Легионы идут за Дунай

1

Сервилий в сопровождении Денци ехал по улицам Сармизагетузы. Заблаговременно предупрежденный товарищем о провале, агент Цезарниев торопливо продал все имущество и бесследно исчез. Префект Рациарии не знал, куда девать себя, когда прибывший центурион вместе с доносчиком-киликийцем сообщили ему, что человек, у которого он день назад купил дом и рабов, – шпион Децебала. По всем легионам Мезии и Задунайской Дакии был объявлен розыск.

На бывшем торговом посреднике белела новая баранья шуба. Лицо Сервилия неузнаваемо изменилось. Он до верхней кромки скул зарос густой русой бородой. Отпущенные по-дакийскому обыкновению волосы перехвачены кожаным ремешком с сердоликовыми бусами. Из-за спин всадников торчали ушки небольших луков из рога оленя и концы оперенных стрел. На круглом кавалерийском щите, прицепленном у левого бедра Денци, черной краской нарисованы две рыбы – отличительный знак даков-альбокензиев, перешедших на сторону Траяна. Попадавшиеся на пути легионеры с интересом посматривали на варваров. На римских солдатах красовались непривычные штаны и шерстяные подшлемники или меховые шапки. Многие надевали под плащи короткие безрукавки из звериных шкур. «Быстро наша зима приучила вас к гетской одежде», – подумал лазутчик, насмешливо рассматривая крякающих от холода завоевателей.

Они проехали ряд проулков и направились в северо-западную часть города. В квартал, заселенный даками, не покинувшими Сармизагетузу с Децебалом и оставшимися под римлянами. Сервилий не узнавал столицу. Во многих местах новые хозяева возвели типичные итальянские дома с глухим забором стен по периметру, с атрием, таблином и каморками для рабов. Кое-где высились недостроенные здания. В одном из распорядителей строительства Сервилий признал дака. Денци сплюнул от презрения. Слышался дробный перестук молотков. Приятели увидели с сотню пленных соотечественников, несмотря на зиму, работающих на укладке камней в полотно дороги. Римляне охраны покалывали рабов копьями, смеялись. Работники безучастно таскали тесаные булыжники и трамбовали кладку битами из дубовых чурбаков. «Великий Замолксис! И это даки? Как же быстро человек привыкает к рабскому состоянию». Сервилий взорвался от гнева и бессилия. Денци только сопел.

Возле забора и ворот, плетенных из ореховых жердей, приехавшие остановились. Лохматый дворовый песик залился тявкающим служебным лаем. Хлопнула дверь, на пороге появился владелец дома.

– Кто такие? Что надо?

– Ты Пурирус, кузнец дворцовых мастерских презренного Децебала?

– Я! – голос кузнеца зазвенел от ярости. Эти альбокензийские твари посмели назвать Децебала Дадесида презренным.

– Говорят, ты продолжаешь работу. Нам надо два медных щита, но только с узором Священного Дерева и Луны!

Хозяин опешил. Он торопливо сошел с крыльца и, пытливо вглядевшись в лица гостей, распахнул плетень.

– Въезжайте скорее! – осторожно поглядывая в оба конца улочки, прикрыл калитку и накинул обруч запора.

В доме было тепло. В очаге жарко горел хворост, Пурирус, задав корм лошадям приезжих, налил крепкого вина из баклаги в котелок и, подогрев его с медом, разлил в чаши.

– Погрейтесь пока, а я поставлю что-нибудь поесть.

Снял с деревянного крюка под потолочной балкой большой кусок вареного мяса и, нарезав кусками, нанизал на железный вертел. Выбил на столешницу из глиняного блюда кругляш просяной мамалыги, достал несколько луковиц и соль.

– Что, жены нет? – спросил, блаженствуя, Сервилий.

– Есть. Ушла к соседке поболтать. Но это к лучшему, что она отсутствует. С чем прибыли? Извините за прямоту и любопытство, но я устал ждать и видеть морды римских собак!

Денци, прикончив один стакан, налил из котелка еще.

– Давно не пил настоящее красное сармизагетузианских виноградников! Не пытай, Пурирус, пока не накормишь, не скажем ни слова!

Хозяин улыбнулся и принялся ворочать мясо над углями. Багровые отсветы огня ложились на его лицо. По помещению поплыл аромат жарящегося жира.

Когда гости насытились, кузнец убрал со стола. Остатки трапезы бросил в очаг духам дома и, наполнив оловянные стаканы вином, приготовился к разговору. Все трое плеснули немного напитка Замолксису и, высоко подняв сосуды, чокнулись, выпили.

– Мы прибыли оттуда, – мах рукой в сторону востока, – через два дня к городу подойдет Диег с армией. Настало время платить долги «петухам». Сколько людей ты можешь собрать для нападения на гарнизон изнутри?

– Та-а-к! – Пурирус изо всей силы сжал кулаки и откинулся назад. Во всем облике его проступила свирепая радость. – Здесь, в квартале, наберется человек четыреста. И еще двести мужиков у Севта.

– Всего шестьсот, – подвел итог Сервилий, – примерно одна римская когорта. Да, маловато! Если бы удалось вооружить пленных.

– Оружие у нас есть, – отозвался кузнец, – три полных склада. Всю последнюю партию моих мастерских я припрятал и не выдал римлянам.

– Отлично! – просиял посланец царя. – У нас всего два дня, Пурирус. Сможешь ли за это время отыскать человека, который предупредил бы рабов?

– Отыщем!

Придвинувшись поближе, они совещались, прикидывая и так и эдак. Сервилий посвятил кузнеца в замысел овладения столицей.

– Сколько всего римлян в Сармизагетузе?

– Не так уж много, как кажется на первый взгляд. В черте стен находятся четыре полные когорты. Примерно две с половиной тысячи солдат. И за городом, в Священном округе и поселке – остальные. Вообще же здесь зимует весь XIII Сдвоенный легион. На западе в сторону Пятра-Рошие стоят V Македонский и галльская конница.

– А в столице кавалерия есть?

– Да. Триста всадников. Греки или сирийцы. Я их не различаю. Откуда-то с Востока. Что ни день, то драка между ними и пехотой.

– Драка – это хорошо. Ну ладно, – Сервилий потянулся, – веди нас спать, Пурирус. Что будет, то будет! – Он ткнул в бок клюющего носом Денци.

2

... На этот раз гастатам XIII Сдвоенного повезло. Трибун Волузий торжествовал. Теперь он покажет хаму Филлипу, как задирать доблестных ветеранов легиона. Тут уже не дрянные анекдоты и насмешки о пригодности пехоты и ее никчемности по сравнению с конницей. Тут серьезнее. Дело пахнет оскорблением величия! Жаль, что в округе нет Лаберия Максима. Он бы знал, кому доложить о случившемся. Ну подожди, сирийская морда! Трибун счастливо щурился на огонек светильника. Центурион, напротив, тянулся изо всех сил, опустив руки по швам. Молодец, Петроний!

Шляясь по территории бывшей Священной округи даков в поисках приключений или приличной потасовки с конниками вспомогательной сирийской алы, ватага подвыпивших легионеров наткнулась на тайную трапезу четверых сирийцев. Негодяи, произнося нечестивые слова по-иудейски и гречески, ели белый хлеб с красным вином и пели малопонятные песни перед грубо связанным из двух жердей рабским крестом. Христиане в армии цезаря! Неслыханно! И где? В Дакии! В стране, в которой со дня на день ждут новой войны с вероломным Децебалом. Подлецы!

Петроний и его молодцы вихрем вылетели из засады. Поломали гнусный крест – символ позорной казни, затоптали недоеденный каравай свежайшей выпечки, допили вино и изощренно избили вонючих сирийцев. Поставив жертвы на ноги, совали под нос христианам медали с изображением Траяна Августа и требовали отречься от подлой веры рабов и поклониться Гению императора. Все четверо наотрез отказались.

– Тащи этих сук за мной! – скомандовал центурион.

Гастаты связали отступников и, от души награждая сирийцев добротными пинками, приволокли в цитадель, на суд Волузия.

– Посади продажных гнид в подвал дворца и не давай им ни жрать, ни пить! Хватит с них и того, что они съели в лесу! Филлипа, если он явится требовать объяснений или вызволять своих азиатов, гнать в шею!

– Есть! – рявкнул Петроний и, повернувшись через левое плечо, направился лично выполнять приказание. Трибун, выпроводив сотника, нашарил в походном мешке замызганный с одной стороны, надорванный лист папируса и, нещадно царапая металлическим стилем, принялся корпеть над кляузным донесением в Виминаций Лаберию Максиму, наместнику Нижней Мезии. Через час интенсивной работы письмо было готово. Содержание его подводило проконсула к мысли о необходимости двинуть под Сармизагетузу все полицейские корпуса Римской империи для ликвидации смертельной опасности, нависшей над государством.

Тем временем Петроний, лично пиная кованой подошвой в спину, спустил в погреба царского дворца всех четверых христиан.

Расчеты Волузия на визит префекта сирийской алы не оправдались. Филлип был не настолько глуп, чтобы соваться в заведомо безнадежное дело. Изобличение поклонников Христа в кавалерийском отряде черным пятном ложилось на его послужной список. Грек представил событиям развиваться естественным ходом, не касаясь происшествия ни с какой стороны.

Последующие события заставили римлян от легата до стрелка-пращника забыть о сидящих в подвале преступниках. Утром следующего дня во двор цитадели ворвался обмороженный корникулярий на полузагнанном коне. Падая на расчищенные от снега каменные плиты, он вымолвил одно-единственное слово:

– Децебал!

Легат XIII Сдвоенного оцепенел. Когда посыльного раздели и растерли винным спиртом, он более или менее связно поведал черную новость. Проклятый царь даков получил известие об объявлении ему войны сенатом и, не дожидаясь императора с армией, напал первым. В январские ноны (5 января) варвары большими силами атаковали разом все крепости и форты имперских войск на территории, очищенной ими по договору.

– Никого не щадят, – исступленно шептал лежащий на топчане корникулярий. – Гарнизоны Пороллиса, Потаиссы, Напоки перебиты! Все! До одного человека... Их десятки тысяч! Мы в Альбурнус-Майор вовремя узнали о подходе даков, но... на нас набросились варвары в самом городе. Откуда они взяли оружие?.. Звери! Их надо убивать! Сообщите императору... сообщите императору... сообщите императору, – вскакивал с подушки солдат, словно боясь, что его не так поймут. – Приготовьте мне коня! Я должен ехать. Пока вы держите меня здесь, даки перебьют наши когорты! Префект Альбурнус-Майор просил сказать: огромный пехотный корпус Децебала проследовал мимо наших стен в сторону Тапэ. Он думает, они движутся к Дробетскому мосту!

Легат не слушал дальше храброго ординарца. Он быстрым шагом вышел из комнаты, на ходу приказал своему контуберналу:

– Всех трибунов легиона ко мне! Позвать префектов конных ал и командира сирийцев. Немедленно вызвать в Сармизагетузу когорты, находящиеся за чертой города!

Снаружи раздались крики. Грохот. Сама по себе, без указания, заплакала боевая труба. Стучали кованые солдатские каллиги. Дверь распахнулась, ввалилась группа центурионов и легионеров.

– Светлый легат, в столице бунт! Варвары напали на манипулы в кварталах, освободили и вооружили пленных даков. Связь между когортами прервана! Волузий велел запереть ворота. Ко дворцу прорвалась только восьмая когорта и часть всадников 1-й алы римских граждан!

– К ларвам и лемурам подлого Децебала! – выругался командир XIII Сдвоенного. – Волузия ко мне. Построить центурии на площадке! Приготовиться к вылазке. Нам нельзя сидеть в цитадели. Это мышеловка! Живей!

С высоты башни легат видел снующие туда-сюда фигурки в меховых куртках и отступающих в беспорядке, разрозненных солдат гарнизона. В нескольких местах вспыхнули огни. Повалил черный клубящийся дым. Загорелись недавно отстроенные дома римлян. Легат скрипнул зубами. Его дом тоже не избегнул злой участи. Вдруг низко провыли медные гетские трубы. В выломанные городские ворота густо начали протискиваться блистающие оружием отряды.

– Вот и их главные силы! – процедил стоявший рядом трибун Волузий.

– Если мы сейчас не покинем крепость и не постараемся пробиться на Мисиа к V Македонскому, нам конец! – начальник бегом бросился вниз к ожидающим в нетерпении рядам легионеров.

... В подземелье было темно. Пахло затхлостью и мышами. От пустых дубовых бочек с винными осадками исходил такой одуряющий запах, что подкатывала рвота. Четверо связанных сирийцев лежали, прижавшись друг к другу. Так теплее. Рты христиан запеклись от жажды. У Трифона болело сломанное ребро. Разговаривать не хотелось. Берегли силы.

– Слышишь... – разлепил губы Мазай, – наверху шум.

– Нет. Это мыши.

– И мыши, и шум...

– Может, идут за нами, – высказал соображение Асклепиодор.

Отчетливо доносился топот, но к нему примешивались необычные скребущиеся звуки. Сирийцы испуганно повернулись в дальний конец склада. Скрежет и возня становились громче и настойчивее.

– Христос, боже праведный, не оставь своих почитателей, – забормотали объятые ужасом преступники.

Трифона осенило:

– Братья, Христос явился, чтобы спасти нас! Кирие элейсон![187] Аллилуйя!

– Кирие элейсон! Аллилуйя! – нараспев зачарованно принялись читать ободренные христиане.

Большущий пласт глины внезапно отвалился от стены. Обнажились сырые доски двери. Из дыр торчали три лома. Дверь распахнулась. И... не Христос, а царь даков во главе вооруженных до зубов гвардейцев-патакензиев предстал перед пораженными сирийцами.

– План! Быстрее! Ломайте выходные запоры! Не ждите остальных!

Боевые топоры с треском обрушились на бронзовые скрепы замков и балки рам. Ворота в подвал широко открылись. Охрана сбежала, торопясь известить легата о появлении варваров с тыла. Пробегавшие воины остановились над связанными конниками.

– А это еще кто?

– За хорошее римляне своих не наказывают! Или плохо грабили, или чересчур хорошо. Смерть собакам! Римлянин, он и есть римлянин!

Не утруждая себя разбором вины лежавших, даки заработали фалькатами. По-разному принимают смерть мученики.

... Две когорты XIII Сдвоенного легиона вместе с командиром устремились на прорыв. Легионеры, составленные в плотную одноэтажную «черепаху», длинной змеей с боем протискивались по главной улице Сармизагетузы. Даки кидались на строй римлян и падали, пронзенные копьями и сбитые метательными пилумами. Но перед самым выходом «черепаха» увязла. В проеме ворот столпилось несметное число варваров. Стрелы густым роем летели в щели между щитами. То один, то другой гастат валился под ноги товарищей. Ветераны впереди без устали работали мечами, пробивали кровавый путь. Трудно сказать, чем бы кончилось начавшееся сражение, но когорты спасла именно сирийская ала Филлипа. Азиатские конники совершенно неожиданно ударили дакам в спину. К месту схватки подоспели оправившиеся от шока и выстроенные в боевой порядок три когорты, расквартированные в поселках под городом. Даки возле воротной башни дрогнули и расступились. Истекающая кровью «черепаха» буквально выбежала из грозившего ей полным уничтожением города. Децебал, не желая мириться с выходом римлян из Сармизагетузы, предпринимал одну атаку за другой. Регебал, посланный царем вдогонку, отчаянными налетами пытался расстроить передовые шеренги манипулов. Перестраиваясь на ходу, XIII Сдвоенный пятился, устилая заснеженное поле трупами. Своими и вражескими. В двух милях от стен к линиям легиона пристроились еще две когорты и 2-я ала римских граждан. Легат сделал невозможное. Потеряв две тысячи воинов, он сумел вывести основные силы из-под удара и, дождавшись в строю темноты, скорым маршем ушел под Мисиа. На плечах отступающих римлян висели конница Регебала и самые выносливые пехотинцы-костобоки, нашедшие в себе силы поспешать за лошадьми. Сармизагетуза – столица дакийского царства, краса и гордость молодого государства – была освобождена. Даки зажгли на перекрестках и площадях костры и танцевали вокруг них пляски радости. Мукапиус положил под нож всех пленных римлян. Жрец принес богам небывалые жертвы. Децебал в царской диадеме и золотом поясе Буребисты торжествующе оглядывал прыгающих с фалькатами в руках патакензиев и костобоков и прикидывал на глаз число вражеских трупов, там и сям в беспорядке лежащих на улицах. «Когда тебе, Траян, доложат о происшедшем сегодня, ты вспомнишь день подписания договора. На том самом месте, где я приложил печать к тексту дакийского позора, я велю сложить головы всех твоих солдат, убитых свободными даками. Свободными! Ты слышишь, надменный римлянин?! Ибо даки скорее умрут, чем оставят родину на поругание! Придет день, и я положу на вершину пирамиды черепов и твою голову. Я оставлю на ней петушиный шлем с красными перьями, чтобы все знали – так закончит любой, кто покусится впредь на нашу независимость и самую жизнь!»

Скориб стоял во дворе родного дома и грубыми ладонями гладил столбы, подпирающие крышу. Из глаз строителя текли слезы. В соседнем дворе седой сын покойной Мерсы высыпал на пепелище сожженного матерью жилища горсть взятой когда-то земли и, стоя на коленях, тянул сквозь зубы заунывную песню. Неожиданно лицо седого юноши исказилось.

– Мать! – крикнул он, раздирая легкие. – Мать! Смотри, твой сын отомстил римлянам за наш город! Смотри, сколько римских собак валяется по его улицам! Клянусь Замолксисом, все они будут твоими слугами на небесных просторах.

Скориб подошел к соседу и взял его за плечи:

– Пойдем ко мне, Битус...

По всей Сармизагетузе слышались ликующие крики. Из переулка выехала нагруженная вещами телега. Лошадьми правил старший сын Скориба, Мукапор. Дриантилла сидела сбоку, придерживала скарб. А рядом устало шел тот, в честь кого она назвала своего первенца. Сервилий-Мукапор сжимал фалькату и опирался на плечо второго брата – Сирма. Бывший агент Цезерниев, давний друг детства Скориба, был ранен в ногу. Силач Денци тащил мешок с вещами товарища. Они приблизились. Строитель с небывалой нежностью оглядел всех и, широко распахнув калитку, хрипло пригласил:

– Входите, даки...

3

Сусаг ускоренным маршем вел пехотный корпус даков и карпов вниз по течению Сцерны[188]. Котизон с головным конным отрядом двигался далеко впереди. Придерживаясь заранее намеченного плана, полководцы Децебала разделили силы на три части. Две, меньшие по численности, осаждали города и римские кастры на западе в районе Тапэ и Тибуска и на юге по берегам Алутуса. Третья шла атаковать предмостные укрепления римлян возле Железных ворот, захватить и разрушить мост насколько представится возможным.

Обстановка складывалась на редкость удачно для дакийского царя. В короткий срок ему удалось, используя внезапность и зимние холода, вернуть большую часть занятой противником территории и освободить наиболее крупные города. Исключение составили, пожалуй, только Тибуск и крепости, выстроенные римлянами на Алутусе. На востоке одновременно с началом борьбы даков выступили сарматы. Огромными конными массами они обрушились на легионы «Траянова вала». Адриан с большим трудом сдерживал их натиск. Казалось, вся Дакия по мановению невидимой руки вспыхнула пламенем праведного гнева. Врагам не было пощады. Гарнизоны кастр изнемогали в осаде, полевые когорты, отбивая свирепые натиски ободренных успехами варваров, отступали к лагерям по Карашу, в Транстиерну и Дробету. За 14 дней до февральских календ (19 января) 105 года части Сусага подошли к мосту. Военачальник дал утомленным маршем войскам полные сутки отдыха. На вечернем совещании Сусаг, Ратибор и Котизон постановили наступать на предмостный лимес с трех сторон. Карпы обойдут кастеллы слева, ступят на лед реки и ударят с фланга в тыл. Котизон – справа. Сусаг поведет своих на приступ в лоб. Морозной ночью третьего дня отряды лаков и союзников, прикрыв одежду и оружие кусками белого холста, начали выдвигаться из леса и стягиваться в штурмовые кулаки. Воины несли на себе длинные лестницы, абордажные кошки и глиняные сосуды с нефтью, серой и человеческим жиром. Пять сотен шагов, три, две. Ноги натыкались на засыпанные снегом пни срубленных деревьев. Показались заиндевевшие земляные валы, каменные башни и бревна частокола между ними. Со змеиным свистом полезли из ножен фалькаты, затрещали тысячи стрел, извлекаемые из колчанов. Облака морозного тумана поднялись над все прибывавшей и прибывавшей массой дакийской армии. Сусаг поднял меч над головой. Он медлил опускать его, прикидывая, как далеко зашли в этот момент группы Ратибора и Котизона. На мгновение все замерло.

– Да помогут нам Замолксис и его сыновья! – лезвие круто метнулось вниз. Стоявшие впереди бросились бежать.

... Авидий Нигрин лично отвечал перед Траяном за мост. С началом войны он распорядился утроить караулы и выстроить из снега дополнительные кастеллы на льду реки. Легионеры матерно ругались, выпиливая из сугробов снежные блоки. На полотно моста солдаты втащили метательные машины и кучи камней для стрельбы. Лаберий Максим привел из Виминация пять когорт VII Клавдиевого легиона. Три полных легиона и до шести вспомогательных ал конницы оберегали переправу. За тринадцать дней до февральских календ (20 января) прибыл император со II Траяновым легионом.

– Варвары атакуют лимес не сегодня-завтра, – уверенно сказал цезарь. Он был абсолютно спокоен. С зимних квартир в Верхней и Нижней Мезии на помощь терпящим поражение четырем армиям в Задунайской Дакии двигались семь легионов.

Настало утро 12 дня до февральских календ (21 января) 105 года. Солдаты, растертые оливковым маслом, накормленные, занимали отведенные боевым расписанием места. Странная уверенность охватила римские манипулы. Все произойдет сегодня. Траян поднялся на смотровую вышку. Меммий с Минуцием Квадратом посторонились, уступая императору место. Иммун заботливо переставлял поудобнее пучки дротиков.

– Сейчас появятся! – известил он принцепса.

– Почему ты так решил, Меммий? – Траян, затянутый резной бронзой нащечников, вопросительно скосил глаза на ветерана.

Легионер ткнул пальцем вдаль.

– Пусть Величайший обратит внимание на ту стаю ворон над лесом. Они описывают круги все ближе и ближе к нам. Там идут люди. Вскоре будут заметны клубы пара от дыхания над деревьями!

Император еще раз посмотрел на сосны.

– Ты прав! Передать всем: приготовиться!

Цезарь не договорил. Длинная серая масса отделилась от кромки деревьев и покатилась по открытому заснеженному полю прямо на валы укреплений. Раздался леденящий душу волчий вой и пронзительные крики.

– Даки!!! Тревога!!!

– А-у-у-у!!! И-я-ха!!! Кабиры-ы-ы!!!

Передние ряды наступающих начали проваливаться в ямы-ловушки с острыми деревянными кольями на дне, спотыкаться о натянутые под снегом веревочные сети. Но сзади подпирали новые и новые бойцы, и лавина неудержимо катилась вперед. Двести шагов. Сто. Восемьдесят. Зашуршали зажигательные стрелы даков. Оставляя за собой чадные следы, снаряды густо втыкались в столбы палисада. Хлестко ударили десятки римских баллист и катапульт. Громадные камни сметали по десятку наступающих. Длинные копья пронзали разом трех человек. Траян лично швырял в скучившихся под стенами врагов дротики. Меммий, нисколько не стесняясь присутствия великого полководца, отборным матом отмечал каждое удачное попадание. В его овальный щит впилось не меньше двадцати стрел. Штурмующие сотни вздыбили лестницы. Размахивая серповидными мечами, костобоки и патакензии подобно всесметающей вулканической лаве полезли на стены. Щетинистые гребни римских шлемов затрепыхались в бешеной схватке меж оструганных наверший частокола. Нигрин, держа двумя руками короткую гасту, бил в лица карабкающихся по лестницам воинов. Защитники укреплений несли не меньшие потери, чем нападающие. Раздался дикий, ни на что не похожий вопль. Котизон с Ратибором подоспели к месту боя. Римляне на ледовых валах вступили с ними в схватку. Сверху с моста две расставленные когорты поддерживали защитников залпами аппаратов. Авидий Нигрин передал командование на палисаде Лаберию Максиму и возглавил оборону левой стороны снежных стен. В некоторых местах уже пылали участки частокола, подожженные зажигательными горшками. Человеческий жир, который нельзя погасить никакой водой, делал свое дело. Воины Сусага помогали пламени бесперебойным битьем ручных таранов. Траян спустился с вышки. Камышовая кровля горела. Минуций и Меммий не обращали внимания на жар, продолжали кидать дротики.

Император отдал приказ трубачам играть «атаку». Заслышав сигнал, резервные когорты II Помощника и II Траянова легиона выдвинулись к наиболее угрожаемым участкам.

– Север! Поворачивай направо. Александр, ты налево! Если посчитаете нужным, можете вывести легионы в поле и дать бой на льду!

– Есть!

Центурии бегом ринулись на помощь дерущимся товарищам. Цезарь принял у контубернала узду коня. Горячий жеребец, закутанный попоной, грыз удила и рыл снег копытом. Кавалерийская ала римских граждан в заиндевевших железных латах неподвижно сидела на понурых мерзнувших лошадях.

Сусаг посылал на приступ группы даков, выходивших из леса. Старый полководец был мрачен. Никто, как он, не сознавал важности сегодняшнего штурма. Мудрый старик таил от всех простую истину: неразрушенный мост – это проигранная война. Шел четвертый час сражения. Римляне держались. Где-то в мозгу мелькнула мысль о том, что лимес не будет прорван и даки отступят, так и не добившись поставленной цели. Перед взором встало лицо Децебала. Когда они расставались, царь, глядя снизу вверх (Сусаг был уже в седле), похлопал кобылу по шее и сказал: «Только твоя победа определит, быть или не быть Дакии». Что ж, он сделал все возможное. «Тебе не в чем будет упрекнуть меня, Децебал», – шепнул военачальник.

– Дисипор! Веди своих за мной!

Последние конные сотни Сусага застучали копытами по промерзшей земле. Отряд, набирая ход, несся направо от предмостных башен, туда, где, встав на плечи друг другу, карабкались патакензии Котизона. На середине пути даки увидели, как с валов посыпались вниз выстроенные в боевом порядке центурии. II Помощник вышел для решающей схватки. Дикий рев покрыл окрестности. Казалось, сама богиня войны Белл она прохаживалась среди сражающихся, воспламеняя сердца. Костобоки крошили отшлифованные шлемы римлян медными палицами, рубили кривыми фалькатами. Квадраты легионарных подразделений вклинивались в толщу варваров, расчищали проход градом свинцовых шаров, ударами копий и обоюдоострых испанских мечей. В том месте, где снежные насыпи достигали наименьшей высоты, появились кавалеристы. Натягивая поводья, римские латники заставляли скалящих зубы коней съезжать по горкам на задних ногах. Впереди всех гарцевал всадник с красными страусовыми перьями на шлеме.

– Траян!!! – прокатилось над замерзшей гладью Данувия. Гастаты злее заработали копьями. Римские алы, выстроившись несколькими линиями, устремились в атаку.

Сусаг повел свою конницу наперерез. Лава сошлась с лавой. Красные перья мелькали в самой гуще сечи. Главарь даков, рубя фалькатой направо и налево, пробивался к римскому императору. Кругом хрипели и орали галлы, патакензии, сарматы и италики. Взмах кривым мечом. Красивый римлянин схватился за рассеченный лоб. Лошадь его, поскользнувшись, грохнулась на лед. Вот и ты! Траян великолепно, одними коленями развернул лошадь навстречу противнику. Качнувшись всем корпусом, обрушил умбон щита на дака. Глухой удар. Дак удержался в седле. Ответный выпад фалькаты сбрил половину плюмажа. Алые страусовые перья диковинными цветами закружились в воздухе. Застучала сталь клинков. Отборные телохранители командиров, занятые собой, не могли ничем помочь ни императору, ни Сусагу. Серповидное лезвие посвистывало все ближе и ближе от налобника. Грузный варвар наседал. Траян нарушил правило. Витой галльский меч цезаря опустился на голову вражеского коня. Сусаг нелепо вскинул руками, удерживая равновесие. В следующее мгновение холодная молния впилась ему в горло. Кровавая пелена застила сознание. «Ты ни в чем не сможешь упрекнуть меня, Децебал», Верный соратник дакийского царя медленно опустился лицом в истоптанный, запачканный кровью снег.

Почти одновременно с этим сраженный ударом пилума в сердце опрокинулся навзничь бесстрашный Котизон. Тело наследника осталось лежать посреди кучи убитых врагов. Римляне, забросавшие дротиками ненавистного варвара, не знали, кто пал под смертоносными остриями. Старый легионер-профессионал лишь на секунду задержался у трупа. Он рывком сорвал с шеи юноши дорогую золотую медаль на электровой цепи, сунул себе за пояс усыпанный драгоценными камнями гетский кинжал и побежал догонять ломившую вперед центурию.

Растерянные, оставшиеся без предводителей даки начали покидать поле боя. Ратибор, не добившись ничего, скомандовал отход. Карпы отхлынули от ледовых стен. К уходящим в лес присоединились истекшие кровью, порядком поредевшие сотни на предмостных укреплениях. Общий штурм моста был отбит. Римляне выстояли. Они победили. Поздней ночью князь карпов направил на место битвы группу людей с приказом во что бы то ни стало отыскать и доставить тела Сусага и Котизона. Мертвых положили в сани, и остатки корпуса, потрясенные неудачей, двинулись в сторону Бурридавы.

... Траян наградил Авидия Нигрина золотым венком.

– За твои снежные форты, Авидий! Сами бессмертные боги внушили тебе мысль о них! Благодарю!

Солдаты бродили по полю и замерзшей поверхности реки. Грабили павших. Всю добычу император распорядился отдать легионам. Побитых варваров стаскивали на лед. Весной, когда Данувий вскроется, течение унесет тела к Понту.

По случаю победы состоялось торжественное жертвоприношение.

– Воины! Ветераны и вновь поступившие на службу! – обратился к выстроенным когортам цезарь. – Сенат и народ римский благодарит вас за вчерашнюю победу! Вы не позволили варварам захватить мост! Отныне окончательный разгром Децебала представляется только вопросом времени! Вашу доблесть империя и я лично отметим достойными наградами после победы! Да здравствует VII Клавдиев, II Помощник, II Траянов и XV Аполлонов легионы!!! Да здравствуют мужественные кавалерийские алы! Милесы вексиллатионов и саперные манипулы!!!

– Ave, imperator Trayan! – возликовали солдаты и принялись бить в щиты.

Траян запахнул синий плащ на бобровом меху и предоставил дальше действовать жрецам.

Вечером за длинным, уставленным яствами столом с получившими отличия трибунами и легатами принцепс поднял до краев налитый кубок:

– За победный марш римских легионов по владениям Децебала! За нашу победу! Во имя Юпитера Величайшего и Юноны Прародительницы!

Военачальники в едином порыве плеснули вино на пол и осушили чаши.

– За императора Нерву Траяна Августа, ведущего нас к победам!

4

Срубы погребального костра поднялись до самого неба. Омытые хрустальной водой горных родников, лежали на вершине Котизон и Сусаг. В дорогой одежде, с любимым оружием, они казались уснувшими. Десять лучших сарматских скакунов, сто пленных римлян и двадцать самых красивых девушек положил царь-отец на погребальное ложе сына и верного полководца. На Небесных просторах Замолксиса они будут выполнять все желания героев. Рабы-римляне подадут им пиршественные чаши или подставят плечо под ноги, когда храбрые воины будут садиться в седло.

Даки теснились по обеим сторонам костра. Конные спешились и держали лошадей под уздцы. Низкие тучи ползли по небу. Дул пронизывающий ветер. Седые жрецы с тонкими кольцами обручей на лбу нараспев читали молитвы Владыке Света. Мукапиус, торжественный, мрачный, запалил факел от углей Огня Смерти. Капли смолы, шипя, падали с пылающего конца. В наступившей тишине Децебал шагнул в центр круга.

– Отчего вы печалитесь, даки?! В моем сердце нет места скорби! Разве те, кого мы хороним сегодня, были недостойными людьми? Или они умерли постыдною смертью?! Сусаг и Котизон пали в битве за нашу Дакию! Костобок и патакензий сражались бок о бок за одну родину! Они были мужественны, храбры, чурались лжи и низости. Замолксис нуждался в таких воинах. Он забрал их к себе на Поля Кабиров. И нынче души моего сына и его старшего товарища взирают на нас сверху. Они стали Кабирами и вкусили бессмертия!

Старый План – дядька и наставник Котизона – смотрел в небо. По лицу старика текли слезы. Воспитатель что-то шептал. Децебал взял протянутый верховным жрецом факел и поджег груду щепок. Жадное пламя разом охватило облитые нефтью бревна. Царь швырнул светоч высоко на сруб. Застучали обтянутые воловьей кожей барабаны. К ним подключились свирели. Испытанные, покрытые шрамами воины выходили из рядов и становились вокруг разгоревшегося костра. Лица танцоров закрывали маски из меха, кожи и дерева. Положив руки на плечи друг друга, дакийские мужи кружили гигантским хороводом и пели военные песни. Восхваляли доблести ушедших. Выхватывали блистающие серповидные мечи и распадались на пары. Высоко подпрыгивали, с лязгом скрещивали мечи. Вместе со всеми танцевал царь. Низким хриплым голосом Децебал повторял славословия сыну и соратнику, размахивал фалькатой и призывал Замолксиса. Многие даки, особенно из патакензийских и костобокских родов, наносили себе порезы и раны. План острым, как бритва, гетским кинжалом рассек обе скулы. Кровь быстро свернулась на морозе и выделилась на лице двумя огромными красными пятнами. Вечером задымились тысячи костров на всем пространстве между Священной округой и стенами Сармизагетузы. Распорядители из младших жрецов раздавали пришедшим жертвенных баранов и быков. Освящали вино. Воины резали скот и жарили туши на длинных вертелах-жердях. Тем временем другие готовили могилу. Когда огонь погас, пышущее жаром пепелище залили водой вперемешку с вином. Даки длинной вереницей проходили вдоль ямы, куда сложили останки погибших и бросали землю. Кто из шапки, кто со щита. Насыпь делалась все выше и выше. На месте погребения поднялся высокий курган. Мужи дакийские уселись вокруг и приступили к тризне.

... Децебал впервые почувствовал сердце на третий день после похорон. Он ни разу не проявил своих чувств. Ни когда получил известие о смерти сына, ни в день кремации. Но оставшись наедине с самим собой, в пустом, одиноком дворце, испытал пронзительную боль утраты. Схватившись левой рукой за грудь, царь долго стоял, опираясь плечом о дверной косяк. Котизон был его надеждой. Его славой. Теперь у него не осталось сына. Только дочь.

Звериное состояние жгучей ненависти захлестнуло душу. Кто виноват в его несчастиях? Римляне! Римляне! Римляне! Ненасытные жадные псы. Кровожадные, как упыри из гетских сказок, они заполнили Дакию. Убили его сына. Там, на людях, он не имел права на скорбь. Тысячи дакийских семей лишились отцов, братьев и сыновей. И Децебал из рода Дадеса был лишь одним из многих.

Далеко на юге здоровяк Траян сидит сейчас со своими подручными и празднует новую победу над даками. Децебал несколько раз громыхнул кулаком по стене. «Ты заплатишь мне, вороватый римский шакал!» – мысленно крикнул он воображаемому императору.

Волнение улеглось. Злоба оформилась в конкретное решение. Траяна надо убить. До тех пор, пока жив этот человек, дакам не одолеть римлян. Не в пример изнеженному Домициану новый цезарь сам водит легионы в бой. У даков погибают отважнейшие, а «петухи» продолжают наступать и занимают все новые и новые области, как вода в половодье. Подобно духам ветра, они успевают всюду. Если убрать Траяна, римская армия остановится. Тело не может двигаться, когда его лишают головы. И тогда... «Я соберу все силы и заставлю убраться за Данувий нечисть, что ты привел с собой! А ты, Траян, мертвый будешь смотреть на бесславный конец затеянной тобой войны и выть от бессилия!»

... В первых числах марта боевые действия возобновились. Децебал оставил столицу на попечение Диега и выехал к войскам. По дороге он отдал приказ не производить весенний сев хлебов в юго-западных районах Дакии от Тибуска до Сармизагетузы. Население получило от царя зерно, закупленное у Боспора. Этой мерой Децебал обезопасил области от вторжения римлян. Траян не решился бы вести армию по разоренным местам, лишенным фуража и продовольствия.

Для последнего, решающего броска римляне сосредоточили на левом дакийском берегу Данувия двенадцать полных легионов. Царь даков мог противопоставить ста тысячам вражеских солдат едва пятьдесят тысяч воинов. Теперь он всячески должен был уклоняться от больших сражений. Пользуясь передышкой, предоставленной противником, даки усилили нажим на осажденные крепости.

... Сидя на узорной войлочной кошме, Децебал ждал приглашенных. Филипп лежал рядом. Время от времени пес дергал хвостом и вздымал уши. Молоденький телохранитель, взятый царем взамен Муказена, в дальнем углу шатра протирал масляной тряпкой оружие. Входная занавесь качнулась. Вошли План, Нептомар, Пируст, Сервилий-Мукапор и еще один, неизвестный владыке Дакии. Густая борода закрывала пол-лица незнакомца.

– Садитесь! – пригласил царь.

Вошедшие остались стоять на местах. План держал небольшой кожаный мешок.

– Децебал, – сурово промолвил он, – укрепи сердце и дух. Это римляне перебросили нашим со стен Тибуска.

Вождь развязал торбу, и на пол скатилась набальзамированная голова Мамутциса.

Децебал не шелохнулся. Долго смотрел на страдальчески искривленный рот старейшины.

– Возьмите голову Мамутциса и погребите ее с подобающими почестями. А теперь садитесь! – приказал Децебал.

Военачальники присели, соблюдая старшинство. Децебал знаком выпроводил из палатки слугу.

– Значит, наш посол не дошел до Парфии, – бесстрастным тоном резюмировал он, – и следовательно, нам нечего ждать от Хозроя помощи. Но я предлагаю мужам дакийским иное. Я позвал вас, чтобы обсудить, как убить Траяна.

Лица присутствующих выразили крайнее изумление. Нептомар пожал плечами.

– Это невозможно, Децебал!

– Почему?

– Мы не сможем подсыпать яд. Император питается из одного котла с солдатами. Его окружают сотни воинов.

– Разве я сказал отравить? – Децебал сощурился. – Надо послать таких людей, которые знают Траяна в лицо и ударят кинжалом. Наверняка. Пируст, расскажи нам, что ты надумал!

Молодой вождь предавензиев указал на рядом сидящего:

– Этот человек – бывший раб Марка Траяна. Он иллириец. Зовут Ликкай. Во всей Дакии мало наберется людей, кто ненавидел бы предводителя римлян больше, чем он. Ликкай пойдет даже на смерть, но отомстит императору.

Иллириец внимательно слушал речь Пируста. Мощные кисти бывшего раба сжимали напряженные колени.

– С каким удовольствием я сам отправился бы убивать этого хорька, – вдруг, забывшись, прошептал Децебал.

Пируст переждал, когда царь договорит, и продолжил:

– С ним отправятся Мукапор и еще два человека из наших, кто знает язык римлян. Главное, приблизиться к Траяну, а там на все воля Замолксиса.

Когда участники совещания ушли, верховный вождь даков достал нагрудный медальон убитого Котизона и долго смотрел на дорогую сердцу вещь.

5

Траян в просторном панцире, без украшений и знаков отличия, озирал с холма проходящие когорты. Три центуриона-преторианца держали шлем и оружие императора. Последние манипулы XVI Флавиевого легиона ушли вперед. Показались центурии II Помощника. Цезарь придирчиво оглядел легионеров I когорты. Ветераны шли размеренным тяжелым шагом. Знаменосец протяжно, широко зевал. Завидев полководца, центурионы прикрикнули на рядовых. Ряды выровнялись, подтянулись.

– Кто за вами? – спросил принцепс крепкого загорелого трибуна в резной бронзовой лорике.

– IV Скифский, потом три вексиллатиона. Галлы, лузитаны и далматинцы! А за ними II Траянов, мой император!

– Как с обувью у солдат? – поинтересовался Траян у подъехавшего на коне легата.

Север снял шлем и переложил его в левую руку. Коротко подстриженные волосы слиплись от пота. Командир легиона не спал вторые сутки.

– Примерно три когорты сменили старую. Остальные пока пробавляются.

– Потери есть?

– Да, Величайший! От Парцении до Алутуса варвары восемь раз нападали на колонну и фуражиров. Убитых – шестьдесят два и раненых – сорок три. Из них двадцать – тяжело.

Контубернал за спиной Траяна занес сказанные цифры на восковую церу. Табличка была покрыта длинными столбиками знаков. Судя по всему, потери в других легионах составляли немалые числа.

Цезарь кивком отпустил Севера и вновь обратил взор на идущих солдат. В третьей когорте выделялся опрятностью и выправкой последний манипул. Фигура центуриона показалась странно знакомой. Император толкнул адъютанта:

– Командира ко мне!

Сотник, поправляя на ходу ремни нащечников, бегом поднялся на возвышение. На Траяна смотрели знакомые голубые глаза в опушке черных ресниц.

– Тициан!

– Salve, мой император!

Принцепс искренне обрадовался старому знакомому. Грудь, запястье и шею центуриона украшали бронзовые и серебряные награды. Уголки глаз подернулись едва заметными морщинами. Меч висел не на боку, а профессионально, рукоятью под самой грудью.

– Что поделывает мой кинжал? – поинтересовался цезарь, хлопнув офицера по плечу.

Барбий Тициан улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы.

– Под Адамклисси он спас мне жизнь, Величайший! С тех пор я не расстаюсь с ним ни на минуту.

Траян качнул навершие испанского кинжала на поясе сотника.

– В каком ты звании?

– Центурион третьего манипула III когорты, император.

– Продвигаешься.

– Так точно, Величайший.

– Ступай, Тициан! Покончим с Децебалом, я отыщу тебя, – Траян широким жестом протянул солдату руку. Юноша благоговейно поцеловал ее. Когда он спустился с холма и помчался догонять отряд, император подозвал центуриона-преторианца.

– Максимиан! Отправляйся к Клавдию Северу и передай ему, что указом императора центурион Тиберий Барбий Тициан, бенефициарий самого Марка Траяна, назначается командиром пятой когорты гастатов в легионе II Помощник. Старого центуриона с повышением перевести в легионы «Траянова вала». Об остальном позаботится Адриан. Юлиан, составь легату письмо!

Начиная войну весной 105 года, Траян не мог пойти прямо к Сармизагетузе, а принужден был избрать новый путь к реке Алутус и двигаться по ее течению на Бурридаву, Кастра Траяна – к ущелью Красной башни, освобождая по дороге осажденные даками крепости. Боевые действия проходили с еще большей ожесточенностью, чем предыдущие кампании. Даки с остервенением защищали каждую высоту, каждую пастушью кошару на пути завоевателей. Даже мелкие локальные стычки стоили римлянам большого напряжения. На полях сражений вновь появилась сарматская и бастарнская конница. Децебал не собирался ввязываться в битву. Небольшие по численности отряды даков неожиданно налетали на тыловые укрепления ушедшей далеко вперед армии и брали их в осаду. Не успевали подоспеть вызванные с марша когорты, как варвары исчезали в поросших лесом горах. Постоянное ожидание нападения неуловимых врагов очень изматывало римлян.

Но преимущество было на стороне захватчиков. Огромная армия вторжения, сминая все на своем пути, двумя колоннами продвигалась вверх по Алутусу. Еще четыре легиона развернули отвлекающие действия на юго-западе, под Тапэ. Корпуса Адриана перешли черту оборонительных валов и нанесли чувствительные удары по городам Восточной Дакии. Кольцо сжималось. Вся страна задыхалась от дыма пожарищ, топота кованой обуви и лязга оружия.

Неутомимый молот Истории продолжал ковать исполинскую Цепь Свершений на наковальне Времени.

«О, Дакия!» – вызванивал металл Судьбы.

... Император досматривал сторожевые посты. Гай Клавдий Север, легат II Помощника, и Манлий Клодиан, командир II Траянова легиона, сопровождали принцепса. Десяток преторианцев шествовал поодаль. Часовые звонко спрашивали пароль. Разводящий центурион удовлетворенно отвечал, исподтишка поглядывая на Траяна. Похоже, тот был доволен. Восточные ворота Декумануса вплотную примыкали к склону невысокого пригорка, сплошь поросшего лесом. Цезарь внимательно оглядел окрестности.

– Неудачное место, – недовольно указал он Манлию Клодиану.

Легат выпрямился. Закачались перья на шлеме.

– Такова воля Термина. Длину лагеря определял префект. Величайший может не беспокоиться, мы выставили в лесу пять дозоров.

Император так же недовольно кивнул. Странно. Его не покидало ощущение, что кто-то внимательно наблюдает за ним. Солнце клонилось к закату. Щебетали птицы. Но деревья... Они, будто угрожая, шумели листвой. Полководец нахмурился и быстрым шагом направился по главной дороге лагеря к площадке претория. Сквозь топот ног преторианцев за спиной император разобрал голоса и шум. Он обернулся.

Охрана распахнула ворота. Легионеры держали копья и мечи наготове. Старший громко разговаривал с кем-то по ту сторону. Наконец разрешающе махнул своим. Солдаты расступились. Сначала показалась густая черная борода, потом могучие плечи. Тускло замерцали железные пластины панцирей. Два римских легионера втолкнули захваченного дака. Руки варвара были связаны за спиной. Длинная рубаха ниже колен изодрана. На лбу налипли травинки и комочки грязи. Лицо, покрытое бисеринками пота, выражало страх и растерянность. Солдаты потащили пленника за волосы. Тот, что слева, безжалостно упирал в бок дикарю острый испанский меч.

Траян повелительно обратился к воинам:

– Подведите его ко мне! Клодиан, у тебя есть переводчик?

– Я говорю по-дакийски! – издали отрапортовал цезарю солдат с мечом.

– Прекрасно! Где вы его схватили?

Легионеры вытянулись в струнку, не выпуская, впрочем, пленника.

– Прятался на склоне холма в лесу!

«Предчувствие меня не обмануло!» – подумал император. Он приблизился к вражескому лазутчику и с минуту разглядывал его.

– Узнайте! Кто он? Откуда? Сколько с ним прячется приятелей?

Солдат с мечом заговорил по-дакийски. Никто из присутствующих не уловил в тоне сказанного вопроса. Тирада, громко произнесенная римлянином, скорее напоминала приказ. Дак встрепенулся...

На Траяна пахнуло жутким холодом Аида. Обмотанные веревками, но не связанные руки пленника вылетели вперед. Молнией сверкнул кривой дакийский кинжал. Конвоиры отпрянули в стороны и пронзили мечами стоящих сбоку преторианцев. Раздался короткий кровавый всхлип. Смертельно раненный в горло, Клодиан запрокинул голову и начал валиться на землю. Всего мгновение понадобилось легату II Траянова легиона, чтобы оценить происходящее. Он сделал только один шаг и прикрыл собой Командира. Взбешенные убийцы взмахнули оружием, пытаясь достать невредимого Траяна, но копья очнувшихся телохранителей искололи их тела.

– Я умер, как Мукапор... слышите... римские подонки... – прошептал, затихая, высокий красивый варвар в доспехах легионера вспомогательных войск.

Император и Клавдий Север подхватили тело Клодиана. Кровавая пена запузырилась на устах умирающего.

– Я ухожу, цезарь, – улыбнулся легат. – Прошу только отослать мое тело в Италию, на виллу отца... – Он судорожно приподнялся, будто боялся, что не успеет досказать до конца. – И да помогут вам бессмертные боги разгромить ненавистного Децебала!

Траян, не стыдясь слез, заплакал навзрыд. Не стало Клодиана. Лучшего среди лучших. Вокруг угрюмо высились преторианцы. От ворот подошли легионеры. На редкой по-весеннему траве у ног Марка Траяна лежала римская и дакийская Доблесть. Он выпрямился во весь рост и отер слезы. Гвардейцы просунули под щит копья и положили на эти армейские носилки тело легата.

– Отправьте моего спасителя в Рим! – глухо проговорил цезарь.

Потом долго смотрел на мужественное лицо мертвого Сервилия-Мукапора.

Даки полегли друг подле друга. Кисти их крепко сжимали рукояти мечей и кинжалов. Совсем не угрожающе, а скорбно шумел теперь лес.

6

Пируст, прищурившись, рассматривал приближающийся отряд римлян. Ехали они странно. Впереди одна турма галлов с круглыми красными щитами из кожи и дерева. За нею мрачный начальник в простых доспехах и шлеме, украшенном синим пером. Даже отсюда, издали, было заметно угрюмое выражение лица. Рядом с ним два дака-альбокензия. Замыкала шествие еще одна турма. Но уже не вспомогательная конница, а истые римляне. Шлемы с высокими волосяными гребнями. Сплошные панцири, поножи. Бронзовые щиты и короткие толстые копья.

«Непонятно, – терялся в догадках предавензий. – Никогда не видел, чтобы командиры «петухов» разъезжали в середине или позади своих частей. Трусами римлян, при всей ненависти к ним, не назовешь никак. Начиная от самого Траяна, всегда идут впереди армии. Стоп! Идиот! – обругал сам себя Пируст, – это же, наверное, порученец! И судя по тому, как они охраняют его, очень важный. Не каждому корникулярию дадут в сопровождение две полные кавалерийские турмы!»

– Белес! – подозвал дак помощника. – Быстро позови сюда сарматского вождя!

Парень мгновенно исчез в зарослях колючего терна. Даки, глядя на проявлявшего нетерпение Пируста, по-своему поняли его и заранее вытащили стрелы из колчанов. Затрещали ветви. Чертыхаясь на родном языке, плотный сармат выбрался из зеленой преграды.

– Сколько у тебя воинов, Аргез? – вместо приветствия спросил предводитель даков.

– Неполная сотня.

– Я уже видел сверху. Зачем звал? Говори без обиняков!

Аргез сдвинул ближе к животу длинную сарматскую скрамасаксу и поудобнее уселся на землю. Пируст покрутил головой.

– Надо ударить по ним и постараться любой ценой захватить того, что едет посреди охраны.

– Нет!

– Что «нет»? – изумился дак.

– Любой ценой не хочу! Мне дороги мои сарматы. Сделаем так. Когда эти камышовые снопы, возомнившие себя всадниками, войдут в речку, ты начнешь стрелять. Заставь «петухов» поторопиться выбраться на берег. Пусть растянут свои ряды. Остальное – наше дело!

– Сделаю в лучшем виде! – восхитился Пируст. – Белес!! – шикнул он. – Давай сюда всех даков. Живо!

Аргез, отклоняя руками унизанные шипами ветки, полез в проклятый кустарник.

Едва голова римского отряда достигла противоположного берега, как спрятавшиеся в засаде даки Пируста обрушили на галлов целый град метких стрел. Некоторые сразу свалились в воду. Декурион турмы моментально оценил обстановку.

– Не кучиться! – заорал он. – Вперед! Только вперед! Мечи из ножен!

Подхлестнутые его криком, римские кавалеристы, прикрываясь щитами, безжалостно заработали плетьми. Строй распался. Суматошной вереницей враги понеслись вверх по речному склону. Пенные брызги разлетались из-под ног ошалевших коней. В следующий миг навстречу разрозненным десяткам вылетел тугой комок сарматской лавы.

– «Петуха» с синими перьями живьем! Живьем! – кричал степным воинам Аргез. Не медля ни секунды, сарматы врубились в самую середину вражеского отряда. Обритые чубатые катафрактии в чешуйчатых, до пят доспехах секли скрамасаксами направо и налево. Остерегаясь жутких тычков длинных четырехметровых копий-контосов, римляне загораживали себя, подымая на дыбы коней. Два сармата с лицами, натертыми красной охрой, почти одновременно метнули арканы. Одна петля обвилась вокруг шеи лошади. Другая захлестнула торс римского военачальника. Степняки разом погнали жеребцов прочь. Римлянин вцепился руками в волокна веревки, беспомощно старался удержать полузадушенного визжащего коня. Краснорожие, злобно хохоча, разъехались в разные стороны. Пленник, как войлочная кукла для упражнений, вылетел из седла. Степные воины сноровисто замотали ему ноги и локти и вовсю помчались от места битвы. Пешие даки с остервенением полезли в воду. Серповидные фалькаты распарывали животы вражеских коней. Несколько уцелевших галлов бросили оружие. Римляне дрались до конца. Лишь двоим удалось прорваться назад, за речку. Погрозив дакам и сарматам кулаками, «петухи» скрылись за поворотом дороги.

Понурые галлы сидели на лошадях, вымученно улыбаясь. Пируст знаком показал им: «слазьте»! Бородачи охотно исполнили приказание. Даки стащили с них добротное вооружение, серебряные нагрудные и наручные знаки отличия.

– Что будем делать? Куда денем их? – спросил Белес, обтирая кровь с наконечников стрел, надерганных из тел убитых римлян.

– Принесем в жертву Замолксису, – ответил Пируст, одобрительно оглядев рослые мускулистые фигуры.

Сарматы подвели спутанного двумя арканами римского военачальника. Аргез за их спинами держал запечатанную оловянной печатью кожаную суму. Римлянин гордо качнул пышным страусовым плюмажем:

– Не прикасайся ко мне, варвар! Я – Гай Кассий Лонгин!

Выслушав перевод, Пируст размахнулся и отвесил стоящему увесистую оплеуху.

– Переведите ему, что я прошу у него прощения, – с насмешливым почтением изогнулся предводитель лаков.

... Децебал думал о чем-то своем. Кассий Лонгин бесстрастно следил за царем варваров, притулившись к стене низенькой горницы. За те три недели, что прошли со дня поимки военачальника из штаба Траяна, они – царь и легат – успели оценить друг друга. Децебал испытывал к римлянину уважение, смешанное с неприкрытой ненавистью. Еще в первую встречу Лонгин недолго проходил должником Пируста. Едва гвардейцы-костобоки сняли путы с ног Гая Кассия, он, неожиданно для всех, пнул ногой в пах обидчику. Пируст, скрежеща зубами от боли, присел на корточки. Четыре дюжих дака едва удержали разъяренного предавензия от намерения зарубить на месте «римского хорька». Римлянин, не дрогнув, ожидал смертельного удара. На все вопросы врагов он молчал или презрительно усмехался. Содержимое сумки ничего не дало Децебалу. Феликс, рассмотрев церы и папирусы с колонками цифр, отшвырнул доски и свитки:

– Мы так ничего и не узнаем! Зашифрованный текст. Ключ, вероятно, находится у самого Траяна и того, кому адресовано донесение. Но я уверен, что Лонгин знает его! Кому ты вез церы? – спросил Феликс легата.

Гай Кассий недоуменно пожал плечами:

– Это не моя сумка. Откуда я знаю, какую дрянь вы напихали в торбу? Я впервые увидел ее у косматого варвара в руках после боя на переправе.

Ни пытки, ни голод не сломили упорства римского патриция. Он знал планы императора, но ни единым словом не обмолвился о них. После прижигания углями Лонгин осмотрел вздувшиеся на мышцах ожоги и волдыри и сказал задумчиво:

– Все напрасно! Варвару не дано сломить римлянина. Феликс, расскажи своим нечесаным благодетелям о Сцеволе[189]. Я же давно приготовил свой дух к смерти.

Даки отступились. Неделю пленник отлеживался в запертом сарае. И вот вызов. Щеки легата сверкали первозданной чистотой. С непонятным охранникам постоянством Лонгин требовал возможности бриться по утрам.

Децебал наконец оторвался от дум. Седина, ранее еле заметная, теперь густо покрывала виски и чуб дакийского царя.

– Мы все узнали о тебе, Гай Кассий Лонгин. После Авидия Нигрина и Авла Пальмы ты третий, кого Траян считает другом и братом. Сегодня я отправил послов предложить твою свободу.

Римлянин недоверчиво выпрямился:

– И что же ты, царь, просишь взамен?

– Освобождения всей территории, захваченной вами с весны 101 года.

– Как давно уехали посланцы?

– На рассвете.

– Ты слишком дорого оценил меня, Децебал. Неужели думаешь, что Величайший принцепс обменяет одного человека на тяготы и лишения трех лет войны и усилия тысяч солдат, заплативших за успех жизнью? Хочешь, я дам тебе совет? Пока не поздно, покорись народу и сенату римскому! Я ценю твою храбрость и стойкость, но Дакия обречена!

Децебал гневно прервал тираду римлянина:

– Замолчи! Вам никогда не покорить нас! Никогда! Ваш император будет рад ухватиться за предоставленную ему возможность под видом обмена увести войска и прекратить войну, в которой вы увязли!

Лонгин долго смотрел на человека, стоящего перед ним. Легендарный Децебал. И этот варвар тоже!

– Глупец! – процедил Гай Кассий. – Ты сам не веришь в свои жалкие бредни. Вам ли победить римлян? Римлян!! Слышишь, варвар? Ты вознамерился совершить то, что не удалось ни Порсенне, ни Бренну, ни Пирру, ни Ганнибалу! Когда тебя поведут в триумфальной процессии Цезаря Нервы Траяна Августа Дакийского, не забудь мои слова!

Легат снял с пальца перстень с печаткой из отшлифованного обсидиана и, нажав крохотный выступ, высыпал на ладонь несколько темно-серых крупинок. Децебал окаменел. Римлянин торжествующе улыбнулся.

– Прощай! До встречи на берегах Стикса, – громко отчеканил Лонгин и высыпал яд в рот. Последним, что он увидел, была пиршественная зала во дворце наместника в Колонии Агриппина. Забытые лица друзей окружали его, и высокий человек в серебряном солдатском панцире вручил ему кубок и заявил:

– Я буду таким цезарем, какого бы пожелал себе сам!

И тогда он, Гай Кассий Лонгин, протянул навстречу этому человеку руку с полным сосудом и восторженно прошептал:

– Ave, imperator!

... Три дня спустя передовые турмы паннонской и германской кавалерии, продвигавшиеся вдоль Алугуса к ущелью Красной Башни, обнаружили на своем пути тело римского легата в простом солдатском панцире и золотыми подношениями подле него. На груди офицера лежало письмо, написанное по-латыни. Децебал, царь гетов и даков, возвращал Марку Траяну мертвого друга.

7

Битва в ущелье Красной Башни по кровопролитию и упорству могла сравниться со сражением под Адамклисси. Двое полных суток когорты Траяна сбивали заставы даков, размещенные за засеками на гребнях гор. В самом ущелье тяжелые потери понес злосчастный IV Скифский легион. Видно, Фортуна окончательно отвернула свой милостивый взор от сигнумов его манипулов. Патакензии и костобоки личной гвардии Децебала во главе с самим царем несколько раз вынуждали римлян пятиться. Устоять под секущими ударами кривых фалькат и градом гранитных обломков не представлялось возможным. После того как была отбита шестая атака, Траян лично с отрядом преторианцев и IX Лузитанской когортой полез вверх по склону. Со стороны гребня скатились ветераны V Македонского легиона. Даки, окруженные отовсюду, низринули на врага последние камни и все до одного полегли в неравной сече. Децебал и его воины видели снизу, как Леллий, неистово орудуя мечом, сразил трех легионеров и, подняв оружие в последнем приветствии, бросился со скал вниз.

Путь на Апулу, важнейший северный форпост Сармизагетузы, лежал открытым. Подразделения V Македонского, XIII Сдвоенного, XVI Флавиевого, X Близнец, I и II Помощник, II Траянова легионов, за три года приобретшие опыт горной войны, многочисленными закованными в железо колоннами ускорили движение по тропам Карпат.

Со стоном валились долу вековые дубы и сосны. Там, где камни подымались сплошной стеной, команды саперов разводили гигантские костры и поливали затем раскаленную породу водой, смешанной с уксусом. Кирками и ломами прорубали полотно дороги через гранитные кряжи. В тех же местах, куда человеку не дано было поставить ногу, скалолазы из ретов и иллирийцев спускались на канатах и заколачивали в трещины массивные колья. На подготовленные таким образом опоры укладывали деревянный помост, и трасса, поскрипывая под ногами, продолжала змеиться над пенными струями горных речек и жуткими обрывами высотой до ста шагов и более.

Даки свирепели, когда их взорам представали холодные, победноравнодушные сооружения римлян на родной земле. Мосты и дороги, обложенные камнями источники и идущие от них арки водопроводов, каменные кастеллы с метательными машинами чужеродными наростами покрывали долины и горы. О Дакия! Разум отказывается верить. Неужели все потеряно? Ведь были же у тебя храбрые защитники! Где они теперь? Как и когда ушла соль и надежда твоей земли, Дакия?! Печально плыли по бледно-голубому небу облака. Кабиры – братья, дарующие воинам бессмертие, являлись во сне своим почитателям. «Мало осталось ратников в дакийских краях. Смотрите, насколько пополнились ряды бессмертных в царстве Замолксиса. Богатыри из богатырей. Достойные из достойных! Герои Берзовии и Тапэ, Сармизагетузы и Адамклисси, участники штурма Дробетского моста и защитники Красной Башни – вот те, кто пришел к нам, в заоблачные дали. Но еще колеблются весы Войны! Внемлите, даки! Бейтесь! Бейтесь! Бейтесь!» Так говорили Кабиры – сыновья верховного бога гетов и даков. Уже четырнадцатилетние подростки затягивали на плечах ремни отцовских колчанов и уходили в отряды Децебала, под гневные причитания и напутствия матерей. Грохотали скоротечные летние грозы. И всюду, куда только ни достигал взгляд, мерцал металл доспехов, лязгало оружие и слышалась лающая речь иноземных солдат.

... Поле открылось внезапно. За редкой полоской последних деревьев зажелтели спелые колосья пшеницы и ячменя. Легкий ветерок трепал лохмотья на корявых ветвях чучел. Минуций Квадрат забрал щит и гасту у сопляка Аврелия.

– Виктор, дуй со всей мочи назад. Найди Меммия и вместе с ним передашь Септимию – так, мол, и так. Квадрат обнаружил два поля созревшей пшеницы и ячменя. Пока ребята из четвертой когорты не вылезли, надо убрать самим. Понял?!

– Есть!

Дозорные легионеры, не выпуская из рук щитов и дротиков, легли на спины под стволами дубов и блаженно задрали кверху ноги. Какое наслаждение ощутить хоть на миг облегчающее покалывание опустевших от крови сосудов в ступнях и икрах. Затянутая бронзовыми нащечниками рожа Меммия склонилась над Минуцием.

– Отдыхаем?

Квадрат смачно потянулся и, кряхтя, поднялся.

– Быстро вы!

– Еще бы! Такая новость. Два поля на пару тысяч модиев зерна! Пошли, старина, у нас совсем мало времени!

Меммий с центурионом привели с собой полный манипул. Септимий предоставил распоряжаться знающему дело иммуну.

– Стройся! – нарочито визгливо орал Меммий, пародируя начальника. Сотни, понимающе кашляя, сомкнули шеренги.

– Слушать меня внимательно, умбрийские бараны! Пришедшие из сельских триб – направо, а городские бездельники – налево! Ап!

Строй рассыпался. Солдаты, поступившие в армию из деревень и умеющие вязать снопы, встали отдельной группой. Вездесущий вояка раздал жнецам в панцирях вытащенные из горящих дакийских хижин и на всякий случай припасенные у квестора серпы.

– Фортунат! Бери десяток и ступай на ячмень с того конца. Начинайте, и да помогут вам Конс и Церера!

Меммий выстроил оставшихся. «Городские бездельники» посмеивались, глядя на согнутые спины товарищей, срезавших налитые колосья.

– Теперь вы! Декурионам развести всех идиотов по четырем концам поля! В любой момент могут напасть даки! Да поразит их своей молнией Юпитер Карающий!

Щеки Септимия налились кровью.

– Дротики наизготовку! Не спать! Суслик, морда равеннская, проспишь варваров, прибью лично! По местам!

Под охраной одноцентурников легионеры до вечера убирали хлеб с обоих полей. Связанные снопы ветераны грузили на спины молодых, а те стаскивали их на стоянку когорты для молотьбы.

Прослышав о находке, целой турмой явились галлы. Декурион Иблиомар принялся уговаривать Меммия, Квадрата и центуриона обменять часть свежей соломы и зерна на одежду и серебро. Лошадям конников недоставало корма. Иммун беззастенчиво заломил такую сумму, что даже Септимий вытаращил глаза.

– Да за пятьдесят браслетов и пятьдесят курток и плащей я перекуплю ячмень у самого Меркурия! – взревел ошарашенный Иблиомар.

– Перекупи! – спокойно парировал старый пройдоха.

Все четверо начали ожесточенно торговаться. Турмовики ядовитыми репликами поддерживали командира. Наконец остановились на том, что «безмозглые галльские пентюхи» (характеристика, данная партнерам Меммием) уплатят пехоте двадцать серебряных дакийских браслетов и пятьдесят курток и плащей. И, кроме того, перевезут на своих лошадях весь ячмень и пшеницу себе и манипулу.

– Сволочь ты, Меммий! – сплюнул Иблиомар, отходя от махрового армейского спекулянта.

Ветеран не успел ответить. Издалека донесся крик Суслика:

– Даки! Мать вашу! Даки слева!

Отряд патакензиев, неслышно подкравшийся к римлянам, обрушился на охрану косарей. Меммий указал Иблиомару на врага.

– Хочешь зерно, давай верхом туда и отгони варваров! Это будет еще одним условием продажи!

Галлы, сбросив снопы, поскакали к опушке. Жнецы, оставшиеся без щитов, ничком попадали на жесткую стерню, спасаясь от гудевших в воздухе стрел. Совместными усилиями отбили нападение. Даки исчезли так же внезапно, как и появились. Септимий, ругаясь, обыскал каждый куст. Ни одного убитого. А у него двое. И четверо раненых. Ну, твари! Но Меммий ткнул пальцем в несколько кровавых вмятин в траве.

– Успокойся, Септимий! Им тоже досталось. Трупы и задетых дротиками они унесли с собой.

Он оказался прав. Шагах в пятистах обнаружили забросанную свежими ветками выбоину, в которой лежали три убитых дака.

Приказ Децебала о запрете посевов на юго-западных землях Дакии полностью себя оправдал. Продвигаясь вперед, римская армия начала испытывать сильный недостаток продовольствия. Снабжение легионов было сориентировано на грабеж покоренной территории. В кампаниях 101 и 102 годов такое положение дел устраивало войска империи. Но мудрость дакийского царя поставила армию захватчиков под угрозу голода. Обозы не поспевали за наступающими алами и когортами. Летучие отряды даков и союзных сарматов и бастарнов нападали на фуражиров и заготовительные команды на марше и растаскивали или сжигали добытое с трудом сено и зерно.

Траян перебросил на охрану коммуникаций два легиона с «Траянова вала» в Восточной Дакии. Адриан с I Минервиным легионом принялся прочесывать леса вдоль Алутуса. Стремясь лишить дакийские дружины баз питания и отдыха, императорский племянник безжалостно сжигал все окрестные поселки. Тысячи женщин и детей перегонялись по мощеным римским дорогам в рабство. Большие районы, ранее заселенные многочисленными родами котензиев и патакензиев, пришли в запустение.

В середине августа 105 года передовые когорты V Македонского легиона вместе со штабом императора появились под стенами Апулы. Отряды римлян ринулись в сторону Ампела. Император, извещенный предателями даками, приказал захватить золотые рудники Златны. В руки Гая Клавдия Севера попали огромные ценности. Захватчики ни на день не прерывали добычу драгоценного металла. Три тысячи фунтов золота доставили Траяну. Вместе с четырьмя тысячами, выданными цезарю Бусом в Бурридаве на копях Алутуса, это составило внушительную сумму. Бус отдал римлянам двухлетний запас накопленного песка, самородков и готовых изделий, прибавив к ним содержимое известных ему тайников. Благодаря этому он сохранил за собой пост начальника золотодобычи на Алутусе. Для него не изменилось ничего. Так же свистал бич надсмотрщика, так же текла вода по желобам. В пламени горнов плавился солнечный металл. Только песок и слитки отправлялись не в Сармизагетузу, а в Дробету, и отчеты рассматривал не Децебал, а Великий цезарь Римской империи Марк Траян. Он, Бус, получал положенную долю.

... Синие глаза императора сверкали под резным налобником.

– Бонифаций! Твои катапульты мечут огонь слишком медленно! Замени уставшие расчеты!

Шел пятый день осады Апулы. Крепость один за другим отбивала все приступы. Авл Пальма, Авидий Нигрин, Клавдий Север, Лузий Квиет, Элий Адриан, похудевшие, осунувшиеся, полукругом стояли позади цезаря.

Траян снял каску. Преторианец не успел подхватить ее. Железо звякнуло о землю. Истрепанные красные перья распушились, придавленные сферой наголовника.

– Что у тебя, Адриан?

– Варвары подцепили веревочными сетями три моих тарана. Пытались поджечь, но саперы не пожалели квасцов. Остальные два продолжают работу.

– Хорошо. Ты, Север!

– Еще сутки, и смогу подвести две подкатные башни к стенам! Но, Светлейший, прикажи отвести конницу Квиета. Она только помеха!

Испанец знакомым жестом потеребил ухо. Улыбнулся.

– Квиет, отойти назад. Пусть мавры спешатся и станут простыми стрелками под стены. Так будет больше пользы!

Принцепс взял из рук солдата тыквенную флягу с поской, напился. Потом указал на башни правого крыла.

– Там саперы Валентина и бессы роют подкоп. Дня через два должны закончить. Но я не собираюсь откладывать штурм. Пальма! Ни днем, ни ночью не прекращать обстрел. Не жалеть нефти и серы. Больше огня и вони! Легионам – отдых полный час, потом – приступ! Награждайте отличившихся! Взошедшему на стены первым – пять тысяч сестерциев и крепостной венок в награду! Вторым – три тысячи и шейное отличие! Третьему – тысячу и браслет на запястье! К делу!

Подкоп не понадобился. Штурмующие когорты под прикрытием ударов баллист, онагров и катапульт, поддержанные ливнем стрел сирийских, галльских и африканских стрелков, взошли на стены в самом неприступном месте. Золотого венка удостоился мало кому известный молодой гастат Аврелий Виктор II когорты VII Клавдиевого легиона. Легионер заколол варвара и продержался на гребне несколько драгоценных мгновений. Сбитый озверевшими даками с ног, Виктор потерял сознание. Меммий с Фортунатом прикрыли «мальчишку» щитами.

– Клавдианцы! Ко мне! – неистово вращая мечом, матерясь, призывал иммун. – Птенчик Виктор погибает! Позор орлам VII Клавдиевого легиона, если прибьют сегодняшнего героя! Щенок заработал пять тысяч сестерциев и крепостной венок!

– Бар-р-ра-а-а!! – гремели карабкавшиеся по лестницам солдаты.

В распахнутые ворота Апулы ворвалась галльская и германская кавалерия. Куски черепицы и булыжники полетели в конников. Квиета с разбитой головой уволокли чернокожие мавры. Резня закипела между домами, на крышах и чердаках. Даже дети вставали рядом с родителями. Манипулы шли вперед только по трупам. Сабитуй, начальник апуланского гарнизона, вывел из крепости всех, кого смог. Сын его, Тарскана, с горстью смельчаков прикрывал отход. Гигантские языки пламени раскаляли железные пластины доспехов. Удушливый серный дым полз по всему городу. Над невысокой кровлей храма Замолксиса, в центре, взвился легионный орел и штандарт с изображением императора. Апула была взята. Теперь прямая дорога лежала на Сармизагетузу. В воздухе вились стаи ворон. Квесторы и корникулярии считали потери, но каждый, от легковооруженного до кавалериста, понимал: конец войны – это взятая Сармизагетуза. Еще потрепанные манипулы приводили себя в порядок и стаскивали в одно место погибших, а когорты V Македонского, XIII Сдвоенного и I Минервиного легионов выступили по дороге на юг. Не было никаких обозов. Метательные машины катились на колесах среди марширующих центурий.

Вечная песня вечных легионов неслась над колоннами. Порою в походные порядки врывались группы смельчаков из даков: храбрецы костобоки, карпы, патакензии грудью прикрывали путь к сердцу Отчизны. И гибли, выстилая телами склоны гор и стволы засек. Ветераны когорт рассматривали убитых врагов. Качали волосяными щетками гребней.

– Не тот стал Децебал, не тот! Видно, и вправду пошла на убыль дакийская сила.

... Траян вызвал к себе Авла Корнелия Пальму. Легат отдал последние распоряжения к выступлению, нахлобучил шлем. Здоровяки преторианцы расступились, пропуская его в палатку.

– Как ты думаешь, Корнелий, сколько еще продержится Децебал?

Не удивляясь вопросу, Пальма прикинул:

– Может, год. Может, два.

Император заинтересовался:

– Почему так много?

– Хорошо, если царь варваров попадется нам в Сармизе. А если он успеет уйти, как уходил до сих пор, думаю, нам еще придется повозиться.

– Децебал, живой или мертвый, уже не имеет для нас никакого значения, – жестко сказал Траян, – его царство полностью в наших руках. Я целиком полагаюсь на тебя, Авл. Дакии, я имею в виду варварской Дакии, той, что представляла для империи опасность, теперь не существует! Есть имперская провинция Дакия. У гидры отрублена одна голова. Настал черед подумать о второй!

Полководец непонимающе сощурился. Император пристукнул кулаком о ладонь.

– Слушай приказ! Ты не поведешь когорты на Сармизагетузу. С этим справится любой трибун. Ты возьмешь потрепанный IV Скифский легион, несколько вексиллатионов германцев и британцев и отправишься в Азию! IV Скифский передашь Цельзу. XII Молниеносный переходит под твое командование. Легат VI Железного подчиняется тебе. Пока все. Мне нужны укрепленные лагеря в Сирии и Аравии! Стоянки и источники воды! Иди, Авл, и да хранят тебя бессмертные боги!

Выйдя на свет, Корнелий Пальма потянул носом воздух. Повсюду солдаты выдергивали из земли колья, сворачивали палатки, грузили обозные телеги.

Легат поправил перевязь с мечом.

– Так, значит, за Дакией – Парфия...

Где-то за палисадом затрубили букцины.

8

Пот струился по плечам и груди. Крепко затянутые половины кожаного панциря стесняли дыхание. Но пальцы, с нечеловеческой силой сжимавшие заводной рычаг, продолжали делать привычную работу. Скориб накручивал правый канат башенной баллисты. Над левым корпели сыновья. Девятнадцатилетний Мукапор весь побагровел от натуги. Семнадцатилетний Сирм время от времени отвлекался посмотреть на подступившие внизу центурии римлян.

– Сброшу туда! – свирепо рявкнул отец младшему. – Быстрее перехватывай! Их встретят и без тебя!

В воздухе засвистели стрелы. Римские лучники поддерживали штурмующие сотни. К стрелам прибавились камни от пращей. Балеарские и лузитанские пращники прицельно забрасывали просветы между зубцами. Черный речной голыш звякнул о шлем Сирма.

– Труса камень сам ищет, – усмехнулся Скориб. – Теперь, сынок, можешь быть спокойным, сегодня тебя боги больше испытывать не будут!

На нижние опоры метательной машины со стоном повалился пронзенный стрелок дак. Мукапор с братом проворно оттащили убитого в сторону. Заскрипели колеса исполинских осадных башен. Прикрывшись сплошным черепашьим панцирем из составленных щитов, римские манипулы толкали гелеполы к стенам Сармизагетузы. С насыпи сухо затрещали аппараты Траяна. Дымные серные снаряды по высокой дуге понеслись через укрепления на крыши домов. Скориб поднял руку с грязным красным флажком:

– Лупи!

Дакийские баллисты и скорпионы открыли ответную стрельбу. Мукапор выбил удерживающую шпильку. Грубо обколотый пудовый булыжник, брошенный машиной, упал в самую середину «черепахи». Треск. Вопли. Проломив три-четыре щита, снаряд убил и изувечил несколько легионеров. Строй на секунду смешался. Солдаты перестраивались на ходу.

– Сирм, тащи горшок с нефтью! Мукапор, крути живей! – Скориб ожесточенно заработал рычагом. Начался седьмой со дня осады приступ стен Сармизагетузы.

... Децебал собрал в столице всех, кто еще мог держать в руках оружие. Жители окрестных деревень стащили в город все хлебные запасы, привели скот. Сарматы и бастарны отказались войти в пугающую тесноту крепостных стен, но вожди карпов, анартов, теврисков и даже озов не покинули Децебала и поставили своих воинов рядом с даками на башни и зубцы дакийской столицы. На Совете, собранном царем, Ратибор карпский высказал общую мысль:

– Мы будем с тобой до конца, Децебал! Только боги ведают, чем кончится война Обломав зубы о твердыни Сармизагетузы, Траян с наступлением зимы снимет осаду! И тогда мы выдерем отступающим «петухам» хвосты!

Каждый из тысяч даков и союзников, оборонявших сердце Дакии, был готов стоять до последней капли крови. Двух изменников, пойманных при попытке к бегству, убили на месте и обнаженные трупы вывесили на площади перед дворцом царя. Девять полных легионов и приданных вексиллатионов плотным кольцом обложили город со всех сторон. Римляне копали траншеи, оборудовали позиции, возводили насыпь, торопясь до наступления осенних холодов покончить с оплотом сопротивления в Задунайской Дакии. Последней в человеке умирает надежда. Даки надеялись. На себя. На погоду. На Замолксиса. На Кабиров. На чудо.

Пожалуй, только один человек не питал на будущее никаких иллюзий. И человеком этим был царь гетов и даков Децебал. Мрачный, задумчивый, смотрел верховный вождь дакийских племен на копошащихся у подножия башен врагов. По временам рослый легионер в шлеме со страусовыми перьями объезжал свое войско. Децебал внимательно следил за его движениями и жестами. «Что, Марк Траян, думаешь, ты ушел от меня? Это было бы слишком просто! Подожди, римлянин, я еще жив!»

Мукапиус в длинном белом одеянии с золотым обручем на голове обходил защитников. Младшие жрецы по приказу служителя Замолксиса варили в священных котлах яды, вытапливали из принесенных в жертву римских пленных человеческий жир. Аппаратчики доливали его в горшки со смолой и нефтью. Царица после беседы с Мукапиусом остригла длинные блестящие волосы и отдала на плетение канатов для катапульт. Тисса повторила поступок матери. За ними все женщины Сармизагетузы начали резать косы.

Регебал поражал даков. Шурин царя не спал, не ел. Он осматривал посты, лично закладывал камнем и кирпичами башенные ворота, вооружал горожан и следил за раздачей продуктов. Старые костобоки и патакензии, недолюбливавшие знатного сальдензия, не могли не признать заслуг Регебала.

До тех пор, пока солдаты Траяна не довели траншей на выстрел из лука, Регебал каждый раз выходил со своей конницей на вылазки. И однажды... Это видели все, вступил в единоборство с самим Дакиском – проклятым всяким честным даком вождем приречных альбокензиев. Они бились не менее пяти минут. Регебал выбил изменника из седла. Костобоки качали головами:

– Зря он пожалел римского прихвостня! Надо было добить поганого старикашку!

Шурин посоветовал засыпать подземный ход.

– Мы дважды пользовались тайником, Децебал. Римляне наверняка ищут его. Надо навсегда прекратить доступ в Сармизагетузу под землей.

Царь послушался, гвардейцы забросали подземную галерею камнями и глиной.

Через месяц случилось непредвиденное. Пропала царская дочь. Мукапиус успокоил Децебала и Тзинту. Жрец, видимо, знал больше, чем стремился показать. Спустя три дня Регебал раскрыл сестре тайну. Ее дочь, переодетая в мужское платье, вместе с другими дакийками встала с луком на стены. И Мукапиус благословил подвиг Тиссы. Децебал разыскал дочку на северной стороне. Загрубевшими пальцами Тисса затачивала наконечник стрелы. Отец присел рядом и посмотрел в ее глаза. Она не отвела взгляда. Он уже собирался уговаривать ее вернуться во дворец, но заметил возле ног ее небольшой отполированный до блеска лук из рогов оленя. Любимое оружие Котизона. Как быстро летит время! Он и не заметил, что дочь подросла. В чем-то она неуловимо напоминала покойного брата, хотя мать Котизона была полной противоположностью Тзинте. Децебал не стал тратить время на бессмысленные разговоры, несколько виновато притянул голову дочери к себе и поцеловал ее в щеку. И, уже уходя, посоветовал:

– На ночь снимай тетиву. Лук должен отдыхать.

– Я знаю, отец... Дриантилла говорила мне об этом. И План – тоже.

Царь шел среди куч камней, сложенных для метания, и громко отвечал на приветствия старых воинов. Все встало на свои места. Он потерял в бою сына. Подросшая дочь заняла его место. И невозможно было измерить ничем поступок Тиссы. Она помогла отцу обрести себя. Ибо та важная связь между ним и народом, оборвавшаяся было со смертью Котизона, восстановилась отныне. Для тысяч даков, защищавших стены Сармизагетузы, Децебал вновь становился Отцом.

... Кончились горшки с нефтью. Скориб послал сыновей вниз за новыми. Поток стрел с римской стороны уменьшился, но теперь вражеские лучники били прицельно. Уже не один, а девять сраженных оперенными хворостинами даков лежали рядом с рамой баллисты. Мукапор, пыхтя, втащил на парапет два сосуда Сирм еле поспевал сзади с увесистым булыжником. У соседних зубцов лучники-костобоки, практически не целясь, посылали вниз стрелу за стрелой. Какой-то мальчишка залихватски раскручивал пращу и швырял свинцовые пульки.

– Попал! – орали даки. Пацан, сопя, закладывал новые снаряды.

Одна подкатная башня горела. Черная струя дыма застила половину небосклона. Где-то выше у северных башен стучал римский таран. Ругань и команды по-латыни доносились с неослабевающей силой, но даже неискушенному вояке становилось ясно, что и этот штурм даки отбили. Еще залп серных снарядов и... избавляюще заревели сигнальные букцины. Тем же железным размеренным шагом, не опуская щитов, римские манипулы начали планомерный отход.

Скориб не успел снять шишак и отереть пот со лба, как на стену с ловкостью дикой кошки вскарабкался Регебал. Шурин царя возбужденно рассматривал отступающих легионеров. Колонны солдат Траяна расступились, и вспомогательная дакийская конница из перешедших на сторону императора родов заполнила освободившееся пространство. Дакиск и другие вожди возглавляли свои отряды. Предатели, улюлюкая, начали обстреливать защитников.

– Эй! Крысы Дадесидов! Скоро вам конец! Сдавайтесь!

– Сами вы крысы! Дакиск! Как там на вкус задница Траяна?! Ты, наверное, вылизал ее вдоль и поперек?! О-хо-хо-ха-ха-ха!!

Альбокензии у подножия стен в долгу не оставались.

– Это кто там с конским хвостом на шлеме, задранным, как у жеребенка? Сам Регебал! Вместо того, чтоб выдать своего зятька Траяну и занять место во главе отцовского рода, ты пыжишься дутыми должностями в облитой нефтью мышеловке?!

Регебал смертельно побледнел. Скориб думал, шурин Децебала прикажет ему и сыновьям зарядить соседнюю катапульту и рассчитается с обидчиком, но тот, подумав, вытащил из горита лук и стрелу и взял на прицел Дакиска Стрела впилась точно в седельный чепрак, у самого бедра старейшины. Конники внизу испуганно шарахнулись. Катапульты и карробаллисты со стен захлопали волосяными жгутами. Несколько дротиков нашли жертвы. Кавалерия альбокензиев отхлынула прочь. Дакиск вырвал злополучную стрелу, едва не стоившую ему жизни, и погрозил Регебалу. Скориб на миг призадумался: «Он так долго целился и не попал! А может, попал! Туда, куда было нужно. Известно: «Ворон ворону глаз не выклюет». Да, – аппаратчик теперь уверился в своем решении, – Регебал просто пугнул Дакиска.

Скориб обернулся. В лучах осеннего заходящего солнца ослепительной точкой блестел золотой волкоголовый дракон, водруженный на длинном древке над дворцом Децебала. Сармизагетуза отразила очередной, седьмой приступ армии Траяна.

9

– Тс-с! – Регебал приложил палец к губам и присел на корточки. Идущие следом моментально проделали то же. Странные уродливые тени заплясали по земле. Часовой карп на башне зажег новый смоляной факел. Сальдензии переждали, пока охранник установит древко в глубокой расселине стены. Регебал мотнул подбородком Сасигу: «Давай!»

Тот вытянул губы трубочкой и тихо, по-змеиному, свистнул. Сидящие разом поднялись. Шурин Децебала видел, как дрожали кисти прошедшего мимо Сасига. Опытный убийца, отправивший в иной мир не один десяток человек, боялся самым тривиальным образом. Впрочем, Регебал боялся не меньше. Дело, которое они затеяли, было почти немыслимым. Заподозри стражник неладное, и конец. Казнь будет ужасной.

Сасиг, сжимая в кулаке короткий и широкий фракийский нож, повел свой малочисленный отрядик к ступеням башни.

– Стоять! – донеслось со стены.

– Тисса! – крикнул пароль Сасиг. – Мы от Децебала! Давай всех ваших вниз! Нам велели сменить вас! Анартов и карпов поменяли местами!

Карпы-охранники по-одному спустились по ступеням. Старший доверительно сунул копье под мышку.

– Скорей веди своих наверх, а не то римляне влезут на голую стену!

– Это мы мигом! – бодро воскликнул сальдензии и всадил нож в сердце карпу. Сасиг ударил профессионально, на выдохе. Здоровенный мужик упал, даже не вскрикнув. Стражники опешили. Спутники убийцы заработали мечами. Регебал, не дожидаясь конца схватки, метнулся наверх и, вырвав из щели факел, принялся размахивать им над головой. Сигнал ждали. С глухим стуком впились в деревянные брусья парапета кованые крючья кошек. Царапанье металла по камню. Окованные железом навершия лестниц уперлись в пространство между зубцами. Планки подрагивали под тяжестью лезущих людей. Еще миг, и над стеной появились щетинистые гребни римских солдат. Регебал подал центуриону в резном панцире с квадратным кожаным щитом руку. Римлянин не терял ни мгновения. Легионеры, грохоча подкованными сандалиями, десятками сбегали вниз к воротам.

– Мои люди все в белых нарукавных повязках, – сказал Регебал начальнику по-латыни.

– Хорошо! – гаркнул сотник. По-другому он, видимо, и не умел разговаривать. – Лутаций, передай по центуриям, варваров с белыми повязками на рукавах не трогать! Это свои! К воротам! Манипулу построить в десять рядов.

Центурион взял у Регебала факел и подбросил его высоко вверх.

– Барра!!! Барра-рра-а!!! – прокатилось вокруг стен осажденной Сармизагетузы. Разом вспыхнули тысячи огней. Заполыхали специально заготовленные стога соломы и бочки со смолой. Легионы Траяна пошли на ночной штурм дакийской столицы. Все новые и новые центурии взбирались на стену и сыпались вниз на участке, отбитом у карпов Регебалом и Сасигом. Поднялась суматоха. Даки выскакивали из близлежащих домов, сонные, полуодетые, и, ничего не понимая, вступали в бой с врагами. Звонко застучали в ночи поперечные планки баллист. Дакийских и римских. Легионеры, вошедшие в город, поджигали факелами камышовые и соломенные кровли домов. Ревели гетские рога и римские сигнальные трубы. Новые и новые бойцы прибывали на стены и к месту диверсии. Началась безжалостная резня во мраке, освещаемом неверным светом пылающих хижин. Гребни, панцири, щиты. Гребни, панцири, щиты. Легионеры нескончаемым потоком взбирались по лазейке в Сармизагетузу. Когда пятая когорта перевалила бордюр, Регебал присел и облегченно откинулся спиной в проеме бойницы.

– Все, Сасиг! Остальное – дело самих римлян! Собери всех наших парней! Будем ждать Дакиска.

Сасиг сложил руки на груди и кивнул в центр города:

– Во дворе осталась твоя сестра, Регебал. Надо выручить Тзинту!

Лицо шурина исказилось:

– У меня нет сестры, Сасиг. Женщина, возлежавшая на ложе ничтожных Дадесидов, навеки проклята! Ее удел – смерть или рабство! Запомни это!

Родственник изумленно поднял брови. Из полумрака, где шла схватка, прилетали стрелы. Красные с лебедиными перьями карпские и черные дакийские. Судя по звукам, сражение усиливалось с каждой минутой. Стоны. Проклятия. Все больше по-латыни. Регебал забеспокоился. «А вдруг Децебал отобьется? Не исключена и такая возможность. Что тогда? Пустяки, – успокоил сам себя сальдензий, – отрядом захвата командовал Сасиг. Меня никто не видел».

Он не подозревал, что ситуация изменилась в пользу тех, кого он предал. Даже не разобравшись до конца в обстановке, Феликс приказал своим воинам построить баррикады на улицах, примыкающих к тому участку стены, где перелезли римляне. Костобоки и патакензии Диега и Плана остановили в тесноте переулков продвижение римских когорт. Женщины и дети бросали с крыш камни и куски черепицы на головы легионеров. Защитники стен и башен держались против наседавших врагов. Ратибор, вождь карпов, обругал и оскорбил соплеменников последними словами.

– Нежебуд! – презрительно обратился он к помощнику. – Клянусь Тадженой[190], я сам перескажу беззубым старухам повесть о том, как трусы из карпов проспали добро, которое должны были охранять. Позор! Я не буду вашим вождем! Идите и не возвращайтесь сюда, не искупив вину!

Карпы, подобно лешим родных лесов, ринулись к месту прорыва римлян. Нежебуд, на ходу сбрасывая рубаху и вращая топором, высоко подпрыгнул и врезался в самую гущу солдат Траяна. К месту схватки подоспели берсеркры Харальда Глаз Дракона Легионеры приняли германцев в копья. Даки в устрашающих масках теснили манипулы в неимоверной давке. Волчий вой и крики «Хох!» забивали римское «Барра!». Когда показались спины пятящихся легионеров, Регебал поднялся и приказал своим:

– Уходите к Траяну! Сасиг, разыщи Дакиска и договорись с ним обо всем. Я остаюсь в Сармизагетузе!

Мимо них на помощь товарищам лезли все новые и новые солдаты. Начало светать. На стене появился Авидий Нигрин, вонзил в землю золотой значок с изображением императора и коротко приказал:

– Держаться!

Когорты принялись строиться в каре. Через парапет полезли балеарские пращники и галльские лучники. Регебал двинулся вдоль стены навстречу подступавшим дакам. Первым, кого он увидел, был старый План с замызганным кровью круглым щитом. Воины его отряда таскали камни, бревна и землю и возводили насыпь. Несколько юнцов копали широкий ров поперек улиц.

– «Петухи» строятся у стены! – изобразив на лице радость при виде своих, крикнул Регебал. – Мои все погибли под башней!

Он торопливо вложил фалькату в чехол, чтобы старый военачальник не успел разглядеть чистое, незапятнанное лезвие.

– Децебал искал тебя, – устало выдохнул План.

... В полдень Децебал сделал вылазку. Пододвинутые катапульты и баллисты даков забросали горючими сосудами и камнями занятое римлянами пространство. Когорты Нигрина понесли большие потери. Другу императора пришлось несладко: лучники-даки сбивали стрелами всех, кто пытался подняться по стене на помощь. На северной стороне города подкатные башни осаждающих вплотную приблизились к укреплениям. Легионеры V Македонского бросились по мосткам на стены. Закипела беспощадная рукопашная схватка. Нигрин разделил манипулы на две части. Одна плотной бронированной «черепахой» ударила по воинам Феликса и Плана, другая остервенело начала разбирать кирпичный завал у ворот. Снаружи без умолку грохотал таран. Даки с соседних башен вели перекрестный обстрел. Расчет дубового страшилища сменялся каждое мгновение. Колес тарана почти не было видно из-за тел убитых легионеров.

На рысях подошла конница Лузия Квиета. Мавры и галлы в нетерпении размахивали оружием. Удар. Еще удар. Ворота поддались. Солдаты Нигрина отхлынули с последними кирпичами в разные стороны. Квиет опустил на лицо налобник:

– Кавалерия, вперед!

– Траян!!! – торжествующе завопили римские всадники и, набирая ход, понеслись под своды башни. Меммий бросил кирпич за ненадобностью и присел на кучу обломков. Квадрат рядом пил поску из фляги.

– Шабаш, Мимуций! Кажется, мы все-таки доживем до отставки с донативой!

– Постучи по дереву, старый ворон! Надо еще выкурить Децебала из центра.

– Стройся... мать! – хрипло орал центурион Септимий. Препозит когорты Публий Антоний Супер стонал в тени с поломанной ногой. Незнакомые легионеры с коричневыми щитами входили вслед за конницей. По буквам на манипульных знаменах ветераны распознали II Помощник. Легат легиона сразу помчался к Авидию Нигрину. Потные саперы, несусветно ругаясь по-паннопски, галльски, дакийски и латыни, пропихивали громоздкую карробаллисту. Молодой, но бывалый центурион блаженно снял на минутку шлем, представился:

– Барбий Тициан. Препозит третьей когорты II Помощника.

Меммий ехидно оглядел молодого выскочку, подмигнул своим:

– Чей бенефициарий?

– Марка Траяна...

– Чей?! – легионеры VII Клавдиевого уважительно вытянулись. Даже здоровяк Септимий крякнул.

– Да, самого императора, да будут милостивы к нему боги. А кинжал, – Тициан тронул рукоять астурского подарка цезаря, – за дружбу на память лично вручил мне.

Меммий поднялся:

– Луций Меммий Милон, иммун II когорты VII Клавдиевого. Будем знакомы, храбрый Тициан.

– Стройся! – повторил Септимий, но при этом невольно понизил голос в присутствии бенефициария самого Траяна Германского и Дакийского.

Никогда никто из солдат, штурмовавших Сармизагетузу жаркой осенью 105 года, не забыл ни одной детали событий тех дней. Ветераны, расселенные Траяном в пагах[191] провинции Дакия, каждый год собирались за уставленными вином столами и поминали погибших товарищей. Начинались неизбежные в таких случаях разговоры, и в памяти оживали картины далекого прошлого. Звон железа, кривые дакийские мечи, посвист стрел и надежный локоть боевого друга.

Ни отчаянные вылазки, ни стойкость и самопожертвование не могли вернуть защитникам древней дакийской столицы утерянных позиций. К исходу второго дня римляне завладели юго-западным предместьем. Дома, сараи, заборы приходилось брать ценой крайних усилий. Дакийские женщины с коротко остриженными волосами дрались с закованными в броню захватчиками наравне с мужчинами. Солдаты убивали всех без разбора. И сами падали, пронзенные вилами, сбитые черепицей и камнем.

Децебал созвал Совет. Измученные вожди собрались во дворце. Многие еще не остыли после схватки. Могучие кисти мужей и пальцы юношей сжимали навершия испачканных кровью, иззубренных мечей. Децебал в диадеме и поясе Буребисты сидел на обычном месте. Суровый и гордый.

– Каково наше положение? – спросил он соратников.

– Плохо, – ответил План. – Города нам не удержать.

– На северной стороне римляне взошли в четырех местах. Я приказал всем оттуда уходить, – добавил Диег.

Децебал усмехнулся. Или то была гримаса безнадежности. Поднялся Сабитуй, вождь одного из колен костобоков.

– Я думаю, царь, сейчас не поздно предложить Траяну мир. Император потерял очень много солдат. Но он понимает, что потеряет еще больше, если продолжит продвижение. Мир на любых условиях!

Децебал внимательно посмотрел на каждого. Ни один из вождей не выдержал этого взгляда.

– Что молчите? Вы верите в то, что Траян пойдет на мир, когда до падения города остались считанные дни?

Все молчали. Наконец сказал тот, от кого меньше всего рассчитывали услышать подобное. Пируст.

– Кому ведомы пути богов? Думаю, стоит попробовать. Траян дорожит жизнями римлян.

Децебал не стал возражать.

– Хорошо. Кто пойдет с посольством?

Сабитуй поднялся сразу. Он внес предложение и потому брал на себя его исполнение.

– Возьми с собой любого, – махнул царь.

– Я прошу отправиться со мной Пиепора, Нептомара, Дазия и Диега.

– Мы подождем вашего возвращения здесь, – равнодушно отозвался Децебал. Странно было видеть потухшими глаза этого человека. Хотя где-то в глубине зрачков еще вспыхивали огоньки.

... Траян вошел в Сармизагетузу во главе преторианских когорт. Испачканный сажей и кровью Нигрин разъяснил императору обстановку. Окраины и весь юго-запад города очищен от даков. Центр и северо-восток – пока за Децебалом. Цезарь внимательно рассмотрел начертанный на земле план.

– Почему приостановилось продвижение манипулов со стороны Мисиа?

Авидий усталым жестом поправил плащ на плече:

– Варвары оказывают упорное сопротивление. В центуриях большие потери. Я думаю, Марк, надо дать легионам отдых. Завтра возобновим наступление.

– Нет. За ночь отдохнут не только мои когорты, но и варвары тоже. Бой не прекращать ни днем ни ночью. Приказываю вывести измотанные части за линию стен. Адриан!.. Веди I Минервин легион с севера. Вместо V Македонского выставьте XVI Флавиев Счастливый! Фалькон, даю тебе на передислокацию час.

Преторианцы расступились. Авл Цециний Либер, контубернал II когорты VII Клавдиевого легиона, предстал перед принцепсом.

– На участке VII Клавдиевого легиона прошли послы Децебала к Величайшему императору! Процилий Нисет, квестор, спрашивает: пропустить или отправить обратно?

Свита императора, легаты, трибуны переглянулись. «Вот оно. Децебал запросил пощады!» Траян немного подумал. Как всегда, он был в панцире простого легионера, без знаков различия и без шлема. Авидий на немой вопрос друга согласно кивнул. Император повернулся к ожидавшему решения ординарцу.

– Передай Нисету, пусть варваров пропустит ко мне, но сам продолжает наступление.

– Есть!

Из разных концов города прибывали корникулярии и контуберналы, докладывали последние сводки и, получив соответствующие распоряжения, исчезали в нагромождении домов. Где-то сухо стучали «ложки» баллист. Ожидание достигло апогея. Наконец из-за крайних строений показался марширующий десяток легионеров. По синим щитам все распознали клавдианцев. За солдатами шли несколько богато одетых варваров без оружия. Двое из них несли ларцы с подарками. Трибун преторианской когорты высоким голосом дал команду. Гвардейцы Траяна сплошной стеной прикрыли императора и взяли копья наизготовку. Слишком свежо было в памяти дерзкое покушение в лагерях на Алутусе. Приблизившись, даки упали на колени и последние метры буквально проползли на четвереньках. Не было унижения горше, но Сабитуй забыл о позоре и бесчестии во имя родины.

– О чем вы просите? – холодно осведомился Траян у делегатов.

– Великий император! – торжественно начал Сабитуй. – Соблаговоли выслушать мои слова, а потом поступай так, как велят тебе твой сан и разум. Три года продолжалась война между твоим войском и дакийскими племенами. Если мы и надеялись на победу, то ты своим мудрым руководством, отвагой и настойчивостью, заставил нас сначала усомниться, а затем и вовсе окончательно уверовать в поражение. Никогда со времени Буребисты даки не сталкивались с таким мужественным и непреклонным врагом, как цезарь Траян и его победоносная армия. Из уважения к столь доблестному противнику наши женщины называют детей, рожденных в эти горькие годы, твоим именем. Я говорю не из лести, но лишь из уважения к тебе, император! Ты добился того, что задумал. Вся Дакия под ногами римских солдат. У Децебала не осталось ничего, кроме дворца. От имени нашего царя мы просим тебя остановить продвижение легионов и согласны принять любые условия мира... Не разоряй город, о Марк Траян. За каждый камень Сармизагетузы даки заплатят золотом! Если ты не хочешь щадить дакийский народ, пощади хотя бы собственную гордость. Ведь ты три долгих года боролся с врагами, достойными тебя.

Сабитуй умолк и положил правую щеку на стиснутый кулак. В склоненных покорных позах послы дакийского царя ожидали ответа цезаря.

Адриан метнул взгляд на дядю. Верхняя губа Испанца брюзгливо топорщилась. Ноздри раздувались.

– Вы пришли говорить о мире? – тон императора напоминал манеру управляющего виллы вести разговор с поместными рабами. – Мои условия таковы: никаких условий! Полная капитуляция. Через час сюда должен явиться Децебал и выслушать приговор сената и римского народа! Жителям покинуть город и собраться на юго-западной стороне. Всем варварам сложить оружие на главной площади перед дворцом. Об остальном вы узнаете после! Все!

И повернувшись к легатам, словно послов и не было рядом, он начал отдавать приказы:

– Адриан, почему ты до сих пор здесь?! Немедленно возглавить легион! Фалькон, выводи V Македонский! Сопротивляющимся варварам никакой пощады!

Сабитуй поднялся с колен. Диег и остальные уже стояли на ногах. Даки повернулись и зашагали прочь. Нептомар шел последним. Спиной чувствовал, преторианцы смотрят и улыбаются. Победители. «Нет! Я заставлю вас позлиться. Сгоню ухмылки с ваших бритых морд!» Друг детства Децебала внезапно остановился и повернул назад. Легионеры вновь взяли копья наизготовку. Нептомар, не обращая ни на кого внимания, деловито приблизился к месту, где посольство стояло на коленях, и с виноватым видом забрал шкатулки с подношениями. Преторианцы оторопели от такой наглости. Но предпринять что-либо без приказа никто не решился. Император делал вид, будто происходящее его не касается. Хваленая римская дисциплина сыграла злую шутку с ее носителями. Нептомар прижимал к груди коробки с золотом и беззвучно смеялся. Крайний преторианец испустил откровенный стон злобы. Старейшина подмигнул солдату и незаметно показал кукиш.

10

Тычок. Прыжок назад. Взмах налево. Резкий бросок вперед. Получай! Кончик фалькаты рассек руку. Кровь. Удар по лицу и весом всего тела в живот. Хруст. Меч вошел глубоко, раздвинув пластинки панциря. Римлянин глухо застонал и упал лицом вниз. Скориб огляделся. Сыновей рядом не было. Успели скрыться. «Откуда только здесь взялся одинокий римлянин?» Строитель недодумал. Из-за поворота показался целый десяток легионеров. Перегородив щитами всю дорогу, римляне опустили копья и двинулись вперед. Скорее инстинктивно, чем рассудком, Скориб догадался, что за гастатами идут стрелки. Машинально пригнулся. Тотчас свинцовая пулька свистнула над головой. Еще. Еще. Немедленно уходить. Иначе смерть. Побежал зигзагами. На крыше одного из домов показался мальчишка. С натугой приподнял солидный булыжник и, когда солдаты поравнялись с карнизом, сбросил на них. Крайний легионер, получив камнем по макушке, без звука свалился под ноги товарищей. В следующее мгновение пяток дротиков пронзил храбреца. Ругаясь от бессилия и злобы, Скориб исчез в ближайшем проулке.

Бой шел повсеместно. Римляне, ломая сопротивление даков, упорно пробирались к центру. Строитель бился мечом. Перелезал через многочисленные заборы и стенки. Хозяева всюду отвязывали собак, и осатаневшие от присутствия чужаков псы с остервенением кидались на пришельцев. По истеричному собачьему лаю можно было определить, в каком месте находятся римляне. На одной из улиц аппаратчик встретил сыновей.

Сирм, спрятавшись за столбом веранды, пускал стрелы. Маленькая девочка в измызганной рубашонке подавала ему новые. Старший с двумя мужчинами-костобоками швырял дротики куда-то за угол. По всему, враги были совсем рядом.

– Уходим! – крикнул костобок постарше.

Во всей красе и мощи появились римляне. Шлемы низко пригнуты к щитам, поножи на ногах – в линию, копья – ровной щетиной. Не люди, а машины из металла. Где-то сзади строя громко скомандовал десятник. Солдаты метнули пилумы. Оба костобока осели на мостовую. Мукапор успел отпрыгнуть.

– Живо назад! – рявкнул отец. Сирм приподнял помощницу и переставил через забор:

– Беги!

Все трое помчались изо всех сил. На ходу Скориб прокричал парням:

– Пробиваемся к дому! Надо помочь матери! Слышите, к дому!

На перекрестке чуть не погибли. Не десять, а целая сотня легионеров с квадратными коричневыми щитами рубились с горсткой даков. Обтекали смельчаков слева-справа.

– Даки! Держитесь! Идет помощь! – что было мочи закричал Скориб, путая латинские слова.

– Бвау-у-у!!! – завыли защитники города и с новой энергией набросились на римлян. Уловка удалась.

– Назад! Перестроиться! – матерился на своих центурион. – На подходе свежие силы варваров!

– Уходите, пока вас не окружили! – теперь уже по-дакийски советовал строитель. Патакензии и костобоки кучно отступили к спасителям.

– А-а! Ворона! Нас обманули! Вперед! – визжал сотник. Центурия очертя голову кинулась на хитрых даков.

Несколько раз пришлось отбиваться от латников с красными овальными щитами. I Минервин легион принял участие в штурме. Адриан рассылал контуберналов во все стороны, требуя известий. Светоний наспех рвал полоски папируса и строчил приказы. Третья когорта просила стрелков. На ее участке варвары оказывали бешеное сопротивление. Ординарец трибуна показал на свою ошпаренную кипятком руку.

– Ювений! Ты с манипулом переходишь под командование препозита третьей когорты! Ап!

Матерый вояка-центурион беглым маршем повел подразделение. Контубернал не уходил:

– Совершеннейший, от гастатов будет немного толку. Нужны пращники или велиты[192]!

– Передай командиру: помощь будет! Это все!

Адриан отстранил письменные принадлежности друга.

– Транквилл, под Адамклисси ты спас положение. Помоги снова. Раздобудь где-нибудь вексиллатион стрелков. Полвексиллатиона! Проси у Нигрина. Сними с марша, но добудь. Мои резервы исчерпаны, а Испанец не станет интересоваться причинами задержки.

Когда верный приятель исчез, легат взял у ординарца щит и торопливо направился к солдатам. Трибун лежал убитый. Очередная атака захлебнулась. Командовал подоспевший Ювений. Легионеры, взбодренные его выправкой и уверенным голосом, охотно перестраивали ряды.

– Все имеющиеся дротики отдать двум задним рядам! Передние только с гастами и мечами. Задним – отойти! Остальным – построиться в «черепаху»! Как только первые завяжут бой, кто с дротиками, взойдут на помост и начнут метать! За самовольный уход отдам под суд!

Для убедительности центурион выдал такой мат, что все поняли – командир стоящий. Адриан не вмешивался. Разумнее не распорядился бы и он сам.

– Наши! – обрадованно воскликнул гастат с тремя пилумами.

К ним бежали незнакомые легионеры. Волокли шесть легких карробаллист. Светоний что-то объяснял молодому центуриону.

– Барбий Тициан! Препозит третьей когорты II Помощника!

– Твои бывшие сослуживцы! – вставил Транквилл. – Катапульты, пожалуй, получше, чем стрелки!

– Спасибо, Светоний!

Центурион смотрел прямо в глаза легату:

– Светлейший, вероятно, не признал меня?

Племянник императора похлопал офицера по плечу:

– Помню, Аквинк. Юный центурион. Кажется, император подарил тебе оружие. Тогда – центурион. Теперь – препозит. Отличись еще раз.

– Трибун Транквилл изложил мне задачу!

Легионеры II Помощника расставили орудия. Тициан приказал зарядить зажигательные снаряды. Чадно загорелись пропитанные смолой тряпки.

– В атаку!

Закованная в бронзу и железо «черепаха» поползла по улице на баррикаду и дома, за которыми засели защитники Сармизагетузы. Как по мановению руки на крышах и гребне завала выросли фигуры осажденных. Засвистели стрелы. Нос «черепахи» задрался и полез вверх по насыпи. Зазвенел металл. Матерщина и угрозы Ювения покрыли квартал. Легионеры держали строй. Пора. Застучали метательные машины. Длинные копья из карробаллист сбили несколько даков. Воткнулись в груды деревянного хлама. Плетни, положенные в основание, занялись огнем. Пехотинцы на помосте из щитов извергли град дротиков. Варвары очистили укрепление. Бой разбился на десятки отдельных поединков. Адриан с Тицианом и Светонием во главе манипулов II Помощника пошли вслед за наступающей когортой. На баррикаде среди дыма и вороха вещей стонали раненые, обваренные кипящим маслом и водой. Между римлянами валялись тела даков. В одном Адриан насчитал девять пилумов. Убитый напоминал ежа.

К дакам подоспело подкрепление. Страшные в праведном гневе воины Децебала кололи и рубили поработителей. Легат и свита взялись за мечи. Тициан сразил бородатого здоровяка и почувствовал тупую боль в задней части бедра. Рукой нащупал торчащее древко стрелы. Натужился и вырвал ее. Осел от напряжения. Вошла едва на четверть пальца. Слабый варвар. Недотянул лук. Центурион, хромая, кинулся туда, откуда стреляли. Тонкий и гибкий, как тростинка, дак встретил недруга с мечом. Барбий Тициан, кипя от ярости – «И этот сопляк хотел меня убить!» – первым же выпадом выбил у противника фалькату. Вторым сбил с ног. И от души грохнул щитом по голове. Дак потерял сознание. Шлем скатился с головы, и центурион увидел тонкое и нежное девичье лицо. Коротко остриженные волосы топорщились над ушами. Дакийка была очень красива. Тициан невольно удержал смертоносное острие своего испанского меча. И, переложив клинок в левую ладонь, похлопал лежавшую по щекам. Веки девушки чуть заметно встрепенулись. Она приоткрыла губы и слабо застонала. Центурион огляделся. За стеной с сухим лязгом скрещивались мечи. Доносилось хриплое дыхание сражающихся. Барбий Тициан снял ремень с валявшегося колчана и плотно скрутил пленнице заведенные назад локти. Странное головокружение. Пелена по временам затмевала взор. Тронул бедро. Пальцы окрасились кровью. Центурион устало присел возле своей добычи и погрузился во тьму.

Светоний и Адриан вместе с тридцаткой солдат очищали проулок от варваров. Переодетые в мужскую одежду женщины-дакийки отстаивали свои дома. Высокая статная баба зарубила топором легионера прямо под носом у Транквилла. Трибун взревел и накинулся на воительницу. Под выпадами римлянина женщина отступала, отмахиваясь секирой на длинной рукояти.

– Мама! – крепкий дак спрыгнул откуда-то сверху и, не медля ни мгновения, накинулся на врага.

– Гнида! Получай!

– Мукапор, не отходи далеко! – еще два варвара, старый и молодой, перелезли через забор. – Дриантилла! Почему ты не послушалась меня? – Скориб прикрыл жену плечом. – Уходи, мать! Уходи немедленно!

Адриан пришел на помощь другу. Из рассеченного предплечья Светония текла кровь. Легат уловил момент и ударил сбоку. Дак не успел прикрыться. Тотчас два меча вошли ему в грудь.

– Мукапор! Сынок!

К месту схватки подоспели другие гастаты. Скориб с Сирмом бросились в самую гущу врагов. Легионеры-профессионалы стиснули смельчаков щитами, оглушили древками копий и, наложив путы на руки и ноги, оставили валяться на земле. Солдаты сомкнулись и подступили к женщине. Зрелище потрясло. Семь вооруженных до зубов латников против одной варварки. Адриан невольно затаил дыхание. Дриантилла презрительно рассматривала приближающихся римлян. Чему-то горестно усмехнулась. Когда до нападающих осталось три шага, она отшвырнула секиру и, вытащив из ножен на поясе кривой гетский кинжал, ударила себя в сердце. Легионеры столпились около упавшей дакийки. Карие глаза женщины неподвижно смотрели в бирюзовое небо Сармизагетузы. Подошел Адриан. Солдаты расступились. Пальцы защитницы сжимали ручку ножа. Дриантилла лежала на пороге родного дома, как сама Дакия. Прекрасная и непокоренная. Странным было видеть мягкие черты лица убитой в обрамлении подкованных бронзой солдатских сандалий и железных наголенников.

– Не трогать! – хрипло приказал римлянам Светоний и, сгорбившись, пошел прочь.

11

Сармизагетуза пылала. Децебал смотрел с высоты акрополя на подожженный по его приказу город. Все кончено. Римляне взяли верх. Крики и вопли витали над обреченной дакийской столицей. Царь указал гвардейцам-патакензиям, толпившимся рядом:

– До Священной округи огонь еще не дошел. Там есть возможность прорваться. Всем, кто выйдет живым, приказываю собраться на Собачьей горе, возле трактана Апулу. Ждите три дня. Если я не приду, то уходите к карпам или еще дальше, к сарматам или росомонам.

– Мы останемся с тобой, Децебал! – старый дак умоляюще глядел на владыку Дакии.

– Но я – это вы! Я становлюсь одним из многих! – вождь сбросил крашенный дорогой тирской багряницей и расшитый золотом плащ. Под ним оказались простая домотканая рубаха и побитый кожаный панцирь.

– Пробивайтесь!

– Царь! Ты снял с себя пояс Буребисты? – даки потерянно переглядывались.

Децебал нахмурился и посуровел.

– Я не снял Священный пояс гетских вождей! Он под одеждой! Я приказал поджечь Сармизагетузу не потому, что признал наше поражение, а чтобы достояние даков не попало в бездонные римские мешки! Да, у нас не стало города, но есть еще горы! Свободные горы свободных даков! Никогда «петухи» не вкусят сладости владения этой землей! До тех пор, пока я жив! Пройдет несколько лет, и мы вернемся. Как вернулись прошлой зимой! Раз и навсегда! А сейчас уходите! И помните: я жду всех, кому дороги честь и слава Дакии, на Собачьей горе!

Дружинники, на бегу рассыпаясь по пять-шесть человек, скрывались в дымном мареве проходов. Только трое самых верных и надежных телохранителей остались с царем.

– Во дворец! – кивнул вождь.

В опустевших покоях первым встретил царя Филипп. Нетерпеливо повизгивая, пес стучал сильным хвостом по полу и носился взад-вперед. Весь правый бок собаки покрывало большущее пятно засохшей крови. Глубокий порез частично забился клочьями свалявшейся шерсти.

– Филипп, ко мне!

Децебал осмотрел огромного маркоманнского волкодава. Рана, несомненно, нанесена мечом. Кто посмел? Четверо мужчин почти бежали за овчаркой, распахивая на ходу двери.

– Царь!

Децебал вздрогнул от крика. Телохранитель упал на колени перед распростертым телом царицы. Лицо Тзинты побелело. Рядом на полу валялся хищный парфянский нож. Подарок покойного Мамутциса Регебалу.

– Жива, дышит, – успокоил патакензий владыку.

После энергичных усилий присутствующих царица открыла глаза.

– Децебал... – узнала женщина мужа. – Мой брат... Регебал... он... он... предал нас. Сказал, что наша Тисса убита где-то на стенах. О, почему ты не забрал ее с собой?

– Тзинта, что с тобой? Кто посмел прикоснуться к жене Децебала?

Гримаса ненависти исказила лицо лежавшей:

– Твой шурин... и мой брат... Регебал потребовал, чтобы я пошла с ним к римлянам, и, когда я отказалась... ударил кинжалом. Рядом не было никого. Все даки на стенах. Мукапиус и жрецы ушли. Единственный, кто защитил твою жену, – Филипп. Пес прокусил запястье убийцы и тем спас меня от второго смертельного удара... Хотя и первый достиг цели.

– Ты не смеешь так говорить! Ты будешь жить. Тзинта! Мы уйдем к карпам и дальше, к росомонам! Что вы стоите? – обернулся он к телохранителям. – Несите покрывала и готовьте лошадей!

Воины выскочили во двор и вывели из конюшен специально приготовленных коней. В стойлах остался еще с десяток животных. Даки выпустили лошадей за ворота и гикнули вслед. Царь вынес завернутую в материю жену, вскочил в седло и принял дорогой груз из рук воинов. Патакензии последовали его примеру. Бешеным галопом все четверо поскакали по улице. Клубы густого дыма заволакивали квартал. Дышать было можно, но видимости никакой даже в трех шагах. Каждую минуту ждали появления римлян. Крики команд на латыни слышались совсем рядом. Но дым скрыл беглецов. Боги будто набросили на царя и спутников невидимый покров. Только один раз встретилась на пути немногочисленная команда мародеров. Заслышав топот, легионеры бросили пилумы в пронесшихся мимо всадников, но не стали преследовать. Шальной дротик засел в крупе коня одного из телохранителей. Недалеко от пролома лошадь оскалила зубы и грохнулась ниц. Приятель пострадавшего взял его к себе на спину. Даки въехали в Священный лес, находившийся в двух сотнях шагов от городских укреплений. Кони то и дело шарахались в сторону. Под копытами лежали убитые даки и римляне. Вперемешку. Видно, недавно здесь произошло побоище. Отряд защитников Сармизагетузы прорывался в горы, а солдаты Траяна сдерживали натиск. Едва замыкающий патакензий скрылся за деревьями, показались римские когорты. Полководцы императора закрывали лазейку резервами. Отдохнувший, перегруппированный V Македонский легион вступал в столицу варваров со стороны Рощи Богов.

Когда горящий город остался далеко позади и густые кроны дубов и буков с начавшими желтеть листьями отгородили группу от внешнего мира, верховный вождь дакийских племен остановил коня. Он аккуратно соскользнул наземь и положил свою ношу у подножия высокой сосны с красной смолистой корой. Откинул угол покрывала. Царица не подавала признаков жизни. Только теперь царь обратил внимание – снизу плащ был мокрым от крови. Децебал выхватил из ножен отполированную до зеркального блеска фалькату и приложил к губам Тзинты. Металл остался таким же чужим и холодным. Телохранители не услышали от своего повелителя ни единого звука. До ночи царь просидел над телом жены, подперев руками голову, не меняя позы. Никто из трех воинов не осмелился приблизиться к нему. По небу рассыпались мириады звезд. Проглянул тонкий серп раннего месяца. Децебал поднял Тзинту и, тяжело ступая, направился в глубь леса. Он уходил от зарева горящих домов, от звона римского оружия, от самого себя. Как дикий зверь, потерявший подругу и считавший данью уважения к ее памяти навсегда сохранить в сердце неисторгнутый стон последней любви.

... На площади акрополя собрались защитники Сармизагетузы. Мукапиус, торжественный, отрешенный, в белоснежном одеянии жреца, рассматривал людей с каменного возвышения. Три младших служителя Замолксиса установили за спиной старика огромных размеров котел на древнем медном треножнике. Жрецы разрезали завязки козьих мехов с вином. Пенные красные струи хлынули в начищенную емкость. Народу прибывало все больше и больше. Мужчины в изрубленных доспехах, израненные, выныривали из дымного жара. С налитыми кровью глазами кашляли от удушья. Вожди военных отрядов пробирались через толпу к помосту. Женщины с грудными детьми на руках молча уступали воинам дорогу. Разговоров почти не было слышно. Где-то в дыму глухо звучали римские боевые трубы. Доносились вопли. Там еще дрались несломленные горстки даков.

Мукапиус воздел ладони. Перешептывания смолкли. Старейшины и вожди на нижних ступенях площадки обратили лица к верховному жрецу.

– Даки! Не я, но Замолксис обращается к вам моими устами! У вас нет больше родины. И нет Сармизагетузы! Этот огонь и туман – все, что осталось от прекрасного города. Спустя время сюда придут ненасытные римские псы. Закованные в железо, с хвастливо торчащими перьями на макушках, и вашим уделом станет рабство. Детей разлучат с матерями, братьев – с сестрами, мужей – с женами! Замолксис, Сарманд, Ауларкен видели, как умирали дакийские мужи, но силы иссякли, и фальката теперь бессильна. Но позор и рабство уготованы вам здесь, на земле. Я же зову вас в царство Замолксиса! Посмотрите на небо! – нечеловеческим голосом вскричал жрец. – Это не тучи клубятся над Сармизагетузой! Там собрались бессмертные всадники. Кабиры и их отец ждут нас. Так неужели вы предпочтете бессмертие богов и вольную жизнь на заоблачных просторах надругательству и подневольному труду на поработителей?! Двадцать девять лет я вел племена даков по пути, предначертанному великими богами! Ныне же мой путь закончен. Дорога ведет в небо. И я могу предложить мужам дакийским и женам только Напиток Смерти!

Младшие служители, повинуясь жесту Мукапиуса, вылили в вино полный кувшин сильнейшего растительного яда. Размешали состав ритуальными кинжалами.

– Пусть ворота подземного мира открывают дакам римляне!

Патакензии в масках подтащили к помосту пятерых пленных легионеров. Солдат подвели к котлу, чтобы все могли видеть, и по очереди закололи каменным ножом.

Вожди и старейшины по одному поднимались по ступеням и рассаживались вокруг треножника. Нептомар, Дазий, План, Пируст, Феликс, Дриепор, Сиесиперис, Ратибор, Эмерий, Харальд Глаз Дракона и другие. Площадь застонала. Заплакали маленькие дети. Предводители обменялись оружием и попрощались друг с другом. Достали из-за пояса золотые и серебряные чаши. Жрецы наполнили кубки. Первым принял свою верховный жрец. Как пастырь народа, он хотел вести людей за собой по неизведанным тропам подземного царства. Старик осушил чашу и, опираясь на резной посох, присел на каменные плиты. Спустя несколько мгновений его не стало. Поднялся Нептомар.

– Остановись!

Друг детства Децебала на секунду отстранил сосуд. Наверх шел Диег. Глаза брата царя метали молнии.

– Нептомар, ты хотел уйти к Замолксису без меня, – укорил он.

– Прости... – улыбнулся патакензии, – я подожду...

Диег принял полный кубок и повернулся к народу:

– Даки! Простите род Дадесидов! Мы делали все, что могли! Децебал ушел из города. И если он жив, то его месть римлянам будет беспощадной! Я же, Диег из рода Дадеса, остаюсь с вами до конца!

Вождь низко поклонился народу, и, перекрестив локти, они с Нептомаром выпили вино до дна.

– Я забыл обменять свой меч, – вспомнил Диег. Немеющими руками побратимы передали друг другу оружие и опустились на каменные плиты площадки. Один за другим следовали примеру ушедших за бессмертием остальные вожди. Харальд Глаз Дракона сам набрал из котла окованный серебром турий рог.

– Любого воина, павшего в бою или добровольно покончившего с собой, ждет Валгалла. То царство Замолксиса, о котором твердите вы, даки, наверное, и есть надоблачная земля Вотана. Разница лишь в названии. Хаген! – воззвал берсеркр. – Сын! Отныне ты продолжишь дело отца! Я же ухожу на пир богов! Меня ждет Цивилис! Благороднейший из благородных! До встречи в Валгалле, братья-даки!

И тогда к помосту потянулись рядовые защитники. Бородатые угрюмые воины, приняв из рук жрецов чаши с ядом, произносили слова обращения к Кабирам и Замолксису и осушали бокалы. Матери поили детей и торопливо допивали остальное, дабы умереть раньше ребенка и не видеть его мучений.

– Пей, родной, не бойся, смотри, мама тоже пьет!

Все больше и больше неподвижных тел устилало пространство вокруг возвышения. А шествие продолжалось. Новые и новые подходили и тянули к служителям милостивого бога чаши избавления.

Когда первые десятки V Македонского, VII Клавдиевого, XVI Флавиевого, II Помощник легионов прорвались к акрополю, взору открылось жуткое зрелище. По всей площади в различных позах, в которых застала смерть, лежали тысячи граждан дакийской столицы. Посреди этого торжества смерти горел гигантский костер. Ручейки расплавленного золота и серебра текли из-под рубинового жара углей по стыкам брусчатки. Даки бросали все ценности в огонь. Легионеры бродили между самоубийцами, и нечто похожее на жалость и угрызения совести шевелилось в душах римлян при виде мертвых детей. Война была их уделом. Они не колеблясь кололи по приказу копьями, рубили мечами, вязали ремнями пленных и грабили павших. Но увиденное сейчас не подходило ни под один оправдательный критерий. Центурии покидали акрополь потрясенные.

Контуберналы разнесли страшную весть по всем когортам. На площадь въехал Траян со штабом и дакийскими союзниками.

Лошади императора и свиты принялись храпеть и лягаться. Налитые страхом глаза животных косились на трупы. Цезарь спешился. Примеру последовали и легаты, и дакийские старейшины. На лицах Дакиска и Регебала играла злобная радость. Некоторые вожди сельдензиев отводили взгляды. Сасиг потерянно озирал плоды содеянного.

– Регебал... – подавленно прошептал родич. – Регебал... ты... я не знал, что так... кончится... Ты же...

– Заткнись. Такова воля богов. Удел, достойный всех, кто держал сторону Децебала.

– Дети... Регебал... дакийские дети... Им... Они...

– Хватит. Отскулишься после.

Шурин дакийского царя вслед за Траяном поднялся на помост. Вожди – соратники Децебала – казались уснувшими. Кисти отравленных сжимали костяные рукояти мечей и кинжалов. Они отправились в царство Замолксиса, как и подобало воинам. Во всеоружии.

– План, – уважительно показал Дакиск Регебалу. Мертвый наставник Котизона, казалось, презрительно смотрел на стоявших. Изменникам стало не по себе.

– Который из них Децебал? – насмотревшись, спросил Траян.

Регебал еще раз скользнул взглядом по лежащим.

– Величайший принцепс! Царя даков нет среди увиденных тобой.

– Нет?

– Нет. Здесь лежат верховный жрец Замолксиса – Мукапиус, родной брат царя – Диег, наставник его сына и друг всей жизни Децебала – План и Нептомар. Но самого Дадесида нет. Скорее всего, он скрылся.

– Марк! – обратился Авидий Нигрин к императору. – Ты узнаешь этого одноглазого германца?

Траян рассеянно покачал головой.

– А ты, Либерий?

Правитель Нижней Мезии склонился над врагом.

– Кажется, это Харальд Одноглазый, друг и военачальник Цивилиса. Юпитер Всеблагий! Вот где довелось встретиться! И, как всегда, бешеный варвар был с теми, кто боролся против нашего могущества.

Ветераны-трибуны разом заговорили, припоминая время и место встреч с неуемным германцем. Критон, личный врач Траяна, отделился от остальных и попробовал нащупать пульс хотя бы у кого-нибудь из отравленных. Тщетно. Грек вел личный дневник похода. Благодаря ему римские скульпторы во всех подробностях запечатлели картины борьбы Траяна Августа с даками. И выдающиеся моменты сопротивления свободолюбивых варваров стали достоянием потомков.

– Отрубите всем приятелям Децебала головы и правые руки и вывесите в самых приметных местах. Все не покорившиеся римскому сенату и народу должны видеть неизбежный конец своих бесполезных потуг, – жестко распорядился император.

Легаты коснулись подбородками груди: «Будет исполнено». Светоний тронул локоть Адриана.

– Иногда я сам себе противен, Элий! Стыдно, что я римлянин. Децебал – варвар, но он вернул Траяну тело мертвого Лонгина. Где же наша честь?

– Война, Светоний! Даки не успокоятся, если не увидят убитых главарей. – Адриан держал шлем на весу. В тоне его не было уверенности.

– Регебал! – крик разнесся по скорбной площади. Император и сопровождающие моментально обернулись. Сасиг с полной серебряной чашей стоял у котла.

– Регебал! Гнусная тварь! Смотри на дело своей грязной совести! Эти младенцы и матери задушат тебя во сне. Будь ты проклят! Проклят! Будь проклят и ты, свинячий император свинячьих подданных! Трусливые римские собаки!

Лицо Регебала смертельно побледнело. Пальцы мелко подрагивали. Сасиг выпил вино и с расширившимися, ничего не видящими глазами уверенно сел в круг почивших вождей. Он возвращался к народу, которому изменил. Отдавал себя на суд Замолксиса. Потому что все-таки оставался даком.

12

Дакийские лавки приспособили под ложа. Две короткие сдвигали вместе и устанавливали торцом к длинным. Парадная зала во дворце Децебала превратилась в римский триклиний. На возвышении, в правом дальнем углу, где помещался трон верховного вождя гетских и дакийских племен, стояло теперь ложе императора. Легаты, трибуны и наиболее отличившиеся центурионы возлежали вокруг уставленных блюдами столов в парадных туниках и тогах, умащенные благовониями, в дорогих украшениях. Посреди помещения возвышалась огромная куча дакийских ювелирных изделий из золота и серебра вперемешку с оружием. Римским, дакийским, германским, галльским. Каждый пирующий мог выбрать себе вещь по вкусу. Траян, облаченный в голубую шелковую тунику и высокие сандалии с красными сафьяновыми голенищами, отделанными прозрачными индийскими камнями, с высоты озирал соратников.

Виночерпии разносили выдержанные вина. Дакийские, извлеченные из подвалов поверженного царя, греческие и италийские, доставленные специальными нарочными от наместников Ахайи и Галлии. Преторианцы, расставленные шпалерами вдоль стен, тоскливо разглядывали проносимые рабами и слугами блюда. Жареные косули, фазаны, рябчики, зайцы, рыба, фрукты нескончаемым потоком вливались в распахнутые двери и исчезли на столах.

Отдельно от римлян восседали, а не лежали предводители союзников. Сарматы-языги в коротких, расшитых золотыми бусами кафтанах. Даки. Старейшины альбокензиев и сальдензиев. Появились среди них и представители других племен. Кепакизы, сензии, котензии. Рядом разместились командиры вспомогательных ал и когорт. Сирийцы, британцы, германцы, галлы, лузитаны.

Громкие разговоры, заздравные крики, смех разноголосым гомоном витали в воздухе.

– Север! Пью за твое будущее поместье в Дакии и триста рабов на его полях и виноградниках!

– Ио[193]! Ио!

– А может, там приютятся триста рабынь?

– О-хо-хо-хо!!!

Отдохнувший хоревт сделал знак флейтистам. Музыканты заиграли боевой спартанский марш Тиртея. Трибуны подпирали подбородки могучими кулаками, уходили с головой в воспоминания. Когда мелодия окончилась, все зааплодировали и принялись бросать флейтистам кольца и запястья.

Траян приподнялся на локте.

– Аристарх! Сыграй нам «Золотой Эбро»!

– «Эбро»! «Эбро»!!! – закричали гости наперебой, требуя любимую плясовую императора. Танец детства цезаря. Сохранившийся со времен Ганнибаловых войн огненный испанский мотив покорил сердца победителей-римлян. Аристарх низко поклонился принцепсу. Дробно застучали гулкие кастаньеты, зашуршали наполненные сухим горохом черепаховые панцири. Одна за другой вступали флейты.

– Оле[194]! – вскричал Траян.

Лузитаны и астуры покинули места. Высоко подбрасывая ноги, с каменными лицами сыновья Пиренейского полуострова кружились в бешеной пляске, размахивая сверкающими кинжалами. Вириат, препозит когорты, выхватил у центуриона-преторианца меч и бросился в центр хоровода. Легаты и трибуны взревели от восторга.

– Ave!!! Ave!!! Ave!!!

Кастаньеты и «черепашки» участили рокот. Фигуры танцующих превратились в крутящиеся волчки. Ноги, глаза, кинжалы. Ноги, глаза, кинжалы.

– Оле!

– Оле!

– Оле!

Гвардейцы затаили дыхание. Лузитаны плотным кольцом окружили начальника. Сверкающие лезвия неумолимо приближались. Теснее. Ближе. Еще ближе.

– Оле!

Вириат высоко подпрыгнул. Клинки со звоном скрестились прямо под подошвами красных сандалий. Поднятый лузитанами Вириат взмыл над головами присутствующих. Разом смолкла музыка.

– Ave, imperator!!!

Принцепс сошел с возвышения, горстью зачерпнул украшения и осыпал ими танцоров. Лузитаны кланялись и возвращались к столу. Император потребовал чашу.

– За доблестные испанские и лузитанские вексиллатионы! За IX Лузитанскую когорту, добывшую ключ к воротам Красной Башни! Ио!

– Ио! Ио! Ио!

– За Божественного принцепса Нерву Траяна Августа Дакийского!

– Ave!!! Ave!!!

Легаты осушали кубки. Дожили. Пируют во дворце Децебала.

– Светоний! Вергилия! – раскрасневшийся Лаберий Максим требовательно заглядывал в лицо друга Адриана. Транквилл оценил значимость момента. Залу заполнили бессмертные слова «Энеиды».

Владыки мира слушали чтеца, наморщив лбы с прямо подрезанными волосами.

«Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока». Как сказано! Вот был варвар. Кичился силой и богатством. Где он теперь? Его нет. А во дворце празднуют римляне.

Давно сел на место Светоний, и военачальники молчали, все еще находясь под впечатлением строк поэмы. Это мы – римляне! Потомки Ромула.

Авидий Нигрин поднял тяжелую дакийскую чашу из серебра. Приношение костобоков в храм Замолксиса.

– За погибших боевых друзей! За солдат, не уронивших чести римлянина! За Гая Кассия Лонгина и Клодиана! За легионеров и центурионов! За победу!

Даки выпили вместе с покровителями. Дакиск, изрядно захмелевший, заедал вино жирной дунайской осетриной. Как и все приречные альбокензии, старейшина любил рыбу. Сензины и кепакизы больше налегали на жареное мясо косуль и птицы. Регебал пил необычайно много. Он был в каком-то нехорошем состоянии. Злой, агрессивный. Вожди, сидящие рядом, чувствовали это и старались не задевать сальдензия. Громко разговаривали между собой. Хохотали. Гривны и медальоны ампельской чеканки украшали их груди и шеи. Собственные и выбранные в куче императора. «Они предпочли получать подарки из рук Траяна. А ведь Децебал был неизмеримо щедрее и ближе всем им! Хотя бы потому, что он дак! А я? Разве я сам ненавидел Дадесида меньше, чем они? И все-таки они противны мне. Сасиг!!! Ты сказал правду! Мы все – предатели». Регебал разглядывал римлян, и волна презрения захлестывала грудь. «Победители мира! Сколько бы они топтались под стенами Сармизагетузы и дохли на дорогах Дакии, если бы не Дакиск, Корат, я или Сасиг? Я бил вас под Тапэ и Адамклисси». Кулаки Регебала хищно сжались. Он на миг почувствовал рукоять верной фалькаты и податливую плоть воинов в гребнистых шлемах. «Все кончено. Ничего нет. Нет Дакии, нет Децебала, не будет и Сармизагетузы. Будет провинция империи. И новый город – Колония Ульпия Траяна, как сказал в своем тосте костлявый Авидий Нигрин. Дакиск со своим чавканьем вызывал жгучую неприязнь. Уже успел сменить имя. Марк Ульпий Дакиск. Болван».

Сальдензий на миг представил себе преданного владыку. Где он сейчас? Знает ли, что Регебал сидит во дворце Дадесидов и пьет за одним столом с римлянами? И сам Траян провозглашает союзникам-дакам здравицы. Вряд ли. Наверняка собирает оставшихся верными старейшин и вождей. Готовится к войне. Долгой и упорной. О! Никто, как он, Регебал, не знает царя. Децебал не сложит оружия. Кто с ним? Сабитуй, Тарскана, Пиепор. Карпы и анарты. Их дом – все дакийские горы и леса карпов.

Жующие римские рты бесили. Я покажу вам победу! Регебал рывком потянул к себе узорчатую скатерть. Посуда и кушанья полетели на пол. Альбокензии отшатнулись.

Зрачки Нигрина сузились. Лузий Квиет и Адриан подозрительно уставились на варвара. Траян прервал беседу с Критоном, перевел взгляд в сторону Регебала.

– Что не понравилось союзнику римского народа? – вкрадчиво спросил трибун претория.

– Преждевременное торжество!

– Что-о-о?!!

– Да! – истерично закричал шурин Децебала. – Кто из вас видел золото дакийского царя?! Никто! Но ведь Децебал жив! И тайна его золота с ним. На долю Дадесидов можно купить все племена квадов и маркоманнов, роксоланов и сарматов, бастарнов и росомонов. Победа Не пройдет и года, и загорятся все ваши города и паги! Золото Децебала – это будущие мечи его воинов. Я не знаю, где тайник, но я знаю царя даков! Готовьтесь, римляне!

Регебал упал на скамью и захохотал. Он видел замутненным взором, как сбегает выражение самодовольства с бритых морд полководцев Траяна. И чувствовал удовлетворение. Одно имя Децебала вызывало у них страх. Пусть хоть это послужит маленькой компенсацией его измены.

Дакиск кивнул дакам. Вожди взялись с двух сторон и выволокли в раскрытую дверь стонущего и бормочущего товарища.

– Великий император, не прими во гнев пьяную речь Регебала! – обратился к Траяну через переводчика Дакиск.

– Он прав, – тихо ответил цезарь.

Заиграли флейты, но что-то изменилось. Аркадийские и кампанские мелодии не веселили. Дворец враз показался чужим и неуютным. Римляне переглядывались и прикидывали. Владелец покинутого дома вовсе не собирался отказываться от своих прав на него. А сила и настойчивость хозяина были им хорошо известны.