузницы Бубо, который обеспечивал все братство раскаленными углями. Элван выкрикивал команды и требовал, чтобы совята маршировали в такт счету. Сорен ненавидел маршировку. В Сант-Эголиусе их с утра до ночи изводили ею. Но Элван объяснял, что маршировка необходима для выработки правильного ритма, который впоследствии поможет им удерживать угли в клювах.

Сорену с трудом верилось в то, что когда-то он сумел взмыть в небо с горящим углем. Он просто представить себе не мог, как он сумел подобрать клювом с земли раскаленные угли, закопать их, а уж тем более взлететь с ними! В начале урока он до смерти боялся, а всю оставшуюся часть смертельно скучал. Если бы прежде кто-либо сказал ему, что такое возможно, Сорен не усомнился бы, что имеет дело с психом.

Странно, но он почти не чувствовал жара. Теперь Сорен вспомнил, что тоже самое было и в Клювах. Зато у Элванавсе нежные перышки под клювом потемнели, словно закопченные.

Сорен с горечью подумал о своем белоснежном лицевом диске. Эта белизна служила отличительным признаком всех сипух, и ему вовсе не хотелось превращаться в прокопченного замарашку. Пусть кто-то назовет это пустым тщеславием, но ему было бы неприятно.

— Внимание! Сорен! — рявкнул Элван. — Ты чуть не врезался в Отулиссу!

«Великий Глаукс, спасибо, что так она не может разговаривать! — подумал Сорен. — Хоть какая-то польза от этого углеведения!»

Отулисса онемела на время урока, потому что с раскаленным углем в клюве не очень-то поболтаешь!

— Очень хорошо, теперь отдых. Бросайте угли, — объявил Элван. Но какой это был отдых, если наставник продолжал читать им лекцию.

— Завтра вы впервые полетите с углями в клювах. Честно говоря, это не намного сложнее маршировки. Но придется строго следить, чтобы угли не погасли.

— Угу! — ухнул Бубо. — Погасшие угли ни на что не годятся, так и зарубите себе на клювах. И вообще, какой смысл летать с полным ртом холодной золы?

— Вот именно, — продолжал Элван. — Мы ведь с вами не хотим разочаровать Бубо, верно?

— Ну конечно! Сам Великий Глаукс запрещает нам разочаровывать славного Бубо! — саркастически прошипела Отулисса.

Сорен искоса поглядел на нее. Глаза маленькой пятнистой совы сверкали настоящей злобой.

«Почему она так злится из-за того, что попала в этот клюв? Бубо-то тут при чем?» — удивился про себя он.

На самом деле Сорен прекрасно знал ответ. Отулисса искренне считала, что Бубо ей не ровня. Ни старый кузнец, ни другие совы этого клюва не могли похвастаться благородным происхождением, сравнимым с родословной Отулиссы. Она твердила об этом по сотне раз за ночь, уверяя Сорена в том, что ей нанесли жесточайшее оскорбление, отказав в приеме в клюв навигаторов Стрикс Струмы.

Всю перемену Элван рассказывал совятам о будущих занятиях.

— А потом, разумеется, после того, как вы как следует налетаетесь с клювом всепогодников, мы подыщем какой-нибудь симпатичный лесной пожарчик. Совсем небольшой, не беспокойтесь. Просто хороший пожар для новичков в смешанном лесу, чтобы там были и деревья Га'Хуула, и сосны, и другие деревья с твердой и мягкой древесиной. И чтобы поменьше разных гор и скал, которые мешают воздушным потокам и меняют направление ветра.

— Простите, наставник, — пискнул маленький новошотландский мохноногий сыч по имени Мартин, которого спасли с лесного пожара вместе с Примулой.

— Слушаю, Мартин, — кивнул Элван.

— Я не понимаю, зачем нам постоянно нужны свежиеугли. Ведь если нам удалось развести огонь, значит, в нем всегда будут новые угли?

«А он умный малый! — с удивлением отметил Сорен. — Почему никто из нас до этого не додумался? Зачем Бубо все время нужны угли из свежих пожаров?»

Вместо ответа Элван обернулся к Бубо.

— Бубо, может быть ты, как главный кузнец нашего Древа, ответишь на этот вопрос?

— Разумеется, дружище, — Бубо шагнул к Мартину, склонился над ним и глухо заговорил: — Очень хороший вопрос, малыш. Ты прав, мы можем поддерживать огонь вечно, и такое пламя годится для многих полезных дел — скажем, для приготовления еды или отопления дупла. Но для других целей, в первую очередь для обработки металлов в кузнице, нам нужны самые свежие угли, рожденные из пылающих деревьев, полных смолы и живительного сока. Именно такие угли питают самое жаркое пламя. Кроме того, угли нужны самые разные. Угли, полученные из дерева определенной породы, горят дольше. И только такой огонь достигает нужного накала.

— А что это такое? — спросил Мартин.

— Всему свое время, дружок. Это старый кузнечный термин. Тут словами объяснить трудно, тут нужно поработать какое-то время с кузнечными мехами. Тогда ты узнаешь, когда в кузне горит хороший огонь. Узнаешь, как только увидишь голубой отсвет в пламени, а потом заметишь зеленый ободок вокруг его голубого языка.

Сорен слушал, затаив дыхание. Что и говорить, быть кузнецом совсем непросто! А старый Бубо, хоть и не носил почетного звания наставника, был несомненно, очень умен.

Когда перемена закончилась, совята снова принялись маршировать, но на этот раз уже без углей в клювах.

— Я просто не могу выносить эту пытку! — простонала Отулисса.

— Мне кажется, будет веселее, когда нам разрешат летать, — отозвалась Руби, маленькая рыжевато-бурая болотная сова, в которую Сорен едва не врезался при ходьбе.

— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Отулисса. — Неужели ты не понимаешь, что для тебя это совершенно неподобающий клюв? Как, впрочем, и для меня. Ты с твоей родословной должна быть следопыткой!

— То, что совы моей породы гнездятся на земле, вовсе не означает, что я не могу попробовать чего-нибудь нового.

— Но ведь ты умеешь летать очень низко, а такие качества незаменимы для следопытов!

— Но я еще ни разу в жизни не летала сквозь лесной пожар. Просто не могу дождаться первого урока метеорологии! Вы только подумайте — ураган! Интересно, каково будет пролететь его насквозь! Нет, меня совсем не прельщает унылая жизнь на земле. Знаете, я ведь родом из лугов. Вот где скука-то! Каждый день одно и то же. День за днем один и тот же шорох ветра в траве, все то же колыхание травяного моря… Нет, конечно, иногда трава шевелится быстрее, иногда медленнее, все зависит от ветра. Но в целом все жутко однообразно. Как же мне повезло, что меня зачислили сразу в два клюва! До сих пор не могу опомнится от счастья, — и рыженькая Руби радостно вздохнула.

Сорен моргнул. Ему бы очень хотелось разделить ее счастье. Он хотел спросить Руби, что она думает по поводу жуткого Эзилриба, но боялся открыто признаваться в собственных страхах. Вообще-то Руби была очень славной совой. Искатели-спасатели принесли ее на остров вскоре после появления Сорена с друзьями. Она не вывалилась из гнезда — это было бы весьма странно, учитывая, что болотные совы предпочитают гнездиться на земле. Но во время отсутствия родителей Руби что-то напугало, да так сильно, что она попыталась улететь, не дождавшись полного оперения. До сих пор никто не знал, что внушило ей такой ужас. Искатели-спасатели нашли перепуганную малышку на ветке одного из деревьев пустоши. Говорят, она твердила, как безумная: «Тут они никогда меня не найдут! Им ни за что не догадаться, что неоперившаяся болотная сова может забраться так далеко от дома!» Никто так и не понял, кто были эти «они», а Руби на вопросы не отвечала.

Наконец урок подошел к концу. Сорен с ужасом подумал о чаепитии. Накануне Сумрак громко хвастал своим умением выполнять сложное пикирование и двойную спираль, Гильфи с Копушей наперебой галдели о том, до чего интересные у них уроки, и только Сорену нечего было сказать. Вот и сейчас он будет пить свой чай молча. Он как раз размышлял об этом, когда заметил ковылявшего к нему Бубо.

— Все будет хорошо, малыш. Вот увидишь. Уж я-то знаю, о чем ты думаешь. Ты ведь мечтал попасть в другой клюв, верно? Но это очень большая честь — быть зачисленным в два клюва одновременно. На моей памяти, ты первая сипуха, что удостоилась такого доверия. Пойдем-ка со мной, малыш. Выпьем чайку в моей кузнице. Угощу тебя свежими кротами, хочешь сырыми, а хочешь подкопченными. А повариха заварит нам свежего чайку из ягод молочника.

Сорен послушно побрел за филином в пещеру, вырытую неподалеку от Великого Древа Га'Хуула и служившую Бубо домом и кузницей одновременно. Совенок впервые очутился здесь, и ему очень понравилось жилище старого филина, особенно когда они зашли вглубь, подальше от жара очага. Крохотная каморка, устланная кротовыми шкурами и до потолка заставленная книгами, оказалась на удивление уютной. Сорен даже немного растерялся — он не предполагал, что Бубо такой любитель книг.

Внезапно ему припомнилась закопченная пещера умирающей неясыти… Наверное, та сова тоже была кузнецом! Вот только что она ковала? Та птица жила среди глухого леса совершенно одна. Сорену захотелось рассказать Бубо об умершем кузнеце и его последних, зловещих словах, но он почему-то не решился.

— Что это? — спросил Сорен, заметив хитроумное приспособление, свисавшее с полтолка пещеры. Непонятная конструкция состояла из множества легких разноцветных штуковин, которые крутились в потоках воздуха, отбросывая разноцветные блики на стены пещеры.

— Стеклянная вертушка. Плонк помогла мне собрать ее.

— Мадам Плонк? — с заминкой переспросил Сорен. Никогда раньше он не слышал, чтобы кто-нибудь называл певицу просто Плонк.

— Ну да, она самая. Мы с ней друзья… Давние, — Бубо лукаво подмигнул Сорену, и тот невольно подумал, упоминает ли мадам Плонк старого филина на страницах своего увлекательного жизнеописания. — У нее какие-то особые отношения с Мэгз, и та достает для нее любое стекло и в любых количествах. — Бубо поставил перед Сореном чашку чая и придвинул кусочек крота. — Ешь, парень. Когда начнутся уроки метеорологии, Эзилриб не позволит вам есть приготовленное мясо. Он разрешает своим ученикам только сырое, да еще со шкурой, то есть волосами. Говорит, что в буран или в ураган нельзя летать, если желудку нечего перемалывать.

— Правда? — совсем растерялся Сорен. — А кто такая Мэгз?

— Вот те на! Неужели ты не слышал о торговке Мэгз? — поразился Бубо, а когда Сорен отрицательно покачал головой, понимающе протянул: — Ну да, я и забыл, что ты тут совсем недавно… А Мэгз не была у нас с самого лета.

Бубо ткнул когтем в свою стеклянную вертушку.

— Вот эти блескучие кусочки добыты из штуковин под названием окна, а окна эти установлены в церквях, если тебе это о чем-то говорит.

— Ну конечно! — горячо закивал головой Сорен. — Я знаю про церкви! Значит, это осколки витражей, да? Мы, сипухи, раньше часто гнездились в церквях.

— Верно говоришь. Некоторые ваши родичи и по сей день живут там, а также в амбарах и в замках…

— В замках? Что такое замки?

— Как бы тебе объяснить… Это не церковь, но и не амбар, это огромное, древнее и очень красивое дупло, сложенное из здоровенных камней. Там есть башни, стены и все такое прочее. Это тоже осталось от Других.

Сорен уже слышал о Других, но не имел ни малейшего представления о том, кто они такие. Единственное, что он знал, так это то, что Другие были не совы, не птицы и вообще не относились ни к одному знакомому виду живых существ. Кроме того, их больше не было. Они жили давным-давно, возможно, еще во времена первого Глаукса, прародителя всех живущих на свете сов.

— Замки, — мечтательно протянул Сорен. — Какое красивое слово. Красивое и величественное.

— Это уж точно, величественное. Да только не годиться совам — сипухи они или не сипухи — селиться в амбарах, церквях и замках. Уж поверь моему слову, малыш. Лучше всего нам жить на деревьях.

— Но ведь сам ты живешь в пещере.

— Это другое дело.

— Почему?

Бубо прищурил один глаз и внимательно посмотрел на Сорена.

— А ты любопытный, верно?

— Не знаю, — смущенно пожал крыльями Сорен. Тогда, словно желая сменить тему, Бубо неловко брякнул:

— Хочешь, расскажу тебе про стекло? — дождавшись утвердительного кивка Сорена, филин увлеченно заговорил: — Понимаешь, в церквях и в замках были так называемые окна, сделанные из стекла. Эти Другие умели даже раскрашивать стекло.

— Я читал об этом в книге!

— Да, в этом они были большие искусники. А торговка Мэгз знает, где находятся разрушенные церкви с разбитыми окнами. Сороки обожают всякие блестящие осколки, а наша Плонки тоже на них падка.

«Плонки! — ахнул про себя Сорен. — Наверное, они очень близки?»

— Плонки просто с ума сходит по разным цветным безделкам. Вот Мэгз и проносит ей целые мешки всякой всячины. Плонк утверждает, что моя кузница слишком мрачная, — Бубо обвел взглядом темную пещеру, — поэтому сама делает для меня эти стеклянные вертушки. У самой Плонк куча таких штуковин в апартаментах — так она называет свое дупло. Глупейшее название, я всегда ей это говорил!

Это было очень интересно, но Сорен не мог удержаться от вопроса:

— А вы не скучаете по дереву? Это ведь только пещерные совы любят селиться в норах и пещерах. Разве вам не тоскливо без неба?

Сорен подумал о своем дупле, где он спал с Гильфи, Сумраком и Копушей. Там был выход, по форме напоминавший совиный клюв, сквозь который всегда было видно небо. Днем отверстие сияло голубизной, а перед самым рассветом, когда совята возвращались с ночных полетов, в дупло к ним заглядывали последние звезды. Даже во сне друзья чувствовали ветер и слышали шелест длинных ветвей молочника. Сорен просто представить не мог, как можно лишиться всего этого и переселиться в пещеру.

— Я не пещерная сова, это верно. Я большой виргинийский филин, и мы совсем не привыкли к пещерной жизни. Но ты забыл, что я кузнец. Тяга к металлам у меня в желудке. — Бубо ткнул лапой в сторону полок, на которых стояла целая библиотека книг по металлам и кузнечному делу. — А мы, кузнецы, можем быть кем угодно — филинами, полярными совами или пятнистыми неясытями, но у всех нас желудки настроены на металл, на огонь кузнечного горна. Разумеется, мы тоже летаем и любим небо, но в то же время мы привязаны к земле — не так, как пещерные совы, совсем иначе. Как бы тебе объяснить… Представь, что за годы работы с металлами внутри у нас возникает сильный магнит, как у некоторых металлов, вроде железа. А у него — магнитное поле… Ты все это будешь проходить на уроках металлов, там тебе расскажут о силе магнетизма, которая притягивает мельчайшие частички вещества… Вот и у меня та же самая история. Как магнит притягивает металл, так и меня тянет к себе земля, из которой появляются на свет крупинки железа…

— Крупинки! — невольно вскрикнул Сорен, немедленно вспомнив об Академии Сант-Эголиус.

— Что это ты так всполошился? Отрыгнуть хочешь? Давай, не стесняйся. Мы, кузнецы не привыкли к церемониям.

— В Сант-Эголиусе нас заставляли крошить погадки, чтобы добывать оттуда кости и маленькие частички, которые там назвали «крупинками». Добывать крупинки имели право только сортировщики первого разряда.

— Правда, что ли? — моргнул Бубо.

— Но мы с Гильфи так никогда и не узнали, что это за крупинки. И, разумеется, никогда не спрашивали. Нам удалось узнать лишь то, что хранились они в библиотеке.

— Странное место для хранения железа.

— Так значит крупинки — это железо?

— Угу. Мельчайшие частики. Но куда лучше найти настоящий большой ломоть железной руды, это ничуть не хуже, чем слиток серебра или золота. Однажды ребятишки из клюва металлистов принесли мне отличный кусок золота. Так представляешь, Плонки сразу об этом разузнала и прилетела сюда, упрашивать, чтобы я сделал ей какую-нибудь безделушку! Ясное дело, она прекрасно знала, что я ей отвечу. Золото и серебро используют для нужд всего Древа, а не для прихотей старой тщеславной полярной совы, которая помешана на всем блестящем! — тихонько рассмеялся филин. — Кстати, о Плонк. Она вот-вот запоет вечернюю песнь. Тебе пора лететь в свое дупло, малыш. Завтра у нас много дел. Элван считает, что вы уже готовы летать с углем в клювах. Уж ты будь внимательнее, прошу тебя. Постарайся не врезаться в Отулиссу, как сегодня на уроке, — тут филин снова подмигнул Сорену. — И помни, сынок, не каждый может быть избран сразу в два клюва. Судя по всему, Борон с Барран считают тебя особенным. И Эзилриб, разумеется, тоже.

— Но почему? Я не понимаю! Никакой я не особенный!

— Можешь не понимать, да только это так. Ты отмечен.

— Отмечен? О чем ты говоришь?

— Эзилриб разглядел это. Этот старик видит своим косым глазом то, что другим недоступно. Признавайся, парень, видно тебе уже приходилось иметь дело с углем? Тут нечего стыдится! Великий Глаукс, это же здорово! Сдается мне, ты уже когда-то летал с угольком в клюве? — Бубо склонил голову набок и пристально посмотрел на Сорена.

— Летал… Но потом я смыл копоть с клюва, честное слово.

— Вот оно что! Я же говорю, что ты отмечен. Только никто этого не видит, кроме старого Эзилриба. Он мудрый старик, Эзилриб. Суровый, но умный. Самый умный во всем нашем Древе. И выбрал он именно тебя. Значит, тебе придется стать тем, кто ты есть, Сорен.

«Стать тем, кто ты есть? Что это значит?» Сорен и сам пока не знал, кем ему хочется стать. Зато он точно знал, что не хочет быть в клюве вместе с Отулиссой, да еще под началом противного старого Эзилриба. Совенок долго думал над словами Бубо, когда отзвучала песня мадам Плонк, и Гильфи с Сумраком и Копушей крепко уснули в своих гнездах. Вернее, ему казалось, что они уснули.

Он считал так ровно до той минуты, когда тихий голос Копуши просочился сквозь белесый свет, лившийся из отверстия дупла.

— Сорен, у тебя все в порядке?

— Да. А что?

— Просто я беспокоюсь. С самого распределения ты ходишь притихший, и даже на чаепитие сегодня не пришел.

— Не волнуйся, Копуша. И вообще, тебя это совсем не касается.

— Нет, касается.

— А я говорю — нет. Ты слишком много суетишься. Беспокойся за себя, понял? А меня оставь в покое. Это не твое дело.

— При чем тут дело, Сорен? — добрый голосок Копуши прозвучал тверже. — Просто я такой, какой есть. Я не могу быть другим.

— Это еще что значит?

— Ты, наверное, думаешь, что я только пещерная сова с длинными лапами, приспособленными для бега и выискивания следов? Но я не просто комок перьев на длинных лапах! Это очень трудно объяснить. Но я многое чувствую. И сейчас я чувствую, что тебе плохо. Я знаю это, потому что у меня желудок разрывается от жалости к тебе.

Сорен моргнул. Копуша только что сказал почти то же самое, что и Бубо. Когда Сорен спросил кузнеца, почему тот живет в пещере, Бубо ответил, что он не просто виргинийский филин.

Иными словами Бубо, как и Копуша, был не просто пучком перьев с лапами и крыльями. Он был чем-то большим, и это большее привело его в земляную пещеру, чтобы жить рядом с металлами, которые он знал и умел обрабатывать. Может быть, именно это имел в виду Бубо, когда сказал, что Сорен должен стать тем, кто он есть? Может быть, подлинная сущность любой совы намного больше ее родовых признаков? От таких мыслей у Сорена даже сердце забилось быстрее.

А потом Копуша задал совершенно немыслимый вопрос:

— Как ты думаешь, Сорен, что значит быть совой?

— Не знаю. То есть я не понимаю, о чем ты спрашиваешь.

— Я и сам не до конца понимаю, — вздохнул Копуша. — Вроде это так просто, да? То есть существует много признаков, которые отличают нас от остальных птиц, но ты же не скажешь, что обладать этими отличиями и значит быть совой? Разве нас делает совами способность поворачивать голову за спину, бесшумно летать и видеть в темноте?

— Слушай, Копуша, а зачем ты все это спрашиваешь? На эти вопросы все равно нет ответов.

— Может быть, именно поэтому я их и задаю… У меня дух захватывает, когда я об этом думаю. Это означает, что на вопрос: «Почему мы совы?» — существуют какие-то совершенно неожиданные ответы. Понимаешь, мне что-то подсказывает, что я гораздо больше, чем просто сильные лапы и слабые крылья. И ты тоже, Сорен — на самом деле ты нечто большее, чем твой белоснежный лицевой диск, чуткие уши и пронзительные черные глаза.

Что и говорить, Копуша был странным совенком! Сорен выглянул из дупла наружу, где нежное утро уже начало сменяться ослепительным блеском полдня. Интересно, правду ли сказал Копуша про неожиданные разгадки совиной сущности? И если это так, то что это означает для него, Сорена?

Совенок посмотрел на своих мирно спящих друзей: огромного Сумрака, жемчужно-серого в лучах утреннего света; Гильфи, похожую на крошечное пыльное пятнышко размером не больше когтя Сумрака, и на Копушу с его голыми голенастыми лапами, странно длинными и жилистыми, коротким хвостом и смешной плоской головой.

Потом Сорен вспомнил, как, мечтая о Великом Древе Га'Хуула, они с Гильфи представляли его полной противоположностью ненавистному Сант-Эголиусу. А оказалось, что это гораздо больше. Может быть, и он тоже когда-нибудь станет больше. Сорен уснул только тогда, когда клювовидное отверстие дупла окрасилось белым светом полдня.