Легенды Соединённого Королевства. Величие Света

– Элми дал мне совершенно другую обрисовку картины, – протянул я, внимательно следя за реакцией Комодриана. – Вообще–то меня прислали не прикончить тебя, а выбить знание – как снять с Нальда ярмо ликантропии.

– Если бы оно у меня было, то я бы не медлил ни секунды, чтобы применить его! – пылко воскликнул жрец, взъерошивая пятерней волосы.

– Да ну? И про Подчиняющее проклятие ты тоже не в курсе?

– Наверное, по уверению Элми я как–то с ним связан? Он придумывает всё новые и новые басни…

Комодриан покачал бородой.

– Я не тот, за кого меня выдают. Я поклялся себе, что не покину эту вонючую дыру, пока последний из оборотней не окажется на том свете! Это мой долг перед Соединённым Королевством, перед Лией Темной. А они… Став ликантропами, люди Нальда быстренько свыклись со своим положением… Болезнь переиначила их в угоду Тьмы. Им хорошо здесь – полно еды, воды и жертв для того, чтобы не дать заскучать клыкам. Единственное бельмо на глазу для ликантропов – это я, потому что мешаю развернуться, как того им хочется.

Страсть, с которой Комодриан доказывал мне свою невиновность, пошатнула мою прежнюю уверенность в его злодеяниях. Но что же делать?! Как проверить, кто врёт, а кто нет? Словно прочитав мои мысли, жрец тускло улыбнулся:

– Это повторяется каждый день, повторится и сегодня – жёлтый блин появиться на небе во всей своей красе. Они пойдут за тобой и разорвут на куски, однако если ты останешься здесь, в безопасности, то к утру я приготовлю для тебя специальную мазь, которая притупит их нюх, и ты сможешь сбежать… Оставь ликантропов мне, старику, следующему своим принципам, а сам не ввязывайся в это…

Тени у входа в Ненавистный Волчатник неумолимо удлинялись. Сумерки опускались резвее, чем я рассчитывал. Обстановка угнетала меня всё больше и больше. Я стал разменной фигурой двух противоборствующих лагерей. Так и что… плюнуть на всё и попробовать немножко взять фору на Юнивайне или довериться жрецу и дождаться обещанной мази, способной сбить ликантропов с панталыку? При любом стечении обстоятельств стычки с оборотнями мне не избежать, поэтому сыграю ва–банк… Выгоднее поверить Комодриану…

Я распустил чары с Лика Эбенового Ужаса и сел на пологий камень.

– Не печалься, – сказал Комодриан. – Ты далеко не первый, кто попадается в сети этих кровожадных шакалов.

– А что было с другими? – полюбопытствовал я, пристально смотря на патлатого жреца.

– Кому–то я, убедив в том, что не несу лиха, помогал скрыться подальше от Нальда…

Комодриан приподнял спрятанную в овсянице трость.

– Ну, а кто–то попадался в лапы к волкам или гиб от моей руки. Пойми, я тоже не хочу умереть.

– Никто не хочет, – вздохнул я.

– Я предлагаю тебе остаться, – повторил Комодриан.

– Видимо, это будет самый правильный вариант. Сражаться со стаей ликантропов я как–то желанием не горю.

Я развязал сумку и, достав съестные припасы, протянул их жрецу, но тот покачал головой.

– Ешь сам, я пока не голоден…

Что–то мне не понравилось, как при таком ответе сверкнули глаза Комодриана. Пожав плечами, я принялся хрустеть орехами, позаимствованными из Скатерти «На любой вкус» – вот, ведь, чудесное изделие. Кто интересно его создатель? Легенды говорят, что родиной столь волшебной ткани, является Параллельная Вселенная. Она как пронзает материю нашего мира и производит продукты питания из мельчайших гранул, по сути, сродных энергетическим песчинкам – родителям всякой магии.

Минута липла к минуте, мы беседовали с Комодрианом о его прежней службе в Магика Элептерум (оказывается, он был одним из первых ее магистров), а мгла перерастала в непроглядные потёмки. Услышав отдалённый вой, я прервал диалог и, встав с насиженного места, подошёл к пройме Ненавистного Волчатника. Луна, громадным пупырчатым диском, ярко испускала свой желтоватый свет. И, казалось, звёзды в эту ночь старались держаться от неё подальше. Где–то неподалёку зашевелились кусты. На всякий случай я отступил вглубь убежища и, нагрев Лик Эбенового Ужаса Стихийной Дезинтеграцией, приготовился ждать, когда ликантропы появятся проверить, что сталось с Комодрианом. Только вот загвоздка оказалась в том, что глухое рычание раздалось у меня за спиной… Жрец обманул меня! Как только темнотища вступила в свои права, он превратился в гигантского кудлатого волка, между прочим стоявшего на задних лапах!

– Что удивлён? Ну, а то! Языком чесать я мастер! – протявкал Комодриан, приближаясь ко мне. – Я тебя убивать не стану. Пойми мне тут хоть и сытно, но скучно, а…

– Получи под хвост огнём! – завопил я, не собираясь дослушивать речь мерзкой твари.

Жрец–оборотень отпрыгнул, и запал Лика Эбенового Ужаса разбил часть известкового свода.

– Дурень! Я предлагаю тебе стать партнёром! – заходя с фланга, процедил мой противник. – Мы будем вместе повелевать Нальдом, а потом, может, и на Клейменд двинем!

– А давай сразу в Ильварет рванём? – крикнул я, отбивая Альдбригом первую атаку когтей Комодриана.

Парировав ещё два удара и отступив к шершавой стене, я старался сообразить, как мне выкрутиться из вполне себе «невыкручиваемой» ситуации. Ведь скоро должны были показаться все преобразовавшиеся жители Нальда… Клацкнув челюстями, Комодриан злобно рассмеялся:

– Хочешь ты того или нет, но ты будешь мой!

Как только жрец–оборотень это произнёс, послышалось многоголосное «Ррррр»!

Я успел сконцентрировать на навершии посоха Мистический Конус, но подозревал, что даже если получится уложить им десяток ликантропов, то остальные непременно мною закусят. Под сени неровного потолка ворвались серо–чёрные тени с жёлтыми зрачками. Они пялились на меня и подвывали, предвкушая приказ Комодриана – расправиться со мной. Но тот медлил.

– Не сопротивляйся, так только хуже будет!

– Я так не думаю, – отозвался я, вздымая Лик Эбенового Ужаса над головой.

Мистический Конус вырвался из оскаленного черепа, и тут же треть ликантропов покрылись язычками пламени. Они забегали и заголосили, а Комодриан, пришедший в ярость от моей выходки, завопил:

– Рвите его на части! Дерите мерзавца напополам!

Мохнатая волна кинулась исполнять глухое повеление. Всё, что я смог придумать – это выставить Магический Щит, коим пользовался, обороняясь от скорпионов червоточины и монахов Братства Света. Он сформировался на кончике Лика Эбенового Ужаса, окутав меня мембраной в самый последний момент! Едва фиолетовая защитная плёнка опустилась к моим сапогам, как хищные клыки, пуская дурно пахнущие слюни, забарабанили по моей защите. Я превратился в одно сплошное сосредоточение. Пот градом тёк у меня по вискам и заливался за шею, но я понимал, что стоит мне дать слабину. и меня уже будет не собрать воедино. Ликантропы наседали. и я, практически выдохшийся, решил поменять безнадёжную тактику – очень быстро сбросив с себя энергетический Щит и перенаправив колдовскую мощь в посох, я, пихнув в грудь стоящего передо мной ликантропа, вызвал сильнейший Огненный Взрыв. Меня откинуло прямо на Комодриана. Я сбил его с лап и теперь, пока его ослеплённые и обожжённые прислужники метались по Ненавистному Волчатнику, он, находясь подо мной, пытался укусить меня за горло и руки. Но у него это не получалось, потому как я просунул Альдбриг за спину и попал полотном лезвия в лязгающую пасть. Мы катались с Комодрианом по земле – я силился отцепить от себя жреца-волка, а тот убрать изо рта мой меч, третирующий его порезами. Ударив фырчащего Комодриана локтем в «олнечное сплетение, мне посчастливилось ослабить его хватку на моих рёбрах – в следующую секунду я уже стоял на ногах. Но и ликантропам уже удалось прийти в себя. Отразив Альдбригом нападение первой, воняющей мускусом бестии, я, перекрутив Лик Эбенового Ужаса, саданул им по другой мохнатой голове. Гавканье, вой, визг и мои стоны слились жуткую какофонию звуков. Меня всего исцарапали, но укусов, что принесли бы мне «радость» почувствовать, как живётся ликантропу, пока не было.

На луну набежали грозовые облака и от этого многие оборотни (их осталось штук двадцать) впали в лёгкое недоумение. Их «пупырчатый блин» скрылся в небесном мареве, и подействовало на людей Нальда отрезвляюще. Самый крепкий ликантроп прижался к почве и проговорил:

– Калеб… Это я, Элми… Мне трудно… Я и Илва… задержим своих… Разберись с Комодрианом!

После этих слов Элми–оборотень страшно зарычал и вместе с другим, более изящным ликантропом, кинулся на своих собратьев. В это же время на меня рухнул корноухий Комодриан.

– Ты меня начинаешь бесить, – прогнусавил он мне сверху вниз.

– Это взаимно! – отозвался я, напрягая мышцы.

Катание по полу мне изрядно надоело. Засунув гарду Альдбрига в розовое горло, я вогнал острие Лика Эбенового Ужаса в волосатый живот. Только вот покончить с ликантропом одним единственным ударом не так–то просто. От боли Комодриан едва не перекусил мне меч напополам. Его когтистые пальцы завозились по моей мантии, награждая меня всё новыми и новыми рубцами. Терпя жуткие муки, я правой, держащей посох рукой, надавил на брюхо жреца–оборотня в два раза сильнее. Он охнул, но не обмяк. Пользуясь всеобщей «катавасией» ликантропов, я попробовал запугать Комодриана:

– Если ты сейчас же не произнесёшь контрнаговор, который снимет с гвардейцев Нальда твою мерзкую порчу, то я подкопчу твои кишки своим посохом!

Жрец–оборотень заскулил, однако напора на меня не ослабил.

– Ну же! Даю тебе последний шанс! – проорал я, прокручивая в сером брюхе Лик Эбенового Ужаса.

Серьёзная рана и моё яростное сопротивление повергли Комодриана в исступление. Он заюлил и с остервенением замельтешил по мне когтями, однако при этом только сильнее насаживался на металлическую основу посоха.

– Калеб… Быстрее… Луна выходит! – услышал я сдавленный крик Элми. Он растопырил лапы и как ветряная мельница отгонял от меня страшно воющих ликантропов.

– Мне… – прохрипел Комодриан.

Он обмяк и спустя секунду превратился в человека. Его бледная кожа наглядно показывала, сколько он потерял крови, впрочем, и я её лишился немало… Голова кружилась, но я сделал над собой усилие и, схватив жреца перчаткой за горло, повелительно произнёс:

– Читай свой «контрнаговор» или прощайся с жизнью!

– Ну, хорошо! Хорошо. Ты победил… – пролепетал Комодриан, простирая дрожащие пальцы на ночное светило.

Его губы беззвучно заходили на лице и… спустя секунду яркая вспышка озарила звёздное небо. От луны как будто оторвался маленький кусочек. Ликантропы попадали ниц, и тут же обременительные метаморфозы затеребили их вздрагивающие тела. Пока оборотни очеловечивались, я, умудрённый опытом, приставил остриё Альдбрига к шее Комодриана.

– Я тебе, что? На дурака похож? То, что ты сейчас вернул гвардейцев в их прежний вид – ещё не значит, что ликантропия более не висит над ними!

– Ах, ты паразит, ишь, что смекаешь…

– Приму твою фразу за комплимент, – устало хмыкнул я. – Теперь займись тем, чем должен.

– В обмен на возможность уйти…

– Договорились, но только без фокусов!

Дрожа и постанывая, Комодриан встал, после чего взял свою трость и, под нажимом Альдбрига, стал водить ею над встающими воинами. В воздухе закружись малюсенькие искры. Их становилось все больше и больше и в конце концов образовалась целая лавина всполохов, которые оплели стонущих гвардейцев Нальда. Когда чародейство закончилось, и ко мне направились прихрамывающий Элми и растрёпанная Илва, я схватил собирающегося уйти Комодриана за ворот.

– Не так быстро, мой дорогой!

– У нас был уговор! Им больше не придётся обрастать шерстью! – содрогаясь от возможности скорой встречи с Элми и остальными гвардейцами Нальда, возопил Комодриан.

– Уговор в силе. Только вот одно «но». Завтра настанет новая ночь, и вдруг как–то так случится, что ликантропия никуда не ушла. Что тогда? Нет, я проконтролирую ситуацию. Денёк ты посидишь в Нальде, и если всё будет «ладушки», пойдёшь на все четыре стороны.

– Он снял с нас свои чары?! Дай мне теперь убить его! – это доковылял до нас Элми.

– Нет! – воскликнул я, перехватывая руку с занесённым клинком. – Прояви здравомыслие! Если вы всё ещё больны ликантропией, то через двадцать четыре часа вновь станете оборотнями! Надо поместить Комодриана под стражу, и ко ли случиться неприятность, я смогу «убедить» его исправить положение.

– Запрём его в самой глубокой и сырой темнице, – вставила подоспевшая Илва.

– Справедливо, – согласился я, кидая Комодриана в железную хватку Элми.

Следом я переломил об колено отобранную у Комодриана волшебную трость – прежде всего у змеи надо вырывать её клыки. При помощи магического оружия можно много всего натворить – уж я-то знаю. Придерживая рану рукой, жрец одарил меня таким взглядом ненависти, что я понял – поступил правильно.

Пока я, Элми, Илва и пленный Комодриан следовали в Нальд, идущие рядом со мной гвардейцы полушёпотом благодарили меня за их освобождение от волчьих оков. Всё моё тело изнывало от причинённых ему увечий, но я улыбался – в историю об отвратительной болезни можно вписать пару новых строк.

Ненавистный Волчатник остался позади, а впереди нас встречали распахнутые настежь ворота. Быстренько пройдя сквозь их проём и сомкнув за собой створы, мы спустились в подземелье. Крепостной лекарь бережно перевязал мне порезы, а затем с большой брезгливостью, халтурно обработал увечье Комодриана. Состояние его здоровья было не из лучших. Он тяжело дышал и всё время просил пить. Как оказалась, Лик Эбенового Ужаса продырявил ему печень, и без должного ухода жрец был обречён вскоре отойти в могилу. Уговорить лекар, врачевать Комодриана «по-нормальному» я не смог, поэтому с разрешения Элми воспользовавшись незатейливой алхимической лабораторией. Сделал из подручных материалов два пузырька со снадобьями – одно останавливало кровь, другое снимало болевые ощущения. Конечно, в составлении животворных препаратов мне до Эмилии далеко, однако кое–что я тоже умею. Взяв приготовленные эликсиры с собой, я навестил тюремную камеру Комодриана. Дежуривший возле неё Элми скептически на меня посмотрел:

– Ты несёшь ему яд?

– Сам знаешь, что нет. Мне нужно с ним поговорить.

– Только смотри, чтобы он тебя не укусил.

– Когда ликантроп находиться в людском обличии, его зубы угрозы не представляют, придерживая себя за подштопанный бок, с кривой улыбкой отозвался я.

– Надеюсь, ты знаешь, о чём говоришь, Калеб, – отпирая мне дверь, промолвил Элми.

Жрец встретил меня без всяких эмоций. По всей вероятности, он решил, что я не стану сдерживать данное мною обещание и приготовился умереть, не прося о жалости. Глупец! Калеб Шаттибраль никогда не опускается до нарушения своих зароков!

– Я так думаю, что ты всё же не обманул меня, когда сказал, что люди Нальда очистились от ликантропии. Однако у меня есть к тебе вопросы по самому ритуалу.

– Хочешь знать, как у меня это получилось? Пришёл выведывать мои секреты? Ха! Я тебе ничегошеньки не расскажу! – гадливо осклабился Комодриан. Впрочем, его ужимка стоила ему спазматического кашля.

– У нас с тобой впереди целые сутки – поверь, ты мне сам всё выложишь.

– Да? Моя смерть близка!

– Тут ты ошибаешься, – не согласился я, улыбнувшись одними губами. – У меня с собой два зелья. Вот это (я показал на сиреневый сосуд) будет поддерживать в тебе жизнь столько – сколько я захочу, а другое – обезболивающее, ты получишь только в том случае, если станешь словоохотлив.

– Я недооценил твоих способностей, Калеб.

– Как и моих желаний. Поверь, ты сейчас не в том состоянии, чтобы сопротивляться мне. Я залью в тебя снадобье силой и…

– Станешь пытать? – слабо кивнул Комодриан.

– Возможно, – слукавил я.

Естественно, я бы не причинил вреда жрецу, а просто пугал бы его расправой, однако страх – лучший товарищ дознавателя.

– Тогда попробуем обойтись без этого. Давай мне своё лекарство.

Откупорив пузырьки, я протянул их Комодриану.

– По глотку каждого, не больше, – сурово оповестил я, садясь на кушетку рядом с пленником.

Жрец хлебнул из моих склянок и сразу приободрился.

– Ещё!

– Пока хватит, – хмыкнул я, вынимая из потных рук свои снадобья.

– Ну ладно, – поморщился Комодриан, накрываясь тоненьким одеялом. – С чего мне начать? С конструкции моей ворожбы?

Я достал свой маленький блокнотик и карандаш.

– Нет, не с неё. Я люблю, когда мне зачитывают прологи, поэтому давай вернёмся к тому моменту, когда ты ушёл из Нальда на поиски заветных знаний.

Комодриан махнул рукой, а затем почесался по–звериному.

– Не искал я ничего, оно само собой так вышло. При сборе Бальзамической Ягоды, произрастающей в известковом грунте, мне не посчастливилось наткнуться на логово одинокого оборотня. Мы сразились – я победил. Вскоре меня нашли наши, однако я не стал предупреждать их об опасности, потому как мной уже пару ночей владел хищный дух. Я затаился, и когда над Нальдом взошла луна (на этих словах Комодриан самозабвенно облизнулся) я учинил кровавое пиршество и удрал обратно в пещеру.

– В Ненавистный Волчатник?

– Так её прозвали гвардейцы. Ранее, ещё до того, как мне пришлось поломать комедию, претворяясь обессиленным перед обнаружившим меня Элми, в самом отдалённом проходе Ненавистного Волчатника я набрёл на обжитую коморку того оборотня, в которой лежал Олтодорис Химерикум. Гримуар – весь заполненный размышлениями и ритуалами, связанными с ликантропией…

Комодриан умолк.

– Дальше, – потребовал я.

– В горле пересохло.

– Ещё глоток, – усмехнулся я, снова протягивая эликсиры.

– Так–то лучше. И о чём я? В Олтодорис Химерикуме я наткнулся на несколько любопытных обрядов. Один из них помог мне управлять своими превращениями. А также я вычитал, как исцелить ликантропию совсем, но на себе испытывать открытие не стал. Понимаешь, власть…

– Она развращает, – отметил я.

– Именно так. Это я осознал, когда всё тот же гримуар подсказал мне, как повелевать покусанными тобою людьми. Знание я применил на практике.

– Где сейчас этот Олтодорис Химерикум?

– Спрятан.

– Тебе он больше не понадобится.

– Разреши допить, и я скажу, где он лежит.

– Торгуешься? Я бы тоже так делал, – проворчал я. – Хорошо, пей до дна.

Комодриан сразу же осушил обе тары, а потом, осмотрев свою запёкшуюся кровавой коркой рану, прокряхтел:

– Твои настойки творят чудеса! Ты случайно не учился в Алхимикус Деторум?

– Нет, у меня был хороший учитель зельеварения, – проговорил я, вспомнив об Эмилии. – Но мы отвлекаемся от темы.

– Да, да, – вздохнул Комодриан. – Гримуар, ах, гримуар! Ты найдёшь его в Ненавистном Волчатнике под треугольным камнем.

Я потянулся и, заломив пальцы за затылок, зловеще произнёс:

– Ты же понимаешь, что с тобой произойдёт, если его там не будет? Я не переношу, когда меня обманывают.

– Можешь не беспокоиться, никто не знает про Олтодорис Химерикум, кроме меня. Он там.

– Проверим сразу после ночи.

Оставшийся день я провёл в Нальде. Гвардейцы, а в особенности Элми и Илва, с трепетом ждали, когда взошедшее солнце вновь уйдёт на заслуженный покой. Перекусив предоставленной мне олениной и своими орехами (меня опять безудержно тошнило), я, измученный безумным приключением, завалился спать. Засыпая Из–за многочисленных ссадин я чувствовал себя препаршиво. Чтобы как-то отвлечься, я думал о родном Шато и об отчем уюте Весёлых Поганок. Наверное, сейчас на склонах моего края уже вовсю цветёт нарцисс и медуница, а кривобокие низенькие деревья обзаводятся первыми тёмно–зелёными листочками – тепло на север Иль Градо приходит поздно. Море Призраков по–прежнему лениво лижет чёрную косу берега, и с Башни Заката на неё смотрит Птикаль… Нет, мне не дано знать, жив ли мой дорогой друг. Видение, оно же прозрение, ниспосланное Таурусом Красным Палачом близ горящего Эльпота, однозначно намекало мне, что я вернусь в Шато на развалины. Десница Девяносто Девяти Спиц тяжёлой телегой проехалась по нашему миру, и язвы её ядовитой колеи будут аукаться нам ещё очень долго… Стоит ли мой дом на прежнем месте? Высятся ли его осанистые шпили и стены из мрачного базальта? Пропускают ли оконца свет в мой заваленный хламом кабинет, и по–прежнему ли Тина норовит подсунуть Катубу несвежую капусту? Цело ли всё то, что мною так отчаянно любимо? Только время даст мне ответ. А пока… Пока не будем вешать носа, ведь понурый вид ещё никого не красил!

Глава 8. В гости к Хельбертам

Я проснулся. Солнце клонилось к закату, а это, разумеется, говорило о том, что мне надо вставать и принимать меры безопасности. Наскоро закинув в рот слежавшееся вяленое мясо и запив его глотком воды, я открыл дверь своей спальни и спустился вниз, в холл донжона. Гвардейцы Нальда, все как один собравшиеся внутри (отсутствовал только Элми) вопросительно подняли на меня свои глаза.

– Что нам делать, мастер Калеб? Если Комодриан солгал тебе и мы всё ещё оборотни, то… Мы не желаем наброситься на тебя, – робко промолвила Илва, потупляя взгляд.

– Я видел у вас достаточно вместительный погреб, и к нему прилагается амбарный замок. Я закрою вас там и буде вы вновь станете ликантропами, то жрец заплатит за это. А вообще станем разбираться по ходу вальса.

– Тогда мы пойдём в каземат, – сказал солдат с надвинутым капюшоном. – Задвиньте за нами засов.

– Да, нечего медлить. Солнце практически село, – одобрил я.

Когда трясущиеся от неизвестности своей судьбы обитатели Нальда зашли в просторное, совершенно изолированное помещение в глубине своей крепости, я, щёлкнув дужккой тяжеленного замка на двери, отправился к Элми и Комодриану. Топ–топ–топ, до конца направо, к одиночным камерам, предназначенным для содержания особо опасных тварей из Великого Леса. Глава Нальда позволил запереть его в соседнем от жреца застенке, и я остался наедине с тремя разномастными ключами. Глянув за толстую решётку, я убедился, что с моего последнего визита самочувствие Комодриана заметно улучшилось – мои зелья пошли ему впрок. Жрец лежал на здоровом боку и явно маялся тем, что размышлял, как примут оборот дальнейшие события. Я запалил парочку шариков Света и, подняв брови, уставился на худое лицо в оспинах.

– Часики тикают, Комодриан. Скоро мы узнаем – хороший ты мальчик или плохой, – шепнул я сквозь стальной заслон.

– Поосторожничать никогда не вредно, – загадочно улыбнулся мой пленник.

– Вот и займёмся этим, – проговорил я, садясь на стул напротив двери.

Мне не нравится держать заклинания в боевой готовности – это истощает энергию и вызывает усталость, однако сейчас другого выхода кроме, как зарядить Лик Эбенового Ужаса Молнией, у меня не было. Электрические дуги затрепыхались по бесовскому черепу посоха, и я полностью погрузился в поддержание их дееспособности. Комодриан своего положения на кушетке не менял. Он спокойно лежал и молчал, а я прислушивался – не заскребутся ли когти в камере позади моей спины. Если бы такое случилось, то я бы просунул навершие Лика Эбенового Ужаса через решётку и пульнул бы в Комодриана разрядом-двумя. Тогда бы он соблаговолил бы применить знания Олтодорис Химерикум на благо проклятых им гвардейцев. Время тянулось медленно, но неумолимо. Приблизительно в час ночи при раздувшейся луне, испускающей свой призрачный свет за малюсенькое оконце, я, осмотрев Элми и убедившись, что шерстью он не оброс, понял, что моя миссия здесь окончена. Можно смело поставить плюсик в графу «Добрые свершения». Поворошив пальцами в кармане и достав наружу связку ключей, я выбрал тот, который имел засечку и, вставив его в скважину, прокрутил два оборота.

– За твои дела надо было бы пришибить тебя, однако… Иди куда хочешь, – сказал я приподнявшемуся в локтях Комодриану.

Жрец хмыкнул и, одарив припавшего к прорези оконца Элми блёклым взглядом, проворчал:

– Спасибо, что позаботился о моей свободе раньше, чем об его.

– Чтоб тебя сожрал Назбраэль! – ударив кулаком по двери, выкрикнул гвардеец из–за прутьев своего острога.

– Пусть идёт, – покачал головой я, смотря, как Комодриан вперевалочку покидает донжон Нальда. – Его убийство в Великом Лесу бессмысленно.

– Думаешь, он не сможет добраться до Клейменда и там всех перезаразить? – спросил выпущенный на волю Элми.

– У Братства Света нюх на таких, как Комодриан. Если он появится близ крепости Ордена Лучезарных Крыльев, ему несдобровать.

– Хотелось бы верить в это… Ну да ладно, пусть катиться подальше отсюда…

Элми подался вперёд и крепко–крепко меня обнял.

– Над Нальдом более не висит Рок ликантропии. Поверь, нельзя выразить словами, как я благодарен тебе. Теперь Илва сможет обрести то, что заслуживает – счастливое и не запятнанное детство.

– Она молода только внешне.

– Нет, в душе Илва – ребёнок. Ребёнок, у которого украли его право на обычную жизнь.

Слова Элми побудили меня произнести коротенькую речь перед выжившими людьми Нальда.

– Многие столетия вы, поданные Короны, не по своей воле вели двойное существование. Когда то было возможно, ваши мечи и луки разили живорезов на благо Соединённого Королевства, однако при коварной луне вами правила Тьма. Сейчас, после того как Комодриан снял с вас наговор, вы больше не несёте на себе груз ликантропии. Все сроки вашей службы давно минули, и потому я призываю вас покинуть Нальд и идти в Клейменд, в котором вы обретёте душевное равновесие и новую жизнь с чистого листа.

Моё предложение было воспринято одобрительным гулом. Немногочисленные гвардейцы подхватили меня и начали подбрасывать к потолку. От того, что раны, нанесённые мне Комодрианом, были свежи, под мантией моментально проступили кровавые полосы. Я морщился, однако вместе с тем и радовался – забытые всеми люди Нальда вновь обрели лучик надежды. Позднее, после пышных признательных произношений, поклонов, всяческих комплиментов и уверений в вечной дружбе, я, со всеми попрощавшись, отправился в Ненавистный Волчатник. Пройдя по извилистым дорожкам и благополучно обойдя колонну дружно марширующих оморов, я подошёл к входу в интересующее меня место. Как и прежде внутри Ненавистного Волчатника искрились шарики света. На всякий случай обнажив Альдбриг, я прошел мимо останков погибших ликантропов, печально взирающих на меня остекленевшими глазами, и, миновав кучу тряпья, вышел к малюсенькой комнатке, заставленной двумя шкафами грубой работы, дубовым в выщерблинах столом и единственным стулом. Мой взгляд скользнул по огаркам свечей к треугольному камню. Он был перевёрнут. Я вздохнул – пусто! Да разве могло бы быть иначе? Пока я принимал поздравления в Нальде, Комодриан шустренько сгонял в Ненавистный Волчатник и забрал с собой Олтодорис Химерикум.

Досадненько! Я рассчитывал поковыряться в его тайнах. Хотя сам виноват – отпустил хитрюгу раньше положенного времени. Удивляясь своей собственной глупости, я, между тем, по привычке осматривал незатейливое убранство. Пусть Олтодорис Химерикум мне не достался, зато вон тот свиток, выглядывающий из грязной папки, несколько утихомирит моё любопытство. Впрочем, я ошибся. Свиток не содержал в себе абсолютно ничего, кроме чернильных клякс и мелких дырок. Да уж! Я скомкал бумагу и кинул её в ворох мусора. Пора и честь знать! Надоел мне этот Великий Лес со своими вечными напастями и проблемами! Хочу уже поскорее отсюда выбраться! И потому вопреки властвовавшей на небесах ночи, я решил вызвать Юнивайна и дать дёру в Ильварет. Покинув нутро Ненавистного Волчатника, я не смог отказать себе в удовольствии произвести беглое палеонтологическое исследование его известкового покрова. Чуть потрескивающее искрами сияние Лика Эбенового Ужаса выхватывало из темноты многочисленные очертания аммонитов, белемнитов, брахиоподов и прочих древних существ, которые ранее населяли наш мир, а потом из него исчезли. Я потёр подбородок. Если Ненавистный Волчатник состоит из известковой породы с вкраплениями окаменелостей, то можно предположить, что давным–давно на этом самом месте плескалось Море Призраков, а Великого Леса не было и в помине. Ах, как жаль, что что у меня нет с собой лопатки, чтобы поковыряться в таком, вне всяких сомнений, набитом научными познаниями холме. Однако сожалеть на счёт лопатки не приходилось, учитывая, что под боком бродят живорезы.

Как только эта мысль пришла мне в голову, снаружи послышался треск сучьев и жужжание, похожее на пчелиное. Я осторожно выглянул из Ненавистного Волчатника. В чаще, сметая все на своём пути, лавиной катилась орда ядовитогубых причмокивателей. Эти отвратительные землистые твари, внешне напоминающие слизней с крючкообразными ногами, руками–змеями и безразмерными ртами с токсичными иглами на ободке пасти, ненавидят покидать свои норы, в достатке наводняющие лесную подстилку, а тут на тебе – целым выводком ползут на восток. Нервно прищёлкивая языком, я, переместившись за размашистый куст, подумал, что Эмилия была права, уверяя меня в письме, что в Великом Лесу творится что–то неприятное. Конечно, ядовитогубые причмокиватели нередко присоединяются к другим живорезам в их атаках на рубежи Соединённого Королевства. Но по большей мере они предпочитают таиться и поджидать своих жертв в рыхлых почвах, присасываться к ним кошмарными устами и затаскивать в нутро подземных туннелей. Моему удивлению не стало предела, когда вслед за ядовитогубыми причмокивателями, громко переругиваясь и топоча, последовали гоблины – любимый деликатес (после вкусненьких людей, естественно) тех, кто двигался перед ними. Почему так происходит? Ещё до того, как я попал в Килквагу, наша бравая компания, выбравшись из Мил’Саак наткнулась на ораву самых разнообразных живорезов. Тогда мною было предположено, что монстров куда–то ведёт воля Тауруса Красного Палача. Однако теперь я вижу, что это не так. Кто–то иной, могущественный и всевластный, объединил таких разных и нетерпящих друг друга выродков зла. Но кто это может быть? И для чего? Вопросы! Сколько вас у меня! Эй, попотчуйте меня уже кто–нибудь ответами, а не то у меня вскипит мозг!

Дождавшись момента, когда тишину перестала разрезать тяжёлая поступь гоблинов, я, покопавшись в сумке, выудил Кампри. Сапфировые лепестки, туго сомкнутые в золотой орешек, раскрылись, не долетев до моих ног всего пару дюймов. Из синего тумана показалась грива Юнивайна. Оглядевшись, призрачный конь радостно встал на дыбы, после чего боднул меня ледяным лбом. По всей моей коже пробежали мурашки – никогда не привыкну к таким «тёплым» приветствиям. Привычно закинув сапог в стремя и расправив спину, я сказал:

– Юнивайн! Спасибо тебе огромное, что вновь пришёл ко мне!

Призрачный конь чуть всхрапнул и повернул ко мне свою умную морду. Он как будто бы говорил – хватит меня благодарить каждый раз! Я здесь, потому что ты мне дорог! Точка! Куда едем?

Улыбнувшись, я промолвил:

– В Ильварет, приятель, в Ильварет! Я страсть как соскучился по своим закадычным приятелям!

Быстрее любой птицы, а по–другому и не скажешь, призрачный конь запетлял по нехоженым зарослям угрюмого бора. Чёрные, синие и фиолетовые – цвета оборотной стороны дня, палитрой тьмы закружились перед моим взором. Капюшон сорвало с меня сразу, и натягивать его обратно не имело смысла. Вроде бы помимо деревьев по пути нам попадались реки, водоёмы, утёсы и даже поляны, утаивающие на подстилках, полных травы, какие–то фортификации. Может статься так, то были древние замки или башни давно позабытых колдунов. Много таинственного и мистического, ещё не тронутого человеческой пытливостью, прячется в необхватных просторах Великого Леса. Прежде чем поселиться в Энгибаре – священной роще рейнджеров, Альфонсо Дельторо – выдающийся следопыт–друид бесчисленное число раз бороздил долы этого злопыхательного леса. От него–то я впервые и узнал о загадочном пресном озере Кристальное Одиночество, к коему безволосые обезьяны боятся приблизиться даже под страхом смерти, и о реках – Рыжей и Гнилой, чьи воды доходят аж до оконечности Железных Гор на самом юге. По уверениям Альфонсо, Великий Лес своими посадками дотягивается до Ледяных Топей, а возможно, что и дальше, до Ноорот’Кхвазама. А что же кроется за бесконечными тенетами эндоритов – разумных и злых паукообразных созданий? Место, занятое живыми тенями–свечками – мифический Бумфамар, в котором не бывал ни один человек. По летописям мудрецов, основывающихся на откровениях пленённых эндоритов, Бумфамар от Ноорот’Кхвазама отделяет Альтараксис – река, несущая свою кровавую влагу в утробу Бездны Душ, сердцевину Мира Тьмы, где, если верить преданию, Назбраэль вечно мытарит грешников и нечестивцев. Только Вселенная ведает, насколько велик Бумфамар, и сказать, что за ним находится, нельзя. Зато нам точно известно, что после Бархатных Королевств, что граничат с Великим Лесом на востоке, лежит земля шипунцов – Острохвостия, а ещё дальше, на полуострове Тлингве, обласканном Морями Щавелевым и Грозовым, берут свои начала Королевство Бурунзия, Золотая Пустыня Муат’Лан и царство извечного владыки–чернокнижника Ютвинга – Клирдвайт. А там, за унылыми пейзажами Клирдвайта и россыпью островов Вольных Городов, в океане Лирики, на материке Укзарате, простирается громаднейшая Империя Хло.

Современную картографию – точной наукой не назовёшь, однако все её сведения указывают, что Укзарат превосходит наш континент – Олфолию, примерно на треть. Кстати Империя Хло пребывает в постоянной войне с Островным Королевством, чьи мрачные каравеллы, переплывая из океана Безнадёжности в океан Лирики, безбожно пиратствуют у бухт и гаваней плохо контролирующего себя государства. И всё это лишь верхушка айсберга! Потому, как мне кажется, наш Мир так невообразимо и грандиозно обширен, что не ограничивает себя всеми очевидными нам ориентирами. Кто из моряков Соединённого Королевства насквозь проходил Абрикосовое, Ледяное и Мухоловочное Море, да не сверху вниз, а слева направо, туда, за океан Темного Холода? Кто перебирался за Бумфамар? Кто видел, что за широты простилаются за океаном Безнадёжности и океаном Лирики? А за Щавелевым Морем и Камнепадами – горами Острохвостии? Никто! Где–то там, за туманами нашего неведенья, прячутся другие безымянные территории и «солёные приволья», только и ждущие, чтобы их открыли…

Вот куда – в далёкие от Соединённого Королевства дали, совершенно случайно унесли меня мои мысли.

Юнивайн мерно скакал, миля за милей сокращая моё расстояние до Ильварета. К утру он сбавил скорость, и я вновь стал видеть то, что проносится мимо нас. К моей досаде, чем ближе мы подбирались к пределам Карака, тем больше биваков и доморощенных лагерей живорезов попадалось мне на глаза. Такое неисчислимое количество стоянок и их ужасающих постояльцев, глупо таращившихся вслед молнией проносящемуся Юнивайну, могло свидетельствовать только ободном – почитатели Хрипохора готовят для Соединённого Королевства очень и очень неприятный сюрприз. Конечно, объединённые рати живорезов и раньше покушались на форпосты Карака. Здесь стоит хотя бы упомянуть Войну Пик и Багровое Воззвание. Но нынешняя ватага, видимо собранная со всего Великого Леса и покрывающая вокруг каждую пядь свободного пространства, доставит много проблем тем, кто встретит её своей грудью. От такого разнообразия бесовских рас (а тут были все – оморы, гоблины, черноокие зелёные гуманоиды с длинными когтями, ядовитогубые причмокиватели, огры, великаны, трупоеды, безволосы обезьяны, тролли, чумазые окаянники, циклопы и ещё сонмы страшилищ), беспрестанно вопящих, шипящих и рычащих, все звери и птицы бежали без оглядки. Ни одного медведя, волка, лисы или скворца я не заметил. Все они попрятались, чтобы не попасть в голодные желудки или лапы беснующихся тварей.

К полудню я так устал болтаться на закорках призрачного коня, что попросил его подыскать мне местечко, где можно было бы отдохнуть и перекусить. Глубокую и скрытую от ненужных взоров ложбинку, что стала моим пристанищем, Юнивайн подобрал только ближе к концу второй половины дня. Я буквально свалился с седла и, завалившись под корягу, с улыбкой вспомнил о другой длительной поездке, о скачке в Будугае, в которой Джизи – неутомимый снежный барс пронёс меня сквозь бушующий горный обвал Прохода Безнадёжности. Тогда моя «пятая точка» не отрывалась от спины Джизи целые сутки, и сегодня я практически повторил тот свой рекорд.

Наскоро перекусив остатками орехов и мяса, подложив под голову сумку и крепко стиснув рукоятку Альдбрига, я погрузился в напряжённый сон. Нервные переживания, думы о Короне Света и прочие волнения, связанные с благополучием друзей, не дали мне хорошо выспаться. Проснувшись, я понял, что суматошливое состояние души, безапелляционно навестившее меня в дрёме, никуда не ушло. Мой настрой был мрачным, отчасти ещё из–за того, что за ночь я сильно продрог. Чтобы чуть–чуть согреться, я, запалив малюсенькое пламя на собранных веточках, подставил под него побелевшие пальцы. Дым не чадил, поэтому страха, что меня обнаружат, я не испытывал. Радовало то, что не надо было беспокоиться о еде. Перед тем как развернуть Скатерть, я чётко сформировал своё желание – «Хочу получить сочный индюшачий окорок, бутылку апельсинового сока и пюре, а так же сухарей и кулёк сухофруктов». Вуаля! Всё что я себе придумал, тут же появилось у моего носа. Мой завтрак пришёлся на восход солнца. Оно неспешно ползло вверх, одаривая стволы деревьев своими живительными лучами. В эти волшебные мгновения смены суточного цикла, на которое большинство людей, к сожалению, так редко обращает внимание, я, подставляя лицо мягким касаниям тепла, пожалел о том, что со мною нет рядом Снурфа. Ах, мой маленький, добренький, верный таракан, как тебе нравилось тянуть свои усики к поднимающемуся светилу. Я скучаю по тебе, малыш… Хорошо, что ты с Эмилией – она позаботиться о тебе…

Прихлопнув малюсенький костерок перчаткой, я, предварительно убедившись, что поблизости нет живорезов, выбрался из ложбинки и кинул Кампри о землю. Он завибрировал, задёргался и явил передо мной Юнивайна. Спустя десять секунд я уже нёсся по обворожительному, кутающемуся в шали опасности, Великому Лесу. Призрачный конь скакал не так быстро как вчера (всего лишь со скоростью беркута), и поэтому я, худо–бедно привыкший к постоянному мельканию листьев и веток над головой, наслаждался совершенством и чарующим колоритом, который чаща щедро преподносила к моим широко открытым глазам. Причудливые изгибы корневищ, прорастающие цветы, ледяные ручьи, бегущие только по им одним известным маршрутам, тени, тени, тут и там неуловимым веретеном увивающиеся по древним деревянным гигантам изумрудные пятна мха и вечнозелёного плюща, эти и иные природные картины наполняли меня отрадой.

Трясясь на спине Юнивайна (с периодическими, недолгими привалами), я, избавленный от неминуемых стычек с живорезами, предавался отвлечённым размышлениям о занятных случайностях, которые изредка прорываются через плотное покрывало предвзятости и наволочку предсказуемости. Есть Зло, и есть Добро, есть красота, и есть уродство, но эти величины не всегда соответствуют своим стандартам. Примерами тому могут послужить мои недавние знакомства. Так Брубор – лесной неприглядный огр, выигравший в карты у дриады Нифиль её Красный Камень, оказался приятным малым, а вот благоухающая юностью Эмириус Клайн – сосуд–хранитель самого Ураха, амбициями выжгла своё нутро чуть более, чем полностью. Иногда угадать, кого Судьба поставила перед тобой, просто невозможно. Засим в таких случаях надо довериться своим внутренним мироощущениям. Однако, как показывает практика, они тоже далеко не всегда могут достойно проанализировать то, что хоронится за внешним покровом. Комодриан – жрец Нальда поддавшийся как ликантропической, так и владетельной страсти – наглядный образчик двуличия, и занятной случайностью тут и не пахнет. Заговорив мне зубы и втёршись в доверие, Комодриан продемонстрировал мне всю суть своей испорченности, которая, увы, не такая уж редкая гостья у очагов наших человеческих душ.

Совсем «иной коленкор» представляли собой сгинувшие в тёмных веках эльфы. Некогда проживающие в сверкающем Тумиль’Инламэ, мистическом городе–дереве, когда–то произрастающем в дремучих кущах Великого Леса, они, в отличие от их недолговечных соседей, превыше всего ценили искренность и порядочность. Для эльфа поступить «неправильно», «превратно» и подло было прямо–таки немыслимо. Верные своим идеалам чести, они, более всего почитающие откровенность и непорочность, с достоинством несли титул самого высоконравственного народа всех Королевств. Однако если же принять к рассмотрению прочие племена, ныне обитающие с нами бок о бок, мы увидим, что и они обладают рядом положительных, вошедших в притчи, морально–этических специфичностей, ставящих их пусть и не на одну «доску» с эльфами, но как минимум где–то поблизости. Из–за географической смежности Железных Гор и Соединённого Королевства, культурные особенности гномов нам известны довольно хорошо, поэтому будет логичным покумекать вначале о них. Живущие в сословности и рьяно заботящиеся о своей репутации низкорослые крепыши зачастую действуют согласно установленным канонам поведения – и этот нюанс даёт прекрасную оказию подстроиться под «струю» предстоящей коммуникации. Обычно, вступая с кем–то в контакт, гномы решают для себя, кто перед ними – сородич, друг, «никто» или враг. В зависимости от того к какой группе будет отнесён «объект», такой шаблон к нему и применят. С врагом цацкаться не станут – голова с плеч, к «никто» – отнесутся с подозрительностью или отстранённостью, вероятно даже и с некоторой грубостью, для друга им не жалко ничего, а за соплеменника не глядя отдадут жизнь. Я, на поле боя получивший высочайший для «не гнома» статус – брат по крови, вошёл в чертоги Зарамзарата – столицу клана Надургх кем–то между «соплеменником» и «другом», и за то был окружен неподдельным вниманием и заботой. Дурнбад – благородный гном и старейшина войны, отправившийся со мной в путешествие, чтобы от всех жителей Будугая сражаться с Десницей Девяносто Девяти Спиц, готов был ради меня свернуть горы – и в этом желании, как в зеркале, отражается вся суть его соотечественников. Поданные Соединённого Королевства позволяют себе осуждать гномов: за жадность, замкнутость, за крутой норов и за многое другое, но ни один «бессребреник» не скажет, что обитатели Железных Гор не знают цену взаимовыручке и поддержке. А за доказательствами далеко ходить не надо – стоит только припомнить недавнее сражение у разрушенных стен главного града провинции Хильд, когда гномы Надургх, углядев с вершины Зарамзарата полыхающий сигнальный маяк Эльпота, поняли, что дело соседа плохо. и тут же поспешили ему на выручку. Верхом на снежных барсах они, словно серебряный клинок, врезались в беснующуюся орду Десницы Девяносто Девяти Спиц, чем отвлекли удар на себя и дали мне шанс закрыть изрыгающие потусторонних демонов червоточины. Если бы в тот кровавый день гномы не проявили беспримерную самоотверженность и не совершили бы ратный подвиг, Эльпот был бы стёрт с лица земли.

Безусловно, что в большинстве своём гномы, как и исчезнувшие эльфы, заслуживают того, чтобы им симпатизировали, однако, перебирая нации и раздавая им штампы и характеристики, нельзя обойти стороной и премилых мягкошерстов. Кто они и каков их темперамент? Прекрасно себя чувствующие в тороватых на разносортные территории Бархатных Королевствах, мягкошёрсты – те же коты, только прямоходящие и очень умные. Их средний рост без учёта хвоста варьируется от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти дюймов, то есть немаленький. Имея очаровательные лапки и усатые мордочки, мягкошерсты славятся своими шаловливыми, а подчас экспансивными и плутоватыми нравами. В молодости я в составе «Грозной Четвёрки» не раз и не два странствовал по Бархатным Королевствам, и оттого могу с уверенностью заявить, что мягкошерст – мягкошерсту рознь. Бывают они всякими: елейными, вредными, мечтательными, осмотрительными, рациональными, озорными, ехидными, коварными и даже воинственными. Кстати, междоусобицы в Бархатных Королевствах – обычное явление. Однако в целом мягкошёрсты вполне миролюбивы. Ненавидят они только шипунцов из страны Острохвостии, конфликты с которыми не затихают уже тысячи лет. Что же касается людей, то к нам мягкошерсты относятся снисходительно, считая нас неловкими и жуть как нескладными «великанами». Впрочем, торговать с Соединённым Королевством им нравится. Периодически расписные корабли мягкошерстов, доверху нагруженные дурманным табаком, эфирными маслами, лунным песком и эссенциями вистулума, пребывают в рассыпанные по побережью порты Керана, где важные пушистые кормчие, купаясь во внимании местных зевак, отдают распоряжения о начале товарооборота. Что любопытно, в Хафлане, в городе хрустальных минаретов, рынков, пристаней и таверн есть посольство Бархатных Королевств – «Маслице и Блинок». Из него главный негоциант «Объединённого Союза Челночников», носящий почётный чин «перекупколап», ведёт прибыльный бизнес с «неуклюжими громилами», а выборный делегат из аристократического прайда «Белого Воротничка», со звучной должностью «щекоткореферент», проводит переговоры с королевским двором Соединённого Королевства. Здесь удобно упомянуть, что жители Бархатных Королевств хоть и называют себя мягкошерстами, на деле не все они покрыты шерстью. В пустыне Бао–Мяу, отгороженной от Цап–Царап саванны посадками кактусов, встречаются совершенно лишённые пушка «мурлыки». Подводя итог разбору трюизмов допустимо сказать, что мягкошерсты потешны и приветливы, однако не лишены самомнения и некой кошачьей изворотливости. К тому же, если того требует ситуация, они вполне себе могут показать внушительные зубы и сделать болезненный «кусь» тому, кто их обидел.

Между тем, моя дорога продолжалась. На Великий Лес стала опускаться дымка сумрака. Удлиняющиеся тени и загадочные мерцания, а также перешёптывания обомшелых деревьев и звёздные перемигивания вынянчивали во мне, натуре тонкой, некую сопричастность к мистическому антуражу доисторической чащи. Я чувствовал, как внутри меня разливается тайна наступающей ночи. Тёмные норы, воздух, полнящийся запахами каштанов, грибные семейства, проносящиеся мимо глаз едва различимыми сероватыми пятнами, и сама земля, беззвучно принимающая на себя бестелесные копыта Юнивайна, все это пленяло мой очарованный. Я вдруг осознал, что Великий Лес не просто огромный непролазный бор, наполненный живорезами и прочими созданиями, а нечто фантастически грандиозное и недоступное интеллектуальному восприятию. Всю сказочность и мифическую уникальность «Зелёного Моря», расплескавшего свои «воды–посадки» между Королевствами виалов, мягкошерстов и людей, можно вкусить, только если вопреки заслонам тенденциозности раскрыть перед ним свою душу. Купаясь в нахлынувшем на меня откровении, я не заметил, как призрачный конь подменил галоп неспешной трусцой.

Спустя полчаса мы остановились у влажной расселины. В её покатом нутре была крохотная лагуна, из которой бил родник. После того как Юнивайн затянулся в Кампри, я, быстро сбросив с себя мантию и отцепив от пояса меч, отёр торс, шею и плечи студёной влагой. Брр! Жалко мыла нет, а то бы я повозился в воде подольше. А ещё более досадно, что теперь мне не с кем перекинуться словцом – разговорный поток Джейкоба, увы, иссяк сразу же, как мы покинули Гамбус. Я люблю одиночество, и в Весёлых Поганках у меня долгое время вообще не было «живых» обитателей. Однако иногда мне хочется с кем–нибудь завести беседу о магических парадигмах или поделиться догадками насчёт того или иного эзотерического вопроса. Порой, испытывая позыв поразглагольствовать, я, взяв Ночь Всех Усопших, наведывался в Лунные Врата, где, лучась теплом и уютом, меня всегда ждал домик Эмилии. Надо сказать, что моя дорогая подруга – отличный слушатель. Когда того требуют обстоятельства, она, человек привыкший щебетать без умолку, держит рот на замке, смотрит на меня своими яркими зелёными глазами и кивает. Я подозреваю, что в такие моменты колдунья, скорее всего, во многом со мной не согласна и могла бы осечь мой мысленный паводок (особенно когда мои речи касаются алхимии), но она молчит и даёт мне возможность выговориться. Это очень ценное качество для любой девушки, а Эмилия… Сколько удивительных незаурядностей прячутся в её добром сердце! Женская мягкость и кокетство в сочетании со сверхъестественной рассудительностью, железной волей и гениальной смекалкой неизменно делают колдунью предметом моего восхищения. А красота… Эмилия настолько бесподобна, что практически любой мужчина, познакомившийся с ней, тут же теряет свою голову и погружается во власть ее женских чар. В Эрменгере Таурус Красный Палач изувечил мою подругу, низложив на неё ужасное «Проклятие Старости». Оно доставило Эмилии такие муки, что она решилась на самоубийство – задумала утопиться в промёрзшей реке. Но Вселенная, моя покровительница, распорядилась иначе – я, Грешем и Серэнити сумели вытащить Эмилию из стылого омута и помогли принять себя такой, какой есть… В один из дней наши общие старания поднялись на новый уровень успеха. Солнечный Лут – лепрекон из провинции Хильд, заставивший играть нас в свои дурацкие загадки, после проигрыша моему ученику и последующей короткой потасовки, был вынужден откупиться от нашего гнева Сухим Льдом – осколком фиала, той самой Светочи, способного стереть с Эмилии проклятие Тауруса. Ныне мои мысли прикованы к Светочи ничуть не меньше, чем к Короне Света и к алчному Привратнику. Ещё два месяца назад я будто бы бродил в потёмках и не видел очевидного – того, что Эмилия значит для меня неизмеримо больше, чем мне казалось накануне кутерьмы с Пророчеством Полного Круга. Её смех, улыбки и нежные подтрунивания – вот, что всегда дополняло и скрашивало мою занудную натуру. Сейчас, на пути в Ильварет – житницу воинской славы Соединённого Королевства, все моё существо изнывает отчаянья застать там Эмилию.

Я поплотнее завернулся в мантию и лёг спиной к холодному камню. Все кости, в особенности тазовые, нестерпимо ныли – эту поездку на Юнивайне я запомню надолго. Спать всю дорогу, как зверю, «под кустом», мне опостылело, но разве на горизонте мелькает альтернатива? Так–так, что у нас впереди… Элми упоминал, что ближайший к Нальду форпост – это Клейменд, выстроенный аж самим Нолдом Темным. Заявиться в «улей» Братства Света, в котором паладины Ордена Лучезарных Крыльев привыкли отделять «чёрное» от «белого», моя персона как–то не желает, поэтому я последую за его кряжистые бастионы в город Роуч, а дальше в Осприс, а там уже выстелется прямая колея на Ильварет.

Я заснул почти моментально. В эту ночь сны меня не обуревали. И поутру, хорошо выспавшийся и наевшийся, я, оседлав Юнивайна, поскакал в Роуч. Ландшафт разнообразием не радовал – поросшие бурьяном холмы, да непролазные чащобы – вот и всё, что помимо бредущих живорезов, я лицезрел. Раз в несколько часов призрачный конь подыскивал стоянку, чтобы дать мне размяться и маленько отдохнуть.

В течение последующих трёх дней Юнивайн появлялся из Кампри каждый раз, когда я его звал. Постепенно лесной массив редел и обзаводился крохотными лагунами, не занятыми деревьями. На глаза всё чаще попадались звери, а вот кумиропоклонников Хрипохора в округе стало значительно меньше – редкие отряды оморов или гоблинов следовали куда–то на юг. На четвёртые сутки моего пути, к полудню, Юнивайн обнаружил просеку, которая спустя какое–то время окончательно вывела нас из глухомани Великого Леса. Эгей! Прощайте, великие дебри! Прощайте, живорезы! Я выбрался из ваших силков живым и невредимым! Ура! Вдыхая воздух полной грудью, я мчался по каменистому полю. Чувствуя мою радость, Юнивайн громко заржал и припустился во весь дух. Перед тем как из–за сумасшедшей скорости я потерял способность концентрировать внимание на отдельных объектах, в дали мною были примечены громадные стены и башни, гордо тянущие свои шпили в небо, – то вздымался непобедимый страж Карака и гроза всех демонических исчадий – Клейменд. Я попросил призрачного коня не сбавлять своего темпа. покуда мы не отъедем от Великого Леса на достаточно безопасное расстояние.

Поздним вечером Юнивайн затормозил у дубовой посадки. Я слез с седла и, подобрав с земли Кампри с исчезнувшим в нём другом, воззрился на одутловатые чёрные облака. Всполохи молний и запах свежести предвещали скорое начало дождя. О, гром… Крупные капли забарабанили по моим плечам. Поспешно натянув капюшон и сев под ствол древнего зелёного патриарха, я развернул нехитрые запасы пищи. По моим соображениям до Роуча оставалось рукой подать. Если всё будет в порядке, то завтра Юнивайн домчит до него в считанные часы. Жалко, что это не случилось к этому ужину, но… видимо, у призрачного коня нарисовались свои неотложные дела, и он, умозаключив, что мне сегодня более ничего не угрожает, поспешил ими заняться.

Ну что же… Роуч. Когда–то я хорошо знал в нём одну семью. Хельберты – старый и уважаемый в Роуче род берёт свои истоки от Шилли Хельберта – мелкого аристократа, которому я по молодости лет помог сохранить свою честь и недвижимость при себе. От рождения Шилли обожал резаться в картишки, и как–то раз, находясь за покерным столом в резиденции лорда Финигана Де'Лорена, он с горяча, понукаемый желанием отыграться у хозяина дома, поставил на кон своё поместье – Кулуат Хель. В узких кругах Финиган Де'Лорен слыл непревзойдённым шулером и потому без зазрения совести вывел прибыльную партию в угоду себе. Однако в тот злополучный уикенд лукавого лорда занимало ещё кое–что помимо карт. Утром некто передал ему крайне дорогой презент, криминальная подоплёка которого нещадно жгла пальцы Финигана Де'Лорена и понукала побыстрее схоронить его где–нибудь в другом месте. Подальше от себя. Пораскинув мозгами так и сяк, Финиган Де'Лорен предложил убитому горем Шилли вернуть себе Кулуат Хель за чепуховую услугу – перевезти из Роуча в Ильварет некий обоз, не задавая при этом лишних вопросов. Шилли согласился. Он отправился в путь и наткнулся на отряд стражников, получивших приказ обыскивать всех и каждого, кто едет со стороны Роуча, ибо буквально накануне визита Шилли к Финигану Де'Лорену у герцогини Элишер из замка был похищен сундук, набитый золотом и драгоценными камнями.

При досмотре телеги оказалось, что среди соломы в кузове у Шилли скрывается именно тот самый сундук. Без всяких нежностей несчастного Хельберта поместили в острог: дожидаться грядущего приговора. Так вот… Незадолго до тех событий, по заданию Магика Элептерум в Роуч приехал Бертран Валуа, ну и я с ним за компанию. С блеском исполнив свою миссию, заключавшуюся в изобличении коварной ведьмы, околдовывавшей местных детей, мы, передавая каргу в длани правосудия, познакомились с бургомистром Роуча – Гаем Гнедом, настоявшем на том, чтобы отметить наш успех. В таверне, пропустив стаканчик, он поведал нам о недавнем ограблении герцогини Элишер. По его словам, дело Шилли было гиблым – Финиган Де'Лорен среди знати имел безупречную репутацию, и уверениям Хельберта о его непричастности к сундуку никто не верил. Меня как что-то кольнуло тогда, и я, распрощавшись с Бертраном, спешившим в Магика Элептерум принести добрые вести, выпросил у Гая Гнеда «ордер» провести собственное расследование. Выйдя на нескольких неблагонравных людей в окружении Финигана Де'Лорена и надавив на них, я собрал сведенья, которые выявили прямую связь алчного лорда с преступлением. Вооружённый добытыми сведениями, я, предварительно записавшись к Шилли в защитники, в зале суда обвинил Финигана Де'Лорена в гнусной сопричастности к несчастью герцогини Элишер. Выслушав мои доказательства, Канцелярия Правосудия Роуча постановила: признать Финигана Де'Лорена виновным и отправить его отбывать наказание в Хинтхостен – тюрьму для высшего сословия, а Хельберта, принявшего участие в афере по невежеству, счесть ошибочно оступившимся и возвратить ему проигранное поместье. С тех пор я и Шилли крепко подружились, и уже потом, когда мой товарищ отошёл в мир иной, его потомки всегда тепло принимали меня в Роуче.

Ныне, гонимый всеми ветрами в Ильварет, я с удовольствием воспользуюсь гостеприимством Хельбертов – приведу в порядок одежду, хорошенечко высплюсь и послушаю свежие новости о том, что происходит в Соединённом Королевстве.

Уткнувшись носом в плечо и сжавшись в комочек, я, убаюканный мерной капелью весенней непогоды, безмятежно заснул.

Разбудила меня рвота. Желудок болел так, что я подумал – неужели он хочет выпрыгнуть у меня через горло? Поджав под себя колени и судорожно схватившись пальцами за мокрую траву, я не шевелился, пока приступ дурноты не покинул моё ослабленное тело. Желчь… Я сплюнул и пригладил волосы трясущимися ладонями. Всё лучше, чем быть вампиром. Хотя Грешем так не считает.

Дилемма «есть или не есть»–передо мной не стояла (конечно, нет!). Поэтому поёжившись в противно липнувшей, сырой мантии, я, придя к выводу, что в разведении костра смысла немного, выудил из сумки Кампри. Швырнув тяжёлый орешек вниз, я досадливо вздохнул – сапфировые створки завибрировали, но не раскрылись. Юнивайн был занят. Да это и немудрено. Всю неделю он только тем и занимался, что таскал меня на себе – пора бы мне и постыдиться.

Опираясь на Лик Эбенового Ужаса, я пошёл по заросшей фиалками дороге к Роучу. За длинными променадами Хельберты от встречи к встрече, всегда рассказывали мне массу интересного о своём городе. Роуч был возведён на сопке Криде, вдоль и поперёк изрезанной туннелями, ведущими к глубокой подземной реке Ольхеле, из воды которой высовываются загадочные статуи, совсем не похожие на людей. Кто раньше обитал внутри покатого склона до возведения на нём Роуча, остаётся тайной. Среди старожилов городка гуляет молва, что не все из прошлых его уроженцев канули в лету. Вроде бы иногда из проходов, уводящих к самым тёмным местам Криды, доносятся страшные нечеловеческие стоны и будто бы бряцают ржавые цепи. В оные дни Туриса Куртафа – наместника Карака – при закладывании Роуча уведомили о странностях, скрывающихся под покровом Криды. Однако правителя провинции это сообщение не смутило, а наоборот подстегнуло дать начало строительству там, где он задумал. Турис руководствовался тем, что за окном у Клейменда маячит Великий Лес, и расквартированному в нём Ордену Лучезарных Крыльев для поддержания боевой готовности необходимы своевременные поставки продовольствия и оружия. Откуда их взять? Из Осприса? Далековато. Нужен был перевалочный пункт поближе, и Крида, снабжённая мудрёными лазами и потому способная спрятать в себе население от внезапной атаки живорезов, прекрасно подходила на эту роль. Впоследствии, когда грянула небезызвестная Война Пик, и паладины Клейменда, принявшие главный удар Хрипохора на себя, не смогли быстро оказать осаждённому Роучу поддержку мечами, постулат Туриса Куртафа об оборонительном преимуществе Криды получил подтверждение на практике. Испуганные жители Роуча забаррикадировались в недрах сопки, и беснующимся тварям, сколько они не старались, так и не удалось сокрушить пудовых люков, ведущих к ним. Вывалившись из дверей города не солоно хлебавши, живорезы нос к носу столкнулись с подоспевшим арьергардом Карака. Затяжная сеча закончилась полной победой Соединённого Королевства.

За воспоминаниями о «были–ковыли» Роуча, я протопал большую часть до него. Где–то после обеда, грызя на ходу орехи, подаренные мне Скатертью «На любой вкус», я, взобравшись на пригорок, увидел впереди знакомые скалистые очертания Криды. Ага! Отлично! Воодушевлённые скорым свиданием с мягкой кроватью в доме Хельбертов, мои ноги зашагали куда резвее, чем прежде. Выйдя на дорогу, я стал встречать редкие экипажи с эмблемой Карака. Проезжающих я одаривал улыбкой. Их лица после чумазых и скалящихся морд живорезов казались мне милыми и даже родными. Рядом, осыпав меня пылью, пронёсся эскорт рыцарей. Они неслись на восток. Я проводил их взглядом, а затем, отряхнувшись, стал подниматься вверх по склону. Через пару миль показались резные ворота Роуча.

Я в городе! Улочка повела меня на полупустую площадь и дальше в лабиринт проулков и переулков, приветливо мигающих мне зажжёнными масляными лампами. Фамильное гнездо Хельбертов располагалось на самом северном отроге Криды, и пока я до него топал, на небе, подёрнутом рябыми тучками, отгорали последние закатные краски. Перед решетчатой калиткой висел колокольчик. Дзинь–Дзинь–Дзинь! В прихожей вспыхнул свет. Чуть помедлив, на створе щёлкнула заслонка. На озаренный светом свечей порог вышла женщина лет сорока. С лёгкой хрипотцой она осведомилась:

– Кто вы и что вам надо?

Я поклонился.

– Как и прежде меня зовут Калеб Шаттибраль. Я здесь, чтобы навестить дорогих моему сердцу Хельбертов.

– Тот самый великий маг?! Это же Вы тогда вытащили моего предка из препротивной передряги?! – вскричала женщина, бросаясь впустить меня в палисадник. – Неужели! Входите! Входите!

– Ну, великим меня не назовёшь, – минуя посадки крокусов и заходя в прихожую, со смущением ответил я. – А что касается Шилли – то правда. Приятно, что в Кулуат Хеле эта история ещё не забыта.

– Ох! Как я рада, что Вы решили оторваться от своих научных изучений и посетить нас! Это так кстати! – затараторила Хельберт, вынимая у меня из рук Лик Эбенового Ужаса и ставя его в соломенную корзину между многочисленных тростей. – Меня зовут Дина!

– Очень приятно познакомиться, Дина. И давай без всяких «вы», я с твоей семьёй всегда был на короткой ноге, – сказал я, освобождаясь от плаща.

– М-м-м, ладно! – протянула Хельберт. – Мастер… Калеб, проходи в гостиную, а я сбегаю распорядиться накрыть на стол!

Я кивнул:

– Только без излишеств. Я – парень простой. Картошки и жареных сосисок будет вполне достаточно.

Прошествовав в зал, облагороженный картинами и изящной мебелью, я сел в кресло у камина из обожжённого кирпича. Да… Кулуат Хель… С моего предыдущего визита сюда мир успел состариться на добрый век. Я ухмыльнулся. Кто меня тогда принимал? Некретта и Лиом Хельберты. Наверное, Дине они приходятся прадедушкой и прабабушкой.

В покои прошмыгнула служанка в белом переднике. Поклонившись и накрыв стол чудесной алой скатертью, она юркнула обратно на кухню. Не прошло и минуты, как передо мной выстроился целый ряд блюд и напитков. Выглядело всё очень аппетитно, и я, обуреваемый голодом, насилу дождался возвращения Дианы. Переодевшаяся в чёрное платье, с наскоро уложенной причёской, Хельберт держала в руках бутылку вина. Когда она устроилась напротив меня, я взялся наполнить бокалы.

– Ты так похожа на неё, – улыбнулся я, показывая глазами на висевший над трюмо портрет Некретты.

– Правда? – удивилась Дина, предлагая мне пюре с телячьими котлетами. – Мой покойный муж мне тоже так говорил…

Хельберт осеклась и опустила глаза.

– У тебя что–то случилось? – поднимая брови, спросил я.

– Вообще–то да… Я не знаю… Признаться, у меня такое горе! – разрыдалась Дина, откидывая нож и вилку.

О, Вселенная! Женские слёзы! Пожалуйста, только не это!

Пересев на соседний от Хельберт стул, я обнял её за вздрагивающие плечи.

– Расскажи мне, что случилось! Глядишь, на пару–то мы и придумаем, как справиться.

– Я как услышала, что Вы… ты представился Калебом Шаттибралем, то сразу подумала – хвала тебе, Урах! Ты ответил на мои молитвы, похлопотал – и прислал мне Своего заступника!

Все же невозможно было не почувствовать сраказм: заступником Ураха меня ещё никто не называл. Любопытно, будь Серэнити здесь, то как бы она отреагировала на такое? Уж точно бы отмалчиваться не стала… «Кто?! Шаттибраль?! Да он же!…» Пряча улыбку, я подал Дине салфетку.

– Спасибо… Я так расстроена… Такое горе! … Мой сын Лешпри… Он пропал два дня назад! Я боюсь, что это всё из–за карты…

– Какой карты?

– Древней карты Криды, которая якобы ведёт к сокровищам тех, кто обретался тут ещё до основания Роуча. Её обнаружил Симон в одном из подземных переходов… Симон, отпетый пьяница и лгун, он продал карту Лешпри, а мой мальчик… Он знает, что наш бюджет трещит по швам и… Наверняка Лешпри отправился в Криду искать для нас счастья, но… оно не стоило того! Я так волнуюсь, что с ним там приключилось что–то ужасное…

– Стража искала Лешпри?

– Нет. В Канцелярии Правосудия мне ответили, что примутся за поиски только по истечении недели! – вновь разрыдалась Дина. – Но почему?! Почему они не согласились отправиться за ним уже сейчас?! Я не выдержу этих пяти дней… Этих терзаний!

Мысленно попрощавшись с приятной ночёвкой, я вздохнул:

– Где я могу найти этого Симона?

Дина сжала меня за запястье и растроганно всхлипнула:

– Ты пойдёшь к нему… ради Лешпри?

– У Шилли вырос достойный потомок – авантюрист, заботящийся о благополучии Кулуат Хеля. И было бы кощунственно бросить его в трудный час, – тепло ответил я. – Я постараюсь выспросить у Симона всё, что он знает о карте и предполагаемом маршруте Лешпри, а потом… Спущусь за ним.

От переполнившего её волнения Хельберт задохнулась.

– У этого отброса нет постоянного пристанища, – овладев собой, промолвила Дина. – Симон вечно обретается по всяким захолустным кабакам и подобным им темным притонам. Вчера я отловила его в «Изворотливом Вереске». Он был мертвецки пьян и бубнил, что ни о какой карте и слухом не слыхивал. Мне так и не получилось развязать ему язык и… пришлось уйти.

Хельберт отвернулась – по её щекам вновь заскользили капельки.

– Симон мне врал! Перед своим уходом в потёмки Криды, Лешпри поведал мне, кто всучил ему тот пожелтевший свиток! Я призывала сыночка не валять дурака, не геройствовать, обещала, что мы сведём концы с концами и без этого проклятого богатства, но он всё отнекивался, да отшучивался, а теперь… теперь его нет…

– Не кори себя. Юноши всегда считают себя самыми умными и оттого не воспринимают слова своих родителей всерьёз. Лешпри поступил опрометчиво, да, однако, убиваться нам пока рано.

Сняв с воротника полотняную салфетку, я встал.

– Я в «Изворотливый Вереск». Советую тебе после моего ухода лечь спать. Во сне разум освобождается от скопившегося напряжения, а тело набирается новых сил. И то и то тебе сейчас показано.

– Спасибо, Калеб… Я провожу тебя.

Пошатываясь, Дина сопроводила меня в прихожую. Лик Эбенового Ужаса, прислонённый к вешалке, плотоядно скалился мне из корзины с тросточками. «Недолго же ты отдыхал» – хмыкнул себе я, беря его в руку. Ободряюще подмигнув Хельберт и мягко прикрыв за собой дверь, я вышел из Кулуат Хеля.

На небосклоне ночь расплескала ковш звёзд. В воздухе пахло отгорающим костром и пряными травами. Вдыхая ароматы заснувшего города, я, позёвывая, заторопился в нижнюю часть Роуча, туда, где разношёрстные питейные заведения являлись прибежищем для сонма сомнительных личностей. Длинный бульвар со строем чинных деревьев вывел меня в квартал ремесленников. Его аллеи и возникающие из ниоткуда тупички, замыкающие на себе содружества слепленных домов, в итоге вывели мою, кутающуюся в плащ фигуру на неровную брусчатку. Облупленные ставни приземистых хибар и обшарпанные вывески на их фасадах подсказали мне, что я близок к цели. Притормозив одного праздношатающегося гуляку, я попросил его указать мне адрес «Изворотливого Вереска». Оказалось, что идти осталось чуть-чуть. Надо было завернуть за угол, а там уже, не сбиваясь с курса, двигаться только вперёд. Что я и сделал. «Изворотливый Вереск», замызганное бревенчатое здание, встретило меня ржавыми баками, мусором и грязью на порожках – стало быть, пришли. И, ведь, Дина–то молодец. Не побоялась давеча заявиться в столь злачный кагал.

Стараясь не привлекать к себе внимания, я, надвинув на голову капюшон, причалил к барной стойке. Бармен – усатый дылда с татуировкой на лбу, наклонившись, сипло спросил:

– Что пьём?

– Тоже самое, что и Симон.

Бармен смерил меня взглядом.

– Не знаю никакого Симона. Заказывай или проваливай.

Пряча посох под нишей, я, слегка оголяя меч, хмуро процедил:

– Где Симон?

– Запугивать меня удумал, гнус? С такими как ты, у меня разговор короткий, – злобно отозвался бармен, вынимая пудовую дубинку.

Он резко свистнул – сразу три скучающих детины оторвались от диванчика и, поигрывая мускулами, затопали ко мне. Я между тем, сосредоточившись на навершии Лика Эбенового Ужаса, заставлял его раскалиться. Уловив как за спиной грозное сопение, я резко достал посох из укрытия. Кошмарные провалы–зарницы демонического черепа вспыхнули на Лике Эбенового Ужаса красными углями. Свет, источаемый волшебным оружием, отразился в глазах бармена животным страхом. Он отшатнулся, а вместе с ним и тройка его вышибал.

– Маг… Мне не нужны неприятности! – сдавленным голосом, прокряхтел бармен.

Я сардонически осклабился.

– Тогда повторю свой вопрос – где Симон?

– Он в восьмом номере, это на втором этаже… Привести его?

– Нет. Я сам к нему поднимусь.

Громилы попятились, и я никем не задерживаемый, спокойно взошёл по лестнице. Комната с цифрой «восемь» притаилась в западном крыле «Изворотливого Вереска». Стучать я не стал. Телекинезом нащупав замочную задвижку и отодвинув её, я безапелляционно пихнул дверь. Кавардак из пустых тар, подушек и разбросанной одежды был вместилищем алкогольных паров и чада благовонных курильниц. Посреди беспорядка, на расстеленном ложе, валялся дородный мужик, которого полуобнажённая девица потчевала гроздью рубинового винограда. Мой визит вызвал у присутствующих бурю эмоций. Девица закричала, а предмет её обхаживаний кинул в меня тапочкой.

– Какого рожна ты ко мне вот так вот врываешься?! – завопил мужик, натягивая на пузо одеяло.

– Здравствуй, Симон. Нам есть о чём поболтать, – улыбнулся я, а затем добавил, глядя на «жрицу любви»: – Мадам, вам лучше покинуть нас.

Это предложение пришлось ей по вкусу. Она живо собрала свои вещички и выскочила из номера как ужаленная. Пока я прикрывал за девицей распахнутую настежь дверь, Симон успел разжиться кривым кинжалом. Он неуверенно наставил его на меня.

– Мне не о чем с тобой лясы точить. Давай, дуй отседова по добру поздорову!

– Убери своё шило, пока оно не наделало бед, – растянуто сказал я, подводя к носу Симона Лик Эбенового Ужаса.

Небритые, заплывшие пивной отёчностью щёки трусливо затряслись.

– Мужик, я тебя первый раз в жизни вижу! Чего ты хочешь?!

Вынув из обмякших ладоней кинжал и указав Симону на табурет, я проговорил:

– Для начала сядь и успокойся. Если будешь паинькой, я тебя не трону.

Подобно грузному тюленю Симон брякнулся на видавшую виды седёлку. Его глазки постоянно елозили взад–вперёд, а мясистые кулаки, подпёршие мощный подбородок, сжались до хруста костей.

– Ну и дальше что?

– Я смотрю, ты неплохо гуляешь на золото Хельбертов, – лениво протянул я, поддавая сапогом полупустой кувшин.

– Эти денежки мои! Мальчуган, как его там, Лешпри заплатил мне их за одну… ценную вещицу!

– За карту сокровищ, – участливо подсказал я, позволяя Лику Эбенового Ужаса грозно затрещать. – Она поддельная?

– Нет! Однозначно нет! – проскулил Симон. – Я подцепил её в Криде!

– Конкретнее! – приказал я ледяным тоном.

– Лады, лады! Отодвинь от меня свой посох! Ну, что…

Симон отёр вспотевшие виски.

– Работы у меня нет, поэтому я регулярно нуждаюсь в… э-э-э, финансах. В Криду люди обыкновенно не суются – остерегаются всякого, ну суеверия у них, сечёшь? А в Ольхеле меж этих статуй заплесневелых водится отличная рыбина. Как прижимает мне кошелёк, так я тащусь туда, к ней. Наловленную мною рыбину разбирают, аж за плавники дерутся… Речка–то самая близенькая к Роучу у Клейменда течёт…

– Переходи к главному.

– Да, кхм, рыбачил я как–то, рыбачил, а поток на Ольхеле что надо – несёт его из под матушки земли – ух, чувствую на живца клюнуло – я тяну, тяну, смотрю, а тама на крючке ящичек висит махонький, металлический – за колечко зацепился. Я его вскрыл – гляжу – схема какая–то. Повертел так да эдак и понял, что это дорога к секции под самым дном Криды. Ага, а на секции груда очаровательных побрякушек была намалёвана. Бросил я тогда рыбачить, вылез обратно на солнышко, и стал обдумывать, как приобретением распорядиться. И тут на тебе – подошёл ко мне этот Хельберт и спрашивает, что это у меня. И вдруг поговорка батькина во мне всплыла, мол, ближняя соломка краше дальнего сенца. Я и говорю Хельберту – меняю карту на три золотых. Он помялся, н- таки вдарили по рукам.

Симон почесал локоть.

– Всё, мы попрощались и разошлись каждый в свою сторону.

– Нет, не всё. В Роуче полным–полно люков, уводящих к корневищам Криды. Мне надо знать, в который из них снизошёл Лешпри.

Для острастки я выпустил из Лика Эбенового Ужаса струю пламени. Она облизала лысый череп посоха и язычком огня затрепетала сквозь его распахнутые челюсти. Демонстрация моего колдовского потенциала подействовала на Симона весьма эффективно. Он сжался и быстро залепетал:

– У-у-у! Я так статься кое–что запомнил из карты, пока её разглядывал. Молодой Хельберт должен был начать свой путь в Криду из люка, расположенного у нерабочего фонтана на рынке. К тому же, как я скумекал, тама, в туннеле, нужно нажать одну пластину, чтобы раздвинуть стену – за ней и есть тот самый проход к сокровищам. Э-э-э… ты же собираешься догнать Хельберта, да?

– Возможно.

– Если он всё сделал правильно и откупорил рыночный лаз, ты легко настигнешь его. По отпечаткам. Пол там пыльный.

Симон мерзко хихикнул:

– И сокровища станут твои!

О, как лестно – забулдыга принял меня за мерзавца, намеревающегося поживиться за чужой счёт. Усмехнувшись, я потянулся и, погасив Лик Эбенового Ужаса, подался к двери.

– То уже тебя не касается, – сказал я, удаляясь из прокуренного «благовониями» номера «восемь».

Глава 9. Победи врагов, избавь от долгов, скажи, чего требуешь от учеников

Я выяснил то, что хотел, и теперь, превозмогая сонливость, пошевеливался прийти к Лешпри на помощь. Оставив позади «Изворотливый Верес»к с его задиристым барменом, я перекрученными тротуарами устремился к рынку Роуча. Где–то перекликались залетевшие за мышами в город совы. Проспекты, облепленные домиками, мирно спали. Их тёмные мостовые бороздили только редкие колобродники да стражники с факелами. Обойдя недавно побелённую колокольню и пройдя через ухоженный сад с причудливыми ротондами, я вывернул на улицу, предшествующую ярморочному району.

Так, так, так…Почти на месте. Да, вот и он. Посреди безлюдных прилавков вздымалась пересохшая чаща с тремя уровнями слива. Фонтан, истрескавшийся и покрытый лишайником, уже давненько не функционировал. В футах десяти от него, поблёскивая зеленцой, притаилось то, что я искал. Древний люк, изрезанный странными символами, прямо притягивал мои перчатки к себе. Щелчок! Мрачное отверстие дохнуло на меня влажным воздухом. Настала пора расширить свой кругозор. Крида! Готовься раскрыть мне свои тайны – я намылился к тебе в гости! Засунув Лик Эбенового Ужаса за ремень и сконцентрировав парочку шариков Света, я наполовину слез в дыру, после чего нащупал сапогом железный прут. Ать–два, ать–два, руки принялись перебирать планки – м-да, нисходить по статичной, но окружённой пустотой вертикальной лестнице развлечение то ещё. Кряхтя и причитая, я спустя четверть часа ударился каблуком о твёрдую поверхность – долгожданное дно! Искренне удивляясь тому, как всё это время Симон с его весом и «проворством» умудрялся проделывать подобные спелеологические вояжи, я занялся осмотром разветвляющихся коридоров. Большинство из них представляли собою грубо стёсанные, округлые скважины. Со сводов на шею и голову падали мелкие капельки – конденсат от перепада температур. В Криде было холодно, как в погребе. В какой же из этих извилин исчез Лешпри? Повертев шариками Света в разных направлениях, я обнаружил, что вездесущая влага создала на каменистом грунте едва приметную корочку грязи, на которой чётко вырисовывались следы недавно прошедших подошв. Значит, мне направо. Словно охотничий пёс, учуявший у берега озера дичь, я, припав к земле, направился по следам Хельберта. Моё путешествие по однообразному и затяжному штреку окончилось внезапно. Доселе ясно проглядывавшие следы будто испарились.

Я выгнул затёкшую спину. Мерцание магических сфер выхватывало из темноты очертания… да, вне всяких сомнений, это кладка! Причём, если чуть–чуть пройти вперёд, она вновь подменяется бугристыми стенами. А это значит, что Лешпри изменил свой курс именно здесь. Ну, и где тут, скажите мне на милость, замаскированная пластина, отмыкающая преграду к драгоценностям? Поводя носом у опутанных паутиной кирпичей, я выбрал тот, который, на мой взгляд, был самым чистым. Да… вот они, три свежие отметены… Сюда надавил Хельберт… Приложив пальцы в чистые точки, я услышал негромкий скрежет. Обветшалая кладка неожиданно зарябила и преобразилась в небольшие ворота, покрытые прихотливым барельефом. Через секунду они распахнулись, и я шагнул на порожки, устремляющиеся куда–то вниз. Концентрация… На посохе набухла орбита тихо стрекочущих Молний. Хорошо, нынче мне есть, чем за себя постоять. Проявляя максимальную осторожность, я двинулся во чрево горловины. Напряжённый сход… Моё ухо уловило шум стремительно несущихся волн. Он раздавался слева, сверху. Значит Ольхеле и её чужеродные статуи уже надо мной… Как же глубоко я забрался? Нежданно–негаданно пролёт расширился и вывел в просторный холл. Отовсюду свисали сталактиты и дыбились сталагмиты; но появилась узорчатая плитка. Она вихляла между пройм, принимающих в себя водопадные лавины, низвергающиеся с запредельной выси. Миновав столь эксцентричную каверну, я очутился в полузатопленном зале с громадными трубами. Вдоль и поперёк источившие периметр своими медными венами, они испускали пар и изводили воду пузырями. Вдалеке что–то блестело и я, войдя по пояс в булькающую жидкость, пошлёпал прямо туда. Чем ближе моя персона подбирался к неизвестному источнику сияния, тем плотнее переплетались между собой трубы. И тут я увидел его… На пирамидальном постаменте, возле ярившегося зарницей стеклянного куба, возлежал бледный, как мел, Лешпри. Не тратя ни единой секунды, я в «темпе вальса» достиг постамента и по высеченным ступеням взобрался на его загадочный подиум. От обморочного тела Хельберта к кубу, тянулись полупрозрачные шланги. По ним, медленно–медленно, сочилась кровь.

– Я так долго спал… но раб разбудил меня… скоро проснутся и другие, – прошептал голос в моём сознании.

Бамс! Чья–то ворожба опрокинула меня на колени и выбила из рук Лик Эбенового Ужаса.

Подле Лешпри материализовался тощий высокий гуманоид с уродливым хоботом вместо рта и чешуйчатой кожей. Его газообразную тунику украшал жемчужный бисер, а предплечья стискивали браслеты из отполированного халцедона. Он хотел подойти ко мне, но тут многочисленные трубы отчаянно затряслись и заскрипели. Казалось, что оглушительный рокот, возникший не более, чем на мгновение, сотряс всю Криду. Теперь понятно, что за «непостижимые стоны и бряцанье» порой беспокоят жителей Роуча.

– Посмотри, «низший», что произошло с Шаб’Гахалом. Он превратился в руины, – поведя когтистой лапой, мысленно передал мне гуманоид. – Но я, Хаз Гон, владыка всех галанов, восстановлю его и подниму в прежнем величии!

Хаз Гон протянул длань и грубо ухватил меня за волосы.

– Знаешь, как всё было? Однажды жуткие н’гарини, притупив бдительность дозорщиков лиходейскими ритуалами, украдкой пробрались в Шаб’Гахалом. Неисчислимой сворой они понеслись по уровням цитадели, круша её акведуки и угощаясь тёплым мясом её обитателей. Пока в вышине шла чудовищная жатва, я собрал остатки своего народа и запер его здесь, в Священном Инкубатории. Н’гарини не смогли найти нас, но я провидел, что больше они никуда не уйдут – некогда блаженный Шаб’Гахалом стал их гнусной вотчиной. С уверенностью в том, что в будущих тысячелетиях н’гарини сгинут или пожрут сами себя, я окунул спасшихся галанов в вековечную дрёму…

До посоха было не дотянуться, поэтому я безвольно внимал Хаз Гону. Его боевая магия как будто вынула из моего тела все силы, которые теперь постепенно возвращались обратно… Ну же, тролль тебя разбери, приходи в себя уже, Калеб!

В Священном Инкубатории вспыхнул свет. В сотнях замаскированных фонариков пробудились изумрудные искры.

– Мой план сработал! – восторженно воскликнул Хаз Гон в моём мозгу. – Перед своим погружением в грёзы я смастерил десяток, обещающих поживу «путеводителей», и отправил их бороздить реку. Я надеялся, что рано или поздно, когда безглазые н’гарини осыпятся прахом, путеводители выловят те, кто приспособлен видет,ь те, кто имеет в себе жизненные соки и алчность – кто–нибудь из примитивной, хилой расы. Раб, что так удачно наткнулся на путеводитель, распечатал короб… Однако там не было ни рубинов, ни изумрудов – лишь я. Твой соплеменник даже не сопротивлялся… Я подключил его к Гхамару, и «сердце» Шаб’Гахалома снова забилось! Когда Гхамар выпьет этого раба досуха, я преподнесу ему тебя.

Хаз Гон нежно погладил стеклянный куб, на треть заполненный кровью Лешпри. По периметру постамента забурлила вода. Под бултыхающимися волнами проступили диковинные абрисы. Секунда и… Оплетённые тиной и болотными нечистотами вынырнули продолговатые сосуды – в их матовых внутренностях шевелилась какая–то гадкая субстанция.

– Гхамар вбирает в себя силу! Галаны близки к тому, чтобы очнуться!

Само собой это заявление меня не обрадовало. Мне удалось побороть владеющую мною слабость, и теперь я незаметно концентрировал заклинание Льда. Вероятно, Хаз Гон интуитивно что–то заподозрил, потому как, когда я метнул в его спину смертельную сосульку – он исчез. Воспользовавшись этим обстоятельством, я моментально подхватил Лик Эбенового Ужаса, а потом бешено завертелся, пытаясь найти своего противника.

– Ничтожный смертный! Ты даже не представляешь, какие муки тебя ждут за содеянное! – возопил Хаз Гон в моей голове.

– Меньше трёпа – больше дела, роток-хоботок! – вслух крикнул я, приметив наконец костистую фигуру.

Раскорячившись на балкончике в двадцати футах от меня, Хаз Гон готовил какую–то волшбу. Сработали старые рефлексы – я отпрянул и как говорится – кстати. Пламенное копьё откололо от постамента громадный кусище. Мой посох, рождённый только для одной цели – убивать, всё ещё содержал в себе заряд Молнии. Я поднял его и выстрелил точно в морду Хаз Гона. Белая дуга пролетела между двух труб и… врезалась в наколдованную Мембрану–Щит. Владыка галанов разразился надрывным смехом:

– Твои потуги так же жалки, как и ты сам!

Из куцей конечности гуманоида вырвался оранжевый сгусток. Пронзительно свистя, он стремительно направился ко мне. Увернувшись от новой испепеляющей вспышки, я подскочил к Лешпри и содрал с него тонкие шланги. Гхамар, переставший получать кровавую подпитку, сердито завибрировал. И как бы вторя его недовольству, толща Криды тоже утробно загудела. Мне вдруг почудилось, что где–то там, в недосягаемой бездне, потревоженная нашей вознёй всколыхнулась некая закоснелая во мраке сила…

– Что ты наделал?! – дико заорал Хаз Гон.

– Испортил тебе вечеринку!

Воплотившись возле побуревших сосудов, Хаз Гон стал поочерёдно жать на них отвратительным хоботом (как я понял через миг, таким образом, он выводил своё порочное племя из анабиоза). Под его прикосновениями сосуды трескались и вместе с облаком пара выплёвывали из себя обтянутых липкой слизью галанов. Видимо из–за дестабилизации Гхамара и преждевременного нарушения сна они осоловело пялились в пустоту. Пока Хаз Гон суетился над ними, я взвалил на плечо субтильного Хельберта и дал дёру. Но далеко убежать не удалось. Я споткнулся и упал. Поспешно вставая, я увидел, как из выщербленного жерла самой циклопической трубы в Священный Инкубаторий вырвалась струя Живой Тьмы. Тучей тягучего марева она, взмыв к потолку, обзавелась мириадами щупальцев–отростков и заискрилась вспышками-звездами.

– Н’гарини!… – смятенно выдохнул Хаз Гон. Однако собравшись с духом, он добавил: – Одному тебе со мной не справиться!

Щупальца–отростки н’гарини качнулись, а потом, прытко удлинившись, набросились на ничего не соображающих гуманоидов. Они обволакивали их, превращая в мглистые коконы, и под жалобные верещания, инфернально отдающиеся у меня в разуме, тащили в лоно своей Сущности. Впрочем, н’гарини заарканить Хаз Гона не смог, потому что тот сотворил над собою непроницаемый белый шар, мешающий сумрачным спиралям впиться в его плоть. Поглотив всех галанов, н’гарини вобрал в себя щупальца, переформировался в демонический венок и «короновал» защитную оболочку Хаз Гона, сместившегося к Гхамару. Блеск и траурный глянец разъедали друг друга энергетическими всполохами. Борьба шла не на жизнь, а насмерть.

Озабоченно наблюдая за противостоянием двух древних существ, я почти машинально наложил чары на Лик Эбенового Ужаса. Вылущенные мною из изуверской хляби Назбраэля, они тошнотворно–угодливо отравляли воздух мертвящими миазмами. Молясь Вселенной о милости к её бедовому непоседе, я нацелил посох на сцепившихся тварей. Вжух! Блёкло–малиновый, смрадный сфероид с тоскливым чавканьем отделился от металлического черепа, грузно пронёсся по дуге и столкнулся с Гхамаром. Я моргнул… Всего лишь моргнул… Что я успел рассмотреть? Панически–оторопелую морду Хаз Гона… Конвульсивное сжимание н’гарини… Расщепление стеклянного куба и… Взры–ы-ы-ыв! Словно ничего не весивших пылинок меня и Лешпри отбросило в каверну с водопадами. Кое–как приподнявшись, я оглядел то, что осталось от Священного Инкубатория – колоссальная воронка да груда сплавленных труб. Конец всем галанам! Конец всем н’гарини. В этом в раунде победил Калеб Шаттибраль.

Прижимая рукавом ранку на лопнувшей губе, я склонился над Лешпри. От встряски он пришёл в себя и теперь, испуганно таращась, пытался от меня отползти.

– Ты… ты… убьёшь меня?!

Я улыбнулся.

– Возможно, это сделает твоя матушка, когда ты вернёшься домой.

– Это она тебя наняла? Ну, спуститься за мной? – несколько успокоившись, спросил Хельберт.

– Отнюдь, я вызвался сам.

– Ради чего?

– Ради памяти о твоём прапрадедушке. Шилли был мне хорошим другом.

От удивления брови Лешпри едва не поселились в волосах.

– Я… то есть… Калеб Шаттибраль?!…Ну, тот самый? Да? Мне о Вас столько рассказывали! Вы же главная легенда нашей семьи! И Вы… Тут!

– Вот видишь, мы с тобой знакомы.

Вдруг Хельберт помрачнел и тихо сказал:

– Мама залезла в долги, и я хотел раздобыть нам денег, чтобы их покрыть.

– С деньгами что–нибудь придумаем.

Я протянул Лешпри руку.

– Встать сможешь?

– Наверное…

Мы поковыляли по Криде. Терпя боль от саднящих синяков и ушибов, я думал о таинственных эпохах, уходящих своими корнями вглубь времён, и о том, как много люди ещё не знают о своём мире. Когда–то в Шаб’Гахаломе, источенной туннелями и водоводами сопке, правили горделивые галаны. Жуткие по человеческим меркам, они боялись и ненавидели порождений, сотканных, казалось бы, из одной лишь тьмы. Шаб’Гахалом пал тысячелетия назад, но точка в борьбе н’гарини и галанов была поставлена сегодня. С моего посула Зло прошлого так и не переросло во Зло настоящего, Хельберт спасён, я – цел и как итог – минувший день можно заслуженно назвать продуктивным. В награду за подвиги я бы желал получить пинту холодного пива и жареные фисташки – ценник завышен или в самый раз?

Виток за витком коридоры вели нас обратно в Роуч. Безвозмездное донорство истощило Лешпри, и потому мы двигались очень медленно. Хельберт помалкивал, но его по–юношески любопытные взгляды недвусмысленно просили меня поведать о своих приключениях. Эх, мальчик, не так уж они и эпичны… Хмыкнув и отложив свои размышления на потом, я завёл негромкую беседу. Мои предположения оправдались – Лешпри очень интересовали свирепые сражения, могучие герои, красивые принцессы и смертоносные драконы. Начав с Фарганорфа, я постепенно перешёл к краткому повествованию о похождениях «Грозной Четвёрки». Уши Хельберта ловили каждое моё слово. Он ахал и охал, а я радовался тому, что кошмары прожитых суток ненадолго отошли от него на задний план. В довершении всего я дал ему подержать Лик Эбенового Ужаса – Лешпри был просто в восторге. Вдоволь налюбовавшись посохом, он внезапно стал изливать мне свою душу.

Хельберт мечтал освободиться от общества и его тягомотного уклада. Он грезил о дальних землях, опасностях и невзгодах, выпадающих на пути странника. Однако отправиться в блуждание по свету Лешпри позволить себе не мог, и причиной тому было то, что Хельберты больше не владели Кулуат Хелем. «Если я уйду, то ма пропадёт без меня». После преждевременной кончины супруга дела у Дины Хельберт пошли под откос, и чтобы свести концы с концами она заложила родовое поместье нынешнему бургомистру Роуча – Энтони Фришлоу. Господин Фришлоу проявил сострадание. Он разрешил Дине и Лешпри пожить в Кулуат Хеле, но потребовал, чтобы они погасили свою задолженность в течение полугода. Ныне истекал шестой месяц, а выданного займа Энтони Фришлоу пока так и не получил. Вывод тут очевиден – уже завтра–послезавтра Хельбертам придётся распрощаться с уютом Кулуат Хеля и ночевать на улице.

Слушая сумбурную речь Лешпри о том, как его мать предпринимала неудачные попытки организовать бизнес, я соображал, как помочь Хельбертам выбраться из их незавидного положения. Есть ли у меня с собой хоть что–то, что посчастливилось бы удачно продать? Я стал перебирать содержимое сумки. Книги? Да кому они нужны, кроме меня. Альмандин из Ночи Всех Усопших? В лучшем случае торговец согласиться взять его за бесценок. Кампри? Нет. Юнивайн – мой друг, а друзей, как известно, на монеты не меняют. Ригель? В магазине сувениров ему повесят ярлычок – «антиквариат, два серебряных». Скатерть «На любой вкус»… Конечно, жаль отдавать такую редкость, но Хельберты… Шилли, Шилли, ты и твои потомки одного поля ягодки – опять умудрились прозевать Кулуат Хель и пустить всё по миру. Ладно. Либо рыбку съедим – либо на мель сядем. Первую проблему ухлопали, ухлопаем и вторую.

– Сколько говоришь, твоя матушка должна Энтони Фришлоу?

– Полторы тысячи золотых, – глухо откликнулся Лешпри.

– Не хухры–мухры!

– У ма вроде есть триста…

– Прижмись! – понизив голос до шёпота, оборвал я Хельберта.

Мы прислонились к углублению в стене и замерли. Затушив все шарики Света, я весь обратился в слух – да, топот шагов раздавался всё отчётливее. Спустя минуту ожидания мимо нас пронеслась семёрка вооружённых до зубов стражников. По всей видимости, грохот от взрыва Гхамара побудил Энтони Фришлоу снарядить в Криду разведывательный отряд. Это логично – бургомистру надо быть в курсе, что за вакханалия происходит под его городом. Впрочем, знать кто её зачинщики, ему совсем ни к чему. Крадясь по лабиринту каменных коридоров и попутно избегая встречи с блюстителями порядка, наводнившими Криду, мы, в конце концов, достигли лестницы, приводящей к рынку Роуча. Повезло! Для проникновения в сопку стражники воспользовались другими ходами, и на площади, освящённой сейчас восходящим солнцем, никого не было. Для надёжности я осмотрелся ещё раз, а потом вылез из люка. Следом показался Лешпри. В окнах, из–за штор осторожно выглядывали лица. Квартал не спал, но выходить из укромных домов пока никто не решался. Ну а что! «Маргарет, давай–ка пока отложим утренний поход к ростовщику хотя бы на пару часиков. Крида бабахала всю ночь – пусть там в ней всё успокоится».

Сдвинув ногой люк на прежнее место и подтащив Хельберта за фонтан, я спросил:

– Где живёт Энтони Фришлоу?

Лешпри указал пальцем на искрящийся сусальным золотом купол.

– Вон храм Ураха, а напротив него, стоит особняк с колоннами – это там.

– Хорошо. Иди в Кулуат Хель –обрадуй маму, поешь и отдохни. Я приду к вам попозже.

Лешпри кивнул и похромал в проулок, а я, натирая кулаком слипающиеся глаза (второй день без сна!), поспешил нанести визит Энтони Фришлоу. Сфантазировать, как уговорить его не отнимать у Хельбертов Кулуат Хель я не сумел, и поэтому решил пустить предстоящие прелиминарии на самотёк. Мостовая услужливо проводила меня до площади, окружённой импозантными зданиями, выполненными во вкусе раннего омбольдомского зодчества. Окинув ироничным взором толстую парочку шушукающихся братьев Света, я затормозил у подковообразной арки.

– Я к бургомистру.

Красная физиономия громилы, подпирающего задом ворота, презрительно скривилась.

– Все аудиенции он проводит в ратуше. Время – с одиннадцати до четырёх. Ясно? Тогда отчаливай.

– Мне надо видеть его сейчас.

– Особенный либо?

– Да.

– Что, да? Сковорода? Ты – оборванец, а оборванцев бургомистр у себя дома не принимает.

Выглядел я и правда не очень – весь запорошённый пылью, в рваном плаще и в замызганных сапогах.

– Что завис? Канай, пока я тебе по макушке не настучал.

– Прости, прости, уже ухожу, – наигранно виновато отозвался я.

В моей спрятанной за пазухой перчатке заструилась сфера Замедления. Я сделал резкий шаг вперёд и (чпок!) вмазал заклинанием по лбу громилы. Не больно. Но теперь он был способен шевелился не быстрее улитки. Прежде чем открыть ворота, я, похлопав его по плечу, весело улыбнулся:

– В следующий раз обращу тебя в лягушку! Кв-а-а-а-а!

Бодро прошествовав по плиточной тропинке, по бокам которой там и сям ютились миниатюрные гипсовые статуи, я отворил дверь особняка. Отделка из лепнины, широкий камин, морские раковины, черненое серебро, черепаховые панцири, позолоченная бронза, подсвечники из горного хрусталя, вздутые вазы, бархатные ковры – роскошный холл у Фришлоу! Манфред Второй и тот скромнее жил!

С дивана вскочил крохотный человечек. Он приблизился ко мне и, подслеповато щурясь снизу вверх, гаркнул:

– Докладывай! Что там за свистопляска в Криде?!

– У тебя есть очки?

– При чём здесь очки, капитан?! Очков у меня нет! – воскликнул карлик. – Я тебе про Крид…

Вообще очки в Соединённом Королевстве – это редкая редкость. Их производят в Шальхе и исключительно поштучно – для приобретения, будьте добры, запишитесь в очередь. О, не переживайте, она подойдёт всего–то через пару–тройку лет.

Идея мне пришла спонтанно – я подумал, что изделие Горгона Преломляющего Оттенки способно не только сглаживать цветовую палитру, но и улучшать зрение. Раскупорив футляр, я водрузил Светофильтры на толстый нос. Изумлённый, чётко сфокусированный взгляд и прерванная на полуслове артикуляция подтвердили мою догадку.

– Теперь они твои, барбосик. Носи на здоровье.

– Спасибо… Как ты… попал ко мне?! Сьюти же на охране! – ошарашенно пробасил карлик.

– Ты – Энтони Фришлоу?

Я сел на кресло и налил себе из графина вина. Какое блаженство! Так бы сидел и сидел на мягоньком пуфике…

– Я! А ты-то кто?!

Бургомистр продолжал стоять и недоверчиво ощупывать Светофильтры.

– Я – маг.

– Маг?! Вряд ли ты пришёл сюда только за тем, чтобы подарить мне очки!

– Определённо, – пригубив бокал, согласился я. – Я хочу разобраться с долгами Хельбертов. Очки – это аванс. Если забудешь, что Кулуат Хель заложен, я преподнесу тебе безделушку посерьёзнее. Разумеется волшебную.

Энтони Фришлоу затянул пояс на шёлковом халате и взобрался на софу.

– За очки, как я уже сказал – спасибо, но… Полторы тысячи, в золоте, – это целое состояние! Нет! Никакая колдовская фитюлька столько не стоит! Никакая!

– По опыту знаю, что у бургомистров, лендлордов, наместников и королей всегда есть какие–нибудь трудности или неприятности, которые они боятся предавать огласке. Так что…

Я поболтал вино в бокале.

– Если тебе нужно сохранить инкогнито и деликатно избавиться от беспокоящей докуки, то пользуйся выпавшим шансом. Однако учти, я не торгуюсь – за мою услугу ты снимешь с Хельбертов все финансовые обязательства.

Покусывая края чёрных усов, бургомистр задумчиво уставился на меня. После долгого молчания он мрачно заговорил:

– Вчера ко мне неожиданно прибыла уполномоченный инспектор Её Королевского Величества. Я не успел спрятать кое–какие бумаги, и она выявила…ммм… что я случайно «отмыл» немножко денег из бюджета Роуча. Сумма пустяковая – даже не сравниться с той, что мне должны Хельберты, однако… Если сам факт этого глупого недоразумения достигнет ушей наместника Карака, то меня обвинят в казнокрадстве, а это повлечёт за собой весьма дурные последствия…

Я невозмутимо подлил себе вина.

– И мне плесни… да, хватит.

Залпом осушив бокал, коротышка, насупившись, изрёк:

– Инспектор оплатила номер в гостинице «Мёртвый Гоблин» до сегодняшнего заката. Подразумеваю, что потом она отбудет в Ильварет. При ней находится моя бухгалтерская книга и листок с цифровыми несоответствиями. Если в дороге они вдруг «потеряются», я буду считать, что Хельберты со мной в расчёте.

– Как зовут инспектора?

– Ханна Нитвурд. Она такая, – высокая, не шибко симпатичная, хотя, может, на любителя… Шатенка с веснушками. И кстати, инспектор не одна – её сопровождают четыре мордоворота-рыцаря. Это так, тебе на заметку.

Поставив пустой бокал на деревянный подлокотник дивана, я неохотно поднялся – всё тело ныло и просило отдыха. «Потерпи родное, как только я верну проворовавшемуся карлику его гроссбух, то сразу удовлетворю все твои нужды».

– Это всё, что мне нужно было знать, – обронил я, направляясь к двери. – Скоро увидимся.

Кто для себя не желает сладкой жизни? Энтони Фришлоу – яркий образчик чиновника–клеща. Подобно многим двурушникам–управленцам, расчухавшим, что аппарат власти где–то там, за тридевять земель, и что надзора за их деятельностью как такового нет, бургомистр Роуча не упустил возможности набить свой карман из мошны государства.

Я ни секунды не верю в то, что кулуарное обогащение Фришлоу не вылезло за рамки «полторы тысячи золотых» – вот пятнадцать тысяч – звучит более правдоподобно. В судейском кодексе есть специальная статья «Расхищение королевской собственности в особо крупных размерах». За неё предусмотрено два наказания – «Бессрочная ссылка на Присыпки» (никакой не Хинтхостен) и плаха. Отчего–то я догадываюсь, что если улики дойдут до места назначения, то высокопоставленный служащий Энтони Фришлоу будет обвинён именно по этой статье. Пройдохе крупно свезло, что бюрократический механизм Соединённого Королевства плохо смазан. При явной вине Энтони Фришлоу на арест человека его чина может выписать бумагу только наместник Карака.

Бургомистр – не глупец, и я уверен в том, что он решил улизнуть из Роуча сразу, как только Ханна Нитвурд двинет в Ильварет. Моё появление для него – это как сброшенная спасательная шлюпка при кораблекрушении. Я – чудесная лазеечка, которая поможет отвести от него топор правосудия и сохранить прежнее положение в Роуче. Мне глубоко плевать на карлика – каждый сам должен нести ответственность за свои поступки. Однако если он попадёт за решётку или сбежит – быть беде. Кулуат Хель и прочее имущество Фришлоу отойдёт в распоряжение муниципалитета Карака. Для Хельбертов такой расклад неприемлем.

Итак, гостиница «Мёртвый Гоблин»…

У ворот особняка мялся всё тот же громила, видимо Сьюти. Заклинание Замедления уже доставляло ему неудобства. Он нечленораздельно мычал и заторможено сгибал пальцы. Завидев меня, Сьюти стал меняться в лице – проступающая бледность, расширение зрачков, ох, милый мой, это признаки страха. Ну, право! Я же не монстр! Сейчас всё поправлю!

– Крибле, крабле, бумс! – снимая чары, произнёс я ничего незначащие слова.

Овладев прежней подвижностью, Сюти испуганно попятился к калитке.

– Эй, на счёт лягушки я пошутил! Я собираюсь переколдовать тебя в жука!

Не желая быть жуком, Сьюти со всех ног понёсся к особняку, а я, посмеиваясь, потопал в восточный район города. «Мёртвый Гоблин» – самый старый и почтенный постоялый двор Роуча. Мне приходилось бывать в нём, и потому я знал, куда нужно идти. Улицы постепенно наполнялись горожанами. «Крида вроде утихомирилась – пора нести укроп на прилавок»! Пряный ветерок, птичье пение и солнечные лучи… Прекрасно! По натуре я человек, более предпочитающий серость и пасмурность (пить чай и смотреть, как по окнам барабанит дождь – разве это не наслаждение?), однако такая погода мне тоже нравится. Весеннее утро открыло у меня «второе дыхание» – сонливость пропала, и я, изредка улыбаясь проходящим мимо миловидным барышням, с приливом новых сил, бойко шагал к своей цели. Чтобы завладеть «рапортом» Ханны Нитвурд я составил кое–какой план. Он, конечно, был шатким и требовал импровизации, но меня сии нюансы не смущали. Я привык балансировать на острие ножа.

Почти на месте… За той закусочной вроде бы налево… Точно! Пришёл!

Как и в стародавние года фасад «Мёртвого Гоблин»а украшали барельефы гипсовых уродцев. Они дрались между собой кружками и плотоядно скалились. Подмигнув особо отвратительному гоблину, повисшему на аркбутане второго этажа, я вошёл в вестибюль гостиницы. За регистрационной стойкой крутилась пышная дама. Отложив метёлку и широко зевнув, она сказала:

– Здравствуй, добр человек. Прейскурант таков: обычный номер – четыре серебряных за сутки, комфортный обойдётся в шесть. Если накинешь двадцать медяков сверху, то получишь ещё горячую ванну и трёхразовое питание.

Я приветливо сверкнул зубами (недолгий вампиризм сделал их идеально красивыми).

– Спасибо за информацию, красотка, но я прибыл не для того, чтобы заселяться. Мне нужна Ханна Нитвурд. Она должна быть в «Мёртвом Гоблине».

– Нитвурд? – холодно переспросила дама. – Твоя Нитвурд завтракает в кафе напротив, ей наша еда, видите ли, не по вкусу пришлась. Хорошо, что она уже съезжает – то госпоже не то, это госпоже не так. Экая цаца! Погляди вон, какие тяжеленые короба мой бедный муж тягал в её номер накануне, а сегодня стаскивал обратно! Жуть! А спутники Нитвурд, здоровенные такие бугаи, даже и в ус не дули, чтобы ему помочь!

– М-м-м, бессовестные какие, – протянул я. – Ладненько, я, пожалуй, пойду.

На выходе я окинул багаж внимательным взглядом. Два крепких сундука – наверняка в них нет ничего, кроме платьев, туфель и женских украшений. Уверен, что компромат на Фришлоу Ханна держит при себе. Попробуем его забрать…

Я вышел из «Мёртвого Гоблина», после чего устремился к вывеске «Сыр, сосиски, тосты и пивцо». Высокая шатенка в зелёном платье и четыре суровых вояки сидели прямо на веранде. Поглощая яичницу с сыром, они что–то оживлённо обсуждали. Предварительно обмотав навершие посоха поднятой тряпкой (демонстрация злобного черепа могла навредить моей задумке), я ухватил стул от незанятого столика и бесцеремонно подсел к Ханне Нитвурд.

– На грубость нарываешься, приятель? – прорычал мне раскосый рыцарь.

– Остынь. Я– жрец Братства Света и нахожусь здесь по заданию Ордена Инквизиции. Мне поручено найти инспектора Ханну Нитвурд. Ей грозит опасность.

– Инспектор перед тобой, – промолвила женщина, удивлённо разглядывая меня большими карими глазами. – Что за опасность?

– Просматривая ауру Соединённого Королевства, Орден Инквизиции обнаружил в Караке очень мощную концентрацию Чёрной Магии. После секретных спиритических церемониалов, Великому инквизитору Ордена удалось установить, что источником скверны является человек, а конкретно ты, сестра.

– Как, я?! Что за чушь! – всплеснула руками Ханна Нитвурд. Её губы слегка задрожали.

– Вышвырнуть этого шарлатана, инспектор? – рявкнул рыцарь, вцепляясь лапищей в башлык моей мантии.

Не отвлекаясь на телесный контакт, я, сосредоточив помыслы на коже под волосами Ханны Нитвурд и обволок её безобидным заклинанием Света.

– Погоди! – осекла инспектор своего телохранителя. – У тебя есть доказательства того, что я проклята?!

– Где–то на тебе должно быть святящееся пятно – оно знак Назбраэля.

– Нет на мне никаких пятен! – взвизгнула Нитвурд, заглядывая под вырез платья.

Пока она обследовала себя, я отметил, что возле её локтя покоится кожаный портфель – зуб даю, что щекотливые материалы по Энтони Фришлоу находятся в нём.

– Может оно там, где ты не видишь?

– Например?!

– На шее или ниже.

Резко крутанувшись на стуле, Ханна Нитвурд повелела:

– Расстегни молнию, Динго, и посмотри на мою спину!

Малость смутившись, Динго обнажил Нитвурд до самого копчика.

– Чисто, инспектор!

– Эй, – вскричал рыцарь, всё ещё держащий меня за шкирку. – У вас на затылке как будто что–то синее поблёскивает!

Спешно задрав свою «гриву» кверху, Нитвурд пролепетала:

– Вы видите его?

– Да, – бледнея, подтвердил Динго.

Дрожа, как ива под ураганом, Нитвурд, с грехом пополам застегнув платье, обморочно спросила:

– Что со мной будет? Как мне… Что?! Ты повезёшь меня в Орден Инквизиции…?!

Там–там–там! Рыбка проглотила наживку! Теперь главное всё не испортить!

Напустив на лицо одухотворённости, я многозначительно покосился на удерживающего меня рыцаря.

– Немедленно отпусти жреца, Маркус!

Маркус тотчас повиновался.

– На твои вопросы, сестра, есть только один ответ – всё по воле Ураха. Ехать в Орден уже слишком поздно – ты можешь не пережить поездки. Мы попробуем провести обряд очищения прямо здесь. Я буду молить Всеотца о снисхождении к тебе, и если Он откликнется – порча Назбраэля сойдёт с тебя.

– Да? Не пережить?!… Мы пойдём в храм Ураха?

– Нет… Приходу Роуча незачем знать о твоём недуге. Чуть ранее я выяснил, что ты остановилась в «Мёртвом Гоблине2. Для священнодействия нам подойдут твои апартаменты.

Ханна Нитвурд отрывисто кивнула. Отодвинув стул и втиснув подмышку портфель, она поманила меня следовать за собой. Ворвавшись в гостиницу, инспектор вихрем взлетела по лестнице и отворила дверь в комнату.

– Я готова, – сообщила она, становясь подле тумбочки с изящной вазой (четыре рыцаря затоптались вокруг неё).

– Разойдитесь, братья, разойдитесь, мне нужно пространство! – пылко воззвал я к воякам, размахивая руками.

Чернокнижник, разыгрывающий воззвание к Всеотцу… Ох, мамочки, если бы Серэнити пронюхала о моём богохульстве – она бы меня прибила.

Внутренне похихикивая, я возвёл перчатки к потолку и вообразил знак Ураха – соцветия, круг, звезда… Теперь слова… Я столько раз слышал, как Серэнити восхваляет Всеотца, что без труда забубнил нечто похожее:

– Урах, Отец Неба и Тверди, Владыка Света, твоя дочь – Ханна Нитвурд пребывает под гнётом Тьмы! Прояви сострадание и яви Своё могущество! Исторгни из Ханны гнилое семя Назбраэля! Прогони из её души Мрак! Поверни лицом к Своему Лику! Её сердце – Твоё Сердце, её помыслы – Твои Помыслы, её тело – Твое Тело и Тьме не принадлежит! Ниспошли…

Произнося пышные фразы, я творил в воздухе трёхмерно–магическую проекцию пульсара. Художник из меня не прям «вау», и потому выплетаемый из колдовского Света символ вырисовывался с некоторыми огрехами. Впрочем, неказистость формы никого не волновала, его восприняли как самое настоящее чудо – рыцари преклонили колени, а инспектор в экстазе смотрела на пухнущую голограмму и громко плакала.

– Урах услышал! Урах услышал! – фанатично возвещал я, распаляя в окружающих эмоциональное возбуждение.

Когда восторженные рыдания Нитвурд переросли в вой, я решил, что представление надо заканчивать. Расширив мерцающий знак Ураха до размеров бочки, я вознес его над головой инспектора, а потом обрушил вниз. Оплетённая радужной лавиной необжигающих огней, Ханна, однако, вопила словно её резали.

– Всё, сестра! – торжественно возвестил я, развеивая магию. – Урах снял с тебя оковы Бездны! Более тлетворность не владеет тобой!

– Спасибо! Спасибо! Тысячу раз спасибо! – запричитала Нитвурд, крепко стискивая меня в объятьях. – Я, такая недостойная! Не причащалась, не постилась, а Всеотец… Поистине нет границ Его любви!

Пора разыграть эпилог спектакля! Отстранившись от инспектора, я взял её за плечи, а затем зловеще сказал:

– Назбраэль очень хитёр, и Он ещё может выследить тебя…

– Как?! Урах же…

– Я провижу, что весь твой скарб в Мёртвом Гоблине хранит на себе отпечаток Тьмы. Если ты или твои люди пробудут с ним дольше чем час или два, то гнусность Назбраэля вновь переберётся на тебя и тогда… Тогда ты умрёшь в страшных мучениях! Дабы этого не случилось, нужно сжечь вещи по особому ритуалу!

Ханна Нитвурд сглотнула.

– Естественно…да… ты займёшься этим?

– Это мой долг, сестра, – отозвался я, небрежно беря портфель с тумбочки.

– Положи обратно! – взъерепенился рыцарь по имени Маркус.

– Да пропади он пропадом! – отталкивая от меня рыцаря, возопила Нитвурд.

– Но, инспектор, а как же документы на Фришлоу…

– Я не собираюсь расставаться со своей жизнью из–за какого–то вороха бумаги! Наместнику доложим, что в бухгалтерии Фришлоу изъянов не нашлось. Вам ясно?!

– Да, инспектор… – хором просипели рыцари.

Я стоически сдерживал улыбку торжества.

– Сестра, над Роучем всё ещё парят духи Бездны… Пока они сбиты с толку, но им нельзя дать вспомнить о том, ради кого их сюда забросили. Я настоятельно рекомендую тебе покинуть город как можно скорее.

– Мы выдвигаемся немедленно! – тут же решила Ханна Нитвурд. – Маркус, раздобудь экипаж! Динго, займись поиском новой одежды, старую и всё снаряжение оставляем в Мёртвом Гоблине! Даю вам полчаса!

Скрежеща доспехами, два рыцаря удалились из комнаты.

– Жрец, я очень благодарна тебе и всему Ордену Инквизиции за то, что вы для меня сделали! Божественное вмешательство Ураха…Со мной!… Я до сих пор пребываю в шоке!… – горячо проговорила инспектор. Она оцепила от ремешка вздутый мешочек и впихнула мне его в ладонь. – Возьми и распорядись по своему усмотрению. Это лишь малая толика того, что ты действительно заслуживаешь.

– Деньги все равно пришлось бы бросить здесь, сестра. Порча! Порча, на них! Но пусть Всеотец воздаст тебе за щедроты твои! Ведь ты поделилась со мной деньгами, не задумываясь, от чистого сердца! – низко кланяясь, ответил я. – Сейчас мне надо покинуть тебя, сестра. Я должен подготовиться к ритуалу, который надо провести сегодня до заката. Так как мы больше не увидимся с тобой, прими от меня благословение Храма и пожелание счастливого пути.

– Спасибо, жрец! Я не забуду тебя!

– Да прибудет с тобой Урах, сестра. Прощай.

Стрелой вылетев из Мёртвого Гоблина, я забежал за угол и открыл портфель. Гроссбух бургомистра и тетрадь с арифметическими расхождениями лежали в нём. Отбирать у Нитвурд «чёрное досье» Энтони Фришлоу силой мне не хотелось. Не того я полёта пташка, чтобы «прессинговать» порядочных людей. Кражи – тоже не мой конёк. Моё – это интеллектуальная хитрость. Обстряпав изъятие «кляузы» как акт доброй воли, я обезопасил Фришлоу (теперь наместник Карака будет думать, что Роучем управляет порядочный бургомистр) и не замарал свои руки об конфликт интересов. Всё прошло тихо и мирно – так, как я люблю.