Ленинград

Тяжелые решения

Уже давно исчезло с ленинградских улиц обычное оживление, словно растаяли в сером небе укрытые чехлами или защитной краской золотые купола, шпили; новыми высотными ориентирами стали повисшие над городом аэростаты заграждения. Осенью часто дули северо-восточные и северные ветры, лили дожди. Сыро, холодно. Женщины плакали от бессилия, когда лопаты вязли в тугом месиве; тяжелая сырая глина липла, словно припаивалась к железу, а на окопах работали горожанки, успевшие отвыкнуть от тяжелого физического труда. Многие в тапочках или ботинках, вытертых демисезонных пальтишках.

Но что делать!? Вероятность нового штурма еще существовала, и город лихорадочно укреплял прежние и строил новые рубежи обороны. Начиная с 3 сентября каждый район должен был держать на окопах 5 тысяч человек, всего это давало 80 тысяч землекопов, не считая солдат и военно-инженерных подразделений.

Труднее всех приходилось тем, кого посылали к Урицку, Пулкову, Колпину, где наши и вражеские войска местами разделяло каких-нибудь 200–300 метров. Услышав, как звякают лопаты, увидев свежие выбросы земли или приметив женские фигурки, фашисты приходили в неистовство и засыпали наш передний край снарядами, минами; нередко прилетали самолеты, сбрасывая вместе с бомбами камни, рельсы, железные бочки, все, что могло падать с гулом, лязгом, свистом, нагнетать нервное напряжение.

На случай прорыва врага город продолжал готовиться к баррикадным боям на улицах: было создано 6 секторов и 96 батальонных районов обороны. Превращались в доты первые этажи жилых домов и служебных зданий; к обороне подготовили Исаакиевский собор. Моряки-балтийцы соорудили пушечный дот в обращенной к Неве торцевой части здания главного университетского корпуса. Только рабочие вагоностроительного завода имени И. Е. Егорова построили на Международном проспекте три баррикады, пятнадцать огневых точек, на два километра протянулись установленные ими противотанковые заграждения. Саперы заранее определили, какие здания можно будет взорвать, чтобы завалить улицы. Противотанковые надолбы усеяли площадь перед Кировским райсоветом, кто-то сумел установить огневую точку на Нарвских воротах.

В крепости превращались заводы. Общая протяженность баррикад на Кировском составила около километра, вся его территория покрылась траншеями, надолбами, ежами, спиралями «бруно», колючей проволокой.

Фашистское командование между тем всерьез вознамеривалось, как этого требовал Гитлер, «тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей». Так сказано в военном дневнике немецкого генерала Гальдера. Гитлеровцы вели теперь огонь не только из Тосно, батарею за батареей они подтягивали к Стрельне, Урицку, поселку Володарский, на Дудергофские высоты, в Пушкин.

В октябре фашисты выпустили по городу в полтора раза больше снарядов, чем в сентябре, а в ноябре — в два с лишним раза больше (И 230 снарядов).

Из-за обстрелов и бомбежек население иногда по 18 часов подряд просиживало в бомбоубежищах; их теперь можно было бы назвать и снарядоубежищами. Пойти в магазин в таких условиях стало проблемой, и магазины пришлось открывать с 6 часов утра, когда фашистские артиллеристы, как правило, еще спали в своих землянках. В результате бомбежек и артобстрелов нарушалась работа предприятий, учреждений, школ, и в конце концов при появлении одного-двух самолетов тревоги уже не объявляли. Рабочие, когда из-за сидения в укрытиях срывалось выполнение ответственных заказов, а они все были ответственными, и вовсе отказывались уходить из цехов. Объясняли просто:

— На фронте наши товарищи подвергаются несравненно большей опасности, но борьбы не прекращают. У нас тот же фронт.

Воздушная битва над Невой приняла предельно ожесточенный характер. Фашистские самолеты, не ломая строя, летели на огонь зенитных батарей, завязывали яростные воздушные бои. В сентябре они прорвались к городу 23 раза, в октябре и ноябре — по 38 раз, практически бомбы падали на город ежедневно. Потери у фашистов соответственно росли. К началу декабря число сбитых в ленинградском небе самолетов достигло 555, и гитлеровское командование массовые воздушные бомбардировки города прекратило. Авиационно-артиллерийское наступление, имевшее целью сровнять Ленинград с землей, натолкнулось на организованное, умелое противодействие и практически потерпело крах, несмотря на то что велось с размахом, методично, опиралось на могучую, совершенную по тем временам технику.

Расчеты фашистских мракобесов на мощь своей авиации и артиллерии не оправдывались, и, чем дальше, тем больше они надеялись на губительные последствия блокады. Голод подкрадывался к городу незаметно. Еще в начале сентября в Ленинграде торговали коммерческие магазины, где можно было приобрести многое. Были открыты коммерческие рестораны, в столовых талоны из продовольственных карточек вырезались только за мясные и рыбные блюда. Крабы свободно продавались всюду. Между тем запасы продовольствия в городе вообще были невелики, к тому же овощи и картофель, составлявшие важную часть рациона, завозились сюда осенью, и овощные базы, картофелехранилища к моменту, когда прервалась сухопутная связь со страной, оставались пустыми.

29 августа члены комиссии, посланной в Ленинград ЦК партии и ГКО, доложили И. В. Сталину о тревожном положении: муки и зерна в городе оставалось всего на 17 суток. На другой же день специальным постановлением Государственный Комитет Обороны обязал наркомат путей сообщения ежедневно направлять в Ленинград по восемь составов с продовольствием, по два — с боеприпасами и вооружением и по одному — с горючим.

К сожалению, в день подписания постановления ГКО фашисты уже были в Ивановском на левом берегу Невы, а 8 сентября, как уже говорилось, захватили Шлиссельбург. В Ленинград теперь можно было попасть только по Ладожскому озеру и Карельскому перешейку, где немцев и финнов разделяло 65 километров. Железная и шоссейная дороги, соединявшие Ленинград с западным берегом Ладоги, в этом коридоре были, но пристани и причалы, если не считать обветшавшей деревянной эстакады в бухте Осиповен и небольших причальных стенок в бухте Гольсмана, отсутствовали: в мирное время судоходства здесь не было.

Поздно ночью 9 сентября, на второй день после того, как замкнулось блокадное кольцо, в Смольном состоялось совещание руководящих работников горкома и обкома партии, Северо-Западного речного пароходства, представителей командования Ладожской военной флотилии. Тогда и было принято решение в кратчайшие сроки наладить бесперебойное сообщение с Большой землей по водному пути через Ладогу. Строительство причалов и портовых сооружений началось без промедления. Ждать, однако, когда они войдут в строй, было нельзя, и уже 12 сентября к Осиновцу буксирный пароход «Орел» под командой искусного капитана коммуниста И. Д. Ерофеева подвел две баржи с зерном.

Фашистские летчики обнаружили оживление на берегах еще недавно пустынной бухты, и как раз в тот день, когда прибыл «Орел», «юнкерсы», ориентируясь на многометровую красно-белую башню Осиновецкого маяка, стали бомбить баржи и железнодорожную станцию. Их встретили пулеметным огнем с баржи, с берега подала голос зенитная батарея, но это и все: на станции тоже были зенитные орудия, но еще на платформах, их не успели даже расчехлить. Надсадный, прерывистый вой самолетов, взрывы, резкие выстрелы зениток и мечущиеся, не знающие, куда деться, чайки над бухтой… Две бомбы легли прямо на палубу одной из барж, все кругом дымилось, кое-где занимались пожары. Начиналась боевая воинская биография старой бухты, в которой с того дня не стало ни птиц, ни рыбы.

За Ладогой издревле, вероятно с тех пор, как здесь пролегал путь из варяг в греки, закрепилась дурная слава. Суда тонули даже в южной, мелководной ее части: волна тут хоть и ниже, чем к северу, но злее, короче, волнение носит беспорядочный характер, возникает так называемая толчея, с которой чрезвычайно трудно справляться небольшим и не особо-то мореходным речным посудинам. Не случайно еще при Петре Первом по южному берегу Ладоги начали строить обводной канал, а потом, когда он обмелел, прорыли еще один — со шлюзами.

Каналы действовали, но сейчас там хозяйничали фашисты, и другого пути на Большую землю, кроме как через Ладогу, которую речники не любили и знали плохо, не было. Речной флот тоже оказался неприспособленным к плаванию по бурному, капризному озеру. Случалось, что суда в пути разваливались, а первое время, когда разгрузка велась в незащищенных бухтах, их нередко выбрасывало на берег. Но что делать!? Небольшие, похожие на черных жуков буксиры тянули и тянули через озеро неповоротливые, медлительные баржи. В шторм, так в шторм. Под бомбежку, так под бомбежку. Ленинград ждал хлеба.

Объемы перевозок, естественно, были недостаточными, запасы продовольствия в Ленинграде таяли, и там предпринимали все возможное, чтобы как-то пополнить их. Работу эту возглавлял специальный уполномоченный ГКО, энергичный и деловитый нарком торговли РСФСР Дмитрий Васильевич Павлов, написавший впоследствии книгу о самых трудных днях Ленинграда. В качестве примесей к хлебу использовали солод, хранившийся на пивоваренных заводах, овес (лошадей перевели на молодые побеги и торфяной комбикорм), льняной жмых, отруби, а потом в широких масштабах пищевую целлюлозу. Переработали на кондитерские изделия 2,5 тысячи тонн сахара, превращенного при пожаре Бадаевских складов в густой сироп, подернутый черной коркой. Сотни коммунистов и комсомольцев обследовали склады, пакгаузы, подвалы, железнодорожные станции, порты в поисках хоть чего-то пригодного в пищу. В железнодорожных вагонах, загнанных в тупики, обнаружили, например, 500 тонн муки, 100 тонн трески, животное масло, льняной жмых, предназначавшиеся на экспорт бараньи кишки. На мельницах вытрясали мешки из-под муки, бережно собирали со стен наслоившуюся на них за многие годы мучную пыль. В пригородных колхозах и совхозах нередко под огнем врага копали картошку, собирали овощи — все, вплоть до зеленого капустного листа: называли его тогда хряпой, слово это, еще недавно малораспространенное, прочно вошло в обиход. Несмотря на все, удержать снабжение населения на прежнем уровне не удавалось. 2, 11 сентября и 1 октября хлебная норма в три приема была сокращена рабочим до 400 граммов, всем остальным— до 200. Это был уже голод.

В ходе эвакуации ленинградских предприятий в тыловые районы на месте не осталось и половины мощностей оборонной промышленности, резко падала выработка электроэнергии, от обстрелов и бомбежек только в октябре пострадало 26 предприятий: на станкостроительном заводе имени Свердлова, например, сгорело четыре цеха. Тем не менее, планом на октябрь предусматривалось удвоить выпуск минометов и пушек, а снарядов и мин дать 2 миллиона 200 тысяч штук — в пять раз больше среднемесячного выпуска в третьем квартале.

На Металлическом заводе в то время вытачивали корпуса снарядов и мин, изготовляли люльки для полковых пушек, сваривали башни для танков, строили бронепоезда. Вечером 3 октября здесь проводились цеховые собрания, на которых обсуждались обязательства в честь 24-й годовщины Великого Октября. Начался как раз очередной воздушный налет, бомбы падали близко, чувствовалось, как сотрясается земля, но к этому привыкли, обсуждение продолжалось, принятые тогда решения позволили заводу в целом поставить себе целью завершить октябрьскую производственную программу на четыре дня раньше срока.

Домой, однако, участникам собраний уйти в тот вечер не удалось. Поднялась луна. Нева, городские улицы, заводские корпуса осветились ее мертвенным, предательски ясным светом, и прерывистый вой фашистских бомбардировщиков теперь уже не смолкал. Сначала на территории Металлического завода разорвались две фугасные бомбы. В 22.00 — еще одна, необычно большой силы: взрывом снесло капитальную стену длиной 18 метров, сбросило с подкрановых путей два мостовых крана, разрушило два карусельных станка, рухнула высокая кирпичная труба, в одном из красных уголков погибло пять девушек из медико-санитарного звена. Всего в ночь на 4 октября на завод упало восемь фугасных бомб, семь из них взорвались, от зажигалок возникли пожары. Часть людей сразу же пришлось переключать на ликвидацию повреждений и восстановление того, что можно восстановить. Тем не менее основные производственные участки работы не прекращали.

5 октября в «Ленинградской правде» появилось обращение коллектива Металлического завода ко всем ленинградцам с призывом достойно встретить 24-ю годовщину Октября. 9 октября горком партии одобрил инициативу металлистов, и это дало дополнительный импульс соревнованию. Ленинград по-прежнему не ограничивался поставками вооружения и боеприпасов своим защитникам. В октябре, ноябре и первой половине декабря самолетами на Большую землю было переправлено 560 минометов, 452 полковые пушки и много другой продукции, изготовленной в осажденном городе. «Спасибо ленинградцам за помощь москвичам в борьбе с кровожадными гитлеровцами», — телеграфировал в Смольный командующий Западным фронтом Г. К. Жуков.

В ноябре в зале заседаний Смольного собрался городской актив. Выступивший с краткой речью А. А. Жданов был предельно откровенен:

— Русские люди много раз смотрели в лицо смерти, проявляя при этом душевную силу; и на этот раз они не дрогнут, но надо говорить народу правду такой, какая она есть, и он нас поймет.

Предупреждая, что трудности с питанием и топливом могут стать еще большими, он снова и снова напоминал:

— Главная задача коммунистов и комсомольцев, всего населения — беречь имеющиеся ресурсы, растянуть их на больший срок. Нам надо выиграть время. Всеми силами бороться за выпуск большего количества снарядов, боевой техники, оружия…

Коммунисты продолжали уходить на фронт по новым и новым партийным мобилизациям, но ряды партии тоже пополнялись: в октябре, ноябре и декабре в нее вступило свыше 2600 ленинградцев. Главным качеством, по которому теперь проверялся каждый из них, была стойкость, способность переносить тяготы, еще недавно показавшиеся бы непосильными, быть опорой для окружающих. Коммунисты, 10 тысяч агитаторов на предприятиях и в учреждениях, 10 тысяч политорганизаторов в жилых домах, комсомольцы, просто честные, мужественные люди, каких была масса, — на них теперь держалось многое. На совещании секретарей райкомов партии председателей райисполкомов в горкоме партии вопрос был поставлен так: 90 процентов рабочего времени руководители партийных и советских организаций обязаны теперь отдавать удовлетворению бытовых запросов населения.

В Ставке Верховного Главнокомандования хорошо понимали, об этом прямо говорил И. В. Сталин, что обеспечить полноценное снабжение города можно, только прорвав блокаду. 12 октября из Москвы в Смольный поступила телеграмма: «…откладывать больше решение вопроса об овладении станцией Мга нельзя… Ставка Верховного Главнокомандования решительно требует от Военного совета Ленинградского фронта согласованного наступления 55-й, 54-й армий и Невской группы…» Через три дня, 14 октября, в Ленинград снова прилетел представитель Ставки генерал-полковник Н. Н. Воронов. Приехав прямо с аэродрома в Смольный к А. А. Жданову, он вручил ему пакет с директивами командованию Ленинградского фронта.

Начать операцию намечалось 20 октября, к ней уже готовились, но 16 октября фашисты сами нанесли удар на северо-восток с целью прорваться к Тихвину и дальше, к Свири, к Лодейному Полю и соединиться с финнами, замкнуть еще одно, второе кольцо окружения вокруг Ленинграда. В этом кольце уже не было бы никаких коридоров, сама Ладога, вся целиком, оказалась бы внутри кольца. Фронт 4-й и 52-й армий был прорван. Брешь заделывали, перебрасывая на волховское направление войска, выделенные для деблокады Ленинграда. В результате наступление, начатое 20 октября, успеха не имело, с ленинградской стороны через Неву сумели переправиться лишь небольшие группы красноармейцев и командиров.

На тихвинское направление Ставка срочно выдвинула дивизии своего резерва, фашистов задержали. Но ненадолго. Командир фашистского 39-го механизированного корпуса совершил неожиданный маневр, и его войска, обнажив фланги и бросив далеко позади тыловые службы, двинулись вперед по глухим заснеженным дорогам. 8 ноября они с боем овладели Тихвином. Сообщение о взятии Тихвина берлинское радио передавало каждые 30 минут на протяжении целого дня; целый день над Германией гремели бравурные марши. Выступая 8 ноября в Мюнхене, Гитлер захлебывался от дикой радости:

— Ленинград сам поднимет руки: он неминуемо падет раньше или позже. Никто оттуда не освободится, никто не прорвется через наши линии. Ленинграду суждено умереть голодной смертью.

Речь Гитлера, к несчастью, не была пустой угрозой. Положение ленинградцев, действительно, резко ухудшилось. Заборье и Подборовье — единственно доступные теперь железнодорожные станции на Большой земле — располагались далеко на востоке, и добраться туда от восточного берега Шлиссельбургской губы можно было только на лошадях проселками и лесными тропами, общая протяженность которых достигала около 280 километров. Что делать? В Ленинграде к октябрьским торжествам детям наскребли по 200 граммов сметаны и по 100 граммов картофельной муки. Взрослым дополнительно к обычному пайку досталось всего только по пяти соленых помидорин. Врачи уже фиксировали алиментарную дистрофию — болезнь, совершенно забытую, а обстоятельства принуждали снова урезать хлебную норму. 8 ноября сократили воинские пайки, с 13 ноября рабочие стали получать по 300, а все остальные — по 150 граммов хлеба в день.