Легионер

Глава 7

При взгляде из космоса планета Гарден вполне оправдывала свое название. Её моря и океаны насыщенного темно-зеленого цвета казались листвой, из которой выглядывали желтые, розовые и темно-красные цветы материков (таких маленьких, что их можно было принять за острова) и островов (иногда таких больших, что выглядели почти материками). Зрелище получилось завораживающе-красивым – если смотреть издалека. Вблизи же…

Петер Кристенсен по прозвищу Тор пялился в мутное окно захудалого бара, гордо именуемого «салуном», с привычным уже раздражением. Занесла ж его нелегкая! Без респиратора, защитных очков и комбеза на улицу носа не высунешь! Правду говорят: какой бы прекрасный сад ни создал Творец, человек непременно превратит его в помойку.

Когда-то Роузхилл, наверное, мог считаться райским уголком: действительно розовые холмы, удивительной, если судить по старой съемке, красоты деревья… Сейчас от деревьев остались только выбеленные ветром и обгрызенные вездесущей пылью остовы, а к подножиям холмов жались убогие домишки, сооруженные из чего попало.

Вполне возможно, кстати, что первые жители городка были люди как люди. Но это было до того, как какой-то умник разведал милях в двадцати залежи многокомпонентного церия и додумался разрабатывать его открытым способом. Местная разновидность практически не окислялась на воздухе, что значительно облегчало добычу и транспортировку, и использовалась, где только не: металлургия, производство нетускнеющего стекла для космических кораблей, огнеупоры, топливные элементы…

Всё бы ничего, но здешний церий отличался редкостной токсичностью. Несколько небольших компаний, на паях разрабатывающих месторождения, тратиться на достойную защиту рабочих совершенно не собирались. А потому в карьерах и на шахтах, которые всё-таки пришлось пробить, чтобы после выработки верхних горизонтов добраться до более богатых пластов, работали те, кому терять было уж совсем нечего. Имелись и каторжане, купленные по дешевке на вполне легальных аукционах Окраины.

Народ в Роузхилле, который условно-местные жители называли не иначе как Чистилищем, собрался ещё тот. И для поддержания порядка в поселении всё та же группа компаний, скинувшись, наняла роту Галактического Легиона. Больше, в сущности, не требовалось. Хватило бы и пары взводов: небольшой, хорошо укрепленный космопорт охраняли сотрудники объединенной службы безопасности, но в городок эти пижоны не совались.

Заморенные работяги с изъеденными «цериевой проказой» лицами… дешёвые, старые вне зависимости от возраста шлюхи… десятка полтора чудом выживших, изуродованных ещё в утробе матери, детей… тоска и глухая безнадега в тусклых глазах… навязшая в зубах и в ушах песня… ну вот, опять!

Чёрт, да когда же смена! В сущности, и на базе заняться особо нечем, но там хоть можно в спортзале покувыркаться…

Ростом за два метра, Тор был худощав, почти костляв и в мешковатом комбинезоне выглядел на редкость нескладным. Добрые голубые глаза, густо опушенные бесцветными ресницами, и крупный улыбчивый рот придавали ему вид этакого безобидного (и беззащитного) пентюха. Мало кто воспринимал его всерьёз при первой встрече. Оно и понятно: где вы видели, чтобы этакая оглобля хоть что-то смыслила в боевой акробатике? А на недотёпу и наехать не грех…

Собственно, своим переводом на базу «Роузхилл» Кристенсен был обязан тому, что некий остолоп (к несчастью – сержант), неверно оценивший свои шансы при первом знакомстве, до второго попросту не дожил. От трибунала Петера отмазали – слишком много оказалось свидетелей того, что покойничек нарывался долго и старательно – но вот со службой в приличном подразделении пришлось распроститься, как и с капральскими нашивками. А тут и поразмяться толком не с кем… когда ж они заткнутся?!

Ну, вот и сменщики, наконец-то!

– Эй, Тор! Там пополнение прислали! – весело прокричал с порога Проныра, первый в роте болтун и сплетник, обладатель хитрющей физиономии и чувства юмора, несколько сомнительного даже для легионера.

– Я в курсе, – проворчал Кристенсен.

– А какую оторву нам прислали, ты тоже в курсе? – Проныра терпеть не мог, когда кто-то знал больше, чем он. Или хотя бы столько же.

– Вот ты мне и расскажешь, – обречённо пробормотал Тор. Практика показывала, что отвязаться от Проныры можно только одним способом: выслушать всё, что тот считает нужным сообщить.

– Прикинь, Красавчика отбрила сходу…

– Заткнись, – процедил сквозь зубы упомянутый персонаж. Вспоминать о четырёх бороздах, оставшихся на пластиковой стене после игривого движения небольшой, в сущности, ручки, было неуютно. А уж какой грянул хохот, когда девица сдула застрявшие под кончиками ногтей стружки, как герой фильма о Диком Западе старой Земли – дымок с верного кольта…

– Такая кисонька, с такими когтиками – прелесть! А прочим желающим заявила, что даст только тому, кто её сделает в спарринге!

– М-да?

– Так после первого претендентов существенно поубавилось, а после второго совсем не осталось! Слушай, она по потолку не бегает, кажется, исключительно потому, что лень!

Тор хмыкнул с максимально равнодушным видом. Проныра боец, считай, никакой, от него адекватной оценки ждать не приходится… но… ха! Стоит, пожалуй, поторопиться и своими глазами взглянуть на… хм… пополнение.

Базу «Роузхилл» Лана невзлюбила сразу же, как только узнала о том, куда её посылают. Здравый смысл твердил, что первое назначение и не может быть особо престижным. Уязвленное самолюбие желчно усмехалось, напоминая об отправке Тима в офицерскую школу.

Они даже попрощаться не успели толком: так, перебросились парой фраз да обнялись, вот и всё. Правда, качество объятий дало Лане возможность по достоинству оценить произошедшие с другом изменения. Вот только Стефанидесам, пожалуй, сообщать не стоит. Не потому даже, что Тим просил не делать этого. Просто кто-то из засевших в голове старых мерзавцев (кажется, Крессар) настоятельно рекомендовал не дразнить гусей.

Конечно, можно было оплатить защищенный канал – призовые, полученные за выигранный чемпионат по фехтованию среди курсантов, вполне позволяли даже и десять минут разговора. Однако в качестве оборудования связи, установленного на ферме родителей Тима, Лана сомневалась. Не хватало еще сдать друга «гиксосам».

Конечно, мистер Браун, кем бы он ни был, уж наверное, присмотрит за своим протеже… жаль, не довелось познакомиться, а Тим был предельно немногословен. О разговоре рассказал много, о собеседнике – почти ничего. Старичьё, однако, беседу оценило положительно – сойдясь во мнениях чуть ли не впервые за всё время их странного «знакомства». Вот и ладно. На всё воля Баст, глядишь, и встретимся. Ну что там ещё?!

Звук приближающихся шагов (а ведь не одна пара ног; даже, пожалуй, не один десяток) Лана услышала давно. Однако с брусьев, на которых висела вниз головой, размеренно качая пресс, спрыгивать не стала. Пришедшие, кстати, вели себя вполне прилично: не шумели, не окликали, дали спокойно закончить подход.

Собственно, именно этого – опасливого уважения – она и добивалась своим заявлением и последовавшими за ним схватками. Раз уж оказалась в такой клоаке, важно поставить на необходимое место равных, тогда и на ублаготворение старших по званию время и силы останутся. Ну не навечно же она здесь. А стало быть, следует с самого начала обеспечить себе режим наибольшего благоприятствования.

При всей вполне обоснованной уверенности в себе Лана не строила иллюзий: накинься на нее, скажем, сразу пятеро, со всеми ей не совладать. Но тут был забавный нюанс, определившийся первым же спаррингом. Как минимум одного она при таком раскладе убила бы. Ясно дав понять положение дел соискателям. Возможно, она смогла бы отправить к праотцам двоих или даже троих, но одного – наверняка. И этим одним не стремился быть никто. Что, вполне естественно, гарантировало ей некоторую степень свободы.

Девяносто восемь… девяносто девять… сто! Теперь можно и публикой поинтересоваться.

Лана спрыгнула с брусьев и окинула собравшихся придирчивым взглядом. Претендент обнаружился мгновенно: из всех у него единственного в глазах не было отдающего злорадством предвкушения, одно только напряженное внимание. По алайским меркам она дала бы этому мужику лет восемнадцать. Классический губошлеп, вот только взгляд… и чуть напряженные линии слегка запавших щек… и пластика, которую не могла скрыть даже просторная куртка… циничная усмешка, кстати, совершенно не шла ему. А ещё он был бос, как и сама Лана.

Поймав глаза девушки своими, он приглашающе кивнул в сторону устланного матами пятачка в центре зала, дождался ответного кивка, и потянул вниз застежку легкой куртки. Под курткой не было ничего, кроме торса, заслуживающего, с точки зрения Ланы, самого глубокого уважения. Она уже успела заметить, что большинство её нынешних сослуживцев по части спорта и рукопашной не перетруждались. Пожалуй, мало кто из них смог бы сходу сдать нормативы, принятые в том же «Сан-Квентине». Этот верзила, несомненно, мог. И нормативы, и кое-что сверх того.

Лана поймала себя на том, что такому, пожалуй, проиграть не только не грех, но даже, возможно, следует. Для собственного удовольствия. Мысленно ухмыльнулась, обозвала себя – мысленно же – словами, за которые па уж точно вымыл бы ей рот с мылом, и деловито поддернула легкие спортивные штаны.

Раздавшиеся со всех сторон свист и улюлюканье она проигнорировала: были проблемы посерьезнее. К примеру, разница в росте в добрый фут давала противнику немалое преимущество в длине рук и ног. И что-то подсказывало Лане, что этот конкретный боец своим преимуществом воспользоваться сумеет – если она даст ему такую возможность. Что ж, посмотрим. Скучно уж точно не будет.

Когда она приблизилась к матам, мужик, не сводя с нее глаз, слегка поклонился:

– Тор.

– Лана. А можно вопрос, пока мы не начали?

– Валяй.

– Раз ты – Тор, то которая из них, – она по очереди ткнула пальцем в обе его руки, – Мьёлльнир?

– А ты проверь! – усмешка мужчины стала нарочито зловещей, но в глазах мелькнуло что-то вроде интереса.

Лазарев ехидно прокомментировал: «Остальные тут, небось, думают, что тор – это бублик, а про молот Тора и не слышали!». Отвечать (и даже приказывать старому негодяю заткнуться) было некогда: Тор вдруг оказался совсем рядом, и Лана лишь экстренным переходом в спринт ухитрилась вывернуться из захвата.

Дальше стало ещё веселее. Её противник был быстрым и гибким. Не для вулга, нет, просто – очень быстрым и очень гибким. А ещё он был куда опытнее Ланы. И непредсказуем настолько, что как минимум два из трех её ударов и бросков приходились в издевательски, пусть и беззвучно, хохочущую пустоту. Удары же Тора достигали цели куда чаще, чем ей хотелось бы и чем она привыкла. Лана начала горячиться, допускать идиотские ошибки, а неуловимый Тор продолжал играть с ней, словно кошкой тут был он. Он – кошкой, а она – глупой, слабой, почти паникующей мышью. И вдруг исчез.

В следующую секунду ноги девушки потеряли опору, маты словно сами собой бросились в лицо, безжалостно вывернутая правая рука впечаталась запястьем в левое плечо, а на спину обрушилась нешуточная тяжесть.

– Позабавились – и будет, – произнес над её ухом мужской голос, остававшийся почти таким же ровным, как до схватки. – Сдаёшься?

Лана утвердительно стукнула по матам левой рукой, через миг после вопроса освобождённой ровно настолько, чтобы шевелиться. Придавивший её груз исчез, и девушка тут же вскочила на ноги, с некоторым удивлением понимая, что вовсе не чувствует себя униженной.

Они стояли и изучающе смотрели друг на друга, а вокруг бесновалась довольная исходом поединка публика. Ощущение некоей общности окутывало недавних противников защитным коконом, отсекая бессвязные крики, хохот и громогласные советы по части того, что именно мужчине следует сделать с девушкой.

Во всяком случае, Лана их не слышала точно. А вот Тор в какой-то момент протянул руку за спину, сгрёб за шкирку вертлявого парня с нагловатой физиономией, встряхнул, и с легким недоумением в голосе поинтересовался:

– Это ты-то следующий? Серьезно? Может, хочешь попробовать прямо сейчас? Ну, давай, а я посмотрю!

– Так я же не про драку, – прохрипел тот, пытаясь ослабить застежку у горла.

– Ах, не про драку? – на секунду оскалился Тор, по-прежнему удерживая свою добычу. – Слышь, подруга, возьмем Свистка третьим?

– А он выживет? – предельно холодно полюбопытствовала Лана, вращая несколько помятым правым плечом.

– Не уверен. Но это будет весело, согласись!

– Весело, ага. Только его ведь надолго не хватит. А мне нравится, когда долго! – капризно протянула она, для пущего впечатления топая босой ногой. Звук получился не слишком громким, маты всё-таки, но результат Лану удовлетворил: окружающиеся покатились со смеху. И смеялись уже не над ней.

– В пролете ты, Свисток, – с деланным сочувствием бросил Тор, выпуская воротник незадачливого соискателя. – Мотай отсюда, не мешай разговаривать серьезным людям.

И снова сосредоточился на девушке:

– Так что там насчет Мьёлльнира? Разобралась, которая?

– Обе, – уверенно кивнула она. – Ты – амби, как я. Кстати, ты выиграл. Так что – в любой момент…

– Размечталась, дурёха, – добродушно проворчал Тор, придирчиво ощупывая её плечо. На собственные ребра, на которых пламенел след от удара с использованием «когтиков», он не обращал внимания. – Сейчас ты примешь горячий душ и две капсулы «резета», а то завтра не встанешь, чего доброго.

Мысль была дельной: перепало Лане весьма чувствительно и долгий горячий душ был именно тем, чего ей сейчас хотелось. А Тор размеренно продолжал:

– Потом – спать, и, если тебя кто-то побеспокоит до подъема, – повысил он голос, – будет иметь дело со мной. Я тут кое с кем обкашляю, чтобы нас поставили в одну смену патрулирования: будешь тренироваться. До тех пор, пока не подметёшь мною маты, ясно? И только попробуй манкировать – под Мьёлльнир попадешь. Под любой, на выбор. Всё поняла?

– Так точно, сэр! – шутливо козырнула Лана, на секунду прикрыв макушку ладонью левой руки. – Разрешите идти?

– Постой, – прищурился её новоиспеченный инструктор. – Кто такой Тор, ты, похоже, знаешь. А скажи-ка мне, кто такой Локи?

– Ну… – замялась она, не вполне понимая, чего от неё хотят. Услышанные когда-то от па легенды вспоминались не без труда. – Локи – хитрец, обманщик, вор… путешествует, держась за пояс Тора…

– В целом правильно. Но ты забыла две вещи, – Тор улыбался широко и открыто. – Во-первых, Локи неплохой боец. А во-вторых – рыжий. До завтра… Локи.

В «Салуне старого Джека» яблоку было негде упасть. Клубы дыма от дешевого курева давно уже образовали под потолком плотный слой сизого тумана. Шум стоял такой, что уши закладывало. Стук кружек с кошмарного качества пойлом, азартные выкрики снующих в толпе букмекеров, фальшивые взвизгивания официанток, подрабатывавших в свободное от обслуживания столов время в комнатенках наверху…

Развлечений в Роузхилле было маловато, поэтому регулярные бои собирали всех, кто мог позволить себе пропустить стаканчик и поставить кред-другой. Поскольку мало кто всерьёз рассчитывал выбраться с этой планеты – или хотя бы из Чистилища – живым, таковые исправно находились. Как ни мало платило объединение компаний своим работникам, на скверную выпивку деньжат хватало.

Что же касалось каторжников, которые после того, как затраченная на приобретение сумма окупалась, становились расконвоированными (а куда они денутся-то?), то им плата не полагалась. Но в городишке можно было подзаработать, пусть и совсем чуть-чуть, а тратить всё равно не на что – кроме жратвы, всё той же выпивки и шлюх. И еще – ставок.

Дни, когда проводились бои, числились самыми погаными в графике дежурств легионеров, и как раз по этой самой причине очередность соблюдалась строго. Будь это во власти Тора, он бы сегодня уж точно и носа не показал к «Джеку». И, разумеется, не привел бы сюда напарницу. Но выбора не было. Оставалось только надеяться, что разгоряченные выпивкой и зрелищем работяги не будут уж очень активно докапываться до девчонки.

Чёрт побери, Локи просто категорически не повезло с внешностью. Большинство служивших в Легионе женщин принадлежали к двум типам: «грузовик тяжёлый» и «хорёк злобный». Первые, массивные, мужеподобные, вызывали уважение такого контингента, как в Чистилище, самими своими габаритами. Вторые, мелкие и тощие, демонстрировали готовность убивать выражением глаз и ухмылками.

Светлокожая, но отнюдь не белёсая как многие рыжие, Локи не относилась ни к одному из упомянутых типов. Среднего роста, сложенная слишком хорошо, чтобы комбинезон мог это скрыть, она не выглядела ни бой-бабой, ни опасным зверёнышем. Не отличающееся особенно правильными чертами лицо выражало, как правило, оскорбительную для многих мужиков отрешенность.

Тор искренне не понимал смысла выражения «ангельская красота», полагая лики со старинных картин слишком бесполыми для того, чтобы считаться красивыми. Вот уж чего в лице Локи не наблюдалось, так это бесполости. Зато большую часть времени присутствовала вполне ангельская безучастность. Столкнувшись с такой безучастностью на практике, он не раз ловил даже себя самого на желании стереть со скуластой большеглазой мордочки эту клятую отстраненность. Отстраненность, слишком похожую на презрение, чтобы оставить и без того озлобленных шахтеров равнодушными. И это при том, что он-то знал: речь идёт не более чем о маске. Но здешним-то не объяснишь!

Воплощенный вызов, каковым являлась Лана, мог в любой момент разразиться бурей. И что с того, что убийство каторжника или даже нанятого шахтера легионеру грозило разве что порицанием или не слишком серьёзным взысканием? Если у работяг сорвёт планку и они кинутся разом, девчонку это не спасёт.

– Эй, красотка! Поставь пару кредов!

Ну вот, накаркал… эх, надо было держаться у дверей… и что теперь? Ну не стрелять же в пьянчугу? Всех не перестреляешь, да и не для того они здесь, чтобы палить по всем подряд…

– Поставь пару кредов, кому говорю! Чо, жадная, да? Или брезгуешь?! Ты смотри, мы тут не любим ни жадин, ни брезгливых!

Чёрт, Локи, да не качай ты головой, поставь, не убудет с тебя, на этого типа уже оборачиваются!

Тор отодвинулся вместе со стулом назад, сколько позволяла находящаяся за спиной стена, и уже приготовился прыгнуть, когда несносная девица вдруг улыбнулась. И улыбка была настолько весёлой и светлой, что сутулый мужичонка в невообразимых лохмотьях даже растерялся.

– Я не могу сделать ставку. Извини.

– Это ещё почему? – пропитой голос букмекера от удивления стал как будто мелодичнее. К несчастью, слова Локи привлекли совершенно ненужное внимание окружающих. Толпа вокруг стала гуще, на обращенных к ним лицах возник крайне нехороший интерес.

– Видишь ли, здесь дерутся шахтеры с каторжниками.

– И что с того?

Их столик и прилегающее к нему пространство накрыла весьма тревожащая Тора тишина.

– Если я поставлю на шахтёра, обидятся мои предки-каторжники. А если поставлю на каторжника, обидятся мои предки-шахтёры. И что же мне делать? Ну, вот хоть ты скажи!

– Эээээ… – замялся мужичонка. – Не знаю…

– Так и я не знаю! – всё так же весело отозвалась Локи. Голос её лучился неподдельным (кажется) дружелюбием. – Может, я просто после боев выставлю выпивку всем участникам схваток, и не важно, кто победил? Как думаешь, заменит это ставку?

Раздавшиеся со всех сторон возгласы «Заменит-заменит!» почти заглушили объявление о начале первого боя, и Тор украдкой перевел дух. Молодчина, выкрутилась.

– Слушай, а это правда? О предках? – вопрос был не вполне приличен, легионера о прошлом не спрашивают, но на правах инструктора…

– Правда, – пожала плечами его ученица. – Когда-то заметная часть населённой Алайи была чем-то вроде Чистилища. Так что в предках у меня весьма пёстрый народ.

Тор только головой покрутил. Девчонка удивила его при первой встрече – и продолжала удивлять четвертый месяц. В основном, надо отдать ей должное, приятно.

Немного слишком упряма, но это скорее плюс, хотя и приходилось иногда осаживать, чтобы не пережгла себя на тренировке. Вспыльчивость гасили и до него, и, похоже, успешно, хотя срывы время от времени случаются до сих пор. С другой стороны, Локи только восемнадцать…

Сексапильность, то ли не осознаваемая ею, то ли не принимаемая в расчёт и доставлявшая немало проблем при патрулировании, во время тренировок играла роль исключительно положительную. Ту самую, на которую и рассчитывал Тор.

Петер Кристенсен не был ни альтруистом, ни тем более евнухом. Порой (пожалуй, довольно часто) он жалел о том, что жёстко ограничил отношения с Локи связкой «инструктор – ученик». Но именно эта связка позволяла в перспективе достигнуть цели. Простой и внятной: убраться с Гардена как можно быстрее и как можно дальше.

Способов имелось несколько, но наиболее надёжным было обратить на себя благосклонное внимание инспекторов, время от времени наведывающихся в любое подразделение Легиона. До появления Локи все попытки Тора показать себя хорошим инструктором разбивались о нежелание бойцов учиться. Теперь же…

Теперь те, кого она побила в первый день, жаждали реванша. Те, кто тогда не рискнул связываться, не могли простить себе собственную нерешительность. Объявленное девчонкой условие официально оставалось в силе, желающих хватало, выкладывались они по полной… у Кристенсена появился шанс. Хороший, уверенный шанс дать понять кому надо, что стóящему инструктору не место в этой клоаке. И его билетом с Гардена была Лана Дитц, которую он первый назвал Локи.

Так он ей и сказал. Открытым текстом. И, к удивлению своему, столкнулся с полным пониманием и готовностью сотрудничать. При условии, что, отправляясь к новому месту службы, он прихватит с собой лучшую ученицу. В своей способности быть лучшей Локи не сомневалась, желания было хоть отбавляй, и Тор, скрестив пальцы, начал уже прикидывать, как лучше показать товар лицом при следующей инспекторской проверке.

Ох, ч-чёрт!!! Вот и отпускай ее одну!

Первый бой подошел к концу (каторжанин проиграл), и Лана протолкалась к стойке, чтобы выполнить свое обещание. Сама она пить не собиралась. «За счёт заведения!» бармена, пресловутого Джека, было пресечено коротким «Служба!». Колчерукий дядька, удивительно ловко, несмотря на увечье, управлявшийся со своим товаром, не стал настаивать. Брякнул на стойку два стакана, налил из той бутылки, в которую ткнула пальцем девушка, ухмыльнулся, демонстрируя редкие гнилые зубы.

Насколько могла судить Лана исходя из собственного опыта работы в дешёвом баре, содержимое бутылок различалось не столько качеством, сколько этикетками и ценой, но тут был вопрос принципа. Посулилась выставить выпивку? Так пусть она будет хотя бы формально лучшей из всего, что можно получить в салуне.

Недавние противники, не испытывающие, похоже, никакой неприязни друг к другу за пределами ринга, приняли из рук рыжей «куколки» стаканы, чокнулись и отправились смотреть следующую схватку. Лана кивнула Джеку, пристроилась на предусмотрительно освобождённый кем-то табурет и приготовилась дожидаться следующих бойцов, как вдруг её внимание привлекло какое-то осложнение, возникшее там, куда ушли её первые «номинанты».

Враждебный гул… внезапное прекращение боя… невнятное, но определенно злое бормотание… к эпицентру разгоравшегося конфликта они с Тором подоспели одновременно.

Мысленно поморщившись при виде Свистка, которому, вообще-то, полагалось патрулировать улицу, девушка постаралась быстро оценить ситуацию.

Оценивать, собственно, было особо нечего.

Окончательно оборзевший от сознания собственной безнаказанности засранец с нагловатой усмешкой потягивал выпивку из стакана. Того самого стакана, который буквально минуту назад она собственноручно вручила проигравшему каторжнику. Мужчина лет сорока по меркам вулгов, со слишком умным для осуждённого преступника лицом, потирал запястье, явно только что выкрученное, и мрачно наблюдал, как исчезает в глотке Свистка его порция.

Правая рука Свистка недвусмысленно поигрывала оружием, так что единственное, что оставалось окружающим, это угрожающее ворчание. Неодобрительно поджавший губы Тор молчал, хотя взгляд его не сулил зарвавшемуся отморозку ничего хорошего.

Проблема, как её видела Лана, состояла в том, что внушение, пусть и сопровождающееся (вполне возможно) физическим воздействием, произойдет на базе. А этим людям – да, людям, как бы ни хмыкали Крессар и Хансен в ее голове! – нужна была хоть толика справедливости. Нужна здесь и сейчас. Лазарев помалкивал. Но молчание его было предельно красноречивым. И девушка, у которой не раз и не два отнимали еду все, кто мог себе это позволить, решительно шагнула вперед.

– Зарываешься, Свисток! – процедила она.

– Да ладно тебе, Локи, – лениво отозвался тот. – Надо же человеку глотку промочить! И вообще, бог велел делиться!

– Это с тобой, что ли?

На месте Свистка Тор наверное (и даже наверняка) постарался бы провалиться сквозь пол сам. Пока не вколотили по самые уши. Уж больно яростным стал прищур девчонки. Но крысёнышу, похоже, все было нипочём. Где-то он, должно быть, уже успел подогреться. Небось, к «Тёте Фанни» заглянул. Кому-кому, а хозяйке борделя с легионером ссориться не с руки. Плохо для бизнеса.

– А хоть бы и со мной! И вообще, здесь Чистилище? Чистилище. Вот и пусть очищаются.

– Я… – Лана слегка откашлялась, чтобы выровнять голос. – Я не разбираюсь в христианской философии. Но я точно знаю, что, во-первых, только ваш Бог решает, кому и как очищаться.

– А во-вторых? – глумливо хохотнул Свисток, так и не понявший похоже, как близко Азраил.

– А, во-вторых, ты – не Бог.

– Уверена?

– Абсолютно. Начнем хотя бы с того, что Бог не пьёт.

Со всех сторон послышались издевательские смешки. Даже ограбленный каторжник улыбнулся.

Свисток собрался было ответить, даже набрал воздуха в грудь, но тут, надо полагать, вгляделся в разноцветные глаза, и почёл за лучшее промолчать. Лана, едва заметно перетекавшая с пятки на носок и обратно, спокойно кивнула.

– Короче. Этот дядька заработал свою выпивку тем, что дрался. Ты тоже можешь подраться. Со мной. Или – пойти к стойке и принести ему стакан «Старой Винокурни». Выбор за тобой, Свисток, мне-то, в общем, без разницы.

На физиономии её оппонента появилось обычно несвойственное выражение серьезных раздумий. И результат Свистка, по всему судя, не радовал. Проклятая кошка поставила его в положение, когда он проигрывал в любом случае. Купить выпивку каторжнику? Признать себя слабаком. Подраться? Ещё того веселее.

Шансов победить нету, уж это-то он понимал вполне отчетливо. Да даже если бы и были – вон как Тор суставами хрустит… точно целым не уйти. В случае же проигрыша он в лучшем случае окажется в лазарете, а в худшем ему будет уже совсем без разницы, какой приговор вынесет трибунал этой рыжей дряни.

Ладно, мы ещё побарахтаемся…

– Эй, бармен! Стакан «Старой винокурни»!

Вкус победы оказался на редкость противным. Вроде микстуры, которую прописал когда-то док Бертуччи перенырявшей среди зимы соплячке. Лана отдавала себе отчет в том, что не оставляет Свистку никакой возможности сохранить лицо и наживает себе врага. Слабого, трусливого, а потому – хитрого и подлого. Пусть так. Баст не выдаст – крыса не загрызет.

…Да всё я понимаю, Тор. Правда, всё. Только как же мне было поступить-то? Промолчать? Знаешь, па учил меня: если ты человек, не делай хуже тому, кому и без того несладко. Можешь сделать лучше – сделай. А если ты крыса, так и место твое в крысоловке. Либо под полом, в трухе и дерьме.

Он колоссальный мужик, мой па. И если бы я сегодня прошла мимо, не вписалась за этого дядьку, я не смогла бы смотреть в глаза Конраду Дитцу. Он-то за меня вписался. Против всех пошёл. Против папашки моего биологического, против полиции, против всего, мать его, общества… стрелял, ругался, Руди – это пёс наш – спускал… да не плачу я, с чего ты взял?

Знаешь, я до сих пор помню, как он меня к адвокату привел, оформлять удочерение. Это я теперь знаю, что удочерение, тогда-то думала, что купчую… Он же меня купил, ну и… Пол гладкий такой, чистый… и секретарша красотка… туфли у нее были… я сроду таких не видела!

Смешное дело: почти всё то утро, как в тумане, а туфли запомнила. Подумала ещё – как же она в них по вельду ходит? А у меня ноги все в синяках, босые, грязные … па меня заставил отмыться, конечно, только вот про коврик в машине не подумал… Прикинь, всей одежды – футболка па, его же ремнем подпоясанная в два обхвата, а по-хорошему надо было в три… я до па два дня не ела, да и перед тем… страшно было там, в приёмной, а ещё больше – стыдно.

Понимаешь, это как долг отдать. Часть долга. Весь-то я не отдам никогда. Трусиха потому что. Вот па сегодня Свистка просто порвал бы, хоть ему по земному счету и за семьдесят. Тут ведь дело не в возрасте. И трибунал ему был бы по хрену, он сам кому хочешь трибунал. Ха! Что я, по-твоему, здесь делаю? Груши околачиваю? Так тут, куда ни глянь, ни единой груши…

Не умею. Извини. У меня шансов дожить до этого дня было ноль, если бы не па. Так что дожидаться, пока труп врага мимо проплывёт – не наш метод. Надо будет – убью. А достал он меня. Вот. Не люблю крыс. И наглых щенков не люблю.

Слушай, Тор, ты бы не выпендривался, а? Я это не инструктору говорю, заметь. Просто – мужику. Ну и какого…

Тревожный сигнал в кольце коммуникатора взвыл отрывисто и резко. Время для рефлексий закончилось.

Глава 8

Коптер, тяжело переваливаясь в турбулентных завихрениях, упрямо пёр над океаном. От болтанки лязгали зубы, а наименее крепкие желудком пассажиры с трудом подавляли рвотные позывы.

Пассажиров было тринадцать, и Свисток, которому и так-то с утра пораньше было не слишком весело, уже успел язвительно пройтись по этому поводу. Тихонько. В четверть голоса. Или даже в одну восьмую.

Капрал Маевски даже в спокойной обстановке обладал чувством юмора кирпичного сарая, на который был разительно похож телосложением и цветом лица. А теперешнюю обстановку назвать спокойной смог бы разве что Архимед. Этому и осада не мешала над чертежами размышлять, не отвлекаясь на суетные мелочи вроде захвата города вражескими солдатами. Вот одна из таких мелочей его и порешила…

Более чем пёстрый состав пассажиров заставлял Лану Дитц недоумевать, но мнение своё она предусмотрительно держала при себе. Вот сейчас капрал закончит совещаться с представителем нанимателя и, будем надеяться, обрисует ситуацию.

В данный момент она знала только, что для каких-то, неведомых пока, целей Маевски понадобился следопыт. Во всяком случае, когда она, повинуясь сброшенному по тревожной волне вызову, примчалась к капралу, тот, исподлобья глядя на рядовую, процедил:

– Дитц, я правильно понимаю, твою расу создавали как первопроходцев?

– Сэр, так точно, сэр!

– Зрение, слух и обоняние генетически усилены, верно?

О том, что в её голове засел один из лучших разведчиков за всю историю Алайи, упоминать явно не стоило.

– Сэр, так то…

– Марш на склад. Получишь амуницию и явишься на посадочную. Бегом!!!

Амуниция Лане не понравилась. Точнее, не сама амуниция, бывшая абсолютно стандартной для варианта «Лес». Смутило её (и сильно) то, что запасных магазинов сонный, еле шевелящийся интендант не выдал. Более того, в ответ на прямой вопрос – где, мол? – велел не умничать и брать, что дают.

Ну, допустим, имелось у неё кое-что и без этого жиртреста. К примеру, перчатки вполне годились для того, чтобы в случае необходимости удержаться даже на стекле или полированном граните. Но вот запаски для укороченного «Раската» в её загашнике как-то не завалялось. Впредь будет наука… дожить бы только до «впредь», не зря же их засунули в пуленепробиваемые жилеты.

Ага. Кажется, Маевски с мужиком из компании пришли к общему знаменателю. Ну и?..

– Внимание всем.

На капрала болтанка не действовала. На этого… как его… Ассенгеймера, что ли… тоже. Интересный экземпляр, на клерка не очень-то и похож, вон какие глазки, просто замечательные глазки… особенно если ствол, в прицел которого они смотрят, направлен не на тебя.

– Даю вводную. Вчера утром лагерь геологов, разбитый на острове Эм-четыре, перестал отвечать на вызовы. В лагере находились шесть человек. Ближе к середине дня в направлении острова вылетел коптер, принадлежащий, как и лагерь, компании «Дистант Констракшн». Пилот сообщил о достижении береговой линии, после чего связь с коптером была утрачена. Поскольку спутников над Гарденом только три, и для детальной разведки они не предназначены, наша задача – добраться до лагеря и на месте посмотреть, что к чему. Вопросы?

Вопросов не было. Вернее, как минимум один вертелся у Ланы на языке, но поскольку язык держался за зубами, там же остался и вопрос.

Какой смысл спрашивать, не маловато ли их для полноразмерной разборки? Сколько сочли нужным, столько и послали. Командованию виднее. Самый, кстати, раздражающий принцип Легиона, но не ей менять принципы. По крайней мере, пока.

Полоса прибоя мелькнула под камуфлированным брюхом коптера и исчезла позади. Облёт по кругу не дал ничего, их вчерашний предшественник словно растворился в воздухе. Впрочем, остров довольно велик, прочёсывать его будут позже.

За иллюминатором снизившейся машины был густой тропический лес, из которого, словно шляпки гигантских грибов, проступали плоские вершины невысоких, почти карликовых гор. Горы, как было известно Лане, действительно имели грибовидную форму.

Микки Томсон, в мирной жизни неким боком относившийся к геологии, как-то раз прочел ей объёмистую лекцию о причинах такой аномалии. Лекция изобиловала словами вроде «эрозия» и «выветривание», нагоняла тоску и заставляла глаза закрываться. С точки зрения Ланы, Микки с его монотонным голосом следовало использовать в качестве снотворного, но общий смысл она уловила. И теперь с интересом глядела на проплывающие внизу условные вершины, покрытые редким кустарником.

– Захожу на точку, – доложил по трансляции пилот. – Вижу лагерь. Движение крупных объектов сканерами не фиксируется.

– Вы сможете сесть? – несколько напряженно поинтересовался мистер Ассенгеймер.

– Вряд ли, – развязно отозвался летун. Штатский умник не был ему начальством ни по каким меркам, а значит, можно и не напрягаться. – Негде. Разве что на ближайшее плато, но оттуда спускаться так же, а идти далеко.

– Зависай! – пролаял почувствовавший себя в своей стихии капрал. – Дитц, Кристенсен! Приготовиться! Пойдете первыми! Дэвис, прикрываешь!

Дверь коптера сдвинулась, и в машину ворвался воздух снаружи. Густой, теплый, влажный воздух тропического леса. Нехороший воздух.

– Что такое, Дитц?! – оказывается, от глаз Маевски не мог укрыться не только расстегнутый не по форме воротник.

– Внизу трупы, сэр, – выдавила Лана, изо всех сил пытаясь заставить голос звучать нормально и нащупывая в нарукавном кармане респиратор. Сквозь листву деревьев смутно виднелись только очертания палаток, но запах…

– Много? – капрал вдруг оказался совсем рядом. А она и не заметила…

– Больше одного.

– Справишься?

– Так точно.

– Давай, девочка, – ого, да Маевски умеет разговаривать по-человечески! – Давай. Кристенсен, гляди в оба, если что…

– Есть, сэр. Пошли, Локи.

И они пошли. Вернее, спрыгнули на постепенно разматывающихся тонких прочных тросах. Лана, пожалуй, предпочла бы гравиподвес, но такой амуницией комплектовались только части Планетарно-десантного Дивизиона – и горные курорты Алайи, куда Конрад регулярно вывозил дочь и её друга. Не в отели, конечно, но им и спальников у костра хватало. Ладно, что имеем, тем и пользуемся…

Внизу запах стал совсем уж невыносимым, даже респиратор не спасал. Лана мимолетно пожалела о том, что легкий шлем не предполагает автономной системы циркуляции воздуха, и тут она увидела. Увидела, и запах показался всего лишь досадной мелочью.

Распятая между четырех вбитых в землю колышков женщина, должно быть, при жизни была красавицей. Смуглая когда-то, а теперь серая, испятнанная начавшимся разложением кожа и копна смоляных кудрявых волос делали её ужасающе похожей на Дамарис Рипли. На месте глаз зияли черные дыры, остатки языка высовывались из широкого разреза под подбородком. Внутренности, вывалившиеся из вспоротого живота, были покрыты тучами насекомых, которых нисколько не обеспокоили двое людей, свалившихся с неба.

– Локи! Крепи трос! Крепи, ну!!!

Резкий окрик Тора вывел девушку из оцепенения, заставил двигаться и выполнять необходимое. И когда в кольце на ухе прозвучал голос Маевски «Дитц, доклад!», она уже смогла ответить. Точнее, прорычать:

- ***, сэр! Полный ***!

– Маевски принял, – невозмутимо отозвался капрал.

Минуту спустя он соскользнул по тросу и встал рядом с Ланой. Зрелище убитой женщины и ещё трех изрезанных, обугленных предметов, бывших когда-то людьми, его, похоже, нисколько не взволновало. Респиратора на капрале не было и, похоже, он от этого нисколечко не страдал.

– Не спешили, – констатировал он очевидный факт. – Кто бы это ни сделал, у них было достаточно времени – или они так думали. Интересно, где ещё двое? Рассыпаться! Ушами не хлопать! Что-то сможешь разобрать, Дитц?

– Попробую, сэр.

И она осторожно начала обходить по периметру разгромленный лагерь. Ага. Спасибо, Арон, я вижу… здесь шли. Быстро, но не слишком. А главное, не особенно скрываясь. Вот ветка… залом на кусте… отпечаток каблука на мху… точно, не прятались. Уже знали, что их не засекут? Похоже. Шли туда. Потом шли оттуда. Оттуда – с грузом. Ну-ну… дальше?

Что заставило Лану обернуться, навсегда осталось для нее загадкой. Но она обернулась. И увидела выражение глаз мистера Ассенгеймера, которого переправили вниз со всем возможным комфортом и почтением. Свободная от респиратора (должно быть, пожертвованного капралом) часть лица сотрудника компании изображала подобающее потрясение, обильно сдобренное ужасом и растерянностью. Но вот глаза… в глазах горело хищное удовлетворение. Что-то в этой кровавой фантасмагории привело его в состояние, близкое к экстазу.

Миг – и глаза погасли, потускнели, как подёрнувшиеся золой угли. Но Лана запомнила этот взгляд. Запомнила, и отложила про запас. Сейчас у неё имелись дела поважнее.

Что-то было не так. И трупы погибших под пытками людей не имели к этому отношения. «Не так» появилось явно до того, как на лагерь напали. И теперь Лана пыталась определить, что же ей не нравится помимо тяжелого смрада и хаотически разбросанных ошметков оборудования.

– Искали и не нашли, – негромко произнес Тор, двигавшийся ей навстречу по другой стороне поляны.

Лана скосила глаза на индикатор связи, встроенный в шлем. Напарник закольцевал их коммуникаторы для режима трехсторонней (включая капрала) приватности.

– Похоже.

Мысль ускользала, словно не хотела задерживаться на очевидном. Но чем, крысий хвост, было это очевидное? А может… точно!

– Локи, – напряженные нотки в голосе Тора натянули нервы, как струны. – Локи, смотри под ноги. И старайся ни к чему не прикасаться. Это не лагерь геологов, это какой-то чёртов сейф!

Вот оно! Дура, дура и место тебе в клинике для дебилов! Да, Арон, да, я всё поняла, кончай ржать. Сканеры движения, тепловые датчики, хитрая система сигнализации… кто-то либо обезвредил всё это перед нападением, либо просто проломил превосходящей силой. Скорее – обезвредил. Но что бы ни сделали с этим хозяйством, оно существовало. Ага, вот и растяжечка… как раз там, где пройти удобнее всего… только те, кто напал на лагерь, не искали удобного пути. Они надёжный искали. И нашли.

Девушка крутила головой, стараясь максимально приблизиться к заинтересовавшим её объектам. Прозрачная, незаметная на шлеме нашлёпка камеры, входящей в штатный комплект её «десятки», панорамного обзора не давала, а значит, надо было сделать всё возможное для как можно более детальной фиксации. В кольце на ухе бубнил Кристенсен, сообщая начальству обо всём, что видит. Время от времени и она вставляла пару слов, оставляя подробный доклад на потом. Слишком о многом следовало доложить.

Избыточность. Это слово искала и непростительно долго не могла найти Лана, пытаясь определить свои ощущения. Избыточность средств защиты. Они не спасли хозяев лагеря, но попытка была предпринята самая радикальная. Остров необитаем, местные хищники ребята серьёзные, но не настолько, чтобы вот так огораживаться… ждали нападения? Именно ждали?!

Обменявшись мрачными кивками, Лана и Тор вернулись к капралу. Маевски стоял посреди лагеря, нетерпеливо притопывая ногой в ботинке умопомрачительных размеров. Судя по выражению глаз, он прилагал колоссальные усилия, чтобы не огрызаться в ответ на то, что лепетал Ассенгеймер. Испуганный, съежившийся штатский пентюх… почудился ей, что ли, тот взгляд?

– Дитц?

– Зашли от побережья, – начала она. – Не меньше десяти человек, скорее – больше. По лесу двигаться умеют, будь их меньше или не такая компактная группа, ничего бы мы не нашли. Ботинки – стандарт, отпечатки о принадлежности владельцев не говорят ничего. Очень хорошие ножи. Охранные системы, вероятно, подавили дистанционно, спешки не было, стрельбы тоже. Пришли, сделали, что хотели, и ушли. Так же к побережью. На обратном пути, похоже, несли что-то тяжелое, возможно – пленников. Больше ничего сказать не могу.

– Ясно. Кристенсен?

– Сэр! – резюмировал свои наблюдения Петер. – Этот лагерь явно обустраивал войсковой разведчик, уволенный со службы за излишнюю паранойю!

Капрал недовольно хрюкнул. Лицо побагровело еще больше.

– Так ведь даже излишков не хватило. Ладно, больше нам здесь делать нечего. Все сюда! Сва…

Поляну накрыл низкий, угрожающий свист, коптер резко пошел вверх и в сторону. Оборванные концы тросов промелькнули совсем рядом с еле успевшей отскочить Ланой.

– Ложись!!! – рявкнул Маевски, сбивая Ассенгеймера с ног.

Взрыв прогремел, казалось, прямо над головами. На разгромленный лагерь и находящихся в нем людей посыпались горящие обломки того единственного средства передвижения, на котором они могли убраться с острова.

Ларри Дэвис и Мойра Ли погибли сразу, не успев увернуться от падающего хвоста коптера. Рядом по-звериному выл кто-то, пылающий, как огромный факел. Лану спас рывок Тора: на том месте, где она была только что, валялась сейчас лопасть винта.

– А они не шутят! – проорал Маевски, рывком придавая своему подопечному вертикальное положение. – Отходим, надо пробиваться к…

На границе лагеря вспух дымный цветок разрыва. Со стороны побережья залились истеричными трелями чужие автоматы.

Они бежали. Не отступали, нет. Просто бежали. «Раскаты» за спиной смолкали один за другим. Вот они, запасные магазины… ничего, живы будем – я тому интенданту…

Последний приказ, отданный раненым Маевски – сберечь штатского – следовало выполнить любой ценой. Так, во всяком случае, считали Лана и Тор. О чём думали примкнувшие к ним Свисток и Проныра, девушка не знала. Ей было не до размышлений о чужих мотивах.

Гора. Следовало прорваться к горе. Томсон, зануда, всё твердил о пещерах… в какой-нибудь можно и отсидеться. На базе наверняка засекли гибель коптера, так что главное – продержаться. Если, конечно, удастся добраться, найти и не оставить заметных следов.

Со следами было плохо. Точнее, с точки зрения преследователей, хорошо. Просто-таки замечательно. Когда пять человек ломятся сквозь лес, за ними остается такая полоса, что… какой ты умный, Арон! А варианты? Вот и молчи!

Лана раньше не попадала под взаправдошний огонь, и в первый момент попросту испугалась. Дальше на страх не осталось времени. Как и на стыд по поводу собственного малодушия. Потом, всё потом! Сейчас надо выжить. Так мало – и так много…

Они бежали. Расползшиеся по земле лианы норовили запутать ноги, а упавшие, замаскированные травой и мхом сучья – переломать их. Ветки хлестали по забралам шлемов. Густая листва почти не пропускала дневной свет и, что гораздо хуже, ветер. Респираторы давно сорвали и выкинули – дышать и так было нечем. Воздух, казалось, состоял исключительно из водяного пара – не то, чтобы горячего, но густого и липкого почти как кисель. Сцепленные в комбезы куртки и штаны должны были, по идее, охлаждать в жару и греть в холод, вот только никто, видимо, не ознакомил это старьё с упомянутой идеей. Мрина пока справлялась, и Тор тоже, а вот на Проныру и, в особенности, Свистка было жалко смотреть.

Впрочем, разглядывать спутников и жалеть их времени не было тоже. Хотя хриплое, прерывистое дыхание Свистка грозило в самом ближайшем будущем превратиться в серьезную проблему. Особенно после того, как ударившая откуда-то сбоку очередь опрокинула Проныру. Жилет сработал, как надо, но пока мужик не продышится, его придется тащить под руки. Хорошо хоть, что после ответной очереди Тора невидимый стрелок решил, видимо, отдохнуть. Возможно – вечность.

Со страшной силой мешал Ассенгеймер, у которого не имелось ни шлема, ни сколько-нибудь пристойной амуниции. Его комбинезон хорошо смотрелся бы на пикнике в каком-нибудь цивилизованном, специально оборудованном местечке, а здесь… хоть бы окраска была камуфлированной, так нет же! Ботинки, правда, отличались отменным качеством, но что значат одни только ботинки? Немного, даже в сочетании с правильно поставленной дыхалкой. Да, тут он молодец, не поспоришь. Классика, словно его тоже па учил: два шага на вдох, два шага на выдох. Интересно, хоть какое-то оружие у него… упс!

И без того слабое под древесными кронами освещение еще больше померкло, как будто над головой появилось что-то вроде крыши. Оценить обстановку Лана не успела. Розовато-серая стена возникла прямо перед носом. Вот только что был лес – и вдруг скала. Ага, стало быть, мы под «грибом». Уже хорошо.

– Направо или налево? – деловито бросил Тор. Задыхаться он и не думал.

– Не знаю, – отозвалась Лана, пытаясь хоть что-то разглядеть в мешанине вьюнов и слабого, бледного, но очень цепкого подлеска. – Давай так: я пробегусь туда-сюда, авось, что-то найду. Стойте здесь, я быстро.

Возражений не последовало, и она метнулась влево. Казалось ей почему-то, что первым делом надо обследовать этот участок. С чего? А пёс его знает!

Должно быть, пёс знал. Или, по крайней мере, догадывался. Метрах в трехстах от того места, где остались спутники… соратники… не до лингвистики!.. она увидела вполне приличную щель. Щель, за которой имелось обширное пустое пространство.

Чем-то оно Лане не нравилось и, похоже, не только ей. Во всяком случае, в наскоро обследованной пещере не наблюдалось никаких признаков зверья. Что-то, должно быть, местных обитателей настораживало точно так же, как пришлую мрину. Но с выбором было хреново. А потому она прошипела в коммуникатор: «Все ко мне!» и застыла, напряженно вглядываясь и вслушиваясь в окружающую действительность. Весьма неприглядную, ну уж какая есть.

Некоторое время спустя слева, почти совершенно беззвучно, появился Тор. Осмотрелся, кивнул, подал знак – и вслед за ним подтянулись остальные.

Пещера оказалась огромной. Во всяком случае, пятеро людей болтались в ней, как горошины в стакане. Лане по-прежнему не хотелось заходить внутрь: сосало под ложечкой, закладывало уши, виски сдавливал и отпускал невидимый обруч. Поэтому она, ещё раз окинув условное помещение придирчивым взглядом и убедившись, что ничего опасного в конкретном месте в конкретный момент не наблюдается, осталась у входа.

«Не нравится мне эта загогулина… – прошелестел в голове голос Крессара. – Удобная, но… ты бы поразмыслила, а?»

Поразмыслить Лана Дитц не успела. Шевельнулись кусты… мгновенно перестроившееся зрение вычленило посторонний объект… плохой объект. Очень плохой. Потому что на плече объекта имелось что-то неприятно-продолговатое. Нацеленное как раз…

Не раздумывая, она перекинула регулятор «Раската» в режим стрельбы очередями и, не жалея куцего запаса патронов, нажала на спуск. Хлопок старта… ясно видимый след… что-то ударило в скальный выступ над её головой… грохот… материализовавшийся рядом Тор дергает девушку назад… удар по шлему… темнота.

Робкое, боязливое, совершенно не уверенное в себе сознание отчаянно сомневалось в том, что ему имеет смысл возвращаться к хозяйке. Будь его, сознания, воля – и оно умчалось бы в голубые дали. От греха подальше. Но этому вполне естественному желанию мешали голоса.

– …ли стреляла! А теперь ни воздуха, ни связи…

Свистку что-то не по нраву. Не что-то, а кто-то. Рядовая Дитц ему не по нраву, причем не вообще (что вполне в порядке вещей), а строго конкретно.

– Калитку завали, кретин! – это Тор включился. Зол, как… нету таких определений. – Если бы она этой заразе прицел не сбила, тут сейчас на стенах молекулы переругивались бы. На предмет, которая чья. Локи! Да Локи же!

Шлема нет. Смоченная водой ткань закрывает нос и рот, мешает дышать. Мешает? Или помогает? Приоткрыть глаза… снова закрыть. Клубы пыли висят во влажном воздухе, оседают на лицо, режут слизистую… но главное не это. И не сварганенные из распотрошенных перевязочных пакетов повязки на лицах окружающих, заменившие выброшенные респираторы. И не четыре ранца, сваленные поблизости беспорядочной грудой. И даже не холод, которым тянет от камней.

– Локи? Локи, ты чего?!..

– Ультразвук… – просипела Лана. Стремление бежать было почти невыносимым. Бежать – или убивать. Без разницы. Лишь бы не… – Что-то тут издает ультразвук… ой…. папочка, как же…

Противная мокреть под носом. Торопливый шорох… треск разрываемого тонкого пластика… невнятная ругань…

– Дерьмо!!! Эти аптечки – дерьмо!!! Локи, сядь! Сядь, кому говорю! Сними куртку! Проныра, помоги ей!

– Что вы задумали, мистер Кристенсен?

– Подите к черту, Ассенгеймер! Я спасаю наши задницы, и не путайтесь под ногами, добром прошу!

Руки, знакомые руки Тора ложатся на шею.

– Извини, маленькая. Я должен.

И снова тьма.

Когда Лана обмякла, Петер Кристенсен перевел дух и провел ладонью по лбу, смахивая капли пота. Непосредственный источник опасности временно ликвидирован. Вот только беда заключается именно в этом «временно». Не убивать же!

– Проныра, не стой, затягивай ей руку выше локтя. Качай, ищи вену.

– Мистер Кристенсен?!

Тор на секунду распрямился и воткнул в представителя нанимателя такой взгляд, что будь он материальным, мистер Ассенгеймер упал бы замертво. Впрочем, этот странный господин, то уверенный в себе до наглости, то трусоватый и беспомощный, сейчас, кажется, твердо вознамерился выяснить всё, что можно. Нашёл время… пришлось отвечать, какое-никакое, а начальство.

– Надо сбросить давление. И искать источник ультразвука.

– Зачем?

– Затем, что обезумевшая кошка в замкнутом пространстве – зрелище не для слабонервных. И не для слабосильных. Я, во всяком случае, на это смотреть не хочу. А вы?

– Но у вас же нет соответствующего… – слегка побледневший мистер Ассенгеймер сдувался на глазах. – Ну, я не знаю… оборудования?!

– Сейчас будет. Проныра?

– Есть вена!

Уже не обращая внимания на Ассенгеймера, Тор снова склонился над Ланой. Да, аптечки безбожно просрочены, но есть способы снизить давление и помимо препаратов. Системы переливания крови вечные. Почти. Обойдемся без трубок, какими бы они ни были. Толстая игла уходит в вену… толчками пошла кровь…

– Убирай жгут! Вытри ей лицо и следи! Как только закончится кровотечение из носа, скажешь мне.

Почти черная при скудном свете лужица, растекающаяся по неровному каменистому полу, на глазах становится всё больше. Ох, только бы не переборщить! Прости, девочка. Прости. Нет у меня другого выхода. Вот сейчас. Еще немного…

– Крови больше нет!

Ага. Иглу долой из вены, тампон, пластырь… кажется, все. Ну что ж… начали, и да помогут нам все, кто может и хочет помочь.

Петер Кристенсен поднял на руки свою ученицу, безвольную и тяжелую, мёртвый груз, и двинулся по периметру пещеры вдоль стен. Глухо. Ладно, попробуем по-другому. Он начал постепенно сужать спираль в сторону центра, внимательно глядя на лежащую на его плече девичью голову. Есть! Снова кровит!

– Проныра, запомни место.

Кристенсен отбежал к стене и осторожно уложил свою ношу на холодные камни. Огляделся. Источник наверняка либо в полу, либо в условном потолке. Пол побоку, это очевидно. Значит – потолок. И тут Проныра, угодивший в Легион по причине излишнего любопытства и излишнего же умения разбираться что с механизмами, что с программами, незаменим.

– Проныра, лезь ко мне на плечи и ищи. Любой искусственный объект. Где-то здесь, надо будет – прогуляюсь. Работай, так твою!!!

Что ж, живой… кажется, это называют сонаром? или нет?.. сработал. Потому что буквально через две минуты немилосердно топчущий плечи Кристенсена Проныра почти заорал, не в силах сдержать восторг:

– Мать моя шлюха! Какой антиквариат!!!

– Выключить можешь? – хрипло поинтересовался снизу Тор.

– Да я вообще не вижу, как оно подключено!

– Тогда ломай! И быстро, а то сейчас местами поменяемся!

Проныра, осознавший серьёзность момента, перехватил нож поудобнее и несколькими сильными ударами рукоятки вдребезги разнес найденное.

А ещё спустя мгновение в недрах пещеры раздался скрежещущий щелчок. Или щелкающий скрежет. Кому что больше нравится.

– Локи! Очнись! Лапочка, я ведь сейчас поцелую… ну какой из меня принц, сама посуди?! Локи!

Лана поудобнее пристроила голову на поддерживающей её ладони, подняла тяжелые, налитые свинцом веки, и уставилась на своего инструктора. Пыль частично осела, и потому глаза почти не слезились. Облегчение и озабоченность боролись во взгляде Петера Кристенсена, и какое чувство выигрывает, сказать было нельзя.

– Умница. Как ты?

В губы ткнулось горлышко фляги. Через пару глотков голос, кажется, согласился вернуться на свое законное место.

– Лучше. Ты что такое сделал? – просипела девушка, стараясь занять сидячее положение. В поле зрения попали какие-то обломки, валяющиеся на полу пещеры. Вроде бы, раньше их не было…

Рука Тора помогла, направила, дала возможность и силы выпрямить спину. Уши больше не закладывало, сжимающее голову железо исчезло. Голова, такая тяжелая – когда? – признала свою неправоту и пообещала исправиться.

– Использовал тебя в качестве сонара.

– Сонара? – попытка подняться была идеей явно нездоровой. Хвала Баст, Тор рядом. – Хорошо хоть, что не сортира. А результат?

– Есть результат. Правда, странный. Ты встать можешь? Ну-ка… потихоньку… давай я со шлемом помогу… куртку надевай… аккуратно, я из тебя крови выкачал до чёрта… оп!

Опираясь, а, точнее, вися на плече Тора, Лана проковыляла на подгибающихся ногах вглубь пещеры. Там обнаружились: Проныра – одна штука. Свисток – одна штука. Мистер Ассенгеймер – одна штука. И невесть откуда взявшаяся панель с дисплеем и цифровой клавиатурой – одна штука, опять же. Мужчины вполголоса переругивались. Панель хранила гордое молчание.

– И что тут у нас?

Взмокший Проныра, вперившийся взглядом в незнакомый девайс, даже головы не повернул.

– Да ни хрена не понятно, Локи. Код явно сменный, пытаюсь поймать логику… а она не ловится… с-сука… извини.

Арон Крессар гулко расхохотался, Василий Лазарев покрутил пальцем у виска, Лоран Хансен высокомерно пожал плечами.

Не обращая внимания на заносчивых предков, Лана уставилась на панель. А ну, тихо! Разберемся и без призраков!

– Проныра, а вот как ты думаешь… это лазейка для всех, или только для особо важных персон?

Легионер, в уставном ежике которого, несмотря на молодое лицо, хаотически перемешались перец с солью, ненадолго задумался. Длинные тонкие пальцы мягко зависли над клавиатурой, пока мозг обрабатывал запрос.

– Я могу ошибаться… – задумчиво протянул он. – Но думаю, для всех. У «особо важных» декодер есть… был… этой потехе лет полтораста… короче, ВИПам клавиатура ни к чему. Кстати, источники энергии ломовые. Я таких сроду не видел, а повидал я всякого и разного.

Голова была пуста, как амбар по весне. Даже крысы сбежали от бескормицы. Потом что-то наметилось, вспухло и решительно постучалось в свод черепа. Предки, пришедшие, должно быть, к общему знаменателю (что случалось не слишком часто), помалкивали. То ли боялись спугнуть мысль, то ли давали далёкой правнучке возможность с треском провалиться. С этих – станется.

– Для всех… если для всех – а код переменный – то они, эти все, не могут и не должны знать сам код. Код не должны, а вот структуру кода… переменная… что-то, что человек либо знает априори, либо может узнать прямо на месте… общее для всех…

Мужчина резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы, коротко выдохнул и почти ласково попросил:

– Заткнись, дорогая. Ты умница, я в тебя верю, но пока – заткнись. Все заткнитесь.

Пальцы Проныры, одинаково подходящие музыканту и карманнику, забегали по клавиатуре. Никакой реакции. Ещё раз. И ещё. И ещё.

Лану неудержимо клонило в сон – сказывались, должно быть, кровопотеря и усталость. Она уже почти провалилась в тепло и уют, чему немало способствовали обнимающие её руки Тора, как вдруг Проныра почти взвизгнул:

– Есть! Поясное время минус три часа! Локи, ты – чудо!

И сразу же вслед за этим возгласом, вырвавшим девушку из блаженной полудремы, участок стены рядом с панелью управления ушел вглубь и начал сдвигаться вправо. Начал – и остановился, образовав щель дюймов десяти шириной. За щелью царил непроглядный мрак, из которого тянуло затхлостью и тленом. И все же там было пространство, а значит – так необходимый им воздух.

– Угу, – удовлетворенно резюмировал Тор, аккуратно прислоняя Лану к ближайшему скальному выступу. – Надо думать, гидравлика. Сдохшая по причине преклонного возраста. Ну-ка, Свисток, помогай, хорош филонить!

Вдвоем мужчины сдвинули замаскированную под участок скалы дверь, и уже совсем было собрались проникнуть внутрь, как вдруг их остановил резкий окрик:

– Стоять!!!

Неповиновения окрик не предполагал по определению, поэтому легионеры застыли на месте. Впоследствии Тор не раз задавался вопросом, каким образом только что переставшая цепляться за папкины штаны девчонка сумела застроить четверых взрослых мужиков, но ответа так и не нашел. Ему ведь и в капралах довелось побывать, и на таких, как она, поорать вволю, а вот поди ж ты!

Между тем отлепившаяся от не слишком нужной уже опоры Лана протиснулась мимо них и встала прямо в проеме. Левая её нога находилась условно снаружи, правая – условно внутри. Подчеркнуто небрежный щелчок по браслету:

– Официальная запись! Я, рядовая Лана Дитц, личный номер икс 000327681 икс, по праву первого ступившего объявляю помещение, в котором нахожусь, а также все, прямо или косвенно примыкающие к нему коммуникации и все помещения, прямо или косвенно связанные упомянутыми коммуникациями, собственностью Галактического Легиона! Свидетели!..

Одобрительно ухмыльнувшийся Тор выпрямился и отчеканил:

– Я, рядовой Петер Кристенсен, личный номер икс 005242349 игрек, свидетельствую!

Проныра кивнул, подтверждая:

– Я, рядовой Балтасар Варгас, личный номер…

Пришлось и Свистку подключиться, иначе – он это прекрасно понимал – пришибли бы:

– Я, рядовой Ричард Нельсон, личный номер…

– Конец официальной записи, – подвела итог девушка.

Опомнившийся Ассенгеймер сунулся вперед:

– Мисс, вы не имеете права так поступать!

– Я уже так поступила! – отрезала Лана.

Командные интонации и развернутые плечи удивительно шли ей. Не хватало разве что офицерских погон, но это, с точки зрения Тора, в её случае было лишь вопросом времени.

Ассенгеймер, однако, намека не понял:

– Но ведь у этого… эээ… имущества могут быть владельцы… наследники!

– Вот и пусть бодаются с юристами Легиона. Если найдутся. И если хватит пороху. Тор, командуй! Тут ловить нечего.

Петер поправил шлем, неодобрительно покосился на фонарь – индикатор показывал полный заряд, а света почему-то было самую малость; живы будем, я тому интенданту! – и решительно кивнул:

– Вперёд!

Глава 9

За дверью обнаружился отнорок в форме продолговатого полуовала. От него вперед и вниз уходил низкий, футов пять, тоннель, явно не пробитый, а проплавленный в толще скалы. На потолке слабо поблескивал металлический брус, свободный конец которого выступал из тоннеля примерно на те же пять футов, а потом загибался к более высокому потолку помещения, в котором они стояли сейчас, и жестко крепился к нему.

– Да будь я проклят! – ахнул Проныра. – Это ж монорельс! Вот бы вагончик вызвать и прокатиться с ветерком… да здесь и панель… ну я её сейчас…

Возможно, он сказал бы что-то еще, но тут вмешались внешние обстоятельства: рука Тора сгребла ворот комбинезона техника-энтузиаста и слегка встряхнула.

– Полегче на поворотах. Хрен его знает, куда мы в итоге прикатимся. Ножками надежнее. Локи, ты как?

Лана слегка пожала плечами, вглядываясь вглубь тоннеля. В отличие от чистокровных людей, слабого света ей хватало с избытком. Ноги уже не подкашивались: еще полфляги воды, влитые в нее Тором, вернули если не все силы, то заметную их часть.

– В норме. Двинулись, что ли?

И они двинулись.

Уклон, под которым слабо изгибавшийся тоннель опускался вглубь скального массива, вполне годился для ходьбы, во всяком случае – для ходьбы вниз. Долго подниматься вверх было бы утомительно, особенно на полусогнутых, но от маленькой группы этого и не требовалось. Пока.

Они успели пройти с четверть мили, когда на пути возникло препятствие в виде застывшей невесть когда капсулы монорельса. Пластик верхней части помутнел и местами растрескался. Разобрать, что находится внутри, не представлялось возможным даже со зрением Ланы. Она, кстати, считала, что это к лучшему – запах смерти, усиливавшийся с каждым пройденным шагом, здесь был особенно острым и резким. Кто бы ни находился за когда-то гладкой поверхностью, ему совершенно очевидно не повезло.

Капсула заполняла собой почти весь объем тоннеля.

– Ну, вот и всё. Пришли, – в голосе Свистка звучала ядовитая обреченность. Щуплый легионер демонстративно прислонился к гладкой стене, темно-розовой в свете того единственного фонаря, которым они пользовались сейчас, и скрестил руки на груди.

– И ничего не пришли! – возмутился Проныра. – Раз капсула здесь, значит, в момент движения прекратилась подача энергии, и эта штука встала на аварийный тормоз. Надо просто её раскачать как следует, тут же всё старое, как дерьмо мамонта!

Беднягу Свистка снова привлекли к делу, как и мистера Ассенгеймера, и воздух в тоннеле на некоторое время заметно сгустился, круто замешанный на таких выражениях, которые, пожалуй, по достоинству оценил бы и Конрад Дитц.

Поскольку от Ланы никакое участие в процессе не требовалось, она уселась и задумалась, слегка встряхивая заметно полегчавшую флягу. Па учил: в любой ситуации есть критический фактор, тот, от которого напрямую зависит, чем кончится предприятие. Еще час назад таким фактором был воздух. Теперь – вода.

В принципе, из той же лекции Микки Томсона Лана почерпнула сведения о том, как добыть воду в пещере. Проблема состояла в том, что Микки говорил об известняке, а это – она сняла перчатку и провела кончиками пальцев по стене тоннеля – определённо был не известняк.

Она ещё успела лениво подумать, как пахнет упомянутое Пронырой дерьмо мамонта – как куриный помет? Или хуже? – когда мужчины, взмокшие и злые, отошли от оставшейся на месте капсулы. Все их усилия не произвели на упрямую железяку никакого видимого впечатления, как и злой пинок Проныры.

– Вот теперь ТОЧНО пришли, – ядовито пробормотал Свисток и вдруг разинул рот: – А это что такое? Предсмертный бонус?

Лана, уже снявшая куртку и шлем, теперь возилась с застежками брони и сочла нужным процедить лишь:

– Обломись!

Обладающий куда большей скоростью соображения Тор понимающе кивнул:

– Думаешь забраться? – и ловко подхватил сброшенный жилет. Потом присел на корточки и принялся расстегивать ее ботинки.

– Думаю, – кивнула девушка, избавляясь от штанов. – Во всей этой сбруе не получится, а в белье – пожалуй. Проныра, как устроен этот твой аварийный тормоз? На пальцах, для кретинов!

Не тратя времени даром, Варгас быстро перевёл дисплей своего браслета в режим графики и начертил стилом примитивную схему, давая по ходу краткие и действительно доступные пояснения. Что ж, на картинке всё было проще простого. Посмотрим, что покажет практика.

Сначала Лана попробовала влезть на капсулу спиной вверх. Ничего толкового из этого не получилось – даже её позвоночник не обеспечивал нужного угла изгиба. Кроме того, сильно мешали те детали анатомии, которые в более благоприятных обстоятельствах вызывали обильное слюноотделение мужской части её окружения. Пришлось слезать и начинать заново, уже на спине.

В сущности, острой необходимости в помощи не наблюдалось, но уверенная слаженность, с которой сцепленные в замок руки Тора и Проныры подтолкнули её ступни, определенно не была лишней. Злясь на собственную неуклюжесть, пусть даже вызванную утомлением и потерей крови, Лана подтянулась выше… ещё выше… спасибо за перчатки, па, держат, как зубами.

Источенный временем и Баст знает, чем еще, пластик трещал и прогибался под её весом, но пока держал. Ох, только бы не провалиться… или так будет проще? Она растеклась по поверхности капсулы, насколько хватало обретенной с Зовом подвижности суставов и связок, пропустила контактный рельс между грудей и до предела вывернула голову. Все равно ни хрена не видно. И толку быть мриной?! Ладно, попробуем на ощупь.

Через минуту она отбросила бесполезный нож и мешающие перчатки. Звука падения не было, только тихий шорох, а значит, кто-то из мужиков сориентировался. Вот и ладненько. А мы ручками. Пальчиками. Коготками.

Коготки были хороши, но поспорить в прочности с металлом не могли, а потому ломались. Один за другим. И все-таки дело двигалось. Да, медленно. Трудно. Больно. Пожалуй, даже, кроваво, слезем – поглядим. Но двигалось.

В какой-то момент Лана ощутила, что проклятый тормоз держится буквально на соплях.

– Тор! – негромко позвала она.

– Слушаю тебя, Локи, – немедленно отозвался Кристенсен.

– Держи меня за ноги. Эта штука сейчас поедет. Или может поехать. Сдерни в нужный момент. А то размажет.

Комментариев не последовало. Просто надежные сильные пальцы почти сомкнулись на лодыжках. Все в порядке, говорили эти пальцы. Аккуратнее, говорили они. Спокойнее. Делай своё дело, а мы сделаем своё. Не дергайся, мы рядом.

Последнее, сковывающее руки болью, усилие… долгожданный щелчок…

– Тор!!!

Зазубрины начавшего проседать пластика попытались располосовать спину – благо кожа мгновенно уплотнилась – но главным было не это. Главное, капсула, секунду помедлив, начала двигаться под уклон.

– Оп! – весело проговорил Петер, ловко перехватывая Лану и придавая ей вертикальное положение. – Насчет чуда не знаю, но ты определенно молодец! Одевайся. Свисток, предупреждаю: один звук – и ты покойник.

Освобожденная капсула скользила по рельсу, разгоняясь всё сильнее. За ней, существенно медленнее, двинулись люди. Торопиться было некуда. Кроме того, снизу ощутимо тянуло смертью. Не разложением даже, а именно смертью. Хотя и разложением тоже. Мужчины, похоже, ничего не чувствовали, а вот Лану буквально скручивало. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь она позавидовала вулгам с их слабыми, почти рудиментарными органами чувств.

Где-то впереди, там, куда не достигал свет фонаря, раздался звук удара и вслед за ним – грохот падения.

– Прокатилась, – обернулся Тор, отыскивая взглядом слегка вытянувшееся лицо Проныры. – С ветерком.

А еще несколько минут спустя они вышли к почти такому же полуовалу, как тот, у двери. В металлическом ограждении у дальнего его края зиял пролом как раз по размерам капсулы.

Лестница, однако, уцелела. Ажурные ступени уходили в непроглядную тьму. Впрочем, тьма была повсюду. Вверху, внизу, впереди. Не сговариваясь, легионеры включили все имеющиеся в наличии фонари, но дела это практически не поправило. Потолок пещеры по-прежнему терялся в темноте, как и противоположная её сторона. Зато стало видно, куда упала капсула. И нескончаемые, исчезающие во мраке ряды стеллажей и контейнеров. А ещё в лучах света проявились фигуры на полу. Странные, изломанные, ссохшиеся фигуры, бывшие когда-то людьми. Распяленные рты беззвучно кричали, то, что осталось от широко раскрытых глаз, следило за живыми, лиц испугался бы самый жуткий ночной кошмар.

Лану замутило. В смерти как таковой в принципе нет ничего особенно веселого, но смерть этих людей была страшной. Хотя, мысленно поправилась она, и вряд ли страшнее, чем та, которую приняли несчастные геологи. Просто здесь смерти было много. Очень много. Вниз отчаянно не хотелось.

– Я первая, наверное, – не волне уверенно проговорила мрина.

Ни малейшего желания спускаться она не испытывала. Тем более первой. Но па сделал бы это. И все те люди, о которых старый солдат рассказывал боявшейся засыпать девчонке, вызвались бы в разведку. И пусть, как думала Лана теперь, с высоты своих девяти почти с половиной лет, большинство этих историй были не более чем сказками на ночь. Что это меняло? Ничего. Она пойдёт.

– Если лестница развалится, я хоть спрыгнуть смогу.

Тор, уже успевший прикинуть, что до пола добрых метров десять, если не двенадцать, недовольно поморщился. Однако предмета для спора не существовало: Локи определённо была самой легкой из них. Кроме того, у кошки, пусть и скрещенной с человеком, в случае обрушения лестницы имелся хоть какой-то шанс. Даже за себя Кристенсен не мог ручаться, что уж говорить об остальных?

– Только не торопись, – пробурчал он. – Вряд ли тут найдется, кому тебя укусить, но ты всё-таки посматривай. Всё, пошла!

Два из четырех фонарей погасили. Один из горящих взяла с собой Лана, другой остался у Тора и теперь легионер внимательно следил за тем, как медленно, ощупывая каждую ступень и каждый крепеж, спускается напарница.

Каждый шаг громом отдавался в ушах девушки. Каждый скрип старого металла играл на нервах, как плохо натянутый смычок в дрожащей руке пропойцы-скрипача. Тоннель казался безопасным, даже по-своему уютным, а здесь никак не удавалось избавиться от мыслей о сотнях тысяч тонн камня над головой. И о людях, навсегда оставшихся под невидимыми в темноте сводами.

Наконец Лана оказалась внизу, и в кольце на ухе Петера прозвучал её голос, слишком спокойный для того, чтобы даже она сама поверила в это спокойствие:

– Лестница в порядке. Спускайтесь, только лучше – по одному.

Дожидаясь спутников, девушка огляделась, радуясь то ли притупившемуся, то ли притерпевшемуся обонянию. Единственное, что пришло ей на ум – паника. Эти люди бежали, не разбирая дороги, спасаясь… от чего? Что убило их? Повреждений, нанесенных каким бы то ни было оружием, не видно. Да, в общем-то, и давка ни при чем – какой бы она ни была, давка не убивает ВСЕХ. Тогда что? Отравление? Ну, допустим. А почему тогда до сих пор живы вновь прибывшие? Судя по масштабам бегства, эта дрянь должна действовать быстро и бескомпромиссно. Впрочем, если верить Проныре, прошло уж никак не меньше полутора сотен лет…

И опять – загадка. Колонизация Гардена началась менее века назад. Кто и зачем устроил… ммм… базу снабжения, наверное… на военную пока не очень-то похоже… здесь, под скалами? Ладно, это вторично. В первую голову надо искать выход. И он, выход этот, есть. Не может его не быть. Угольное ушко, через которое попали сюда невольные исследователи, могло дать возможность спуститься людям – и то немногим. Контейнеры сквозь него не протащишь. Да и тоннель явно плавили снизу. Где-то должен быть нормальный подъем и что-то вроде ворот, годных для прохода нехилых грузовиков. Ничего, отыщем. Воду бы ещё найти…

Привал решили сделать в одном из складских проходов, подальше от нервирующего присутствия прежних хозяев базы. Да и наличие двух стен создавало хоть какую-то иллюзию надёжности. К тому же, перед обследованием гигантского пространства следовало перекусить, а мертвецы – скверные сотрапезники.

В качестве импровизированного стола использовали пару ящиков: часть их, сбитая, должно быть, спасавшимися людьми, валялась на полу.

К сожалению, толком поесть не удалось. И не в количестве – четыре пайка на пятерых – заключался вопрос, а в качестве. Месиво, обнаружившееся после вскрытия двух саморазогревающихся контейнеров, даже условно нельзя было назвать съедобным. Собственно, а на что они надеялись после просроченных аптечек, почти несветящих фонарей и комбинезонов с неработающей системой терморегуляции? «Птичка есть такая, – сочувственно пробормотал Лазарев. – На иве живет. „Наивняк“ называется».

Хлеб, правда, годился – после того, как вынутый из пластиковой упаковки камень удалось расколоть на куски, которые можно было засунуть в рот и размочить слюной. Да уж, вода становилась фактором не просто критическим, а… нужное определение Лана так и не смогла подобрать, как ни старалась. Вода и тепло.

Пока они двигались, местный микроклимат не представлял собой особой проблемы. Но стоило сесть и расслабиться, как воспоминание о душных джунглях наверху растворилось в далеко не самой приятной прохладе.

Кроме того, и так-то безрадостную трапезу изрядно подпортил разговор, начатый мистером Ассенгеймером.

– Эээ… мисс… господа… вы действительно рассчитываете выбраться отсюда?

– Мы не рассчитываем, – невнятно промычал Тор, пытающийся хоть что-то высосать из куска того, что когда-то было хлебом. – Мы выбираемся.

Представитель нанимателя нервно переплел пальцы и, наконец, решился:

– В таком случае, у меня к вам – ко всем вам – имеется деловое предложение.

Ответом ему были четыре взгляда, выражение которых варьировалось от острого интереса (Свисток) до снисходительной усталости (Тор). Свое настороженное неодобрение Лана старательно прятала под полуопущенными ресницами. Ей не нравился этот человек. Категорически.

– Я понимаю порыв мисс Дитц…

– Рядовой, – уточнила мрина.

– Простите?..

– Я – рядовая. Мисс – это для штатских.

Теперь снисходительная усталость явственно проявилась на лице уже мистера Ассенгеймера.

– Как вам будет угодно. В любом случае, я вас понимаю. Славы хотят все, а слава вам обеспечена. Ну как же, добавление к владениям Легиона столь объемной, – он сделал недвусмысленный жест, – собственности! Но подумали ли вы о том, что станет делать Легион с этой собственностью? Нужна ли она Легиону? Да и, если уж на то пошло, славу на хлеб, – он с ненавистью покосился на лежащий на ящике осколок, – не намажешь.

– У вас есть, что предложить? – вклинился Свисток, заработав многообещающий взгляд Тора, на которой, однако, не обратил никакого внимания.

– Разумеется, – мистер Ассенгеймер явно почувствовал себя в своей стихии. Определённо, начиналась торговля, а уж тут равных ему, похоже, нашлось бы немного. Или он так думал. – Я предлагаю миллион галэнов каждому из вас за то, чтобы вы забыли об этом смехотворном «праве первого ступившего».

Галэн – твердая межпланетная валюта, поддержанная ресурсами крупнейших государств и корпораций – котировался исключительно высоко. К примеру, стоимость участка, купленного Конрадом Дитцем на Алайе, в галэнах составляла около шести с половиной тысяч. Чуть меньше, на самом-то деле. Даже, скорее, ближе к шести тысячам. И это – десять квадратных миль не самой скверной земли на не самой завалящей планете. Миллион?!..

Потрясенное молчание затягивалось. Нарушила его Лана, решив, что трёпку от инструктора за нарушение субординации огребёт колоссальную и со всем смирением, но позже. А сейчас надо спасать положение, потому что дрогнул, кажется, не только Свисток. Это она видела и без ощетинившихся пращуров.

– Сэр, а как же записи?

– Какие записи, ми… простите, рядовая?

– Записи наших браслетов. Они пишут всё, происходящее вокруг. Каждый звук, каждое изменение освещения…

Она лукавила. На самом деле, подобной способностью с гарантией обладала только её «десятка». Коммуникационные комплекты остальных легионеров были заметно слабее. Но и они наверняка включились – обязаны были включиться! – после её слов «Официальная запись!».

– Сэр, миллион галэнов – большие деньги. Колоссальные. Но что нам будет проку от них, когда трибунал приговорит нас к расстрелу?!

– Не переживайте, рядовая, – последнее слово мистер Ассенгеймер произнес с весьма ощутимым насмешливым превосходством. – С вашим командованием мы все уладим. Два человека, понимающих собственную выгоду, всегда могут договориться, уж поверьте моему опыту.

– Дитц, – прошипел напружинившийся, как перед броском, Свисток. – Не выдрючивайся! Я не знаю, может, ты девочка и богатая, а вот мне миллион очень даже пригодится!

– Если ты его получишь, – медленно, раздельно проговорила Лана. – Погодите, мистер Ассенгеймер. Вас парни уже услышали, а теперь, надеюсь, услышат меня. Видишь ли, Свисток… есть одна проблема с людьми, которые могут, не поморщившись, выложить четыре миллиона галэнов и договориться о том, чтобы официальные записи были уничтожены.

– И в чём же она? – Свисток, похоже, уже всё решил, и не воспользовался материализовавшимся в руке ножом только потому, что понимал – против того же Тора, пристально следящего за каждым его движением, у него шансов нет.

– В том, что они умеют считать деньги. Ну, сам понимаешь, в противном случае у них просто не было бы этих миллионов.

– И что из этого?

Свисток явно не видел ТОГО взгляда Ассенгеймера. А вот Лана теперь прекрасно понимала, что означал этот взгляд. Не руду искали несчастные «геологи». Они искали то самое место, в котором сейчас находились четверо легионеров и ушлый штатский. И, должно быть, если и не нашли, то точно подобрались вплотную. А уж тут подключились конкуренты. Конкретно так подключились, до сих пор волосы дыбом при одном воспоминании.

Вот только мистер Ассенгеймер и те, кто его послал, с лёгкостью списали и своих людей, и прибывших разобраться со случившимся легионеров. Это было предельно очевидно для Ланы Дитц, и скрипящий зубами Арон Крессар соглашался с ней целиком и полностью. Слишком хороша оказалась цель, хватило для оправдания любых средств. Как бы только донести это до придурка?!

– А то, что одна пуля – и даже четыре! – стоят существенно дешевле одного миллиона. Если мистер Ассенгеймер может договориться насчет четырех записей – что ему помешает договориться насчет четырех покойников? Я уж не говорю о том, что там, наверху, сдохли наши. НАШИ, Свисток! Да, тот же Маевски был жирной сволочью, но он был НАШЕЙ сволочью!

Она уже почти кричала. Ради такого случая голосовые связки согласились забыть обо всех негативных факторах и работали теперь в полную силу. Мринг отчетливо сквозил в раскатистом «р» и чуть протяжных гласных.

– Легион прикрыл тебя, Свисток. Я не знаю, от чего, да это и не моё собачье дело, – вряд ли кто-то, кроме Тора, понял, насколько грязно выругалась она только что, – но прикрыл. Ты, сукин сын, взял «королевский шиллинг» – так служи же королю! Королю, а не своему карману! Кстати, карман пустым не останется – ты когда-нибудь слыхал о призовых? Да, это будет не миллион, но никто тебя не пристрелит!

Ситуация переломилась. Переломилась в ту сторону, которую Лана Дитц полагала правильной. Свисток призадумался. Проныра однозначно сообразил, с какой стороны у бутерброда масло. В Торе она и так не сомневалась. Ну, а что же наш мистер Ассенгеймер?

– Дело ваше, рядовая, – ядовито процедил он. – В любом случае, мое предложение остается в силе.

В разведку, оставив ранцы в подобии лагеря, отправились Тор и Лана. Со Свитком разговаривать было не о чем, а вот Проныре мрина настоятельно посоветовала – шёпотом – приглядывать за мистером Ассенгеймером. Ну, вот не доверяла она этому штафирке! От слова «совсем».

Коридоры тянулись бесконечно и хаотично. Тот, кто формировал это пространство, должно быть, никогда не слышал о прямых линиях и прямых углах. Или у него просто не было такой необходимости, поскольку места хватало на всё.

Теперь были задействованы три фонаря. Два у разведчиков, а третий – у оставшихся. Эти самые оставшиеся собирались слегка осмотреться в ближайших окрестностях, но пообещали не уходить далеко.

Поэтому, когда пятно слабого света, оставшееся сзади и сбоку, вдруг начало перемещаться целеустремленно и быстро, Лана сразу насторожилась. Шорохи, постукивания и негромкие, почти неразличимые разговоры не были основанием для тревоги, а вот свет…

– Проныра?

Никакого ответа.

– Свисток?

Да, до поверхности с их связью не дотянуться, слишком много камня вокруг, но здесь, почти в прямой видимости?

– Тор, тревога! Гаси свет!

Стараясь производить как можно меньше шума, Лана скользнула внутрь беспорядочного нагромождения ящиков и прислушалась. Тор тоже замер где-то слева, она ощущала намек на знакомое дыхание.

Сначала до нее донесся такой звук, который бывает, если кто-то пытается вскрыть некую громоздкую тару. Затем – глухой удар чего-то тяжёлого по плоти. А потом послышалось шипение. Голова почти сразу стала тяжёлой, воздух отказывался проходить в легкие, руки онемели. Не понимая, зачем, просто чувствуя – надо именно так! – Лана выпихнула наружу один из нижних ящиков, обрушивая на себя весь остальной кривобокий штабель, и потеряла сознание.

Тишина. Трудно дышать. Запахов нет. Вообще. Темнота давит почти физически. Когда говорят, что кошки видят в темноте, говорят, в общем-то, правду. Но, как водится, не всю. У кошачьих в сравнении с приматами больше светоотражающих клеток на сетчатке. И эти клетки работают лучше. Но чтобы они работали хоть как-нибудь, нужно что-то, что можно отразить. В полной темноте не видят даже кошки.

Некоторое время Лана просто пыталась сообразить, на месте ли у неё руки и ноги. Вроде да. Закостенели от долгой неподвижности, замерзли, но ревизия показала их несомненное наличие, а значит, остаётся возможность побарахтаться.

Кстати, о побарахтаться. Судя по состоянию штанов, это не метафора. Пожалуй, не так уж плохо, что обоняние отключилось. Сколько же она… ого! Двадцать семь часов?! Та-а-ак. Неудивительно, что сфинктеры ослабли.

Желудок, кстати, тоже никуда не делся и очень этим недоволен. Как и пересохшее горло. Но в этой тесноте до фляги не добраться. Стало быть, надо вылезать наружу.

Разгребание лаза, через который можно было выбраться из ее не слишком удобного и очень тесного убежища, отняло куда больше времени и сил, чем предполагалось изначально. Тело отказывалось слушаться, голова кружилась, перед глазами вальяжно плавали разноцветные круги, от которых не было никакого проку, поскольку света они не давали. Вот ведь гадство?! Такие крупные, такие яркие… а света нет.

Голову, пусть и отчасти, сберёг шлем, позвоночник и ребра – бронежилет. Одно ребро, кажется, всё-таки треснуло, но разбираться было некогда. А кроме того, с тем, что у нее есть сейчас, толковую (и даже бестолковую) повязку все равно не наложишь, значит, и беспокоиться не стоит.

Наконец Лане удалось протиснуться наружу, подняться на дрожащие ноги и хоть как-то отлепить от ног мокрые штанины. Вокруг царило полнейшее беззвучие, только стучала кровь в ушах. Нет, так дело не пойдет.

Она сделала один маленький глоток из фляги, и некоторое время просто постояла, прислонившись к раскуроченному штабелю и дожидаясь, пока успокоится сердце. А когда это, наконец, произошло, опустила веки, задержала дыхание и прислушалась уже всерьез.

В некотором отдалении от неё кто-то дышал. Тихо, хрипло, с трудом – но дышал. И это было всё, что делал загадочный «кто-то». Что ж, рискнём.

Лана зажгла чудом уцелевший фонарь, попутно выматерив интенданта (индикатор по-прежнему показывал полный заряд батареи), проморгалась, и осторожно двинулась на звук.

Слух и чувство направления не подвели: скорчившийся Тор лежал именно там, откуда слышалось дыхание. Судя по всему, ему пришлось куда хуже, чем Лане. Во всяком случае, привести напарника в сознание ей так и не удалось. Сухая, неприятно лоснящаяся кожа обтянула заострившееся лицо. От мужчины веяло жаром, как от печки. Что ж, многие часы в мокрой одежде на холодных камнях… ничего удивительного. И ничего хорошего. Хотя…

«Горячий? Вот и грейся!» – посоветовал не склонный к сантиментам Крессар. Сначала Лана хотела прикрикнуть на нахального пращура, но потом призадумалась. А ведь вариант, как бы цинично это ни звучало. В сущности, чем высокая температура при Зове отличается от высокой температуры как таковой? Правильно, ничем. А значит… двух гусей одной стрелкой?

С некоторым трудом уложив Тора на спину и распрямив ему руки и ноги, она расстегнула его и свою куртки и бронежилеты, задрала майки, погасила фонарь и улеглась сверху, впитывая так необходимое сейчас тепло. Минут через пять Тор задышал ровнее, а Лана согрелась. И это была победа. Маленькая, почти незаметная, но победа. А что не слишком красивая – так они тут не в шахматы играют.

Теперь можно было действовать дальше. Лана растерла кисти напарника, отметив по ходу дела отсутствие браслета. Потом, сняв с него ботинки, проделывала ту же операцию со ступнями до тех пор, пока не ощутила под кожей уверенный ток крови. Следовало подумать об одежде, и что-то подсказывало девушке, что хоть какую-то она найдет обязательно. Другое дело, будет ли одежда сухой и чистой.

Какое-то чувство, возможно, шестое, но за полным неимением обоняния все-таки, наверное, пятое, подсказывало ей, что кроме них с Тором людей в пещере нет. Однако это вовсе не означало, что здесь можно разгуливать, как по авеню субботним вечером. Поэтому в сторону того места, где был сделан привал, она двинулась предельно осторожно. И примерно там, где в последний раз на ее памяти мелькнул свет фонаря, обнаружила вскрытый продолговатый ящик.

В непосредственной близости от ящика валялись четыре серебристых газовых баллона, судя по весу – пустых, и тело Свистка. Ножа в ножнах не было. Браслета на запястье тоже, что совершенно не удивило Лану. Судя по безмятежному лицу и следу чуть повыше уха, дуралею – совершенно неожиданно, вот ведь как бывает! – прилетело баллоном по голове, а потом… а что потом?

Маркировка на баллонах была мало того, что незнакомой, так еще и нечитаемой: все, что Лана Дитц могла сказать о надписи, это то, что она сделана иероглифами. Эмблема – очень красивый черный цветок, похожий на водяную лилию, над каждым лепестком по звездочке – тоже ни о чем ей не говорила. Зато, заглянув в ящик, она обнаружила ещё два баллона, к каждому из которых было прикреплено по маске замкнутого цикла. На тех, что лежали рядом со Свистком, масок не оказалось. Так, с одним из легионеров ясно почти все. А что же второй?

Проныра обнаружился на бивуаке. Из его глаза торчал нож Свистка. Снова пустота на запястье там, где положено быть браслету. И вот тут Лане, которую ни лагерь «Сан-Квентин», ни база «Роузхилл» так и не отучили от дурацкой привычки думать головой, всё стало ясно без всяких «почти».

Они все-таки стакнулись, Свисток и Ассенгеймер. И не исключено, что инициатором выступил как раз легионер. «Сколько времени, сил, нервов надо, чтобы вырастить умного человека! А дураки плодятся, как кролики…» – копирайт папа Конрад. Проклятье, не за штатской крысой следовало посоветовать приглядывать Проныре, а за своим же товарищем.

Ну да, наверное, все произошло именно так. Свисток, от которого Проныра не ждал ничего худого, убил его. Потом вместе с Ассенгеймером, который уж точно знал об этом месте если и не всё, то очень многое, нашёл и вскрыл ящик с баллонами и огрёб первым же из них. А потом Ассенгеймер надел маску и пустил газ. Не исключено, что именно такой убил людей, чьи останки лежали тут уже не первую сотню лет. Логично? Логично. Чтоб той логике!..

Оставалось понять лишь две вещи. Во-первых, почему выжили они с Тором? И, во-вторых, почему Ассенгеймер, так заботившийся о том, чтобы не осталось никаких подтверждений пресловутой официальной записи, не побеспокоился о самом главном свидетельстве? Нет, был и третий вопрос. Почему он не добил Тора и саму Лану?

«Время» – прошелестел в голове бесплотный голос, она так и не поняла, чей. «Время и страх». И что бы это значило? Не подсказывайте, я сама!

Время. Полтора века, если верить Проныре. Какими бы ни были прокладки в баллонах, они наверняка начали подтравливать. Вряд ли внутри осталось больше половины содержимого. Но Ассенгеймер об этом не знал и торопился убраться как можно быстрее и как можно дальше. У него не было уже упомянутого времени, чтобы разыскивать Лану и откапывать её убежище. Он боялся. Боялся того самого джинна, которого сам же и выпустил из бутылки… из баллона… не суть важно. Боялся, что одной маски не хватит, недаром же захватил с собой аж три запаски.

Он трус, Ассенгеймер. Он готов убивать чужими руками, даже собственными – но на расстоянии. Свистку он организовал перелом основания черепа, но это дело бескровное; травмы и отсутствия помощи хватило, чтобы газ сделал всё остальное, но чисто технически Ассенгеймер Свистка не убивал. И Лану с Тором он не убивал тоже. Просто пустил газ, понадеявшись, что они умрут в любом случае и ему не придется пачкать в крови ухоженные руки с прекрасным маникюром. И просчитался.

Тор выжил, надо думать, за счет роста, веса и прекрасной физической формы, а Лана, весящая значительно меньше… ну мало ли. Например, оказалась на большем расстоянии от источника газа. Может быть также, что у женщин сопротивляемость и адаптивные способности выше, чем у мужчин. А у мринов уж точно выше, чем у вулгов, без всяких «может быть». Конкретно под это их Отцы и затачивали. Повезло.

Размышления о чужих мотивах и собственной удачливости не мешали Лане обыскивать лагерь: руки вполне успешно действовали сами по себе, без участия мозга. Как и следовало ожидать, фонари отсутствовали. Еще один аргумент за то, что Ассенгеймер боялся и торопился.

Две пустые фляги лежали на заменивших стол ящиках. Значит, вода осталась только та, которая была при себе у девушки. Чуть больше трети фляги. Плохо.

Зато все четыре ранца были на месте. Копаться в содержимом будем потом. Сначала… нет, об огнестреле следует забыть. У самой Ланы патронов не осталось и автомат она, уходя в разведку, взяла скорее по привычке не разбрасываться оружием. Что же до остальных, то на полу пещеры валялись два «Раската» и три распотрошенных магазина. Четвертый ствол отсутствовал: должно быть, Ассенгеймер уволок вместе со всеми оставшимися патронами. Ну и пусть его, меньше тащить.

Вздохнув, Лана стянула с тела Проныры куртку и штаны, навьючила на себя все четыре ранца и двинулась в обратный путь. Там, где лежал Свисток, она задержалась на несколько минут, чтобы раздеть и его.

Девушку не слишком заботило то, как её действия выглядят со стороны. «Лучшее, что ты можешь сделать для своего мёртвого друга – выжить», говаривал, бывало, па. Свисток не был другом ни ей, ни, пожалуй, кому-то другому, но он, при всей своей паскудности, был своим. Не исключено, что рано или поздно Лана свернула бы ему шею, но она имела на это право. В отличие от Ассенгеймера. А значит, Лана Дитц выживет и ради Свистка тоже.

Обратный путь затянулся, и к тому моменту, когда Лана добралась до Тора, ее довольно заметно пошатывало. Однако отдых мог подождать. Тор нет, а вот отдых запросто. Сбросив с плеч ранцы, девушка начала копаться в них.

Четыре смены белья… прекрасно. Аптечки… забрать остатки перевязочного материала, а остальное даже в помойку не годится. Если, разумеется, не предполагается содержимым помойки травить врагов. Зараза, даже жаропонижающее и то просрочено в ноль. Нет, одну надо захватить. Чтобы затолкать в глотку интенданта. А вот четыре почти не начатые пачки влажных бактерицидных салфеток нужны прямо сейчас.

Сняв с напарника мокрые грязные штаны, Лана принялась обтирать его салфетками. «Врачам и солдатам брезгливость не по карману» – ещё одна фраза из арсенала Конрада Дитца. Впрочем, девчонка, родившаяся на нищей ферме, брезгливость не узнала бы, даже столкнувшись с ней нос к носу.

Ну, вот и всё. Чистое тело. Чистое белье. Чистые носки. Еще один сеанс массажа, на сей раз ноги целиком, не только ступни. Теперь – штаны Проныры, они хоть как-то подходят по размеру. Коротки, конечно, еще и как коротки, но тут ничего не поделаешь, разве что носки повыше подтянуть.

Теперь можно было заняться собой. Штаны Свистка на удивление легко натянулись на обтертые салфетками бедра. В талии они тоже сошлись, что совершенно неудивительно. Ширинка, правда, не застегнулась, да и хрен с ней. Подглядывать тут некому.

Ощущение чистого тела и более или менее подходящей одежды подействовало на Лану самым живительным образом. Конечно, пить хотелось по-прежнему, но воду следовало приберечь для Тора. Она справится. Не может не справиться. Не имеет права.

Что ж, вот и до ребер дошла очередь. К чёрту броню. Хорошо быть мриной – гибкости хватает буквально на всё. В частности, на то, чтобы относительно правильно затянуть на грудине ремни одного из ранцев. Вот так-то лучше. Хотя – она ещё раз постаралась рассмотреть спину – живого места до обидного мало.

Следующим пунктом программы значилось создание хоть какого-нибудь транспортного средства: утащить Тора на плечах Лана не смогла бы, тут и думать не о чем.

Несколько минут работы разнообразными железяками из ремнабора, и в руках девушки оказалась легкая пластиковая дверца одного из контейнеров. Содержимое его в силу своей негорючести и непригодности в пищу её не слишком заинтересовало, а вот сама дверца…

Добавить куртки Свистка и Проныры. Добавить ремни от двух ранцев. Через полчаса перед вполне удовлетворенной результатами своего труда девушкой лежала волокуша. Правда, Лана весьма заметно запыхалась, прежде чем ей удалось разместить Тора со всеми возможными удобствами, но это не имело существенного значения. Потому что решение проблем по мере их поступления (так, кажется, выразился в их первую встречу дядя Слав) непреклонно привело её к вопросу «Куда?».

С обонянием было плохо по-прежнему. Со временем на обыденные поиски выхода ещё хуже. Нельзя идти туда, куда ушел Ассенгеймер – кто знает, что он мог оставить по дороге в качестве милых маленьких сюрпризов. Да и как определить, какой путь выбрал этот засранец? Что же делать?..

Года полтора назад по алайскому счету Лане довелось прочитать мемуары Эжена Тамуры Ричардса рро Зель-Ройт. Самый знаменитый сыскарь за всю историю Алайи писал, в частности, о «набрасывании шкуры». Дескать, если ты хочешь найти что-то или кого-то быстро и с гарантией, следует отказаться от человеческой составляющей твоей сущности. Стать котом. Желательно – диким. Хищником, никогда не слышавшим слова «цивилизация». Набрось шкуру, и всё получится. Жаль только, что Тамура, подробно изложивший, ЧТО следует делать, ни словом не обмолвился о том, КАК.

Выбора, однако, не было. И Лана, снова погасившая почти не светящий фонарь, по-турецки уселась на первый попавшийся ящик и постаралась отключиться от действительности. Она – мрина. Нет, не так. Она – кошка. Рысь, наверное, до тигрицы жалкая никчёма… отставить. Никчёма осталась в прошлом. Лана Дитц – кошка. Большая кошка. Сильная кошка. Воплощение Баст. Дочь её, пусть и внебрачная. Помоги, мама!

Нет, не Галину Ордоньес, отказавшуюся от собственного ребенка, звала сейчас девушка.

Баст, я знаю, ты рядом. И всегда знала, даже тогда, когда Радуга казалась самым лучшим и быстрым выходом. Пусть я не самое удачное твоё дитя, но все-таки – твоё. Я не буду обещать тебе, что стану лучше. Я вообще ничего не буду тебе обещать. Мать помогает детям не потому, что они хорошие. Просто потому, что она – мать.

Матушка, помоги!!!

Окружающий мрак вдруг расцвел яркими красками. Да, в основном серыми и бледно-зелеными, но по сравнению с чернотой слепили и они. И эти краски, пометавшись в разные стороны, вдруг выстроились в прямую. В вектор, исходной точкой которого была Лана Дитц.

Девушка встряхнулась. Скосила глаза на браслет…. сорок минут, ого! Следующий взгляд она бросила на лежащее на волокуше тело. Бесполезное, мешающее, лишний груз… да, мама, я поняла. Это – плата. Но прямо сейчас я не кошка. Я человек. Человек. Люди не бросают слабых и беспомощных, иначе они не люди. Прости, матушка. Я ведь не говорила тебе, что останусь кошкой навсегда, правда?!

Лана спрыгнула с ящика, надела на плечи лямки того ранца, в который сложила самое необходимое, впряглась в волокушу, напружинилась, сдвигая её с места, почти взвизгнула от боли в ребрах, и потащила.

Время исчезло. Наверное, оно существовало. Даже, пожалуй, совсем близко. Но время не имело никакого отношения к Лане Дитц. Мало что имело к ней отношение сейчас, кроме задающей ритм движения детской то ли песенки, то ли считалочки, которую частенько бубнил себе под нос Лазарев. Голод и жажда? Побоку. Усталость? Какие глупости. Боль? Смешно.

Вот дыхание Тора – да. На него следовало обратить самое серьезное внимание. Слишком тяжёлое, слишком хриплое. И кашель, время от времени (слишком часто) сотрясающий лежащее на волокуше тело.

Несколько раз она останавливалась, чтобы сбить жар, сжигающий напарника. Пыталась, приподняв голову, вливать воду в бессильный рот. Часть воды Тор глотал, часть вытекала из вялых уголков губ. Эти капли Лана слизывала – не пропадать же добру? И тащила. Тащила. Тащила.

Вода… её сил и времени, оставшегося у задыхающегося Тора, хватит на что-то одно. Либо искать воду, либо искать выход. Без воды она выживет. Без выхода Тор умрет. Всё просто.

Широкий длинный проход в следующую пещеру. Гигантский зал. Снова пришлось воспользоваться «шкурой», чтобы определить направление. Кажется, придется отказаться от этого метода – напоминание самой себе, что Тор нужен и нельзя его оставить, далось с заметным усилием.

Ещё один проход. Теряющийся во мраке, бесконечный.

Где-то рядом были ряды стеллажей и контейнеров, углы, которые каким-то чудом удавалось срезать, и проходы, сами собой ложащиеся под измученные ноги.

Фонарь погас, и она его выбросила. В качестве источника света Лана пользовалась дисплеем браслета: включала на несколько секунд, замечала направление и возможные препятствия, и выключала. Двигаться вперёд можно и в темноте.

Один раз Лана попробовала немного поспать. Затея оказалась не из лучших: спать было почему-то очень страшно. Куда страшнее, чем тащить волокушу в кромешном мраке. Слух, измотанный окружающей тишиной, шутил злые шутки: ей казалось, что оставшиеся в первом зале мертвецы поднялись и теперь идут по её следу, шаркая высохшими ногами, принюхиваясь провалившимися остатками носов.

Она давно уже не шла, а ползла на четвереньках. Боль в стесанных коленях – штаны Свистка не выдержали – и предплечьях и запястьях, почти не защищаемых измочаленными рукавами и перчатками, отстранилась, как отстранилась жажда, как отстранился голод. Оставался только путь, который следовало пройти во что бы то ни стало.

И в тот момент, когда Лана вдруг абсолютно ясно поняла, что не может больше ни дюйма протащить проклятую волокушу, она уткнулась в подъем. Не уткнулась даже, а почувствовала, что волокуша стала заметно тяжелее, и снова задействовала браслет.

Перед ней был пандус. Пологий, покрытый ребристыми металлическими плитами пандус, который, закручиваясь влево, тянулся вдоль стены пещеры куда-то вверх.

Тора придется оставить здесь. Это не подлость, а реальность, данная в ощущениях. На ровной поверхности она ещё подрыгалась бы, но подъем?.. Значит, надо любой ценой добраться до верхнего конца пандуса, вылезти наверх и позвать на помощь.

Прости, напарник. Ты, кажется, что-то говорил о том, что должен? Тогда был должен ты. Теперь – я. Я вернусь, обещаю. Жди.

Не обремененное волокушей тело казалось невесомым. Раза два паникующая Лана включала браслет только для того, чтобы убедиться, что её ноги всё ещё при ней.

Вперед, только вперед. Свет, в сущности, не нужен: достаточно стены у правого плеча. Но она обязательно должна быть там, стена, иначе есть опасность кувыркнуться вниз через почти символическое ограждение слева.

Конечно, пандус достаточно широк, метров пять, – как раз для грузовика – но Лана уже не доверяла своему чувству направления. Со стеной у плеча надежнее.

Быстрее. Ещё быстрее. Пока не кончилась невесть откуда взявшаяся лёгкость – быстрее вперед.

Ноги тяжелеют, дыхание срывается. Плевать. Надо. Надо – и всё. Она выберется, обязательно выберется… пусть на четвереньках… пусть ползком, рывками подтягивая ставшее громоздким и непослушным тело всё выше… шлем вдруг стукнулся обо что-то монолитное и продвигаться дальше отказался наотрез.

В очередной раз включив дисплей браслета, Лана обнаружила, что пандус закончился, упершись в стену. До почти невидимого в темноте потолка было метра четыре. Что, вот это и все?! Чушь, ерунда, нелепица! Должно быть, она что-то пропустила. Надо вернуться назад, совсем немного… да!!!

Панель. Мертвая, как камень вокруг. А если нажать вот здесь? Не хочешь, зараза? А здесь? Ага, ожила. Жаль, Проныры нет, некому восхититься батареями. Ладно, парень, давай решим так: я восхищусь за нас обоих. Ну вот, уже восхитилась, нескольких секунд как раз хватило на то, чтобы перевести дыхание. Теперь… теперь – поясное время минус три. Я помню, не переживай.

Вой сервоприводов показался оглушительным. Участок потолка дрогнул, опустился, начал смещаться влево, оказался плитой толщиной уж никак не меньше метра, а то и больше. И вдруг замер, открыв щель с полметра шириной. Ну ладно, это-то понятно, столько лет прошло… и движки подустали, и на плите, небось, много чего наросло, а теперь мешает. Но какой смысл в пандусе, если?..

Словно в ответ на её мысли заметная часть поверхности под ногами начала приподниматься, образуя вполне приличную аппарель, упирающуюся в плиту и явно пытающуюся подняться выше, к верхнему краю образовавшегося отверстия. Вот, значит, как. Интересно, что курил проектировщик?

Переждав короткое головокружение от хлынувшего внутрь свежего воздуха, Лана попыталась выбраться наружу. Жалкий метр толщины плиты покорился ей далеко не сразу. Грудь жгло огнем, каждое движение отдавалось болью в ребрах, но она продолжала попытки, снова и снова. Плевать на черноту в глазах, подтягиваться можно и на ощупь.

Наконец девушка всё-таки вскарабкалась на плиту. Теперь оставалось только ждать, пока хоть какой-то спутник пройдет над островом. Вызов по аварийной волне много времени не займет, главное – дождаться спутника, ведь ретранслятор погиб вместе с коптером. Да, перспектива невесёлая. Но другой нет, и не предвидится. А вот и лужа… как кстати!

Послать аварийный вызов Лана Дитц не успела.

Глава 10

Говорят, что человек – животное общественное. Ещё, бывает, утверждают, что человек – животное стадное. Поговаривают даже, что человек – животное политическое. Глупости всё это. Человек – животное правильное. По части придумать правила, следовать им и заставить окружающих делать то же самое, человеку равных нет.

Кстати, когда некоторые особи, полагающие себя продвинутыми, заявляют в какой-то момент, что отныне их кредо – не соблюдать никаких правил, они даже не подозревают, насколько сложно это правило по части практического выполнения. И большинство из них рано или поздно возвращается к правилам попроще.

Однако сколько бы правил ни придумало для себя то или иное сообщество людей, и какими бы эти правила ни были, всегда существует правило номер один. Основополагающее, самое главное, то, которое определяет собой все остальные. Аксиома.

Первое правило Легиона гласит: Легион не бросает своих. А если не бросать уже поздно, мстит за них. Мстит так, что черти в аду трусливо поджимают хвосты, втягивают в плечи рогатые головы и честно расписываются в собственной профнепригодности.

Время от времени находились умники, кичившиеся бережливым отношением к ресурсам и заявлявшие, что такой подход вопиюще расточителен. Однако их аргументы вдребезги разбивались о простую, как апельсин, истину: большому количеству вооруженных людей нужна общая идея. И не просто нужна, а необходима как воздух. И если не дать им в качестве идеи что-то полезное и благородно хотя бы звучащее, рано или поздно они додумаются до чего-нибудь вредного, в чём и отзвука благородства не будет.

Конечно, «первое правило Легиона» имело и свои отрицательные стороны. К примеру, руководство базы «Роузхилл» прекрасно отдавало себе отчет в том, что, запросив помощь, оно помимо собственно помощи получит грандиозный нагоняй. За то, хотя бы, что из двух коптеров, числящихся за базой, один перманентно пребывал в полуразобранном состоянии, постепенно отдавая более удачливому собрату одну запчасть за другой.

Увы, после того как был принят сигнал бедствия, переданный сгорающим заживо пилотом, замять дело не представлялось возможным, как бы ни настаивал на таком обороте менеджмент «Дистант Констракшн». Не перекрывать же все без изъятия каналы связи? Оставалось только максимально подчистить отчётность до того, как прибудет подкрепление, но уж это-то было для майора Льюиса делом вполне привычным. Не впервой. Хотя времени определённо в обрез.

В случаях, подобных происшествию на планете Гарден, командование Легиона действовало исключительно быстро. Скорость прохождения сообщения по инстанциям и принятия решения заставляла поросячий визг завистливо вздыхать.

И меньше суток спустя над островом Эм-4 завис орбитер поддержки. Одна из его обращенных к планете секций раскрылась как ладонь, выпуская на волю хищных стальных птиц, и на злополучный участок суши обрушился Планетарно-десантный Дивизион.

Понятие «компромисс» в словаре капитана Малькольма Рурка отсутствовало в принципе. Соответственно, даже те из бойцов его роты, которые были знакомы с этим понятием, начисто забывали его значение уже максимум через месяц службы. «Золотому Грифону» клюв, когти и крылья даны не для того, чтобы рассусоливать.

Дивизион всегда пользовался самой элементарной математикой. Кто не спрятался – сам виноват. Кто спрятался – виноват вдвойне, а значит, на орехи получит в квадрате. Ничего сложного, правда?

События развивались по много раз сыгранному сценарию, и рота Рурка высадилась почти без приключений. Правда, какой-то сумасшедший попробовал выстрелить по одному из заходящих на остров десантных катеров. Легкой ракетой с ручного пускача. Оптимист хренов. Возможно, он даже успел пожалеть о своей глупости, но это вряд ли.

Бронированное чудовище, именуемое катером скорее по привычке к простым определениям, заметно отличалось по части размеров и прочности от коптера землегрызов. А уж как оно отличалось от упомянутой скорлупки в том, что касалось боевой мощи!

Короче, катер лишь слегка качнуло. А вот в точку старта ракеты немедленно отправились три её «старших сестры» побыстрее и помощнее. Шутить с наглецами, посмевшими тронуть Легион, не собирался никто.

Так или иначе, улов оказался невелик. Там, куда попали выпущенные с катеров ракеты, образовался небольшой симпатичный кратер, и искать в нём выживших было занятием, как минимум, бессмысленным. Планомерное прочесывание острова, начавшееся от геологического лагеря, принесло в качестве добычи не так уж много.

Штуки четыре прохвостов, отловленных в джунглях, валили вину за нападение на покойного босса. Также было обнаружено некоторое – явно недостаточное – количество трупов легионеров. Чуть больше посторонних покойников разной степени комплектности. И, в качестве довеска, живой мистер Ассенгеймер.

Ободранный, грязный как болотная кочка мужчина, изголодавшийся и перепуганный, был немедленно доставлен к капитану Рурку и выслушан со всем вниманием. И чем больше он говорил – а говорил он много, всплескивая руками и заполошно частя – тем сильнее каменели скулы капитана.

Прибытие на остров… обследование лагеря геологов… нападение… бегство… выделенные в качестве охраны легионеры бросают своего подопечного и скрываются в пещере… скальный выступ, в который попала ракета («Или что-то вроде, я не специалист, да и приглядываться было некогда, я прятался, сэр!») обрушивается, наглухо запечатывая вход и почти с гарантией убивая тех, кто оказался внутри – не самой ракетой, так отсутствием воздуха…

Малькольм Рурк никогда не считал служащую на земле шелупонь достойными уважения профессионалами. Кроме того, огромная груда скальных обломков, громоздящаяся там, куда привел десантников мистер Ассенгеймер, говорила сама за себя. Да, не выполнить приказ и бросить бесполезного, мешающего быстро двигаться штатского – вполне в духе землегрызов. Вот только…

Одна из младших офицеров роты, стоящая непосредственно за спиной Ассенгеймера, обессиленно присевшего на замшелое бревно, поймала взгляд Рурка, и её изумрудно-зеленые глаза выразительно прищурились. Этот человек лгал.

Многочисленные любовники называли Эрнестину Дюпре «кошечкой». Куда менее многочисленные друзья – попросту «Эрни». Врагов у неё не было, во всяком случае, таких, которых стоило принимать всерьёз. Разумеется, без недоброжелателей не обходится ни одна сколько-нибудь успешная карьера, но собака лает – а караван идет.

Что касается противников, то их мнение никого не интересовало. А, кроме того, противникам элементарно не хватало времени не только на то, чтобы назвать её хоть как-то, а даже просто высказаться. Лейтенант Дюпре искренне полагала, что двадцать пуль лучше двадцати слов. И действуют быстрее, и эффект заметнее.

Разумеется, как у почти любого офицера, у Эрнестины Дюпре были подчиненные и начальники. Первые порой за глаза (беззвучно, еле шевеля губами) именовали ее «Стервой». Вслух использовались исключительно «мэм» и «госпожа лейтенант». Последнее обращение оказывалось особенно актуальным, когда лейтенант ловила очередного подчинённого на очередном вранье, а ловила она всегда.

Что касается начальства – взять хоть того же капитана Рурка – то оно считало способность лейтенанта Дюпре чувствовать ложь весьма полезным дополнением к прочим достоинствам хорошего взводного командира.

В данный момент Эрнестина, присевшая к костру с банкой кофе, пребывала в самом скверном расположении духа. Надо было растаскивать завал, но как? Вручную? Это до следующего года возни. Взрывать? Никакого смысла. Живые погибнут, мертвых опознавать замучаешься.

Попытка арендовать оборудование в той же «Дистант Констракшн» закончилась пшиком. Более того, капитан Рурк, вынужденный выполнить настоятельную просьбу мистера Ассенгеймера о личном сопровождении, вчера ближе к ночи прислал сообщение и вовсе несуразное. Дескать, в данный момент юристы компании оформляют эксклюзивное право собственности на остров с целью обустройства на оном – нет, вы только подумайте! – мемориала.

Враньё сочилось из всех щелей, обжигало как концентрированная кислота, но выхода не…

– Мэм, – голос взводного связиста отдался болью в висках, – есть засечка!

– Кто?! – вскочила на ноги Эрнестина. Бурная деятельность по приготовлению завтрака – в предутреннем мраке, ну да им не привыкать – замирала на глазах.

– Дитц. Миль пятнадцать отсюда. Высоко. На плато, наверное.

– Кидай на меня. Ага. Здесь лейтенант Дюпре, Планетарно-десантный Дивизион. Назовитесь.

– Здесь рядовая Дитц, база «Роузхилл», – так хрипят и хватают ртом воздух те, кто пребывает при последнем издыхании. – Личный номер икс 000327681 икс. У вас есть врач?

– В Дивизионе есть всё, – небрежно отозвалась лейтенант Дюпре. На дисплее браслета уже вырисовывался контур местности вокруг засечки. Точно, на горе. – Сколько вас?

– Двое. Я и Тор… то есть, Кристенсен… он без сознания, я его внизу оставила, по пандусу было не втащить…

– Секунду, Дитц. Бросайте всё, ублюдки, по местам! Взлетаем! Дитц, мы тебя видим, не меняй дислокацию, поняла? И кстати, что ещё за пандус?

– Тут база… под скалами, в пещерах… сэр…

– Мэм, – лейтенант Дюпре невольно улыбнулась. Удар по горлу, пропущенный в ранней уличной юности, одарил её хриплым баритоном и на слух в обращении путались все, кто не был в курсе того, что она женщина.

– Мэм, пожалуйста, быстрее, Тор… он…

– Ким, включайся. Дитц, перевожу тебя на нашего медика.

Покидать канал Эрнестина и не подумала. И теперь с мрачным удовлетворением слушала, как прерывающий голос девчонки – снимок она видела и до сих пор недоумевала, как эту рыжульку занесло к землегрызам – сипит:

– Мы сутки… больше… провалялись… этот сучий Ассенгеймер потравил нас, как крыс… Тор до сих пор не пришёл в себя… дышит плохо… совсем… надеюсь, что всё ещё дышит… я отсюда не слышу… ветер шумит… там холодно, а он на камнях лежал… аптечки – хлам… и воды почти не было…

– Спокойно, Дитц, – капрал Ким обладал редкой способностью двумя словами уравновесить почти любого психа. Сработало и сейчас. Кажется.

– Спокойно. Потравил – чем?

То, что сам медик, мягко говоря, недоволен услышанным (сигнал чипа Дитц на таком расстоянии не ловился), выдавали лишь желваки на скулах. Ким, кстати, в отличие от большинства легионеров, прозвищем не обзавелся. Не липли к нему прозвища. Так и остался просто Кимом.

– Сэр… сэр, да?… Сэр, я не знаю… там иероглифы… черный цветок на баллонах… звездочки над лепестками…

– Ясно, – катер уже взлетал. – Жди, мы на подходе. Вот что, Дитц… Дитц? Дитц!!! Лобстер, жми, если они действительно нюхнули «Черного лотоса», то я не…

Подгонять пилота не требовалось. Все без исключения бойцы взвода доверяли чутью своего лейтенанта и опыту медика. И если одна решила, что штафирка (вызвавший неприязнь у всех без исключения) врёт, а другой всполошился…

– Лобстер, – негромко проговорила лейтенант. – Тормознешься над краем. Фифа, бери своих и прыгайте. Темно и тихо, ясно? Я эту Дитц не знаю.

– Мэм, – вклинился медик, – у неё явно нарушены функции дыхания, я поймал чип, он выдаёт черт знает что, надо спе…

– Функции дыхания иногда нарушает приставленный к голове ствол. Так что спешить будем, не торопясь, – отрезала Эрнестина Дюпре, не отрывая глаз от экрана. Она (в общем и целом) верила сказанному девчонкой, но чем лучше прикрыта спина – тем выше продолжительность жизни.

Катер ненадолго завис, и дюжина бойцов канула в черноту тропической ночи, беременной рассветом, но всё никак не решающейся разродиться. Сообщение о благополучном приземлении… ещё пять мучительно долгих минут… вот теперь можно.

– Есть визуальный контакт, – невозмутимо доложил связист. Экраны ожили. – Живой объект – один. Если не считать каких-то сусликов и наших на подходе.

– Свет! – рявкнула лейтенант.

Прожекторы залили крохотное нагорье голубоватым мертвенным сиянием, и в их лучах уставившиеся на дисплеи десантники увидели лежащего ничком человека в легком шлеме наземных сил.

Вот он приподнял голову… оперся на локти… встал на четвереньки, подтягивая конечности друг к другу, собирая тело по частям, как игрушку-самоделку из детского набора для моделирования. Поднялся на колени… на одно колено… вздёрнул себя на ноги даже со стороны болезненным рывком. Пошатнулся, но устоял. Постарался выпрямиться, оправил изодранную куртку, прижал руки к бокам, снова покачнулся… расставил ноги в лохмотьях штанов, пытаясь удержать равновесие… удержал.

Это была худшая стойка «смирно» на памяти лейтенанта Дюпре. Это была лучшая стойка «смирно» на ее памяти.

– Уважаю, – негромко и веско произнес сержант Марек по прозвищу «Скунс», старейший и поголовно чтимый боец взвода. – Уважаю.

– Есть за что, – согласилась Эрнестина. – В «Ящерку», ребятишки. Охранение, не спать! Садись, Лобстер.

Из почти ласкового забытья Лану вырвали свет и звук. Звук появился, кажется, раньше, но одного его не хватило, а вот в сочетании со светом – вполне.

На плоскую вершину горы опускалось что-то огромное, черное, внушающее уважение одним своим видом. Посадочные опоры утвердились на камнях и грозный рык двигателей затих. Свет стал менее ярким – или это её глаза притерпелись, наконец. Многообещающе зевнул откинувшийся слип, и из непроницаемой тьмы чрева Левиафана выкатился старый знакомый – «Василиск».

Лане всего несколько раз, ещё в «Сан-Квентине», довелось посидеть за рычагами управления такого красавца, но даже её скудного опыта хватало, чтобы по достоинству оценить мастерство водителя. Тяжеленный и в сравнении с той же «Саламандрой» не слишком маневренный, сейчас «Василиск» буквально крался, почти беззвучно скользя над землёй.

Из правой передней дверцы остановившейся машины выпрыгнула фигура в тактическом шлеме и полной броне. Силуэт заметно утяжеляли контуры гравиподвеса, но двигался человек так, что будь здесь Конрад Дитц – немедленно поставил бы его в пример дочери.

А потом «Василиск» словно взорвался, выбрасывая из своего нутра всё новых и новых людей. Несколько секунд – и за спиной первого человека образовался ощетинившийся оружием полукруг. Часть стволов была направлена наружу, часть – на Лану. Что ж, обидно, но правильно. С чего бы им ей верить?

Лану пошатывало, однако перед приближающимся офицером – лейтенантский пунктир на левом плече сверкал в свете прожекторов почти нестерпимо – она постаралась стать как можно ровнее. Мышцы спины взвыли, сопротивляясь насилию, а уж подъем руки на предмет отдания чести…

– Мэм, рядовая Дитц, мэм!

Некоторое время офицер стоял (стояла?) неподвижно и молча. В черноте забрала отражался кто-то незнакомый Лане и имевший предельно жалкий вид. Что-то вроде отощавшей дворняжки-пустолайки с фермы Кронбергов, ещё более непрезентабельной по сравнению с красавцем Руди.

Потом руки лейтенанта поднялись, что-то щелкнуло, причмокнуло, и шлем покинул свое законное место, переместившись под мышку. И вот тут-то Лана Дитц испугалась по-настоящему.

Белые – не седые, а именно белые как мел – волосы, брови и ресницы в сочетании с черными стрелами родовых знаков без тени сомнения причисляли лейтенанта Дюпре к строго определенному прайду. Как саму Лану – разноцветные глаза.

Когда дочь Конрада Дитца, будучи старшеклассницей, подрабатывала в «Белом котёнке», манера частенько заглядывавших вояк приветствовать друг друга казалась ей граничащим с выпендрежем позёрством. Но сейчас ладонь правой руки сама собой сжалась в кулак и стукнула по левому плечу. Голова склонилась, подбородок уперся в грудь, насколько позволил шлем:

– Рри Зель-Ройт!

– Рри Зель-Гар! – пророкотала лейтенант Дюпре и вдруг оказалась совсем рядом. – Эй-эй, не падай! Ким!!!

Между жалостью и сочувствием есть существенная разница. Принято считать, что жалость унижает. Поэтому лейтенант Дюпре никогда никого не жалела. Убить – никаких проблем, работа у неё такая, но унижать? Дурной тон.

И когда лейтенант поймала себя на том, что, кажется, начинает жалеть Лану Дитц, она самым решительным образом приказала себе не дурить. Девчонка не заслужила жалости. Жалость для слабых. А тем сильным, которых жернова обстоятельств попытались перемолоть, да так и завязли, не справившись с задачей, полагаются сочувствие и помощь. Иногда ещё – хороший увесистый нокаут, чтобы не мешали помогать. В случае Дитц последний пункт был весьма актуален.

Сначала она самым тривиальным образом отрубилась. Ну, это-то понятно: задачу выполнила, помощи дождалась – вот сознание и сделало ручкой. Сложности начались через минуту. Ким, на свою голову почти мгновенно выдернувший девчонку из отключки, столкнулся с отчаянным сопротивлением. Она отпихивала руки медика. Выворачивалась. Требовала бросить её и спасать того парня, Кристенсена. Порывалась куда-то бежать. Мягкие увещевания врача вдребезги разбивались об идею-фикс, полностью завладевшую пациенткой.

– Дитц! – рявкнула Эрнестина, у которой пока хватало забот и без вздорной девчонки. Надо разведчиков послать, наладить освещение и связь под землей, а тут возись ещё с этой! – Сама будешь смирно лежать, или парней кликнуть?

Секунду спустя она прокляла свой язык – такая смесь ненависти и застарелой боли соткалась на измученном лице. Последняя фраза явно была построена неудачно, задев в душе сжавшейся пацанки какие-то струны, которые задевать не следовало.

И без того узкие глаза Кима превратились в брызжущие осуждением щелочки. В силу своей квалификации и положения в подразделении медик обладал определенными привилегиями. И сейчас ясно давал понять командиру взвода, что она… эээ… не очень умная женщина.

– Тихо! Тихо, я сказала! Я Кима в неизвестность не пущу, сейчас ребята там посмотрят, что к чему… посмотрят, говорю, и он пойдет, а пока с тобой разберётся. И не гляди, что он не мрин, мы в Дивизионе не по происхождению делимся, а по способностям. Ну, вот и умничка. Ким, работай.

В сущности, после отдачи необходимых приказов Эрнестина была полностью свободна. Мальчики и девочки всё сделают и без неё. А пока можно помочь врачу. К примеру, поить его пациентку, обезвоживание налицо безо всяких диагнозов.

– Подвесы… – прокаркала Дитц, отрываясь от поднесенной к губам фляги. – У вас есть подвесы… там пандус длинный, спускаться долго… надо прыгать… на шесть… потом лево два… потом пять… внизу всё заставлено, а так сразу на месте…

Предельно четкая инструкция весьма заинтересовала лейтенанта Дюпре.

– Имеешь опыт?

– Я прыгала в Либертании… и на крыле летала, на Маунт-Кост.

– Ого! – вполне искренне восхитилась Эрнестина, снова приближая флягу. – Высоко забиралась?

– До Кривого Носа, – последовал ответ после нескольких глотков.

Командир десантников мысленно поежилась. Маунт-Кост с её ветрами и так-то полный экстрим, а уж Кривой Нос… нет, сейчас Эрни Дюпре на хорошем (желательно – десантном) крыле прыгнула бы оттуда без проблем, хотя и без удовольствия, но эта…

– И не страшно тебе было?

– Мэм, – кажется, эта гримаса означала усмешку. Хрипа в голосе, однако, поубавилось, – мне было восемь. Выросла в тридцати милях от Лазарева. На ферме. И вдруг полетела, как птица! Представляете, как это было круто?!

Ну да, в восемь – пожалуй. Когда ты подросток из фермерской глуши, всё что круто – то не страшно. Подростки вообще бессмертны, если кто не в курсе. Вот ведь… кто ж тебя, сумасшедшую, в восемь лет пустил на Маунт-Кост, да ещё и с крылом?

Лейтенант отвлеклась от размышлений, по знаку Кима придала Дитц сидячее положение и не без удовольствия вслушалась в то, что негромко бубнит врач. Экспрессивная тирада состояла в основном из глаголов, причастий и местоимений. Существительное он употребил только одно – «пассатижи». И это было хорошо. В действительно скверных случаях Ким работал молча, не отвлекаясь на брань.

– Ну, вот и всё, – три минуты спустя проворчал медик, прерывая ставший уже совсем мирным разговор. – Сейчас я тебе еще капельницу налажу, и хватит пока. Остальное в стационаре. Ты в курсе, кстати, что у тебя треснуло два ребра?

– Два? Я думала, одно…

– Ты, по-моему, вообще не думала. Мэм, братва говорит – внизу всё в норме, там только мужик на чем-то вроде носилок. Живой, живой, лежи ты спокойно! Так что я пошел, гидравлику они успели вскрыть и люк откатили полностью.

Дюпре уже получила сходную информацию, вероятно, более полную и четкую, чем медик. Но и более сухую, несомненно. Интересно, что Скунс сказал Киму? Ладно, сейчас гораздо интереснее, что скажет Дитц. Детальный допрос будет позже, и пусть этим капитан занимается, а мы пока просто поговорим.

Кстати, по какому поводу такая удовлетворенная мордочка? А, разумеется: хлопок направляющего патрона, шесть секунд, хлопок, две секунды, хлопок, пять секунд, взвизг свободного спуска… ну молодец, молодец, всё правильно сказала!

– Слушай, а чего ты Кристенсена в темноте оставила? Я-то думала, фонарь у него, так Скунс говорит – нет там никакого фонаря… и у тебя нет.

– Сдох фонарь, – устало пробормотала Дитц. – Я его бросила где-то по дороге, волокуша и так тяжелая была.

– Эээ… – девчонка не врала, но, кажется, поехала крышей. Обидно. – Он же на десять суток рассчитан при максимальной мощности. Ты ничего не путаешь?

– А он и сейчас, должно быть, полный заряд показывает. Смешно, мэм: заряд полный – а света нет. Аптечки просрочены, пайки тоже, комбезы не греют. И запасных магазинов не было. А я ведь просила. Так интендант, сука жирная… простите…

– Ничего, я привычная. Продолжай.

– В общем, велел брать, что дают, и не умничать. Нам бы хоть по одной запаске на человека, мы б отбились… не было запасок. И гранат не было. Ни хрена у нас не было.

Высказать свое отношение к полученной информации лейтенант Дюпре не успела: пришёл вызов от капитана Рурка. Разумеется, об обнаружении как минимум одного легионера из числа считавшихся пропавшими без вести ему доложили, и теперь он, должно быть, жаждал подробностей.

Оказалось – нет. Капитан, скрежещущий зубами так, что было слышно даже через коммуникатор, приказал сворачивать «прыжки и гримасы»: компания «Дистант Констракшн» оформила права собственности на остров Эм-4.

– Сворачиваться? Сэр, мы свернемся, конечно, но рядовая Дитц такие интересные вещи рассказывает… и местечко не из простых… секунду. Дитц, компания-наниматель застолбила этот островок в собственность и…

– Когда? – Дитц, до сих пор спокойно лежавшая в спальнике с подогревом, снаружи была только перевязанная рука со вставленным в сгиб локтя катетером, села так резко, словно была куклой-неваляшкой. – Когда застолбила?

– Только что. С сегодняшнего дня.

И тут Дитц заорала так, что лейтенант отшатнулась, а все окружающие, побросав текущие дела, уставились на брызжущую слюной девчонку:

– Хрен им! Хрен в глотку, чтоб голова не болталась! Всё здесь!.. – она выпростала из спальника вторую забинтованную руку и принялась лупить ладонью по браслету. – Он у парней коммуникаторы спёр, а до меня не добрался! Всё здесь! Это наше, понятно?! Наше, Легиона, «право первого ступившего», ясно вам?! Я сразу сделала официальную запись, сразу!.. а он нам по миллиону галэнов на нос обещал, говорил, что с командованием базы договорится… всё здесь, не дайте этой гниде…

– Вы всё слышали, сэр? – невозмутимо поинтересовалась лейтенант Дюпре.

– Я вылетаю, – так же хладнокровно отозвался капитан, в отсутствие посторонних именовавший Эрнестину Дюпре просто Эрни. До «кошечки» дело не дошло, да оно и к лучшему, пожалуй. – Возьми у неё – официально! – копию записей регистратора. Не расспрашивай особо, я сам. На «Роузхилл» сообщили?

– Никак нет, сэр.

– Вот и молодцы, и не надо пока. Я тоже никому ничего. Жди, сейчас прилечу и будем разбираться.

Как ни мала была плоская вершина горы, для двух катеров места хватило с лихвой. Капитан выбрался на воздух и с удовольствием огляделся. Услада глаз командира: все при деле.

Ким, медик Эрни, под натянутым тентом возится с кем-то, кого за его широкой спиной почти не видно, даже головы не повернул. Из квадратного отверстия в земле льется свет, яркий даже днём. Бойцы снуют, как муравьи, исчезая внизу и появляясь снова. Неподалеку свалена гора чего-то непонятного, должно быть, добытых образцов. Подошедшая Эрни олицетворяет неприветливую радость подчинённого, который наконец-то может сбросить дурно пахнущую ситуацию на плечи начальства.

– Докладываю, сэр. Копия записей регистратора Дитц получена. Девчонка не врёт – в отличие от Ассенгеймера. Начали обследовать базу. Чья – непонятно, но, думаю, выясним рано или поздно. Скунс повёл своих по маршруту Дитц. Тот ещё маршрут, осмелюсь заметить. Пандус весь в крови, да и в пещерах…

– Принято. Что наши найдёныши?

– Так себе. Ким, сюда.

Подошедший врач озабоченно хмурился.

– Кристенсен – обезвоживание, отравление опиатами, переохлаждение, пневмония, застужены почки, не исключён простатит. Дитц – то же самое, минус пневмония и почки, ну и… она женщина, всё-таки… плюс два треснувших ребра и колоссальное нервное и физическое истощение. Выжата досуха. «Черный Лотос» – не шутки, хорошо хоть дозы конкретно ей не хватило. Она мрина, что и спасло, обычный человек так там и остался бы. Но всё равно… этого здоровилу, на самодельной волокуше, почти девять миль… а потом ещё пандус, пусть и без груза… в темноте, без еды, без воды, без тепла, без медикаментов…

– Почему – без?

– Сэр, – поджала губы лейтенант Дюпре, – я сроду такой экипировки не видела. Фонарь Дитц нашли и принесли. Полюбуйтесь.

– И что? Фонарь как фонарь.

– А вы его включите.

Капитан Рурк, поднеся к линзе затянутую в перчатку ладонь, нажал на переключатель. Ещё раз. Ещё. Посмотрел на индикатор. Нахмурился. Снова нажал.

– Любопытно.

– Дитц говорит – они все такие были. Похоже на то: фонари погибших светят еле-еле при всё том же «полном» заряде. Остатки аптечки обнаружили в её ранце и сравнили с теми, что были у погибших на поверхности. Они идентичны и абсолютно бесполезны, если не считать перевязочных пакетов. У Кима нет слов. У меня тоже. Из комбезов выдраны источники энергии. Аккуратно так выдраны, сразу и не заметишь. Интендантишка – кстати, я пообещала Дитц, что он её и только её – распродал, похоже, всё, что мог.

– Зря пообещали, лейтенант, – невесело усмехнулся Рурк. – Тут трибунал разбираться будет. Впрочем, я вас не виню, рядовую Дитц требовалось успокоить. Она в сознании?

– Так точно, – кивнул врач. – Я ввел релаксанты, но голова у нее работает. Даже лучше, чем следует, никак не уймётся. А больше нельзя, от девчонки половина осталась. В лучшем случае.

– Ну что ж… проводите меня, буду знакомиться.

Капитан Рурк любил побалагурить. Кроме того, он искренне считал, что некоторое количество веселого пустозвонства хорошо действует на объект вне зависимости от его, объекта, принадлежности. Если объект друг, это его поддержит. Если враг – напугает. Да и слегка расслабить девчонку перед предстоящим допросом не помешает.

– Так-так-так! – начал он, приближаясь к тенту. Мрина услышит, без вариантов, к потрясающему воображение слуху «своих» котов капитан уже привык. – А вот мне сказали, что тут есть кошка! Рыжая, хорошенькая… и почему-то до сих пор не моя! Непорядок…

Он осекся. Лицо лежащей девушки было похоже на снимок из личного дела в той же степени, что посмертная маска человека, убитого долгой болезнью – на живой и здоровый оригинал. Впрочем, лицо мужчины в спальнике по соседству даже на посмертную маску не тянуло.

– Эти землегрызы что, совсем шизанулись? Уже детей нанимают в Легион?

– Мне восемнадцать! – огрызнулась себе под нос рядовая.

– Восемнадцать чего? Килограммов веса?! Ч-черт…

– Рядовая Дитц прекрасно выглядит, – тихо сказал неслышно подошедший Ким. – Уже – прекрасно.

– Понятно, – кивнул ротный. Схему ведения допроса явно следовало пересмотреть. – Здравствуй, Дитц. Я – капитан Малькольм Рурк, командир этих бандитов. Лежи. Ким, можно подложить ей что-то под голову и плечи? Для удобства разговора? Спасибо. Ну что ж, рассказывай.

– С какого момента, сэр? – тихо, но вполне ясно спросила Дитц.

– Ну, допустим, с того, как вы получили приказ спасать мистера Ассенгеймера.

Записи записями, и часть он просмотрел по дороге сюда, но личное впечатление самое точное. Записи мысли не читают и в мотивах действий не разбираются, есть у них такой недостаток.

Должно быть, девчонка хотела высказаться, а Эрни, выполняя приказ, не дала ей такой возможности. И сейчас слова били фонтаном.

Лана Дитц заговаривалась. Перескакивала с пятого на десятое. Углублялась в подробности, но тут же обрывала себя, возвращаясь к главному. Дисциплинка, однако… кто ж тебя муштровал, такую красивую?!

Мрина, чьим-то попущением занесенная к землегрызам, то почти кричала, то шептала. В какой-то момент капитану Рурку стало холодно, и ни поднявшееся солнце Гардена, разогнавшее тучи и принявшееся всерьёз припекать, ни прекрасно работающий комбинезон ничего не могли с этим поделать. Кто-то ответит за всё, о чем говорит эта девочка. Ответит, никуда не денется, по полной схеме ответит, или он не Малькольм Рурк.

– Вот, значит, как, – протянул командир роты, когда фонтан иссяк. – А господин Ассенгеймер, не поверишь, заявляет, что вы его бросили…

Секунду спустя он получил ещё одно подтверждение собственной уверенности в том, что умирать не имеет никакого смысла. В данном конкретном случае отсутствие смысла определялось скукой. Бывалого десантника после смерти теперь уж точно не ожидало ничего интересного.

В сущности, не религиозный, но глубоко верующий человек, Малькольм Рурк прекрасно отдавал себе отчёт в том, что по завершении земного существования встреча с Богом ему не светит. Профессия не та. Что же до Дьявола – его, севшего и расстегнувшего спальник для пущего удобства, капитан видел перед собой прямо сейчас.

Дьявол сидел очень прямо, словно проглотил шомпол. Там, где сцепленные в замок пальцы Дьявола прокололи свободную от бинтов кожу рук обломками грязных ногтей, выступили капельки крови. В лице Дьявола ничего не осталось ни от человека, ни даже от кошки. Лица, впрочем, тоже не было. Наличествовала лишь кошмарная морда. Разноцветные глаза Дьявола полыхали двумя сверхновыми. И голос, шипящий, рычащий, с трудом прокладывающий себе путь через окаменевшее горло и стянутые в потрескавшуюся нитку губы, тоже не имел ничего общего с посюсторонними существами:

– Бррррросссссили?! Ззззззззначччччччит, брррросссссили… пасссссскуда!

Это было жутко. Взаправду, без дураков.

И вдруг все закончилось.

– Я дура, сэр, – худая, измученная, несчастная девчонка ежилась и не рисковала поднять голову, пристально изучая застёжку спальника. – Наивная дура. Что мне стоило промолчать?! Это ведь я их убила. Сама Свистку нож в руки вложила, а Ассенгеймеру – баллон. Придержи я язык, и мы бы все благополучно выбрались, а там уж этого гада можно было скрутить… делов-то! Нет, выступила.

Рурк помедлил, подбирая слова. К Лане Дитц у него вопросов по упомянутому поводу не имелось. Вопросы были к Кристенсену, но он валялся без сознания. К сожалению капитана и к счастью для себя.

Какой ты, к черту, старший в паре, если – да, наивная! Но и храбрая тоже, всем бы так! – девчушка вообще успела открыть рот?! Трое более опытных, куда дольше отслуживших мужиков в команде, а говорила эта мелочь! Допустим, Нельсон, по всему судя, тот еще фрукт… был. Но вы-то с Варгасом куда смотрели?! Или Варгас колебался, а ты под ученицу уже прогнулся и сам не заметил, как? Оно конечно, под такой прогнуться, небось, одно удовольствие… чёрт, что-то его не туда понесло.

– Верно, наивная. Но не дура. Наивная – ещё не значит глупая. Все мы сначала не имеем опыта, а потом он приходит. Иногда – с чужой кровью, иногда – с собственной. Ты сказала то, что должна была сказать. Просто неправильно выбрала время. Такое случается. Со всеми. Ты пока отдохни, а мы… секунду… – капитан поднял палец, призывая к тишине, и прислушался к тому, что звучало сейчас в кольце коммуникатора.

– У нас гости.

Быстро сориентировались, однако. Ну что ж, после такого утра погавкаться – самое милое дело.

Глава 11

Катер скользил над океаном. Один катер. Два других остались на острове в качестве ненавязчивого напоминания компании «Дистант Констракшн» о том, что решено ещё далеко не всё. А то её представители, примчавшиеся как раз туда, где расположились подчиненные капитана Рурка, уж больно нагличали поначалу. И то им не так, и это не этак.

Почему Легион до сих пор не покинул чужую территорию? Что делают его бойцы с не принадлежащей им собственностью? Кто позволил?! Как посмели?!

Пришлось предъявить им Дитц и Кристенсена и мягко намекнуть, что оформленное несколько часов назад право на остров (особенно ввиду по-прежнему висящего над островом орбитера) компания может засунуть в… графу «Убытки», скажем так.

Естественно, не прошло и получаса, как поступил вызов от майора Льюиса. Пребывающий на грани истерики командующий базой «Роузхилл» требовал немедленно доставить его подчиненных в расположение. В самом требовании не было ничего необычного, но лейтенанту Дюпре совершенно не понравился тон землегрыза. И теперь она с тщательно скрываемым нетерпением ждала, когда Скунс закончит думать.

Сержант Марек, получивший свою кличку за широкую черную полосу четко посередине серебристо-белого ежика уставной стрижки, не первый год оставался загадкой для Эрнестины. Разумеется, ей и в голову не приходило спрашивать, в какой области этот занятный тип подвизался на гражданке. Но кое-какие выводы напрашивались сами собой.

Чего стоило, к примеру, блестящее умение Скунса найти нестыковки в самой безупречной логике и слабые места в абсолютно непрошибаемой позиции. Лейтенант ничуть не удивилась бы, скажи ей кто, что в «мирные» обязанности Яна Марека входило устройство «чёрного дня» отдельным личностям и целым их группам. Не исключено, что именно это и стало причиной его визита в контору вербовщика. Личности и группы, случается, обижаются со страшной силой.

Разумеется, поставленные на службу взводу, способности сержанта приносили немало пользы. Главным образом тем, что позволяли избегать ям и ловушек, которые время от времени встречаются на любом пути. И теперешняя его задумчивость беспокоила Эрнестину Дюпре куда больше, чем даже собственные смутные подозрения.

– Разрешите, мэм?

– Присаживайся, Ян. До чего додумался?

– Тухлые дела, мэм.

Эрнестина мысленно досчитала до десяти.

– Ты мне не «мэмкай», ты излагай.

Сержант Марек был заметно старше лейтенанта Дюпре, но роль своего в доску парня и преданного служаки играл столь безукоризненно, что разница в возрасте совершенно не ощущалась.

– У командования «Роузхилла» имеются большие проблемы…

– Удивил! – фыркнула Эрнестина.

– … и хороший, хотя и грязный, способ их разрешить.

Лейтенант села ровнее и разом посерьёзнела.

– Не тяни резину, сержант. Конкретнее.

– Во-первых, все эти комбезы, фонари, аптечки и так далее. Собственно, здесь сложностей не предвидится: всплеснуть руками, закатить глаза и с полным праведного гнева воплем «Каков негодяй!» слить ворюгу-интенданта. Но есть ещё и во-вторых.

– А именно? – у Эрни вдруг появилось на редкость нехорошее предчувствие.

– Меня настораживает кое-что из того, что сказала Дитц. Сам я не слышал, но ребята говорят, что Ассенгеймер предложил ей и остальным по миллиону галэнов на нос за молчание.

– И что?

– А то, что этот поганец врёт, как дышит, но вдруг… Вдруг, упомянув о своей способности договориться с руководством базы по поводу записей регистраторов, он сказал правду? Что, если эти умники в деле? И в доле? Хищения в службе снабжения дело неприятное, но не слишком. Потому что привычное. А тут совсем другой уровень вырисовывается. Та еще бомба. И запал к ней – Дитц, и даже не столько она сама, сколько её коммуникатор. Уберите запал, и бомба не взорвется.

Лейтенант покосилась через плечо туда, где из-за кормы «Василиска» выглядывал краешек носилок, на которых лежала Дитц. Глаза девушки были закрыты, дышала она ровно, веки не дрожали, но почему-то Эрнестина не сомневалась, что рыжая оторва все слышит.

– И как они могут убрать это «запал», Ян? Как бы ТЫ это сделал?

– Дискредитировал бы Дитц и её регистратор.

– Хм… а смысл? У нас есть копии.

– Мэм, любой суд, хоть трибунал, хоть гражданская разбираловка, принимает в качестве доказательств только оригинальную запись на оригинальном носителе. Стоит оригиналу потеряться, или возникает хоть тень сомнения в подлинности – и ваша копия не будет стоить даже того места, которое занимает на кристалле.

– Допустим. Хорошо, со смыслом мы разобрались, но остается вопрос «как?».

Скунс потёр виски, то ли снимая усталость, то ли стараясь как можно незаметнее пожалеть тупицу-командира.

– Да легко. Внутреннее расследование. Его обязательно назначат, не могут не назначить, так? В ходе расследования Дитц обвинят – или даже заподозрят, неважно – в какой-нибудь хрени. К примеру, в небрежении долгом. Ассенгеймер же заявил, что его бросили. Сюда, кстати, и дезертирство приплести недолго. Я бы ещё добавил убийство тех двоих, для комплекта.

Со стороны носилок послышался какой-то звук, но когда лейтенант повернула голову, ее глазам предстало лицо безмятежно спящего человека.

– Девчонку заключают под стражу, коммуникатор отбирают – арестанту связь не положена. Ну а дальше совсем просто. Вмешательство в записи регистратора или даже просто заметные следы попытки такого вмешательства. Больше ничего не потребуется. Рядовую к стенке, все в ужасе – какую змею пригрели на груди! Осадочек останется, конечно. Но когда серебряные ложечки лежат в нужном кармане, кому какое дело до таких мелочей? Деньги не пахнут. Да, и этого парня, Кристенсена, я бы тоже нейтрализовал. В лазарете это сделать легче лёгкого.

Теперь Эрнестина, уже не скрываясь, развернулась в сторону носилок.

– Всё поняла? Не придуривайся, я знаю, что ты не спишь.

– Поняла, – голос Дитц, как с удовлетворением отметила Дюпре, был спокоен. Правда, лейтенант ради сохранения собственных нервов даже думать не хотела, чего стоит девчонке это спокойствие. – Мэм, Тор… вы сумеете его защитить?

– Разберемся. Ты бы о себе подумала.

– А что, имеются варианты натянуть этих крыс по самое дальше некуда?

– Наш человек, – одобрительно усмехнулся Скунс. – Как ты посмотришь на то, что мы заменим твой коммуникатор? Официально, разумеется, под запись со свидетелями?

Девчонка приподнялась на локте и воззрилась на сержанта с совершенно неуместным в создавшейся ситуации ехидным интересом:

– Сейчас вы скажете мне, что у вас есть запасная «десятка»…

– «Десятки» нет. Но есть «восьмерка». Моя собственная любимая старушенция, цени!

Фырканье Дитц было более чем красноречивым. Ей-то принадлежала как раз «десятка». Лично ей, а не Легиону. Впрочем, сержант не видел повода для зависти.

– Сразу на вид не отличат, а потом шуметь вряд ли посмеют. Да и время выиграем. Так что?

Лейтенант Дюпре повидала за время службы в Легионе немало гнусных местечек, но база «Роузхилл» уверенно боролась если не за первое место, то уж за призовое – наверняка.

Чего только стоила сплошная крыша над проходами между зданиями. Плац накрывал купол – сработанный из дешёвого, а потому заметно помутневшего пластика.

Монолитные стены, колючая проволока… излучатели на вышках… местный «внутренний» контингент до усрачки боялся местного «внешнего» контингента, тут двух мнений быть не могло. В общем, садиться пришлось снаружи периметра. А там и встречающие подоспели. Век бы не видеть этих рож – если, конечно, удастся рассмотреть рожи под респираторами.

Впрочем, вряд ли они стоят того, чтобы их рассматривать. Взять, хотя бы этого узкоплечего, отрастившего изрядное брюшко капитанишку в непроницаемо-черных очках.

– Капитан Паркер, внутренняя безопасность. У меня имеется приказ об аресте Кристенсена и Дитц.

Чтоб тебе пусто было, Скунс! Опять ты прав…

– Лейтенант Дюпре. В настоящий момент рядовой Кристенсен пребывает в коме.

О том, что кома искусственная, медикаментозная, организованная Кимом, упоминать явно не стоит.

– Он нуждается в постоянном стационарном наблюдении.

– Что ж, мы пока никуда не спешим. А Дитц?

– Здесь, – раздалось за спиной Дюпре.

Ну и когда, а главное – зачем! – ты слезла с носилок? Ещё и без респиратора.

– Мисс Дитц, вы арестованы. Сдайте оружие и средства связи.

– Мое оружие осталось на острове Эм-4, сэр.

В руках «внутряка» материализовался планшет.

– Утрата личного оружия? Так и запишем. Впрочем, это такая мелочь в сравнении с основными обвинениями… взять!

Коммуникатор был немедленно снят и передан Паркеру. И, что характерно, ни один из «принимающих» болванов не обратил внимания на отсутствие потертостей на браслете, характерных для того, кто полз по пещерам. Землегрызы, что с них взять! А вот наручники…

– Это обязательно… сэр?

Существенная пауза перед «почтительным» обращением была то ли не замечена, то ли проигнорирована. Поза «внутряка» оставалась такой же высокомерной. Выражения глаз за очками было не разобрать. Эрнестина решила сделать ещё одну попытку:

– Рядовая Дитц не оказывает сопротивления и…

– МИСС Дитц обвиняется в небрежении долгом, дезертирстве и убийстве рядового Нельсона и рядового Варгаса.

Сукин ты сын, сержант. Полезный, но сукин. Без вариантов.

– Эээ… сэр… – лейтенант Дюпре сознательно повысила голос. «Солдатский телеграф» – весьма полезная штука. – Я вот тут подумала… РЯДОВАЯ Дитц очень нравится моим ребятам. А ваша база не нравится вовсе. Вы бы это… поаккуратнее.

– Вы мне угрожаете, ЛЕЙТЕНАНТ?

– Ни в коем случае. Просто размышляю вслух.

Спины удалявшихся конвоиров чуть заметно вздрогнули. В отличие от заносчивого кретина они понимали, чего стоят в устах командира взвода десантуры такого рода «размышления».

– Размышляйте про себя, лейтенант.

Надо же, какой ты храбрый. А голос-то посипывает, вот-вот «петуха» даст.

– Как скажете, сэр.

– Доставьте Кристенсена в лазарет и можете быть свободны.

– Мой медик присмотрит за Кристенсеном. Понадобилось серьезное вмешательство, чтобы сохранить ему жизнь, а теперь речь идет о здоровье.

Проклятые респираторы, ничего-то через них не разглядишь. Но почему-то Эрнестине показалось, что капитан Паркер улыбнулся. Противной такой улыбочкой мелкой сошки, дорвавшейся до власти.

– Полагаю, что здоровье ему уже не пригодится. Не доживет до трибунала – ему же лучше. Короче, лейтенант. Никаких медиков. Вообще никого. Мне ваши дуболомы на базе не нужны. Все ясно?

А вот это уже была наглость, граничащая с беспределом. Внутряков не слишком жаловали, и этот конкретный клоун, раздувшийся от сознания собственной значимости, служил яркой иллюстрацией того, почему. Капитан самым беспардонным образом зарывался, не понимая, похоже, что нарывается.

– Сэр, следует ли мне подать рапорт о том, что бойцов Легиона не пускают на принадлежащую Легиону базу и препятствуют им в исполнении служебных обязанностей?

Ну же, ну! Последний намек, придурок!

– Гм… думаю, не стоит. Проходите, лейтенант. Но за поведение ваших людей отвечаете вы.

– Разумеется, – оскалилась Эрнестина Дюпре. Забрало шлема было опущено, звук передавался через внешний динамик, но Паркер, должно быть, почувствовал этот оскал, потому что сделал полшага назад. – Я отвечаю. Но, что характерно, не перед вами. Вперед, ребята.

Теперь следовало связаться с Рурком, который, уж наверное, не обрадуется развитию событий. Так и оказалось.

– Эрни, – тихо, проникновенно проговорил капитан, выслушав доклад. Коммуникаторы были переведены в режим конфиденциальности. – А что, перехватить Дитц ты не догадалась? Вроде она и тебе понравилась, и остальным, и во взводе у тебя некомплект после увольнения Кнута, Конфетки и Вепря…

«Перехватом» на жаргоне Легиона называлась ситуация, когда командир одного подразделения предлагал бойцу другого перейти к нему. В случае согласия бойца мнения его командира, мгновенно ставшего «бывшим», никто не спрашивал, что создавало здоровую (а иногда не очень) конкуренцию между частями. В данном конкретном случае перехват Дитц обеспечил бы Эрнестине, как действующему командиру, возможность активно участвовать во всех процедурах.

– Крысий хвост… – выругалась лейтенант. – Вот ведь идиотка-то! Мальк, я…

– Замоталась, понимаю. Ладно, мы ещё посмотрим, кто кого. Они тут выпендриваются? У меня тоже найдется способ выпендриться. Хороший такой способ. Надежный. Называется «Старик». Код «Комета».

У возраста, который на гражданке именуют «почтенным», есть как свои преимущества, так и свои недостатки. К числу первых относятся колоссальный опыт по части выживания и умение оценить ситуацию со всех сторон. Иногда ещё высокие чины, хотя они вовсе необязательно вытекают из возраста, тут уж зависит от того, кому как повезёт. И что, собственно, считать везением.

Недостатков больше.

К примеру, с друзьями ты встречаешься всё реже и, как правило, на их похоронах. И даже просто тех, кто имеет право бесцеремонно обратиться к тебе «Иншалла», раз, два, и обчёлся. Все они заняты не меньше твоего, по пустякам беспокоить не станешь, так что прозвище, данное ещё на заре карьеры, нечасто ласкает ухо, утомленное почтительно-формальным гарканьем. Зато приходится со всей тщательностью делать вид, что ни разу не слышал, как тебя за глаза – хорошо, хоть так! – именуют «Стариком».

Порой доходит до того, что ты уже и с врагами рад встретиться, но и их осталось до обидного мало. Более того, на похороны врагов тебя даже не приглашают. С одной стороны это вполне естественно, с другой же – совсем пообщаться не с кем. Кроме того, упоминавшийся уже опыт не оставляет никакого места для приятных заблуждений – и это именно тогда, когда ценны любые положительные эмоции.

А хуже всего отпуска. Не потому даже, что ум и тело, привыкшие к постоянной напряженной занятости, впадают в растерянность и тут же начинают барахлить. Забывчивость, ноющие суставы… что там может ныть, своих уже почти не осталось!

Просто с годами во время отпуска вокруг тебя оказывается всё меньше женщин, подпадающих под определение «прелесть, какая глупенькая». А «ужас, каких дур» все больше и, в конце концов, остаются только они. Самое скверное, когда дура заводит разговор, которой, как ей кажется, должен продемонстрировать её интеллект. Уж лучше бы молчала, глядишь, сошла бы за умную…

Нет, это невыносимо! Что, Легион всех без исключения умниц вобрал в себя, никого шпакам не оставил? Ну, хотя бы на развод?

От невеселых размышлений генерала Махмуда Саиди, командующего Планетарно-десантным Дивизионом, отвлек входящий вызов. И не просто вызов, а вызов по коду «Комета».

Совсем молодым человеком Саиди услышал изречение «Армией командую я и сержант!»[8], и решил взять его на вооружение. Сержант – не сержант, но любой командир подразделения, начиная с уровня взвода, имел право обратиться к командующему напрямую, минуя промежуточные инстанции.

Правом этим, к слову сказать, офицеры Дивизиона пользовались не слишком часто – у генерала Саиди были весьма жёсткие представления о первоочередности и неотложности. Однако сейчас генерал так скучал, что готов был начать разбираться с чем угодно, вплоть до нехватки на складах сержантских лычек.

– Извини, свет моих очей! Служба! – и, создав пузырь отражающего поля вокруг головы: – Здесь Саиди!

– Мой генерал! Капитан Рурк!

– Докладывайте.

Пять минут спустя – хороший парень, умеет быть кратким и ёмким! – у Саиди не болел ни один сустав. Скука исчезла ещё раньше. Наполненная смыслом и необходимостью действовать максимально быстро, жизнь была прекрасна.

– Рурк, держите руку на пульсе. Понадобится – отрывайте всё, что подвернётся. Вместе с пульсом. Под мою ответственность. Я вылетаю.

Строго говоря, в личном присутствии генерала не было ни малейшей надобности. Подчинённых – толковых, инициативных, хватких – более чем достаточно. Но раз уж подвернулась возможность прервать растреклятый отпуск – так тому и быть. Иншалла!

Вызов дежурному офицеру «Баязета»: стартуем по готовности, цель – Гарден. Милый (и дорогой, разумеется) пустячок спутнице. Багаж можно просто бросить. Да и сколько там того багажа!

Зато без сеанса связи с командующим наземными силами не обойтись, и это просто здорово.

– Привет, Вилли Винки! Как сам?

На внутренней стороне поля проявилось полупрозрачная физиономия, увенчанная блестящей лысиной и тут же расплывшаяся в улыбке.

– Какие люди! Иншалла! Ты ж, вроде, в отпуске?

– Да так, возникла пара заусенцев. Что ты можешь мне рассказать про базу «Роузхилл» на планете Гарден?

Вильгельма Винкеля по прозвищу «Вилли Винки» (пробовали «Крошку»[9] прицепить, да уж больно параметры объекта неподходящие) сам вопрос не удивил ни капельки. О том, что на Гардене потребовалось вмешательство Дивизиона, он, разумеется, знал. Другое дело, что отвечать не слишком-то приятно. А придется. Винкель устало скривился, словно в рот ему попало что-то кислое и, пожалуй, тухлое:

– Дыра.

– А конкретнее?

– Просто – дыра. Неудачники, неумехи, засранцы. Иногда ещё ссыльные, на предмет убрать с глаз долой, пока не устаканится. Да вот ещё несколько месяцев назад один наш с тобой общий внезапно появляющийся знакомый отправил туда свою протеже. Как я понял, на предмет слегка промариновать перед окончательной обжаркой. Не поленился, лично ко мне пришёл.

Саиди задумчиво покивал. Означенный знакомый определенно обладал стилем, хотя и довольно своеобразным.

– Промариновать, говоришь?

– Ну да. Дескать, сможет проявить себя там – проявит где угодно.

– А фамилия протеже, случаем, не Дитц?

Казалось, все морщины на лице Винкеля передислоцировались на лоб – так широко он раскрыл начавшие с возрастом выцветать глаза.

– Откуда ты…

– Она под трибуналом. Не думаю, что именно этого проявления ждал Нат. Короче, Вилли.

Коридор, словно сам стелящийся под ноги, уже вывел Саиди к причальному блоку богатого и надоевшего до зевоты орбитального развлекательного комплекса. Впереди маячил шлюз и несколько крепких мужчин и женщин, вытянувшихся при виде командующего в струнку.

– Ты очень удивишься, если я скажу, что, похоже, тамошний командир, майор Льюис – коррумпированная мразь?

– Вообще не удивлюсь, – вздохнул Винкель. – Что ты собираешься делать, Махмуд?

– Предпринять расследование уровнем повыше того бардака, который творится на «Роузхилле» сейчас. Что расследовать, там хватает, материалы ты получишь немедленно по завершении разговора. Своих раздолбаев я и без тебя застрою, если потребуется, а вот…

– Я наделю тебя всеми необходимыми полномочиями, – в правильности принятого решения генерал Винкель не сомневался. За добрых тридцать лет знакомства Иншалла не подвёл его ни разу. – Там ведь висит ваш орбитер, вот на него курьер и доставит носитель. Устроит?

– Вполне. А я тебе скину информацию от моих птенчиков. Уверен, тебе понравится. Кстати, если вдруг увидишь Ната – передай, что его малышка действительно отличилась.

Генерал Саиди ушёл со связи, отключил поле отражения и сдержанно кивнул в ответ на приветствие дежурного офицера:

– Стартуем, господа. Иншалла!

За выходящими на плац окнами кабинета майора Льюиса нечасто можно было увидеть что-нибудь привлекательное, поэтому они, как правило, были закрыты жалюзи и портьерами. Сам кабинет выглядел помещением, в которое крайне редко заходит кто-либо кроме уборщика.

Так оно, собственно, и было: заниматься «тягомотиной» Льюис не любил. Служба двигалась по накатанной ни шатко, ни валко, сложности возникали нечасто, а потому присутствие майора в кабинете почти не требовалось.

Сегодня он, однако, явился ни свет, ни заря, успел наорать на замешкавшегося с подачей кофе сонного дежурного, а теперь, отведя в сторону краешек портьеры и чуть развернув планки жалюзи, смотрел в окно. За тройным остеклением, помимо намозолившего глаза серого света (опять пыльная буря!) пребывал дюжий десантник.

Этот конкретный не был занят ничем особенным, если не считать периодического стряхивания то ли невидимых, то ли несуществующих пылинок с «Золотого Грифона», нашитого на левую сторону груди. Зато хватало таких, которые были деятельны, и очень.

Деятельность наводнивших базу головорезов заключалась в основном в неспешных прогулках и подпирании стен. Маршруты прогулок и стены трезвые, подтянутые, чисто выбритые (кому было что брить), безукоризненно корректные отморозки выбирали таким образом, чтобы гауптвахта и лазарет непрерывно находились в поле их зрения. В самом лазарете, кстати, постоянно болтались ещё два-три периодически сменяющихся экземпляра, болтающих с притащенным этой Дюпре врачом.

Они не дебоширили. Не задирали местных. Не курили в неположенных местах. Просто наблюдали. И их спокойные, изучающие взгляды заставляли майора нервничать.

История с чертовым островом развивалась совсем не так, как планировалось изначально. И дело заключалось даже не в юридических заморочках относительно права собственности на него. В конце концов, Льюис был в этом совершенно уверен, компания «Дистант Констракшн» победит. Вопрос лишь в том, как, когда и, главное, в какой мере сам майор сумеет воспользоваться плодами имеющейся договорённости. Если вообще сумеет.

Сколько бы мистер Ассенгеймер и его коллеги ни убеждали командующего базой, что в случае дискредитации коммуникатора Дитц беспокоиться совершенно не о чем, Льюис чувствовал противный запашок палёного. Ассенгеймер официально изменил показания и теперь заявлял, что, оказавшись в пещерах, сбежал от пытающихся убить его легионеров. Вот такой ловкий и прыткий. Сбежал, стало быть. От четырех бойцов.

Впрочем, в том, что касалось выдвинутых обвинений, для той же Дитц это ничего не меняло. Стенка в любом случае.

История, конечно, бредовая, и никто в неё не поверит. Тем более что кто-нибудь из десантных офицеров наверняка снял копию с показаний регистратора. Но нет тела – нет и дела, нет оригинального носителя – и остаётся только слово против слова. Проблема была в том, что оригинального носителя у майора как раз и не было. Причем обнаружилось это уже под утро.

Разбиравшийся в подобных вопросах вольнонаемный, которому заплатили и пригрозили примерно в равной степени, сумел-таки взломать защиту коммуникатора так, чтобы не оставить в качестве зацепки время вмешательства. Но ему потребовалась на это почти вся ночь, а результат оказался хуже, чем нулевым.

Запись на хорошенько подтертом носителе начиналась примерно за полчаса до того, как у рыжей дряни отобрали браслет. Более того, это вообще был не её коммуникатор. Не совпадали ни регистрационный номер, ни даже серия прибора. И майор Льюис, пожалуй, догадывался, куда проклятая девка могла задевать свою «десятку». Но догадываться это одно, а знать наверняка…

– Войдите!

В кабинет бочком протиснулся капитан Паркер.

– Ну?!

– Пока молчит, сэр.

– У нас мало времени, Паркер.

– Она заговорит, сэр. И очень скоро.

– Надеюсь, ничего, – Льюис выразительно покрутил у лица раскрытой ладонью, – такого?

– Никак нет, сэр. Я профессионал.

В профессионализме Паркера майор сильно сомневался. Впрочем, и клиентка капитану досталась ещё та.

Стандартная проверка организма на взаимодействие с препаратами для проведения допроса дала реакцию настолько странную, что применять их Паркер не рискнул. Значит, остается только физическое воздействие, причем максимально незаметное, в идеале – необнаружимое визуально. А самое главное, быстрое. До какой степени Паркер профессионал?

Разумеется, оставлять мерзавку в живых нельзя, но казнь по приговору трибунала и смерть на допросе – вещи разные. Первая не вызывает никаких официальных вопросов, вторая порождает слишком много. И – майор снова выглянул в окно – сейчас на базе найдется достаточно тех, кто не поленится и не испугается их задать. О самоубийстве в камере говорить не приходится по той же самой причине. Положеньице…

Льюис задумчиво побарабанил по оконной раме, и вдруг насторожился. Пальцы ощутили едва ощутимую вибрацию, с каждым мгновением становящуюся всё заметнее. Вслед за вибрацией пришел звук – тяжелый, надсадный гул нескольких корабельных двигателей. Звук быстро приближался.

Майор резко развернулся на каблуках, подошел к столу и ткнул сенсор селектора:

– Что там у вас?!

– Сэр, – проблеял дежурный, – на посадку заходит катер. Позывные Планетарно-десантного Дивизиона.

– ОДИН катер?!

– Никак нет. Один садится. Остальные барражируют. Должно быть, эскорт.

Отключив связь, Льюис ненадолго задумался. Потом рассеянно махнул рукой:

– Ступайте встречать, Паркер. Я сейчас тоже подойду. Надо кое-что закончить.

Еще немного подумав, майор перевёл все имеющиеся в его распоряжении средства на счеёт бывшей жены.

Не то, чтобы его хоть сколько-нибудь интересовали она сама или хлипкий, болезненный мальчишка… сколько ему сейчас? Кажется, двенадцать… Но судя по тому, как разворачиваются события, самому Льюису в ближайшее время деньги вряд ли понадобятся. Возможно, не понадобятся уже никогда.

Звук двигателей небольшого, убийственно-элегантного кораблика совершенно терялся в рёве тяжелых катеров сопровождения, зависших над ним правильным ромбом. Что характерно, малыш оставался в воздухе до тех пор, пока Льюис в сопровождении капитана Паркера не вышел за периметр. И только тогда соблаговолил сесть.

По трапу стекли с десяток штурмовиков. Вслед за ними спустился человек, чья обманчиво-легкая черная шинель по соседству с бронёй охраны казалась вопиюще неспособной защитить своего владельца. Вот только броня бывает разная. В случае хозяина шинели её роль играла сплошная золотая полоса на левом плече. Полоса – и ещё взгляд прищуренных, пронзительно-чёрных глаз. Ни очков, ни респиратора не было, но создавалось впечатление, что даже висящая в воздухе пыль расступается перед этим человеком.

И Льюис прекрасно понимал пыль. Он и сам с удовольствием расступился бы, а ещё лучше – попросту исчез. Майор не был лично знаком с прибывшим, но неоднократно видел снимки. И с отдающим горечью удовлетворением подумал, что правильно, а главное – вовремя распорядился деньгами.

– Сэр, майор Льюис, командующий базой «Роузхилл»! – отчеканил он, предварительно сняв респиратор и очки, как того требовал этикет.

– Генерал Саиди, – небрежно вскинул руку пожилой мужчина. Ветер прилагал немалые усилия к тому, чтобы сбить стоящих перед проходной людей с ног, но полы шинели лишь слегка колыхались. – Давайте уйдем под крышу. Здесь… эээ… немного дует.

Показывающий дорогу Льюис мельком покосился на Паркера. Глаза «внутряка» стали абсолютно оловянными. Капитан потянулся было к кобуре, но один из штурмовиков, сошедших по трапу перед генералом, вдруг оказался совсем рядом.

– Не делай резких движений, дядя. Мне всё равно, в кого ты собрался стрелять. Хоть в себя самого, без разницы. Выстрелить ты не успеешь, прежде я сломаю тебе руку. Ты меня понял?

Кобура опустела как по волшебству. Паркер затравленно огляделся. Должно быть, катер, на котором прибыл командующий Дивизионом, внутри был больше, чем снаружи. Или же бойцов сложили штабелем под сиденьями. Во всяком случае, сейчас капитану казалось, что на серую, покрытую толстым слоем пыли, бесплодную землю вывалила целая толпа. Погоны – не младше капитанских, хотя, кажется, мелькнул-таки один лейтенант; нашивки – юридическая служба, внутренняя безопасность (много), один врач…

– Пройдемте внутрь, сэр, – тон штурмовика изменился, наполнился издевательской предупредительностью. – Как верно заметил генерал Саиди, здесь дует.

Под крышей генерала тоже встречали. Перед ним навытяжку стояли двое: лейтенант Дюпре, пререкавшаяся с Паркером… только вчера?!.. и молодцеватый капитан, ротный командир первой партии десантников, высадившихся на Гарден.

Выслушав доклад подчинённых, Саиди развернулся к Льюису и негромко, но отчетливо распорядился:

– Майор, я принимаю базу «Роузхилл» под свое командование. Мои полномочия – здесь.

Он даже не повернул головы, но сткавшийся из воздуха адъютант с серо-коричневыми полосами на лице и вертикальными зрачками золотистых глаз уже протягивал Льюису стандартный футляр с кристаллом. На футляре, как видел вытянувший шею Паркер, красовалась личная печать генерала Винкеля.

– Ваше, с позволения сказать, внутреннее расследование я прекращаю и начинаю собственное. Проводите меня в ваш кабинет и прикажите препроводить туда рядовую Дитц. Ради вашего же блага надеюсь, что с ней все в порядке. Да, и этого… как там его?.. Паркера, да?.. захватите тоже. Рурк, Дюпре, за мной.

Всего этого Лана не видела и не слышала. Разумеется, эффектное прибытие генерала Саиди она не пропустила – не мудрено, при таком-то звуковом сопровождении! Однако кто именно прилетел, она не знала, да и не стремилась. В данный момент у неё были проблемы посерьезнее.

Вода сочилась из крана над проржавевшей раковиной тоненькой струйкой, и не было никакой возможности увеличить напор. Более того, снять повязки и промыть горящие огнем запястья она тоже не могла: мешали наручники, которые защёлкнули поверх повязок по окончании допроса, да так и не сняли. Нарочно, разумеется. Ни о какой забывчивости речь не шла.

Всё-таки, быть мриной скорее хорошо, чем плохо: руки оставались за спиной ровно до тех пор, пока не стихли в коридоре шаги конвоира. Но наручники никуда не делись. Грызущая боль под повязками отдавалась в висках и суставах, пыталась скрутить позвоночник в спираль, сводила с ума. Холодная вода смягчала её, но недостаточно. Слишком мало было воды. Немного ослабить раздражение и сухость в глазах хватило – но и только.

В отдалении хлопнула дверь. Торопливые, заполошные шаги двух пар ног стремительно приближались. Пришлось прекратить водные процедуры: у Ланы имелись веские основания опасаться, что если её застанут с руками спереди, ей не поздоровится. Рёбра мучительно ныли – доломать их Паркер, пожалуй, не доломал, но заниматься акробатикой, да ещё и со скованными руками, было, мягко говоря, не слишком приятно.

Дверь камеры распахнулась:

– Дитц! На выход! – пролаял один из двоих (ого, на одного, стало быть, надежды мало?!) конвоиров. Поза его говорила о некоторой неуверенности, даже смущении. Второй вообще смотрел в пол.

Да что тут происходит? Её что, решили расстрелять безо всякого трибунала? Ноги стали непослушными, в ушах оглушительно забухала кровь, но девушка упрямо вскинула подбородок. Никто не увидит её страха. Никто.

Стараясь не шевелить руками, Лана вышла в коридор, и вдруг запнулась на полушаге. Навстречу ей двое незнакомых (кажется, они были на острове… или нет?) громил в десантной форме волокли поскуливающего интенданта. Интендант обильно потел, спотыкался, а цветом лица вообще прекрасно гармонировал с серыми стенами коридора.

Один из «грифонов» был человеком, второй – мрином. Правда, прайд она затруднилась бы определить, тесно-русые с рыжинкой волосы и хризолитовые глаза встречались на Алайе сплошь и рядом.

– Здесь свободно? – небрежно осведомился человек, кивая на открытую дверь за спиной Ланы. Движение левого века, почти незаметное на бесстрастном лице, вполне могло сойти за ободряющее подмигивание. – Отлично!

Интенданта впихнули внутрь мимо посторонившейся Ланы и её окончательно смешавшихся стражей. Потом мрин, легко, как в танце, развернулся лицом к замершей девушке и, приняв вид донельзя официальный, приветствовал ее, как один марсари другого:

– Рри Зель-Гар!

– Рро… эээ…

– Зель-Джон, – улыбаясь, подсказал мужчина.

– Рро Зель-Джон, – склонила Лана голову. – Извините, джи, мои руки…

Улыбка исчезла, ей на смену пришло выражение брезгливой злости:

– А ну, снять эту дрянь!

Конвоир замешкался, и мрин, вырвав у него ключ-карту и буркнув «Пошли вон!», сам разомкнул браслеты. Руки упали, и Лану опять обдало волной боли и слабости. Она попыталась сжать правую ладонь в кулак, чтобы ответить на приветствие по всем правилам, но тут её соотечественник, должно быть, что-то заметил. Заметил – и перехватил кое-как обмотанное бинтами запястье.

В глазах у Ланы потемнело, боль в руке странным образом расплавила тазовые кости, сделав их обжигающе горячими и мягкими, как подтаявшее масло. Она попыталась глотнуть воздуха, но, наверное, всё-таки упала бы, если бы не второй «грифон», мягко подхвативший её под мышки.

– Не надо… за руки… – прохрипела она.

– Я уже понял, – кивнул мрин, в равной степени сердитый и озабоченный. – Ты понесёшь, Волк, или я?

Его напарник, в чьём худом, вытянутом лице действительно было что-то волчье, слегка переместился, словно примериваясь, как половчее поднять девушку.

– Я… сама… – прошептала Лана, пытаясь разобраться в какофонии, устроенной озабоченными предками в её голове. Общий ор сбивал с толку, но слово «нельзя» доминировало. – Нельзя нести… я только отдышусь, и…

Мрин быстро захлопал себя по многочисленным карманам, бормоча:

– Куда я её… да где же… а, вот! Открывай рот! Ну, живо, быстрей отдышишься! – и ловко протолкнул между губами девушки кубик мяты.

Момент был, как ни крути, знаковый: ещё ни один мрин не предлагал мяту Лане Дитц. А тут не предложили даже, попросту запихнули без долгих разговоров. Краем глаза девушка видела, что побледневшие конвоиры бочком-бочком отступают в сторону выхода. Надо было протянуть время, чтобы они успели смыться. Обязательно надо. Вон как мужик щурится. Не к добру.

– Где вы берете мяту? – задала она самый, наверное, идиотский вопрос, но внезапно опустевшая, невесомая голова не смогла придумать ничего лучше.

Точку зрения пращуров Лана уже уяснила и согласилась с ней, так что в мозгу, наконец, настала блаженная тишина. Обжигающая, ослепительная свежесть растекалась по языку, возвращая ясность восприятия.

– Я пробовала купить, когда моя закончилась, так только под заказ, и стоит, как «Василиск»…

– Ну, наши ведь у землегрызов не служат, вот она в паёк и не входит. И дополнительного снабжения никакого, понятное дело. Какой кретин тебя засунул в эту помойку? В Дивизионе бойцов не хватает, а ты тут прохлаждаешься!

Утвердительный кивок человека за спиной Лана не увидела, однако почувствовала затылком движение подбородка. Между тем внимательно разглядывающий её мрин продолжал:

– Как, отдышалась? И почему, кстати, нести именно нельзя? Или боишься, что слабачкой сочтут? Так это ты зря, за людей не скажу, а все наши за тебя горой, никто ничего такого не подумает.

– Ещё минуту. А нельзя потому, что… ты, – Лана скользнула глазами по нашивке, – Дерринджер, задачки хорошо решаешь?

– До сих пор не жаловались! – удивленно хохотнул «грифон».

– Дано: ты выносишь на руках мрину, с которой явно обошлись настолько круто, что своими ногами она идти не может. И все это видят. Алайцев тут на взвод примерно треть, по моим прикидкам, значит, и на роту столько же. И все, как ты сказал, за меня горой, так?

– Так. И что?

– Спрашивается: как скоро выхватит в морду первый же попавшийся не-мрин, служащий на базе?

– Вообще-то, здесь командующий, – несколько неуверенно протянул за её спиной Волк. – Но она права, Ходок. Мгновенно выхватит. Разом. Вы ведь сначала бьёте, а разбираетесь потом.

– А тебе их что, жалко? – сверкнул зубами мрин. За усмешкой пряталась ярость, даже и не думающая пока остывать.

Лана неопределенно хмыкнула, кивая на дверь камеры:

– Этого – ни капельки. И в командирах тут, кажется, редкостная крыса. И главный «внутряк» тот еще поганец. Но хватает и нормальных. Обычных служак. Которые тянут лямку и исполняют приказы, не обсуждая их. Они-то чем провинились?

Как можно скроить физиономию, которая одновременно одобряла и осуждала бы услышанное, Лана не знала, но Дерринджеру это удалось.

– Если ты такая умная, почему ты до сих пор не мэм лейтенант? Ладно, твоя взяла.

Глава 12

Пожалуй, самым первым воспоминанием Махмуда Саиди стало наставительное покачивание перед носом высохшего коричневого пальца и скрипучий голос прабабушки Фатимы, говорящий: «Кошка – любимое животное Пророка!».

Прабабушку он разочаровал. Старушка рассчитывала, что любимый правнук окончит медресе и станет имамом, потом улемом, а там – иншалла! – и до муфтия недалеко. Увы, вмешалась Судьба в лице Альмы Саиди, матери Махмуда. Мать была условной христианкой, что на практике означало очень мало веры и очень много богохульств. А, кроме того, она, как и его отец, носила мундир.

Результат оказался неутешительным для старой Фатимы. Мало того, что гяурка и слышать не хотела ни о какой второй, а тем более третьей, жене – она и ребенка родила только одного и снова вернулась на службу. Помощь мужниной бабушки по хозяйству жена Фаруха Саиди приняла охотно, но «забивать мальчику голову» не позволила.

Единственным полезным моментом в исламе Альма полагала утверждение «Рай лежит у ног матери». А потому, когда встал вопрос о том, кем станет ее сын, сказала своё веское слово, и после сугубо светской школы Махмуд поступил в военное училище. О чём, надо это честно признать, не пожалел ни разу в жизни.

Но высказывание о кошке и Пророке он запомнил так же хорошо, как и любимое восклицание прабабушки. И когда впервые вживе столкнулся с людьми, бывшими одновременно котами, испытал чувство, настолько близкое к благоговейному восторгу, насколько он вообще обладал способностью благоговеть.

Он был молод тогда, Махмуд Саиди. Молод, да. Но отнюдь не глуп. В итоге, уже будучи офицером Легиона и уверенно продвигаясь по служебной лестнице, он посвятил часть своего времени всемерному привлечению мринов на службу в десантные части. Именно по его инициативе в Даркстоне, столице Алайи, начал действовать вербовочный пункт, откуда все без изъятия новобранцы-мрины направлялись в тренировочный лагерь «Крыло». И, кстати, тогда же в стандартный паёк десантников, наравне с сигаретами, вошла прессованная мята, закупаемая на Алайе. Шайтан с ними, пусть меняются, как хотят.

Пока мринов было не слишком много, но число их постепенно росло. Вербовщики в Даркстоне (а теперь и в Лоране и Риччи) лезли из кожи вон, стараясь выполнить всё более объемные «заказы». На очереди было обустройство пункта в Лазареве. Тем более что там уже имелась база Легиона. А командиры подразделений всеми правдами и неправдами перехватывали «котов» друг у друга.

Конечно, поначалу пришлось повозиться. Впитанное с молоком матери чувство превосходства над «жалкими вулгами» и навязанное этим чувством отношение к сослуживцам-людям из некоторых особо упёртых экземпляров приходилось буквально выбивать. Что, кстати, было не так-то просто. Крепкие ребята, мягко говоря.

Не говоря уж о том, что если завербованный алаец не служил до Легиона в своей армии, к понятиям «приказ» и «дисциплина» он поначалу относился весьма вольно. На некоторое время текучка сержантских кадров в «Крыле» достигла угрожающих показателей.

Что ж, с точки зрения тогда ещё полковника Саиди, отсеивание слабонервных пошло Дивизиону только на пользу. Пусть далеко не сразу, но дело сдвинулось в нужном направлении. Хотя, разумеется, определенная доля своеволия мринам была присуща по-прежнему. Но генерал Саиди помнил о том, что зачастую сущность явления напрямую зависит от названия. Назови «своеволие» «инициативностью» – и знак поменяется с минуса на плюс. А инициативность была куда как полезна в частях, каждый день сталкивающихся с противником.

Так или иначе, сейчас «птенчики» «Крыла» единым фронтом выступали против любого идиота, сдуру посмевшего вякнуть что-то о разнице в происхождении. Каждый их них хорош по-своему, а все вместе они элита, было б чем мериться! Хочешь числиться крутым – докажи крутизну под огнем. Смог доказать? Молодец. Не смог? Помалкивай, пока не докажешь. Не переживай, огня хватит на всех.

В общем, игра стоила свеч.

Сейчас генерал Саиди никак не мог решить, сердится он или наслаждается ситуацией. Строго говоря, веские основания имелись для обоих вариантов.

С одной стороны, приказ о доставке рядовой Дитц исполнялся уж больно нога за ногу. С другой же, наблюдать за тем, как нервничает руководство базы «Роузхилл», было сущим удовольствием. Да и мистер Ассенгеймер, вызванный по распоряжению Саиди майором Льюисом, ещё не прибыл.

Ага! Ну, наконец-то!

– Сэр! – лихо козырнул нарисовавшийся в дверном проеме адъютант-мрин. – Рядовая Дитц по вашему приказанию доставлена!

Генерал благосклонно кивнул и слегка повёл рукой: давайте, мол. И на смену адъютанту явилось сущее чучело. Худое, измождённое, очень условно отмытое (о цвете волос, к примеру, оставалось только гадать), обряженное в какие-то нелепые обноски. Впрочем, воспаленные ввалившиеся глаза над запавшими щеками были вполне хороши и смотрели на командующего Дивизионом без вызова, но и без страха. Хорошо смотрели. Правильно.

Что ж, полковник Натаниэль Горовиц, ведавший в Легионе подбором и обучением кадров для тактической и стратегической разведки, кому попало не протежировал. И пусть протекция заключалась в основном в том, чтобы швырнуть перспективного кандидата в жерло вулкана и посмотреть, сгорит он или выберется, сути дела это не меняло.

Чучело слегка подтолкнули сзади, и рядом с ним возник мужчина лет тридцати пяти, сразу понравившийся генералу. Ростом он был примерно с Дитц, ну, может на дюйм повыше. Зато плечи были так широки, словно матушка-Природа решила не заморачиваться с габаритами и без затей использовала рост в качестве горизонтальной мерки. Ну, или где-то рядом. Разница, на взгляд Саиди, была несущественной.

На квадратном, смуглом, нарочито бесстрастном лице доминировали практически сросшиеся над широкой переносицей брови, под которыми почти терялись раскосые чёрные глаза. Возможно, однако, что причиной такого впечатления служил на редкость многообещающий прищур. И генерал с весёлым удивлением понял вдруг, что, пожалуй, рад, что объектом обещания является не он.

– Капрал Ким, сэр. Медик моего взвода, – коротко отрапортовала лейтенант Дюпре в ответ на незаданный вопрос. Собственно, большой необходимости в представлении не было, белая роба с фамилией и званием говорила сама за себя, как и объемистая сумка на плече. Но порядок есть порядок.

– И чему же мы обязаны присутствием капрала Кима? – вкрадчиво поинтересовался генерал.

– Сэр, рядовая Дитц нуждается в медицинской помощи! – отчеканил Ким, делая шаг вперед. Кабинет сразу стал тесным: капрал с успехом заменял собой небольшую толпу. – Её сопровождающие настояли на том, что она должна быть доставлена немедленно. Однако я категорически рекомендую отложить начало допроса до выяснения её физического состояния и приведения его в хотя бы относительную норму. Сэр.

В последнем произнесенном слове не было ни унции почтительности. Капрал не спрашивал разрешения, а ставил присутствующих в известность о том, что поступит так, как считает нужным, и никто ему не указ. Что ж, хорошие медики были товаром редким и дорогим. Чем и пользовались при негласном потворстве командиров. Кроме того, девчонка действительно выглядела из рук вон плохо.

– Выполняйте свои обязанности, капрал, – генерал слегка раздвинул губы в том, что при некоторой доле воображения могло сойти за намёк на улыбку. – Полагаю, за этой дверью находится комната отдыха? Отлично. Вы можете воспользоваться ею.

Дождавшись, когда дверь в глубине кабинета закроется за двумя спинами – нарочитая прямизна первой очень не нравилась Саиди – генерал посмотрел сначала на Льюиса и Паркера (оба застыли, словно боялись дышать), потом на Дюпре. Он достаточно общался с мринами и повидал на своём веку уйму кошек, как таковых. Лейтенант явно была готова рвать и метать и держала себя в руках с заметным трудом.

– Вас что-то не устраивает, Дюпре? – поинтересовался командующий.

– Две вещи, сэр.

– А именно?

– Одежда. Мы переодели Дитц на острове в ношеную, но вполне нормальную форму. А тому, что на ней теперь, на помойке давно уже прогулы ставят. Извините, сэр.

– Согласен, – мрачно кивнул Саиди. – А вторая вещь?

– Дитц – мрина. После оказания ей квалифицированной первой помощи прошло больше суток. Она сейчас просто не имеет права двигаться так, как двигается – если, разумеется, не вмешался какой-то внешний фактор.

Лейтенант помедлила и угрюмо добавила:

– И ещё одно, сэр. Эта дверь, – кивок в сторону комнаты отдыха, – не звуконепроницаема, в отличие от входной. Мне не нравится молчание Кима. Если бы он ругался, это значило бы, что всё более или менее в порядке. Но он молчит. Значит, либо совсем плохо, либо… либо я попробую его удержать. И ради всех нас надеюсь, что у меня получится.

Ким действительно молчал, ограничившись коротким «Потерпи!», беззвучно произнесенным в самом начале. Первое, что он сделал, даже не снимая повязок – вколол обезболивающее в несколько точек на нижней границе изрядно запачкавшихся, все еще мокрых бинтов. Подождал. Осторожно снял пародию на куртку, выданную Лане на гауптвахте. Добавил ещё несколько уколов, теперь сверху. И только потом начал срезать повязки блестящими кривыми ножницами, холода которых Лана уже не чувствовала. Она вообще не чувствовала сейчас свои руки, и это было восхитительное ощущение. Оказывается, ничего не чувствовать приятно…

Почти ничего. Спина и мышцы плеч – всё-таки она довольно много времени провела в наручниках – тупо ныли. К спинке удобного кресла прислоняться тоже не стоило. Но Ким исправил и это: сначала уколами в районе рёбер, по которым Лана получила от Паркера, потом массажем. Огромные ручищи были нежны и суровы, ласковы и настойчивы, вспышки «правильной» боли под ними означали, что всё идёт так, как и следует быть.

Оттянутое веко, яркий свет тонкого фонарика, какие-то капли, принесшие обожжённым глазам ощущение блаженной мягкости и прохлады; неодобрительное покачивание головы, ещё один укол.

– Вставай. Осторожно. Я страхую, не дергайся.

Ободрение было отнюдь не лишним: бездумная, весёлая голова совершенно не собиралась предоставлять пространство чувству равновесия.

– Идём.

И они вышли в кабинет. Новых лиц в нем не прибавилось, зато прибавилось табачного дыма. Курил генерал Саиди. Курил незнакомый полковник с нашивками юридической службы (такие же совы, каких использовал в качестве герба прайд Зель-Ли; теперь, когда прайды перемешались, знак совы носили все минервари вне зависимости от происхождения). Нервно дымил майор Льюис.

Незнакомцев вообще-то, помимо командующего Дивизионом, было трое. И поскольку за ту минуту, что Лана провела в кабинете до этого момента, никто кроме генерала не открывал рта, она не могла привязать голоса к лицам. А привязать хотелось.

К примеру, кто в ответ на высказывание Паркера о её склонности нарушать дисциплину, поинтересовался, где, в таком случае, отметки о дисциплинарных взысканиях в личном деле? И почему капитан полагает безобидное предложение выпивки участникам боёв подстрекательством к бунту?

Уж точно совсем молодая лейтенант с кожей цвета молочного шоколада, опасливо косившаяся на невозмутимого генерала, не могла высказаться таким образом. Или могла? В тихом омуте… да и после знакомства с Эрнестиной Дюпре Лана не была уверена в своей способности определить пол человека по голосу.

Впрочем, у неё хватало забот и помимо анализа услышанных через дверь фраз. Взять хоть голову. Что ей вколол медик, Лана не заметила, но голова так и норовила склониться на грудь. Хотя, по идее, должно было быть наоборот: склоняются под тяжестью чего-то, а ни одной связной мысли не осталось.

Руки болтались так, словно не были частью её тела. Ким, придерживающий Лану за онемевшее плечо, деловито огляделся, оставил её на секунду, и тут же подкатил кресло с высокой спинкой. Кресло принадлежало майору Льюису. Но поскольку генерал Саиди даже и не подумал садиться в него (а майор, надо думать, не посмел), оно оставалось свободным. И теперь было предоставлено в распоряжение Ланы.

Капрал осторожно пристроил руки девушки на подлокотники – сама она была не в состоянии сделать это – удовлетворённо кивнул и ловко закатил кресло в центр подковы, образованной несколькими столами. После чего уставился на сидящего в центре Саиди и щелкнул каблуками:

– Мой генерал! Разрешите задать вопрос?

– Задавайте, Ким.

Капрал развернулся к Льюису и Паркеру и медленно, раздельно, словно с трудом держа себя в руках, произнес:

– Кто это сделал?

Несколько секунд в кабинете висело настороженное молчание, прерванное всё тем же Кимом, который буквально заорал, бешено раздувая ноздри и скалясь:

– Я спрашиваю, мать вашу, КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!!

Судя по всему, все навыки субординации из медика вымело. Метлой. Возможно – поганой.

Рассудительный голос генерала, которому было не привыкать к вспышкам ярости у подчинённых – он вообще не любил молчунов, носящих всё в себе – подействовал на окружающих, как холодный душ:

– Сделал – что, капрал?

Поежившийся Ким немедленно начал занимать примерно вдвое меньше места, чем несколько секунд назад, что всё равно было немало.

– Оставим в стороне удары по треснувшим ребрам и ожог сетчатки, сэр. Но рядовая Дитц сильно повредила предплечья, запястья и ладони, когда ползла по пещерам. Я произвел все необходимые действия, но для полного заживления не хватило времени. Кто-то снял с Дитц повязки, затянул наручники поверх ссадин так, что прорезал запястья до крови, а потом втёр в раны смесь соли и красного перца. После чего снова намотал бинты и застегнул поверх них наручники, чтобы она не могла даже промыть руки. Сэр, я врач. Солдат. Мужчина. Человек, наконец. Я хочу знать, кто это сделал, сэр.

Выражение лица Саиди не изменилось ни на йоту. Но даже Лана, внутри черепа которой удушливо-сладкие овцы, грозно щёлкая зубами, гонялись за звенящими волками, почувствовала исходящую от генерала леденящую стужу.

– Я разделяю ваше возмущение, капрал, – проговорил командующий таким тоном, что овцы вдруг вспомнили, что им полагается блеять, а не рычать. Одна даже лопнула, как воздушный шарик. – Даю вам своё честное слово, мы разберемся с этим… эээ… прискорбным эпизодом. А пока я приказываю вам не обсуждать за пределами этой комнаты повреждения, полученные рядовой Дитц. Вы меня поняли? Это приказ. Мне не нужны здесь столкновения между частями.

Приподнятая бровь, истончившиеся губы:

– Я сказал что-то смешное, капрал?

Ким вытянулся, как на плацу. Улыбка исчезла так быстро, что её, казалось, и вовсе не было.

– Никак нет, сэр! Просто именно нежелательностью столкновения между частями аргументировала рядовая Дитц свой запрет нести её, как следовало бы. Она, правда, высказалась несколько иначе, но…

– Свободны, капрал, – усмехнулся Саиди. – Хотя нет. Подождите в приёмной. Так, на всякий случай.

– Скоро Дитц захочет пить, сэр, а с тем, что я вколол, стакан ей не удержать, – предупредил пятящийся к двери медик.

– Я прослежу, Ким, – решительно кивнула лейтенант Дюпре. – Ступай.

Некоторое время Махмуд Саиди молчал, подбрасывая и ловя тяжелую зажигалку. Потом вдруг хлопнул ею о столешницу и тихо, почти задумчиво произнес в пространство:

– Интересные дела. Рядовая соплюшка, птенчик без году неделя из тренировочного лагеря, не только понимает опасность непродуманных действий руководства базы, но и выправляет возможные последствия. Своими собственными руками. Точнее, тем, что ей соизволили оставить от рук.

Он резко поднял голову и уставился на Паркера. Людей, подобных этому типусу, генерал повидал на своем веку немало, и терпеть их не мог. Уверенные в собственной непогрешимости, предсказуемые до тошноты, стелящиеся перед начальством и в клочья рвущие всех остальных…

Таких, как сидящий справа Джордж Красин, среди внутряков было до обидного мало. О, майор Красин умел быть жестоким до полной отмороженности, но его жестокость была рациональной. Просто инструментом, применявшимся крайне редко и только по делу, потому что майор не получал никакого удовольствия от его использования.

Что же касается этого местного слизняка…

– Вы рехнулись, капитан? Да, Легион – не кружок цветоводов. Признаю, к солдатам и шпионам противника во время боевых действий мы применяем самые разные методы воздействия. Но вы-то чего добивались? И от кого? Где война? Где противник, я вас спрашиваю? Легион не пытает своих людей!

Слизняк раздулся до размеров вполне приличного осьминога, слегка полиловел и хриплым фальцетом провозгласил:

– Мне нужна была информация, а неадекватная реакция на препараты…

– Пользоваться надо уметь, – с нескрываемым презрением пробормотал майор Красин.

– Я умею! – совсем уже по-бабьи взвизгнул Паркер. – С людьми – умею. Легион не пытает людей? Да, не пытает. Но эта… эта тварь… она же не человек! Она – животное!

Дальнейшее произошло почти одновременно. Время как будто замедлилось.

Лейтенант Дюпре начала вставать. Она вставала, вставала и вставала. До Паркера, кажется, стало доходить, что в этом кабинете полосы на лице и вертикальные зрачки есть не только у обколотой всем подряд истощённой девчонки, сгорбившейся в кресле. Вполне здоровая комвзвода десантников ростом за метр восемьдесят обладала такими же. Капитан Рурк напружинился, явно не будучи уверенным, что подчинённая услышит сейчас хоть кого-нибудь… но тут замухрышка с перебинтованными руками подала голос:

– А кто на каждую тренировку приходил и захлёбывался слюной в уголке? Страдаете зоофилией, сэр? Или, наоборот, наслаждаетесь?

Хватающая ртом воздух Дюпре обескураженно хлопнула ресницами, как только что разбуженный человек, и рухнула в хрустнувшее кресло. Красин поперхнулся. Лейтенант Лидделл сдавленно пискнула и тут же, смутившись и покраснев до корней волос, почти сползла под стол. Рурк, пытающийся удержать рвущийся наружу хохот, опасно побагровел. Полковник Гейхман разгладил усы. А слизняк опять стал слизняком.

Саиди, которому серьёзность давалась с превеликим трудом, пожалел, что Ната Горовица здесь нет. Ему бы понравилось. Наверняка. Однако пора было возвращать беседу в практическое русло.

– И какую же информацию вы хотели получить столь сильно, что не погнушались и пыткой?

Глаза Паркера забегали. Он попытался поймать взгляд Льюиса, а когда это не получилось, взмемекнул что-то неопределенное.

– Возможно, коллега, на этот вопрос сможет ответить рядовая Дитц? – бесстрастно вклинился Красин. Майор явно считал «коллегу» позором всей службы внутренней безопасности, и изо всех сил старался не дать воли раздражению.

– Капитан Паркер хотел узнать, где мой коммуникатор, сэр, – отозвалась девушка.

Должно быть, она начала приходить в себя. Глаза перестали разбегаться, спина несколько подтянулась. А то, что напрямую её никто пока не спрашивал… что ж, спишем на препараты и свойственную многим мринам склонность лезть вперёд, невзирая на последствия.

– И где же он?

Красин уверенно брал разговор в свои руки, и Саиди не считал нужным препятствовать ему в этом. В конце концов, его основная задача сейчас – служить угрожающим фактором. А допрос следует предоставить профессионалу.

Однако приступить к серьёзной работе они не успели. Голос адъютанта произнес в ухе Саиди: «Мистер Ассенгеймер прибыл, сэр!», и генерал сначала бросил: «Запускайте!», а потом только сообразил, что мизансцена не выстроена. Командующий знал за собой некоторую склонность к театральным эффектам, но времени не оставалось, дверь уже начала приоткрываться… знакома ли девчонка с «семафором»? Поймёт ли, что от нее требуется? Успеет ли?.. К чести своей, Лана Дитц поняла.

В ответ на горизонтальное движение указательного пальца из стороны в сторону она вывернулась совершенно немыслимым образом – по крайней мере, немыслимым для человека с почти не действующими руками. Вывернулась, поджала ноги, втянула голову в плечи, свернула себя в клубок… и вошедший в кабинет осанистый, начавший заплывать жирком мужчина мог видеть только пустое кресло, для какой-то надобности развернутое спинкой к двери.

– Здравствуйте, мистер Ассенгеймер! – нарочито негромко выговорил Саиди.

Его опыт говорил, что вынужденный прислушиваться собеседник начинает нервничать и теряет бдительность, что в данный момент и требовалось. В качестве разминки.

– Рад, что вы нашли время посетить нас.

Слегка растерявшийся Ассенгеймер вопросительно покосился в сторону совершенно индифферентного Льюиса, но никаких подсказок не получил.

– Прошу прощения, сэр, я полагал, что меня пригласил командир базы «Роузхилл» и…

– Генерал Махмуд Саиди, командующий Планетарно-десантным Дивизионом Галактического Легиона. В настоящий момент базой «Роузхилл» руковожу я. Вы на редкость вовремя, мы как раз начали разбирать досадный инцидент, имевший место на острове Эм-4.

– Отлично, сэр! – перешёл в атаку Ассенгеймер. – В таком случае, вероятно, именно у вас я должен спросить, почему ваши подчиненные до сих пор пребывают на упомянутом острове, являющемся собственностью компании «Дистант Констракшн».

– Должны, сэр? Кому конкретно должны? – сузил глаза генерал. – Впрочем, это не столь важно сейчас. Полагаю, для начала всем нам следует познакомиться.

Саиди обвел глазами присутствующих, не позволив взгляду задержаться на Дитц, сидевшей тихо, как мышка. Кажется, она даже не дышала.

– Майор Льюис вам, несомненно, известен. Как и капитан Паркер. Мои подчиненные, капитан Рурк и лейтенант Дюпре, в рекомендации также не нуждаются. Полковник Гейхман представляет здесь юридическую службу Легиона.

Гейхман обозначил приветствие незначительным движением подбородка и снова замер.

– Майор Красин – внутренняя безопасность. Лейтенант Лидделл – большой специалист в области используемого Легионом оборудования связи.

Названные персоны по очереди кивнули. Генерал не мог не отметить, как насторожился Ассенгеймер при упоминании специалиста по связи. Растягивая удовольствие, он помедлил, давая объекту возможность слегка расслабиться, и снова прищурился:

– Ну и наконец… полагаю, в данном случае слова неуместны!

Саиди резко выбросил указательный палец из до сих пор сжатого кулака правой руки и Дитц, мгновенно спустившая ноги с кресла, развернулась лицом к Ассенгеймеру. Нынешний хозяин кабинета не мог со своего места увидеть выражение её лица, а оно определённо стоило того: служащий (топ-менеджер?) «Дистант Констракшн» отшатнулся так, что чуть не запутался в собственных ногах. Интересно, улыбнулась она? Ощерилась? Изобразила ледяную маску? Ничего, записи ещё никто не отменял.

– Итак, Дитц, – начал Красин, когда Ассенгеймер, убедившийся, что никто не собирается предлагать ему присесть, уселся без приглашения. Причем выбрал место так, чтобы быть как можно дальше от девушки. Опасается, похоже. И правильно делает. – До того, как нас прервали, мы начали обсуждать местонахождение вашего коммуникатора. Оно вам известно?

– Я не знаю, сэр, где он сейчас. Его заменили на борту катера Дивизиона. Сержант Марек предположил, что будет предпринята попытка дис… диск… – она запнулась, но упрямо выговорила: – Дис-кре-ди-та-ции. Да, дискредитации носителя. Ещё он упомянул о необходимости выиграть время.

– Вы поэтому отказались удовлетворить любопытство капитана Паркера?

– Так точно, сэр. В частности.

Жестом фокусника Красин извлек откуда-то плотный пакет и вытряхнул на стол с десяток браслетов.

– Вы можете сказать, который из них ваш?

– Осветите нижнюю сторону ультрафиолетом. На моем – буквы СДКОЛ.

Теперь на столе появился небольшой кейс, причём Саиди мог поклясться, что руки Красина были свободны, когда он заходил в кабинет. Ну что тут скажешь? Профи…

Из уймы самого разнообразного оборудования, заполнявшего кейс, майор извлёк серебристый тонкий цилиндр, один из концов которого засветился голубым. Первый браслет… второй…

– СДКОЛ, – удовлетворенно кивнул он, откладывая один коммуникатор в сторону и после самой формальной проверки сметая в пакет все остальные. – Можете убедиться, мой генерал. Мистер Ассенгеймер?

Штатский с самым кислым видом (обходя Дитц по максимально возможной дуге) приблизился к Красину и неохотно кивнул. Надпись ярко сияла и не допускала двоякого толкования.

– И что же означают эти буквы, если не секрет? – тон Красина не предполагал возможности наличия каких-либо секретов.

– Инициалы. Мое полное имя – Светлана Дитц Кронберг Ордоньес Лазарев.

Лейтенант Дюпре шевельнула бровью. Что-то, должно быть, показалось ей если и не странным, то заслуживающим внимания. Что ж, подумал Саиди, доберемся и до этого, у Красина глаза, кажется, не только на затылке, а вообще по всему телу.

– А зачем пометили?

– «Десятка» всё-таки. Отец подарил перед отправкой в «Сан-Квентин». Мало ли что?

– Разумно, – ухмыльнулся Красин. – Ну что ж, приступим. Лидделл, займитесь.

Связистка, всю дорогу от орбитера до кабинета не выпускавшая из рук тяжёлый даже на вид чемодан с уймой запирающих и контрольных панелей, открыла его и ловко подсоединила браслет к одному из разъемов. Что-то замигало, зажужжало и, наконец, пискнуло. Ещё несколько тестов…

– Сэр, официально заявляю: в отношении этого коммуникатора попытки несанкционированного доступа не предпринимались.

– А этот? – в руках майора как по волшебству появился браслет с казенной биркой.

Ещё несколько минут ожидания.

– Этот вскрывали. Вынуждена заметить, довольно топорно, сэр.

– Отлично, – кивнул Красин. – Мой генерал?

Саиди обвел основных фигурантов медленным, изучающим взглядом, и остался вполне удовлетворен увиденным. В глазах майора Льюиса стыла обречённость, Паркер выглядел так, словно ему вот прямо сейчас необходимо в уборную. Внешнюю невозмутимость Ассенгеймера несколько портили расширившиеся зрачки и пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла. Дитц была похожа… ну да, на кошку. Кошку, наблюдающую, как льются в предназначенную ей миску свежие сливки.

– Я думаю, – неспешно начал генерал, – подробности подождут. Первым делом нам следует разобраться с правами собственности на спорное имущество.

– Да, сэр, – майор Красин кивнул, соглашаясь. – Дитц, вы запомнили время?

– Никак нет, сэр. Но я помню, что я сказала. «Десятка» обладает возможностью лингвистического поиска по голосу и…

– Конкретнее, – бросила лейтенант Лидделл. Оказавшись в своей стихии, девица перестала смущаться и стала деловитой до резкости.

– Сначала я крикнула «Стоять!» или «Стойте!», а потом – «Официальная запись!»

Лидделл ещё немного поколдовала над коммуникатором, затем развернула дисплей. Человеческие фигуры и счетчик даты и времени замелькали на нем, потом замедлились.

Двое мужчин-легионеров откатывают в сторону замаскированную под участок скалы дверь, хотят войти… «Стоять!!!» кричит кто-то, кого камера не видит, потому, должно быть, что находится у него на шлеме. Дверной проем приближается, по одну его сторону свет и люди, по другую – только темнота. В поле зрения появляется левая рука, пальцы правой щелкают по браслету, и тот же самый голос, который только что отдал приказ, размеренно начинает: «Официальная запись! Я, рядовая Лана Дитц, личный номер…»

– Ну что ж, – подытожил полковник Гейхман, когда после слов девушки «Вот и пусть бодаются с юристами Легиона» показ был остановлен. – Как мы все имели возможность убедиться, рядовая Дитц заявила права на спорную собственность существенно раньше, чем компания «Дистант Констракшн». С момента окончания официальной записи и до возникновения новых обстоятельств, связанных с правом наследования, указанная собственность принадлежит Галактическому Легиону. И любые действия, произведенные на её территории, будут рассматриваться именно с этой точки зрения. Да, и кстати: обвинение в небрежении долгом, выдвинутое против рядовой Дитц, несомненно беспочвенно. Порученный её попечительству человек присутствует при официальной записи и, совершенно очевидно, не был оставлен без помощи.

Мистер Ассенгеймер, всё время просмотра сидевший как на иголках, вскочил и, бросив самым уничтожающим тоном что-то о том, что он занятой человек и у него нет времени на балаган, ринулся к двери кабинета. Распахнул её. И застыл, наткнувшись на две абсолютно неподвижные статуи в черной штурмовой броне.

– Сядьте, Ассенгеймер, – совсем тихо процедил генерал Саиди. – Сядьте, или вас посадят силой. Вы не выйдете отсюда до тех пор, пока я не разрешу. Если разрешу. У нас остался не разобранным вопрос о гибели рядовых Нельсона и Варгаса. Вы продолжаете утверждать, что легионеры напали на вас? Ну же, я жду. Молчите? Хорошо. Дитц!

– Сэр? – выпрямилась в кресле девчонка. Глаза её горели, личико коверкала страшноватая ухмылка.

Это не мне она ухмыляется, напомнил себе командующий. И хорошо, что не мне. Стар я для того, чтобы мне так ухмылялись.

– Какой момент лично вам представляется переломным с обозначенной мною точки зрения?

– Мы сели, чтобы перекусить, и…

– Ясно. Лидделл!

– Работаю, сэр, – связистка, чьи пальцы проблесками молний летали над клавиатурой, даже не повернула головы. От мелькания кадров на дисплее рябило в глазах. – Рядовая, внимание. Здесь?

– Чуть раньше, мэм. Две минуты назад от впервые произнесенного мистером Ассенгеймером слова «предложение», пожалуйста. Чтобы с гарантией.

– Как скажешь, – связистка покосилась на Дитц и вдруг подмигнула.

Должно быть, мысленно усмехнулся Саиди, обращение «мэм» немало польстило лейтенанту Лидделл, которая наверняка слышала его не слишком часто. Вот у Дитц и ещё один союзник появился. Интересно, эта обормотка вообще способна вызывать у окружающих промежуточные эмоции? Хоть что-то помимо желания пожать руку или оторвать голову?

– Можем начинать, сэр.

– Приступайте. Хотя нет, стоп. Капитан Рурк, обеспечьте хорошее поведение нашего гостя.

Правду сказать, чувствовала себя Лана неважно. Сделанная Кимом анестезия начала сдавать позиции, в запястьях поселилась дёргающая боль. Очень хотелось пить. Чего не хотелось, так это прерывать затеянный генералом Саиди спектакль.

Этот человек нравился ей. Чем-то он напоминал приёмного отца, вот разве что па не стал бы тянуть время, играя на нервах окружающих. Похоже, командующий дивизионом дольше Конрада Дитца общался с мринами и перенял часть их менталитета. Во всяком случае, вёл он себя сейчас как самый натуральный кот, чем до крайности импонировал тем, кого считал своими. Что же касается чужаков, то им была отведена роль мышей. А она-то, Лана, кто для него? Неужели – своя?

Между тем капитан Рурк переместился за спинку кресла Ассенгеймера, где и замер. Скрещенные на груди руки в любой момент готовы были расплестись и превратиться, в зависимости от обстоятельств, в удушающий захват или банальный хук. Интересно, сколько у него удар? Ну, за четверть тонны-то ручаться можно, это как минимум. Да и просто кулаком по макушке мало не покажется…

А потом ей стало не до размышлений: лейтенант Лидделл запустила показ. И Лану вдруг обдало стылой сыростью – взявшаяся откуда-то тоска властно сдавила сердце. Вот они все, живые и здоровые: умница Проныра, Свисток, какой бы сволочью он ни был, улыбающийся Тор…

Правда, по дороге от гауптвахты до кабинета Льюиса Ким успел её немного успокоить, сказав, что напарник идет на поправку и волноваться не о чем. Но воспоминания о бесчувственном теле, разрываемом тяжелым кашлем, были слишком свежи.

– Попытка подкупа служащих Легиона с целью завладения принадлежащим Легиону имуществом налицо, – бесстрастно резюмировал полковник Гейхман, когда запись в очередной раз была остановлена, на сей раз после слов Ассенгеймера о том, что его предложение остается в силе. – Уже одно это дурно пахнет, мистер Ассенгеймер.

Тот начал было приподниматься, но потом, вероятно, вспомнил о стоящем позади Рурке и благоразумно остался сидеть. По какой-то непонятной Лане причине к нему начала возвращаться сбитая было спесь:

– Полковник, я признаю вашу квалификацию как юриста, но, согласитесь, вы – ВОЕННЫЙ юрист. И вряд ли так уж хорошо разбираетесь в правовых механизмах действия закона спроса и предложения. Военные вообще мало что знают о нём. И уж конечно, нельзя требовать от рядовой Дитц, чтобы она правильно поняла суть моего…

Странный, механический голос внезапно проскрежетал, перебивая штатского:

– Мой биологический папаша продал меня приемному отцу за четыре банки пива. О законе спроса и предложения я знаю ВСЁ!

И Лана вдруг с ужасом осознала, что этот голос принадлежит ей.

Смутиться или выпрыгнуть из кресла и бежать куда глаза глядят она не успела – вмешался генерал Саиди:

– Лейтенант Дюпре, вы, помнится, собирались позаботиться о воде для рядовой Дитц? Думаю, самое время.

Пока лейтенант стояла рядом, готовая в любой момент перехватить падающий стакан (держать его или сжимать пальцы Ланы своими она и не подумала – мрина!), офицеры негромко совещались. Лана не вслушивалась, чего надо – громко повторят. Она устала. Молить о пощаде – не дождётесь, но хорошо бы уже побыстрее. Хоть что-нибудь.

– Дитц, расскажите о том, что произошло после того, как вас и ваших товарищей попытались подкупить, – потребовал привезённый командующим «внутряк». – Лидделл, запись.

И Лана принялась комментировать видеоряд. Рассказывать, собственно, было особо нечего. Пошла в паре с Кристенсеном на разведку. Быстрое перемещение пятен света показалось странным. Погасила свой фонарь, прика… эээ… посоветовала Кристенсену сделать то же самое. Услышала звук удара и шипение, почувствовала, что задыхается, спряталась, обвалив штабель…

– Лидделл, вы сможете отсечь голос и дыхание Дитц и усилить остальные звуки?

Связистка, кажется, даже немного обиделась:

– Конечно, сэр. Это же «десятка»!

– Повезло! – хмыкнул Красин, откидываясь на спинку кресла. Весь его вид говорил, что майор никуда не торопится сам, и никому не позволит. Разбираться – так разбираться.

А потом манипуляции Лидделл закончились. И невнятное бормотание, которое слышала Лана перед тем, как насторожилась и заподозрила неладное, стало громким и отчетливым.

Шорох, влажный удар, приглушенный голос Свистка:

– Говорите, предложение в силе?

И ответ Ассенгеймера:

– Разумеется. Вы приняли правильное решение, Нельсон. Сумма предложения остается неизменной, просто теперь её придется делить на меньшее количество людей.

Смешок. Угодливый, наглый. Ох, и сука же!

– Предлагаю ещё уменьшить его, сэр.

– Я не ошибся в вас, Нельсон. Идёмте, тут есть кое-что занятное.

Шаги двух пар ног.

– Откройте этот ящик.

Скрежет, тихий треск.

– Отлично, Нельсон. А теперь я вам кое-что покажу.

Звук удара, оглушительный по сравнению с голосами, шуршание – должно быть, от разворачиваемой маски – и свист выпускаемого газа. Что-то (или кто-то) падает, грохочут валящиеся как попало ящики…

– Стоп, Лидделл, – Красин снова сидел прямо. – Полагаю, все ясно. Сэр?

– Действуйте, майор, – кивнул Саиди. – Действуйте.

Что именно сделал Красин, Лана так и не поняла. Казалось – вовсе ничего, даже не пошевелился. Но дверь кабинета открылась, пропуская внутрь трёх мужчин с нашивками внутренней безопасности и капитанскими погонами и шестерых штурмовиков в шлемах с опущенными забралами.

– Хиггинс! – произнес в пространство поднявшийся на ноги майор. Лицо его казалось каменным, двигались только губы, да и то почти незаметно.

– Сэр? – отозвался крайний левый из вошедших капитанов, так же глядя прямо перед собой.

– Джозеф Ассенгеймер. Обвинения: попытка подкупа служащих Легиона с целью завладения имуществом Легиона; подстрекательство к бунту; подстрекательство к убийству; нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего; попытка убийства; клевета. В работу.

– Есть, сэр! Взять!

Вскочить Ассенгеймер не успел: две черные тени обтекли шагнувшего назад Рурка и подняли арестованного в воздух. Верещание:

– Вы не имеете права… – было прервано невозмутимым:

– …так поступать? Я уже так поступил, мистер Ассенгеймер.

Сдержать нервный смешок Лане не удалось: она узнала фразу, произнесенную ею самой. Почти незаметный кивок и тронувшая тонкие губы «внутряка» улыбка согрели ее лучше, чем смог бы горячий чай с мятой. А майор продолжал:

– Кушнер!

– Сэр?

– Кристофер Льюис. Обвинения: коррупция; использование служебного положения в личных целях; небрежение долгом; дискредитация Легиона; ложные обвинения. В работу.

– Есть, сэр!

Льюис встал сам. В отличие от Ассенгеймера, чьи визгливые вопли затихли лишь после того, как где-то в глубине штаба захлопнулась дверь, он молчал. Так и вышел из кабинета – молча.

– Бильдт!

– Сэр?

– Стивен Паркер. Обвинения: коррупция; превышение должностных полномочий; попытка фальсификации вещественных доказательств; дискредитация Легиона; ложные обвинения. В работу.

– Есть, сэр!

Поскуливающего Паркера из кресла пришлось буквально выковыривать. Сиденье кресла было мокрым, как и брюки капитана.

Красин неодобрительно покачал головой и демонстративно прикоснулся к сенсору. Влетевший в кабинет адъютант, для разнообразия – человек, получил приказ убрать изгаженную мебель. Когда это было исполнено, и дверь в очередной раз закрылась, майор пристально посмотрел на Лану.

Под его взглядом невозможно было сидеть, и она встала, ежась от смеси страха и странного возбуждения. Пришлось сделать строгое внушение предательски задрожавшим ногам, но девушка всё-таки удержала равновесие. Где-то за спиной маячил капитан Рурк, готовый подхватить под руку, но пока не рискующий вмешиваться.

– Рядовая Дитц. Обвинение: небрежение долгом. Снято. Обвинение: дезертирство. Снято. Обвинение: убийство рядовых Варгаса и Нельсона. Снято. Обвинение: утрата личного оружия…

– «Раскат» Дитц у нас, сэр, – вклинилась лейтенант Дюпре. – Рядовая действовала в соответствии с обстоятельствами.

Майор на секунду закатил глаза, однако отчитывать взводную не стал, всего лишь повторил, нарочито медленно и раздельно:

– Обвинение: утрата личного оружия.

Демонстративно помолчал и усмехнулся:

– Снято.

Эрнестина Дюпре в порыве восторга грохнула кулаком по столу. Стол крякнул, но устоял. А Красин продолжил, улыбаясь теперь в открытую:

– Ты не расслабляйся, нам с тобой ещё многое предстоит уточнить. Но не сегодня. Сегодня – спать, ясно? И есть. Много спать и много есть. Мой генерал?

– Свободны, Дитц, – Саиди тоже улыбался, чуть иронично и при этом ободряюще. – Ступайте, не мешайте работать серьезным людям.

Лана, ненавязчиво поддерживаемая Рурком (ногам уже не помогало никакое внушение), начала поворачиваться к выходу, когда подал голос полковник Гейхман:

– С вашего позволения, мой генерал, у меня вопрос к Дитц.

Пришлось снова сесть. С юристами Лане доводилось общаться мало, но то, что народ они предельно въедливый и неторопливый, она помнила ещё по конторе Вольфганга Мариани.

– «Право первого ступившего» не самая широко известная юридическая норма. Да и используется редко. Откуда вы узнали о ней?

– Мне рассказал отец, сэр.

– Ваш отец – юрист?

– Никак нет, сэр. Он легионер. Старший сержант-инструктор Конрад Дитц. Сорок пять лет службы. Много видел, много слышал. И рассказывал мне. Я первые месяцы после удочерения спать боялась. Думала, закрою глаза, потом открою – и окажется, что мне всё приснилось. Отец. Дом, где не бьют. Еда, которую не надо красть. Вот па и заговаривал меня вечерами. Рассказывал истории о людях, чьи поступки ему нравились.

Генерал Саиди вдруг насторожился. И не он один, это Лана видела предельно отчётливо. Взгляды всех присутствующих скрестились на ней, как лучи прожекторов. Стоящий за спиной Рурк переступил с ноги на ногу, как будто вскипевшая внутри энергия требовала хоть какого-то выхода.

– И в какой же истории фигурировало «право первого ступившего»? – мягко поинтересовался Гейхман.

– В истории про лейтенанта Дивизиона, который этим правом добавил к имуществу Легиона здоровенный пиратский комплекс на одной из планет. После зачистки, понятное дело. Па сказал – теперь вся планета Легиону принадлежит. Так и называется – Легион.

– А имя этого лейтенанта вы помните? – спросил Саиди, весело блестя глазами и, кажется, с трудом сдерживая улыбку.

– Нет, сэр. Я тогда в эти истории сразу себя подставляла. Вот всё то же самое, а в главной роли – Лана Дитц, – смущённо пожала плечами она. – Думаю, так поступают многие дети, особенно слабые. Так здорово представить себя сильной, храброй, умной…

Генерал подпер щеку кулаком, окинул взглядом явно веселящуюся аудиторию и картинно вздохнул:

– Не помните, значит… эх, говорила мне прабабушка: оставь у дороги лепёшку, и она вернется и приведёт за собой жареного барашка… этого лейтенанта, Дитц, звали Махмуд Саиди.

Лана – и откуда силы взялись? – вскочила и вытянулась по стойке «смирно»:

– Виновата, сэр!

– В чём? В том, что напомнили мне о временах, когда я был молод, нахален и удачлив – совсем как вы сейчас? Отдыхайте, Дитц. Вы это заслужили.

Глава 13

Просыпаться не хотелось. Ни капельки. Но спорить с организмом и дальше грозило конфузом, поэтому Лана всё-таки открыла глаза, которые, наконец, престали болеть, и осмотрелась.

Палата лазарета была та самая, в которую она пришла… когда? Браслет ей пока не вернули – его место на запястье занимал датчик, полускрытый свежей повязкой. А тёмно-серая муть за матовым оконным стеклом могла с равным успехом быть как поздним вечером, так и ранним утром следующего дня.

В лазарете было тихо, шум плаца сюда не доносился. Пожалуй, это было единственное по-настоящему качественно звукоизолированное помещение на базе, если не считать штаба. На соседней койке мирно посапывал Тор, и Лана решила, что сейчас, пожалуй, всё-таки утро.

Проклятье, она совершенно не помнила, как разделась и легла! Как пришла в палату – помнила, как кивнула встревоженному Тору – тоже, а вот дальше…

А дальше кто-то её раздел, причем шершавое постельное белье свидетельствовало, что ничего, кроме повязок, ей не оставили. Интересно, Тор видел? Видел, естественно… плохо. Не ко времени проснувшаяся женщина от всей души досадовала: наверняка тот, кто освобождал её от одежды, об эстетике процесса заботился меньше всего. Не говоря уж о том, что порядком исхудавшее тело в синяках, ссадинах и бинтах было весьма далеко от идеала.

Девушка дотянулась до лежащей на табуретке медицинской робы и кое-как напялила её под одеялом. Никакой застенчивостью она сроду не страдала, тем более что у мринов из сельских областей не существовало табу на наготу. Но жизнь под одной крышей с вулгом научила её деликатности. Дразнить Тора, который мог проснуться в любой момент, было как минимум свинством. Да и чем дразнить-то? Начавшими отслаиваться струпьями?

Одевшись, она откинула одеяло и обнаружила, что, судя по замятостям на жёсткой одноразовой простыне, не пошевелилась во сне ни разу. «Укатали Сивку крутые сявки!», сочувственно пробормотал в голове голос Лазарева.

Не слишком прислушиваясь к пра-пра-… и так далее дедушке, Лана нащупала босыми ногами обнаружившиеся возле койки ботинки и вышла в коридор. Возле стоящего у стены хромоногого стола обнаружились двое: Ким и ещё один мужчина с нашивками медика на форме Дивизиона. Улыбки их были одинаково удовлетворёнными. Незнакомец ограничился приветливым кивком, а Ким негромко произнес:

– Выспалась? Молодец. Душевая там. Повязки можешь смело мочить, я потом посмотрю.

Когда Лана, утолившая самые насущные потребности организма, вышла из душевой, оказалось, что состав публики изменился. Незнакомый врач исчез, а на его месте сидел, закинув ногу на ногу, ухмыляющийся Дерринджер. Перед ним на столе лежали аккуратно свернутая форма и большой пакет, упоительно благоухающий мятой.

Толком порадоваться вернувшемуся в полной мере обонянию она не успела: должно быть, Дерринджер устал молчать и тут же повел атаку:

– Привет! Мяты хочешь? Я тут нашим шепнул, мол, мрина у землегрызов без мяты загибается, так народ скинулся, а то непорядок! Держи, это всё тебе.

Лана открыла пакет и еле удержалась от того, чтобы уважительно присвистнуть: сколько сейчас на базе «Роузхилл» мринов, она не знала, но в любом случае походило на то, что скинулись все. Кто-то, вероятно, дважды. Помимо стандартных брикетов – целых и начатых – с символикой Легиона здесь было некоторое количество экзотики. Мята с лимоном, мята с пряностями, мята со стимуляторами и легкими релаксантами…

– Ну, что же ты? – кажется, парня обидела её нерешительность.

– Да видишь ли, Ходок, – отозвалась Лана, машинально называя Дерринджера услышанным накануне прозвищем, от чего он прямо-таки расцвёл, – я хочу мяты. Очень хочу. Со страшной силой. Но ещё больше я хочу есть. Жрать, если точнее.

– Всё понял? – хмыкнул Ким, поднимаясь на ноги и выразительным жестом разминая пальцы. – Марш за завтраком. А я пока с повязками разберусь. Давай-давай, вали, подсматривать всё равно не дам, тут тебе не цирк.

С этими словами Ким прихватил Лану за плечо (ткань была отчетливо влажной, то-то Ходок так пялился) и решительно направил к дверям. Войдя вслед за девушкой в палату, он раздвинул легкую ширму, лишив таким образом проснувшегося – Лана это слышала – Тора пикантного зрелища. Донесшийся с койки Кристенсена преувеличенный вздох был проигнорирован.

Состояние здоровья пациентки медика устроило если и не окончательно, то где-то рядом. Несколько явно одобрительных ругательств подтвердили её собственные ощущения: всё приходило в норму, причем быстро. Последний раз хмыкнув, врач вышел в коридор, порекомендовав Лане одеваться побыстрее – насколько он знает Дерринджера, завтрак будет с минуты на минуту.

Принесенная Ходоком форма оказалась десантной, правда, без знаков различия и нашивок. Лана предположила, что принадлежать этот комплект мог капралу, отзывавшейся на кличку «Фифа» – из всех, кого девушка успела увидеть, только эта женщина походила на неё сложением. А там – кто их знает, «Грифонов», кого они раздели…

Завтрак был обильным и непривычным: должно быть, связываться с кухней базы десантники не стали, пользовались своими припасами. Можно понять, в общем-то. Кормили на «Роузхилле»… так себе.

Так или иначе, поев, Лана ощутила, что её тело готово если не к стандартной утренней пробежке, то к прогулке уж наверняка. Вовремя: в коридоре её ждала лейтенант Дюпре.

Окинув девушку придирчивым взглядом, она скупо кивнула в ответ на формальное приветствие:

– Пойдем, пошепчемся! – и, не оглядываясь, вышла из лазарета.

Возле лазарета околачивались Волк и Ходок. Метрах в пятнадцати с самым индифферентным видом курил Скунс: казалось, его не интересует ничего, кроме огонька на кончике тонкой сигары. Во всяком случае, именно огонек рассматривал сейчас сержант. Даже головы не повернул, негодяй.

Фифа, любезничающая с Фартом из третьего взвода, покосилась на вышедшую Дитц, оттопырила большой палец и вернулась к прерванному занятию. В дверях, занимая собой весь проем, встал, скрестив руки на груди, Ким.

Они все были здесь, весь взвод целиком. И полроты околачивалось в ближайших окрестностях. Вон, даже Рурк отметился: стоит, треплется с парой привезенных Стариком штурмовиков и делает вид, что оказался тут совершенно случайно. Просто мимо шел, ага.

Мысленно усмехнувшись, Эрнестина Дюпре перехватила взгляд Дитц и мотнула головой в сторону плаца. Если выйти на середину и говорить предельно тихо… нет, ну вот ведь любопытные мерзавцы! Нет бы дать взводной спокойно работать!

– Вот что, Дитц, – проговорила лейтенант, когда они вдвоём дошли до центра плаца. – Не буду ходить вокруг да около. Ты мне подходишь. Подходишь нам. Как ты смотришь на то, чтобы перейти в мой взвод?

Девица нахмурилась, и прыгать от восторга явно не собиралась. Это удивило бы Эрнестину, не переговори она вчера с Кристенсеном. Что ж, приятно видеть, что мужик не ошибся в напарнице, а она, лейтенант Дюпре, верно оценила незнакомую, в сущности, девчонку.

– Я… разрешите доложить, мэм?

Ого, и о субординации вспомнила… надо же!

– Нас двое. Мы с рядовым Кристенсеном…

– … пообещали друг другу, что из этого гадючника уберетесь вместе. Я в курсе, он мне говорил.

– Так он согласен?

Дитц прямо-таки расцвела, сделавшись вдруг такой… такой… в общем, лейтенант поймала себя на мысли, что, не будь её ориентация абсолютно стандартной, она бы… Со стороны лазарета донесся приглушенный вой: кажется, Волк с Ходоком по достоинству оценили произошедшую в девушке перемену. Ну Ходок-то ладно, на то он и Ходок, а вот от Волка Эрнестина такого не ожидала. Впрочем, есть вещи, настолько очевидно бьющие по площадям…

– Смотря на что согласен. Мы заберем его отсюда, но у нас он служить не может.

– Почему? – вспыхнувшая было радость Дитц сменилась мрачной сосредоточенностью, лицо словно потухло.

– По чисто техническим причинам, – вздохнула лейтенант. – Абордажные капсулы рассчитаны на рост два метра максимум, в шлеме и башмаках. А в Кристенсене босиком два ноль два. Соображаешь?

– Так точно, – пробормотала нахохлившаяся рядовая. – Вот непруха-то…

– Согласна, непруха. Мне бы такой инструктор ой как пригодился, оболтусов моих гонять. Видела я записи ваших тренировок, это, я тебе скажу, да. Слушай, а тебе так принципиально служить вместе с ним? Вы что, любовники?

На всё еще слишком худой мордочке Дитц отразилось такое искреннее недоумение, что Эрнестина почувствовала, как исчезает невидимый груз, давящий на плечи. Кажется, шансы ещё есть. Там, где не задействована чертова романтика, их всегда больше.

– Он мой инструктор, мэм, какие могут быть любовники? Нет, я бы не отказалась, тем более что он в своем праве, но…

– Так это правда? Ты действительно сказала, что дашь тому, кто тебя в рукопашной сделает?

Дитц неопределенно пожала плечами.

– Ну, ты выдала! – вполне искренне восхитилась лейтенант. – Вот это я понимаю – уверенность в своих силах. Ты только смотри, если договоримся, в роте такое не ляпни. А то у нас – без обид, ладно? – найдутся противогазы и на твой газ.

Снова повеселевшая девчонка ехидно ухмыльнулась:

– Оно и к лучшему, наверное, а то я с самого «Сан-Квентина»…

– Бедняжка! – насмешливо посочувствовала Эрнестина, ощущая, что дело сдвигается в правильную сторону. – Что, совсем никто не приглянулся?

– А мне па, когда первый имплант поставили, сказал, что импланты – имплантами, а кому попало давать не стоит. Потому что вдруг не сработает? А он хочет, чтобы у его внуков была хорошая наследственность.

– Мне определённо нравится твой па, – надо было закруглять разговор, на краю плаца уже замаячил порученец Красина. Пока что его придерживал Рурк, но это явно ненадолго. – И ты мне тоже нравишься. Так возвращаясь к нашей теме: Кристенсен отсюда улетит и получит самое-разсамое лучшее назначение, Старик лично пообещал. А как насчет тебя?

– Мэм, а вы уверены, что я вам подхожу? Вы же обо мне ничего не знаете…

– Так уж и ничего? – Эрнестина скептически прищурилась и принялась демонстративно загибать пальцы. – Давай посмотрим. Ты везучая – одно это дорогого стоит. Сильная. Ловкая. Хорошо стреляешь: сама, может, и не заметила, а камера все видит. В частности, того хренова ракетчика, перед входом в пещеру, ты завалила. Навскидку. Из стандартного, крепко заезженного «Раската». Поехали дальше. Быстро и, главное, правильно соображаешь. Я не согласна с капитаном: всё ты тогда вовремя сказала. Промолчала бы – получилось бы не два трупа, а четыре. Хватит, или ещё?

Девчонка скукожилась, уставилась на весьма условно чистое покрытие под ногами (ну и бардак же на этой базе!) и почти беззвучно что-то пробормотала.

– Громче! – приказала лейтенант, потому что то, что она всё-таки расслышала, звучало как бред помешанного.

– Я трусиха, мэм.

Нет, со слухом всё в порядке. В отличие от мозгов собеседницы. Надо у Кима поинтересоваться – по голове эту обормотку не били?

– И каким же это местом ты трусиха? – смутное воспоминание мелькнуло в голове Дюпре. А ведь было, было что-то такое, что при усиленном самокопании можно занести в графу «трусость». Неужели… вот дурёха! – Постой, ты про то, что замешкалась, когда начался обстрел лагеря геологов?

Дитц кивнула с самым несчастным видом. Головы она по-прежнему не поднимала.

– Ага. Под огонь ты попала впервые, полигон в «Сан-Квентине» не в счет. Тормознула, потом услышала приказ выдёргивать Ассенгеймера, поняла его и выполнила. На свою голову. Трусиха, да! Куда там! Короче, не морочь голову мне и себе. Таких трусих хоть по паре штук в каждое подразделение – вообще проблем бы не было. Ты мне вот что лучше скажи…

Эрнестина бесцеремонно приподняла подбородок девушки и накрепко поймала её взгляд своим.

– В одиночку ты выбралась бы вчетверо быстрее. Это как минимум. Девчонка, салага, весишь чуть не вдвое меньше Кристенсена, он был уже практически трупом… кто бы тебя осудил?

– Я! – резко мотнула головой ощерившаяся девушка, высвобождая подбородок из захвата. – Я осудила бы!

– Вот именно, – внушительно подвела итог Эрнестина. – Ты осудила бы. И я ещё раз говорю – ты нам подходишь. Локи, ну что ты хвостом крутишь, как нецелованная! Соглашайся! Дивизион, конечно, то ещё веселье, и долгой жизни я тебе обещать не могу, но скучно точно не будет.

Негодная девчонка склонила голову к плечу и сузила глаза:

– Могу себе представить. Хотя… вы правы, мэм, что это я, в самом деле…

Она резко выпрямилась и словно подросла. Щёлкнула каблуками:

– Мэм, рядовая Дитц в вашем распоряжении, мэм!

Лейтенант Дюпре, краем глаза косясь на приближающегося адъютанта, извлекла из кармана заранее заготовленную эмблему и резко хлопнула Дитц по левой стороне груди. Отняла ладонь и кивнула, с удовольствием слушая раздавшиеся со всех сторон вопли и свист.

Чуть повыше сердца рядовой Ланы Дитц сиял «Золотой Грифон». И с точки зрения Эрнестины Дюпре, там ему было самое место.

– Три!..

Курсант Дитц колоссальным усилием воли постаралась сдержать предстартовый мандраж. В абордажной капсуле она выбрасывалась всего седьмой раз, но и предыдущих шести хватило, чтобы понять – не нравится ей эта затея.

Одно дело, когда подвесом или крылом управляешь ты сама. А тут приходится доверять выпускающему, в процессе обучения – такому же курсанту. И что-то изменить невозможно в принципе, потому что от тебя практически ничего не зависит. Маневренность капсул более чем ограниченна. Хотя ради нынешнего случая за пульт сел инструктор, так что надежда есть. По крайней мере, для тех, кто выбрасывается. Для тех же, кто остается на борту… не думать!

В «Крыле», куда её отправили непосредственно из «Роузхилла» на предмет поучиться взаимодействию в десантном подразделении, ей поначалу не понравилось. Разумеется, и в «Сан-Квентине» хватало самого разнообразного народа. Но в тренировочном лагере Планетарно-десантного Дивизиона количество отморозков на единицу площади было, на скромный вкус Ланы, явно чрезмерным.

Причём если со старшими, уже чего-то повидавшими в жизни (а то и на войне), можно было договориться, то молодняк Лана Дитц бесила в силу самого факта своего существования.

Самая младшая во всем лагере (по земным меркам едва-едва девятнадцать), а уже «знаменитость». Чего-то там нашла, кого-то там спасла (или её спасли), самому Старику понравилась, в действующую роту «перехватили» без надлежащей подготовки…

Последний фактор, собственно, большой роли не играл: сводная группа, в которую попала Лана, целиком состояла из таких же, «перехваченных». И как раз там-то её не задевали. Народ подобрался тёртый, а потому относительно спокойный. Или дело заключалось в том, что им попросту нечего было делить.

У каждого из них, в отличие от обычных курсантов, на левой стороне груди помимо личного номера красовались «грифоны» и номера частей. Тех самых частей, в которые правдами и неправдами перетащили их нынешние командиры. Частей, в которых их ждали.

– Два!..

Программа обучения в группе заметно отличалась от общей. К примеру, никто и не думал донимать их строевой подготовкой. Правду сказать, шагистикой в «Крыле» вообще не увлекались, но «перехваченные» и вовсе были от неё избавлены. Зато было довольно много индивидуальных занятий.

Инструкторы виртуозно находили слабые места и старательно их выправляли. К немалой досаде Ланы, у неё одним из таких мест признали фехтование.

После первого же спарринга седой дядька раза в три старше неё, легкий на ногу и гибкий как молодой мрин, недовольно покачал головой и потребовал показать руки. После чего тихо, но предельно зло поинтересовался, где сейчас находится нехороший человек, изрезавший «клинку» запястья… чем? Наручниками?! Урыть сволоту! Ах, расследование, с трибуналом в перспективе? Ну, хоть что-то.

Восстановишься, восстановишься, никуда не денешься, не дёргайся. Скажи-ка лучше, где ты своего «рубаку» потеряла. А что тут знать, я же не слепой. В офицерскую школу взяли? Кретины! Разбить «клинковую пару»! Офицеров хоть жопой жуй, а они… хреново, курсант. Хреново. Ладно, попробуем компенсировать. Ты ведь обоерукая? А двумя клинками работать не пробовала? Ясно, пошли, посмотрим, что у нас есть.

И жизнь превратилась в ад.

Боязнь не справиться и вылезшая из подсознания неуверенность в себе обеспечили всё, что смогли: глупейшие ошибки; прорывающееся всё чаще раздражение по пустякам; отсутствие аппетита; бессонницу. Лану мучили кошмары, она отчаянно не высыпалась. Попытки поправить дело дополнительными тренировками ничего не дали: уставала она до того, что ноги подкашивались, но сон не шёл. А когда приходил…

К концу третьей недели Лана вымоталась до предела, и ей уже было абсолютно всё равно, кто вошел в фехтовальный зал, в котором она сидела, уткнувшись лицом в колени и бессильно уронив руки. До отбоя оставалось около часа и следовало, по идее, использовать время и пространство для отработки навыков владения двумя клинками, но силы уже окончательно покинули ее.

– Так я и думал, – укоризненно произнес знакомый голос, и Лана, подняв голову, увидела перед собой Хесуса Вилью.

Черноволосый, смуглый в красноту обладатель медального профиля вроде бы подбивал к ней клинья. Вроде бы – потому что в отличие от завсегдатаев «Белого котёнка» и, скажем, того же покойного Проныры и доброго десятка здешних красавцев, действовал не напролом. Описываемые им деликатные круги сужались очень медленно, и Лана уже отчаялась понять, чего ему, собственно, от неё надо.

Присев на корточки, одногруппник, с явным неодобрением покачивая головой, расстегнул утяжеляющий браслет сначала на левой руке, потом на правой. Вздохнул, подхватил Лану под мышки и прислонил к стене. Обнял, бережно прижимая к себе.

– Загонишь ты себя, – серьёзно, как ставящий диагноз врач, произнес он. – Тренируешься как проклятая, не спишь… нельзя так. Сдохнешь же, дурочка!

И Лана вдруг разревелась, уткнувшись в так вовремя оказавшееся поблизости плечо. С детства не приученная ныть по поводу жизненных трудностей, она и теперь не жаловалась. Просто плакала.

А потом дружеские объятия стали недвусмысленно настойчивыми… губы, шепчущее какую-то утешительную чепуху, всё чаще начали задевать ухо… стена за спиной пришлась как нельзя более кстати, потому что ноги вдруг перестали держать девушку…

Больше у неё проблем со сном не было.

– Раз!..

Как это ни удивительно, мгновенно разнесшаяся по лагерю весть о том, что Дитц не такая уж недотрога (попробуйте что-то утаить в таком коллективе!), сыграла ей на руку. Начавшая было создаваться у неё репутация выскочки, задаваки и где-то даже стервы канула в небытие, толком не оформившись. Вместо этого очень быстро заговорили о том, что «эта рыжая – правильная девчонка и своя в доску».

Был и ещё один положительный момент. Женский контингент «Крыла», крайне немногочисленный в силу специфики обучения и последующей службы, состоял исключительно из мрин. Независимые, самодостаточные, из тех обухов, на которые не напасешься никаких плетей, женщины-курсанты сами выбирали себе мужчин. И после того, как выбор состоялся, оспаривать его было не принято. Во избежание. Дама выбрала? Жди, пока ей или мужчине не надоест её выбор.

Так что Вилья махом решил не одну проблему, а две. За что, с точки зрения Ланы, заслуживал всяческого поощрения. Даже если вовсе не имел в виду решать ЕЁ проблемы.

Кроме того, бродить по «тушке» – той части города Марна, которая примыкала к «Крылу» – вдвоём было куда приятнее, чем в одиночку. Многочисленные бордели Лану не интересовали, а её спутнику были уже не нужны. К кабакам оба испытывали что-то вроде равнодушия. А вот магазины, магазинчики и лавчонки…

Стандартные абордажные скафандры, комплекты брони и мелкая амуниция вроде тех же аптечек, выдавались прямо в лагере. Но именно стандартные. А вот чем решит (если решит) дополнить стандарт конкретный индивидуум, являлось сугубо личным делом означенного индивидуума.

Поступали по-разному. Кто-то вполне обоснованно опасался, что не имеет достаточно опыта для того, чтобы понять, что нужно, а что нет, и потому откладывал приобретение дополнительного оборудования на конец обучения. У кого-то элементарно не было денег на что-то серьёзное. Курсанта Дитц с некоторых пор деньги не беспокоили.

Через пару дней после того, как вмешательство Вильи обеспечило Лане время на отдых, на её счет упали призовые за базу на острове Эм-4. Упали – и погребли под собой не только несчастный счет, но и всякие представления девушки о реальном и возможном. Да, это был не миллион. Но сорок две с половиной тысячи галэнов вогнали её в ступор с не меньшим успехом.

Пришлось даже связаться с отцом, потому что она не имела ни малейшего представления, что же ей делать с этакой кучей деньжищ. Конрад покачал головой, шутливо попенял дочери, что она теперь богаче его самого, и предложил сорок тысяч сунуть на депозит, а с остальными поступить на своё усмотрение. Да хоть пропить. Только, уж будь добра, не в одиночку!

Лана распорядилась советом по-своему. Сорок тысяч действительно легли на депозит, хотя сама мысль о том, что участок, равный отцовскому, она на одни только проценты сможет купить всего через три года, казалась странной. Часть (крохотная) остатка была потрачена на то, чтобы закатить пирушку одногруппникам и тем, кто успел ей понравиться помимо них. А вот дальше… дальше она развернулась.

В торговых заведениях «тушки» можно было приобрести всё. Ну, почти. О тяжелых наркотиках речь не шла – пушера, пойманного с товаром, патрули расстреливали на месте. Курсант, в крови которого обнаружили следы употребления, мгновенно вылетал из Легиона и получал в качестве довеска необходимость выплатить колоссальную неустойку. Но Лану наркотики не интересовали ни в какой форме. В отличие от разнообразных прибабахов.

К примеру, она, наученная горьким опытом, стандартным аптечкам не доверяла. Хватит, наигрались. И потому не затруднилась обмерить, в частности, объемистый внешний карман на левом рукаве абордажного скафандра чуть пониже плеча. А потом почти до обморока загоняла продавцов-консультантов. В конце концов, к привередливой клиентке вышел сам владелец магазина и мгновенно навёл порядок. Выбранный Ланой вариант наполнения обошелся в сорок галэнов, что составляло почти половину месячного жалованья рядового курсанта, но экономить она не собиралась.

Торс скафандра усилили тонкой и легкой марготтовой плёнкой, которая сводила на нет попытку прорубить его или прострелить из арбалета: огнестрельным оружием в остающихся на ходу кораблях предпочитали не пользоваться, дабы свести неизбежные в бою случайности если не к нулю, то хотя бы к минимуму.

Разумеется, в действующих подразделениях все скафандры были такими, более того, марготта обтягивала их целиком, но с учебными решили не заморачиваться. Правильно, в общем-то: удовольствие было не из дешёвых. Куратор, у которого Лана чуть не с боем выцарапала разрешение на вынос скафа за пределы лагеря, поначалу предложил ей обратиться к доктору и провериться на паранойю. В ответ желчный, умученный курсантами дядька услышал кусочек истории про планету Гарден и выдранные из комбезов системы терморегуляции, после чего разрешение выдал. Хоть и ворчал потом неделю.

Кроме того, пришлось купить небольшой складной арбалет, лучше ложащийся в руку, чем стандартный, и пестрый комплект болтов к нему… удобные ножны для спаты и второго клинка… сам клинок, с выбором которого помог заметно гордый оказанным доверием инструктор… десятка полтора гранат различного назначения… её даже не хотели пропускать через КПП. Вызванный бдительным дежурным куратор выразительно покрутил головой, но от комментариев воздержался, только хлопнул по плечу.

– Бинго!..

Это был обыкновенный тренировочный вылет. Будущих десантников в «Крыле» натаскивали всерьёз, а потому в распоряжении командования имелось некое, с трудом определимое, количество подходящих для сей благой цели мест и местечек. Заброшенные космические станции… ничейные планеты и астероиды… болтающиеся без пригляда останки кораблей… в дело шло всё, до чего мог дотянуться Дивизион, а дотянуться он мог много до чего.

На выбранные в каждом конкретном случае объекты тренажа высылалась группа «условного противника» и начиналось веселье, столь же (а, как правило, в гораздо большей степени) условное. Сегодня, впрочем, «условностью» и не пахло.

– Так, мальчики и девочки… – спокойно произнес инструктор. – У кого есть муляжи и имитации – меняем на реал, арсенал я сейчас открою. По ту сторону солнышка какие-то умники прихватили пассажирский лайнер «Стил Флауэр». Мы ближе всех, даже «условные» будут подтягиваться дольше. Подкрепление нарисуется, но потом, а тормознуть этих олухов надо прямо сейчас. Соображения?

Соображений оказалось немного, но они всё-таки были.

– Фогель?

– Надо заходить со стороны светила, тогда капсулы не выпасут, – солидно отозвался одногруппник. Хладнокровный, как ящерица, на которую изрядно смахивал, Карл Фогель по прозвищу Игуана был нетороплив в речах и убийственно быстр в рукопашной. – И выскакивать максимально близко к обшивке. Пилоты справятся?

– А куда они денутся, – хмыкнул инструктор.

О том, что капсулы-то не выпасут, а вот сам тренировочный корабль – запросто, не было сказано ни слова. У тех, кто пойдет на абордаж, были шансы выжить. У тех, кто оставался на борту – скорее всего, нет. О чем тут говорить? И так всё ясно.

– Вилья?

– Если имела место стыковка – а это скорее всего – блокировать шлюз. Чтобы расцепиться не могли. Тогда не свалят. Просчитывать конфигурацию полей для двойного объекта – занятие нездоровое, хрен они Врата сформируют. Да и по энергетике просядут по самое это самое.

– Молодец. Вот ты и займешься. Отбирай себе людей. Дитц?

– Запросить у хозяев лайнера аварийные коды доступа к наружным сервисным люкам, в особенности к тем, от которых можно быстро пробраться внутрь. Выбрасываться на них. И попалубный план коммуникаций. Воздуховоды и так далее. Чтобы по коридорам не бегать. Еще хорошо бы расположение сканеров слежения. Ходовой пост заклиним – никуда не денутся, даже если рассчитают параметры Врат. Только надо прямо на створы люков попасть, времени будет в обрез.

– Я сам сяду за пульт. Планы и коды уже есть, сливаю. Рубка твоя, раз такая умная. Вилья, не жадничай, Дитц бойцы нужны не меньше, чем тебе. Рабке? Рабке! Ты чем там занят?!

– Леплю фальшивки, сэр, – белобрысый тихоня даже не поднял глаз от терминала. – Нас сорок – так пусть они думают, что сто двадцать. Выше тройки коэффициент брать нельзя, спалят, а три в самый раз. Я сейчас ещё прикину, как обмануть автоматику шлюзов, чтобы сигналила о срабатывании там, где пойдут фальшивки, а там, где мы – помалкивала. Иначе как раз попадём на сковородку. И надо что-то продумать со связью. На лайнере может оказаться «крот». Да он просто обязан быть, маршруты меняют каждый рейс, так что же, в каждой системе ждать? И если это связист выше средней толковости…

Инструктор мрачно кивнул. Поговаривали, что Молчун пришел в Легион прямиком от «джентлей» – и его знания по части применяемых пиратами тактик никак не опровергали эту версию.

– Продумай, время ещё есть, хоть и немного. По местам, дети мои! Кто выживет – станет капралом!

Борт лайнера с прилепившимся к нему чужим кораблем стремительно приближался. Пилоты ухитрились построить Врата таким образом, что до обшивки оставалось не больше двадцати миль. По меркам Космоса – ничто. Во всяком случае, подельник чужака висел существенно дальше. Как ещё не врезались… ну же, уходите, что вы там болтаетесь, секунды решают!

Автоматика капсулы зафиксировала вспышку там, где оставался корабль Дивизиона. Слишком яркую, чтобы это мог быть визуальный эффект входа во Врата. Не успели. Что ж, мы вступим в бой и победим. Обязательно победим. Вам не будет стыдно за нас.

А вот и люк. Затормозиться. Отправить код… есть! Сброс капсулы! Теперь внутрь, быстрее, еще быстрее, не копаться! Все на месте? Пошли.

Погибший инструктор разбросал капсулы именно так, как требовалось. Вернее, ручаться Лана могла только за свою группу, но раз они попали куда надо, значит и Вилья со своими на месте. Должен быть, обязан.

Предки помалкивали, только Лазарев азартно и зло пробормотал – а Лана машинально перевела вслух на интер:

– Потрудимся, джентльмены!

Ей не было никакого дела до того, что слышать её сквозь шлем не могли. Рабке, голова, чего-то нахимичил, и теперь связь у них отсутствовала как класс. Даже сигналы чипов глушились намертво. А значит, противнику придется полагаться только на собственные глаза и уши. Как, впрочем, и им.

Следовало, однако, убраться как можно дальше от места высадки. Не хватало ещё ввязаться в бой, не дойдя до цели. И курсанты, стараясь не шуметь, принялись пробираться через хитросплетения системы жизнеобеспечения.

Разумеется, сделать всё тихо не получилось: датчики шлемов фиксировали завывание тревожных сирен, теряющиеся в ней вопли и общую суету. Похоже, надо поторапливаться: если со второго корабля прибудет подмога, до рубки они не доберутся. Черт… «язык» не просто нужен, он жизненно необходим, а как его добудешь, если захватчики тут по одному не ходят? Хотя… вот это местечко представляется вполне перспективным, главное – не замешкаться и не нагреметь.

Нож у Ланы был на пару порядков лучше того, которым она в юности кромсала ржавую колючую проволоку во время той вылазки, когда они с Тимом попали в кирталь. Так что срезать крепления квадратной сетки, через которую в коридор подавался воздух, труда не составило. Рабке заверил, что ни один сканер из числа находящихся в радиусе двадцати метров их не выпасет… ага!

Должно быть, незадачливая троица так и не поняла, что произошло: извлеченная Ланой из нагрудного кармана световая граната была поставлена на ударное действие и сработала, как только маленький черный шарик упал под ноги противнику.

Фогель не подкачал: двое упали со свернутыми шеями, а третьего, самого худого, ошеломлённого ударом затянутого в броневую перчатку кулака, втянули в воздуховод. И вернули сетку на место.

«Язык» хотел заартачиться. Правда, хотел. Кричать он не мог, но и говорить не собирался. И тут Лана добрым словом помянула «Маникюрный салон Лю», где ей сделали весьма модное у мринов и мрин напыление на кончики ногтей. Когда на стальной стенке воздуховода прямо перед носом пленника появился многозначительно перечеркнутый знак бесконечности, а потом те же самые ногти слегка погладили щеку, информация потекла рекой. Верно па говорил: то, что ты можешь сделать руками, впечатляет больше оружия. Потому что оружие у всех, а руки у тебя.

Численность… примерное расположение… плохо. Отвратительно. Проклятье, они не дураки, совсем не дураки! Ладно, раз взялись, будем делать.

И в коридоре, примыкающем к центральному ходовому посту, закипел бой. Причем численный перевес был на стороне тех, кто захватил лайнер. Курсантов оставалось всё меньше, а поток новых и новых «джентлей» и не думал иссякать. Закончились световые и шумовые гранаты. Некогда было перезарядить арбалет, и Лана его бросила. Мечи потяжелели – действие впрыснутых послушным «абордажником» стимуляторов сходило на нет. И в этот момент дверь рубки поползла в сторону.

Не раздумывая, Лана кинулась внутрь и тут же упала, напоровшись на страшный удар в грудь. Оставшаяся за спиной дверь встала на место, забрало шлема бесцеремонно откинули, и склонившийся над обезоруженной девушкой человек ехидно усмехнулся:

– Привет, кошечка!

– Привет, мышечка, – процедила Лана, прикидывая, как бы взять за свою жизнь максимально высокую цену.

А потом произошло… что-то.

Когда окружающая действительность вернулась к ней, рубка представляла собой зрелище весьма занимательное. Для начала, в ней было почти темно, если не считать сыплющего искрами пульта управления. Оно и к лучшему: как всякая нормальная женщина, крови, чужой и своей собственной, Лана не боялась. Но здесь и сейчас кровью было залито всё. Воняло дерьмом, горелой пластмассой, всё той же кровью и жареным мясом.

С того места, где оказалась Лана в момент осознания себя (на полу, привалившись к закрытой двери, с нижней половиной чьего-то трупа поперёк колен), был виден… ну да, фарш. Очень много фарша. Некоторые его ошметки сохранили определенное человекоподобие, некоторые – нет.

Попытка встать бесславно провалилась: правая рука не действовала, как и левая нога. И если с бедром всё было ясно – рубленая рана она и есть рубленая рана – то что конкретно отказало в руке, Лана сообразила не сразу. Скафандр, должно быть, успел вкатить обезболивающее. В конце концов, пришлось остановиться на версии сломанной (а то и раздробленной) ключицы.

Впрочем, эта новость относилась к разряду скорее хороших. Судя по следу, оставшемуся на броне, на ключицу пришелся рубящий удар, вроде того, который обеспечил Лане неработающую ногу и, кажется, заметную кровопотерю. Определить, какая тут кровь её, а какая чужая, не представлялось возможным, но голова кружилась со страшной силой.

Идиотка! Скряга! Ну кто, кто мешал защитить дополнительным бронированием не только торс, но и ноги?! Пожалела денежек? Получай!

Времени на самобичевание, однако, не оставалось. Если она ещё немного проваляется вот так, то попросту потеряет сознание, а там и до смерти рукой подать.

Открыть карман с аптечкой получилось далеко не сразу – зубы, мелкие по сравнению с теми, которыми обладали настоящие мрины, соскальзывали раз за разом. Извлечение аптечки из кармана стало отдельной песней. Грустной. С припевом матерным. Наконец, Лане удалось и это.

Дальше стало проще, недаром же она так придирчиво подбирала препараты. Залитая гелем рана по-прежнему не давала использовать ногу в качестве опоры, но кровить прекратила. Дополнительное обезболивающее, дополнительный стимулятор… бедный организм. Но если этого не сделать, он не доживёт до того, чтобы пожалеть о действиях хозяйки.

Теперь можно было доползти до пульта и, опираясь на него здоровой рукой, встать на здоровую ногу и осмотреться.

Понять, сколько человек – четверо или пятеро – представляли сейчас собой полуфабрикат для начинающего каннибала, Лана так и не смогла. Но зато определила источник запаха жареного мяса и горелого пластика.

Один из наименее пострадавших трупов был пришпилен к пульту её спатой. Пройдя тело насквозь, клинок глубоко ушел в электронную утробу и было неясно, сдох фигурант от собственно раны или от удара током. Что ж, вот и выяснилась причина темноты: спата, похоже, закоротила всё, что смогла. И наотрез отказалась выниматься, зараза такая. Артур! Арту-у-у-ур! Где тебя носит, твое королевское?..

Второй меч должен был находиться где-то здесь, чем-то же она располовинила того, который валялся на коленях. Но навскидку определить местоположение клинка не вышло, а между тем оружием следовало обзавестись немедленно. Хоть каким-то. Поскольку «танцор» из неё сейчас… м-да, мечи покойников не годятся. Жаль, вот этот очень даже ничего, вон как кромка переливается. Видимо им-то ей ногу и разрубили. Но нужно что-нибудь другое. И это другое нашлось.

Правда, арбалет был тяжелым и неудобным, ничего общего с её изящной, почти невесомой игрушкой. Но игрушка осталась в коридоре, а вылезать Лана не хотела. Черт знает, что там. И кто. Тишина ещё ничего не означает, вопросы звукоизоляции рабочих помещений на кораблях всегда решались по максимуму.

Значит, будем обходиться тем, что есть, благо среди искрошенных чьим-то ударом болтов в набедренном кармане нашелся-таки один целый. Ну а примотать к наконечнику загодя припасенную (кто сказал, что интуиции не бывает?) разрывную гранату было делом техники. Ну, и зубов, конечно.

Арбалет, по счастью, имел три степени натяжения тетивы, и модернизированный болт без проблем разместился в ложе.

Закончив сооружать «привет оккупанту», Лана развернула в сторону двери изрядно покосившееся, но всё ещё вполне рабочее кресло старшего ходовой смены и уселась в него, вытянув раненую ногу и уперев арбалет в подлокотник.

Попробовала ещё раз прислушаться… нет, ничего не разобрать. И, что любопытно, никакой вибрации тоже не ощущается, как и движения воздуха. Интересно, она своей спатой все жизнеобеспечение упокоила, или резервная система всё-таки работает? Ладно, изменить всё равно ничего нельзя.

Теперь оставалось только ждать.

Сержанту Лужину хотелось зло сплюнуть, а ещё лучше – дополнить сие действие основательным таким загибом. Хотелось, а как же. Но среди трупов, устилавших примыкающий к центральному ходовому посту коридор, были не только проклятые «джентли». Здесь лежали и свои. И они не заслужили ни ругани, ни плевков.

Из двадцати пяти курсантов «Крыла», не давших пиратам расстыковать корабли и удрать до прибытия подкрепления, выжило девять. Сооружённый ими из подручного материала блокпост стал непроходимой преградой и позволил продержать зону стыковки до прихода подмоги. Видел Лужин это сооружение. И будь у него на голове шляпа – снял бы в знак уважения. Курсанты, «щеглы», даже не родной десант ещё, а «перехваченные» «землегрызы»…

Теоретически, в этом коридоре тоже могли найтись живые – изначально-то ребят было сорок. Так то теория. А на практике…

– Курсант Фогель… курсант Рабке… – бубнил Лужин в коммуникатор, озвучивая то, что и так видела камера, для пребывавшего в отдалении командира. – Разрешите доложить, сэр, не сходится. Где-то должен быть ещё один. А покойничек-то хорошо программу написал, чипы и браслеты не пашут до сих пор…

– В рубке смотрели? – отозвался майор Джарвис. Фоном для его голоса служила какофония истеричных воплей и нелепых требований: уцелевших пассажиров лайнера начали переводить на корабли Дивизиона. – Нет, багаж придется оставить здесь. Жалуйтесь кому хотите. Извините, мэм, я немного занят. Помолчите, вы мне мешаете! Да, так что там насчет рубки, сержант?

– Дверь заклинило намертво, сэр. Похоже, эти умники пытались её вскрыть, но сделали только хуже. Надо резать.

– Понял, отправляю к тебе людей с оборудованием. Нет, сэр, вы не можете задержаться. Что?! Какой еще репортаж?! А ну шевели копытами, кому сказано! Только журнашлюх мне тут…

Мысленно пожалев командира, Лужин зло уставился на проклятую дверь, и принялся ждать обещанную помощь.

Минут через десять двое парней с портативными резаками встали напротив двери в центральный ходовой пост и принялись методично очерчивать контуры будущего проема. Им оставалось дорезать совсем немного, когда сержант велел остановиться и рассредоточил своих людей по бокам. Мало ли что там, внутри? Он уже собрался подать команду заканчивать резку, когда изнутри послышался хриплый голос, не разберешь – мужской или женский:

– Кто?

– Галактический Легион! – рявкнул Лужин.

– Десантура? – поинтересовался голос.

– А тебе-то что? Ну, допустим, Дивизион.

– Кличка начскладов «Крыла»?

– Мухомор, – бросил, не задумываясь, сержант и вдруг сообразил, что означает этот в высшей степени нахальный допрос. А голос уже почти прошептал:

– Здесь курсант Дитц. Поберегитесь, народ, мне руку свело, я эту хрень ни опустить не могу, ни разрядить, ни на предохранитель поставить…

Лужин кивнул парням с резаком, и еще полминуты спустя вырезанный прямоугольник максимально осторожно, стараясь не подставляться, оттащили в сторону. Свет мощного фонаря ударил в проем, и мгновенно сориентировавшийся сержант рыбкой, над самым полом, нырнул туда, где скорчившаяся в кресле фигура держала нацеленный на дверь арбалет.

Выпрямившись уже за спинкой кресла, он быстро оценил обстановку и тихонько присвистнул.

– Ё! Исчезли все нахрен, шлемы закрыть! Внимание, тревога! Угроза взрыва в центральном ходовом! Полегче, девочка, полегче. Судорога, да? Сколько ж ты так сидишь? Потерпи… потерпи… – арбалет на предохранитель… есть! Теперь несколько уколов кончиком ножа, чтобы пальцы расслабились… – Вот так… умница… отдай дяде бяку… отдай, не упрямься… спички детям не игрушка… сэр, мы нашли Дитц, срочно нужны носилки! Порядок, братва, можно заходить. Отбой тревоги! Нечисть, займись-ка этим фугасом. Скорпи, медицина!

Избавившись от арбалета, Лужин разогнулся и огляделся уже предметно. И чем больше он смотрел, тем более непреодолимым становилось желание разинуть рот. В ухе раздался свистящий звук: видящий все, что попадало в поле зрения камеры сержанта, майор Джарвис с силой втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

Казалось, по помещению прошлась взбесившаяся мясорубка. И сопоставить увиденное с раненой, окровавленной, еле дышащей девицей, над которой уже склонился, дружелюбно матерясь, один из подчиненных Лужина, не получалось никак.

– Слышь, Дитц… – подпуская в голос почтения (так, на всякий случай), проговорил он. – Это всё ты нашинковала?

– Может, и я, – отозвалась она. – Не помню. Правда, не помню. Спата в пульте точно моя, и второй клинок тут где-то валяется… покороче и поуже, зеленая кромка… вы найдите его, он денег стоит.

– Найдём, – кивнул сержант и покосился на уже закончившего вводить обезболивающее Скорпиона.

Тот кивнул и молниеносно набрал сообщение. На дисплее браслета Лужина высветилось: «Синдром берсерка».

Не повезло девочке. Не повезло.

Мрин средних лет, с нашивками медицинской службы на повседневной десантной форме, в очередной раз развернулся на каблуках и навис над столом командира лагеря «Крыло».

– Я не знаю и знать не хочу, что там увидел этот мальчишка! Ну что за бред! Ставить диагноз, исходя из десятка – и это ещё в лучшем случае – слов! Слов, произнесенных изрубленной девчонкой, «плывущей» от боли и передоза стимуляторов!

– Сядьте, Сантуш. Сядьте!

Полковник Митчелл боднул врача тяжёлым взглядом и тот, в последний раз возмущенно фыркнув, дошагал до своего места и с самым независимым видом плюхнулся в кресло, засаленное множеством побывавшем в нем задов.

«Мальчишка», уступавший мрину в возрасте лет десять, в пределе – двенадцать, угрюмо молчал.

Сейчас в прокуренном кабинете Митчелла решался не самый простой вопрос. Что делать с курсантом Дитц? Ну, вылечить – понятно. А дальше? Причем отвечать на вопрос надо сейчас, а не когда она выйдет из госпиталя.

Если прав капрал Лаури и речь идет о «синдроме берсерка», Дитц надо увольнять. Жестоко, да. Но держать даже в тренировочном лагере, не говоря уж о действующих частях, бойца, который в любой момент может слететь с катушек и порубить всех вокруг, не разбираясь, где свои, где чужие…

Как понять, говорит ли сейчас в капитане Сантуше профессионал или соотечественник-мрин?

Митчелл кивнул капралу, жестом разрешив не вставать, и тот ядовито осведомился, развернувшись к капитану:

– У вас есть другое объяснение, сэр?

– Есть, – не менее едко отозвался Сантуш. – Причем получше вашего. Потому что синдром, с которым вы тут все носитесь, как курица с яйцом, ни разу не фиксировался у уроженцев Алайи. А то, что произошло с Дитц, ни в какой мере и степени не выходит за рамки достаточно обычной медицинской практики моей родины.

– Превратить пять человек в начинку для кровяной колбасы – обычная медицинская практика? – глаза капрала Лаури картинно вытаращились в насквозь фальшивом изумлении.

Врач-мрин досадливо поморщился. Мелькнули и пропали кончики клыков.

– Не передёргивайте, юноша. Одним из побочных эффектов Зова Баст является обретение родовой памяти. Случаи, когда кто-то из задействованных в момент Зова доноров-предков забирает контроль над телом, редки. И, как правило, эта способность сходит на нет через год-два после Зова. Но так – бывает. Бывает, зарубите себе на носу!

Полковник Митчелл азартно качнулся вперед:

– Вы хотите сказать, что кто-то из предков Дитц?..

– Я хочу сказать, что такое возможно. Мне довелось обследовать мальчишку, который совладал с взбесившейся лошадью. Он, знаете ли, тоже утверждал, что не помнит, что произошло. А очевидцы из стариков поминали его давно покойного прапрадеда: дескать, и посадка та же, и манера держать поводья. Что касается Дитц, то её зовут, в частности, Светлана Лазарев, а значит, один из её предков был потомственным офицером и служил в войсках специального назначения. Разноцветные глаза, «двойной топаз Зель-Гар», бывают только у прямых потомков Лорана Хансена, лидера лучшей в своё время команды гладиаторов. Мой наставник, знаете ли, любил повторять: «Гены пальцем не разотрёшь!». В общем, так.

Сантуш помолчал, упрямо поджал губы, немного помолчал и выпалил:

– Я категорически против расторжения контракта с Дитц. А вы поступайте, как знаете. Трусите – увольняйте. Только прямо так ей и скажите: ты молодец, пользы от тебя Легиону уже сейчас два торговых конвоя и один линкор, но мы тебя боимся, поэтому пошла вон. Надеюсь, хоть по состоянию здоровья вышвырнете? Или стребуете неустойку, как с наркомана?

В дальнем углу кабинета сидел еще один человек. Наверное, человек. Поле отражения скрывало его фигуру целиком и, должно быть, заметно искажало голос. Ну не может существо из плоти и крови так скрежетать:

– А может быть, полковнику Митчеллу просто стыдно?

– Что-о? – взвился хозяин кабинета. Взвился – и рухнул на место, срезанный предельно холодным:

– То, что слышали. Вопрос о покрытии учебных скафандров марготтовой пленкой поднимался раз пять. И вы, именно вы всегда зарубали эту идею на корню. Дескать, на вес и подвижность практически не влияет, а стоит дорого. Ну зачем она курсантам, не пойдут же они в настоящий бой! Вот, не пошли. Потери в первой высадившейся на лайнер группе – семьдесят пять процентов. Семьдесят пять! И если бы кошка, на свои кровные обтянувшая марготтой хотя бы торс, не устроила в рубке то, от чего всех вас, кисейных барышень, тянет блевать до сих пор – было бы сто. Хотел бы я знать, как вы собираетесь смотреть в глаза командирам тех, кого завтра ждут торжественные похороны?

Лейтенант Эрнестина Дюпре, присутствующая на совещании, как и капитан Рурк, в виде изображения на большом дисплее и до сих пор не произнесшая ни слова, кроме стандартного приветствия, негромко кашлянула, привлекая к себе внимание.

– С вашего позволения, сэр, у меня вопрос к капитану Сантушу. Как скоро вы рассчитываете поставить рядовую… эээ… капрала Дитц на ноги?

Капитан потёр подбородок, провёл ладонью по уставной стрижке – мягкие, как у младенца, волосы в процессе спора встали дыбом – и ненадолго задумался.

– Протез ключицы прекрасно приживается, но дело это небыстрое. Нормализация сустава и трещина в грудине тоже требуют времени… мышцы бедра я подшил хорошо, без хвастовства… однако две недели в «бочке» нужны, как ни крути. Ну, ещё неделю положим на первичную реабилитацию. Хотя это приблизительно, у неё ненормальная для её возраста скорость регенерации.

– Вот уж новость! – хмыкнула лейтенант, пожимая плечами и переглядываясь с Рурком. – Да она вся ненормальная! Хорошо, сэр, я всё поняла. И как действующий командир Дитц говорю: я перехватила эту девчонку; она мне нужна; я полностью осознаю опасность и готова рискнуть. Капитан Рурк поддерживает меня, как и весь личный состав роты. Если вы не хотите держать Дитц в «Крыле», отправляйте в расположение немедленно по выходе из госпиталя. Вам она, может быть, и без надобности, а нам очень даже пригодится.

Глава 14

Отпуск пришёлся как нельзя более вовремя. Трёхлетний контракт Ланы скоро истекал, и лейтенант Дюпре ещё до последнего рейда начала мягко интересоваться, собирается ли капрал Дитц его продлевать. В очередной раз отделавшись неопределенным: «Надо посоветоваться с па!», Лана действительно попыталась связаться с отцом. Попыталась, и не смогла. На вызовы Конрад Дитц не отвечал, на сообщения – тоже.

Не любившая (и не умевшая) пользоваться своими связями, Лана всё-таки решила плюнуть на имеющуюся теперь субординацию и набрала личный номер майора Рипли. И одного взгляда на лицо старого знакомого хватило ей, чтобы сердце пропустило удар. Настолько фальшивой улыбки на лице командира базы «Лазарев» она не видела никогда.

– Что с па? – спросила Лана без обиняков, не давая собеседнику опомниться. – Вы никогда не врали мне, сэр, и не стоит начинать сейчас. Что с ним?

И бравый майор вдруг разом осунулся и постарел.

– Конрад умирает, девочка.

Пол казармы ощутимо качнулся под ногами девушки, и она почти прокричала:

– Что значит – умирает?! Что вы несёте, сэр, па здоров, как…

Вокруг начали собираться привлечённые воплем сослуживцы, но Лане было не до того.

– Это Дарлинг, малыш. Чем-то он там надышался. Какая-то пыльца, что ли… столько лет всё было в порядке, а тут вдруг эта дрянь проснулась и начала размножаться, забивая сосуды. Кровообращение уже почти по нулям, три инфаркта один за другим, его мозг снабжают кислородом иску…

– Так надо заменить сердце, и всё!..

Она наскоро прикинула состояние счета, приятно изменившееся после призовых за «Стил Флауэр» и еще полудюжины по-настоящему прибыльных операций, в которых ей довелось поучаствовать за два с лишним года службы в Дивизионе. Ерунда, хватит на десяток новых сердец! На полсотни!

– Ты не поняла. Можно заменить сердце, почки, печень… всю систему кровообращения не заменишь. Конрад запретил тебе говорить, но раз уж ты сама… это конец, Лана.

– Я вылетаю, – бросила капрал Дитц, одновременно с разговором посылая запрос компании «Фредериксон и сыновья».

Здесь, на Иллирии, где базировался полк, в который входила рота, увы, уже покойного капитана Рурка, именно эта фирма предоставляла услуги частного извоза по высшему разряду – и высшей ставке, конечно. Самого Фредериксона уже давненько не было в живых, как и сыновей, но внуки прекрасно справлялись с семейным бизнесом. Свободный курьер у них сейчас был, что позволяло избежать медлительных рейсовых кораблей и пересадки на Большом Шанхае.

– Не смей! – куда и делась скорбная растерянность первых минут разговора. – Думаешь, Зверюга просто так не захотел, чтобы ты знала? Тебя же убьют здесь, кретинка!

– Может, убьют. А может, и нет. Я прилечу в любом случае. Где он лежит?.. А, неважно. Объясните там всем, что если они посмеют отключить систему до моего прилета, я спалю эту лавочку. Поэтажно, начиная с верхнего.

– Лана…

– Довольно, сэр. У меня нет времени на пререкания, пришел запрос на оплату маршрута. Убьют – так убьют. Главное, чтобы убили после того, как я увижусь с па, а не до.

Лана отключила связь и только тут сообразила, что следовало бы перейти в приватный режим: вокруг столпился чуть ли не весь взвод. Точнее, то, что осталось от него после трижды проклятой Джокасты. Отпускные свидетельства были выданы только три часа назад, и народ ещё не успел разлететься кто куда. Впереди всех, прямо напротив девушки, стояла лейтенант Дюпре. И выражение её лица не сулило подчиненной ничего хорошего.

– Кого убьют? – мягко поинтересовалась командир взвода. Теперь, после гибели капитана Рурка, именно её кандидатура была самой вероятной на должность ротного. По слухам, приказ о производстве в звание и назначении будет подписан на днях… – Где убьют? Почему убьют? Кто убьет?

Врать не было никаких сил. И смысла тоже: чтобы Стерва – да не определила?!

– Меня. На Алайе. «Гиксосы».

Лейтенант потёрла висок, утрясая в голове полученную информацию. Пальцы, покрытые после тяжёлого ожога новенькой, слишком розовой и блестящей, кожей странно выглядели рядом с черными полосами родовых знаков.

– И что же вчерашняя школьница успела натворить такого, что дома её грохнет не кто-нибудь, а Жандармерия?

А, семи смертям не бывать…

– Услышала Зов.

– И что? Мы все его слышали.

– В девять лет.

Недоуменный гул, состоящий в основном из возгласов мринов «Бред!» и «Так не бывает!», пронесся над плотным кольцом слушателей и затих. Кстати, удивлены были, кажется, далеко не все. И у Ланы почему-то создалось впечатление, что как минимум лейтенант не услышала ничего нового.

– Подробнее, – уронила комвзвода, недвусмысленным жестом призывая собравшихся к тишине.

– Что – подробнее?! Мэм, ну некогда мне, как вы не понимаете! Курьер вылетает через час!

– Десять минут у тебя есть. Я жду. Если верить нашей науке, Зов после смены первого зуба – нонсенс. Так что?

Лана окинула взглядом стоящих вокруг товарищей и поняла, что отвертеться не удастся. Мрины, которых обсуждаемая тема касалась напрямую, проталкивались вперёд, оттесняя людей.

– Вот и «гиксосы» сказали – нонсенс. Это эпилептический припадок был, или чем там никчёмы болеют? Никчёмой была – никчёмой и останешься. Брысь с Алайи, если хочешь жить. Тут кое-кто интересовался, как меня занесло в «Сан-Квентин»… так и занесло. «Сан-Квентин» тогда принимал, а «Крыло» – нет. Все просто.

– Да уж, – пробормотал стоящий рядом с Эрнестиной Ходок. – Я, в целом, понимаю, чего они взъелись… но всё равно, Зов – это классно! Неважно, когда!

– Классно? – прошипела Лана, чувствуя, как становится пустой и лёгкой голова. – Классно?! Для Ланы Кронберг – наверное. Лане Кронберг, которую насиловали собственные братья, а колотили все, кому она попадалась под руку… Лане Кронберг, которую попытались забить – не побить, а забить до смерти, Ходок, ощущаешь разницу? – за то, что, не жравши два дня, она спёрла на кухне кусок хлеба… Лане Кронберг, которую продали соседу-вулгу, как ненужный хлам… да, ты прав, Лане Кронберг Зов был нужен. Я бы даже сказала, жизненно необходим.

Лана перевела дыхание и почти неслышно – для людей неслышно, мринам-то что? – закончила:

– А на кой сдался Зов Лане Дитц? У меня было всё: отец, друзья, какое-никакое положение в обществе, возможность выбирать, где служить и кем вообще быть… так нет же, припёрся на мою голову! И теперь мне, видите ли, нельзя попрощаться с умирающим отцом, потому что если я сунусь на Алайю, меня могут убить. Убить за то же самое, что вас – всех вас! – делает полноценными и полноправными гражданами.

Она окинула взглядом застывшие лица окруживших её мринов и безнадёжно махнула рукой.

– Всё, народ, мне некогда, пора собираться.

Что-то решившая для себя лейтенант шагнула вперед и осторожно положила ладонь на вздрогнувшее от прикосновения плечо.

– На этом твоём курьере ведь не одно пассажирское место, правда? Подбросишь командира? Давненько я на родине не была…

– … и за это время родина, похоже, преизрядно опаскудилась, – демонстративно вздохнул Ходок. – Возьмёшь попутчика, Локи?

Такси с трудом пробиралось через запруженный машинами город. Эх, надо было заказывать «воздух»… да что уж теперь…

Лана, уткнувшись головой в стекло, безучастно смотрела в окно. Она устала. Перелёт оказался коротким, но предельно напряжённым.

Пилот курьера, получивший в качестве надбавки за скорость месячное жалованье, подошёл к делу со всей ответственностью и расстарался по полной. Выбранный им курс предполагал почти непрерывное выстраивание пространственных Врат, а этот процесс уж никак не добавлял хорошего самочувствия. Под конец путешествия девушке казалось, что у неё не осталось сил вообще ни на что, а вот поди ж ты – на удивление всё-таки хватило.

Лазарев изменился за те три земных года, что она провела в Легионе. Столица Округа Зель-Гар словно усохла, стала тесной и тёмной. Сузились улицы, дома сделались ниже и грязнее. Иллюминация, украсившая город по случаю приближающегося Рождества – мрины не верили ни в Бога, ни в чёрта, но повеселиться любили, каков бы ни был повод – выглядела откровенно жалко. В настроении ли наблюдательницы дело? Или Алайя – действительно захолустье?

Наконец такси доползло до главного входа в «Лоранс Харт». Лана, не раздумывая, перебросила на счет водителя двойной счётчик и выпрыгнула из машины, не дожидаясь полной остановки. Промелькнул ярко освещенный козырёк… раздвижные двери, едва успевшие убраться с дороги целеустремленно движущейся девушки… пустой вестибюль… стойка, за которой откровенно скучала пожилая мрина в безукоризненной белой форме…

– Куда это вы собрались? – ударил в спину скрипучий голос.

– Конрад Дитц?! – выдохнула Лана, притормозив и развернувшись на каблуках к оставшейся за спиной стойке.

– Секундочку… да, Конрад Дитц, у нас, палата 3021. Но к нему нельзя.

– Почему?

Матрона за стойкой оскорблённо поджала губы:

– Время посещений давно закончилось. И в любом случае там сейчас и без вас тесно. Приходите завтра. Завтра, вы меня поняли?

– Но мой отец… сестра, я должна…

– Вы должны немедленно покинуть клинику, голубушка. Завтра. Всё завтра.

Лана задохнулась, пытаясь найти аргументы, которые могли бы поколебать эту мегеру. И, пожалуй, не её одну. Из неприметной двери за спиной непреклонной дамы выглянул один мрин в форме охранника… чуть посторонился… появилась голова второго…

Спокойный голос лейтенанта Дюпре прозвучал совсем рядом:

– Я уверена, сестра, всё можно уладить. Мой капрал полгалактики пролетела, чтобы успеть увидеться с отцом до того, как он уйдёт по Радуге… восемнадцать Врат за неполные сутки… неужели вы её выгоните?

Первый охранник наконец показался во всей своей красе: лет двадцати пяти (алайских), худощавый, подтянутый, явная «армейская косточка»… плохо. Армия Алайи не слишком жаловала легионеров, в особенности местных уроженцев, полагая их предателями, бросившими родину ради сытного куска. То, что тех, кто вербовался в Легион, в родной армии отнюдь не ждали, в расчёт не принималось.

Однако испытующе прищурившийся мужик повёл себя неожиданно:

– Восемнадцать Врат? Это на чем же их можно соорудить за такое время?

– Я наняла курьерский корабль, – пробормотала Лана, прикидывая, как бы всё-таки прорваться к лифтам и с отчаянием понимая, что затея пустая. Станнер за поясом охранника убить не мог ни при каких обстоятельствах, но приходить в себя пришлось бы не один час. Это не считая разборок с полицией.

– Ну-ну… – дядька вышел из-за стойки и остановился в шаге от девушки, разглядывая её, словно какую-нибудь диковину. – И вы ещё стоите на ногах? А не пусти мы вас – небось, попробуете взобраться на тридцатый этаж по стене? Знаете, я даже не удивлюсь, если у вас получится. Лифт номер пять, джи, прошу вас. Сестра, я сам провожу капрала и её спутников.

– Но как же?! – взвилась дама за стойкой.

– Молча, сестра. Молча.

Бесконечный коридор был белым и пустым. Почти пустым и почти белым. Возле одной из дверей сгорбилась в нелепом пластиковом креслице фигура в чёрной форме Легиона, уткнувшаяся в чёрные ладони чёрным же лицом. Заслышав звук приближающихся шагов, человек отнял руки от лица, поднял голову и тут же распрямился, как отпущенная пружина.

– Лана!

– Дядя Джим… ой… виновата, сэр!

– Да иди ты со своей субординацией! – знакомые лапищи обхватили Лану, прижали к груди, стиснули. – Я проспорил, надо же!

– Проспорили?

– Мне пришлось признаться Зверюге, что ты всё знаешь. Иначе не получалось, он требовал отключить его от системы, подписал всё, что только можно. И Конрад сказал, что ты прилетишь сегодня. Я убеждал, доказывал, подсовывал расписание рейсов, но ты же знаешь своего отца? Ну-ка, посмотри на меня! Сколько Врат?

– Достаточно, – насупилась Лана. – Сюда?

Майор Рипли кивнул, коротко ответил на приветствие Ходока и Эрнестины и сделал шаг в сторону.

В большой палате царил мягкий полумрак. Оборудование, перемигивающееся разноцветными огоньками… несколько людей в штатском… всё это Лана рассмотрела потом. В первую секунду она увидела только кровать и человека на ней. Незнакомого человека.

Серая кожа, обтянувшая череп, была едва видна под мешаниной трубок и проводов. Рука поверх одеяла напоминала паучью лапу, ссохшуюся и страшную. Прозрачная маска, закрывала рот и ноздри, но смысл её оставался тайной: судя по всему, за человека на кровати дышал один из приборов… неужели это – Конрад Дитц?

Бесцветные губы слегка шевельнулись под маской, измученные глаза заискрились. Сидящая на единственной табуретке справа заплаканная толстуха, похожая на содержательницу дешёвого борделя, обернулась и неожиданно легко поднялась на тумбообразные ноги. Скомканные бумажные платки посыпались с подола безвкусного цветастого платья на пол, где уже валялась целая груда таких же.

– Садись, деточка. Садись. Говорить старик Конни не может, но может писать – видишь планшет?

Лана осторожно присела на табуретку и уловила в глазах отца вопрос, направленный… ну да, кто-то был так наивен, что думал – Стерва с Ходоком останутся в коридоре? Ага, сейчас.

– Сэр, – Эрнестина Дюпре отдала честь, неловко откашлялась и повторила: – Сэр! Я – лейтенант Дюпре, командир взвода, в котором служит капрал Дитц. Со всей ответственностью заявляю вам, что такой подчинённой и такой дочерью можно только гордиться. И заверяю вас, что мы с капралом Дерринджером проследим за тем, чтобы во время пребывания на Алайе ни один волос не упал с её головы. С вашего позволения, сэр.

Она коротко склонила голову, поманила за собой Ходока и выскользнула за дверь. Мужчины – Рипли; высокий костистый джентльмен средних лет с безупречной выправкой, на котором гражданский костюм сидел, как на корове седло; и неопределённого возраста замызганный лохматый тип, похожий на портового забулдыгу, по случаю разжившегося почти чистой рубашкой – вслед за толстухой отошли подальше.

«Засранка» – извлекла из виртуальной клавиатуры подрагивающая рука Конрада Дитца.

– А ты что же, решил удрать, не попрощавшись? – деланно возмутилась Лана сквозь комок в горле. – Свинство это с твоей стороны, па!

«Не заводись».

– Не буду. И даже плакать не буду.

«Правильно. Плакать глупо. Жизнь это дорога, но и смерть – тоже дорога. Просто она ответвляется от жизни, вот и всё».

– Да, па.

«И любая дорога начинается с обочины, запомни это. Когда-то я этого не знал. Потом знал, но забыл. А потом я увидел на обочине рыжую девчонку, и моя дорога сразу стала длиннее».

– Спасибо тебе, па.

«Не стоит. Сейчас я дошёл до развилки. И мне не о чем сожалеть. Конечно, я хотел бы дождаться внуков и вывести их на дорогу, как тебя когда-то. Не судьба».

– Прости меня, па, я… я не успела…

«Мне не за что тебя прощать. Я могу только надеяться, что и тебе не за что прощать меня».

– Конечно, не за что!

«Хорошо. И вот что. Обещай мне, что если ты увидишь человека на обочине, ты поможешь ему выйти на дорогу».

– Обещаю, па.

«Молодец. А теперь давай споём. Сочельник, все-таки. Ты не забыла нашу песенку?».

– Не забыла, па. И не забуду.

Лана сглотнула. Первые слова дались с трудом, а потом голос набрал силу:

Они пели, и человек на кровати улыбался, радостно и немного застенчиво, как хорошо воспитанный ребенок при виде подарков, грудой наваленных под елкой. А когда песня закончилась, он решительно взял правой, совсем не дрожащей сейчас, рукой ладонь Ланы, и прижал её пальцы к красному рычажку под самым большим дисплеем. Многозначительно опустил веки.

Дочь Конрада Дитца на секунду зажмурилась, удерживая непослушные слезы. Выпрямилась. И перекинула рычажок.

Приборы взорвались какофонией зуммеров. Минуту спустя в палату быстро вошёл дежурный врач, оценил обстановку одним взглядом и негромко произнес:

– Время смерти…

За окном палаты в чёрном ночном небе расцвели гроздья фейерверка: христиане Алайи и примкнувшие к ним мрины праздновали приход Рождества.

В лазаретах, госпиталях и клиниках не нравится никому. Во всяком случае, когда речь идет о пациентах и посетителях. Возможно, врачи и сёстры получают удовлетворение от своей работы, но его размеры должны быть поистине колоссальными, чтобы компенсировать… всё это.

Белизну стен и пола. Гнетущую тишину. А самое главное – запах. Ведь у чувств и эмоций есть свой аромат, и порой он куда сильнее и вещественнее, чем амбре людей и материальных предметов. Причём если в военных госпиталях (вероятно, за счет контингента) доминирует всё-таки запах борьбы за жизнь, то здесь, в коридоре тридцатого этажа клиники «Лоранс Харт», несло унылой безнадёжностью и неминуемой смертью. Впрочем, коридор был ещё ничего. А вот палата и человек на кровати…

Эрнестина оперлась лопатками о стену справа от двери и попыталась выбросить из головы ощущения, охватившие её в палате отца Локи. Получалось плохо: каждый фактор по отдельности был вполне средним, но всё вместе выходило за любые рамки.

Лейтенант Дюпре была не робкого десятка, но от вида Конрада Дитца её пробрал озноб. Может быть, его запрет сообщать дочери о болезни и приближающейся смерти объяснялся не только страхом за её жизнь? Может быть, он просто не хотел, чтобы Локи увидела его таким? Кто-то там сказал, что запоминается последняя фраза – что, если то же относится и к последнему взгляду?

А люди? Люди в палате! Ну, майор Рипли – понятно. И дядька в скверно сидящем костюме – тоже. Легион как он есть, ни убавить, ни прибавить. Кстати, мужик хорош. На редкость. А что навскидку раза в два старше, так это ничему не мешает. И никому. Жаль будет, если этот красавец сейчас просто уйдёт. Хотя… куда он денется? Уж в мужских-то взглядах Эрни Дюпре разбиралась. Странные мысли рядом со смертным одром? Бросьте, живым – живое!

Но вот тётка… кто мог ожидать, что эта корова способна так двигаться?! Похоже, проводить сержанта Дитца пришли те, кого он когда-то строил в три ряда, иначе откуда бы взялась эта мягкость движений, которой не служил помехой даже изрядный слой сала. Однако если так рассуждать, то и бродяга… а почему нет? Тем более что бродяга какой-то странный.

Лейтенант воспроизвела в мозгу картину целиком, со всеми нюансами, и вдруг поняла, что её насторожило. От бродяги не пахло. Совсем. То есть, какие-то запахи присутствовали, разумеется, но портовый отброс пахнет совсем не так. Да и руки, точнее даже не сами руки, а ногти… ухоженные, хоть и грязные… кто же ты такой? Надо бы обменяться впечатлениями с Ходоком, вдруг что-то конкретное вырисуется.

На этом месте размышления Эрнестины были прерваны. Из-за неприметной панели метрах в десяти, оказавшейся дверью, выскользнул врач. Дошел до палаты и, не удостоив легионеров даже беглым взглядом, вошел внутрь. Коридор сразу наполнился верещанием тревожных сигналов, и стоящий слева Ходок кинул на командира вопросительный взгляд. А потом зуммеры стихли, и холодный незнакомый голос отрешенно произнес старую, но от этого не менее страшную формулу. Дальний поворот коридора, поднатужившись, родил двоих служащих госпиталя с каталкой. Бедняжка Локи…

Сама Эрнестина не помнила ни отца, ни матери, так что представить себе чувства человека, потерявшего родителей, не могла. Зато она знала – все они знали – что такое потерять хорошего командира. Эх, Малькольм… а Локи, выходит, вдвойне перепало. Ну что за жизнь?!

Вслед за врачом, сделавшим подчинённым почти неуловимый знак не суетиться, из палаты вышли майор Рипли и штатские. Дверь закрылась, давая возможность Локи побыть наедине с отцом.

«Бродяга» бочком-бочком двинулся к лифтам. Толстуха трубно высморкалась и высказалась в том плане, что «Хорошая у Зверюги дочка, правильная!».

– Кремень девка, – подтвердил господин в костюме и протянул руку Эрнестине:

– Кесслер. Капитан Джошуа Кесслер. Для вас – просто Джош.

– Эрнестина, – лейтенант не отказала себе в удовольствии игриво хлопнуть ресницами, и была вознаграждена загоревшимися в глазах мужчины искорками.

– Спасибо вам, Эрнестина, – искорки – искорками, но тон мужика был абсолютно серьезен. – Будь у меня дети, я хотел бы, умирая, услышать то, что вы сказали Зверюге. Спасибо.

Лейтенант с удивлением почувствовала, что краснеет.

– Я сказала правду, сэр.

– Тем более. Вы не в курсе…

Дверь палаты открылась и в коридор вышла Дитц. Парадная выправка, невозмутимое лицо, ровный шаг… вот только пальцы немилосердно комкали форменное кепи. Плотная ткань потрескивала, кое-где уже появились первые лохмотья.

Лицо толстухи искривилось, глаза наполнились слезами, но сразу несколько грозных взглядов пригвоздили её к месту, и женщина не посмела заплакать.

Локи глубоко вздохнула, передёрнула плечами и повернулась к врачу:

– Когда я смогу забрать тело?

– В любой момент, джи Дитц, – мягко проговорил врач, и тут произошла катастрофа.

Должно быть, к Локи впервые обратились так – до сих пор «джи Дитц» был только её приёмный отец. Она качнулась, снова попыталась вздохнуть, слепо зашарила свободной от кепи рукой по воздуху… Кесслер метнулся вперед, подхватывая её под локоть. Крышечка извлеченной из-за пазухи большой плоской фляги (так вот почему костюм так сидит!) откинулась, и в ноздри присутствующих ударил резкий запах чего-то исключительно крепкого, настоянного на кофе. Девушка сделала большой глоток, задохнулась, запрокинула голову, но внутренние тормоза не выдержали, и она разрыдалась, неудержимо и горько.

Первым сориентировался Ходок: отпихнув отставного капитана, он прижал голову Локи к своей груди, обхватил так, чтобы никто не мог видеть даже краешка её лица, и что-то зашептал. Постепенно рыдания девушки затихали, она что-то забормотала, ответные реплики Дерринджера стали отчетливее и громче:

– Ну, пообещала… ничего ты не нарушила… так ведь ты и не плачешь… ты ж крепче пива ничего не пьёшь, вот слезы и брызнули, а ты ни при чем… ну тише, тише… умница… тише…

Наконец Локи отняла лицо от промокшего мундира Ходока. Легко и тихо – очень легко и очень тихо – подошедшая толстуха протянула ей пачку бумажных платков, вынутую из огромной аляповатой сумки, усыпанной стразами. Лейтенант Дюпре стояла достаточно близко, чтобы заметить внутри дурацкого сооружения кобуру с весьма нехилым стволом, закреплённую так, чтобы оружие можно было выхватить в любой момент, не роясь среди всякого хлама. Вот тебе и корова…

Врач неловко переступил с ноги на ногу и покосился на майора Рипли. «Лана» одними губами подсказал тот.

– Лана, вы можете забрать тело прямо сейчас. Но, если позволите, я бы рекомендовал вам похоронное бюро на минус втором этаже. Оно работает круглосуточно, цены вполне умеренные… связать вас с менеджером?

– Свяжите, – дёрнула головой Дитц.

Казавшаяся монолитной стенная панель отъехала в сторону, и через несколько секунд на открывшемся дисплее возник благообразного вида мрин, изо всех сил старающийся придать себе вид одновременно соболезнующий и деловитый.

– Меня зовут Лана Дитц, – начала Локи. – Только что в палате 3021 скончался мой отец, Конрад Дитц. Я хочу организовать похороны.

– Наше бюро к вашим услугам, джи Дитц, – на сей раз Локи не дрогнула. – Какой именно обряд вы предпочитаете? Вам известно, к какой конфессии принадлежал ваш досточтимый отец? Мы можем предложить…

– Военные похороны, – отрезала девушка, прерывая поток словоизвержения. – Обряд марсари.

Служащий бюро поперхнулся, некоторое время помолчал, переваривая поступившую информацию, и осторожно поинтересовался:

– Вы уверены? Как я понимаю, ваш отец не мрин и…

Лана «Локи» Дитц словно проснулась. На усыхающего на глазах дяденьку, опасно прищурившись, в упор смотрел капрал Планетарно-десантного Дивизиона.

– Он истинный марсари. Он воспитал меня – мрину из прайда Зель-Гар – как марсари. Военные похороны будут проведены по полному обряду марсари, джи. Если ваше бюро не в состоянии оказать мне эту услугу, я обращусь туда, где смогут предложить лучшее обслуживание. Или существуют проблемы технического характера?

– Никаких проблем, джи Дитц, никаких проблем! – зачастил почтенный гробовщик. – Обряд марсари… конечно… только это стоит довольно…

Локи молча сунула браслет под считыватель, царапнула сенсоры… глаза мрина на дисплее почтительно округлились. Причитания закончились, начиналась работа. И опытный менеджер сообразил, что в сиропных утешениях эта конкретная клиентка не нуждается. Или нуждается, но не от него. А потому следует немедленно перейти к делу и прекратить профессиональный трёп – от него ждут не показной скорби и подобающих моменту благоглупостей, а конкретных действий.

– Нам понадобится около сорока часов, джи. Однако военные похороны по полному обряду марсари требуют открытого пространства. Вы уже решили, где будет проходить церемония?

Майор Рипли выдвинулся вперёд и слегка потеснил девушку перед дисплеем.

– Доставьте всё необходимое на базу Галактического Легиона «Лазарев». Кесслер, вы с Маркс задержитесь до похорон? Я полагаю, мы назначим время на полдень, следующий за сорока часами.

Ответить капитан не успел – женщине, должно быть, надоело стоять молча и она решительно шагнула вперед:

– Конечно, мы задержимся. И постараемся дозваться ещё кого-нибудь из тех шелудивых щенков, которых Зверюга сделал людьми. У нас около шестидесяти часов? Им хватит. Лесли Хукеру хватит точно. Да и Флора Кляйн пусть только попробует не прилететь, дрянь белобрысая!

«Саламандра» неслась по ночному Лазареву так, что у лейтенанта Дюпре не осталось никаких сомнений в том, кто учил водить Лану Дитц. Причём если движения Локи были пока ещё чуть резковаты (от общего бурления жизни в венах, надо полагать), то майор Рипли вообще почти не шевелился. Он-то не шевелился, а вот все остальные участники движения пошевеливались, ещё и как. Жить хотели, наверное.

Бравый майор вообще понравился Эрнестине. Не в той же мере, что капитан Кесслер, но понравился. Правда, тут мог срабатывать фактор отсечения: на безымянном пальце левой руки Джеймса Рипли поблескивало гладкое золотое кольцо. Принципов, касающихся отношений между полами, у лейтенанта Дюпре было не так уж много, но женатые мужчины не являлись в её глазах сексуальными объектами. Поразвлечься Эрни любила, но подлость не входила в её представления о развлечениях.

Что же до всего остального, то стиль этого чернокожего мужика определенно пришёлся Эрнестине по вкусу.

– Какая ещё гостиница?! Это неприемлемо, лейтенант. Мэм Рипли уже приготовила комнаты и ждёт нас к ужину… к завтраку… к столу, короче. Багаж? Заскочим в космопорт, это почти по пути. Возражения не принимаются!

«По пути» было именно почти, но майор ухитрился добраться до космопорта исключительно быстро. Лану из машины не выпустили, Рипли остался с ней, а Эрнестина с Дерринджером споро приволокли баулы, оставленные в камере хранения.

Потом была дорога до базы, завершившаяся возле ворот КПП. Машину осветили – и просветили – со всех сторон. Четверо дюжих охранников проверили всех, сидящих внутри, включая самого командира базы. Такой подход пришёлся Эрнестине по душе, как и аккуратная форма служащих, и свежая краска на ограждении. Здесь дело было поставлено явно лучше, чем в той дыре на Гардене.

Плюгавый пожилой мужичок с лицом запойного пьяницы склонился к правой передней дверце и сочувственно улыбнулся опустившей стекло Локи:

– С возвращением, красавица!

– Капрал Шольц, – в голосе девушки звучали странные нотки. Она знала этого человека, но, похоже, недолюбливала. – Всё ещё служите?

– Да уж на пенсию скоро. Добро пожаловать домой!

Ворота раздвинулись, и машина мягко покатилась по территории базы, сразу свернув к домам, занимаемым офицерами. На террасе одного из них стояла, зябко кутаясь в потрепанную форменную куртку, красивая женщина с длинными черными волосами. Свет стилизованного под старину фонаря, свисавшего с обрешетки верха террасы, ярко освещал её лицо, и было видно, что карие глаза покраснели от слез. Заметно выступающий живот яснее ясного говорил о том, почему майор Рипли не взял жену с собой в клинику.

Когда «Саламандра» остановилась, женщина сбежала с крыльца, оступилась… но Локи с воплем «Дамарис!» уже выскочила из машины и не позволила мэм Рипли упасть. Возникшую суматоху немедленно пресёк хозяин дома, и после торопливых представлений все двинулись внутрь, откуда веяло теплом и упоительными ароматами жареного мяса и каких-то маринадов.

Правда, вяло ковыряющаяся вилкой в тарелке Локи недолго пробыла за столом и почти сразу ушла наверх. Минут через двадцать супруги Рипли заметно занервничали, что было, в общем-то, вполне объяснимо: дочери покойного сержанта не стоило сейчас быть одной. Но дело-то как раз в том и заключалось, что одна она не была!

Майор, поймавший понимающую усмешку, которой обменялись гости, вопросительно приподнял бровь, и Эрнестина решила внести ясность:

– С Ланой всё в порядке. У неё посетители.

– Посетители?

– Да. Мальчик и девочка, совсем маленькая. Мальчик вместе с Локи рассказывает девочке сказки про дедушку Конрада. Лана уже улыбается. Сквозь слёзы, правда, но улыбается.

Рипли покачал головой с задумчивой улыбкой:

– Черт! Сколько лет живу на Алайе, а всё никак не привыкну к тому, что для мринов не проблема услышать, что происходит в комнате наверху.

– Врожденные способности, сэр. Точно такие же, как явная одарённость вашего сына в области ситуационной психологии, – вклинился Дерринджер. – Мало ведь сообразить, что и как надо делать. Надо ещё суметь сделать именно это. Такое не каждому дано, сэр. Не знаю, какой из него может получиться солдат, а вот врач… вы уже думали о его будущем?

Родители Джеймса Элджернона Рипли-младшего неуверенно переглянулись. Дамарис слегка пожала плечами:

– Думаю, пока ещё рано об этом говорить. Джимми только восемь, ну, почти, и…

– Восемь? – вытаращил глаза Дерринджер. – Вы считаете, что в восемь лет рано думать…

– Полагаю, мэм Рипли имела в виду, что мальчику нет ещё и четырёх, – рассмеялась лейтенант. – Я права, мэм?

Та кивнула, переплетая пальцы с пальцами мужа.

– В любом случае, сколько бы лет ни было парню, он всё делает правильно, – Дерринджер ещё раз пошевелил правым ухом и вдруг тихонько захихикал: – Вот, уже сговариваются вместе идти утром смотреть подарки!

– Подарки! – ахнула Дамарис Рипли, вскакивая с дивана. – Боже мой, подарки!

Она всплеснула руками и бросилась к выходу из кухни.

– В сейфе поройся! – весело бросил ей вслед любящий супруг.

Мрины недоумённо уставились на хозяина дома.

– Эээээ… я сказал что-то не то, сэр? – осторожно полюбопытствовал Дерринджер. – Ваша супруга…

– Дамарис вдруг сообразила, что под нашей ёлкой на три подарка меньше, чем следует, – ухмыльнулся Рипли.

Когда жена закончила хлопотать (используемые ею при этом выражения заставили мринов обменяться уважительными кивками), а Дерринджер ушел спать, майор Рипли пригласил свою гостью прогуляться. У Джеймса был разговор к командиру Ланы, но он не рискнул начинать его в доме. Уж больно серьёзные вопросы предстояло задать. Другое дело плац.

Однако первой заговорила лейтенант Дюпре.

– Вы удивили меня, сэр.

– Я? – картинно поднял брови майор.

– И ваша жена, конечно. Подарки к Рождеству… мы ведь чужие вам. Ну, за исключением Локи, наверное.

– Вы наши гости. Гости, проводящие в нашем доме праздничную ночь. Как же без подарков? – Рипли совершенно искренне не понимал, что кажется странным его спутнице.

Дюпре притормозила, остановилась. Лучи прожекторов, освещающих плац, превратили её лицо, перечёркнутое родовыми знаками, в подобие маски Пьеро. Не хватало только чёрной слезы на щеке.

– Видите ли, сэр, алайцы не слишком дружелюбны к чужакам.

– Только к чужакам? – как ни старался Рипли говорить ровно, ядовитая ирония окрасила голос бритвенно-острой зеленью.

Собеседники синхронно обернулись и посмотрели туда, где игра теней и света скрадывала дом командира базы.

– Вы правы. Вся наша культура, всё воспитание, которое мы даём детям… а знаете, я ведь почти сразу сообразила, что собой представляет Локи.

Майор насторожился:

– Она так сильно отличается?..

– Нет, сэр. Почти не отличается. Но, – лейтенант картинно оскалилась, – её зубы больше похожи на зубы вулгов. Извините, сэр.

– К черту! – взорвался Рипли. – Зубы… не зубы… Эрни, давайте колитесь, ведь не в зубах же дело!

– Не в зубах, Джим.

Вот и умница, а то достал его этот официоз.

– Не только в зубах. Вы помните такую мрину, Лайзу Макрири?

– Кого?! – у майора Рипли было не так уж много знакомых мринов, мрин и того меньше, и никого с таким именем он припомнить не мог.

– Женщину, на которой Локи лежала в «Белом котёнке», пока не прибыла «скорая»?

Рипли невесело рассмеялся, подтягивая застёжку куртки повыше. Хоть и мягкая зима в окрестностях Лазарева, а сырость есть сырость.

– Наша милая девочка выбила мне тогда пару зубов, элегантно так, играючи… и приложила башкой о стойку бара. Так что нет, Эрни, женщину я почти не помню. Но о ком идет речь, понимаю. И что?

– Мы приятельницы. И когда я разговаривала с Локи сразу после того, как мы её нашли… она рассказывала вам? Ну, так вот. Она сказала тогда, что работала в «Белом котёнке» официанткой. И я сразу вспомнила, как Лайза, захлёбываясь, вещала об официантке, рыжеволосой девчонке-никчёме с разноцветными глазами, упавшей со стула во время какого-то торжества. «Гиксосы» потом немало трудов приложили, чтобы объявить этот инцидент болезнью никчёмы, но Лайза после армии подалась в детские медсестры и столько Зовов видела, что не поверила им ни на вот столечко.

Остро заточенные ногти лейтенанта сошлись с коротким сухим щелчком.

– Ну, сколько могло быть в «Котёнке» рыжих разноглазых официанток подходящего возраста в подходящий период? А тут ещё и зубы…

Немного помедлив, майор сжал плечо стоящей рядом мрины.

– Вы поэтому так напряглись, когда Сергей заговорил о будущем моего сына? Вас смущает будущее Ланы, потому что она не мрина?

Передернув плечами, Эрнестина сбросила руку Джеймса и зло процедила:

– Локи – мрина. Но её будущее действительно беспокоит меня.

– Почему?

Не отвечая, лейтенант прошлась по плацу, постояла в отдалении, подняв жмурящееся лицо навстречу мелким каплям дождя, падающим с ночного неба, потом вернулась к Рипли и заговорила.

О том, что Локи редкая молодчина, но перспектив будущий командир роты не видит. Держать в капралах? Перегорит. С концами. Произвести в сержанты? По совокупности заслуг – запросто, но материал неподходящий. Для сержанта десанта капралу Дитц слишком мало лет. Лет мало, а совести, наоборот, слишком много. Обратная зависимость, Джим. Станет старше – совести поубавится, но это с годами, а пока…

Офицерская школа стала бы идеальным вариантом, хоть и жаль терять такого бойца. Рекомендацию можно написать хоть прямо сейчас, однако… Джим, Локи надоело. После Джокасты. Да, она была там. Мы все там были. После такого бывает всякое. Локи стало скучно. Странная реакция, но я повидала и не такое. Скучно ей, понятно? Строевые части не для неё, однажды скука сыграет с Дитц злую шутку, и хорошо ещё, если только с ней. Капрал ведь отвечает не за себя одного.

Я спрашивала, собирается ли она продлевать контракт, и девчонка ответила, что ей надо посоветоваться с отцом. Вот именно. Когда сердце на месте и сомнений нет, ничьи советы не нужны.

И я не знаю, какой совет дал бы дочери старший сержант Дитц, будь у них время потолковать по душам. И тем более не знаю, плохо или хорошо то, что он умер. Не скрипите зубами, Джим, мои всё равно крепче. Подумайте лучше, как повлияет на Локи смерть отца. Даст ли ей это, безусловно, грустное событие свободу решать? Или она сочтёт, что теперь её долг – служить в Легионе до самой смерти? При таком раскладе за смертью не заржавеет, Джим.

Можно, конечно, попытаться пристроить Локи в адъютанты, она нравится Старику, но опять же возраст…

Что вы сказали? Кто он? Кто-о-о-о-о-о?! Ну, знаете ли… да, этот, пожалуй, справится.

Там! Та-там!

Серый дождливый день. Личный состав базы «Лазарев» выстроен на плацу в каре. В разрыве строя – кучка штатских, и капрал Маркс в черных кружевах выглядит ещё более нелепо, чем в пёстром платье, которое было на ней в клинике. Эми Рипли, которой родители решили не портить рождественскую вечеринку сообщением о смерти старого знакомого, сжимает плечо брата. Мальчик морщится, но не протестует. Стефанидесы – все, включая неизвестно откуда взявшегося Тима – стоят плотной группой. У Беттины красные глаза. Бронислав, должно быть, хорошенько поддал накануне, но стоит ровно, только щурится.

Барабаны рокочут – отрывисто, резко, скорбно.

Там! Та-там!

В центре плаца – аккуратный параллелепипед, на котором лежит тело старшего сержанта Дитца, накрытое чёрным с золотом знаменем Легиона. Те знамена, что на флагштоках, приспущены и слабо колышутся на влажном зимнем ветру. Лицо Конрада пронзительно-молодо, словно Старость, посовещавшись со Смертью, решила, что дешевле выйдет не выступать здесь и сейчас. Порвут же. В клочья порвут.

Там! Та-там!

Суетливого служащего похоронного бюро, порывающегося дать дополнительные указания, оттеснили за оцепление. Здесь и без него справятся.

Там! Та-там!

Речей никто не произносит: так решила приёмная дочь Зверюги Дитца, и никто не посмел с ней спорить. Рядом с девушкой – трое, одетые, как и она, в парадную форму. Командующий базой держит что-то продолговатое, сияющее золотом даже в этот пасмурный день. В правой руке лейтенанта Дюпре горящий факел. Руки капрала Дерринджера пока пусты.

Там! Та-там!

Барабаны рассыпают по плацу обжигающе-ледяную дробь и затихают.

Дерринджер делает два шага вперед, бережно снимает с тела знамя Легиона и, свернув его, застывает статуей. Капрал Лана «Локи» Дитц принимает от своего командира факел и подносит его к одному из углов параллелепипеда. Потом, сделав несколько шагов, к другому, третьему, четвертому. Пламя взвивается вверх – яркое, неугасимое.

Факел отдан обратно, и теперь приходит очередь майора Рипли. То, что он держал, оказывается ослепительно-рыжей косой, и она летит в огонь, брошенная рукой Ланы. Дерринджер разворачивается на каблуках и почтительно протягивает девушке сложенное знамя. На похоронах легионеров редко присутствуют их родственники за полным, как правило, отсутствием таковых, но если они есть – знамя, накрывавшее тело в момент прощания, принадлежит им. Таков закон.

Тучи немного расходятся, мутное пятно за ними превращается в полноценное солнце. Да, всего на несколько секунд, но и их хватает, чтобы над полыхающим погребальным костром вспыхнула радуга.

– Ну вот, – улыбается бледными губами Лана Дитц, – а говорили – не мрин!

Как ни странно, в кабинет майора Рипли Лана попала впервые. На базе бывала очень часто, гостьей в доме тоже стать сподобилась, а вот кабинет…

Хороший кабинет, правильный, ничего общего с пустоватым и абсолютно нерабочим помещением, в котором происходило разбирательство с участием покойного уже майора Льюиса.

Впрочем, оценивать обстановку пришлось наспех. Потому что за столом командующего базой сидел отнюдь не Джеймс Рипли. Лана назвала бы этого человека незнакомцем, но это соответствовало бы истине только отчасти. Она уже видела его. В клинике.

Правда, теперь давешний «бродяга» облачился (разнообразия ради, надо полагать) в полную форму Легиона. Волосы, лохматые и засаленные три дня назад, были сейчас такими чистыми и гладкими, что золотой полковничий зигзаг на левом плече отражался в них почти как в зеркале. Нашивка с именем отсутствовала.

Несколько обалдевшая Лана отрапортовала о прибытии и, повинуясь нетерпеливому жесту, опустилась на самый краешек жёсткого стула для посетителей. В кабинете повисло молчание.

– Месячное жалованье за ваши мысли, капрал, – нарушил его полковник.

– Они того не стоят, сэр.

– А дневного стоят?

– Так точно, сэр.

– Ну и?

Капрал Дитц демонстративно подтянула левый рукав и вопросительно уставилась – сначала на дисплей браслета, потом на своего визави. Разумеется, это было не нахальство даже, а самая натуральная наглость, но полковник лишь усмехнулся с заметным одобрением и побарабанил по своему браслету. Тихий писк возвестил о прохождении транзакции. Ага, ну так и есть… поступление средств в размере дневного жалованья…

– Я думаю, сэр, что имею честь разговаривать с полковником Натаниэлем Горовицем. Или мне следует называть вас «мистер Браун»?

– А это уж на твое усмотрение, – развеселился тот, закидывая руки за голову и удовлетворенно щурясь. – Ты оказалась даже более сообразительной, чем я ожидал. Кстати, если не секрет, когда ты поняла, что Тима Стефанидеса уволок из «Сан-Квентина» именно полковник Горовиц?

– Не сразу, сэр, – поморщилась Лана. – Вы льстите мне, говоря о моей сообразительности. Собственно, я даже не сразу задумалась об этом. А потом сопоставила то, что говорил Тим о методах убеждения, использованных мистером Брауном, и его слова о полученной от па рекомендации. Оставалось только узнать, кто из бывших подчинённых отца занимает достаточно высокое положение, чтобы выдернуть перспективного курсанта из тренировочного лагеря. И чьим целям соответствует экзамен, состоящий в выборе между правильным и выгодным. Получился полковник Горовиц.

– Молодец.

– Благодарю вас, сэр.

– Не стоит. Ладно, не буду ходить вокруг да около. Ты мне нужна.

– Зачем?

Полковник изменил позу, слегка нависнув над разделяющим их столом. Локти уперлись в столешницу, пальцы сцепились в замок.

– Не совсем за тем, зачем мне понадобился Тим. Кстати, извинений за то, что я вас разделил, ты не дождёшься. Так было лучше для вас обоих. И для Легиона. Прими это как данность.

– Приняла.

– Умница. Теперь о деле. Мне нужны толковые агенты, и полученная тобой подготовка заточила тебя под меня и мою службу. Там, куда я намереваюсь тебя засунуть, от девчонки-идеалистки не было бы никакого проку. Принадлежащая мне кухня испытывает потребность в хороших горшках, а их обжигают не боги. Я ждал, пока ты, с одной стороны, закалишься в должной мере и степени, а с другой – поймешь, что Планетарно-десантный Дивизион не совсем то, чего ты ждёшь от жизни. Думаю, сейчас подходящий момент. Что скажешь?

Лана помедлила.

– Сэр, вы сказали – агенты. Но агенту полагается быть незаметным, так? А это, – она поводила ладонью перед лицом. Кончики ногтей прошлись по родовым знакам и, на секунду задержавшись, обозначили разноцветные глаза с вертикальными зрачками, – не косметика и не линзы.

Горовиц многозначительно покивал и вдруг усмехнулся:

– Я в курсе. Но, во-первых, на нынешнем уровне развития технологий это не такая большая проблема, как тебе кажется. А во-вторых… ты когда-нибудь слышала присказку: «Темнее всего под фонарём»?