Лекарство для безнадежных

Часть третья
Конец пути

Вадим извелся, дожидаясь известий от Димы и Сашка.

Первым его порадовал компьютерный гений. Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом, был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году был выдан номер.

– По документам – в тридцать шестом, – посмеиваясь, ответил Стременников. – На тридцатилетний юбилей.

– А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? – спросил Вадим.

– Очевидно, нет, – ответил Дима. – Кто это у тебя шутник такой?

«Шутник», – подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя одураченным.

– Ян Арлазоров телефон оставил, – буркнул Немченко. – Познакомлю как-нибудь на досуге.

– Во дает! – восхищенно сказал Дима и повесил трубку.

Поэтому к звонку, последовавшему через полчаса, Немченко был готов. Выслушав сбивчивый рассказ Сашка, Вадим дал ему выходной и велел завтра изложить полученную информацию на бумаге.

– Для упорядочивания мыслей, – пояснил Немченко.

– Я их и через год не упорядочу, – ответил, заикаясь, Сашок.

Вадим выключил телефон и задумчиво повертел в руках дорогую игрушку.

«Пора собирать досье, – подумал он. – И отчет Сашка ляжет в него первым. А уж издевательство над трупами я этой самоуверенной сволочи организую по полной программе. Сейчас он мне, к несчастью, нужен. Переброска людей и оживление мертвых – это совсем не шутки. С такой командой можно горы своротить. В будущем. А пока займемся выполнением взятых обязательств».

Вадим подсел к компьютеру.

Файл по Максиму Дронову оказался большим. Даже непонятно было, как Голос умудрился собрать столько сведений. Будто с рождения за этим Дроновым присматривал.

Ага… Родился в восьмидесятом году, роддом такой-то. Родители Алексей Дронов и Сорокина Татьяна. По образованию… Детский сад номер такой-то. Воспитательница Татьяна Викторовна. В группе выделялся уравновешенностью и рассудительностью. Все детские кризисы преодолел успешно. Еще в детсаду принимал участие во всевозможных конкурсах и постановках, занял несколько первых мест по изо. По какому «изо»?

Через несколько мгновений Немченко сообразил, что речь идет о рисовании. К живописи тянулся, значит. Так… Школа номер такой-то. Там работала мама. Решила приглядывать за сыном-художником. Начинающим. Дальше. Опять тоже самое на два абзаца. Олимпиады, победы, достижения. Парень с детства пытался выделиться и схватить Господа за бороду. Что еще? Приводов в милицию нет. Не пил, не курил. С третьего класса занимался плаванием. Снова перечисление наград. Девочки – мимо. Спортсмен и отличник. С седьмого класса увлекся гумофилиеи.

Вадим перечитал еще раз. Чем увлекся? Он прокрутил файл до конца, надеясь найти пояснение. Гумофилия, надо же! Выписал слово отдельно на лист. Почти как некрофилия, в самом деле.

Собрал большую коллекцию – порядка шестисот штук. Понять бы только, чего? Ладно, бог с ней, с гумофилиеи. Что там дальше? Окончил школу с золотой медалью. Ого! Усидчивый мальчик. Это значит, пока все пацаны в классе за юбками гонялись и блатные песни по подворотням разучивали, он из-за учебников не вылезал.

Ушел из спорта. Поступил на химфак. Химия? Странные увлечения для молодого парня. Опять победы и грамоты. Повышенная стипендия. Окончание института с красным дипломом. Ага. Вот и самое интересное. Жизнь начала показывать Максиму Дронову зубы.

Умирает отец. Инсульт. Умирает любимый дед. Рак. И в конце этого счастливого года хоронит Дронов бабушку. Острая сердечная недостаточность. Увольняется с работы, на которой совсем перестали платить. Три месяца перебивается случайными заработками. Это ж надо… Медалист, институт с красным дипломом, чемпион и спортсмен – и на рынке видеокассетами торгует. Такое, наверное, только в нашей стране возможно.

По протекции школьного приятеля Семена Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М». Вначале просто специалистом. Потом старшим. Потом ведущим. Разработчик «Сигмы». Потом увольняется. В настоящее время место работы неизвестно.

Немченко задумчиво глотнул кофе. Знакомое что-то, хм… «Медсервис-М», Борзов… Где-то он это уже слышал. А уж «Сигма» – вообще до боли знакомое слово.

Он прилежно записал название и фамилию на лист прямо под гумофилиеи. «Сигму» подчеркнул два раза.

Так, дальше. Любовный фронт.

Институтская подруга – Алена Сергеева. Два года были вместе и разошлись. Никаких обид, жалоб и претензий. Она тут же выскочила замуж и родила ребенка. Он остался переживать. В настоящее время никаких постоянных увлечений нет.

Может, он быть у нее? Вадим посмотрел на даты. Прошло года два. Вряд ли. Тем белее, там где-то муж неподалеку ошивается. А наш Максим совсем не любит быть вторым. Хотя все равно, пометочку сделаем.

Дальше. Известные друзья. Немченко быстро пробежал глазами. С боевыми товарищами Дронову явно не повезло.

Симонов Андрей, школьный приятель. Образование – незаконченное высшее. Три привода в милицию. Заведено уголовное дело, как на действующего хакера, хотя вроде бы завязал. Холост. Лечился в психушке, два раза лежал в наркологии с алкогольной зависимостью.

Георгий Хан, институт. Несколько раз попадал в «скорую» с передозировкой. Беспорядочная половая жизнь. Байкер и оторва. Пьяные драки, два развода, ребенок на стороне. Без определенного места жительства.

И, наконец, пункт третий. Семен Борзов. Институтский приятель. Самая колоритная личность. Отслужил в армии, где чуть не угодил в дисбат за неуставные взаимоотношения. Вернулся, сколотил бригаду деятелей, шерстящих рынки. Несколько заявлений от граждан – побои, вымогательство и (Вадим присвистнул) групповое изнасилование. Все пострадавшие от претензий отказались. В настоящее время – активный член команды Шептуна.

А вот этого деятеля Немченко знал прекрасно. С ним у него неоднократно вспыхивали локальные конфликты. Иногда с малой, никому особо не нужной, кровью.

Что же это получается? Значит, дружит наш мальчик с совсем нехорошими дяденьками. Вадим прокрутил бегунок наверх, к началу файла. По протекции Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М»… Известно, как такие протекции устраиваются. Значит, пристроили Шептун с Семеном талантливого мальчика в курируемую контору. Зачем? Он же химик, не бухгалтер.

«Вот оно, – понял Вадим. – Вот тут-то мы и наткнулись на самое интересное».

Он набрал внутренний номер и через десять минут узнал, что таинственная гумофилия есть не что иное, как собирание фантиков от жевательных резинок. Он презрительно фыркнул и усмехнулся. А потом лицо его стало серьезным. На стол Вадима легла подготовленная вездесущим Стременниковым краткая справка по ООО «Медсервис-М». Потрясенный, Немченко перечитал бумагу несколько раз чуть ли не по слогам. Оказывается, гумофилист со стажем Максим Дронов вместе со своим институтским товарищем Семеном Борзовым в неудачниках не числились и улыбок вызвать не могли. Они вообще детских забав избегали. Оба приятеля были единственными разработчиками и крестными отцами легендарной «Сигмы» – мощнейшего синтетического наркотика, отправляющего каждый день на тот свет с десяток людей.

Первым на пустыре появился Немченко. Заглушил двигатель и вышел, подставляя лицо готовившемуся к зимней спячке солнцу.

«Бабье лето, – подумал он. – Хорошо, что из офиса выбрался, а то о смене времен года только и узнаешь по телевизору да по сильно возросшим счетам за электричество».

Шептун в сопровождении двух машин прибыл минут через пять. Вадим, прикрыв глаза от солнца, смотрел, как они заезжают, испытывая при этом своеобразное чувство гордости. Надо же, два джипа охраны. Прямо как на стрелку собрались, а не на дружескую беседу со старым знакомым.

Что-то было не так. Вадим насторожился. У него неприятно засосало под ложечкой.

Шептун, морщась, выбрался из «мерседеса». Большую часть жизни он провел на пересылочных пунктах и в одиночных камерах, где, как говорили, подцепил какое-то редкое кожное заболевание, и потому солнечного света боялся панически. На нем и сейчас были застегнутое наглухо пальто, черная широкополая шляпа и очки, закрывавшие пол-лица.

Он едва доставал Вадиму до плеча, и, как многие люди невысокого роста, выбил себе место под солнцем при помощи наглости, жадности и жестокости. Партнеров и напарников он менял три-четыре раза в год, как перчатки. Их потом больше никто никогда не видел.

Шептун с Немченко пожали друг другу руки и обнялись.

– Как здоровье, Вадим? – с надрывом прошептал прибывший. Он так говорил всегда. Кличку свою Шептун получил за поврежденное, почти перерезанное на очередной пересылке горло.

– Прекрасно, – ответил Немченко. – Ты?

– Перхаю помаленьку. Что же ты совсем один, как перст, прибыл?

– Отъехали мои, – сказал на всякий случай Вадим, пожалев о своей неосмотрительности. – Да и зачем они нам с тобой? Только мешать будут. Я ж со старым другом поговорить собрался.

– Так я тоже. Ребята мои, сам знаешь, горячие, проводить вызвались по дороге. А мне, старику, и радость.

Вадим покивал. Он пока не мог понять только одного. Почему Шептун достаточно банальную просьбу переговорить о Семене Борзове, а конкретно о его сотруднике Максиме Дронове, воспринял как сигнал опасности? Иначе зачем ему брать с собой столько людей?

– Что хотел обсудить, Вадим? – прервал его мысли Шептун.

– Человечка ищу одного, – сказал Немченко. – Пропал парень на днях. Думал, ты поможешь.

Вадим почувствовал, как Шептун напрягся.

– У тебя какой к нему интерес? – вкрадчиво поинтересовался он.

«Неужели слили… – искренне изумился Немченко. – Да нет, чушь. За что?»

– Он друг моего знакомого, – ответил Вадим. – Молодой парень, у твоего Семена работал.

– У какого Семена? – как бы не понял Шептун. – Семенов у нас много.

– У Борзова, – пояснил Вадим. – В «Медсервисе-М».

Шептун задумался. Вадим приблизительно догадывался о чем.

Очень похоже было на то, что Шептун борется с сильнейшим желанием продолжить сей увлекательный разговор на своей территории в каком-нибудь подвале, профессионально переоборудованном под средневековую пыточную. Не спеша все выяснить – и о дружеских связях Максима, и о прекрасной осведомленности Немченко в делах медицинских учреждений.

Победила привычка Шептуна не пороть горячку.

– Ах, Семка Борзов! – после продолжительной паузы вспомнил он. – Давно с ним не виделся, с сорванцом, давно. Как, говоришь, звать интерес твой?

«Что ж, – философски рассудил Вадим. – И на старуху бывает проруха».

– Максим Дронов его зовут. Он у них ведущий химик. Уволился из конторы пару дней назад и исчез.

– Ай-яй-яй, – покачал головой Шептун. – Плохо дело. Люди просто среди бела дня стали пропадать. А с Семкой чего сам не связался?

– Он же твой человек. Тот понимающе помолчал.

– Уважаешь, – наконец протянул Шептун. – Не то что нынешние молодые, да, ранние. Никакого почтения к старости. Я все узнаю, Вадим, обещаю. И если что, позвоню. А не вытерпишь, так сам Семке звякни, я не против.

– Ага, – кивнул Немченко. Собственно, последняя фраза и была главным результатом разговора. – Спасибо.

Они пожали друг другу руки на прощание.

– Э… Ты вот что, Вадя, – вдруг добавил Шептун. – Дело-то молодое, сам знаешь. Горячие все головы… Если с Семкой они не поделили чего? Ну, там, девку какую или деньги на мороженое? Ты-то обидишься? Сильно обидишься?

«Слили, – понял Немченко. – Вот черт!»

– А что, и такое может быть?

– Я, ты знаешь, всегда был против этих железок-пистолетов. А их сейчас на каждом углу полно. Всяко случиться может.

Немченко помолчал. «Накрылась дружба с Голосом, – грустно подумал он. – Как же не вовремя! А у меня уже были планы…»

– На то жизнь и дана. Неизвестно, где потеряешь, где найдешь, – философски заметил Вадим, отчасти отвечая вслух на свои мысли. – Но я все-таки очень надеюсь.

Шептун покивал, повернулся и пошел к машине.

«Что же, интересно, скажет Голос, – задумался Немченко, глядя ему вслед. – Рад не будет – это точно. А вот что он скажет конкретно?»

Впрочем, через несколько минут Вадим уже знал ответ на этот вопрос.

В машине он первым делом взял мобильник и набрал номер, зарегистрированный на Брежнева. Голос ответил со второго гудка.

– Это Немченко, – представился Вадим.

– Я знаю.

– У нас проблемы с Дроновым, – не стал тянуть Вадим. – Судя по всему, его попросту убили.

Несколько мгновений Немченко слушал абсолютную тишину, потом несколько раз подул в трубку для верности.

– Алло? – озадаченно спросил он. Голос появился через мгновение.

– Нет, Вадим, – сказал он. – Максим Дронов жив. Это точно.

– Но как же так… – растерялся тот. – У меня очень достоверная информация…

– Сюда, к нам, он не поступал, – просто сказал Голос. – А значит, он все еще жив.

Немченко едва успел прикусить язык, чтобы не спросить, куда это, собственно, «сюда, к нам». Может быть, имелся в виду один из кругов многоэтажного Дантова ада?

Голос тоже не стал уточнять.

– Так что ищи, Вадим, – произнес он. – Может, наш друг где-нибудь еще и объявится.

Около семи его разбудила Алена.

– Проснись, Макс, – тормошила она за плечо. – Вечер уже.

Он рывком сел на диване и непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и тотчас же воспоминания затопили его. Ненависть. О, Боже… Мама…

– Аленка! – заторопился он. – Какой у меня дома телефон?

– Ты что, опять за свое? – улыбнулась она. – Ничегошеньки не помнишь?

– Я правда не помню! – закричал в отчаянии Максим.

Она поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.

– Слушай, это уже перебор, – осторожно заметила Алена.

– Какой номер, а? – умоляюще спросил он.

Она назвала семь цифр. Мама взяла трубку почти сразу, и он узнал родной голос.

– Алло? – спросила мама строго.

Жива. Как же здорово, что мама жива!

– Это я, мам, – сказал он, а на глаза навернулись слезы.

– Вот тебе здрасьте-пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате – бардак, телефон разбит. Ты зачем аппарат испортил, а?

– Так получилось.

– Получилось… Ты где пропадаешь?

– У Алены я, – ответил Максим. – В гостях.

– У Алены? – удивилась мама и замолчала.

Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они с Максимом расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с сыном почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку он проворонил.

– Врешь небось?

– Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?

– Давай…

Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.

– Поговори, а? – произнес он сдавленно.

– Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!

– Просто я очень рад маме, – ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.

– Да, Татьяна Валерьевна, – покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.

По дороге в ванную Максим успокоился. Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрелся в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?

– Ну ты-то, друг, – спросил он свое отражение. – Ты-то понял, что происходит?

– Мама жива, – ответило отражение. – И мы тоже.

– Мы! Каким-то образом нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, – констатировал Максим. – И там убили. Мы мертвы, брат!

– Черта с два, – ответило отражение и подмигнуло. – Еще повоюем.

Максим включил воду и сел на край ванны.

«Черта с два, – сказал он себе. – Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Абсолютно целый. Понятно, почему следов от укола на венах не было. Они просто исчезли. Но почему моя память, мой личный кинозал не показал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на мои дурацкие вопросы. Сейчас вопросов стало еще больше. Мне нужно увидеться с ним».

Максим задумался. Нужно или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной человеческой болью. Петровский тоже сделал ему больно? Так кто же он, друг или враг?

«Я хочу все увидеть, хочу убедиться, что это не сон. Эксперимент, – сообразил Максим. – Петровский, друзья, вопросы – все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле: меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого как я буду в новом себе уверен?»

Глазами он поискал бритвенный станок. Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении жиллетовский «Венус». Такие тонкие лезвия для эксперимента не годились.

Максим поднялся, осторожно открыл дверь, высунул голову и прислушался. Как все женщины на свете, мама с Аленой любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.

Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом в руке. Не раздумывая, закатал рукав халата. Приготовился, стиснул зубы.

Регенерация? Посмотрим!

Он резко поднял нож и полоснул лезвием по запястью.

Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился. Но этого мгновения сознанию хватило, чтобы снова вернуть его в прошлое.

Они стояли на пологой крыше, а под ногами гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. И жизнь здесь была такая же – легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.

Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, но Тарас отвечал односложно.

– Как тебе вид? – осведомился Петровский. – Высота, кстати, обычного шестиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.

– Я приехал сюда не видами любоваться, – буркнул Максим. – И не архитектурными изысками.

Петровский облокотился о перила ограждения.

– Вопросы, – сказал он задумчиво. – Всем нам нужны ответы на вопросы.

– Да, нужны, – сказал Максим. – А мне они нужны больше всех.

– Ты спрашиваешь, что с тобой происходит, – повернулся к нему Тарас. – Ответа у меня нет. Я скажу так: толком не знаю. Происходит Превращение. Был ты и появляется новый ты. У каждого это случается по-своему.

– Интересно, – нахмурился Максим. – Дали лекарство, а теперь – не знаю, понятия не имею… Как-то недостойно, не считаете?

– Тебе лекарство для чего давали?

– Чтобы жить долго и счастливо.

– Так живи! Что тебе мешает?

– Вопросы.

– На большинство твоих вопросов не ответит никто. Однако, если тебя это хоть как-то успокоит, могу сообщить совершенно точно: свои возможности ты пока не осознал до конца. Нужно время.

– Мне нужно не время, – упрямо произнес Максим. – Ну как вы не понимаете? Вы сказали, что я стану нечеловеком. Кем? Мне нужно знать: что было в пробирке? Я думаю, кровь. Чья?

Петровский посмотрел вниз.

– Рано, – ответил он. – Ты еще не готов к этому.

Максим вздохнул.

– Послушайте… Не стоит наводить тень на плетень. Вам это не идет. Я не малолетний пацан. Я давно уже созрел и хочу услышать ответы. Что было в пробирке? Кем или чем я стал? Эта штука – из арсенала военных? Или… черт, кровь инопланетянина? Ну пожалуйста! Мне нужен ответ!

– Зачем? Тебе плохо?

– Нет, черт возьми! – взорвался Максим. – Мне очень хорошо! Так хорошо мне не было лет двадцать! Но это неправильно! Так не может быть! Я достаточно образован, чтобы знать о старении организма. Я… я просто боюсь себя, Тарас. Я чувствую, что я перестал быть собой. Это я и в то же время не я. Кто я теперь, а?

– Кто ты теперь? Дурацкий вопрос. А кто я? Кто мы все? Ты не сумеешь осознать за пять минут. Это процесс длиною в жизнь. А сейчас… Ты просто должен принять новое и научиться себя контролировать. Думаешь, сломал пару дверных ручек и теперь – король? Ты еще слепой щенок в новом для тебя мире. И последнее задание – познай себя, помнишь?

– Я познаю. Я, честное слово, познаю. И я сделаю для вас все, что обещал. Только скажите мне – кто я?

– Ты… Один из немногих. Один из немногих, кому мы решили помочь. Ты думаешь, это просто? Сотни людей просят меня о помощи, но я отказываю. Знаешь почему?

– Почему?.

– Потому что нам не нужны дебилы. Нам не нужны дауны. Кретины, имеющие по двадцать пять вилл на Средиземноморье и пытающиеся правдами и неправдами пролезть в рай и пропихнуть туда же недалеких, не умеющих ничего делать деток своих мажорных. Мы ищем людей вроде тебя. Молодых талантливых ребят, которые гробят лучшие годы, гнут спину на зажравшихся ублюдков. Ребят, которых травят, потому что у нас сейчас только сильный прав, ребят, которые не могут приложить руки к чему-то стоящему и попадают в услужение к продажным тварям, которые тащат их в криминал, а потом подставляют. Ребят, которые спиваются, вешаются, садятся на иглу из-за беспросветности нашей поганой действительности. Мы можем их защитить и дать нечто большее. Мы можем дать им веру и дело. И даем. А потом вот приходит такой, как ты, и говорит: кто я? Ты – наш. И больше уже ничей. – Петровский хмуро посмотрел на Максима. – Только не подумай, что мы команда 911. Или небесная «Скорая помощь». Просто нам нужны хорошие люди. И я не хочу, чтобы таких, как ты, распинала всякая мразь.

– И все-таки, – произнес Максим. – Один простой ответ. Пожалуйста.

– Достал, – сказал Петровский и, вновь облокотившись на перила, посмотрел вниз. Там зеленел роскошный, ухоженный сад. – Если бы я знал, что ты прилипнешь, как банный лист, ничего бы тебе не давал.

Налетел резкий порыв ветра. Петровский молчал секунду, потом повернулся к Максиму.

– Хочешь знать, кто ты? Проверь. – Он кивнул вниз. – Прыгни.

Максим оторопел. – Что?

– Прыгни вниз, – невозмутимо повторил Тарас. – Испытай себя. Не бойся, с тобой ничего не случится.

Максим осторожно перегнулся через перила и присвистнул. Высота была приличная – все-таки шестиэтажный дом, а внизу раскинули кроны деревья. Воображение сейчас же нарисовало его тело, распятое на садовой ограде, с переломанными ногами и истекающее кровью. Кошмар… Он непроизвольно отшатнулся назад и встретился со спокойным, изучающим взглядом Петровского.

– Я не смертник, – сказал он. – У меня пока все дома.

– Я разве сказал, что ты не в себе? Просто убедись, что ты больше не человек. Ты попросил помочь тебе – пожалуйста. Решил строить новую жизнь – милости просим. Но не жди от меня объяснений. Я даю ответы только тогда, когда считаю нужным. Только тогда, когда считаю, что время пришло. Ты понял?

– Понял, – кивнул Максим. – А вы не боитесь…

– Таких, как ты? – улыбнулся Тарас, и в улыбке его было что-то от звериного оскала. – А ты-то как думаешь?

– Вы тоже, – внезапно догадался Максим, чувствуя, как по спине сбегает тонкая струйка пота. – Это ваша кровь была там, в пробирке. Вы переделываете мир под себя. – Он попятился. – Вы сколачиваете себе армию… И все красивые слова только…

– Армию? – Тарас поднял бровь. – А что? Идея хороша. Только пойми простую вещь. Добро должно быть с кулаками. С острыми зубами, чтобы выжить. Чтобы успеть вытянуть из болота таких олухов, как ты. Толстовские идеи о непротивлении злу умерли, когда родился дедушка Ленин. Если тебе нравится слово «армия», называй нас так. Только не забудь, что и ты уже новобранец. Ты вступил в нее сразу после инъекции. Вчера, помнишь?

– Не-ет, – замотал головой Максим. – Я такой же, как все. Я не хочу. Я никуда не вступал…

– Такой же? – фыркнул Тарас. – Ты – такой же?

– Да, я…

Максим не успел договорить.

Тарас внезапно исчез, и странная, непонятная сила оторвала Максима от крыши и швырнула вниз. Он успел заметить, как перила стремительно пронеслись мимо, его инстинктивно растопыренные в попытке за что-то зацепиться руки скользнули по ним, ощутив тепло нагретого солнцем металла. Сила понесла его дальше, вниз, к раскинувшим зеленые объятия деревьям. Он ощутил напор воздуха, увидел стремительно приближающуюся землю, распахнул в беззвучном крике рот и задохнулся. Легкие разрывались, а желудок провалился неведомо куда. Он подумал о маме и почему-то об Алене, а мозг с ужасом отсчитывал секунды до падения.

Потом был удар.

Режущая боль обожгла левую руку. Максим сломал ветку, вторую, третью, листья хлестали по онемевшему лицу, что-то вонзилось в бок и с хрустом вышло обратно, а тело все падало и падало вниз.

Максим рухнул на землю. Боль пронзила изувеченное тело. Хруст костей. Сила, сбросившая его с крыши, не отпускала. Его рывком перевернуло на спину, приподняло и посадило. Он уже не мог кричать, давился, захлебывался кровью…

В следующий миг Максим увидел неестественно заломленную правую ногу и вздыбленный обломок кости, прорвавший штанину брюк. Ощутил вонзившиеся в тело сучья и рассмотрел вспоротый левый бок. И почувствовал, как из окровавленного предплечья толчками выплескивается его жизнь.

Потом сила подняла его голову. Сквозь туман Максим увидел невозмутимого Тараса, сидящего рядом на корточках.

– Что случилось? – прохрипел Максим, но у него получилось какое-то странное горловое бульканье.

– Н-да, – произнес Тарас, – герой спекся. А все туда же, старших учить. – Он поднялся и брезгливо отер о штанину руку, вымазанную в крови. – Ты полежи тут, приди в себя. Потом зайдешь в дом, поговорим.

Максим потерял сознание.

Сквозь листву светило осеннее солнце, а по щеке кто-то полз. Максим открыл глаза и сел, брезгливо стряхнув маленького жучка. Он лежал на куче сбитых при падении веток и листьев, а до крыльца дома было рукой подать.

Он провел рукой по лицу. Исцарапанные пальцы были сплошь в засохшей крови. Со страхом ожидая боли, Максим поднялся на ноги.

Ничего.

Отряхнулся, вновь готовый с перекошенным лицом рухнуть в траву, но вместо этого, осторожно ступая, словно во сне, пошел к дому. Он только что рухнул с крыши, переломал себе все кости и потерял много крови. Но Максим не верил. Боли не было. Был только один вопрос. Кто он теперь?

Максим поднялся на крыльцо и открыл дверь. В прихожей снял обувь и прислушался. В гостиной кто-то тихо разговаривал. Он различил бархатный бас Тараса и незнакомый мужской голос.

Первое, что он увидел, было перекошенное лицо незнакомого молодого человека. Вначале на нем проступил ужас, потом растерянность и, наконец, отвращение. А дар речи у него, похоже, пропал.

– Э-э… Та… – попытался выдавить незнакомец.

Тарас сидел левее, спиной к двери, в кресле. Между ним и молодым стоял низкий столик, заваленный ворохом бумаг.

– Присядь на диван, Максим, – не оборачиваясь, произнес Петровский. – Подожди секунду, поговорим. Ты позвонишь мне вечером, Антон?

Тот, которого звали Антоном, очевидно, пребывал в шоке. Он запоздало кивнул и, приподнявшись, стал лихорадочно собирать бумаги в портфель. Взгляд его не отрывался от Максима, словно он боялся, что ужасное существо, отдаленно напоминающее человека, сейчас бросится вперед и не даст ему уйти.

– Твой будущий сотрудник. Перспективный молодой химик, – сказал Тарас.

Молодой замер.

– Знакомьтесь: Максим Дронов, Антон Тополев.

Антон посмотрел на вошедшего невидящими глазами, кивнул и поспешно ретировался. Через черный ход, кстати. Тарас откинулся на спинку и рассмеялся.

– Он ненормальный? – робко спросил Максим.

Тарас повернулся в кресле и хмыкнул.

– А ты иди сам на себя посмотри, – сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.

Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.

Вид его, перспективного молодого химика, был ужасен. И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева, и ему стало стыдно.

– Так, – продолжал Петровский. – Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим, купим что-нибудь.

– Скажите, – произнес Максим, словно не слыша, – я сплю?

Он поднял и покрутил, рассматривая, руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.

– Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом ноги… Бок… – Он поднял голову. – Это была галлюцинация? А дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?

– Ты не человек больше, Макс, – объяснил Петровский. – По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение проблем?

– Решение… – пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. – Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как теперь меня можно убить?

– А вот об этом мы поговорим попозже, – весело произнес Тарас. – Добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то неудобно как-то, я такой уважаемый дядька…

Максим снова посмотрел на себя в зеркало.

«Невозможно, – сказал он себе. – Меня больше невозможно просто убить…»

– Ох! – вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванна были в крови.

Кто-то стучал в дверь.

– Открой сейчас же! – кричала Алена с той стороны. – Ты что, заснул там?

А Максим все еще падал с шестого этажа.

Встряхнулся. Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука была в полном порядке. Как и все тело во сне, после ужасного падения. Он открыл рот, рассматривая запястье.

– Максим!

– Я сейчас, Ален, – торопливо ответил он. – Заснул немного, извини.

– Свалился ты на мою голову, – пробурчала она и, судя по звуку шагов, удалилась на кухню.

Максим перевел дух. Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Лицо расплылось в улыбке. «Ну, что же, – подумал он. – Здравствуй, мир бессмертных!» Быстро сполоснул ванну. Умылся перед зеркалом. Причесался. Оставаться у Алены или ехать домой? Максим задумался. Дома увидеть маму. Созвониться с Тарасом. Понять, что происходит. Его затрясло, как в лихорадке.

«Меня убили! Меня же убили!…» Больно… Как же больно, господи! Удар в грудь, перехватывает дыхание… Что-то красное перед глазами… Кровь, это кровь! Руки, чьи это руки? Как темно… Опять удар, снова. Ребра обжигает огнем. Голова гудит. Почти ничего не слышно, кроме бухающих ударов сердца…

– Отойдите, – говорит кто-то рядом.

Ослепительная вспышка перед глазами. Удар, взрыв в голове… Что-то твердое. Удары сердца смолкают, становятся тише и тише. Потом наступает безмолвие. Угольно-черная темнота медленно наползает со всех сторон. Чьи-то ноги в ботинках около глаз.

Он встряхнул головой, прогоняя кошмар.

«Семен! Как же я тебя ненавижу! Никому не позволю больше пытаться меня убить…»

И вдруг в нем проснулся другой Максим. Тот, которого похоронили в Битцевском парке. Он был хладнокровен, уравновешен и мудр. Другой Максим сам хотел стать убийцей.

– Нам не нужен никто, – сказал он холодно. – Ни Петровский, ни мама, ни уж тем более Алена. Хватит прятаться от проблем. Взгляни на себя. Реакция, сила, регенерация… Ты сам смертоносная машина, парень. Ты можешь любого стереть в порошок голыми руками. Стоит только отвлечься от дешевой морали. Не убий? Что за философия такая? Когда это придумали? Мы с тобой больше не станем подставлять для удара вторую щеку. Пора закончить историю с институтским приятелем, парень. Пора заглянуть Семену в трусливые глаза.

– А Тарас? – издал жалобный стон Максим.

– Вспомни!

– Что вспомнить? Я не могу!

– Вспомни! – крикнул на него другой, восставший из небытия. – Вспоминай! Тот день, ту ночь, когда тебя убивали…

Косой дождь барабанил по лобовому стеклу, оставляя разводы, которые сбивали судорожно дергающиеся дворники. Небеса сегодня разверзлись или природа заранее оплакивала приговоренного к смерти?

Тарас покосился на Максима, вздохнул и вытащил что-то из кармана плаща.

– На, – сказал он, протягивая ему тонкую стальную фляжку, – расслабься.

Максим принял ее с благодарностью. Тополев, сидевший на заднем сиденье, несколько секунд с сочувствием наблюдал, как он трясущимися руками пытается отвинтить колпачок, потом без объяснений отобрал флягу, открыл сам и вернул обратно.

– Ты не спеши, – сказал заботливо Тополев. – Успеешь.

Максим сделал пару глотков и ощутил, как приятное тепло разлилось по жилам.

– Соберись, – произнес Тарас, не оборачиваясь. – Помни, ты сильнее их. Во много раз сильнее. Я знаю, ты сумеешь.

Максим посмотрел в окно. «По ком же ты, мать-природа, нынче слезы льешь? Не по мне, – вдруг подумал он зло. – Я выживу. Я обязательно выживу и вернусь. Плачь по этим… ловкачам».

Он решительно завинтил крышку фляжки и отдал ее Антону.

– Я справлюсь, – кивнул Максим. – Но если что…

– Никаких «если», – жестко перебил его Тарас. – Нас ждет работа. У тебя еще много любви, открытий и радости впереди. Это просто этап. Очень неприятный этап твоей жизни. И последнее. Тебе сейчас будет очень больно. Так больно тебе не было никогда в жизни. И страшно. У тебя будет только одиночество, боль и страх. Разбуди в себе ненависть. Помни о нас. Помни о справедливости. О своей матери, Максим. Тебя сейчас будут убивать. Хладнокровно и безжалостно. Ты многое поймешь в эту ночь. О себе и о людях… Но помни. Ты – прав! Ты – силен! И ты с нами…

Максим поиграл желваками.

– Вы это уже проходили, – понял он. Петровский промолчал.

– В жизни много этапов, – ответил он. – Все произойдет, как у меня дома, помнишь? Ты потеряешь сознание и через пару часов придешь в себя. Ни о чем не беспокойся. Утром тебя найдут наши люди. В офисе за кружкой кофе ты выберешь себе фамилию. Потом сменим квартиру, заберешь маму, женишься. Максим Дронов умрет сегодня ночью и возродится через несколько часов новым, чистым, как младенец, человеком. С планами на будущее… – Тарас умолк, всматриваясь в темноту за стеклом.

– А когда такой этап проходили вы?

– В который из разов? – горько усмехнулся Петровский.

– Мы заберем тебя, – поспешил заверить Тополев. – Просто останься на месте и подожди. Рано-рано утром.

– Помню, – вновь кивнул Максим.

– Давай, – кивнул Тарас. Разговор был окончен. Максим оглядел салон и решительно открыл дверь.

– Тарас… Я все сделаю, как надо. И я… Скоро буду, – бросил Максим напоследок.

Снаружи ждали ветер, дождь и мрак. Максим поежился, засунул руки в карманы куртки. Все-таки подходящий они выбрали вечерок для расставания с жизнью.

«Мерседес» Петровского мигнул огнями стоп-сигналов и с легким урчанием рванулся прочь. Максим остался совершенно один на пустой дороге.

«Клянусь, – сказал он себе, подняв голову к черному небу. – Обещаю, что вернусь к тебе, Семен. Что бы ни говорили Петровский и Антон, я все равно вернусь к тебе, гад. А что с тобой сделать, я решу позже. Вернее, сразу после того, как узнаю, что со мной задумал сделать ты».

Он посмотрел на свое отражение в луже…

… и встретился взглядом со своим отражением в зеркале ванной.

– Понял? – спросил жестко тот, проснувшийся. – Вспомнил нашу клятву? Теперь мы вместе?

Максим почти вплотную приблизил к зеркалу лицо.

– Сукин ты сын, – произнес он. – А когда мы с тобой были не вместе?

Через несколько минут Максим осторожно прокрался в комнату и, сняв телефонную трубку, нажал кнопку.

Мама подошла почти сразу.

– Ма, это опять я, – сказал Максим, стараясь, чтобы голос его звучал максимально беззаботно. – Прости, что беспокою. Ты не подскажешь мой старый рабочий телефон?

Петровский сидел с коммерческим директором уже около часа, в который раз убеждаясь, что коммерция – это не его. Тараса сейчас вообще мало что интересовало, кроме истории с Максимом. Он почти не спал этой ночью.

Вернувшись из отделения милиции, они с Антоном занялись картотекой. Перевернули всех – и мертвых, и живых. Потом устроили ночные консультации с Вепрем. Тот не сказал ничего дельного.

Зачем ему нужен был Дронов? Тарас видел только одно применение. Максим через несколько дней, а может быть, и часов, должен был превратиться в идеальное орудие убийства. Неуязвимое и неотвратимое.

«Ну почему же так… – размышлял Тарас, косясь на разложенные коммерческим директором красочные графики. – Почему за все приходится платить? Почему ничего, даже бессмертие, нельзя получить просто так?»

Коммерческий водил пальцем по схеме, что-то доступно объясняя. Увлеченно так тыкал аккуратным ухоженным пальцем. Игорь Нелетов был настоящим профессионалом и в бытность свою на вольных хлебах построил с нуля не одну крупную компанию. Тарас постарался вспомнить его резюме. Вроде бы целых четыре. После таких успехов Игорь немного расслабился, решил, что ему теперь все по плечу, организовал ребят с подставными фирмами и вышел на большую дорогу. Банки, кредиты и деньги сыпались, как из рога изобилия. А потом его пришли убивать из подставленного банка, давшего его очередной крупной компании огромный кредит. Как с удивлением осознали позже банкиры, «невозвратный».

Так Игорь Нелетов познакомился с Петровским.

– Вот ты заладил: рынок, рынок, – включился в разговор Тарас, попыхивая трубкой. – А какой для нас рынок? У нас же объемы крошечные, а стоимость – ого-го!

– Рынок нас ждет, Тарас Васильевич, – помотал головой Нелетов. – Я уверен, попробовать можно по нескольким направлениям сразу. Наметки у меня есть, с Антоном это мы уже обсуждали.

– И что Антон? – поинтересовался Петровский.

Тополев, потрясенный вчерашним посещением отделения милиции, с утра, ни свет ни заря, помчался прямо из офиса к матери Дронова. Поехал сам, никому не доверил. Петровский кинул беспокойный взгляд на непривычно молчаливый сегодня мобильник. Что-то не звонит Антон…

– Он полностью согласен с моими доводами, Тарас Васильевич, – отвлек его от раздумий Нелетов. – Кроме того, есть предложения по снижению стоимости.

– И какие?

Игорь поднял на него глаза, и Петровскому опять показалось, что тот смотрит сквозь него. Увидев впервые этот взгляд, Тарас сразу понял, что Нелетов – его человек. Так и получилось, только много, много позже.

– Нам сейчас очень нужны свои химики.

– Я подумал об этом, – сказал Тарас. – Один крупный специалист уже с нами сотрудничает. Вернее, скоро начнет. Ты что-нибудь слышал про «Сигму», Игорь?

– Это какая-то очень сильная наркота? – неуверенно спросил Нелетов. – Где-то читал, не помню. Говорят, привыкание чуть ли не с первой дозы, нет?

«Молодец, – подумал Тарас. – Ай да коммерция!»

– Со второй или третьей, – поправил он. – Цены на нее просто бешеные. А создатель «Сигмы» теперь у нас.

Нелетов поморщился.

– Опять сыворотка? Может, не стоило ее тратить на такого…

– На какого?

– Он ведь прекрасно знал, что делает.

Петровский, прищурившись, посмотрел на Игоря. Люди очень быстро забывают собственные грехи, и Нелетов – не исключение.

– Сколько вы тогда банков кинули? – вскользь осведомился Тарас. – Восемь, семь?…

– Двенадцать, – буркнул Игорь. – Но от этого никто не умирал.

– Всего-то два самоубийства управляющих, – покачал головой Петровский. – А вообще, ты прав. Приятно поговорить с бывшим Робин Гудом. Только вот с бывшим ли?

– С бывшим, – кивнул Нелетов. – Теперь я безгрешен, как ангел. Но мы отошли от темы.

– Да…

Нелетов взял чашку с кофе, подул и осторожно отхлебнул. Тарас немедленно вспомнил про свою.

– Намечается проблема, – сказал Игорь. – Даже с помощью вашего гения мы все равно не сумеем перекрыть весь ассортимент. Есть очень сложные позиции. Например, Е-40.

Тарас потер подбородок. «Куда же пропал Антон, – подумал он. – Где его черти носят?»

– На эту позицию и спрос не велик, – вслух сказал Петровский, пожимая плечами. – Что мы можем из нее выжать?

– Ну как же, Тарас Васильевич… Половина, да что там, все любители острых ощущений готовы будут отдать любые деньги за возможность полетать без каких-либо приспособлений. А идеальное зрение в темноте? А плавание под водой без акваланга?

– Постой-ка, постой… Е-40? – Петровский на мгновение задумался. Вспомнив, о чем речь, невольно рассмеялся. – Эк, куда вы на пару с Антоном… Или это ты один придумал?

– На пару, – ответил Нелетов.

На его тонких губах тоже промелькнуло подобие улыбки.

– А побочные эффекты?

– Ну, если сделать антидот и продавать дозировано…

– Антидот, – фыркнул Петровский. – Это ведь намного хуже «Сигмы», Игорь, дорогой. С «Сигмы» хоть слезть можно. С трудом, но, говорят, можно. А с Е-40 как? Это уже, извините, на всю жизнь…

– Тарас Васильевич! Для экстремальщика Е-40 – лучший выбор. Они и так жить спокойно не могут. Хорошо, давайте протестируем. Пара моих приятелей хоть сейчас готовы на стенд. Что скажете?

– Ты рассказал им? – вопросительно поднял брови Петровский.

– Только общая информация. Минусы и плюсы. Напирая в основном на минусы. И знаете, что мне сказал один из них?

Тарас прищурился.

– Что жизнь без этой штуки для него не жизнь? – произнес он.

Нелетов кивнул.

– Именно в этих выражениях и сказал.

Тарас задумчиво постучал пальцами по столу. «Е-40, – подумал он. – Мне бы проблемы твоих экстремальщиков, Игорек. С радостью бы махнулся».

– Чревато, конечно, но попробовать стоит, – сказал он. – Что ж, делай. Проверяй, тестируй, запускай в производство… Или есть проблемы?

Нелетов замялся.

– Вопрос в том, что Вепрь отказывается, – признал он. – Его можно понять – половина всех позиций проходит через его руки. Он считает, что скоро у него не останется сил. Он уже чувствует это.

– Опять Вепрь… – нахмурился Тарас. – Ишь ты… Сил у него не останется. Да на нем пахать надо! А чувствует он, что ему опять пора на Канары. Ты же знаешь Вепря. Он уникален. Но незаменим ли, Игорь? Надоели его выкрутасы хуже горькой редьки. Мы с Антоном это на днях обсуждали.

– Пока незаменим, – вздохнул Нелетов. – Мы с Антоном ищем варианты. Но пока не можем обойтись без него.

– А он, конечно же, это понимает…

– Естественно. Это понимают все. Даже Лизочка.

Лиза, очаровательное существо, была секретаршей Петровского. За многие годы жизни Тарас не встречал более редкостной и самовлюбленной дуры. В офисе ее держали из-за великолепных форм, томного голоса и высокой скорости печати на компьютере, по крайней мере так уверял Антон. Впрочем, у Тараса были сильные сомнения в том, что Лизин рабочий день заканчивается на работе. Почему вот сейчас Тополев не звонит по делу? Чем он занят?

– Очень плохо, – произнес Петровский вслух. – Очень плохо, что Вепрь взял нас за горло. Он не самый плохой человек и прекрасный специалист. Может, ты хотя бы порекомендуешь ему немного убавить аппетиты? Откровенно говоря, мне совсем не хочется что-либо менять.

– Хорошо, Тарас Васильевич. Я с ним поговорю, – кивнул Нелетов и что-то быстро черканул в блокноте. – Что-нибудь еще?

– Да…

Закончить Петровский не успел. В кармане запел мобильник. У Тараса словно камень с души свалился. Объявился-таки Антоша, умница! И какая разница, заканчивается Лизин день в семь или нет? Несколько мгновений Петровский смотрел то на поющий телефон, то на Нелетова.

– Ты уж извини меня, Игорь, – наконец виновато произнес он. – Совсем времени нет. Давай, может, мы с тобой в другой раз пообщаемся?

Он дождался, когда Нелетов закроет за собой дверь, и отложил трубку в сторону. Телефон продолжал трезвонить. Номер не определен. Это не Антон. Но почему-то Тарас был уверен, что звонит кто-то не менее важный и нужный сегодня.

– Да? – спросил Петровский.

Незнакомый холодный голос произнес:

– Здравствуйте, Тарас Васильевич.

Тарасу инстинктивно захотелось отстраниться от трубки, настолько откровенная неприязнь сквозила в тоне собеседника.

– С кем имею честь? – осведомился он.

На другом конце раздался сдавленный смешок:

– Не узнаете? Странно. Я же ваш воспитанник.

Петровский поморщился, вспоминая. Что-то много старых друзей и знакомых появилось у него за последние дни…

– Это Максим Дронов говорит, – подсказали ему на другом конце.

У Тараса подпрыгнуло сердце.

– Макс! – радостно воскликнул он. – Ты? Я совсем тебя не узнал. Богатым будешь. Где ты? Как ты? Мы уже все с ног сбились.

– Жив-здоров, как вы и предсказывали, – ответил Максим. – В полный рост осваиваю нового себя.

– Постой-ка, – встревоженно спросил Петровский. – Ты охрип, что ли?

– Ну, это вряд ли. Теперь же благодаря вам ко мне ни одна зараза не пристает.

– Почему ты так разговариваешь? Считаешь меня в чем-то виноватым?

– Виноватым? – после паузы переспросил Максим. – Если бы считал, то говорил бы с вами в другом месте и совсем иначе. Уж поверьте. Научился. У меня к вам один вопрос, Тарас Васильевич.

– Какой?

– Почему вы мне не оставили выбора? Почему позволили им меня убить? Я не в восторге от того, что играл роль скотины на бойне, Тарас Васильевич! Объясните мне, тупому, почему не позволили отправить их на тот свет? Почему не дали порвать их на части?

Петровский вытер пот со лба.

– Мы же с тобой все это обсуждали, – ответил Тарас как можно спокойнее. – У них целая организация, Максим. Тебя бы не оставили в покое. И тебя и маму.

– Вы что, их пожалели?! – крикнул в трубку Максим. – Этих палачей?

Внезапно Петровский все понял. И странно изменившийся голос, и манера говорить, и претензии, сыпавшиеся, как из рога изобилия. Началось. От осознания непоправимого, невозможного, необратимого у него перехватило дыхание.

– Постой, Максим! – закричал Петровский в трубку. – Остановись! Послушай меня секунду!

В трубке молчали.

– Слушаю.

– Ничего бесплатного не бывает. Я говорил тебе об этом. Тогда, перед… Но я не мог тебе рассказать всего. Ты стал другим. Тебя непросто убить, верно. Но есть и обратная сторона медали. Помнишь, я говорил, что ты станешь нечеловеком?

– Конечно, помню.

– Послушай себя. Голос твой изменился. Ты готов убить любого, вставшего у тебя на пути. Ты исступленно жаждешь крови. Ты невменяем и неуправляем, Максим, и можешь натворить такого, о чем будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. И только я могу тебе помочь.

– Чем же?

– Существует сыворотка, – торопливо начал объяснять Петровский. – Специальная сыворотка, своего рода антидот, который сдерживает ненависть, пожирающую тебя изнутри. Я много раз проходил через твое состояние, Максим, и прекрасно знаю, что ты сейчас испытываешь. Одумайся! Всего один маленький укол, и ты в полном порядке. Приезжай ко мне, все сделаем. Или нет. Скажи, где ты, я приеду. Я приеду когда и куда угодно, ты только скажи. Все должно было пойти иначе. Мы были уверены, что все получится, как обычно, и что до твоего теперешнего состояния не дойдет. Ты же уже двое суток должен был быть у нас, понимаешь?

– Маленький укольчик. Я уже сделал на днях один. Помните? Жаль, что вы меня не забрали, – произнес Максим без всякого сожаления. – Но сейчас я никуда не поеду, Тарас. У меня на сегодня запланирована встреча.

– Максим, – почти умоляюще сказал Петровский. – Ты прольешь много невинной крови. Остановись, пока не…

– Невинной?! – перебил его Максим. – Вы о чем? О крови людей, которые меня убивали?

– Нет, не о них, конечно. Но… Послушай…

– Нам не о чем больше говорить, – после секундной паузы сказал Дронов и отключился.

– Максим! – закричал Петровский в бешенстве.

Посмотрел на дисплей. «Номер не определен», – горела надпись.

– Черт! – Тарас швырнул телефон на стол. – Дурак! Сопляк! Что ты делаешь! Остановись немедленно!

Он вскочил и нервно заходил по кабинету. «Что же делать? Как его остановить? Где находится эта его работа? Черт, ну где же ты, Антон? Почему не звонишь, когда ты так нужен?!»

Словно угадав его мысли, кротко запел селектор. Тарас бросился к столу.

– Да?

– Тарас Васильевич, Топо… – начала Лиза.

– Соединяй! – перебил он ее и схватил трубку внутреннего телефона.

– Алло! – закричал Петровский нетерпеливо.

– Тарас Васи… – начал было Тополев.

– Ты узнал, где его старая работа? – перебил Петровский.

– Узнал. Мать телефон дала, Тарас Ва…

– Давай диктуй.

– Сейчас.

Петровский сунул руку к письменному прибору на столе и вспомнил, что по своей дурацкой привычке вытащил ручку и, как обычно, забыл в машине. Он выдвинул ящик стола, один, второй… Третий, нижний, от резкого рывка вывалился на пол. Ручки нигде не было.

«Сегодня, наверное, не мой день», – подумал он и выругался про себя.

– Готовы? – осведомился Антон.

– Готов, – махнул рукой Петровский. Он сосредоточился. Поиски ручки странным образом его успокоили. Антон продиктовал семь цифр.

– А что случилось-то? – спросил озадаченно он в конце. – Что за спешка такая?

– Максим звонил, – буркнул Петровский, старательно повторяя про себя телефонный номер.

– Он матери тоже звонил, – сказал Антон. – Вчера, два раза. Мы с вами в это время в милиции были.

– А два раза-то зачем? – удивился Тарас.

– Телефон своей старой работы спрашивал. Наверное, не до конца все вспомнил.

Петровский сел прямо на стол. Все его предчувствия оправдались. Максим Дронов вышел на финишную прямую. И надо было его опередить во что бы то ни стало.

– Дуй в офис, – после паузы сказал Петровский. – Быстро. Максим хочет нанести визит друзьям. А у него с часу на час должно начаться Превращение.

– А антидот?

– Какой, к черту, антидот?! – взорвался Петровский. – Дронов у нас в офисе появлялся, что ли? Или ты не понял, Антон? Повторяю еще раз. У него начинается Превращение…

– О чем вы? Какое превращение, Тарас Васильевич? Что, вот так, прямо среди бела дня?

– До вечера, конечно, у нас время есть. Но у него уже голос изменился, – произнес Петровский. – Это первый признак. Так что давай, Антон, в темпе. Я жду.

Утро Вадим встречал в гостиной. Он сидел со стаканом коньяка, изредка косясь в угол, где вчера появился ночной гость. Поэтому когда зазвенел телефон, Немченко обрадовался. Хорошо, что Голос для разнообразия решил воспользоваться простым средством общения. Впрочем, заряженный и смазанный пистолет уже лежал у Вадима под рукой.

– Не спишь? – осведомился Голос.

– Я встаю рано, – ответил Вадим. – А ты-то спишь вообще?

– Редко. Раз или два в неделю.

– Надо многое успеть?

– Ты даже не представляешь себе, сколько.

– Например, моих людей напугать до потери сознания.

– Хм… Проверял на складе, значит?

– А я всегда проверяю.

– А доверяешь?

– Редко.

– Всегда считал, что мы похожи.

Немченко помолчал.

– Слушай, – произнес он, – а ты вообще человек?

Голос издал звук, отдаленно напоминающий смешок.

– У нас что, начался период доверительных отношений?

Немченко хмыкнул.

– Просто сейчас три ночи, а поговорить не о чем.

– Поговорить всегда есть о чем, – сказал Голос. – У меня нет времени на размазывание соплей. Я хочу, чтобы ты бросил свой коньяк, лег и отдохнул как следует.

– Ты так заботлив… Прямо как мама. Но она давно умерла, – сказал Немченко, закидывая ноги на стол.

– Она, кстати, передает тебе огромный привет.

Ноги Вадима стали ватными.

– Как она там?

– Нормально, – устало ответил Голос. – Как и положено женщине, отравившей собственного отца и сдавшей дядю чекистам.

– Ты что? – опешил Вадим.

– Любовь к людям – это у вас семейное, – усмехнулся Голос. – Недооценивал ты свою родню.

Потрясенный Немченко отхлебнул из стакана, не почувствовав вкуса.

– А еще кто? – после паузы поинтересовался он.

– Хочешь, я тебе завтра файл с твоей родословной скину? – устало спросил Голос. – Почему вы все такие одинаковые?

Вадим пожал плечами:

– Потому, что, наверное, люди.

– Потому, что у каждого куча скелетов в шкафу. А совесть скромно делает вид, что ничего не знает. Ну, ладно. Какие планы на завтра?

– Собираюсь съездить в цех, к Борзову. Хотя все утверждают, что Дронов твой мертв. Зачем он тебе сдался?

Я просмотрел файл – обычный парень, каких полгорода. Хочешь, я тебе другого найду?

– Вадим, – строго произнес Голос. – Хватит. А насчет Дронова все поймешь завтра. Думаю, ты его увидишь. По крайней мере, должен.

– Как же я увижу мертвого? – спросил Немченко и тут же сам ответил на вопрос. Видел уже, на днях.

– Не мертв он, – сказал Голос, и впервые за все время Вадиму послышалось в нем замешательство, – или… не знаю. Завтра ты будешь моими глазами.

– Так карты говорят? – попытался сострить Немченко.

– Так говорю я.

– Мне его брать? Ну, если встречу…

Голос помолчал.

– Завтра решим, – после паузы сказал он. – Посмотрим вначале, оглядимся. Ложись спать. День у тебя завтра будет что надо.

– А если я не хочу?

– Нет, Вадим. Ты очень хочешь спать.

Внезапно Немченко почувствовал, как веки отяжелели, а глаза сами собой закрываются.

– Эй, погоди… – начал было он.

– Поспи, Вадим, – оборвал его Голос. – И возьми с собой завтра к Борзову хорошую команду. Обязательно.

Голова Вадима безвольно опустилась на стол, а тело обмякло в кресле.

Во сне, взявшись за руки с давно умершей женой, он шел по залитым солнцем Воробьевым горам. Шел и беззаботно, счастливо улыбался.

Своим друзьям Голос умел дарить хорошие сны.

Из офиса они выехали на трех машинах.

Помня ночные наставления Голоса, Вадим взял с собой девять человек. Сашка он посадил к себе в автомобиль и, в качестве компенсации за вчерашнее нервное потрясение, назначил старшим. Приободренный таким образом, тот немедленно развил бурную деятельность. Для начала проинструктировал всех, раздал оружие и заставил привести машины в порядок. Потом, почему-то решив, что начинается серьезная заварушка, Сашок попытался на каждого бойца напялить армейскую каску в комплекте с бронежилетом. Пойман он был Вадимом, когда старательно засовывал в багажник одного из джипов ручной гранатомет, после чего немедленно остановлен, осмеян и разжалован.

После вчерашней поездки на склад у Сашка в голове что-то сдвинулось. Прибыв с утра в офис, он заперся в дежурке и принялся за рапорт. Очевидно, сочинения ему давались нелегко, потому что текст на полтора листа сочинялся почти два часа и содержал жуткое количество грамматических ошибок. Когда же Вадим принялся знакомиться с его творением, Сашок стоял рядом, вытянувшись по стойке «смирно» и преданно заглядывая Немченко в глаза.

– Что, все так и было? – завершив чтение, поинтересовался слегка обалдевший Немченко.

Сашок кивнул. Вадим молча поднялся, достал из бара бутылку и налил ему стакан самого дорогого коньяка.

Он и сейчас, трясясь в джипе по ухабам, поглядывал на Сашка с сочувствием. «Досталось парню, – думал Немченко. – Да и сегодня тоже. Каски эти несчастные, гранатомет… Может, стоило взять? Может, крутовато я с ним обошелся?»

Место, где располагался офис Борзова, оказалось безлюдным и глухим. Рядовая периферийная промзона, с грязными разбитыми дорогами, обшарпанными бетонными заборами и ржавыми рельсами давно заброшенных железнодорожных веток. К счастью, выяснилось, что Коля, водитель машины Немченко, жил раньше где-то неподалеку и прекрасно знал эти места.

– Этой дорогой все местные забулдыги на МКАД выбираются, чтоб менты не шерстили, – популярно объяснил он. – Но некоторых все одно на выезде ловят.

«Разновидность чисто русского спорта, – подумал Вадим. – Одни получают адреналин, выступая в роли жертвы, другие – играя в охотников. Все всё знают, но никто ничего не делает. Да, умом Россию не понять…»

Даже несмотря на крепкую подвеску, их мотало и трясло в машине, как лягушек в банке. Джип иногда врезался в глубокие лужи, и грязная вода брызгала на лобовое стекло. Тогда все начинало походить на прогулочную экскурсию на катере. Но Коля справлялся.

В очередной раз, свернув по петлявшей между нескончаемых складов, гаражных стоянок и просто заборов неясного назначения разбитой дороге, он уверенно припарковался.

– Приехали, – весело сообщил Коля.

Через размазываемую дворниками грязь Вадим увидел большую стоянку, очередной забор и домик КПП рядом. КПП сильно смахивал на увеличенную собачью будку, на которой хозяин-гигант неровными взмахами кисти быстро набросал белой краской адрес.

Левее будки начинался ряд больших ржавых гаражей, а правее – ломаная линия сваленных в кучу строительных бытовок, с выбитыми стеклами и зияющими дырами сорванных с петель дверей.

– Зря гранатомет не взяли, – прошепелявил Сашок у Вадима над ухом. В самом начале пути, на первой же серьезной кочке он прикусил язык и страдал всю дорогу. – Большая ошибка.

Немченко был готов с ним согласиться.

Около увеличенной собачьей будки стояло две грязных «Газели» и «ЗИЛ» с раскуроченным двигателем. Джипы Вадима казались рядом с ними чуть ли не космическими ракетами.

Немченко обернулся к Сашку.

– Сходи узнай, где там, – велел он. – А то, может, по территории еще километра два пешком по пояс в грязи топать.

Не успел Сашок открыть дверь, как к машине с разных сторон бросились местные собаки – не меньше десятка, взъерошенные, с оскаленными пастями, настоящие городские волки.

Сашок запрыгнул обратно и умоляюще посмотрел на Немченко. Собак, как помнил Вадим, тот до смерти боялся с детства.

– Ладно, – вздохнул Вадим и высунулся из машины, собираясь выяснить диспозицию самостоятельно.

Однако произошло чудо. Из будки вышел хмурый дед, одетый в телогрейку и валенки. Сторож посмотрел на джипы, недобро щурясь, и что-то сказал собакам. Тех как ветром сдуло.

– Иди, – кивнул Сашку Вадим. – Договаривайся с хозяином.

Через несколько минут ржавые, немилосердно скрипевшие ворота гостеприимно распахнулись. Сашок, стоя по щиколотку в грязи, помахал рукой, и джип въехал на территорию.

Раньше, до перестройки, тут, видимо, располагалась большая механизированная колонна, а потом предприимчивые работяги занялись бизнесом. Следы их коммерческой деятельности мелькали повсюду. Наполовину разобранный экскаватор, перевернутый трактор, брошенный на произвол судьбы погрузчик без колес и ковша… Автомобиль обогнул несколько полуразрушенных зданий и выехал… в другой мир. Вадим даже глазам своим не поверил.

У трехэтажного аккуратного здания, обсаженного зеленью, стояло множество иномарок. У подъезда располагалась круглая курилка. Трое молодых людей в строгих деловых костюмах что-то горячо обсуждали. Остальные, очевидно, строили светлое капиталистическое завтра, удобно устроившись в уютных кабинетах.

Сашок с досадой посмотрел на испачканные брюки.

– Здесь посидишь, – невозмутимо сказал Немченко, перехватив его взгляд. – Все равно кому-то надо присмотреть за машинами.

– А водилы на что? – обиделся Сашок.

– Ты там всех перепугаешь. Ладно, не дрейфь. Справимся.

Семен Борзов оказался высоким широкоплечим парнем с бритым затылком и тяжелым взглядом. Одет он был не в костюм, вернее, в костюм неделовой. Словно проспавший летаргическим сном все десять лет перестройки и беспредела, он щеголял в спортивном комплекте от «Адидас». На шее красовалась массивная золотая цепь.

– С приездом, Вадим, – радушно произнес Семен. – Пошли сразу ко мне.

Немченко смерил его взглядом и внезапно почувствовал, как внутри зашевелилось раздражение. Талантливый парень, спортсмен и умница, каким он представлял себе Дронова, был стерт с лица земли таким вот недалеким гопником, человеком каменного века. «Как часто и несправедливо побеждает грязь и серость», – с горечью подумал Вадим.

Вслед за хозяином он прошел в кабинет. Двое крепких молодцев, игравших роли телохранителей, остались в приемной.

– Мы уже перешли на ты? – нахмурился Вадим, усаживаясь в кресло.

Семен осекся.

– Ну, между коллегами… – развел он руками.

– Какие мы с тобой коллеги, дружок? – холодно спросил Немченко. – Ты и я – это как небо и земля, понимаешь? И я не в десны с тобой целоваться приехал. Мне нужен Максим Дронов.

Ему показалось, что бритая лысина Семена позеленела от злости. «Давай, давай, – весело подумал Вадим. – Только дернись, дружок. Даже Шептун мне не указ при таком раскладе».

Очевидно, Семен это тоже понимал.

– Его у нас больше нет, – ответил он, проявляя чудеса выдержки. – Уволился.

– И вы его так просто отпустили? Печать-то поставили в трудовой книжке?

– Он отличный специалист… – начал было Семен, но Немченко, навалившись на стол и почти вплотную приблизившись к его лицу, оборвал его.

– Не парь меня, парень, – просто сказал Вадим. – Где и когда вы его слили?

– А кто он тебе? – отшатнулся Семен. – Ты кто такой вообще?

– Не хами, пацан, – не меняя позы, ответил Немченко. – Отвечай. Четко и внятно.

– Да я… – рука Борзова дернулась к телефону.

– У меня девять человек, Семен, – предупредил Вадим. – Только здесь. И в данный момент они не в нарды играют.

На лице Борзова изобразилась напряженная работа мысли.

– Ладно, – с натугой произнес он. – Правда ваша.

– Где и когда?

– Позавчера в Битце, – ответил Семен.

– Пять баллов, – откинулся в кресле удовлетворенный Немченко. – Ведь умеешь же разговаривать по-людски. Как дело было?

– Как обычно, – глухо произнес Семен. – Порезали немного. А потом, как всегда, контрольный в голову.

– Ты сам?

– Сам.

Вадим достал мобильный телефон из кармана. Набрал номер.

Голос отозвался сразу, словно ждал.

– Тут с тобой поговорить хотят, – сказал Вадим вместо приветствия и протянул трубку Семену. – Расскажи ему все, как мне, – произнес он. – И желательно во всех деталях.

Пока Семен подвергался обстоятельному допросу, Немченко осматривал кабинет. Очевидно, деньги у хозяина водились. Отделано все было на совесть, очень дорого, местами безвкусно, зато весьма эпатажно. «Бич всех лохов, дорвавшихся до денег, – философски заключил Немченко. – Но почему вместе с деньгами люди не приобретают хоть каплю вкуса?»

Семен протянул телефон обратно.

– С вами поговорить хотят. Немченко взял трубку. – Да?

– Странно, – сказал Голос. – Очень, очень странно. Никак у меня не сходятся концы с концами. Ты вот что, Вадим. Посиди там у него немного. Кофейку попей. Вот-вот что-то должно случиться. Сегодня это место самое активное. Грядет.

– Что?

Голос помолчал.

– Не знаю, – ответил он. – Но будь готов бросить все и уносить ноги. Даже людей своих.

– Все так серьезно? – напрягся Немченко.

– По-моему, да. И звони сразу, как только что-то изменится.

– Да объясни толком!

Голос вздохнул:

– Сам не знаю.

Он отключился. Вадим сунул телефон в карман и встретился с напряженным взглядом Борзова.

– Что происходит? – спросил Семен. – Это его родственник?

Ответить Немченко не успел. На столе Семена зазвонил городской телефон. Борзов дернулся, как от удара.

– Лучше ответь, – сказал Немченко спокойно. – Это точно тебя.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Семен негнущимися пальцами поднял трубку.

– Алло, – сказал он.

Ему что-то ответили. Вадим расслышал ровный мужской баритон. Кто это? Голос? Шептун?

Внезапно глаза Семена округлились, а лицо пошло пятнами. Рука явственно задрожала. Немченко, ничуть не стесняясь, привстал и приблизил ухо к трубке.

Это был странный монолог. Кто-то монотонно говорил, а Семен дрожал мелкой дрожью, но слушал. Его рука словно прилипла к телефону, и никакая сила не смогла бы ее сейчас оторвать.

Наконец на том конце провода воцарилась тишина, сменившаяся короткими гудками.

Борзов медленно опустил трубку. Руки его ходили ходуном, а лицо было мокрым от пота. Он поднял затравленные, бегающие глаза на Вадима. У Немченко чуть не открылся от удивления рот. Сидевший перед ним молодой парень за несколько минут постарел лет на десять.

– Это звонил Максим, – еле выговорил Семен Борзов. – Ваш мертвый Дронов обещал приехать ко мне в гости через час. Просто так. Поговорить.

Вадим машинально бросил взгляд на часы. Они показывали шесть двадцать четыре.