Ленинград — срочно...

Глава I

Инженер отдельного радиобатальона воентехник первого ранга Осинин к шестнадцати часам подъезжал на комбатовской «эмке» к Басковому переулку, где находился штаб корпуса ПВО. Его вызвал полковник Соловьев, и настроение Сергея было совсем никудышным: встреча с начальником службы ВНОС не сулила ничего хорошего.

Последний год учебы в академии пролетел в трудах праведных. Он корпел над дипломным проектом, в котором его руководитель видел основу для диссертации. Перед самым выпуском Сергей во второй раз встретился с полковником Соловьевым в кабинете начальника академии. И горько пожалел о «знакомстве» с ним в Москве. Лишь только Осинин вошел, как Соловьев громогласно объявил:

— О-о! Это мой старый знакомый. Он-то как раз и необходим нашему округу. Прошу направить его для дальнейшего прохождения службы к нам…

— Вообще-то слушатель Осинин планируется в адъюнктуру. Он ведь отличник. Но… давайте подумаем, — сказал начальник академии…

И распределили Сергея во вновь формируемый, засекреченный радиобатальон, инженером. Но больше всего его расстроило то обстоятельство, что командиром батальона был назначен капитан Бондаренко. Такие вот они, непредсказуемые превратности судьбы! Хотя Борис, вроде бы искренне радуясь, дружески пожал ему руку при встрече и сказал, улыбаясь:

«Значит, опять вместе… Ну, брат, лучше не придумаешь!»— Однако стычка с Бондаренко произошла сразу же по прибытии в Песочную, небольшую станцию в пригороде Ленинграда, где разворачивался батальон.

Их встретил военком и старший лейтенант, начальник штаба. Наконец-то, дождавшись командира и инженера, перебивая друг друга, они стали докладывать. Но Бондаренко неожиданно резко отчеканил:

— Все нам известно, в штабе корпуса не зря полдня торчали. Товарищ старший лейтенант, в каком состоянии восемь установок «Ревень», полученных батальоном? Небось мокнут под открытым небом?

Начштаба растерялся, недоуменно поглядел на комбата и военком. И тогда Осинин вмешался:

— Мы же знаем, Борис Юрьевич, что четыре установки используются как учебные. Остальные должны находиться на складе. Не так ли? — ободряюще обратился он к начштаба.

— Так точно… Нужно учить прибывающий личный состав, поэтому пришлось снять с консервации часть станций. Но они в укрытиях, как положено, под охраной…

А Бондаренко опять не дослушал и перебил старшего лейтенанта:

— Достаточно. Я потом лично все проверю. А сейчас постройте батальон.

И, только оставшись вдвоем с Осининым, подчеркнуто официально отчитал его:

— Видно, урок, полученный в Москве, не пошел вам на пользу, Сергей Алексеевич. Какого лешего суете нос, когда командир разговаривает?! — вдруг вскипел Бондаренко.

Осинин покраснел, ответил тихо, но с достоинством:

— Ясно. Учту. Только вас, товарищ капитан, впредь попрошу выбирать выражения…

С тех пор их отношения стали натянутыми. Как будто и не учились они вместе в академии, не жили в маленькой московской комнатушке на Садовом и не коротали вечеров за чашкой чая, поверяя друг другу самое сокровенное…

«И зачем Соловьев меня вызвал, Москву, что ли, решил вспомнить? — обеспокоенно подумал Осинин и вдруг мысленно себя одернул: — Да о чем это я? До мелочей ли сейчас? Ведь война!.. Нет, ясно, что-то срочное и важное. А ерунда всякая в голову лезет — видно, нервы… Все же немало покрутились на границе в последнее время, когда разворачивали «Ревени». Торопились, как чувствовали…» Начальника службы ВНОС в его кабинете не оказалось, и Осинин, потоптавшись, направился в отдел разведки, подумав, что полковник, возможно, находится там. По коридору штаба сновали офицеры, хлопали двери. В отделе разведки трезвонили телефонные аппараты, оперативники кого-то вызывали, что-то уточняли, делая пометки на карте, выбегали из кабинета, а возвращаясь, снова хватались за трубки и требовали какую-то «Фанеру», «Непоседу» или совсем уж нечто несуразное: «Африку»! Срочно «Африку»!.. «Ну и позывные, нарочно не придумаешь», — усмехнулся Сергей. Чтобы не мешать, он двинулся к выходу и в дверях столкнулся с полковником. От неожиданности остановился.

— Не путайся под ногами… Приехал — жди! — Соловьев легонько, словно пушинку, отодвинул Сергея в сторону и гаркнул: — Быстро сведения по Карельскому направлению для доклада начштаба!

Подбежал офицер с картой, которую полковник от нетерпения чуть ли не вырвал у него из рук. Не взглянув больше в сторону Осинина, Соловьев стремительно вышел. Но вскоре снова появился и подозвал его к себе.

— Значит, так, рассусоливать мне с тобой, товарищ воентехник первого ранга, некогда. Обстановка… — он махнул огорченно рукой. — Хотел было побеседовать обстоятельно, потому и вызвал. Но теперь не до разговоров. — Полковник оценивающе окинул взглядом Осинина и одобрительно-шутливо пробасил: — А ты малец, да удалец! «Ревени» к сроку подготовил. Идут от них донесения! И Бондаренко тебя хвалит…

У Осинина невольно вырвалось:

— Как — и Бондаренко?!

— Да, комбат тобой доволен. Так держать!.. А теперь слушай задачу, — посуровел Соловьев. — Батальону передается станция дальнего обнаружения типа «Редут». Я уже сообщил Бондаренко. Установка стационарная — это экспериментальный полигонный макет физико-технического института, сейчас она находится в Токсово. Необходимо срочно подготовить боевой расчет, принять станцию и начать работу… Кодированные донесения будете сообщать по телефону. Для дублирования связи развернешь радиостанцию. Но пользуйтесь ею лишь в крайних случаях: при обрыве линии, и то во время налета. Сам понимаешь, это для того, чтобы исключить возможность радиоперехвата.

Кодовое наименование установки — «Редут-1». Работай в Токсово до тех пор, пока не пришлю инженера. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник!

— Да… Инженера мы уже нашли. Ученый, кандидат наук. Может, слышал о Червове? Нет? Ученик Бонч-Бруевича, заведовал лабораторией, магнетроны изобретал. Доброволец! Призываем его в качестве военинженера третьего ранга. Так что тебе ждать недолго… Вопросы есть?

Осинин заколебался на мгновение, но все же решился и спросил:

— А что, товарищ полковник, «Редут-1» есть, значит, должны быть и другие «Редуты»: второй, третий…

Соловьев нахмурился, недовольно буркнул:

— Задал бы вопрос полегче. — И, видно вспомнив те, прошлогодние испытания в Москве, напустился на Сергея: — Сам ведь руку тоже приложил: забыл, как со своими идеями перед начальством распинался?! А теперь радиозавод с выполнением заказа тянет. Конструкторы все чего-то дорабатывают.

Осинин опустил голову. Чтобы как-то смягчить полковника и оправдаться, глухо предложил:

— А может, попросить пока «Редуты», которые мы тогда опробовали? Из Баку при мне еще одну установку привезли на полигон в Москву. Правда, потрепали ее изрядно. Вдруг они там еще стоят, зачехленные, без дела? — с надеждой посмотрел Сергей на Соловьева.

— Так они и ждут тебя, — усмехнулся тот. — Хотя… чем черт не шутит. Позвоню-ка в Москву Лобастову!

…Осинин возвращался в Песочную, а мыслями он уже был в Токсово. «Где взять в боевой расчет старших операторов? В батальоне по пальцам можно пересчитать тех, кто знаком с «Редутом». Но и они отправлены на усиление расчетов РУС-1. Не хватает специалистов. А готовить их должен в первую очередь я — как инженер батальона…»

Вспомнив о комбате, Осинин почувствовал себя виноватым: «Поспешил вот осудить человека, не разобрался. В сущности, Борис неплохой мужик. За дело болеет. Всей душой. А уж организаторские способности — будь здоров! Попробуй запустить такую махину…»

Небо серело, закутывалось в грязно-белесый войлок. От Ленинграда фронт находился далеко, и Осинин не догадывался, что уже в эту ночь ленинградцы впервые услышат ставшие потом такими привычными слова: «Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..» Она будет длиться сорок одну минуту, а в районе Песочной рухнет, объятый пламенем, первый сбитый вражеский стервятник, пытавшийся прорваться к Ленинграду. Это и было первое боевое крещение бойцов ПВО.

Меня родители нарекли Игорем. Но сколько ни талдычу об этом во взводе, все обращаются ко мне не иначе как Гарик. А мне уже девятнадцать!

Ох уж эта белая ночь! Чудная она — ни тебе луны, ни звезд. То ли дело в родной Одессе! Тьма-тьмущая, а звезды по всему распахнутому небосводу… А как же теперь мама?! Что будет с ней? По радио передавали — Одессу бомбили!

Эх, на фронт бы… Ну какой толк сидеть в этой гнилой яме и пялиться на небо. Еще слушать надо: летит — не летит… Только вряд ли сюда фашист долетит — фронт-то вон аж где. Да, незавидная роль, ну какой из меня наблюдатель-«слухач»! Зря, что ли, «Редут» осваивал?..

Конечно, Коле Калашникову и тем парням, что с «Ревенями» уехали, больше повезло. Мне бы такую жизнь. Уже, видно, воюют… Да-а!.. От Калашникова и пошло — Гар-ри-ик… Чушь какая! Игорь я.

Тогда, в Баку, мы, остриженные наголо, после баньки впервые надели военную форму. Николай оглядел меня с ног до головы и расхохотался:

— Ты, паря, случаем не из цирка, не в коверных ходил?

— На себя лучше погляди, — говорю, — обмундирование торчком, уши как лопухи.

— Ну ты, говорун, — двинулся вперед Калашников с таким видом, что мне сразу вспомнился его однофамилец из известного лермонтовского сочинения… Правда, этот Калашников долговязый и белобрысый, родом из воронежской Бутурлиновки, но ручищи и у него были не дай боже! Сердце защемило. Калашников и говорит:

— Пошли-ка, паря, к турнику. — А через минуту, подхватив меня под мышки, легонько оторвал от земли. — Хватайся!

Делать нечего. Схватился. Повис. Подтянуться не могу. Спрыгнул.

— Нет, в цирк бы тебя не взяли, — серьезно сказал Николай. — Слабоват. Как кличут-то?

— Игорем…

— В общем, так, Гар-ри-ик, будем теперь заниматься, мозоли на ручонках растить.

Так и прилипло — Гарик да Гарик… А может, подойти завтра к воентехнику первого ранга Осинину, попроситься, чтобы и меня отправили на «Ревень». Чем я хуже других?! Чего торчать в этом окопе — тут еще, чего доброго, комарье сожрет. Зудят, зудят… Но комаров вроде нет. Что же зудит, душу наизнанку выворачивает! А вдруг это…

Спешно накручиваю ручку телефона, надо сообщить дежурному по штабу. Пусть на всякий случай зенитчиков предупредит. Они поблизости расположились, за рощицей.

— Товарищ лейтенант, наблюдатель Микитченко докладывает! — кричу в трубку. — Кажется, летит!..

— Хорошо. Мы уже знаем… — в трубке щелкнуло. Удивляюсь: кто же опередил? Ах да, «Ревени» ведь тоже не дремлют… А я, старший оператор, все зачеты по установке сдал на «пять» — и сижу тут как шут гороховый.

Выскакиваю из ямы, ну ее к ляду. Отчетливо слышу гул, натужный, тревожный. Забухали зенитки, всполохи разрывов вспороли небо.

Стою как вкопанный. Где же он?.. Зловещий гул нарастает, и вдруг из-за верхушек сосен выплыл самолет-громадина. Черные кресты на крыльях и фюзеляже приковывают взгляд. Бомбардировщик явно теряет высоту, за ним тянется черный шлейф.

— Подбили! По-од-би-и-или! — ору не своим голосом. Он проходит надо мной на высоте метров двухсот. И тут сердце сжалось, я ахнул: от брюха самолета отделилась бомба, увеличиваясь в размере, она с чудовищной быстротой падает прямо на меня!

Цепенею от страха, завороженно смотрю на бомбу. Ноги ватные. «Неужели это конец?! — проносится в голове. — Так глупо погибнуть! И повоевать не пришлось!..»

Бомбу по инерции относит чуть в сторону. Она ударяется о крышу заброшенного сарая и, срикошетив, отлетает еще дальше, к вещевому складу. Взрыв оглушительной силы сотрясает землю. Крутая волна горячего воздуха шибает в лицо. Уши будто заткнули ватой. Кто-то глухо кричит. Ноги подкашиваются, я уже стою на коленях. В висках бьют молоты, но душа ликует: сбили гада!

Подбегают санитары с носилками:

— Что с тобой, Гарик?

— Живой! Жи-ивой!..

Из дневника старшины команды радистов Михаила Гаркуши:

«…00 часов 45 минут. 23.06.41 г. Стрельба зениток. Тревога! Пролетел самолет. «Наш», — подумал я. От взрыва качнулось караульное помещение. Стекол в окнах как не бывало. Раненых нет, у вещевого склада контузило часового. Перепуганных сколько угодно… Самолет упал у Черной речки. Летчика взяли в плен. Теперь и внушать не надо — это война. Война!»…

Из корпусной газеты «Защита Родины»:

«…В ночь с 22 на 23 июня две группы «юнкерсов», по девять бомбардировщиков, пытались совершить налет на Ленинград и Кронштадт со стороны Карельского перешейка. Мощный огонь зенитной артиллерии преградил им дорогу. Четырех стервятников сбили батареи Краснознаменного Балтийского флота. Под Ленинградом прославили свое оружие зенитчики батареи младшего лейтенанта А. Пимченкова, сбившие один «Ю-88»…»