Легенды Ведической Руси. Сборник русских сказок

Марина Школьникова

Георгий Сидоров

Концептуал

Москва

2017

УДК 82

ББК 84

С34

Сидоров Г., Школьникова М.

Легенды Ведической Руси. Сборник русских сказок.

Книга вторая. — М.: Концептуал, 2017. — 288 с. + илл.

Много тяжёлых испытаний выпало на долю русичей.

Ворог ратный, предатель подлый, колдовство, мсти­тельность и обыкновенная людская злоба не раз угро­жали нашим предкам погибелью.

Но в самое трудное время было у них непобедимое оружие: любовь.

Преданность, помощь ближнему, самопожертвова­ние и верность своему долгу — вот то, на чём стояла и вовек стоять будет ведическая Русь.

И в самый безнадёжный час защищали высшие силы тех, кто берёг в своём сердце любовь.

В оформлении книги использованы оригинальные

иллюстрации художника Александра Алайникова.

Оформление форзацев — картина художника

Валентина Белых «Городище Иднакар. 12-14 вв.»

ISBN 978-5-906756-63-3

© Сидоров Г., Школьникова М., 2017

© Издательство «Концептуал», 2017

содержание

Волховка 5

Девушка-цветок 17

Дочь купца 31

Легенда Белого моря 43

Васюганский Богатырь 55

Легенда о Золотой Бабе 67

Последняя царица Роксолан 121

Полесун 131

Северная сибирская сказка 143

Сказка о детях Севера 151

Мирослав и Снежана 171

Сказка о небесном олене 185

Сказка о правде 191

Сказ о Тархе Годиновиче

и спасении Земли Русской 201

Сказание о царице Тамаре 221

Огненная девушка и медвежий сын 229

Ваятель Саймак и Александр Македонский 239

Юганская быль 249

Лихо одноглазое 261

Берёзовый сын 269

ВОЛХОВКА

Со слов Ксении Ивановны Воскобойниковой,

с. Кондинское, 1983 г.

Сказывают, что в стародав­ние времена в лесной глуши среди мрачных болот близ реки Конды обитали странные духи. Когда на ясном небе светила Луна, тени духов собирались в хороводы и без­молвно кружились над топями.

Люди, селившиеся на этих новых землях, их не 60- ялись, но старались обходить такие «хороводные» места стороной. А те поселенцы, кому приходилось пробираться напрямую через болота, приспособили для этого специ­альные широкие лыжи, благодаря чему никто из них в топях не сгинул.

И вот на этих болотах появилась таинственная де­вушка. Никто не знал, откуда она взялась и почему жи­вёт отдельно от людей. В народе её называли Волховкой и побаивались.

Была она очень красива: гибкий стан, голубые гла­за и две тяжелые пшеничные косы с вплетенными с них разноцветными лентами. Иногда в лесу люди слышали ее тихое пение или лёгкую поступь в шелесте листвы, но она всегда ускользала от любопытных взоров.

Порой Волховка забиралась на яр и подолгу наблю­дала, как работают люди. И тогда в руках мужиков всё кипело: ставились крепкие избы с пристройками и ам­барами, рубились бани, сколачивались добротные сараи, выкорчёвывался лес под огороды и пастбища. Женщи­ны и дети делали грядки, пололи траву и сажали репу с редькой да капусту со свеклой.

Особенно нравилось Волховке слушать народные пес­ни. Во время деревенских праздников девушка во все

глаза смотрела на танцующих и поющих парней. А ког­да на поляне водили хоровод красны девицы, она мыс­ленно кружилась вместе с ними. Людям, которым дове­лось увидеть ее в этот момент, казалось, что она плачет.

Однажды захмелевшие парни, заметившие её на яру, стали зазывать девушку к себе: дескать, чего стоишь, иди к нам, мы тебе ничего дурного не сделаем. Но та, испу­ганно вскочив, вмиг исчезла, скрывшись на своём 60- лоте. Долго потом никто её не видел.

Шло время, на месте первого поселения выросло село Кандинское, и люди зажили в нём мирно и спокойно. В одном из домов проживал парень по имени Николай: статный, ладный да складный. Работа в его руках кипе­ла, но больше всего любил он охоту. С осени и до лютых морозов уходил Николай вместе с отцом в тайгу, и всег­да возвращались они с богатой добычей. Их амбар ло- милея от мяса. А на продажу добывали они сотни белок и даже соболей чёрных стреляли, хотя и был этот зверь большой редкостью в здешних местах. Потом еле выво­зили это добро на конях по зимней дороге. И всё хоро­шо в жизни у парня складывалось, пока не полюбил он одну девушку.

Звали красавицу Руфиной. Жила она в соседнем по­сёлке Живой Ключ, что ниже по реке. Всем хороша была девушка: и лицом, и статью, и сноровкой — одним словом, душа любого гуляния или праздника. Да только главно­го Бог ей не дал. Про таких говорили в народе — ветре­ная, куда ветер дует, туда и её несёт. Нравилось девушке быть в центре внимания, и никого вокруг она не заме­чала. Друзья и родственники предупреждали Николая, что Руфина ему не пара, не будет от неё добра, но нико­го не слушал парень. Не замечал он внутренней пусто­ты девушки, видел только внешнюю красоту.

Наступила осень, послал Николай сватов к Руфине, и сыграли они свадьбу. Однако вскоре забрали парня в Тобольск на казённые работы — камень возить по зим­нику и острог строить. Собирался Николай в печали, а пе­ред отъездом попросил отца с матерью беречь его мо­лодую жену: любить, как дочь, и присматривать, чтобы никто не обидел. На том и распрощались.

В ту же осень собрался и отец Николая на охоту. Про­водили его мать с невесткой и стали вдвоём хозяйничать в ожидании своих мужей. Прошёл месяц, за ним второй. К новогодним праздникам стали возвращаться охотни­ки-промысловики. Все пришли, кроме отца Николая. Дол­го искали его по лесным дебрям, только к Крещению на­шли. Один из мужиков наткнулся на то, что сохранила тайга после пира медведя-людоеда. Собрали односель­чане останки охотника, принесли в посёлок и захорони­ли в мёрзлую землю.

Тяжёлая пора наступила для матери Николая, не до Ру­фины стало. Ушла в своё горе вдова, исхудала, потемне­ла, все слёзы проплакала, пока не закончились. А Руфина тем временем, заскучав в наполненном тишиной и пе­чалью доме, сошлась с одним мелким купчишкой. Сго­ворилась с ним и уехала из посёлка в неизвестном на­правлении, никто и не видел, как и когда.

К концу зимы, после долгой разлуки, вернулся домой из Тобольска Николай. Всё перевернулось в его в душе, когда узнал он о случившемся. Чуть было руки на себя не наложил, а после с горя захворал и слёг. Долгими тём­ными ночами он бредил: то звал отца, то Руфину и толь­ко к утру затихал и умолкал.

Наступила весна, заиграли первые капели на ве­сеннем солнце, и вместе с природой постепенно нача­ла возрождаться душа Николая, выхоженного матерью.

После ледохода он успокоился и стал работать по хозяй­ству — за заботами меньше думалось о потерях. А как закончит дела, снова нападает на него тоска-кручина: сидит часами, в стенку смотрит и молчит. Неделя про­ходит за неделей, а Николай ничего вокруг не замечает, свои думы думает.

Стала мать опасаться за сына: как бы умом не повре­дился. К кому она только не обращалась: и к попу ходи­ла, и к шаману вогульскому, и травы собирала, отпаи­вала. Ничто не помогало.

Наконец, пришла пора сенокоса. Чуть свет подымал­ся посёлок на работы. Брали свои косы мужики и шли на луга, покрытые росой. Вместе со всеми и Николай от­правился на покос. Дорога его проходила как раз мимо тех болот, на которых водили хороводы тени духов. Взгля­нул парень на луг, что рядом находился, а на нём травы душистые и сочные стоят. Никто здесь не косит — 60- ятся. Решил Николай с этого луга начать. Взялся за косу и только размахнулся, смотрит — идёт к нему из ряма¹ девушка: в русском сарафане, в белоснежной косынке, из-под которой две косы пшеничные на плечи падают. Смотрит на него своими голубыми, как небо, глазами и, кажется, насквозь видит. Удивился Николай: никогда такой красавицы не встречал. Тонкая, хрупкая, не идёт, а плывёт над росными травами. Замер парень, не в си­лах отвести от девушки взгляд. А она как ни в чём не бы­вало подошла к нему и говорит:

- Ты, я вижу, Николка, решил этот лужок выкосить? Не маленький он, к вечеру не управишься, но ты ко- и-коси, а я тебе пособлю.

Удивился парень, откуда эта красавица его знает. Оглянулся спросить, глядит — а её уже нет рядом. Взялся косить Николай, а сам думу думает: откуда эта девушка взялась и почему его знает? Проработал парень до по­лудня, пока жара не сморила. Решил отдохнуть. Попил молока, прилёг в тени, да и задремал. А как проснулся, огляделся и глазам своим не поверил — весь луг выко­шен. И по выкошенному лугу идёт к нему голубоглазая красавица и улыбается:

- Пока ты отдыхал, Николушка, я тебе пособила ма­лость.

Николай слова вымолвить не может, только удив­ляется и ничего не понимает. Стоит перед ним девуш­ка с озорным взглядом, без тени усталости, дышит лег­ко, будто и не работала вовсе. Тогда спросил её парень:

- Ты чья же такая будешь, красавица?

А она ему со смехом отвечает:

- Неужто не догадываешься, Николушка?

Снова растерялся парень, опустил глаза, а как под­нял их, девушки и след простыл, будто и не было вовсе.

Вернулся Николай домой сам не свой, как тень из угла в угол ходит. Стоит у него перед глазами образ девуш­ки, и голос ее звучит. Чувствует, что образ-то знакомый, да припомнить не может. Поведал он матери об удиви­тельной встрече. Как помогла ему красавица и что зна­ет его. Поняла мать, с кем её сын повстречался, испуга­лась за него, но ничего не сказала. Пошла она к людям за советом, чтобы уму-разуму научили. Только не смог­ли односельчане ничем помочь. Тогда стала мать про­сить сына, чтобы не ходил он больше на тот луг и забыл о девушке, что встретил там. Но Николай словно оглох. Как заворожённый, он только и ждал, когда травы вы­

сохнут и придёт пора сгребать сено. Он не мог дождать­ся новой встречи с красавицей.

Ещё в потёмках взял он грабли и отправился на за­ветный луг.

Огребает Николай сухую траву, а сам всё оглядывает­ся. Вдруг смотрит — вышла к нему красавица, да только не идёт она, а летит над землёю. Выронил парень из рук грабли — понял, что за девушка перед ним. Но не испу­гался он Волховки, а наоборот, бросился к ней. А она под­плыла к нему, склонила голову набок, вгляделась в гла­за и спросила строго:

- Ну, что, Коленька, теперь-то ты понял, кто я?

- Понял! — ответил Николай. — Но не боюсь я тебя, не злая ты вовсе, зря люди тебя сторонятся.

- Не злая, Коленька, — вздохнула голубоглазая кра­савица. — Только что теперь делать? Уж больно люб ты мне?!

- И ты мне люба! Очень люба! — выдохнул Николай, потом взял её за руки и, глядя в глаза, продолжил:

- Если людей не боишься, пойдём со мной в посёлок, там жить будем, никому тебя в обиду не дам!

- Это не я людей боюсь, — сказала девушка, — а они меня. Волховкой зовут. Я за тобой, Коленька, хоть куда пойду, мне ничего не страшно. Только слово дай, что ты и после смерти моим будешь, не покинешь и не оста­вишь меня.

Без сомнений дал ей своё слово Николай. В тот же день они пришли вместе в посёлок, он ввёл её в роди­тельский дом и представил матери. Звали девушку Светозарой. Поначалу многие в Красном Яру боялись её, в том числе и мать, но со временем привыкли и сдру­жились с ней.

Прошли годы. Счастливо жила их семья. Но когда умерла мать Николая, стали люди в деревне замечать, что девушка, некогда приведённая с болот, не стареет. Прекрасный облик её не меняется, в то время как Ни­колай уже совсем седой. По посёлку потянулись слухи, и люди начали сторониться их.

Тогда Светозара сказала Николаю:

- Муж мой, уйдём в тайгу, там нет людей, нет сплетен. Оставим этот дом, теперь нас здесь уже ничто не дер­жит. Мы будет жить в лесах. Я одарю тебя бессмертием и радостью вечной жизни.

Николай согласился, и в одну из ночей они исчезли.

С тех пор много воды утекло, и хотя в поселке уже никто не помнит о Николае и Светозаре, о них расска­зывают те, кому довелось повстречать в лесу эту стран­ную пару: охотники, сбившиеся с тропы, заплутавшие в тайге и спасенные от голодной смерти и прочих опас­ностей люди. Вечно молодые Николай и Светозара не­изменно приходят на помощь к тем, кто больше всего в ней нуждается.

ДЕВУШКА

цветок

Давным-давно, шесть с по­ловиной тысяч лет тому назад, обширные земли Руси про­стирались от берегов Дуная до побережья Тихого о кеа- на, в том числе по берегам реки Я рун (Янцзы), на всей территории современной Маньчжурии, Монголии и Ляо­дунского полуострова. В этих местах был благодатный мягкий климат, леса росли только в поймах рек, и было достаточно места для земледелия и скотоводства.

Но со временем климат стал меняться, плодородные земли покрылись дремучими зарослями, и это вынудило племена русов уйти с насиженных мест вслед за отсту- пающей степью, на запад, к великому пресному Харийскому морю, которое ныне зовётся Байкалом. И только на Орланде (Ляодунском полуострове), на берегу тепло­го моря осталось три племени.

Это были голубоглазые, белокожие и русоволосые люди. Ди или динлинами называл их плосколицый жел­токожий народ, племена которого населяли отдалённый юг. Русы Орланда жили дружно, совместно возводили свои поселения и крепости, чтобы сообща отражать на­беги желтолицых. Со временем их территория превра­тилась в цветущее княжество с великолепными дворца­ми, храмами и изваяниями богов.

Со злобой и завистью взирали на процветающую землю Орланда племена желтолицых. Они заимствова­ли у русов приемы земледелия и секреты обработки ме­талла, но в глубине души ненавидели своих светлоглазых учителей. «Белые ди очень богаты, — считали желтоли-

цые, — у них много серебра, золота и драгоценных кам­ней. Эти богатства должны принадлежать нам». Одному из вождей удалось объединить несколько племен и дви­нуть их на завоевание русского княжества.

Наступили тяжёлые времена для белого народа. Вол­на за волной накатывались орды плосколицых на княже­ство голубоглазых ди, лишая их возможности жить мирно. Русы давали отпор наступавшим с юга ордам, защищая землю предков. Им удалось отбросить желтолицых да­леко на юг и установить с ними постоянные границы.

Но спокойное время длилось недолго, всего несколь­ко десятилетий. На этот раз плосколицые, собрав все силы своих племён воедино, бесчисленной ордой рину­лись на союз голубоглазых ди. Это была война на унич­тожение.

Кровопролитная борьба длилась не один десяток лет, но силы были неравны, и от княжества ди почти ничего не осталось. Наконец, желтолицая орда добралась до по­следнего оплота динлинов — их столицы. После длитель­ной осады врагам удалось взять крепость штурмом, пе­ребив всех ее защитников, а затем и мирных жителей. Прекрасный город был превращён в руины, а на улицах лежали горы трупов.

Ворвавшись в город, завоеватели ринулись по всем уцелевшим и разрушенным домам, дворцам, храмам в поисках богатств. Но единственное, что им удалось найти, это множество каменных и деревянных изваяний.

«Для чего это? — Не понимали плосколицые. — И по­чему белые люди так ими дорожили? Видимо, в них спря­таны сокровища!» Все статуи были разбиты и искроше­ны на куски, но внутри ничего не было обнаружено.

Невдомёк было желтолицым дикарям, что русоволо­сые ди, довольствуясь в жизни лишь необходимым,

под­линное своё сокровище сохраняли в своих умах и душах, передавая из поколения в поколение. Устои нравствен­ного бытия и знание законов мироздания почитали они превыше всех материальных ценностей.

Так и ушли жёлтые орды ни с чем с этой земли, оста­вив после себя лишь руины городов да бросив останки жителей на растерзание волкам и шакалам.

Но один из защитников города всё же выжил. Слу­чилось так, что во время штурма крепости его завалило камнями, и он потерял сознание, а когда очнулся, всё уже было кончено. Перед его глазами предстал разрушенный город. Спасшийся шёл по залитым кровью улицам, на­тыкаясь на тела растерзанных и убитых соплеменников. Он узнавал среди них своих друзей и знакомых, тех, кого знал и любил. А когда он добрался до своего разрушенно­го дома и нашёл в нём тела своей жены и детей, то понял, что его любимая, чтобы не достаться врагам, убила себя сама. Белый свет померк в его глазах, и в ту минуту про­клял воин свою судьбу за то, что остался жив один-оди­нёшенек на белом свете. Так и стоял он под промозглым осенним дождём и ветром, который дул с моря, и ни од­ной живой души не было вокруг него.

В течение несколько недель одинокий человек бро­дил по мёртвому городу, собирая останки своих сопле­менников и стаскивая в одно место. Порой ему прихо­дилось отбивать их у шакалов и волков. А когда работа была закончена, согласно обычаю своего народа, он ело- жил над погибшими огромный костёр из сушняка, со­бранного в лесу, и на восходе солнца, поджёг его. Место кострища он засыпал землёй и огородил камнями. Так посреди города, рядом с его центральной площадью, воз­ник курган — общая могила всем погибшим.

Шло время, с севера подули холодные ветра и принес­ли снежные тучи — зима вступила в свои права. Мёрт­вый город, словно белым саваном, укрылся снегом. Те­перь днём над ним летали только вороны, а по ночам между развалинами рыскали волки и шакалы.

Одинокий человек бродил по заснеженным улицам в ожидании смерти, не понимая, почему боги не забрали его вместе со всеми. И всюду за ним следовал седой волк на слабых трясущихся лапах. «Скоро я тоже отправлюсь к своим предкам, — думал светлоглазый воин, — а мой труп достанется старому волку». Ему казалось, что зверь только и ждёт той минуты, когда, обессилев, он упадёт на снег. Время от времени оборачиваясь и встречаясь с волком взглядом, глядя в его выцветшие голодные гла­за, он говорил:

- Подожди немного, старина, мне осталось недолго, и ты вдоволь наешься моего мяса.

Воину было даже жаль старого волка, он будто чув­ствовал страдания и боль зверя. Его серые собратья всё ещё опасались человека, потому что знали, что он воо­ружён и ещё достаточно силен, и только этот измождён­ный волк без страха подходил близко.

Вскоре воин привык к старику и из сострадания стал подкармливать его, делясь той скудной пищей, которую ему удавалось добыть. По вечерам, когда они вместе си­дели у костра, человек бросал волку кости и кусочки под­жаренного на костре мяса, а тот лежал рядом, не боясь пламени, и смотрел на него своими бесцветными глаза­ми. Иногда, разговаривая со зверем, человек спрашивал:

- Почему так получилось, почему мы одиноки? Я — по­следний из рода, все мои соплеменники погибли. Ты тоже один доживаешь свой век, старый и никому не нужный. Я здесь в ожидании своей смерти. Ты ходишь за мной

по пятам, ожидая того же. Но пока я жив, я буду делить­ся с тобой тем, что мне удастся добыть. А уж когда умру, тебе достанется моё тело. Можешь съесть его. Это един­ственное, что я могу тебе предложить, старина.

Дни становились всё короче, а ночи длиннее. Город совсем утонул в снегах и стало очень трудно передвигать­ся и добывать пишу. Незаметно для самого себя воин пе­рестал жить в ожидании смерти, продолжая инстинктив­но бороться за свою жизнь, потому что теперь ему нужно было заботиться ещё и о своём товарище по несчастью — одиноком и беспомощном сером волке.

Так уж случилось, что человек и волк теперь не могли жить друг без друга. Когда мужчина уходил, зверь оста­вался ждать его у входа в жилище, которое удалось кое- как соорудить на развалинах, или плёлся следом за ним по пустынному городу. В глазах животного уже не было пустоты и обреченности, в них появилось осмысленное выражение. Теперь он жил привязанностью к человеку, да и русый воин, привыкнув к компании волка, скучал и беспокоился, если тот куда-то исчезал.

Однажды, возвращаясь в свою убогую хижину по цен­тральной площади города, человек заметил что-то зе­лёное на снегу. Подойдя ближе, он увидел, что из-под камней пробился маленький росток и тянется к свету, отчаянно колыхаясь на холодном ветру. Воин наклонил­ся к нему и сказал:

- Что ты делаешь? Зачем пробиваешься к солнцу в та­кую стужу? Какая сила заставила тебя здесь вырасти, да ещё и зимой, в грудень²?! До сих пор я заботился толь­ко о моём друге, старом седом волке, а теперь придётся

ухаживать ещё и за тобой. Ведь без меня ты погибнешь на этом холоде.

Опустившись на колени, воин огородил зеленый сте­белёк снежными стенками, укрыл сверху куском древес­ной коры и вернулся в своё жилище.

Наутро, вспомнив о находке, человек уже не надеял­ся увидеть росток живым. Но каково же было его удивле­ние, когда придя на площадь и откинув кору, он увидел, что растение продолжает тянуться к солнцу вопреки за­конам природы. Внимательно рассмотрев росток, воин поразился. Перед ним была роза, прекрасная живая роза, которая никак не могла здесь появиться, тем более по­среди зимы.

Человек стал навещать розу каждый день и заботить­ся о ней. Он сделал для неё надёжное укрытие из снега, оставив маленькое окошечко. С первыми лучами солн­ца он приходил и открывал его, чтобы цветок мог на­сладиться светом, а на ночь снова закрывал его и уку­тывал сверху. Человек разговаривал с цветком каждый день. Ворчал, что тратит на него время, необходимое для охоты, но в глубине души радовался каждому но­вому листку, который появлялся на стебельке. Старый волк спокойно сидел рядом и, казалось, безучастно на­блюдал за происходящим.

И вот наступил канун великого праздника зимне­го Солнцеворота, или Коляды. В эти дни стояла особая стужа, солнце почти не показывалось, а человек, придя к своей розе, которая уже превратилась в небольшой ку­стик, обнаружил бутон и понял, что она решила цвести. Это привело его в отчаяние.

- Ты сошла с ума! Зачем? Зачем ты решила цвести в такой лютый мороз? А этот ледяной ветер — он убьёт

тебя! Твой цветок не проживет и нескольких часов! Ну что мне с тобой делать, как спасти?

Он побежал в своё жилище, схватил звериную шкуру на которой спал, вернулся к цветку и укутал его на ночь.

Утром, подойдя к растению, воин увидел, что бутон вот-вот раскроется. Чтобы спасти его от холода, он, встав на колени и взяв бутон в ладони, стал согревать его сво­им дыханием и приговаривать:

- Навязался ты мне! Да ещё и сегодня, в день Коля­ды, ты вдруг решил зацвести! Что ж, наверное, так угод­но богам. Наверное, они послали тебя скрасить моё оди­ночество, а вместо этого заставили страдать, чтобы ты смог распуститься и увидеть солнце. Что ж, пусть будет так, я сделаю всё, чтобы ты его увидел!

Так провёл голубоглазый воин день великого празд­ника Солнцеворота. Целый день, согревая цветок своим дыханием, он ничего не ел и не пил. Старый волк неиз­менно находился рядом. Падал снег, в спину дул про­низывающий ледяной ветер, а бутон, согретый его ды­ханием, тянулся к солнцу, которое пыталось пробиться сквозь тяжёлые свинцовые тучи.

И в тот момент, когда бутон начал раскрываться, небо окончательно затянули тучи и стало темно. Послышался вой волков, и на город снова обрушился снегопад. Воин обернулся и взглянул на своего голодного седого друга, но тот по-прежнему спокойно сидел рядом и наблюдал. Несмотря на то, что он был стар, другие волки почему-то не решались приближаться, и поэтому человек не боял­ся нападения сзади.

Вскоре снег совсем завалил стоящего на коленях че­ловека, он перестал чувствовать холод и не заметил, как уснул.

Очнулся он от того, что кто-то ласково гладил его по голове. Ничего не понимая, он поднял голову и уви­дел на фоне неба стройное тело обнажённой красавицы, а руки его вместо розы обнимали прекрасные ноги де­вушки. Она стояла босиком на снегу и дрожала от холо­да, не решаясь потревожить его сон.

- Кто ты? — вскочил на ноги воин. — Откуда ты взя­лась?!

- Я — твоя роза, — ответила девушка. — Ты согрел меня своим дыханием, и бог Коляда в честь своего вели­кого праздника Солнцестояния наградил тебя, обратив меня в человека. Я появилась благодаря тебе.

Русоволосый воин укрыл девушку своим плащом и на руках отнес в своё жилище. Подходя к дому, он оглянулся и понял, что его верный друг, старый волк, куда-то исчез, а где-то вдалеке послышался протяжный волчий вой.

Войдя в дом, человек сразу развёл огонь в очаге, что­бы девушка могла поскорее согреться.

- Как зовут тебя? — спросил он.

- Зови меня Розой, — ответила она. — Я ведь роди­лась из цветка.

- Зачем ты появилась здесь? Ведь я ждал в гости только смерть.

- Я послана для того, чтобы ты остался жить на этой земле ради своего народа. Великая богиня Лада велела мне всегда быть рядом с тобой, чтобы стать твоей бере­гиней.

Едва девушка произнесла эти слова, как у порога хи­жины послышалось злобное рычание голодных волков. Прикрепив у пояса меч, захватив лук и колчан со стре­лами, воин вышел из хижины.

Волки стали окружать его со всех сторон. Человек натянул тетиву и пустил стрелу в первого волка, потом во второго, третьего. Стрелы беспрерывно летели одна за другой, Несколько смертельно раненых зверей уже ка­тались на снегу, обагрив его своей кровью, другие, нат­кнувшись на стрелы, опрокидывались прямо в воздухе, а некоторых смерть настигала перед самым прыжком. Но это не останавливало обезумевших от голода хищни­ков: на смену павшим тут же появлялись новые полчи­ща серых.

Когда у воина закончились стрелы, он выхватил их ножен меч и, прижавшись спиной к двери хижины, про­должал рассекать волчью плоть, рубя головы и вспары­вая животы. Самая длинная в году ночь, казалось, бу­дет вечной. Руки дрожали от усталости и напряжения, перед глазами плыли алые, как кровь, круги. Сил почти не осталось, и человека стала окутывать тьма.

И в этот момент, в разгар зимы, вопреки всем зако­нам природы внезапно раздались раскаты грома. Вздрог­нула земля и всё вокруг осветилось тысячами молний. Взвыв от ужаса, серая стая кинулась врассыпную. Вдруг молния вонзилась в землю у самого входа в жилище, и пе­ред русым воином во всём своём величии предстал Пе­рун. Не веря своим глазам, воин поклонился богу и при­гласил его в дом

- Всё это время я был рядом в образе старого волка, — сказал Перун. — Я наблюдал за тобой. Ты доказал, что за­служил любовь! Даже когда, казалось, всё было потеря­но, ты сумел сохранить человеческую душу! Ты проявил сострадание, пожалев своего врага — старого голодного волка. Ты подарил жизнь беззащитному цветку, согрев его в мороз своим дыханием. Пройдя через многие ис­пытания, ты не очерствел и сохранил в сердце любовь

к прекрасному и душевную щедрость. Ты отдавал всего себя без остатка всем, кто в тебе нуждался.

- Эта девушка появилась здесь не случайно. Она, дочь Лады, увидев твоё одиночество и духовную красоту, бу­дучи цветком, полюбила тебя всей душой и упросила мать обратить её человеком, чтобы стать тебе подругой и берегиней до конца твоих дней. А теперь вам пора вернуться к своему народу. Старый волк отнесет вас на своей спине.

Сказав это, Перун взмахом руки облачил девушку и воина в теплые одежды и сам обратился огромным волком.

Воин посадил красавицу на спину волка, поклонил­ся родной земле и кургану, под которым остался лежать прах погибших, и сел позади девушки.

Со скоростью мысли пронёсся волк-Перун над про­сторами Дальнего Востока и Сибири и примчал эту пару к берегам озера Байкал. Туда, куда переселилась с восто­ка часть их народа. И вот там, на берегах великого прес­ного моря, дочь Лады и чудом уцелевший голубоглазый русый воин стали родоначальниками великого народа Сибирской Руси.

Их потомки создали на берегах Селенги и Байкала своё государство. Позже оно стало называться Великой империей Тимчака-Чингисхана.

дочь

КУПЦА

В одном из княжеств Киев­ской Руси проживал купец по имени Ростислав. Было у него два сына и дочь Милана. Купец честно торговал: сам привозил товары, сам следил за всем, а сыновья ему помогали. Вёл он торговлю с городом Сурожем, что в Тавриде (в Крыму). И дела его шли хорошо, пока од­нажды не захватили сей торговый город фряги³. Стали они предлагать свои заморские товары и выживать рус­ских купцов. И ничего нельзя было поделать.

Вот как-то раз поехал Ростислав за новым товаром в Сурож, да так и не вернулся. Через некоторое время дошла до его семьи весть о том, что держат фряги куп­ца в глубоком подземелье и требуют за него выкуп. Не­долго думая, собрал старший сын необходимую сумму и поехал выручать отца. Время идёт, а вестей от стар­шего сына всё нет. Пропал он следом на отцом.

Наконец, от торговых людей, вернувшихся из Сурожа, узнали брат с сестрой, что не смог выкупить старший сын своего отца, и теперь сидят они в подземелье вдвоём. И снова требуют фряги выкуп, но теперь уже за двоих.

Решил тогда младший купеческий сын, что пора и ему собираться в дорогу. Стала отговаривать его сестра.

«Деньгами тут не поможешь, — убеждала она брата, — только сам пропадёшь». Но не послушался её брат, отпра­вился в Сурож и тоже угодил прямо в ловушку. Деньги у него отобрали, а самого парня бросили в подземелье.

Идёт время, все сроки прошли, а вестей от близких всё нет. Поняла Милана, что пришёл её черёд собирать­ся в дорогу, выручать отца с братьями. Сняла она доро­гие наряды и украшения, спрятала косу девичью, обла­чилась в нищенское одеяние, взяла посох и отправилась к городу Сурожу. Идёт девица по полям и лесам, а сама думу думает, как пленников выручать.

Вдруг видит на тропинке лежит змейка и слёзы льёт. Подошла к ней Милана и спрашивает:

- Что ж ты плачешь? Зачем слёзы льёшь? Аль оби­дел кто?

- Как же мне не плакать, — прошептала змейка че­ловеческим голосом. — Потеряла я своих деток. Отпра­вилась я на охоту, а в это время поднялся ураганный ве­тер и начался такой ливень, что от моего гнезда ничего не осталось. А деток моих унесло неведомо куда. Сколь­ко я их в лесу ни искала, так и не нашла.

- Не там ты искала своих змеёнышей, — поразмыс­лив, говорит ей девица. После сильного дождя потоки воды несутся к реке. Идём туда.

Вышла на берег девушка и обнаружила детей змеи. Они лежали голодные, прижавшись друг к другу, и пла­кали, зовя маму. Обрадовалась змейка, подползла к Ми­лане и говорит:

- Благодарю тебя за помощь, девица! За это я пода­рю тебе волшебное колечко. Как только наденешь его на палец, станешь невидимой.

Поклонилась Милана змейке и поспешила дальше. Идёт она по дороге и вдруг видит, что впереди горит лес. А над лесом низко кружит сокол. Подбежала она ближе, смотрит — на верхушке высокой сосны соколиное гнез­до, а в нём три птенца. Всё ближе подбирается огонь к сосне, и птенцы уже начинают задыхаться от дыма.

Залезла девушка по веткам к соколятам и, завернув их в платок, вынесла в безопасное место.

Прилетела птица-сокол к Милане, села рядом и зато- ворила по-человечьи:

- За спасение моих соколят я подарю тебе волшеб­ное перо. Лишь взмахнёшь ты им, сразу превратишься в сокола.

Поблагодарила девушка за подарок и продолжила свой путь.

С каждым днём приближалась Милана к Сурожу. И вот, выйдя на опушку леса, повстречала медведицу, которая сидела и горько плакала. Подошла к ней девуш­ка, поклонилась и спросила:

- Кто обидел тебя, лесная хозяйка?

Зарычала медведица:

- Какая я хозяйка леса?! Поставили охотники в этой дубраве хитрую ловушку, и попали в неё мои детки. Как же мне вызволить их из беды, если даже моих сил не хватает, чтобы сломать прутья решетки.

Пожалела девушка медведицу:

- Покажи мне эту хитрую ловушку. Может; я смогу помочь тебе.

Привела медведица девушку к тому месту, где сидели, отчаянно стараясь перегрызть стальные прутья, два её медвежонка. Но сколько они ни бились, коварная клет­ка не поддавалась.

Милана внимательно осмотрела ловушку, нашла хи­трый замок и сумела открыть его. Счастливые медвежа­та с рёвом кинулись к матери, а медведица произнесла:

- За твоё доброе сердце подарю я тебе берестяной туесок с мёдом. Мёд этот не простой. Стоит положить его в рот, как ты тут же почувствуешь в себе силу мед­вежью.

С благодарностью приняла девушка дар медведицы и отправилась вызволять отца и братьев.

Наконец, добралась она до города Сурожа. В своей нищенской робе, закрывая лицо тёмным платком, Ми- дана свободно бродила по улицам, не привлекая вни­мания, и видела, как разбойники-фряги грабят русское населения, а тех, кто сопротивляется или проявляет не­довольство, бросают в тёмные подземелья.

Незаметно надела девушка на палец колечко, пода­ренное змейкой, и, став невидимой, спустилась в под- земелъе вслед за фряжскими стражниками. В этом тем­ном и сыром подвале без надежды на спасение томилось много русских людей. Среди них увидела Милана сво­его отца и братьев. Подойдя ближе, она сняла колечко с пальца и предстала перед ними.

- Что ты тут делаешь и как сюда попала? — удивились братья и отец. Рассказала девушка, как ей удалось про­никнуть в подземелье, и сказала, что пришла спасти их.

- Как же ты это сделаешь? — спросил отец.

- Я. могу обратиться в сокола, полететь в стольный град Киев и рассказать великому князу о бесчинствах фрягов, — сказала Милана.

Удивились отец и братья, но девушка попросила ни о чём её не расспрашивать и не беспокоиться за неё.

Благословил её отец, и дождавшись, когда охранни­ки снова откроют дверь, девушка на глазах у всех обра­тилась соколом и выпорхнула из подземелья.

Прилетел сокол в Киев, к княжескому терему, вле­тел в открытое окно и снова обратился девицей. Вошла она в горницу, где сидел князь Славен со своими при­ближенными, поклонилась в пояс и поведала о том, кто она и что творится в Суроже, как разбойники-фряги гра­бят и тиранят русских людей.

Нахмурился князь. Не по нраву пришлись ему сме­лые и дерзкие слова непрошеной гостьи.

- Сурожский воевода шлёт мне депеши, будто в го­роде всё тихо и спокойно, что фряги ведут честный торг с русскими людьми. Почему я должен тебе верить?

- Продался фрягам твой воевода! — выпалила разго­рячённая девушка. — Подкупом сманили они его на свою сторону. И теперь не защита он русским людям, а пер­вейший враг.

Разгневался князь на Милану за такие дерзкие речи и велел запереть её в темнице. Никто не посмел ему пе­речить, и только княжеский сын Избор поверил этой сме­лой девушке, которая прямо смотрела грозному князю в глаза. Но ничего не сказал отцу.

Попав в темницу, Милана вспомнила о подарке мед­ведицы. Достала она берестяной туесок с волшебным мё­дом, съела немного и почувствовала в себе силу мо1учей хозяйки леса. Одним ударом вышибла она дверь темни­цы и снова предстала пред князем.

- Кто посмел вызволить эту дерзкую девицу без мое­го приказа?! — рассердился князь.

- Не гневайся, великий князь! Позволь слово молвить, — сказала Милана. — Не наказывай своих слуг, не вино­ваты они. Хочу признаться тебе, что помогают мне боги и силы природы.

И поведала девушка о том, что приключилось с ней по пути в Сурож и как пригодились ей чудесные дары. А чтобы князь окончательно ей поверил, надела Милана колечко на палец и сделалась невидимой, а потом оберну­лась соколом. Силу медвежью применять ей уже не при­шлось — князь Славен и без того уже верил ей.

Созвал он свою славную дружину и двинулся на го­род Сурож. А впереди летела дочь купца, обернувшись соколом.

Как только прослышали фряги о том, что идёт на них русский князь с дружиною, бросились грузить награблен­ные богатства на свои корабли и отчалили в Геную, а на­встречу княжеской дружине выслали отряд тевтонских рыцарей-наемников. Но недолго длилась битва под сте­нами Сурожа. В пух и прах разбили русские витязи не­поворотливых рыцарей в тяжелых доспехах.

Войдя в разорённый и разграбленный город, князь подивился тому, что из всех жителей навстречу ему вы­шло только несколько убогих стариков да женщин с ма­лыми детьми.

- Где же ваши сыновья? Где все люди русские? — спросил он.

- Люди русские, князь-батюшка, кои не были уби­ты коварными фрягами, в темницах томятся, — отве­чали старики.

Велел князь открыть двери всех темниц и освободить пленников. Радостные возгласы и ликование разноси­лись по всему городу. Только князь Славен с сыном Из- бором были мрачнее тучи. Не нашли они воеводу-преда­теля ни среди живых, ни среди мёртвых. Заметила это Милана и сказала:

- Не печалься, великий князь. Знаю я, где найти во­еводу. Плывёт он сейчас на фряжском корабле в город Геную. Дозволь мне наказать его и отомстить за гибель русских людей и мучения моих близких.

Обернулась купеческая дочь соколом и полетела вслед за фрягами. Вскоре отыскала она зорким взглядом ко­рабль, на котором плыл воевода. Довольный собой, тот

сидел на палубе и пересчитывал золотые монеты в сво­ём сундуке.

Приземлился сокол на борт корабля, обернулся де­вицей, а девица на глазах у изумлённых фрягов съела из туеска немного мёда, подошла к воеводе, легко под­няла его одной рукой за шиворот, другой — обмотала его шею верёвкой, прикрепила к другому концу верёв­ки сундук в золотом и бросила за борт, в открытое море. Сама обернулась птицей-соколом и улетела в город Сурож.

Там разыскала она своего отца и братьев, чтобы вер­нуться домой, надела подобающие купеческому званию одежды и вместе со своими родными пришла попро­щаться с князем Славеном и его сыном. Тут княжеский сын и попросил купца отдать ему в жёны свою дочь. Ку­пец согласился и князь благословил молодых. На весёлой свадьбе Избора и Миланы гулял весь Сурож. И до сих пор пересказывают его жители легенду о купеческой доче­ри, спасшей их город.

легенда

Белого моря

Много лет назад по водным путям Руси-матушки ходили легендарные путешествен­ники. Были среди них и ушкуйники из Словенска, на ме­сте которого позже возник Новгород Великий. Они пла­вали по морям и океанам и знали пути даже по далёкому Студёному морю, которое сейчас называется Белым.

Однажды отправились ушкуйники Словенска на своих кораблях к водам великой Оби, где их ждали сородичи в крепости у устья Полуя. Пройдя древний канал и во­йдя в Студёное море, люди подошли к полуострову Ка­нин, где и решили передохнуть.

В те времена стоял на этом полуострове северный русский город, обнесённый деревянной крепостной сте­ной. Рядом с городом был дремучий лес, в котором в изо­билии водились медведи, волки, лоси и северные олени. Назывался этот город Колгар, что означало «земля Коля­ды», солнечного бога. В Колгаре было своё войско и флот, стоящий в защищённой бухте. Его корабли бороздили Студёное море, посещали норвежцев и даже достигали берегов далёких бриттов⁴ и ирландцев.

Жители города радостно встретили путешественников, ведь не каждый корабль мог преодолеть суровые холодные воды Студёного моря. В честь прибывших они устроили праздник. На берегу поставили столы, меж которыми го­рели костры. Нарядные девушки водили хороводы, со сме­хом увлекая в них гостей. Все радовались и веселились.

Только один парень не хотел участвовать в общем ве­селье. На душе у него была грусть и печаль. Перед отплы­тием из Словенска он послал сватов к любимой девушке, но те вернулись ни с чем. Оказалось, что к красавице по­сватался богатый купец, и она ответила согласием. Узнав об этом, Арий (так звали парня) затосковал и решил как можно дальше уехать из родных мест, где его уже никто не ждал. Ему казалось, что суровые испытания в Студё­ном море помогут залечить сердечные раны.

Стоя в стороне, Арий наблюдал за праздничным ве­сельем. Местные красавицы несколько раз звали его при­соединиться к их пляскам и играм, но он всё время на­ходил причину для отказа. Вдруг какая-то незнакомка решительно взяла его за руку и, не спрашивая, повела за собой. От смелости девушки Арий растерялся и не со­противлялся. Но кружить в хороводе ему не хотелось, и вскоре он, отпустив руку красавицы, вышел из празд­ничного круга.

Заметив это, Беляна (так звали девушку) пошла за ним. Обернувшись, Арий встретился в ней взглядом и, загля­нув в её бездонные серые глаза, утонул в них.

- Отчего ты такой грустный? — спросила девушка.

Оттаял парень под её сочувствующим взглядом и по­ведал красавице о своей беде. Беляна решительно вы­звалась проводить его до пристани, где причалил ко­рабль из Словенска, а по дороге Арий рассказал ей всё без утайки.

- Не печалься, — вздохнула девушка, — видно, так было предназначено судьбой. Ведь не знаешь, где най­дешь, где потеряешь. Не случись этой потери — мы бы не встретились с тобой. Тронул ты мое сердце, и теперь я буду твоей берегиней.

Обнял её Арий и ответил:

- Я ведь уезжаю не на один год. И взять тебя с со­бой не могу. Труден и опасен мой путь. Как знать, вер­нусь ли я из этого похода?

Лучезарная улыбка озарила лицо красавицы, и, гля­дя в его глаза, она твёрдо сказала:

- Я буду ждать тебя, сколько потребуется. И никогда не забуду. Видишь вон ту яркую звёздочку? Пока она го­рит на небе, я всегда буду с тобой. В самый трудный мо­мент обратись к ней, и я услышу. Сила моей любви при­дёт к тебе на помощь.

На прощанье Арий обнял и поцеловал девушку, и она ушла, не оборачиваясь.

Наутро ушкуйники запаслись провизией и отпра­вились на восток. Обогнув полуостров, они причалили в устье Печоры, чтобы отдохнуть и набрать пресной воды. Под утро на их корабль напали зырянские разбойники, незаметно подплывшие на лодках. Завязался бой. Много словен полегло от вражьих стрел, еще больше было ране­ных. Лишь Арий, бившийся с топором в руках в самой гуще нападавших, остался невредим. Ни одна стрела его не коснулась, ни одно лезвие не задело.

Кое-как отбившись от зырян, русы вышли в откры­тое море и снова двинулись на восток. По дороге пере­вязали всех раненых, а на одном из островов похоро­нили павших. Загрустили ушкуйники: мало их осталось, а путь неблизок, но назад никак нельзя. Они должны привезти на зиму провизию на остров, что стоит в устье великой Оби.

Плывут они по северным морям, и чем дальше на се­вер, тем прозрачнее становится вода. Временами кажет­ся, будто море дышит: то втянет в себя судно, то отпустит. Много диковинных зверей видели путешественники: то касатки мелькнут вдалеке, то киты, то покажутся лю-

бопытные тюлени. Приближаясь к каменистым берегам, наблюдали ушкуйники пасущихся северных оленей, па­рящих морских чаек, косяки гусей и уток вдалеке. Людям казалось, что они попали в иной мир, где царит красо­та и покой. Но этот покой был обманчив. Вдруг подни­мался ветер, и начиналась буря. Не раз приходилось ис­кать словенам тихие бухты, чтобы переждать непогоду, потому что корабль могло отнести к каменным берегам, где бы он неминуемо разбился в щепки. Только каким-то чудом им до сих пор удавалось остаться в живых.

Наконец, добрались ушкуйники до Белого остро­ва. В то далёкое время на нём стоял священный храм Даждьбога — бога Солнца. Решили русы посетить жре­цов, но, подойдя к песчаному берегу, издали увидели, что храм осаждён пришедшей с Оби воинственной югрой. Защитники из последних сил держали оборону, но на­падавших было слишком много. Тогда взялись словене за оружие и двинулись на помощь осаждённым. С новой силой разгорелась битва. Бьют югру русы топорами и ме­чами, отбивают щитами их стрелы и копья. И вот уже □т яростного напора словен разбежалась югра кто куда.

Зашли в храм победители, с великой радостью ветре- тили их жрецы. Помогли перевязать раненых и похоро­нить тех, кто погиб в этом неравном бою. Лишь Арий остался невредим, без единой царапины!

После тризны увидели жрецы, что совсем мало оста­лось ушкуйников и что почти все они ранены. Стали уго­варивать словен перезимовать у них до весны и подле­читься, но не могли русы задерживаться в пути, ведь их ж дали в крепости. Залечили жрецы раны воинам и дали им в дорогу отвар из бодрящих трав для поддержания сил. Навсегда распрощались русы с храмом Даждьбога, будто знали, что больше сюда не вернутся.

Труден был путь через Обскую губу. Сильный ветер то и дело грозил перевернуть корабль, волны набегали одна за другой, и измученные израненные ушкуйники сопротивлялись волнам, уже не надеясь выжить. Нако­нец, прибыли они к соплеменникам в крепость. Хорошо встретил их воевода, разместил по домам. Вскоре на­ступила суровая зима. Задули холодные ветры, посере­ла Обь, а небо налилось свинцовыми тучами. По ночам заиграло северное сияние своими переливами, и в глубо­кой тишине будто загудели басовые струны. Музыка неба опустилась на землю. Кто её слышал, никогда не забудет.

Прошёл месяц, полярная ночь царила на северных землях. И вот однажды в пургу, когда порывы ветра сби­вали людей с ног, на обскую крепость внезапно напали примчавшиеся на своих оленьих упряжках из глубины тундры самоеды. Закипела в стенах крепости яростная и беспощадная битва. В этой неравной схватке муже­ственно сражались защитники. Вражеские стрелы ле­тели в них дождём. На раненых самоеды накидывали сети и добивали камнями. Арий оказался в гуще сра­жения. Упёршись спиной в стену, он дрался с десятком самоедов. В него так же, как и в других, летели стрелы, но ни одна не попала. Его пытались поражать копьями, но все они застревали рядом, в стене. Наконец, захват­чики перебили всех воинов крепости. Израненный вое­вода бился до последнего вздоха. Затем самоеды сожг­ли крепость, а последнего невредимого защитника, Ария, свалили с ног, накинув сеть, и увезли с собой. Они хоте­ли, чтобы он научил их быть неуязвимым в бою.

Прибыв на стойбище, самоеды показали Ария во­ждю и рассказали, как он отчаянно и смело бросался в бой и при этом остался невредим. Поселил вождь ело-

вена в отдельном чуме, а чтобы парень был сговорчивее, □одарил ему трёх красавиц. Но Арий отказался от них.

- Чем тебе не по душе лучшие красавицы моего рода? — удивился вождь.

- У меня есть возлюбленная, которая ждёт меня на да­лёком берегу, — ответил парень.

- Тогда ответь мне, почему ты неуязвим в бою? — спросил вождь.

- Меня бережёт её любовь, — улыбнулся Арий. — И нет на земле защиты надёжней, чем сила настоящей любви.

Покачал вождь головой, не поверив словену. Решил он его испытать. Вечером разожгли костры, привяза­ли парня к деревянному столбу и отмерили расстояние от него в десять шагов. Собрались вокруг столба все во­ины стойбища. Связанный по рукам и ногам Арий по­нял, что задумал вождь, и, вспомнив прощальные слова Беляны, всем сердцем мысленно обратился к её звезде и богине Ладе. Взглянув в небо, он нашёл звезду люби­мой, и показалось парню, что звезда ему подмигнула. Так он и стоял, не сводя глаз со звезды, в то время как самоеды метали в него копья, стрелы и топоры. Однако всё оружие пролетало мимо.

Удивился вождь такому чуду, сам попробовал ме­тать в русского воина копья и стрелы, но ни разу даже не задел его. Подумали самоеды, что парень заговорён, и решили отправить его к великому шаману на Таймыр.

По весне дошла до голубоглазых верховских богаты­рей весть о гибели Обдорской крепости. Оседлав своих огненных коней, закованные в броню витязи двинули всё сибирское войско на самоедов. Поплыли вниз по Оби и Енисею ладьи челдонов. Решили сибирские русы про­учить обнаглевших полуйских вогулов, остяков и са­моедов, показать им свою силу и пресечь разбойничьи

набеги. Видно, забыли вожди этих племён, что бежали когда-то с юга и что пустили их на север через свои вла­дения предки русов.

Разгромил армию самоедов сибирский воевода и уз­нал от них о заговорённом пленнике, который кочует от стойбища к стойбищу и ни одно оружие его не берёт. Приказал он своим воинам найти парня. Много самоед­ских стойбищ объехали сибирские витязи, пока, нако­нец, не добрались до Енисея. И там, недалеко от озера Лама, разгромили русы мятежных ненцев. Из глубокой ямы вытащили они полуживого Ария и забрали с собой. Далеко на юг, в холодные степи и лесистые горы отпра­вился словен вместе со своими новыми друзьями.

Долгое время путешествовал Арий по сибирским про­сторам. Величественные горы и непроходимая тайга вста­вали на его пути, широкие реки разливались на равни­нах. Пробирался словен через моховые болота и бурные горные реки. Уважали его челдоны за ум, отвагу и хо­лодную голову в горячем бою и выбрали Ария своим во­еводой. Но сколько бы ни предлагали ему остаться в Си­бирской Руси и обзавестись семьёй, он отказывался.

Десять лет скитался словен по великим просторам Тартарии, защищая её население от набегов. Наконец, позвал его к себе сибирский царь Светояр. Решил он от­пустить любимого воеводу домой. Дал ему тысячу всад­ников в охрану и проводил в дальний путь.

Много дней ехал витязь по хоженым дорогам к Ураль­ским горам. Не раз ему приходилось сражаться то с угра­ми, то с веслами. По ночам рыскали дикие звери, а днём приходилось преодолевать бурные реки, топкие болота и каменные гряды. И вот наступил день, когда войско Ария, перебравшись через горы, достигло берегов Сту­дёного моря. Осталось лишь добраться до города Кол-

гара. Но чем ближе они подходили к цели, тем больше удивлялся Арий. Кого бы воевода ни спрашивал о пути к северному городу, все указывали на дорогу к Белому морю. Тогда спросил словен одного старика:

- Почему Студёное море вдруг стали называть Белым?

И ответил старик:

- Так назвали его поморы. Говорят, будто на камен­ный мыс полуострова Канин каждый день приходит де­вушка. И днём, и ночью, и в лютый холод, и в нестер­пимый зной она всматривается вдаль и ждёт корабль своего любимого по имени Арий, который обещал вер­нуться. Красавицу зовут Беляна. Из уважения к ней и её великой любви стали люди называть это море Белым.

Услышав эту историю, Арий поблагодарил старика и помчался к каменному мысу. За ними неслась его вер­ная тысяча всадников.

Вот, наконец, показался берег моря. Издалека заме­тил Арий крутой мыс и одинокую девичью фигуру на его вершине. Беляна, как всегда, стояла и смотрела в мор­скую даль. Галопом помчался словен. Подъехав к скале и соскочив с коня, мигом взлетел он на мыс и на глазах своих воинов упал перед девушкой на колени. Подошла и его дружина. Сойдя с коней, воины низко поклонились красавице. А Беляна, улыбнувшись, опустилась рядом с избранником и обняла его.

С тех пор так и зовётся это море Белым, а поморы хранят легенду о великой силе любви девушки-поморки к русскому витязю.

С давних времен старожи­лы называют тёмный Васюган рекой-сказкой, рекой легенд и преданий. Таинственные воды несёт она с да­лёких болот и из подземных источников. Говорят, буд­то уснувший некогда кволи-кожар⁵ может в любой мо­мент проснуться, стряхнуть с себя поросль векового леса, глядь озёр и рек, но пока он спит, тёмные потоки, слов­но нехотя, текут с него к белым струям великой и могу­чей Оби.

Вплотную подступают к реке гигантские кедры и раз­лапистые ели. Изредка белоствольная берёзовая роща или оранжевый сосняк мелькают на высоком песчаном яру. Здесь царствует кедр, ветки которого в схватке за жи­вительные лучи северного солнца сплетаются между со­бой, образуя мрак под кронами деревьев. Даже в ясные дни сюда редко проникает свет. Природа края неповто­рима и таинственна, будто время тут замерло и остано­вило свой неумолимый бег. И по сей день здесь сохра­нились рвы некогда покинутых городищ и крепостей, остались следы чумов по краям болот, покинутые клад­бища и оленьи тропы. Редкие старожилы знают, где на­чинаются эти тропы и куда они ведут, но даже самый древний старик не в силах припомнить, когда и какой народ проложил их. Память об этом хранит только река да легенды, которые родились на её берегах.

В стародавние времена на одном из яров реки Ва-

сюган возвышалась крепость, с трёх сторон окружённая

глубоким рвом и остроконечным частоколом. С четвёр-

той стороны её защищала сама река. Жил в этой крепо-

сти могучий богатырь по имени Нероль. Добрый, честный

и благородный, он славился открытой душой, огром-

ной силой и весёлым нравом. Часто заступался Нероль

за рыбаков, охотников и оленеводов. Стены его крепости

не раз давали приют и защиту обиженным и обездолен-

ным селькупам, пострадавшим от местного князя Кичея,

который владел землями по берегам рек Вах и Васюган.

Немало друзей имел Нероль среди простого народа,

не раз прислушивались к его мудрым словам старейши-

ны родов и шаманы, даже вожди из соседних племён об-

ращались к нему за советом и просьбой. Все любили сен-

гира⁶ Нероля, кроме маргкока⁷ Кичея, который боялся

его прямого слова и люто ненавидел мудрого богатыря

из-за влияния на селькупов. Немало набегов совершали

железные лаки⁸, верные слуги князя, на крепость Неро-

ля, и не единожды подкарауливали богатыря в его ро-

довом урмане подкупленные Кичеем ханты. Но ни разу

народ — ни русские челдоны⁹, ни селькупы — не пре-

дали справедливого сенгира, в трудную минуту рядом

с ним всегда были его верные друзья. Неизменно зло на-

называлось и возвращалось тем, кто пытался выполнить

волю злого Кичея.

1 Сенгир - богатырь, глава рода.

2 Маргкок - великий князь, царёк.

3 Лаки - княжеские дружинники.

4 Русские сибиряки, которые жили в Сибири задолго до прихода Ерма-

ка. Слово «челдон» переводится, как «люди рек», дословно — живущие

у воды и разъезжающие на челнах... Слово «дон» означает воду или реку.

А «чёл» — начальное от слова чёлн или лодка. Если же оно произносится

как «чел», то означает человека.

³.

Понял тогда маргкок, что не уничтожить ему Нероля, пока рядом с ним его соплеменники челдоны и дру­зья селькупы, и решил обратиться за советом к жрецу- шаману, который одиноко жил среди болот. Крайне редко обращались к квельжбат-гула¹⁰ люди. Сторонились они его мрачного жилища. Страшен был шаман в сво­ём медвежьем костюме, увешанном медными бляхами и костями. Даже птицы пугались его вида и далеко об­летали капище.

Внимательно выслушал шаман Кичея, а потом посо­ветовал ему созвать народное собрание и убедить охот­ников покинуть осенью Васюган, уйти на промысел собо­ля к дальним пустым ваховским урманам¹¹. И как только оставят селькупы и челдоны свои земли, тут же послать за подкупленными хантейскими богатырями с Иртыша и Демьянки. Они сожгут ненавистную крепость сенгира. Ведь один богатырь не в силах будет устоять перед многочисленным войском хантов.

Обрадовался хитрой выдумке Кичей и щедро отбла­годарил шамана за совет. Всё сделал маргкок, как было велено: созвал людей на высоком берегу Оби, хитростью и обманом убедил охотников покинуть свои родовые уго­дья и отправиться за чёрным соболем к северу, на реку Вах. Поверили Кичею люди, его лживым речам о богат­стве Баховского края, о большой добыче. Забыли сель­купы и челдоны наказ своих предков: не покидать род­ную землю даже в самые неурожайные годы. И порешили промышлять на других урманах.

Наступила осень, и по первому снегу на собачьих и оленьих упряжках ушли на север охотники-промыс-

ловики. Только мудрый, помнящий заветы своих дедов Нероль остался на своих угодьях.

И вот решил богатырь пройти по охотничьим тро­пам. Надел он широкие лыжи, подшитые крепким ло­синным камусом¹², взял лук с острыми стрелами и отпра­вился на охоту.

Много дичи и разного зверья бродило по оставленным соплеменниками угодьям. Не раз замечал Нероль следы соболей, видел много белок, скачущих с ветки на ветку. Удача сопровождала сенгира: его стрелы настигали бы­строногих оленей и великанов-лосей, а подстреленные чёрные соболя падали с деревьев прямо в руки. Но не ра­довался богатырь, наоборот, в его душе росла тревога. Он чувствовал опасность, надвигающуюся с запада.

Прошло несколько недель, и вот в середине зимы, ког­да промёрзли топкие болота и тайга погрузилась в долгий сон, наткнулся Нероль в своём семейном кедраче на следы от хантейских боевых лыж. И тогда понял богатырь, почему люди покинули свои богатые урманы, завещан­ные им дедами, и кому это было нужно. Догадался сенгир, чьими руками решил уничтожить его жестокий и за­вистливый князь Кичей. Только не за себя тревожился могучий богатырь, а за родную землю и свой народ. Он знал, что если ханты, убив его, не отступят, не вернутся к себе, а останутся здесь как хозяева, то начнётся затяж­ная кровопролитная война. Сколько его друзей — сельку­пов и челдонов — поляжет в бою с хантейскими богаты­рями за свои урманы! И ещё понял Нероль, что придётся ему одному встретить непрошенных гостей, и в этой не-

равной битве ему предстоит либо отстоять земли Васюгана, либо погибнуть.

Перед боем облачился сенгир в стальные доспехи, на­дел остроконечный шлем, украшенный коваными кры­льями совы — священной птицы его рода, стальную сет­ку-бармицу и маску-личину с прорезями для глаз. Сменил охотничьи лыжи на боевые, подшитые мехом выдры, взял могучий лук, полный колчан стрел и отправился навстре­чу хантейским воинам.

Грозен был в своём обличии васюганский витязь: чешуёй переливались на нём стальные доспехи, гневом сверкали глаза из-под крылатого шлема сквозь прорези личины. Однако не дрогнули хантейские наёмники, по­тому что знали, что Нероль один, нет с ним рядом его друзей. Дружно подняли они свои луки навстречу же­лезному сенгиру, и град стрел обрушился на защитни­ка Васюгана.

Но стрелы врагов не смогли пробить крепкие доспе­хи, только искры полетели во все стороны. Поднял свой могучий лук Нероль, выпустил стрелы, и каждая попа­ла в цель: легко пробивали калёные наконечники кожа­ные и костяные доспехи хантов.

Много хантейских воинов погибло в этом жестоком бою от стрел Нероля, но на смену им шли всё новые и но­вые. Несколько дней и ночей не прекращалась битва, пока не закончились стрелы у могучего сенгира. Понял тогда богатырь, что не устоять ему против полчищ вра­гов, и решил подать сигнал тревоги своим соплеменни­кам на дальний Вах.

Взял он последнюю стрелу, обернул её наконечник го­рящей саргой¹³ и пустил в небо, на север. Заметили знак

Нероля его друзья-охотники, промышляющие на далёких урманах, встревожились и заторопились назад, на родную землю. День и ночь мчались селькупы и русские челдоны на собачьих и оленьих упряжках на Васюган, в то вре­мя как израненный богатырь продолжал один сражать­ся на стенах своей крепости против наседавших хантов.

Давно оставил Нероль свой могучий лук, уж не пом­нил, когда сломалась его острая пальма¹⁴. Он поднимал тяжёлые брёвна и сбрасывал их со стен крепости на го­ловы осаждавших его врагов. Постепенно силы остав­ляли сенгира. Всё чаще он обращал свой взор на север в надежде на подмогу. Но подмоги всё не было. Пони­мая, что его крепость последний оплот Васюгана, что только она ещё сдерживает продвижение хантов на зем­ли его предков, он из последних сил продолжал отчаян­но сражаться.

Вдруг он увидел, как внезапно разом выкатились из тёмного леса на лёд реки оленьи и собачьи упряжки его друзей. Яростно бросились они в атаку на неприяте­ля. Сотни охотничьих стрел полетели в хантейских наём­ников, десятки пальм сверкали своими лезвиями в руках подоспевших. Не устояв под таким яростным натиском, ханты спешно отступили под защиту леса.

Войдя в крепость, соплеменники обнаружили моту- чего и мудрого сенгира умирающим у ворот своего дома. Не спасли Нероля стальные чешуйчатые доспехи от де­сятков острых стрел, застрявших в его панцире, слетел с головы остроконечный шлем вместе с маской-личиной. Но великий богатырь радостно улыбался, не было в его глазах ни злобы, ни укора.

Низко поклонились истекающему кровью Неролю селькупы и челдоны. Проводили они своего богатыря в последний путь и похоронили на самом высоком яру, у речки, которую назвали его именем — Неролькой¹⁵.

Недолго радовался злобный и завистливый маргкок Кичей, узнав о смерти сенгира. Вскоре к его владениям подошло большое русское войско, к которому присоединились друзья Нероля. Стал он просить помощи у со­племенников. Но напрасно обращался вероломный Ки- чей к братьям по крови — отвернулись от своего князя селькупы. И разгромили казаки воинов Кичея, а его са­мого утопили в водах широкой Оби-матушки.

После победы над маргкоком поселились русские казаки на княжеских землях. Пришли они с миром к сель­купам, челдонам и хантам на Васюган. С тех пор дружно живут эти три народа на берегах реки-сказки и помнят подвиг великого и мудрого богатыря Нероля, а имя зло­го Кичея стёрлось из памяти потомков.

Чтобы легенда о васюганском богатыре осталась в па­мяти их народа, селькупы назвали Нероля своим сопле- пенником. Однако старожилы и шаманы, хранящие знания, помнят о том, кем был мудрый сенгир. Они рас­сказывают, что русские челдоны издревле жили на своей исконной северной земле и защищали малые народы от междоусобных войн. А русские витязи свято берегли и уважали традиции тех племён, которые приходили к ним под защиту.

Байкальская

легенда

о золотой бабе

Маленькая старая избёнка. Лампа-керосинка на столе. Рядом неостывшая печёнка - Лакомство в охотничьей избе. Только что косулю свежевали, Отрубили лучшие куски.

«Запеки, хозяюшка, - сказали, - Завернув в капустные листки». Но печёнку тёплую, живую, И водою даже не омыв, Бросили в тарелку голубую - И на стол. Рубиновый подлив Тёплой крови печень окаймляет, Нет ни хлеба, соли не видать, Но хозяин есть всех приглашает, Просит нас с ним трапезу начать. Ох, не просто есть такое блюдо! Нету сил и руку протянуть. Спутник мой глядит на это чудо И не знает, охнуть иль вздохнуть! Нож берёт хозяин, отрезает Маленький кусочек, в рот кладёт. Головою друг ему кивает И свой нож уверенно берёт. Прожевали важно и спокойно, Словно выполняя ритуал.

«Ведь для вас охотились сегодня, - Обращаясь к нам, один сказал. -

Угостить хотелось. Торопились, Чтоб на стол горяченькой подать. Не едите.. Значит, зря трудились... Для гостей поджарь скорее, мать». Два охотника - два друга-побратима Как-то сникли, в дом вошла печаль. Тяжко стало вдруг. Невыносимо. Стариков так сделалось нам жаль, Что супруг мой вздрогнул.

Торопливо к той печёнке руку протянул, Положил в рот смело, не брезгливо. Также смело раз, другой жевнул... Только было мне одной понятно, Как «легко» он это проглотил.

Старикам же было так приятно: Значит, их охотник посетил! Приобщился к делу их святому И отведал он их «хлеб и соль». Что ж, теперь по случаю такому К свежанинке рюмочку изволь!

«Дай, хозяйка, что спеклось, сварилось! - Весело хозяин зашумел. - Посмотри, пока ты там трудилась, Молодой охотник печень ел!

Не беда, что вкуса он не понял, Это он когда-нибудь поймёт. Только с другом нас до слёз он пронял. Он в охоте далеко пойдёт!» Подала хозяйка свежанины.

Хорошо в натопленной избе! Речь ведут тихонько побратимы О прошедшей жизни, о себе...

Потекли у них потом рассказы: Кто когда какого зверя взял. «А ты знаешь, живы те лабазы, Что Степан-охотник выправлял!» - Говорит одни старик другому. Тот в ответ кивает головой.

«Был охотник!» - «Уж не быть такому!» - «Был Степан охотник удалой!» - «Не случись с ним это приключение - Так и жил бы он и по сей час!» - «Никакого в этом нет сомнения!

Много ли он был постарше нас?» - «Он в ту осень бабу золотую Чёрт-те где, спросить его, нашёл. Мать свою, невесту молодую К этой бабе за собой увёл...» - «Взял ружьё, пса людям не оставил... Ах и пёс! Не псом был, а мечтой!» - «В каменной пещере свадьбу справил, Бабе поклоняясь золотой!» - «А и нас Степан не покидает!» - «Это тень его в селе живёт!

В бане парится! Тень дворик подметает!» - «Дунь ты, дунь! Он тучкой уплывёт!» Потянулась ниточка, другая...

Мы сидим, дыханье затаив... Что же это? Баба золотая И Степан... Истории мотив?

Знали край мы, где трещат морозы,

Где хрустят колючие снега, Где зимою стужа рвёт берёзы, Где ревёт и бесится пурга,

Где короткое, но солнечное лето, Дождь со снегом осенью идёт, Где весной земля не отогрета, А трава уж, буйствуя, растёт!

Где богатств несметных кладовые Тихо спят под вечной мерзлотой. Сон хранят их стражники немые: Мхи, болота с древнею тайгой.

В том краю когда-то, мы слыхали, Храм стоял. В нём идол золотой. Храм аборигены охраняли Пуще глаза, телом и душой.

Сколько раз в тот край тянулись руки, Падкие на золото и зло!

Шли они на подлости и трюки! Только никому не повезло.

Идол этот - женщина, трубила Так, что в жилах леденела кровь. К ней тотчас же стража приходила, И стремглав бежал грабитель вновь. Но, как видно, всё труднее было Золотое чудо охранять...

А быть может, время поглотило. Храм исчез, а с ним - златая мать.

Помаленьку умерли и слухи, Что она когда-то и была. Тот считает: «То был слон из мухи!» Тот: «В народе сказочка жила!» Вдруг опять мы слушаем такое, Отчего у нас сдавило грудь.

Может, рядом чудо золотое?

Может, можно на него взглянуть? Если нет, то всё равно услышим Мы рассказ, который не прочтёшь. Только сами мы его запишем, Пусть то быль, легенда или ложь. Мы взмолились: «Люди дорогие! Расскажите, чтобы нам понять...» Старцы нам: «Что ж, други молодые, Как такое нам не рассказать?!»

За стеною ветер завывает, Дёрнет раму, постучит в стекло. Это нас нисколько не пугает, Нам в избе уютно и тепло.

Свой рассказ хозяин начинает. Тихо, равномерно речь бежит... Дремлет друг и в такт ему кивает, А хозяйка прилегла и спит.

«От моей коль взять землянки И на север, вдоль Шаманки, Вёрст полсотни по прямой Есть посёлок небольшой. Там-то Стёпушка и жил. Жил неплохо. Не тужил! Лишнего с тайги не брал И себя не обижал.

А собою был хорош! Мало, где таких найдёшь. Девицы по нём вдыхали: «Ах, такого б приласкать!» Но отцы их не мечтали Стёпу зятем называть.

Рассуждали: «Он хорош, Но с красы-то что возьмёшь? Добр? Но с этой добротой Будет дом всегда пустой. Он тайгу всех лучше знает. Только что с тайги несёт? Это злыдни, не поход! Топором он, что играет, - Всей деревне помогает. Дом ли, баню ли срубить, Или крышу обновить. А щепой покроет дом - Загляденье! Но потом, Что за труд он свой берёт? Чаще так - рукой махнёт! Скажет: «Я ведь помогал И резьбу не вырезал».

Ох уж, толк в резьбе он знает! Так уж знатно вырезает! Кто ни взглянет: «Чудеса! - Распускает словеса. - Но ведь эти кружева - Всего-навсего дрова!

Их в чугунку не положишь Вместо мяса. Не погложешь! Что ж выходит с красотой? Дом, конечно, кружевной Поприятнее для глаза... Только это всё проказа Несмышлёныша в делах.

Нет, такой зять - вертопрах!» - «На его бы, скажем, месте Мог другой принесть невесте

Сразу сотню соболей, А он матери своей Три, четыре ли принёс Лет за пять-то? Вот вопрос! Сын чуть-чуть не голодает, А жалеет - не стреляет!» - «Как отец его покойный...» - «Был Кирилл мужик достойный!» - «Но, как сын, не понимал, Что таёжный край не мал. Всё беречь его старался...

С кем он только ни ругался! Как-то лося всё лечил...» - «А однажды отмочил!

На тропе зверей Афоня Яму выкопал. Тихоня Думал зверя добывать, Чтоб собой не рисковать. Семь деньков потел-старался! Лось, изюбрь туда б попался, Никогда бы не ушёл - Напоролся бы на кол. Всё Афоня рассчитал, Кол острющий в дно вкопал, Яму ветками прикрыл, А тут, на тебе, Кирилл! Весь взъерошенный стоит. «Ах, мерзавец! - говорит.

- Честный бой не принимаешь, Зверю ямочку копаешь?

Казнь придумал? Может, сам На кол сядешь? Или там, В яме, ночку проведёшь?

По-другому запоёшь!» Мужичка схватил, скрутил, Да в ту яму опустил.

Дня четыре в ней держал! А когда наверх поднял, Настоял, чтоб закидал. Дома парня потеряли.

С воем, с плачем уж встречали!» «Фомка мяса захотел И поставил самострел.

Так узрел сынок-Степан - И к отцу. А тот: «Болван! - Говорит. - Коли не снимешь, На тропе той сам же сгинешь! Так и знай, Фома-хитрец!» Тот лишь охнул: «Свят отец!» И бегом в тайгу - снимать... «Ну а Стёпушкина мать Какова? Свой бабий век Не живёт, как человек. С мужем в бедности жила И довольная была.

Ныне сына ублажает - О богатстве не мечтает.

Только вяжет, шьёт, прядёт... А вот замуж не идёт!

Ведь пригожа - не стара. Сколько лет одна! Пора!» Обсуждают, рассуждают, Только время зря теряют!

А Степан не унывает - Он то рубит, то строгает.

Нет чего, в тайгу уйдёт - Сколько нужно, принесёт. Но судьба своё сказала. Парню где-то показала Из соседнего селенья Девушку на удивленье! Хороша лицом, стройна, Бережлива и умна.

«Всё при ней!» - как говорят. Но сварлив и жаден брат У бедняжки-сироты.

У него одни мечты: Не приданое с ней дать, Но её, как вещь, продать.

Стёпа этого не знал - Сватов к ней своих послал. Но вернулись те назад, Хмуро Стёпе говорят: «В дом нас даже не пустил! Через двери говорил: «Незачем вам пол топтать! Нам такой не нужен зять! Для любимой для своей Жаль десятка соболей! И изюбря пожалел... А жениться захотел!

Хоть медведя бы принёс. Вот тогда другой вопрос!» Удивляется Степан:

«Вот так братец! Вот болван! Осень только настаёт, Кто же соболя берёт

В эту пору? Он - чудак Или конченый дурак! Но рядиться я не буду, Мишку я ему добуду!» Обнимает Стёпу мать: «Грех собаку даже гнать Со двора. Ведь дождик льёт. Ночью, верно, снег, пойдёт. Пёс Дружок твой под крыльцом Дремлет, свёрнутый кольцом, В шерсть густую прячет нос - Непогоду чует пёс!» «Ничего! - Степан сказал, Взял ружьё, Дружка позвал, Глядя лишь себе под ноги, По тропинке вдоль дороги Под дождём к тайге спешит, Рядом пёс его бежит.

В окна пялятся соседи: «Спятил парень! И медведи Где-то прячутся сейчас». - «Быть беде, неровен час!» - «Вот, что делает любовь! Взбунтовала в парне кровь!»

А Степан легко шагает И дождя не замечает. Думу думает: «Как Настя? Для неё беда иль счастье, Что её он полюбил?

Мил он ей или не мил? Вдруг она сейчас ликует, Что в тайге он заночует,

Что промокнет до костей, Что любовь его сильней Смысла здравого? Она Уж наслышаться должна... Языкастый здесь народ, Знает мысли наперёд!» Смотрит, кто-то второпях Пересёк дорогу... «Ах, То она в кустах стоит!» И к ней Стёпушка спешит! А она к нему: «Любимый, Ты - защитник мой единый! Знала, что в тайгу пойдёшь. Знаю - зверя ты убьёшь... Брат не то ещё прикажет, А потом, я знаю, скажет: «Нам не нужен бедный зять!» Ты же будешь погибать От чахотки, от простуды! Я ж засохну у Иуды! Воротись! Иди домой!

Мы потом найдём с тобой Лучший выход!» - «Нет, краса, Нам защита - небеса!

Все смотрели, как пошёл, А до леса не дошёл?

Мне тайга, что дом родной! Каждый кедр - товарищ мой. И простуды не боюсь.

Я ведь травами лечусь! Всем меня тайга снабжает, Никогда не обижает!

Не печалься и ступай, Вскоре в гости поджидай!» Разомкнул Степан объятья, Крикнул зычно: «Эй вы, братья! Объясните дорогой, Что я свой вам - не чужой! Загудела вдруг тайга И послышалось: «У-у-у... Да!»

Хоть тайга и расступалась, Было холодно. Смеркалось. Дождь со снегом моросил. Весь промок Степан. Но сил, Вроде бы, не растерял И по-прежнему шагал. Неудачно день прошёл - Зверя Стёпа не нашёл. Время где-то и присесть, Небольшой костёр развесть. Но места такие были, Что тоску лишь наводили: Гниль, болота, мох с водой Чавкает лишь под ногой. Мрак всё гуще. Ветер рвёт. Дождь и снег лицо сечёт. Впереди Дружок бежит, Что-то нюхает, рычит...

И вдруг дыбом встала шерсть - Значит, кто-то рядом есть! Но не слышно и не видно. Тьма кромешная. Обидно! Неизвестно, что встречать: Убивать иль погибать?

Тьма вдруг будто расступилась... И собака появилась!

Кости так у ней торчали, Шкуру чуть не протыкали. Бой Дружок не объявил - Как заплакал, заскулил. И всё сразу оживилось... Где-то рядом шевелилось... Скрип и шелест нарастали - Стон и плач напоминали, Вздохи, оханье людей... Ждал Степан. И вот ясней Очертанья проступают... Люди? Люди обступают!

Стёпа в ужасе глядит: Кто вокруг него стоит? Измождённые, седые... Лица... Лица земляные! А потухшие глаза Столько муки выражают! «Сколько лет они страдают?» - Стёпа шепчет, и слеза Затуманивает взор. Эти люди, как укор Из прошедших лет предстали. С ними ведь мечи из стали, Шлемы тускло, но блестят... А кольчуги говорят: «Воины-то заблудились И из тьмы веков явились». А Степан на их пути. Им его не обойти. Прадед Стёпы или дед

Натворил когда-то бед? Он пока в догадках рылся, Старший воин отделился, Поклонился и сказал: «Дух тайги тебя послал, Может быть, нам на спасенье. Ты нам - светлое виденье! Будь нам сын, не откажи И дорогу укажи...

Мы по кругу здесь блуждаем Сколько лет, уже не знаем. Лет до триста мы считали, Но потом, поверь, устали... Нам давно бы умереть, Но от нас сбежала смерть. Тяжко нам! Земля зовёт! Смерть, однако, не идёт... Трупы мы. Мы это знаем, Но блуждаем и блуждаем... Проклял подлый нас шаман! Нам удел навечно дан Позабыть пути домой, Но лежать в земле родной. Коль домой не попадём, Значит, горе - не умрём! А мы так давно устали! Всех животных потеряли. Сгинули они в пути, Что могли хоть нас вести...

Только этот верный пёс Все скитанья перенёс. Умереть и он не может, Хоть беззубой пастью гложет

Только воздух много лет.

Так поможешь нам иль нет? Вникни в наше положенье. Прекрати, сынок, мученье... Пощади хоть наших жён! Они живы! Слышим стон Их мы тихими ночами. Успокоиться лишь с нами Они могут в один час.

Ждут они, бедняжки, нас!» - «Где ваш дом?» - Степан спросил. «Ты согласен? Нету сил Это счастье осознать.

Но послушай, должен знать Ты всю правду до конца. Нам нельзя гневить Творца! Раз в году одна лишь ночь Нам дана. И ты помочь Можешь только до рассвета. Знаем только мы, что где-то Есть гора, но небольшая. Всюду глина голубая. Глыба чёрная лежит, Словно соболь, крепко спит. Из-под глыбы бьёт родник. Плотно к глыбе той приник Серым боком истукан...

Кто в тайгу несёт капкан, Мнит ли зверя подстрелить, Всяк старается обмыть В роднике лицо и руки, Чтобы их тугие луки Понадёжнее стреляли.

Если б мы туда попали, Мукам бы пришёл конец. Там дом близок». - «Что ж, отец, Я дорогу укажу!» - «Погоди, я доскажу! Ты рискуешь из-за нас! Не придём в урочный час - Луч зари земли коснётся, В роднике ополоснётся, Мы за глыбу не зайдём - Значит, снова повернём Не к родимой стороне, А к таёжной глубине! И ты с нами повернёшь. И от нас ты не уйдёшь. Век из века будешь жить: По тайге, как мы, ходить. Позабудешь все дороги. Будешь бить о кочки ноги... Эту ночь в году мы знали, И не раз людей встречали, Но кто правду узнавал, Нас бросал и убегал. Знаешь всё. Теперь решай. Уходи иль выручай».

Стёпа к носу брови сдвинул, Расстояние прикинул: Можно к зорьке бы успеть, Но на них нельзя глядеть! Чуть стоят! Им не бежать... «Эх, придётся пропадать!

Отказать вам - нету сил. Я веду вас! Я решил!» Облегченья вздох прошёл. Ближе воин подошёл И сказал: «Вперёд иди, Но назад, сын, не гляди! Что бы сзади ни шумело - Не твоё всё это дело! Ты спеши. Иди вперёд - За тобой пойдёт народ».

Труден путь во мраке ночи: То валежник, а то кочи, То колючие кусты, То гниющие хлысты. Дождик, вроде, перестал. Ветер даже задремал. Не бежит теперь уж пот: Спину и глаза не жжёт. Сердце молотом стучит. За спиною стон стоит! Кто-то там не успевает, Кто-то еле выдыхает, Кто в истерике кричит, Кто удушенный хрипит! Стёпа жалостью исходит. Бег на шаг он переводит - Хочет людям отдых дать, Дать минуту постоять...

Тут же слышит за спиной: «Не жалей нас, дорогой! Не успеем до утра! Не видна ещё гора!

Добежим - все вместе будем! Опоздаем, то погубим Прежде, милый сын, тебя! Заодно уж и себя...» И бежит Степан опять, Нету сил уже бежать. Стон и плач его терзают. За спиной изнемогают. Свет уж по небу идёт... Но последний поворот! Вот гора! А вот родник! К роднику Степан приник, Синей глины зачерпнул И по идолу мазнул. «Преклоняюсь пред тобой! Принимай народ родной!» Смотрит - воины в слезах, Но все твёрды на ногах. Говорят: «Теперь уйдём! Как все люди, мы умрём. Круг проклятья позади - Край родной наш впереди!»

Старший воин отделился, Низко Стёпе поклонился: «Ну, прощай! Не обижайся, Что не так. Но возвращайся Тем путём же, что нас вёл К месту, где ты нас нашёл. Что не нужно больше нам, ׳Гы найдёшь, сынок, всё там. Всё, что в нарте, забирай, Но наказ не забывай:

Кто бы что ни попросил, Что б за это ни сулил, Ты не вздумай отдавать, Хоть просила б это мать! Сам захочешь что продать, Подарить или отдать - Воля вольному - отдай. А теперь, сынок, прощай! Истомился мой народ. Нас земля родная ждёт!» Все Степану поклонились И тихонько в путь пустились. Тощий пёс Дружка лизнул, Влажным носом Стёпу ткнул, Воинов вмиг обошёл, За собой отряд повёл. Словно призрак, удалился И в тумане растворился.

Первый луч зари скользнул. Стёпа радостно вздохнул. Удивлённо молвил он: «Это сон был иль не сон? Где всю ночь я пробродил? Я кого всю ночь водил? Было ль это наяву Или было всё в бреду? Надо срочно отдохнуть И скорей - в обратный путь». Хоть с трудом сушняк нашёл. Под горой костёр развёл. Быстро лапник нарубил И на землю постелил.

Получилось, что перина.

«Нам с тобой не жизнь - малина! - Говорит Дружку Степан. - Проводили караван, Час-друтой нам отдыхать, А потом назад шагать.

Ну, прижмись ко мне плотнее. Будет нам, Дружок, теплее.

Постараемся уснуть, Силы прежние вернуть».

Днём идти куда быстрее И намного веселее.

Даже сумрак не спускался, А Степан уже добрался До тех мест, где чудо встретил, И ещё разок отметил, Что не видно ни следа, Словно смыла всё вода!

Неужели всё был сон? Но тогда к добру ли он? Лай собаки долетает. Как-то странно только лает... «Кто там: белка ли, медведь?.. Нужно срочно поглядеть!» Прибежал на лай, глядит - Нарта старая стоит. Два тюка на ней лежат. «Ну, Степан, да ты богат!» Значит, люди не приснились. Видно, щедро расплатились! Что же, дома развяжу, Разложу и разгляжу.

А белеет что такое На тюке? Яйцо? Какое? От какой же это птицы? От заморской голубицы? Как оно здесь очутилось? Как с тюка-то не скатилось? Спрячу я его в карман».

Вдруг он слышит: «Эй, Степан! Для чего тебе яичко?

Из него не выйдет птичка. Голод им не утолить, Но легко его разбить! Так зачем же рисковать? Мне не лучше ли отдать? Накормлю я им бельчонка. А тебе я медвежонка Хоть сейчас могу отдать. ׳Гут его забыла мать.

Никому он здесь не нужен, А тебе пойдёт на ужин!» Белка крутится, стрекочет, Взять яичко очень хочет! Удивляется Степан: «Человечий белке дан Язычок! Вот Мир чудес Преподнёс сегодня лес! Надо умнице отдать...» Лишь подумал - с визгом драть Стал Дружок его штанину И прыжком на половину Кедра чуть не заскочил, Чуть-чуть белку не схватил. Та помчалась по ветвям.

Он за ней. И где-то там Еле слышен его лай... «Друг, ты мне яйцо отдай! Век яичка я не ел, А гляди - уж поседел!» - Кротко мишка говорит. Сам за пихтою сидит, Тянет лапу, молит слёзно: «Перед смертью, хоть и поздно Есть, о чём всю жизнь мечтал, Но, несчастный, не едал... А уж смерть за мною ходит, Уж зовёт и лапы сводит... На ходу уж засыпаю... Дай скорее! Умираю!» На бок мишка повалился. Стёпа прямо изумился: «Боже, что я натворил?! Уж медведь заговорил! Кара мне за что такая?

В чём вина моя большая, Что умом я пошатнулся?» В этот миг Дружок вернулся Да медведю в зад вцепился! Тот вскочил и закружился, Заревел, как молодой, И рванул в ярник густой. Только шум и свист пошёл! А Степан в себя пришёл, Говорит: «В яйце секрет! Всем вдруг нужно на обед... Нет, не надо забывать: «Что попросят - не давать!»

На яйцо огромный спрос, Это понял даже пёс!

Ну, Дружок, ну, молодец! Ну, догадливый шельмец! Нужно к ночи постараться Нам до дому, друг, добраться! Или нам несдобровать - За яйцом придут опять!»

Ночь осенняя сыра! Дождь полил, как из ведра. А друзья ещё шагают.

Нарты тянут, не бросают! Лямку тянет верный пёс, А Степан к тюкам прирос - Со всей моченьки толкает, Уж рассвет их настигает!

У деревни на виду, Толь на счастье, толь беду В дом Степан тюки занёс. А людской дотошный нос Что домыслил, что узнал, Что без умыслу приврал, Но разнёс по всей округе: «Стёпа будущей супруге Где-то прятал и копил Столько - хату завалил!»

Крепко спит в углу Дружок. Долго нарту он волок, Нет сомнений - он устал И по праву отдыхал.

Сын и мать не отдыхали.

Тюк второй распаковали. Первый полон был мехами: Горностаем, соболями, Выдрой, норкою, бобром. Что же будет во втором? Шуба первая - мужская. Эта женская, другая, Третья, пятая... Глядят- Две мужских лежат подряд. Ладно сшиты! Мех какой! Позавидует любой.

Голову Дружок поднял, Недовольно заворчал. Кто-то по двору прошёл, Дверь открыл, в избу вошёл. Смотрят - это Настин брат. И чему-то очень рад. Всё мгновенно оценил И смеясь заговорил:

«Нам с тобой не след браниться. Я пришёл с тобой мириться. Рёвушкой сестра ревёт!

За другого не идёт. Хоть на вид ты и простой, Да колдун, видать, лихой. Мигом девку присушил! Вот что я, Степан, решил: Коли любишь - забирай. Не серчай и руку дай! Вот и ладно! Пусть уж мать Будет свадьбой управлять. Что, когда - теперь решайте.

Время свадьбы назначайте. Как решите, так и быть. Хватит Насте слёзы лить!

А меха у вас, меха!

Не могу таить греха...

Этот соболь душу жжёт, Эта шуба - сердце рвёт! Подари моей Марфутке Эту шубку. А Марютке - Милой дочке - соболька.

Ну а мне... А мне пока Вон та шуба подойдёт!

Ну как, родственник, идёт? Да на шапку горностая...

Вон та связка неплохая».

Пёс тревожно зарычал, Но Степан так отвечал:

«Ты теперь мне - милый брат. Я тебе отдать всё рад, Но ты малость опоздал.

Что ты выбрал - я отдал Милу другу. Он придёт Через час и всё возьмёт. Ты позволь мне для тебя Выбрать всё, как для себя. Погляди на шубу эту.

Ведь её прекрасней нету!

На, бери! А для Марютки...» - ״Это что ещё за шутки?! - Багровеет в злобе гость. - Ты, как псу, бросаешь кость! Я-то шёл к тебе с душой, А ты, значит, вот какой?

Ты сестру мою берёшь, А мне выборки даёшь?» - «Я даю тебе дороже...» - «На тебе, что мне негоже?! Что я выбрал - забираю. Или я тебя не знаю!» - «Как тут быть?» - Степан гадает. Он наказ лишь выполняет... Тихо шепчет Стёпе мать: «Поспеши ему отдать. Не упрямься, дорогой...» Но Дружок, свирепый, злой, Стал на гостя наступать. Тот за двери - и бежать.

Мать Дружку: «Пошёл, дрянной!» А Степан ей: «Нет, постой! Этот пёс всё дело знает, Долг свой верно выполняет! Нам с Дружком нельзя иначе. Как найти ответ задаче - Ты совет нам лучше дай. Помоги, а не ругай». Всё поведал он родной. Был совет её такой: Никого не соблазнять - Всё от глаз людских убрать. С этим делом не спешить И заранее решить, Что носить, а что отдать.

Только то и вынимать. Человек чтоб не копался, Не просил, не обижался. Получал бы, что давали.

Так мать с сыном толковали. Но как с Настенькою быть? Как её заполучить? Думу думали, вздыхали, На одно лишь уповали: Жадность братца победит: Не придёт к ним - прилетит! А яйцо? Яйцо хранить! Чтобы как-то не разбить, ־ Тихо в крынку опустили, Полотенчиком накрыли, В сундучок - и под кровать! Будет там оно лежать, Всё пока не прояснится. На кровати той вдовица Как спала, так будет спать - Сына тайну охранять.

Кто-то стукнул тихо в дверь, А Дружок вскочил, как зверь. Ощетинился, дрожит... Ну, Дружок! Ведь там стоит Лишь озябшая девица: С ручки нежной рукавица Потерялась вдруг в пути... Рукавичку чтоб найти, Возвращалась и петляла... И теперь так запоздала, Что придётся ночевать. Завтра утром ей опять Путь нелёгкий предстоит. Дать приют ей долг велит... Но Дружок не пропускает,

Окриков не понимает! И Степан Дружка во двор, И в сарай, и на запор. В дом вернулся, а девица... Не девица, а царица!

До того уж хороша! Оглянется, не спеша, По избе, как пава, ходит. Со Степана глаз не сводит! Глаз таких Степан не знал... «Я погиб!» - себе сказал. «Не расстаться мне с такой! Настя, Настя, что со мной?» Знать, и это чует пёс... Воет, бедненький, до слёз! А красавица - как дома. Будто век была знакома. Всё хозяйке помогает, Стол, как надо, накрывает, Всё, что нужно, подаёт, В танце кружит и поёт. С ней веселья полон дом! Дева всюду и во всём! Стёпу так и опекает! Славно ужин пробегает.

Мать немного подивилась, Тихо в спальню удалилась. За собою дверь прикрыла И щеколдочкой закрыла. А девица осмелела.

На колени Стёпе села, В очи ясные глядит

И, воркуя, говорит:

«Не меня ль ты, милый, любишь? Не прогонишь? Не погубишь? Может, милой назовёшь?

Под венец со мной пойдёшь? От любви, гляжу, пьянеешь! А потом не пожалеешь?

Мне гарантии нужны, Что от будущей жены Ничего, мой друг, не скроешь. Сердце полностью откроешь. Мне любовь свою докажешь!

Вот возьмёшь сейчас и скажешь, Что тебе всего дороже.

То, что прячешь ты, похоже... Ты не скажешь: «Шкурок нет». Это всем уж не секрет».

Молвит Стёпа: «Ангел мой, Лучший соболь будет твой! Шубку, шапку подарю!

Ведь я зря не говорю. Маму жаль сейчас будить.

Но зачем спешить нам жить?» - «Ах, как долго утро ждать! А яйцо мне можешь дать?

Это уж такой пустяк!

Не откажешь мне никак!» Пальчиком она грозит И нежнее говорит: «Ну же, дай его, Степан!» Он сидит, как истукан.

Словно хмель с него слетел, Он проснулся и прозрел!

«Вот зачем красотка эта Залетела. С того света Ещё гонка за яйцом! Обложили ведь кольцом Злые силы всей тайги! Кто она? Сказать: беги Без оглядки, если дышишь?» А она ему: «Ты слышишь?» - «Слышу. Только ночь есть ночь! Не могу ничем помочь. Пошутили, поиграли... Отдыхать уж не пора ли? Вон в той горенке кровать. Можешь там до света спать». Стёпа деланно зевнул, Лёг на лавку и «уснул».

Но, конечно, он не спал. Всё в уме перебирал, Что вокруг него творится. Что же выкинет девица? Поняла, чуть свет уйдёт? Или новое найдёт Представленье-искушенье? «Друг мой воет! Вот мученье! А что делает она?

Спит, наверно, тишина... Вдруг звук странный долетает... Громче, громче, нарастает... Сел Степан, вокруг глядит... Лампа плохо уж горит - Керосин весь выгорает, Еле-еле свет мерцает.

«Что же всё-таки шипит?

Там, за дверью, где мать спит?!» И вдруг стон! То стонет мать! Слушать некогда и ждать!

Стёпа двери так рванул - Даже петли отогнул И задвижка отлетела.

На кровати мать сидела - Видно, тоже не спала, Может, «гостью» и ждала...

Та же в дверь не постучала - Из девицы змейкой стала, В щель под дверью проскользнула, Чёрной молнией блеснула, Вдовью шею обвила, Тут же руки до бедра, Как верёвкой, примотала По ногам, чтоб та не встала, Перекинула кольцом И у ног вдовы хвостом Танец радости дала!

Зашипела: «Что, ждала? Я - гюрзе родная дочка...

Ну, покличь теперь сыночка!»

Сын без зова прибежал, Но, как вкопанный, стоял! Ведь гадюка мать держала И укусом угрожала! И шипела: «Вот как я Вечер тешила тебя!

Ты, Степан, почти влюбился И на мне чуть не женился!

Но яйцо тебе дороже! Мать, я вижу, любишь тоже! Так яйцо добром отдай - Мать родную выручай...

Лишь скажи: «Возьми!» Возьму, Зла не сделав никому, Я исчезну навсегда.

А не то тебе беда!

Щёлкну зубом твою мать, Если будешь так стоять... Думать нечего, решайся Поскорее... Соглашайся!

Медлил Стёпа неспроста. Видел кончик он хвоста. Им змея слегка играла, А внутри его мерцала Будто искра небольшая... Рядом вспыхнула другая... Кто-то Стёпе произнёс: «Раздави змеиный хвост!» И Степан решил! Рискнул! Выбрал миг, вперёд шагнул, Всею силой надавил, Хвост в лепёшку раздавил! Змейка бабою завыла, Глазки к носу подкатила И забила вдруг руками, И задрыгала ногами, Старой ведьмою вдруг стала. В злобе билась, причитала: «Кто тебя так научил, Что меня ты обхитрил?

Кто сказал, где смерть моя? Без отмщенья гибну я! Мой отец, Шаман Большой, Твой наказ - что звук пустой! Тени-люди не отдали Мне яйцо и вот удрали! Стёпка их освободил! Он же дочь твою убил!» Злая ведьма утихала, Распадалась... Исчезала! И осталась только грязь... Мать, очнувшись, поднялась, Поскорее прибралась.

Темнотища за окном. Спит вдова глубоким сном. На столе яйцо лежит, За столом Степан сидит. Спит у ног лохматый друг. Тишина, покой вокруг. Только Стёпушка вздыхает. Он никак не отгадает, Что в яйце? Какая сила? Что шаману б приносила? С виду - старое яйцо, Но борьба-то налицо. Сколько люди пострадали, Но шаману не отдали! Ну, а белка? А медведь? И бесславно умереть Дочери пришлось шамана! «Ты яйцо - одна примана! Угадай-ка, кто другой

Вновь примчится за тобой? Почему ты мне досталось? Ты молчишь? Вот в том и жалость. Может, тайну чтоб открыть, Мне попробовать разбить? Постучал о стол яйцом - Зашаталось всё кругом! Поплыло, перекосилось, В быстром вихре закружилось! Пёс вскочил и заскулил, Стёпа в воздухе ловил За что было б ухватиться, Но сумел на пса свалиться Да его к себе прижать. Так пришлось им полежать.

Круговерти пляс унялся - Стёпа на ноги поднялся... Тьма! И холод обступает! Стёпа сразу понимает - Далеко родимый дом. Хорошо, что он с яйцом В перелёте не расстался. Значит, где б ни оказался, Путь назад ему открыт. С ним Дружок. У ног скулит. «Может, снова постучать И яйцу работу дать - Нас домой назад вернуть? Или всё же заглянуть Нам с тобой, куда попали? Мы не всё ведь разгадали!»

Руку пёс ему лизнул, За собою потянул.

Впереди Дружок идёт, А за ним Степан бредёт. Зябко ёжится, дрожит. Почему Дружок стоит? Потянулся он рукой... Вздрогнул: зверь? Но неживой! Потянул к себе... То мех! Как-никак, опять успех! Меховой, быть может, склад? Но Степан не очень рад... Приподнял, ошупал - шуба! Прямо с шапкой! Это любо! Что тут ждать? Скорей оделся. Отыскал унты. Согрелся!

Трут нащупал и кресало - На душе спокойней стало. Бочку с жиром отыскал, Что-то к палке примотал, Жиром смазал, подпалил, Часть пещеры осветил. Видит - всюду вороха: Там сушняк, а там меха, Там моржовые клыки, Там рога, а там тюки Нераскрытые лежат, Паутиною блестят.

Всё от инея мерцает. В глубине металл сверкает? Что там - ниша небольшая Иль пещера там другая?

Пёс чуть взвизгнул - он зовёт И Степан за ним идёт.

Перед ним пещера-храм. Хорошо, просторно там! Люди стены здесь тесали. Как могли, так украшали. Посредине возвышенье, Чьих-то рук опять творенье.

Подошёл к нему Степан: Не иначе - истукан... Весь обвешанный мехами С головы до ног. Цепями Опоясан золотыми, Пряжками блестя резными. Рядом блюдо золотое, От алмазов голубое! И чего в нём только нет! Вот торчком стоит браслет - Тонет в деньгах золотых, Медальонах платинных, Серьгах, кольцах, диадемах И жемчужных хризантемах. Но на всём тускнеет слой, Видно, пыли вековой! Захотелось вдруг Степану Службу справить истукану: Где возможно, пыль убрать, Самого распеленать, Если надо, обтереть, Заодно и посмотреть! Быстро пряжки расстегнул, Цепи снял и развернул.

Вздрогнул Стёпа, отступил, Факел чуть не уронил Вместе с пыльными мехами. Мир наполнен чудесами, Но такое из чудес Сохранить мог только лес, Непролазный и дремучий, Да пещера в горной круче; Брамин с чистою душой, Что пожертвовал собой, Лишь бы чудо сохранить - Божество не загубить!

Уж Степан не сомневался, Для чего шаман старался!

Перед ним, полна величья, Дремлет статуя девичья! Поражает красотою, Чуть прикрытой наготою, Чистотою мастерства. Совершенна Афродита! Вся из золота отлита.

К ней тянулись неспроста... И тут гордости волна Сердце парня обожгла: Значит, мученики знали Совесть Стёпы. Доверяли! Уходили на покой Со спокойною душой! И пришло на ум: «Она Здесь стоит совсем одна! Здесь и холодно, уныло, Пылью всё припорошило.

А она хоть золотая, Словно дышит, как живая! И алтарь у дивных ног, Видно, кто-то раньше жёг. Ведь недаром здесь сушняк Запасён. То не пустяк! Купол ведь над головой - Видно, с тягой небольшой. Что ж, исправим положенье И согреем помещенье».

Вдруг подпрыгнул верный пёс, А Степан к земле прирос. ^,Тускло статуя блеснула.

Лик свой к свету повернула! Вздох как будто издала И ресницы подняла... Золотой тяжёлый взор, Обращён теперь в упор В очи Стёпы. Вот уста Очень медленно открылись И тихонько заструились Звуки медного листа, Что чуть-чуть подогревают, Молоточком пробивают.

Говорит она Степану: «Греться я сейчас не стану. Хоть костёр ты разожжёшь, Ты немедленно уйдёшь. Отогреешь сердце мне И оставишь вновь во тьме. А укрытая мехами, Время мерю я веками.

Нет уж тех, кто дело знал, Кто к ногам моим здесь клал Зло - проклятье человечье И невинных душ увечье. Очищала я людей От корыстных их затей. Забирала век из веку, Что мешало человеку. Эти вещи дорогие - Кровь и слёзы трудовые. Всё забрать бы от людей - Люди стали бы честней. Их глаза б не загорались, Завистью б не наполнялись. Лапы б смерть укоротила. Честь бесчестье б победила! Но жрецов моих уж нет. Так к чему тепло и свет?» И ресницы опустила, И уста свои закрыла, Лик от Стёпы отвернула, Замерла иль вновь уснула...

Стёпа целый час стоял: Думу думал. Всё гадал, Как же надо поступить? Как надежд не погубить Тех, кто тайну передал. Он теперь одно желал: Как-то женщине помочь. А пока убраться прочь Для себя Степан решил. Быстро статую укрыл,

А Дружку сказал: «Друг мой, Возвращайся-ка домой.

Там решение найдём, И тогда сюда придём».

Мать спокойно почивала. Где Степан - она не знала И где их лохматый друг...

Только слышит в двери стук. Отворила второпях.

Видит - Настенька в слезах Забегает, говорит, Что ей завтра брат велит Выйти замуж за вдовца - За богатого купца.

Старый так жениться хочет, Так спешит и так хлопочет, Что брат просто одурел И венчаться с ним велел Без девичника и свата! Как ей было возражать? Ноченьки она дождалась, Кое-как во двор прокралась, За ворота - да бежать!

Мать, конечно, всполошилась, Что нет Стёпы удивилась, Но уверенно сказала: «Хорошо, что убежала.

Стёпа будет очень рад.

Он найдёт, куда вам скрыться, Что купчишке не приснится, Не найдёт и «добрый» брат!

Быстро ставни затворила И покрепче дверь закрыла. Стала Настю утешать, Предлагая ей поспать.

«Только б Стёпушка вернулся, Брат покуда не проснулся!» - В страхе Настя говорит, А уж братец в дверь стучит! И ревёт, ну, что бугай: «Эй, Степан, сестру отдай! Я добром прошу отдать! Или двери мне сломать?» Он с ватагою явился, Оттого так и ломился.

Все дружки его вопили, Всю деревню разбудили. Люди с вёдрами бежали «Где пожар?» - они кричали. Мать грех на душу взяла, Уверяла, как могла, Что Настюшу не видала И та к ним не прибегала. А Степан в тайге плутает, Всё медведя промышляет! Но, чем больше говорила, Тем ватагу больше злила. Дом вдовицы окружили, В ставни, в стены колотили. Дверь же так нещадно рвали - Петли бедные стонали.

Тут Степан и появился. Как откуда-то свалился!

Пёс свирепо зарычал И людишек чуть унял. Хоть неистово орали, Но от дома отбежали.

Мать с Настюшей растерялись, Но к Степанушке прижались. Говорят наперебой, Отчего здесь шум такой. А Степан на них глядит, Улыбаясь говорит:

«Сам ответ пришёл к задаче! Не могло и быть иначе.

Вы послушайте, родные, Две вы пташки дорогие! Не смогу я жить без вас, Но согласны ль вы тотчас С этих мест уйти со мной В край, где выпал жребий мой Жить, быть может, до седин? Как там буду я один?» Рассердилась сразу мать: «Ты обязан нас забрать!» Ну, а Настенька вся сжалась Да к нему плотней прижалась: «Как мы сможем убежать, Коль нас будут охранять?» Стёпа только улыбнулся: «Вот как я сюда вернулся, Так все вместе мы уйдём И дверей не отопрём! Поскорее собирайтесь. Потеплее одевайтесь.

За меня теперь беритесь...

Эй, Дружок, ко мне! Держитесь! Ну, яичко, помогай!

Золотая, всех встречай!»

Братец криком надрывался И ворваться в дом старался, Но никто не отвечал. Пёс и лаять перестал.

Принялись дружки опять Двери бедные терзать. Наконец-то их сорвали! Всей ватагою вбежали. Обыскали. Дом пустой! «Может, выход есть другой? Может, в подполе есть лаз?» Осмотрели и не раз.

Страх под сердце стал вползать... Было легче дверь ломать, Чем теперь сообразить, С кем они пришли шутить.

Помнил каждый: в двери били И с хозяйкой говорили... Им вдовица отвечала!

Знать, была здесь! Вдруг пропала... Нет сомнений, что и Настя Здесь своё искала счастье.

Но вот пёс, рычащий пёс!

Ноги он куда унёс?

А где пёс, там и Степан! Где здесь явь, а где обман? Словом, дело непростое. Может, даже дело злое. Без чертей не обошлось!

И командовал, небось, Этим делом Сатана! Но опять деталь одна: Бабы-ведьмы! В печь - и вон! Стёпа чёртом им вдогон!

Ну, а пёс? Когда, кто знал,

Чтоб, как чёрт, и он летал?

Непонятное страшней Для животных и людей. Настин брат, как трус и вор, Первым кинулся во двор. Остальные ждать не стали: Только пятки засверкали, Как пустились наутёк... Благо, путь был недалёк! Все по избам разбежались. Много дней потом шептались. Дом Степана обходили.

Может быть, и правы были! Что-то там происходило: Ставни чем-то отворило, Никого, а дом сияет - Кто-то чистит, убирает...

Дверь когда на место встала, Год деревня трепетала!

А кто за полночь гулял, Не однажды замечал, Что в мороз труба дымит - Значит, в доме кто-то спит. Не иначе Сатана!

«Растащить бы на дрова Этот дом. А лучше - сжечь!

Что нам дом пустой беречь?» - Волноваться стал народ. Подстрекая всех вперёд, Братец вновь толпу собрал, Двух «отважных» подобрал, Керосином их снабдил, Для отваги напоил. И все двинулись на дом. Окружили и потом Храбрецы пошли в атаку, Кулачищи сжав, как в драку, Зуб на зуб не попадая, Воздух полным ртом хватая, Всё же сено разложили, Керосинчиком полили. Тут бы только подпалить, Но принялся дождик лить. Стало снегом заметать Так, что света не видать! Ветер словно ошалел! Ураганом налетел - Разметал всё и раздул! И послышался вдруг гул... С ним металла громкий звон Слышался со всех сторон.

В трубный звук он превратился! Наутёк народ пустился. Звук, однако, нарастал - Рёв звериный воздух рвал!

А когда всё прекратилось, Сколько времени то длилось, Уж сказать никто не мог.

Настин братец занемог.

С той поры он всё страдает.

Отчего - и сам не знает.

Дом недолго пустовал. Вдруг его облюбовал Пришлый парень удалой да с женою молодой. Как-то занял, начал жить. На охоту стал ходить.

Что ему ни говорили О бесовской в доме силе, Он, смеясь и отвергая, Жил и жил, беды не зная.

Слух, однако, снова бродит: Во дворе частенько ходит Не жилец, а сам Степан. Ну, один храбрец - Ефан, Их сосед, решил к соседу Прогуляться на беседу. Баньку тот в тот день топил.

И Ефан сообразил:

Днём-то в баньке безопасно И беседовать прекрасно, И деревне доказать - Удаль, храбрость показать!

Видит - с веником жилец Входит в баню. Что ж, хитрец Пять минут не подождал, Тоже к бане зашагал.

Смело входит и глядит: На полке Степан сидит!

Говорит: «Ефан, не бойся! Наливай воды, помойся». А сам веником играет, Жар всей бани загребает! Страх Ефана охватил - Ну бежать, что было сил! По всему селу промчался! Как, сердечный, удержался И в тайгу не заскочил?!

Так с тех пор молва идёт, Что Степан средь нас живёт. Что молва? Всяк это знает: Он в родных местах бывает. Кто в тайге в беду попал - Пусть то белка иль марал, Иль охотник вдруг какой - Стёпа тотчас помогает.

Чьею силой? Кто же знает?

Только верим: Стёпа - свой!»

За стеною ветер завывает.

Дёрнет раму, постучит в стекло. Это нас нисколько не пугает, Нам в избе уютно и тепло.

Мы лежим не в мягкой пусть постели, Но нам снится умница-Степан.

Он идёт сквозь бури и метели - Доброты несёт он океан!

Нелегко пронёс он ношу эту. Но зато в легендах не умрёт! Потому что, шествуя по свету, Бескорыстье всем преподаёт.

Пусть десятки лет уж пролетели,

Но нам снится молодой Степан:

Мы с ним вместе в каменной пещере, Где прекрасный дремлет истукан!

Сидорова Клеопатра Викторовна г. Прокопьевск, 1984 г.

С незапамятные времена на

Южном Урале жило могучее и мощное племя роксо­лан. Бескрайними казались их земли, границы которых на востоке достигали великой реки Оби, а на юге про­ходили по берегу Аральского моря.

Много сотен лет они правили огромной империей, пока однажды дозорные с восточных границ не донес­ли, что к владениям царства роксолан приближается могучее войско сибирских гуннов. Племена гуннов про­слыли отважными и непобедимыми, никто не устоял пе­ред ними. Продвигаясь на запад, их армии сметали всё на своём пути. И тогда роксоланы собрали совет, чтобы решить, как поступить: уступить гуннскому союзу свои земли и перебраться западнее или начать с ним войну.

В то время государством правила выбранная наро­дом царица Асмира, которая отличалась крутым нравом, властным и сильным характером, а её супруг по имени Артуар командовал войсками роксолан и их союзников аорсов и аланов. Благородного, честного и справедливо­го витязя огорчало то, что действиями царицы зачастую движут гордыня и самолюбие.

Оказалось, что гунны, подойдя к границам империи роксолан, вовсе не собирались воевать с сильным и род­ственным им народом. Слишком были схожи их обычаи и языки. Царь гуннов хотел заключить мирный договор с роксоланами и их союзниками. Единственное, о чём он просил, — уступить ему долину одной из рек для выла- са скота. Постоянно кочующим по сухим степям гуннам

не хватало сочных пастбищ, а в этой долине их никто не использовал, потому что роксоланам вполне хватало зелёных склонов Южного Урала, где произрастали пре­красные травы, а берега реки были практически неза- селены. Решив, что препятствий возникнуть не долж­но, царь гуннов направил посольство к царице Асмире.

Прибыв к царице, послы передали просьбу своего правителя и его намерения. Совет старейшин и Артуар, супруг Асмиры, решили удовлетворить просьбу гуннов. Но Асмира для себя всё решила заранее: начать войну с гуннским союзом во что бы то ни стало, потому что ей хотелось прославиться в веках, победив неодолимо­го и грозного противника. Она прекрасно понимала, что гунны не намерены начинать братоубийственную войну, но, движимая гордыней, царица задумала ко­варный план: убить послов гуннского царя, чтобы за­ставить его вступить на этот путь. В эту войну цари­ца надеялась втянуть также своих союзников: аорсов, аланов, языгов и даже готов, которые пришли на Дне­пр и подчинили своей власти родственные роксоланам племенные союзы русского народа, живущие в лесосте­пи и на севере.

Весь совет ждал решения царицы. Асмира обвела присутствующих тяжёлым взглядом и, к великому их из­умлению, приказала бросить послов в темницу по окон­чании переговоров. Тогда Артуар встал со своего места и прилюдно, на глазах гостей и старейшин устыдил свою жену за то, что она нарушает законы гостеприимства и неприкосновенности послов. Он объявил, что как цар­ственный супруг и полководец сам решит вопрос о по­граничной реке в ближайшее время. Взяв послов под своё покровительство, он велел своим воинам сопрово­дить их до границ с гуннами.

Вернувшись к своему царю, послы рассказали, что произошло на совете роксолан, сообщив, что в отличие от царицы, Артуар не хочет войны, потому что как во­евода и мудрый царь осознаёт, к чему она может при­вести. Правитель гуннов решил ждать, чем закончится спор между старейшинами, с которыми согласен царь, и царицей Асмирой.

Между тем царица, считая себя принародно оскор­блённой и униженной, обуреваемая гордыней, задума­ла жестокую месть своему мужу. Обида и задетое само­любие затмили её разум.

Воевода не мог даже представить, что задумала жена. Он посчитал, что она как женщина многого про­сто не понимает и слишком эмоционально реагирует на эту ситуацию. Царица же сделала вид, что всё осоз­нала и готова уступить просьбам гуннского царя. Она дала своё согласие на то, что граница между гуннским союзом и племенами роксолан с их союзниками будет проходить по реке и долина с пастбищами отойдёт гун­нам. Асмире удалось убедить мужа, что она во всём с ним согласна.

Через некоторое время царица пригласила супруга на охоту, чтобы пострелять туров в степи. Воевода согла­сился, взяв с собой только нескольких воинов из своей дружины. Но когда в охотничьем азарте эскорт Артуа- ра ускакал далеко в степь, царица приказала своим лю­дям схватить мужа и связать его, а потом расправиться со всеми его витязями поодиночке. Затем она подверг­ла Артуара унизительным и мучительным пыткам. Так Асмира потешила своё оскорблённое самолюбие, ото­мстив мужу за прилюдное унижение.

Жестокая правительница хотела услышать от своего мужа мольбы о пощаде, но ни слова, ни стона, ни даже

взгляда так и не дождалась. Умирая, мужественный воин обратил свой полный печали взор к небесам.

Стойкость и непреклонность мужа вызвали у Асми­ры приступ дикой ярости. Вернувшись в крепость, она объявила сборы войска для войны с гуннами. Но один из людей, видевший страшную кончину полководца, рассказал о ней воинам, и тогда вся армия взбунтова­лась против царицы.

После нескольких дней штурма крепость, где укры­валась Асмира, была взята. Верных ей людей перебили, а саму царицу связали и бросили под ноги самому пре­данному другу Артуара — Зему.

Зем смотрел на ту, которую когда-то выбрал царицей народ роксолан, и не знал, как быть. Многие советова­ли поступить с ней так же, как она поступила со своим мужем. Но Зем не захотел унизить воинскую честь. По­думав, он рассудил, что справедливым будет отдать её на суд гуннов, ведь именно их племя она хотела унич­тожить. А чтобы наказать Асмиру за гордыню и распра­ву над мужем, Зем велел на площади прилюдно высечь царицу плетьми. При каждом ударе она громко крича­ла. Все увидели ее малодушие и слабость и поняли, что такая жалкая женщина, которая не в состоянии пере­терпеть физическую боль, не может править народом.

После прилюдного бичевания Асмиру раздели и, по­садив задом наперёд на осла, отправили в подарок гунн­скому царю.

Увидев избитую и униженную царицу, гуннский пра­витель только покачал головой и велел отправить её сво­им рабам на потеху. Но невольники, прослышав о же­стокой расправе царицы над своим мужем, брезгливо отвернулись от нее, выказав свое презрение. Рабы зна­ли, что за непослушание их могут высечь, но чувство от-

вращения к царице роксолан было сильнее страха пе­ред наказанием.

Увидев это и поразившись духовной чистотой своих невольников, царь гуннов вместо наказания даровал им свободу. Асмиру же, согласно обычаю своего наро­да, правитель приказал облить дёгтем и обвалять в пе­рьях, чтобы все видели, что это падшая женщина, нане­ся таким образом последний удар по её гордыне. Затем бывшую царицу отправили обратно к её народу, что­бы роксоланы сами решили её судьбу. Так Асмира сно­ва попала к Зему, который к тому времени уже был из­бран царем.

Увидев возвращённую Асмиру, после долгих размыт- лений Зем решил, что царица сама должна наказать себя за страшные злодеяния. Он приказал отмыть её от дёгтя и перьев и одеть по-царски. Затем сам повёл её к курга­ну, насыпанному в честь её мужа.

Вложив ей в руки кинжал, он указал на вершину кур­гана, сказав, что её место там. Поняла Асмира, что ни­кто из роксолан не захотел замарать себя её убийством, даже Зем, который ненавидел её всем сердцем.

На глазах у всего народа бывшая царица поднялась на вершину кургана и, обратившись к звёздам и небу, заплакала. Громким голосом, чтобы все слышали, она стала молить своего мужа о прощении.

И вдруг люди разом ахнули! Перед Асмирой возник дух её мужа. Он поклонился своему народу и, к великому изумлению людей, обратился к жене со словами проще­ния. И тут только на царицу снизошло озарение. Поня­ла она, что сотворила под влиянием гордыни. Не вы­держав, Асмира упала на колени и вонзила кинжал себе прямо в сердце. Так закончилась жизнь последней ца­рицы роксолан.

С той поры роксоланы, изменив древней традиции, больше не избирали женщин-правительниц. На приме­ре Асмиры люди поняли, что эмоции женщины порой могут возобладать над её разумом, и тогда вместо того, чтобы поступать по закону, справедливо и рассудитель­но, она действует под напором своих страстей.

полесун

Сибирская сказка

Однажды зимой в страш­ный снежный буран заблудился в бескрайней сибир­ской степи одинокий караван. Все дороги замело. Люди, как могли, сопротивлялись стихии, но все их усилия были напрасны, и вскоре почти все путешественники замёрзли. Только парень по имени Горислав сумел уце­леть. Во время снежной бури он завернулся в тёплый ту­луп и лёг на дно саней, укрывшись шкурами. Три дня он лежал, слушая, как над головой бушует стихия. А когда, наконец, всё стихло, Горислав понял, что никого из лю­дей в живых не осталось.

Кони стояли по грудь в снегу, уткнувшись друг в дру­га. Увидев человека, они, закинув головы, стали ржать и пытаться выскочить из снежной ловушки. Парню уда­лось высвободить сначала трёх самых сильных живот­ных и запрячь их в откопанные сани, остальных он тоже освободил из снежного плена и стал двигаться вперёд, куда глаза глядят, протаптывая дорогу и ведя коренни­ка под узцы. За ним шли остальные кони.

Сколько Горислав ни старался, ни он, ни кони не мог­ли найти дороги. Кругом были лишь гигантские сугро­бы да лес вдалеке.

Спустя некоторое время кони зафыркали и резко остановились. Подняв глаза, Горислав увидел недалеко от себя громадного лесного человека. В народе их назы­вают полесунами. Сначала парень испугался лохматого чудища, но потом понял, что тот ему зла не желает. На­оборот, человек-зверь махал ему лапами, призывая следовать

за собой. Горислав пошёл за своим проводником, ведя за собой тройку.