Легенды старой Москвы

Московский герб — святой Георгии

Главный символ герба Москвы — Георгий Победоносец.

Традиционный образ святого Георгия — юный воин с обнаженной головой на белом коне в светлых легких латах, в светло-зеленом или красном развевающемся плаще, поражающий копьем черного дракона — известен на Руси по древним иконам. Ясен символический смысл этого образа — борьба и победа светлой силы добра над черной силой зла, понятно и то, почему именно Георгий Победоносец стал гербом Москвы, города, которому много раз приходилось отстаивать в битвах свою свободу и независимость от нашествия врагов и который в своей правой борьбе всегда крепко верил в Божью помощь.

Московский герб в его канонической европейской форме был создан в начале XVIII века по указу Петра I. Но изображение Георгия Победоносца как символ московского князя и Московского княжества существовало задолго до эпохи Петра I, с XVI века. Еще раньше — с первых веков принятия Русью христианства — святой Георгий вошел в число известнейших святых покровителей ее, и народная молва, создав о нем множество легенд, сделала его поистине народным русским святым.

Таким образом, в гербе Москвы соединились государственная история России и народное понимание и истолкование образа святого Георгия как справедливого защитника и помощника русскому человеку в его заботах и трудах, а также в военных и иных жизненных бедах, столь щедро сыпавшихся в прошлые века и сыплющиеся на него в настоящие времена.

Святой великомученик Георгий, рассказывается в его житии, родился во второй половине III века в Каппадокии, малоазийской провинции Римской империи (ныне территория Турции) в знатном семействе, был воином и имел высокий чин военного трибуна. Приняв христианскую веру, он раздал свое имущество бедным и пошел проповедовать учение Христа. В 303 году римский император Диоклетиан (284–305), желая искоренить христианство, начал жестокие гонения на христиан.

Той областью, в которой жил Георгий, правил царь Дидиан. Исполняя повеление императора, он призвал к себе Георгия и повелел ему отречься от Христа и поклониться языческим идолам.

Целый день царь Дидиан убеждал Георгия в превосходстве языческих богов, но тот опровергал его доводы и воздавал хвалу Богу истинному.

На другой день царь Дидиан, видя тщетность своих убеждений, повелел подвергнуть Георгия жестоким истязаниям: его били, кололи ножами, жгли огнем. Георгий терпел муки восемь дней, отказываясь поклониться идолам. На девятый день палач отрубил ему голову, и когда это случилось, небо покрылось тучами, засверкали молнии, и сотряслась земля.

Таково краткое содержание древнейшего жития святого великомученика Георгия. Но кроме житийного рассказа о мучениях, которые претерпел юноша-воин, среди верующих возникли и распространились устные рассказы о чудесах, явленных святым, как при жизни, так и после кончины. Рассказывали, что в мучениях Бог не оставлял его: палачи начинали пилить его пилой, но зубья пилы становились такими тупыми, что не причиняли никакого вреда; его бросали в котел с кипящим маслом, но огонь под котлом гас, и масло в тот же миг остывало. Подвергаемый мучениям Георгий думал о тех христианах, которые будут так же мучимы безбожниками, молил Бога, чтобы он помог им претерпеть мучения, как помогает ему: «Господи великий небес и земли, услышь мою молитву, сделай так, чтобы кто, находясь в страхе или в беде, или в напасти, призовет Тебя именем раба твоего Георгия, да спасен будет».

Из чудес, совершенных Георгием, особенно известным стало, как оно называется в русской традиции, «Чудо Георгия о Змии и девице».

В этом сюжете рассказывается о том, как Георгий спас город от чудовищного Змия.

Возле одного языческого города поселился в пещере страшный Змий, похищавший и губивший его жителей, и творивший иную «пакость». Чтобы умилостивить его, жители приносили ему в жертву своих детей. Подошел черед царской дочери, ее одели в багряницу и проводили к змеиной пещере. Ожидая неминуемой кончины, она в страхе «била себя в перси, власы терзаще». В это время мимо проезжал на коне святой Георгий. Он увидел рыдающую девицу, расспросил, что за горе у нее, и затем вступил в бой со Змием и укротил его.

Георгий велел царской дочери обвязать шею чудовища своим поясом и вести его в город. В городе Георгий на глазах у всех отрубил Змию голову, дабы все видели, что их злодей уничтожен. Спасенные горожане возрадовались и, оставив свою языческую веру, крестились во Христа.

Житие святого Георгия было написано много лет спустя после его гибели, к этому времени сохранились лишь самые общие сведения о нем: о его высоком происхождении, о том, что он был воин, о его мученической смерти, да еще предание утверждало, что он был молод и прекрасен собой. Легенды дополняли житие и создавали яркий пленительный образ.

Церковь пыталась бороться с легендарными вставками в житие Георгия. В конце V века папа Геласий I объявил еретическим сочинение «Страсти Георгия», в IX веке патриарх константинопольский Никифор подтвердил запрет Геласия. Но житие Георгия, дополненное легендарными чудесами, получило распространение во всех христианских странах Востока и Европы. Георгий стал одним из самых почитаемых святых.

В средневековой Европе образ Георгия Победоносца воспринимался прежде всего как образ воина и рыцаря в европейской рыцарской традиции, он становится героем рыцарских баллад и романов. Герой рыцарского романа испанского писателя Сервантеса Дон Кихот говорит о нем: «Это был один из лучших странствующих рыцарей, какого имело небесное воинство».

По-иному воспринимался образ святого Георгия на Руси.

На Руси о святом Георгии узнали еще до принятия ею христианства, знали, что у христиан он считался покровителем воинов и князей, и поэтому в 988 году сын великого князя Владимира Ярослав при крещении получил христианское имя Георгий.

Греческое имя Георгий, что в переводе значит «Земледелец», образовано от имени древнегреческой богини Земли Геи. В различных языках в соответствии с их фонетическими законами имя Георгий приобретало в произношении свою форму: у немцев — Йорген, у французов — Жорж, у испанцев — Хорхе. На Руси наряду с формой «Георгий» употребляются другие варианты имен: Егорий, Егор, Юрий, а также Гюрги.

Сын князя Владимира Ярослав-Георгий, вошедший в историю с именем Ярослав Мудрый, почитал своего небесного покровителя, его именем он назвал основанный им в 1030 году город Юрьев, в честь святого основал в 1036 году в Киеве Георгиевский монастырь и церковь. Церковь была освящена 26 ноября, и с тех пор в православном календаре день освящения этой церкви считается праздничным, и в православном месяцеслове имеет название: «Освящение Храма Святого великомученика Георгия, иже в Киеве у Златых врат Святой Софии».

Князь Юрий Долгорукий также в честь своего святого покровителя назвал основанный им город Юрьев-Польской на Владимирщине и построил несколько церквей.

В XIV веке, в княжение Дмитрия Донского, почитание святого Георгия было столь распространено на Руси, что в летописном сказании о Куликовской битве он назван среди сражавшихся на стороне русского войска. «Видеша верние (то есть достойные доверия), — рассказывает летопись, — яко в 9 час биющиеся ангели, помогающе христианом, и святых мученик полкы, и воина Христова Георгие, и славного Дмитрия, и великих князей тезоименитых Бориса и Глеба, в них же бе воевода свершенного полка небесных сил Архистратиг Михаил…».

Дмитрий Донской, возвращаясь с Куликовской битвы, в знак благодарности за победу заложил в великокняжеском селе Коломенском церковь во имя святого Георгия. На монете, отчеканенной при Дмитрии Донском, был изображен святой всадник с нимбом вокруг головы.

В XV веке святой Георгий Победоносец, поражающий Змия, был изображен на государственной печати царя и великого князя Ивана III. При нем же над воротами Спасской — главной башни Кремля была установлена скульптура святого Георгия, «резана на камени».

Георгий почитался на Руси не только в княжеской и воинской среде. В народе его почитали и как воина, и как покровителя земледельцев, чему, конечно, способствовало его имя: любой сельский батюшка мог объяснить своим прихожанам, что обозначает имя Георгий в переводе на русский язык. К тому же получилось так, что праздники в его честь приходились на весну (23 апреля (6 мая) — Егорий весенний) и на осень (26 ноября (9 декабря) — Егорий осенний), между этими двумя праздниками проходил цикл сельскохозяйственных работ и забот с их начала до завершения.

Осмыслив это, русский крестьянин сделал вывод, что Егорий должен покровительствовать тому, что касается крестьянского хозяйства — земледелия, скотоводства, пашни, урожая и всего остального. Так возникли многие крестьянские поверья и обычаи, связанные с Егорием.

По исследованиям специалистов, жития святого Георгия, включающие в себя рассказы о чудесах, в том числе и «Чудо Георгия о Змии и девице», стали известны на Руси с XI–XII веков, к этому же времени относится и начало почитания его в народе.

На русской почве, так же как и в Европе, возникали свои варианты легенд о святом Георгии.

В русском фольклоре существует особый жанр, известный как духовные стихи — повествовательные песни на религиозные темы. Эти стихи поются и сказываются на манер былин. Сюжеты духовных стихов разнообразны: тут и библейские истории, и евангельские эпизоды, и рассказы про святых: Марию Египетскую, Алексея — Божьего человека и другие. Сочиняли и исполняли духовные стихи нищие слепцы, ходящие по миру и живущие подаянием во имя Божие, так называемые калики перехожие. Творцы духовных стихов опирались на богатый русский фольклор, в первую очередь былинный и песенный, и средневековую русскую книжность, создавая яркие, оригинальные произведения.

Духовные стихи пользовались большой любовью у слушателей. А. Н. Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» описывает сцену исполнения слепцом духовного стиха, которую он наблюдал в подмосковном Клину.

«Поющий сию народную песню, называемую „Алексеем божиим человеком“, был слепой старик, сидящий у ворот почтового двора, окруженный толпою по большей части ребят и юношей. Сребровидная его глава, замкнутые очи, вид спокойствия, в лице его зримого, заставляли взиравших на певца предстоять ему с благоговением. Неискусный хотя его напев, но нежностию изречения сопровождаемый, проницал в сердца его слушателей, лучше природе внимающих, нежели взращенные во благогласии уши жителей Москвы и Петербурга внемлют кудрявому напеву Габриелли, Маркези или Тоди. Никто из предстоящих не остался без зыбления внутрь глубокого, когда клинский певец, дошед до разлуки своего ироя, едва прерывающимся ежемгновенно гласом изрекал свое повествование… Жены возрыдали; со уст юности отлетела сопутница ее, улыбка; на лице отрочества явилась робость, неложный знак болезненного, но неизвестного чувствования; даже мужественный возраст, к жестокости толико привыкший, вид воспринял важности. О! природа, — возопил я паки… Сколь сладко неязвительное чувство скорби! Колико сердце оно обновляет и оного чувствительность. Я рыдал вслед за ямским собранием, и слезы мои были столь же для меня сладостны, как исторгнутые из сердца Вертера…».

Широкое распространение в России духовных стихов отмечал и столетие спустя, во второй половине XIX века, П. И. Якушкин, писатель и этнограф, которому принадлежат лучшие записи стихов о Егории. В очерке «Мужицкий год», в той его части, где речь идет о праздниках, он пишет: «Престольный праздник у мужиков празднуется по возможности хорошо; на этот праздник по-праздничному собираются все родные и приятели. Всяк сходит в церковь к обедне, а время нет, то зайдет в церковь. Богу свечку поставит и выйдет из церкви, набожно перекрестясь, а у церкви старцы с чашечкой в руке, и поют стихи про Лазаря, Егория, Федора Тирона, да этих стихов много…».

Духовные стихи про святого Георгия Победоносца, которого в них обычно именуют «Егорий-свет Храбрый», принадлежали к числу наиболее распространенных. Основную часть стихов о Егории составляют стихи на два сюжета: первый — о его мучениях за веру и второй — о битве со Змием и спасении царевны. Сюжеты разрабатывались каждым певцом-исполнителем по-своему. Фольклористами записано много вариантов духовных стихов на эти сюжеты, они отличаются один от другого композицией и деталями. Авторы русских духовных стихов обычно переносят действие своего повествования в места им известные — на Русь — и дают имена действующим лицам соответственные, сохраняя неизменным лишь имя главного героя — Егория. Такая вольность русских сказителей коренится в особенности русского национального сознания. Русский человек верит, что почитаемые им святые, пребывающие на небесах, посещают и Русь, оттого она и называется Святой. Благодаря этому убеждению возникли многочисленные народные рассказы о Николае Угоднике, являющемся в виде доброго старика и помогающем людям в разных житейских делах.

Это же убеждение пронизывает знаменитое стихотворение Федора Ивановича Тютчева, в котором он говорит о посещении России Иисусом Христом — Царем Небесным:

В Москве, в Коломенском, в овраге, называемым «Голосов овраг», лежит груда древних валунов и поодаль от них еще один камень, в очертаниях которого угадывается лошадиная голова. Вокруг, по оврагу, бьют родники. С этим местом связано старинное предание, которое знают и сейчас.

По этому преданию, именно здесь Георгий Победоносец сражался со Змием и спас девицу. Но в этом сражении он потерял коня, которому Змий своим рогом распорол брюхо. С тех времен и остался здесь след: груда камней — выпавшие внутренности коня, а камень с лошадиной головой — сам конь.

Духовные стихи про Егория довольно обширны по объему, поэтому приходится ограничиться пересказом с цитатами, взятыми из различных вариантов. «Стих про Егорьевы мучения» во всех вариантах начинается рассказом о рождении и происхождении Егория:

Дата рождения Егория, указанная в стихе, фантастична. Автор, зная, что разница между летосчислением от Сотворения мира и Рождества Христова составляет несколько тысяч лет, ограничивается весьма приблизительной цифрой. При переводе на современное летосчисление это будет 2498 год.

В некоторых вариантах царь Федор назван «благоверным князем Федором», княжившим в Чернигове, чем уточняется факт рождения Егория на Руси.

На владения царя Федора нагрянул «неверный царь», «царь-басурманище» — Демьянище (в других вариантах — Кудревян Кудреянище и даже Диаклитианище), он князей-бояр всех повырубил, царю Федору голову срубил, детей его в полон взял, Божьи церкви все на дым пустил, святые образы под копыта коней побросал. Княжон-царевен неверный царь послал стадо пасти, а Егория велел привести к себе и стал уговаривать отречься от веры христианской и поверовать в его, цареву, «латынскую басурманскую» и поклониться его идолам. На что млад отрок Егорий отвечал:

Тогда царь повелел Егория-света «мучить всякими муками разноличными». Стали Егория топорами сечь — топоры крошатся, а на Егории ни единой раны. Стали пилой пилить — у пилы зубья поломались. Привязали ему на шею камень, бросили в реку, а он не тонет, против течения гоголем плывет. Его ввергли в котел с кипящей смолой — он не варится, поверх смолы стоит и поет стихи херувимские, а под котлом огонь погас, выросла трава-мурава, расцвели цветочки лазоревы.

Тогда повелел царище Демьянище копать яму глубиной в сорок сажен, посадили туда Егория, накрыли яму досками железными, прибили гвоздями лужеными, заперли замками немецкими, засыпали песками рудо-желтыми. Царище-бусурманище песок притаптывал, а сам приговаривал:

Тут бы уж Егорию концу быть, но явилась ему Мать Пресвятая Богородица и говорит:

Сказала Пресвятая — и поднялись ветры буйные, разнесли пески рудо-желтые, поломали гвозди луженые, разметали доски железные, и вышел Егорий на белый свет.

Пошел Егорий по Святой Руси, пришел в родной город, а город разрушен, сожжен и пуст, нет в нем ни старого, ни малого, только церковь стоит соборная, богомольная. Зашел он в церковь, там молитву творит его матушка родимая — святая София Премудрая. Попросил Егорий у матушки благословения на святое дело. «Поеду я, — сказал он, — по всей земле светло-русской, басурманскую веру побеждаючи, святую веру утверждаючи, царищу Демьянищу за кровь и слезы христианские отплачиваючи». Отвечала матушка:

Поехал Егорий на коне богатырском с копьем и Святою Книгою по земле светло-русской к тому городу, где в палатах белокаменных жил царище Демьянище. (В некоторых вариантах говорится, что Демьянище пребывал в столице Руси — в Киеве.)

На своем пути Егорий встретил преграды-заставы непроходимые: леса дремучие, реки быстрые, горы высокие, стаю серых волков рыскучих, «змея люта огненна», «люту Астрахтир-птицу» — и все преграды с Божьим словом и благодаря своей храбрости преодолел.

Наконец Егорий достиг палат «царища Демьянища».

Заканчивается стих славой Егорию:

Духовный стих на тему «Чуда Георгия о Змие» также имеет ряд вариантов, сохраняя общий сюжет. Возле святого города Иерусалима, — повествуется в наиболее распространенном варианте, — были три царства «беззаконные» — Содом, Гоморра и царство Рахлинское, в котором царствовал царь Агапий. На их беззакония великие сам Господь «не мог смотреть», поэтому под Содомом и Гоморрой он разверз землю, и они провалились в бездну.

(Написание «Змий» и «Змей» не является ошибкой или опечаткой. На старославянском языке, которым пользуется церковь и на котором написаны жития, следует писать и говорить «Змий», а в разговорном русском языке — «Змей», так его называют и в духовных стихах и легендах.)

Поселился Змей в пещере на берегу моря. Горожане давали ему дань — скотину, которую тот пожирал. И вот не осталось в городе скота, пришлось им самим идти

Прошло время, и осталось в городе совсем мало людей, тогда собрались все жители рахлинские к своему царю на широкий двор и стали метать жребий, кому назавтра идти к Змею.

Закручинился царь, опечалился. А царица ему говорит:

«Многой радостью» царь Агапий исполнился, призвал к себе дочь, сказал слова обманные:

Обрадовалась и возвеселилася Алексафия, она на ложе спать не ложилася, всю темную ночь Богу молилася:

Поутру Алексафия встала, как велел отец, ранешенько, умылась белешенько, нарядилась хорошохонько, вышла на крыльцо и увидела, что посреди царского двора стоит черная карета, запряженная конями неучеными, на козлах сидит детина в платье траурном; она обо всем догадалась, горючими слезами залилась: «Не на то, видать, породила меня матушка, чтобы замуж выдать, а на то, чтобы отдать лютому Змею на съедение…».

Свели Алексафию с крыльца, усадили в карету, отвез ее детина к змеиной пещере и оставил одну. Села Алексафия на крутом морском берегу и стала молиться Спасу Пречистому, Миколе Барградскому и Егорью Храброму. Услышал Господь ее молитву и послал Егория Храброго «для хранения девицы от Змея лютого».

Прискакал Егорий на добром коне, сошел с коня, девице поклонился: «Бог на помочь тебе, царская дочь Алексафия!».

Дал Егорий девице шелковый повод в белые руки:

Держит Алексафия коня за повод, а с моря глаз не спускает. Вдруг на море волна поднялась, лютый Змей показался. Алексафия стала Егория будить, будит его, а он не просыпается. Испугалась девица, расплакалась, покатились горючие слезы, упали на Егорьево белое лицо, от того пробудился Егорий-свет Храбрый.

Взял Егорий свое копье булатное, вышел встречь Змея лютого, ударил копьем в прожорище, приговаривая: «Так будь, Змея, кротка и смирна, пей и ешь, что я тебе повелю, что Алексафия благословит».

Распоясал Егорий свой шелковый пояс, продел сквозь змеиное прожорище, дал конец Алексафии и наказал:

Привела Алексафия Змея в город, сказала, что велел Егорий, царь Агапий с радостью согласился поверовать в веру христианскую, обещал построить три церкви: церковь Матери Божьей Богородицы, Троицы Живоначальной и святого Егорья-свет Храброго, а еще сказал:

Любопытно, что ни в этом, ни в других вариантах русских духовных стихов и в легендах не говорится о казни Змея, поскольку по русской пословице «Повинную голову меч не сечет», раз он стал «кроткий и смирный», то и оказался помилован.

По народному календарю на 23 апреля, на Егория Весеннего, приходилось начало весенних сельскохозяйственных работ, впервые выгоняли скотину на пастбище. Крестьяне по многолетнему опыту знали, что в этот день окончательно устанавливается весна: «Пришел Егорий — и весне не уйти», — утверждает пословица. В этот день на пашнях служили молебны, окропляли пашни святой водой. Считалось, что в этот день святой Егорий ходит по полю и осматривает, по добру ли растет хлеб, а на лугах и на выпасах землю отмыкает, зеленую траву в рост пускает. Утренняя роса на Егорьев день — Юрьева роса, по поверью, обладала особой силой, поэтому в деревнях люди катались на нивах по росе, чтобы быть сильными и здоровыми.

В некоторых областях России, рассказывает известный фольклорист А. Н. Афанасьев, в этот день существовал обряд чествования Зеленого Егора. Молодого парня украшали зелеными ветками, на голову ему клали круглый пирог, в руку давали зажженный смоляной факел, и в таком виде, окруженный толпой девушек, поющих весенние обрядовые песни, он обходил засеянные поля. Потом разводили костер, рассаживались вокруг него, делили пирог, чтобы каждому досталось по куску.

Так же с соответствующими обрядовыми действиями выводили после зимнего содержания в хлеву скотину на подножный корм. Ее гнали освященной вербой, а выгнав в поле, «окликали» Егория, поручая ему скотину:

Среди пастушеских поверий и присловий главным было твердое убеждение: «Хоть все глаза прогляди, а без Егорья не усмотришь за скотиной». Причем выгоняли скотину в первый день ранним утром, пока не обсохла на траве Юрьева роса, от которой коровы бывают тучны и удойны.

А по возвращении скотины с первой пастьбы хозяева говорили: «Встретил наш скот — милый живот — святой великомученик Егорий на белом коне; в рученьках у него, Егорья-света, щит огненный. Бьет он побивает всех колдунов и колдуниц, воров и вориц, волков и волчиц».

Покровитель землепашества и скотоводства, Егорий считался также покровителем браков и чадородия: девушки молили его о хорошем женихе.

Осенний, или холодный, Егорий — 26 ноября — праздник в память «освящения храма Святого великомученика Георгия, иже в Киеве у Златых врат Святой Софии», построенного Ярославом Мудрым в 1051 году. Но предание утверждает, что именно в этот день Георгий избавил от лютого Змея Рахлинское царство.

К осеннему Егорию заканчивались сельскохозяйственные работы, и крестьяне праздновали их окончание, благодарили святых помощников, и прежде всего Егория, за урожай. В Древней Руси до конца XVI века в это время, «за неделю до Юрьева дня и неделю по Юрьеве холодном», крестьяне-батраки, получив расчет, имели право уйти от хозяина, на которого работали. Это право, поддержанное «Судебником» Ивана III, защищало крестьян от полного закабаления. Как бы ни плох оказывался не распознанный при найме хозяин, батрак знал, что мучиться ему только до Юрьева дня. «Мужик — не тумак (глупец), — говорили тогда, — знает, когда живет на белом свете зимний Юрьев день».

Этот же день поминается и в одной из самых горьких русских поговорок: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!», появившейся после того, как в конце XVI века право на переход крестьян от одного хозяина к другому было отменено, и они были закреплены за определенным владельцем. Но народного отношения к святому Георгию это не изменило: в популярности, народной любви, количестве народных легенд и поверий из всех старинных святых он уступает, пожалуй, одному лишь Николаю Чудотворцу.

Во время церковной службы 23 апреля (6 мая) — в праздник «святого славного великомученика, победоносца и чудотворца Георгия» к нему обращаются со следующей молитвой:

«О всехвальный святый великомученик и чудотворче Георгие! Призри на нас скорою твоею помощию и умом Человеколюбца Бога, да не осудит нас, грешных, по беззакониям нашим, но да сотворит с нами по велицей Своей милости. Не презри моления нашего, но испроси нам у Христа Бога нашего тихое и богоугодное житие, здравие же душевное и телесное, земли плодородие и во всем изобилие, и да не во зло обратим даруемое нам тобою от Всещедрого Бога, но во славу святого имени Его и в прославление крепкого твоего заступления, да подаст Он стране нашей и всему воинству на супостаты одоление и да укрепит непременяемым миром и благословением. Изряднее же да оградит нас Святых Ангел Своих ополчением, во еже избавитися нам по исходе нашем из жития сего от козней лукавого и тяжких воздушных мытарств его и неосужденными предстати Престолу Господу Славы…».

Внешний облик святого Георгия в русской народной традиции обрисован в духовных стихах о нем. В одном из них кроме литературного портрета содержится ссылка на изобразительный источник:

Самые древние русские иконные изображения святого Георгия относятся к XII веку. Это, конечно, не значит, что не было более ранних икон, речь идет о сохранившихся.

На иконе, написанной около 1170 года и ныне находящейся в Успенском соборе Московского Кремля, поясное анфасное изображение святого Георгия: юношеское безбородое лицо, обнаженная голова, волосы кудрявые — крупными кольцами, он в легком пластинчатом доспехе и красном плаще, в правой руке Георгий держит копье, левая рука лежит на рукоятке меча. В Третьяковской галерее имеется аналогичное изображение Георгия на иконе, также относящейся к XII веку, но не поясное, а в рост. На ней хорошо виден его легкий доспех. В Русском музее в Петербурге хранится икона XIII века, на которой изображен стоящий в рост Георгий с крестом вместо копья в правой руке.

Ко времени первой сохранившейся иконы пешего Георгия относится и его конное изображение на фреске в Георгиевской церкви Старой Ладоги. Роспись выполнена около 1167 года. На фреске изображен эпизод «Чуда Георгия о Змие», когда царевна ведет уже укрощенного Змия на своем поясе к городу, а Георгий на коне сопровождает ее. Фигура святого в полном покое, правой рукой он придерживает пяткой вставленное в стремя копье, левой держит узду, только плащ, украшенный звездами, испускающими острые лучи, развевается на ветру.

Таким образом, пешее и конное изображения святого Георгия в XII веке существовали в русской иконописной традиции одновременно. Однако с XV–XVI веков изображения на иконах Георгия на коне (сюжет на тему Чуда Георгия о Змие) становятся преобладающими.

Самая известная и совершенная по мастерству икона «Чудо Георгия о Змие» XV века новгородской школы (ныне — в Русском музее Петербурга), необычайно динамичная и изящная, изображает святого в момент боя: вздернув коня на дыбы, длинным копьем — сильным и точным ударом — он поражает Змия в «прожорище». Развевается плащ, изгибается Змий, сраженный при прыжке на Георгия. Этот образ можно считать эталонным для всей дальнейшей разработки сюжета.

Вряд ли можно с полной уверенностью утверждать, что именно эта икона, найденная в церкви в селе Манихине Ленинградской области, была образцом для иконописцев. Наверное, существовал и какой-то иной эталон, неизвестный нам, но, несомненно, тип иконы, к которому принадлежит и «Георгий» из Манихина, оказал решающее влияние на изображение этого сюжета иконописцами всех областей России.

Этот сложившийся окончательно к XV веку образ Георгия Победоносца и стал тем образом святого, который был принят русским народным сознанием и отображен в фольклоре.

Иконописная традиция, сохраняя точно образ самого Георгия и сюжет иконы, дозволяла иконописцу вносить некоторые изменения, несущественные для содержания, но играющие определенную роль в художественной композиции иконы. Чаще Георгий повернут правой стороной к смотрящим на икону и поражает находящегося на первом плане Змия пикой, держа ее в правой руке. Но есть также иконы, на которых Георгий повернут влево; при таком положении он опять-таки держит пику в правой руке, левой натягивает узду, а Змий находится за конем.

Как государственный русский княжеский знак изображение Георгия в виде стоящей фигурки человека с копьем и мечом впервые на Руси появляется на серебряной монете, чеканенной Ярославом Мудрым, имевшим, как уже было сказано, христианское имя Георгий. При Ярославе Русь усвоила существовавший в мире с античных времен обычай изображать на монетах того властителя, при котором она чеканилась. Однако в христианской России государственным знаком являлось изображение не самого правителя, но святого, во имя которого тот был крещен.

В Московском княжестве при великих московских князьях Иване Калите (княжил в 1325–1340 годы) и его старшем сыне Симеоне (княжил в 1340–1353 годы) на княжеских печатях и монетах изображались их святые. При младшем сыне Калиты Иване II Ивановиче (княжил в 1354–1359 годы) на отчеканенных им монетах появляются символические знаки-рисунки: на одних монетах — фигурка воина с мечом, на других — воина, замахнувшегося мечом на змея-дракона. В последнем сюжете уже отчетливо проявляется тема «Чуда Георгия о Змие». На княжеской печати Дмитрия Донского (княжил в 1359–1389 годы), внука Калиты, по традиции изображен святой Дмитрий Солунский, но также имеется вариант печати с всадником-копейщиком. На одной из печатей сына Дмитрия Донского Василия I Дмитриевича (княжил в 1389–1425 годах) изображен святой Василий Кесарийский, на другой — всадник на коне, вооруженный копьем, которое он держит в поднятой правой руке острием вниз. На монетах внука Дмитрия Донского Василия II Васильевича (княжил в 1425–1462 годах) изображение всадника приобретает полную определенность, на них узнается святой Георгий, поражающий копьем Змея в раскрытую пасть-«прожорище». Таким образом, в середине XV века образ святого Георгия Победоносца становится общепризнанным и устойчивым символом московского князя и Московского княжества.

Княжескими печатями с изображением княжеских знаков удостоверялись государственные документы: указы, договоры, акты о дарении, удостоверении должности, купле и продаже.

Окончательный, классический вид изображение Георгия Победоносца как царского и государственного символа приобрело в царствование великого князя Московского и государя Всея Руси Ивана III Васильевича (княжил и царствовал в 1462–1505 годах). При нем же был принят в качестве государственного символа России и двуглавый византийский орел. Женившись на наследнице византийских императоров, Иван III счел законным присоединить ее право на наследство к своим владениям. Поэтому к московскому княжескому знаку — Георгию Победоносцу Иван III присоединяет государственный знак Византии: на его государственной вислой печати (вислая, то есть не прикладываемая к документу, а прикрепляемая к нему на шнуре) изображены на одной стороне московский всадник, на другой — двуглавый орел. По всей видимости, все же главным символом считался московский знак, так как вокруг него идет надпись: «Иоанн Божиею милостию государь всея Руси великий князь» — более значительная, чем вокруг орла: «Великий князь Владимирский и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, Вятский, Пермский и Болгарский».

Большая государственная печать Ивана Грозного отразила новый период и новое состояние государства, ставшего из великого княжества царством. Эта печать представляет собой круг, в центре которого находится изображение двуглавого орла, увенчанного царской короной, вокруг которого расположены печати бывших царств и княжеств, вошедших в состав России, кроме одного — Московского. Печать Московского княжества — святой Георгий — помещена на груди орла. Так, в общероссийском символе получила изобразительное выражение народная идея о Москве как сердце России.

При первых Романовых — Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче — в целом сохраняется форма печати, установившаяся при Иване IV. В конце XVII века предпринимается попытка знаки земель, перечисляемых в титуле государя, разместить не вокруг орла, как это сделано на печати Ивана IV, а на его крыльях. Рисунок такой печати приложен к «Дневнику путешествия в Московию» секретаря австрийского посольства в Россию в 1698–1699 годы И.-Г. Корба. Знак Москвы на нем по-прежнему расположен в центре, на груди орла.

До середины XVII века всадник на московском гербе, по толкованию русских официальных лиц, обозначал самого великого князя и государя. Русский посол во Флоренции в 1659 году на вопрос герцога Тосканского, не нарисован ли в московском гербе святой Георгий, ответил: то «великий государь наш на аргамаке». В официальных документах всадника называли «ездец», в одной из описей имущества Алексея Михайловича герб на перстне описан так: «персона человеческая на лошади с саблею, под лошадью змий».

Подобная идентификация изображения на государственном знаке с самим государем или святым, в честь которого он назван (что подразумевает его же), была традиционна для России, и отказаться от этой традиции русская бюрократия не решалась.

В то же время неофициальное толкование изображения всадника в московском гербе как святого Георгия Победоносца было едва ли не всеобщим. Для русских оставалось совершенно очевидным тождество изображения на православных иконах и в гербе. Иностранцы, не связанные русской бюрократической традицией, прямо называли всадника святым Георгием. С. Коллинс, англичанин, придворный врач царя Алексея Михайловича, в своем сочинении «Нынешнее состояние России» объясняет, что всадник на груди орла — это «святой Георгий на коне». И.-Г. Корб также без всяких оговорок пишет, что московский герб «представляет св. Георгия».

Фактически большая государственная печать Ивана Грозного являлась уже гербом, причем один из его элементов — печать Московского княжества к тому же была помещена в европейский гербовой щит. Вместе с тем в русском языке не существовало термина «герб». Аналогичными ему по значению были понятия «знак», «знамя» (в смысле «знаменовать» — обозначать), «печать».

Впервые русский герб назвал гербом иностранец. В немецком издании «Записок о Московии» австрийского дипломата первой четверти XVI века Сигизмунда Герберштейна помещен портрет царя Василия III, а рядом, в щите, — рисунок всадника, поражающего копьем дракона, обозначенный как «герб великого князя Московского».

В России слово «герб», начало входить в употребление во второй половине XVII века, в царствование царя Алексея Михайловича. В 1669 году Алексей Михайлович поручает живописцам сделать росписи в своем новом Коломенском дворце и написать на стенах «четырнадцать печатей в гербах», имея в виду, что надо традиционные государственные эмблемы поместить в щитах — неотъемлемой принадлежности европейского герба.

К тому времени и в России перестали называть всадника на печати «всадником» или «ездецом».

Петр I в детстве, конечно, рассматривал росписи Коломенского дворца, о котором ученый монах — учитель царских детей Симеон Полоцкий написал оду. В ней новый царский дворец он называет «осьмым чудом света», которое «ныне на Москве явися». Несколько строф Симеон посвятил росписям дворца, начав их описание такими словами:

Гербовые эмблемы сами по себе должны были привлечь внимание ребенка и вызвать вопросы о том, что же они означают. Нельзя представить, чтобы Симеон Полоцкий не воспользовался этим и не рассказал царевичу «истории чюдные», связанные с ними.

В 1722 году в плане усовершенствования государственного управления Петр I издает указ о создании специального учреждения — Герольдии — и введении в России гербов.

Герольдия, по замыслу царя, была призвана ведать учетом состояния российского дворянства. Герольдмейстеру, как предписывалось в указе, «…перво знать надлежит: дворян всех и их детей, и когда кто к какому делу спрошен будет, то б мог несколько человек к тому достойных представить; также кто умрет, или у кого дети родятся, чтоб ведал же; и имел о том записку…». Говоря по-современному, Герольдия мыслилась всероссийским дворянским отделом кадров.

Среди задач, поставленных перед Герольдией, значилось создание государственных и личных дворянских родовых гербов, для чего в штатах предусматривалась должность специального человека «для сочинения гербов».

Признавая необходимость для дворянства личных родовых гербов, Петр I, однако, не торопил с их созданием, зато государственный герб, а также гербы «царств, провинций, городов» требовались незамедлительно. Гербы городов, по замыслу Петра I, должны были изображаться на знаменах воинских частей, размещавшихся в этих городах.

Тогда же царь обратился к Я. В. Брюсу, который в числе многих наук занимался также геральдикой, с просьбой найти знающего человека для «сочинения гербов». Брюс рекомендовал пьемонтского дворянина графа Франциска Санти, знатока геральдических наук и художника, служившего прежде гофмаршалом и тайным советником у ландграфа Гессен-Гомбургского. Выехавший в поисках службы в Россию, Санти получил чин полковника русской службы и 12 апреля 1722 года был зачислен в Герольдию «товарищем герольдмейстера» с поручением заниматься «сочинением» гербов.

Граф Санти был, действительно, знающим геральдистом. От Герольдии ему было поручено создать государственный герб и городские гербы, а затем уже обратиться к «гербам шляхетным».

Герольдмейстерская контора тогда находилась в Москве, и первые русские гербы, отвечающие правилам геральдики, в том числе и герб Москвы, создавались в древней русской столице.

Граф Санти серьезно отнесся к своим обязанностям. Он выписал из-за границы литературу по геральдике, составил геральдический словарь. Но главное — в отличие от многих европейских просветителей России он понимал, что его миссия будет успешной и плодотворной лишь в том случае, если он не ограничится введением и пропагандой правил европейской геральдики, а использует для создания русской геральдики русские традиции.

Изучая русские материалы, и в первую очередь «Титулярник» — рукописную книгу XVII века, в которой были перечислены все титулы русских государей, нарисованы портреты великих князей и царей, даны рисунки государственных печатей и печатей земель и областей, он увидел, что, несмотря на формальное отсутствие на Руси гербов, фактически «гербы есть». Печати не только исполняли функции гербов, но и имели определенную гербовую форму. Оформление эмблем в печатях на внутригосударственных и дипломатических документах отвечало и некоторым положениям западноевропейской геральдики: имело устойчивую традицию в рисунке и размещении на ограниченной плоскости. Европейский герб размещался в щите. Среди форм щитов, используемых в Европе для герба, наиболее распространен был французский щит — четырехугольник с закругленно-заостренной нижней частью; употреблялись также треугольный варяжский, вырезной германский, квадратный испанский, овальный итальянский щиты. У славян же щиты были преимущественно круглые, и русские «печати», «знамена», «клейма» обычно помещались в круге.

Санти отметил также, что русские эмблемы имеют историческое или легендарное обоснование, например на печати Великого Новгорода изображена «степень» — возвышение с несколькими ступенями, с которого в прежние времена обращались новгородцы на вече к народу. Это открытие заставило Санти при создании гербов для городов, имеющих древние печати, отнестись с уважением к старым эмблемам, а для городов, не имеющих печатей, использовать эмблемы, также связанные с какими-либо примечательными событиями истории этих городов или современным их состоянием.

Во все губернии Санти разослал вопросник с просьбой сообщить сведения, на основе которых собирался «сочинять» гербы. Вопросник интересен тем, что в нем определено общее направление выбора эмблем для составления гербов русских городов, этого же выбора придерживались и последующие российские герольдмейстеры в течение двух веков.

Вот пункты этого вопросника:

«1. Сколь давно и от какого случая или причины и от кого те городы построены, каменные или деревянные или земляные, и от каких причин, какими именами названы, которых языков и в тех языках те речения не знаменуют ли от какого собства (особенности. — В. М.).

2. И каждого из тех мест каких родов скоты, звери и птицы — всем имена, а особливо где есть род какой партикулярный (то есть характерный только для этого места. — В. М.).

3. И самые те места гористыя или ровныя, болотныя ли или сухия, степныя ли или лесныя и плодовитым древам партикулярным наипаче какой род.

4. Какова хлеба в котором месте болши родитца.

5. И те городы на морях или на каких озерах или реках и как их имянования и в них каких родов партикулярных наипаче рыб обилие бывает.

6. И огородных, и полевых, и лесных овощей и всяких трав и цветов чего где болши родитца.

7. И в которых местах какие народы живут русския ли или татарския или иной какой нации и какова звания.

8. И который город взят осадою или войною (сдачею или добровольным подданством, сочинением или установлением мира) или иными какими случаями, какия возможно сыскати».

Так как провинциальные чиновники присылать требуемую информацию не спешили, то в некоторые города Санти ездил сам, а на недовольные вопросы начальства, зачем, мол, ездит, отвечал, что «…которых городов не знает и в них не бывал и о них никаких сведений не имеет, то регулам геральдики оных гербов сочинить и отправить не может».

Учитывая опыт европейской геральдики, Санти признавал за русской геральдикой право иметь свои законы. Так, он принял обычное для нее положение естественных фигур (человека, животных, птиц) в левом геральдическом повороте, тогда как западноевропейская геральдика предписывает только правый. (В геральдике правая и левая части щита определяются не со стороны зрителя, а от герба, такое расположение называется геральдическим.) Поэтому Санти в гербе Москвы оставляет всадника повернутым влево.

«Сочинение» гербов Санти начал с составления государственного герба России.

За образец он взял рисунок государственной печати из «Титулярника», но при этом убрал «печати» областей, оставив одного двуглавого орла. Такой рисунок герба России имеется в набросках Петра I; по-видимому, Санти следовал указанию императора. Он перерисовал орла, поместил эмблему Москвы на его груди в щит французского типа и сделал раскраску герба в соответствии с правилами западноевропейской геральдики.

Одновременно Санти работал над гербами тех городов, которые имели свои старинные печати, помещенные в «Титулярнике». Среди них был и герб Москвы.

Известно, что Петр I вообще интересовался гербами и гербовыми эмблемами, в его записных книжках имеются их наброски, поэтому рисунок и описание первого официального герба Москвы, безусловно, были сделаны если не по прямому указанию царя, то под его пристальным наблюдением, и уж, конечно, он помнил те «чюдные истории», которые рассказывал ему его учитель Симеон Полоцкий.

Собственноручные наброски гербов в записной книжке Петра I сделаны на полотнищах флагов. Проекты Санти создавались также с учетом размещения их на знаменах.

Наиболее ранним изображением герба Москвы является акварельный рисунок Санти «Герб для знамен Московского полка», находящийся в архиве Государственного Эрмитажа в Петербурге.

По этой акварели видно, что изобразительное и цветовое решение герба Москвы эпохи Петра I опирается на рисунок государственной печати царя Алексея Михайловича и традиционное иконописное изображение на русских иконах «Чуда Георгия о Змие» XV–XVI веков; о том же свидетельствует и описание герба, принадлежащее Санти: «Поле красное, на котором изображен святой Георгий с золотою короною, … обращен он налево, он же одет, вооружен и сидит на коне. Оной святой Георгий держит свое копье в пасти, или во рту, змея черного».

Эта акварель — первый проект герба Москвы, созданный на исторической основе, в своей содержательной и художественной части, как можно с большим основанием предполагать, выражает волю учредителя русской гербовой символики императора Петра I.

Однако проекту Санти не суждено было стать московским гербом. После смерти Петра I государственная власть утратила интерес к созданию городских гербов. Геральдическая комиссия практически прекратила свою деятельность. При дворе шла борьба за власть. В июне 1727 года графа Санти обвинили в участии в заговоре, имевшем целью свергнуть малолетнего императора Петра II и возвести на престол дочь Петра I герцогиню голштинскую Анну Петровну. Обвинение было ложным, тем не менее Санти пробыл в ссылке в Сибири пятнадцать лет — до 1742 года, из ссылки его вернула Елизавета Петровна.

В 1727 году заниматься герботворчеством обязали Академию наук и персонально немецкого профессора И. С. Бекенштейна, специалиста в области юриспруденции. Отказываясь от этой должности, он писал: «Я в сем деле великим искусством хвалиться не могу, понеже я никогда особливого старания в геральдике не имел… и никогда профессором геральдики не бывал, сюда не затем призван, как то академические протоколы и мое призывание засвидетельствовать могут». Однако Бекенштейн все-таки был назначен на должность и ему поручили подготовить группу студентов для практической работы в Герольдии. Несколько лет спустя он жаловался в рапорте, что его преподавание не дало желаемых результатов, что геральдике пожелали учиться лишь студенты-«чужестранцы», «некоторые дети от иноземцев в России рожденные», а из «российской нации … в обучении никого не бывало, и для того учения никто … не явился».

Вновь возник интерес к городским гербам и появилась практическая необходимость в них в царствование Екатерины II.

В связи с предпринятой в 1770–1780 годы реформой местного управления, по которой города получили некоторую самостоятельность в управлении городскими делами, гербы обрели новое назначение — правового символа, аналогичного символам свободных городов Западной Европы. В основном документе городовой реформы «Грамоте на права и выгоды городам Российской империи» (21 апреля 1785 года) имелся пункт, обязывавший «…городу иметь герб, утвержденный рукою императорского величества, и оный герб употреблять во всех городовых делах».

В 1770–1780 годах «товарищем герольдмейстера» состоял подполковник И. И. фон Энден, строевой офицер, прошедший службу «во фрунте» от солдата до майора. Сохранились документальные свидетельства того, что фон Энден сам «сочинял гербы». Ко времени его службы в Герольдии уже накопилось большое количество проектов городских гербов, но некоторые из них он «исправлял». Такому «исправлению» подвергся и герб Москвы.

«Исправления» герба Москвы с самого начала работы Герольдии шли в направлении переработки изображения, сложившегося в русской традиции, в сторону его сближения с требованиями западноевропейской геральдики. Но если Санти подошел к этому делу достаточно осторожно, то фон Энден решительно изменил сам образ святого Георгия. Если на княжеских печатях и на гербе Санти святой Георгий был изображен в греческо-византийском доспехе, закрывающем лишь грудь и спину, так называемом полудоспехе, то Энден одел его в полный доспех, в сплошной панцирь, закрывающий всадника от пяток до макушки, придав ему классический облик западноевропейского средневекового рыцаря, каким он изображен, например, на английской гравюре XV века к сочинению епископа Якобуса «Золотая легенда». Русский образ святого Георгия был заменен совершенно иным персонажем.

Екатерина II «высочайше утвердила» этот герб Москвы 20 декабря 1781 года.

Хотя «сочиненный» фон Энденом герб был высочайше утвержден, им старались не пользоваться. В архивах сохранились рисунки московского герба конца XVIII — начала XIX века. В Государственном Историческом музее имеется рисованный курским землемером Иваном Шошиным в 1784 году «Гербовник лицевой» (то есть иллюстрированный), в котором Георгия на московском гербе художник изобразил в полудоспехе. Также в полудоспехе изображен он на знамени Донского войска 1795 года, на государственном гербе России 1799 года, на георгиевских адмиральских флагах 1819 года, акварельные рисунки которых находятся в Петербургском Эрмитаже.

Неприятие герба Москвы, сочиненного фон Энденом, объяснимо и закономерно. Ко времени его создания в России уже несколько веков существовал сложившийся определенный образ Георгия Победоносца, воплотившийся в иконописи и в фольклоре, вошедший в пантеон русских народных эпических героев. Изображение его в виде «латынского» рыцаря, которых бил Александр Невский, никак не соответствовало народной традиции и даже в какой-то степени оскорбляло ее.

В XIX веке «исправление» русских гербов чиновниками продолжилось.

В 1850-е годы управляющим Гербовым отделением Департамента герольдии стал немецкий «ученый нумизмат» на русской службе барон Б. В. Кене. Эту должность он получил благодаря интригам. В Петербурге в академических кругах ходила о нем эпиграмма:

Специалистом он был никаким, его деятельность в герольдии вызывала у современников насмешки и возмущение. Так, введенный им герб Харькова, на котором он изобразил «оторванную лошадиную голову», вызвал такое негодование харьковчан, что они добились отмены этого герба, несмотря на то что он получил «высочайшее утверждение».

«Барону фон Кене не понравился общий тип русского герба, — писал в начале XX века, подводя итоги его деятельности в русской геральдике, историк П. Белавенец. — Кене решил изменить нашего орла на австрийский лад, а вообще всю печать на манер прусской».

На гербе Москвы Кене повернул всадника по западноевропейским правилам в правую сторону, и с 1856 года до Октябрьской революции 1917 года Георгий Победоносец изображался в таком неестественном положении: он вынужден был бросить узду и, держа копье двумя руками, колоть змея слева, как левша.

Кстати сказать, первая попытка повернуть коня святого Георгия на западный манер была предпринята в начале XVII века, так он расположен на печати Лжедмитрия I.

В царствование Николая I и Александра II святой Георгий на гербе Москвы изображался в западноевропейских сплошных доспехах.

В царствование Александра III в 1883 году получает высочайшее утверждение измененный рисунок Большого Государственного герба. На груди главной его фигуры — двуглавого орла находится, как говорится в описании герба, «герб Московский: в червленом с золотыми краями щите Святый Великомученик и Победоносец Георгий в серебряном вооружении и лазуревой приволоке (мантии), на серебряном, покрытом багряною тканью с золотой бахромою коне, поражающий золотого, с зелеными крыльями, дракона, золотым, с осьмиконечным крестом на верху, копьем».

Такое навершие копья должно было подчеркнуть, что изображен святой, а не просто воин. При этом с Георгия сняты средневековые сплошные латы и возвращен античный полудоспех.

С того времени законно утвержденным гербом Москвы должно считаться именно это изображение, а не изображение 1781 года, но в силу бюрократической косности чиновники время от времени продолжали обращаться к отмененному изображению.

В известном справочнике П. П. Винклера «Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской Империи, внесенные в Полное собрание законов с 1649 по 1900 год» (издание 1900 года) на странице 96 приведены герб Москвы 1883 года и герб 1781 года, последний снабжен специальным указанием: «Старый герб».

Рисунок московского герба 1883 года последовательно изображался на Государственном гербе, гербе Московской губернии, но иногда, видимо в силу каких-то канцелярских недосмотров и несогласований, использовался старый. Самое распространенное и авторитетное русское справочное издание — многотомный «Энциклопедический словарь» издательства Брокгауза и Ефрона к статье «Герб» приводит изображение государственного герба и Герба московской губернии образца 1883 года.

Формальное «исправление» русских гербовых эмблем по правилам западноевропейской геральдики вызывало в среде русских геральдистов протест. Крупнейший геральдист второй половины XIX века, автор труда «Русская геральдика» А. Б. Лакиер, обосновывая национальную самобытность русской геральдики, заявлял: «Нам кажется непонятным желание применять к нашему государственному гербу, как и вообще к эмблемам в русских гербах, начала западной, нам чуждой, геральдики».

Критикуя результаты деятельности руководителей герольдии, Лакиер как отрицательный пример приводит вносимые ими изменения в московский герб. Он отвергает упреки западных геральдистов в незнании русскими составителями гербов «правил рыцарской геральдики», выражающихся, в частности, в левом повороте всадника. Всадник, пишет Лакиер, «…был обращен влево и остается в этом положении в течение шести столетий. Если оно и не соответствует правилам рыцарской геральдики, то давность стоит за твердость и неприкосновенность эмблемы, на которой так ярко отразились убеждения московских великих князей и государей всея России».

«Из областных гербов наших, — подводит итог Лакиер, — самый твердый и ранее других установившийся есть герб московский. Неразрывное его соположение с двуглавым орлом в государственном гербе, частое употребление, наконец, та идея, которая ему придавалась московским великим князем и царем, должны были охранять изображение это от всяких произвольных перемен и нововведений. В отечестве нашем уважение к этому гербу было постоянно, и потому, в сущности, он был неприкосновенен». (В другом месте автор замечает: «У нас в гербе всадник на коне искони и всегда обращен в левую сторону, и, конечно, никакой русский художник без нужды не переменил бы такого его положения».) «Иностранцы же, в России бывшие, позволяли себе делать в этой эмблеме произвольные изменения».

В Москве конца XIX — начала XX века неохотно и редко пользовались официальным московским гербом. Зато русские художники конца XIX — начала XX века создали много художественных произведений на тему герба Москвы, по-своему интерпретируя образ Георгия, причем основой для них являлся не официальный герб, но традиционное иконописное изображение. Это и барельеф на фасаде Третьяковской галереи работы В. М. Васнецова, и гравюры В. А. Фаворского, литография П. С. Гончаровой и многие другие.

Тот же народный образ Георгия как знак герба Москвы находим в поэзии начала XX века у крупнейших поэтов того времени.

В феврале 1904 года А. А. Блок написал стихотворение «Поединок», в котором воплотилось его эмоциональное восприятие Москвы.

Поэзию Блока в Москве поняли и приняли прежде, чем в Петербурге, и впервые его стихи были приняты к печати московским альманахом «Северные цветы». Получив уведомление об этом, Блок писал одному из московских друзей: «Мне лично тут еще, кроме всего другого, особенно важно, что мои стихи будут помещены в московском сборнике — оттого, что Ваша Москва чистая, белая, древняя, и я это чувствую…». В Москве же, в 1904 году, вышел и первый сборник Блока — «Стихи о Прекрасной Даме».

С. М. Соловьев — близкий друг и родственник Блока вспоминает, что стихотворение «Поединок» было написано сразу после возвращения поэта из Москвы в Петербург, и в нем «…изображалась борьба Петербурга с Москвой, … Петра I со… св. Георгием Победоносцом». Блок приехал в Петербург в конце февраля. В Москве в это время (а по новому стилю это уже первые дни марта) весна уже пришла, в Петербурге она только предчувствовалась, «веяла», но словно кто-то мешал ее приходу. Блок в этом стихотворении описывает битву Всадника на черном коне, заступающего путь весне, и Всадника на белом, открывающего ей дорогу.

Определенно четки и понятны образы всадников. Блок использует для противопоставления символы двух городов: «Дед» на черном коне — общепризнанный символ Петербурга — конный памятник Петру I (работы Фальконе), «Светлый муж» на белом — Георгий Победоносец — святой покровитель Москвы.

Вечно молодым, светлым, ясным воином весны и возрождения — таким увидел и воплотил Блок в своей поэзии гербовый символ Москвы.

Иконописен образ святого Георгия и у Марины Цветаевой:

Октябрьская социалистическая революция 1917 года отменила государственную эмблематику дореволюционной России. Эта акция была утверждена 12 апреля 1918 года специальным законодательным актом — Декретом «О памятниках республики», которым предписывалось, среди прочего, «подготовить… замену надписей, эмблем, названий улиц, гербов и т. п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной России». По этому Декрету вместе с двуглавым царским орлом был отменен и герб Москвы со святым Георгием Победоносцем.

В 1918–1919 годах в Белом движении была предпринята попытка сделать изображение святого Георгия государственной эмблемой России. У этой идеи было много сторонников. Были они и в советской Москве.

Год правления большевиков, отмеченный террором ЧК и усиливающимся голодом, порождал в народе недовольство новой властью. На открытые выступления решилась Русская православная церковь, возглавляемая патриархом Тихоном.

Народную боль и народные требования к новой власти тогда выразил в своем послании Совету Народных Комиссаров патриарх Тихон. Обращаясь к тем, которые называли себя «народными» комиссарами, он писал: «Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему приказу, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды. Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания? Поистине вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы». В Москве крестные ходы проходили на Красную площадь через Воскресенские ворота под укрепленным на них образом святого Георгия.

Тогда Марина Цветаева написала стихотворение, обращенное к этой иконе:

В конце 1924 года руководство Моссовета приняло постановление о создании нового — советского — герба Москвы, и 27 февраля 1925 года Президиум Моссовета утвердил новый герб Москвы по проекту архитектора Д. Н. Осипова — автора монумента Советской Конституции, установленного в 1918 году на Советской площади (так была переименована во исполнение Декрета «О памятниках республики» в 1918 году Тверская площадь) напротив Моссовета.

Вот авторское описание герба:

«Изображенный на сем листе рисунок утвержденного герба состоит из следующих элементов:

а) В центральной части в овальный щит вписана пятиконечная звезда. Это победный символ Красной Армии.

б) Обелиск на фоне звезды, являющийся первым революционным монументом РСФСР в память Октябрьской революции (поставленный перед зданием Моссовета). Это символ твердости Советской власти.

в) Серп и Молот — эмблема рабоче-крестьянского правительства.

г) Зубчатое колесо и связанные с ним ржаные колосья, изображенные по овалу щита, являются символом смычки города с деревней, где колесо с надписью „РСФСР“ определяет промышленность, а ржаные колосья — сельское хозяйство.

д) Внизу по обеим сторонам изображены эмблемы, характеризующие наиболее развитую промышленность в Московской губернии: слева наковальня — это эмблема металлообрабатывающего производства, справа челнок — текстильного производства.

е) Внизу над надписью „Московский совет Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов“, изображенной на ленте, расположена „динама“ — эмблема электрофикации.

Таким образом, в целом герб является синтезом деятельности Моссовета».

Этот герб Москвы в конце 1920 — начале 1930-х годов был изображен на печати Моссовета, печатался как марка на его изданиях, но к концу 1930-х годов совершенно вышел из употребления. Сейчас этот герб сохранился на фасаде здания Верховного суда на Поварской улице и в узоре решетки Каменного моста через Москву-реку.

В проект Осипова не был включен какой-либо символ, отражающий многовековую историю Москвы и ее исторический герб. Этим символом, естественно, должен был быть образ воина-всадника святого Георгия, но, ввиду «белогвардейского» содержания, этот образ для советской эмблемы был неприемлем.

Несмотря на государственное запрещение коммунистической властью дореволюционных «царских» эмблем, совершенно вытравить память о них было просто невозможно. Старшее поколение, в том числе и те, кто собственноручно сбивал, замазывал царских орлов на стенах зданий, уничтожал их полиграфические изображения, знали их по личным воспоминаниям, молодежь имела представление о них по дореволюционным произведениям живописи и графики, фотографиям в курсах истории, историческим кинофильмам.

С первых дней Великой Отечественной войны имя Георгия Победоносца зазвучало в открытую. Солдаты Первой мировой, которую в России всегда называли германской, достали из заветных «похоронок» бережно хранимые Георгиевские кресты, полученные на той войне. Портреты георгиевских кавалеров с георгиевскими крестами на груди печатались в газетах и журналах. Был выпущен плакат, на котором изображен советский кавалерист в позе Георгия Победоносца, поражающий копьем фашистскую свастику со змеиными головами.

К святому Георгию обращались с молитвами. День 6 мая 1945 года (Весенний Егорий) пришелся на Пасху. В Москве (да, наверное, и везде в России) это совпадение восприняли как верный знак близкой окончательной победы.

Хрущевская «оттепель» затронула все стороны жизни страны, в том числе она как бы легализовала интерес к тем областям прошлого, которые не входили в рамки официальных учебных программ. Тогда же возродился интерес к геральдике, прежде всего к наиболее доступной ее области — геральдике городской и областной. В журналах появились статьи о старых гербах. Началось любительское сочинение новых гербов для городов и поселков, возникших уже после революции, а также приспособление старых гербов к современности и переделка их на современный лад.

Понятно, почему во время «оттепели» пробудился интерес к гербам. Слово «герб» звучит волнующе и гордо. Это чувствует каждый, даже тот, кто никогда не задумывался над тем, что же это такое — герб, как и откуда он взялся и какова его роль и предназначение, но чувствует, что это прежде всего знак свободы и независимости.

Герб появился в раннем Средневековье, в X–XI веках, в эпоху крестовых походов, когда рыцари на своих щитах стали изображать условные знаки, названные геральдическими, которые обозначали принадлежность рыцаря к благородному и свободному дворянскому роду. Тогда же появляются и гербы городов, потому что кроме рыцарей свободными людьми в средневековой Европе были горожане — купцы и ремесленники, они сами управляли городом, и об этом свидетельствовал городской герб, который вышивали на городских и цеховых знаменах и изображали на печатях, скреплявших официальные бумаги.

В 1964 году в советской России повеяло свободой. Главное архитектурно-планировочное управление Мосгорисполкома объявило открытый конкурс на создание герба Москвы, что свидетельствовало о признании герба 1925 года недействительным.

«Устроители конкурса, — говорилось в его программе, — обращают внимание участников на ответственность и историческую значимость стоящей перед ними задачи — создание нового герба г. Москвы.

Сложность его проектирования заключается в необходимости получения лаконичной и вместе с тем емкой композиции, совмещающей национальные традиции древней столицы страны и одновременно отражающей первую в мире столицу социалистического государства, город-герой Москву.

В простых и лаконичных символах должны найти отражение характерные черты, присущие только городу Москве.

Композиция герба должна основываться на эмблематике, несущей в себе элементы старой традиции и элементы новых традиций первых революционных гербов Советского Союза».

На конкурс поступило 177 проектов.

Большинство из них предлагало гербы с новой, социалистической символикой: красная звезда, серп и молот, останкинская телевизионная башня, Мавзолей Ленина, горящий факел, голубь мира, восходящее солнце и другие подобные эмблемы на фоне или с элементами зубчатой кремлевской стены как «характерной черты, присущей только городу Москве».

Но при этом довольно значительное количество проектов включало в себя изображение всадника по образцу дореволюционного герба Москвы. Некоторые проекты повторяли рисунок дореволюционного герба, некоторые были стилизованными перерисовками, на некоторых всадник был облачен в русские доспехи, шлем с шишаком, на одном из них он имел облик красного конника-трубача с развернутым знаменем в руке, но ни один из этих проектов не копировал рисунка фон Эндена.

Следует сказать, что никто из проектантов не называл всадника святым Георгием или Георгием Победоносцем. Геральдисты-теоретики тех времен оспаривали тот факт, что на московском гербе изображен именно он.

Так, например, Е. Н. Сперансов в книге «Земельные гербы России» (1974) писал следующее про герб Москвы: «Наши предки видели в конном воине-ездеце символ нашего отечества, а в зловещем змее — поверженных врагов русского народа. К сожалению, эта знаменательная эмблема, ставшая позднее гербом столицы, подверглась в дальнейшем грубому искажению, а затем и переделкам. В результате воин-ездец превратился в начале XVIII столетия в мифического Георгия Победоносца. Эти изменения старинной эмблемы произошли по вине иностранцев, приглашенных на службу в русское геральдическое ведомство, не понимавших русскую национальную символику, но знавших легенду о фантастическом подвиге „святого“ Георгия, якобы освободившего царевну Аи от злого змея».

Жюри конкурса ни одному из проектов не присудило премии (в условиях их было заявлено три: 1, 2 и 3-я).

Подводя итоги, член жюри архитектор Н. М. Щепетильников отметил: «Возможным выражением многовековой истории Москвы может быть и древний всадник, олицетворяющий Победу. Наряду с этим жюри считает, что перед участниками конкурса стояла задача отыскать новые символы, могущие выразить идеи и значимость современной Москвы. Однако ни в одном из представленных проектов целостного решения всей задачи дано не было».

Однако пять работ были отмечены поощрительными премиями, и было решено продолжить дальнейшую разработку герба.

Все пять отмеченных проектов герба Москвы включали в себя изображение всадника.

В середине 1980-х годов, с началом «перестройки», пробудившей столько надежд на возвращение страны из лжи в правду, к нормальной человеческой жизни, на подъеме стремления вернуться к народным историческим корням, которое сначала вылилось в возвращение исторических названий нашим городам и улицам, вновь возник вопрос о гербе Москвы.

В преддверии очередного съезда художников СССР скульптор Игорь Васильев опубликовал в газете «Советская культура» 21 ноября 1987 года статью о проблемах монументального искусства, в которой содержался абзац о гербе Москвы.

«Кстати, Москва ныне не имеет официального герба, — отметил он. — Ее старинный герб изображал Георгия Победоносца, уничтожавшего дракона, и выражал идею исторической миссии Москвы, собирательницы русских земель и их охранительницы от многочисленных врагов, и был логически и исторически оправдан. Думается, что сегодня для столицы Советского государства, открывшего новую эру в истории человечества, подходил бы для герба образ Свободы, который и был принят после революции».

В ноябре 1988 года в Союзе художников состоялось заседание Комиссии по охране памятников истории и культуры, специально посвященное московскому гербу. На нем выступил с докладом известный художник В. Балабанов, участник конкурса 1964 года на создание московского герба.

Изложив историю вопроса, он заявил, что «Москва — столица Отечества, Москва — город-герой должна иметь свой герб» и призвал восстановить «древнейший герб Москвы с изображением Георгия Победоносца». Предложение В. Балабанова большинство членов Комиссии поддержало. Нашло оно отклик и среди художников. В газете «Московский художник» были опубликованы письма читателей, также поддерживающих идею Балабанова.

Характерно в этом отношении письмо М. Дедовой-Дзядушинской: «Меня глубоко возмущает сама постановка вопроса: создание нового герба г. Москвы. Зачем столько лет насильственно изобретать то, что существует. Разве герб Москвы — Георгий Победоносец, поражающий змея, устарел по своему смыслу или художественной форме? Идея победы добра над злом, идея защитника города, Родины — что можно ей противопоставить или хотя бы дополнить?! Вечная, всеобъемлющая идея, не нуждающаяся ни в замене, ни в обновлении. С художественной точки зрения — совершенная по своей пластике, символике и силуэту. Спросите москвича, не посвященного в искусственно созданную заботу создания нового герба г. Москвы, — какой герб у Москвы? Он ответит — Георгий Победоносец.

Мы возвращаем городам и улицам прежние названия, мы восстанавливаем опороченные имена; возвращение старого, славного герба г. Москвы — это тот же процесс…

Гербом Москвы, на мой взгляд, может являться только его старинный, овеянный историей, закрепленный в народной памяти герб — Георгий Победоносец. Я считаю безнравственным поступком участие в конкурсах на изобретение нового герба, потому что сама его идея вредна, подрывает те историко-национальные корни, которых осталось и так немного».

Обращение Комиссии по охране памятников в Моссовет по поводу герба осталось без ответа.

В газетах же продолжалась дискуссия, но не о том, нужен герб или нет (все были согласны, что он необходим), а о том, каким он должен быть. Мнения были разные, но в конце концов название итоговой статьи говорило о главном — «И все-таки Георгий».

В то же время художник Константин Константинович Иванов, депутат Моссовета, не ожидая ни официального ответа, ни заказа, на свой страх и риск работал над эскизом герба Москвы. В сентябре 1991 года он подал готовый проект герба в Правительство Москвы.

«Работая над воссозданием Герба Москвы, — писал художник тогда в „Вечерней Москве“, — мне пришлось просмотреть множество материалов, обращаться за консультацией к специалистам, которые рекомендовали мне не повторять гербы 1781 и 1883 годов, а взять за основу изображение Георгия на царских печатях и иконах. Были учтены и советы коллег-художников, а также пожелания москвичей в „Вечернюю Москву“, которая поместила проект Герба и его описание».

К. К. Иванов, отказавшись от точного копирования какого-либо из высочайше утвержденных гербов, воспользовался отдельными деталями того и другого, но, главное, учел более ранние, исходные образцы на печатях великих князей в царских гербовниках, изображения на знаменах XVIII века, восходящие к рисунку Санти, согласованному с Петром I. Художник снял с Георгия средневековые немецкие латы герба 1781 года и заменил правый поворот фигуры герба 1883 года на левый, как это принято в старинных и иконописных изображениях. Георгий, как сказано в авторском описании герба, изображен «в облачении русского воина».

В результате рисунок К. Иванова оказался наиболее близким к варианту герба петровского времени, к тому же в нем были использованы некоторые детали (обнаженная голова, положение рук Георгия) из более древних, традиционных изображений святого.

Однако этот вариант московского герба, получивший сразу широкое распространение, печатавшийся на страницах периодики (например, в газете «Куранты» — на каждой странице), не был официально утвержден. Более того, он был раскритикован специалистами, причем основной упрек художнику заключался в том, что-де «святой Георгий — человек в общем-то военный, изображен без шлема». (Хотя традиционное иконописное изображение Георгия в сюжете «Чудо о Змие» с обнаженной головой содержит важную и глубокую мысль: святого защищает не шлем, а его святость.)

Но как бы там ни было, критики-геральдисты объявили, что в таком виде герб «не имеет юридической силы».

События 3–4 октября 1993 года и роспуск Моссовета прекратили депутатскую деятельность художника К. К. Иванова.

О последующих событиях корреспондент «Вечерней Москвы» рассказывает: «Его в здание Моссовета пустили только для того, чтобы „забрать вещи“. Он взял эскизы герба Москвы и свои карандаши. Карандаши унес в мастерскую, эскизы и письмо энергичного содержания — все о том же гербе Москвы, который надо все-таки утвердить, — направил мэру Москвы».

Мэр от идеи московского герба отказываться не собирался. Для доработки проекта К. Иванова была создана «рабочая группа».

23 ноября 1993 года вышло официальное распоряжение мэра Москвы «О восстановлении исторического Герба города Москвы», которое объявило о введении городского герба как «символа города, государственности и власти» и утвердило его эскиз.

«Рабочая комиссия» вынудила художника фактически отказаться от его проекта и просто перерисовать «сочинение» фон Эндена. Кроме того, в процессе учета замечаний ему «…пришлось уйти от религиозного образа Георгия», то есть образа христианского небесного покровителя, и тем самым отказаться от высшего смысла символа.

В преамбуле официального распоряжения мэра сделан упор на «историчность» принимаемого герба и мнение специалистов.

«В целях сохранения исторической преемственности и восстановления утраченных традиций города созданной для этого рабочей группой проведена работа по воссозданию Герба города Москвы. Изучено значительное количество исторических геральдических и иконографических материалов по этой теме, проведены многочисленные консультации со специалистами, разработан ряд эскизных проектов.

После тщательного и всестороннего обсуждения Объединенный экспертный совет с участием ведущих историков-геральдистов, представителей Союза художников и Патриархии рекомендовал к использованию вариант, разработанный на основе первого официально утвержденного в 1781 году Герба города Москвы и получивший положительное заключение Российской государственной геральдической коллегии».

В «Положении о Гербе города Москвы» речь идет также об историчности: «Настоящий Герб воссоздан на основе иконографического сюжета „Чудо Георгия о Змие“ и изображения его на печатях, монетах, княжеских и царских гербах Древней Руси, а также по образцу первого официально утвержденного Герба Москвы 1781 года». Странное противоречие между заявлением об изучении исторических материалов и принятием за образец герба 1781 года, в котором не сохранено ничего от герба Древней Руси, указывает на то, что решение было принято по формальному бюрократическому признаку: по сделанному уже до них «высочайшему утверждению».

Если бы готовивший это распоряжение чиновник хотя бы ознакомился с вопросом по существу, то он вряд ли поставил бы в один ряд русские исторические материалы и абсолютно игнорирующее их «сочинение» фон Эндена, о котором можно сказать, что оно ярчайший пример забвения древних образцов и пренебрежения ими. Но поскольку в стране наступила эпоха смуты и самозванцев, то вполне закономерно, что и на гербе столицы появился не истинный герой, почитаемый москвичами, а иноземный самозванец под его именем. Как в оные времена — Лжедмитрий.

Понадобилось столетие, чтобы герб Москвы, «поправленный» фон Энденом, вернул некоторые свои исторические черты. К сожалению, еще сто лет спустя выплыл из небытия призрак старинного «фрунтового служаки», брошенного на геральдику, с его «сочинением» и зачаровал им новую московскую бюрократию, в результате чего на московском гербе место святого покровителя русской столицы — светлого всадника Георгия Победоносца занял унылый «латынский» рейтар, не имеющий ничего общего с русским национальным представлением о святом Георгии. Герб с этим рейтаром лишен символичности. У этого «Георгия» нет и не может быть «чюдных историй»…

Закон «О Гербе Москвы» предусматривает, в каких случаях и на каких официальных документах можно и нужно использовать его. Существующий герб — для нужд официальной, чиновничьей Москвы.

В народной же памяти сохраняется иной образ Георгия. Художники продолжают рисовать святого таким, каким изображали во времена Андрея Рублева. Того, настоящего Георгия, видим мы на иконе над возрожденными Воскресенскими воротами, вступая на Красную площадь. Вот к нему мы можем обратиться со словами поэта: «Сойди с ворот. Господень часовой!»…

Записано в летописи, что на Куликовом поле в битве, где решалось быть или не быть Руси, в девятом часу сражения русские ратники увидели в своих рядах слетевших им на помощь святого воина Георгия и ангелов.

Уже на нашей памяти, в Великую Отечественную войну, когда Россия вновь оказалась в смертельной опасности, в самые трудные роковые дни прозвучало имя «Георгий».

И если опять нагрянут предпоследние времена, то вновь, верим, святой Георгий будет с нами…