Лёнька в деревне

I

Не дождется Ленька вечера — в ночное ехать. Скоро ли?

Вот уж коров гонят. Слышно — заскрипела околица. Идут по деревне, пылят, пыль на солнце светится. А хозяйки у ворот ждут:

— Красавка, Красавка! Голубка! Зорька! Иди, иди, матушка! Иди, милая!..

А они: му-му-у…

Овцы бегут, ногами перебирают часто-часто.

Не терпится Леньке.

— Когда же табун погоним?

— Да кого гнать-то? С пахоты еще кони не воротились, — говорит меньшой папанькин брат, Сенька.

Глядь, и с пахоты едут. Сохи по дороге скребут, сошники на солнце блестят.

Отпрягли лошадей, поужинали, стали ребята в ночное собираться. И Леньку зовут.

А Ленька давно готов. И припас собрал: хлеба краюшку, соли в тряпочку завязал, картошек в мешок насыпал — ничего не забыл.

Оделся потеплее: ночью на лугу спать холодно, зазябнешь.

Мать сердится, отца ругает:

— И куда такого маленького пускать! С лошади упадет — убьется, а на земле будет спать — простынет, и змея неравно укусит.

Ну, только нет… отец не боится.

— Нечего, — говорит, — ему нежничать, не девочка, пусть привыкает.

И пустил. Только Сеньке наказал за ним присматривать, одного на лошадь не сажать.

Вскочил Сенька на Пузанка, а отец к нему Леньку подсадил.

— Ну, сынок, смотри, чтобы не падать! За гриву крепче держись.

Поехали. По деревне-то шагом, а как изо всех дворов собрались ребята да за околицу выехали, тут только держись! Как припустят вскачь! Как затрясло Леньку!

Скачут кони, копытами топочут, стучат, один другого обгоняют, пыль столбом.

Ребята гикают, свистят, кричат. Ноги босые болтаются.

— Эх ты, ну!..

Дамка и Тузик между лошадьми прыгают, за морды хватают, радуются, лают.

Уж и не рад Ленька, что поехал.

За холку уцепился, к лошадиной шее пригнулся, не видит ничего, дух захватывает. Только бы не упасть! Закричал бы, заплакал, да стыдно — ребята задразнят.

А Сенька ему:

— Ты ногами-то, ногами крепче держись!

И рад бы Ленька ногами, да ноги коротки: никак их не растянешь.

А Сенька пятками босыми по брюху лошади нажваривает, веревкой над головой крутит, по-крикивает:

— Эх ты, комсомольная!

II

На луг прискакали, с коней попрыгали, веревкой передние ноги опутали, — не ушли бы далеко, — и пустили кормиться.

Лошади, как хромые, прыгают, фыркают.

— Костер давай жечь, ребята!

И разошлись сушняк собирать, а Леньку оставили хлеб стеречь, как бы собаки не съели.

Боится Ленька: ведь темно, а позади лес, да че-е-рный.

Ну, да ребята скоро воротились.

Веток сухих в кучу навалили, зажгли, а Сенька на живот лег, стал раздувать.

Сперва дым повалил, потом снизу огонек стал пробираться, маленький, красный, проворный. А Сенька все дует да дует.

Затрещали прутики, загорелись.

— Беги, ребята, кто за водой, — говорит Сенька. — картохи варить будем.

Взял Митька котелок, к реке сбегал, воды зачерпнул.

Ребята картошки свои повысыпали, стали варить.

Кипит вода в котелке, бурлит, белая пена набегает, сучья потрескивают, угольки красные в золу осыпаются.

А в лесу за деревьями что-то краснеется, как огонь.

Уж не пожар ли?

Нет, это месяц встает. Круглый, красный выплыл на небо.

«Что-то я в Москве его не видал, — думает Ленька, — или его там нет, или на небо я не смотрел».

И вдруг говорит:

— А я стих знаю, мне папанька в книжке читал: «Месяц, месяц, мой дружок, позолоченный рожок…»

Сказал, да и застыдился: ну, как ребята засмеют?

Нет, ничего, только Митька говорит:

— Это что — стих… Я про месяц загадку знаю: «Не жнет, а серп, не лучина, а светит».

И опять замолчали все.

Вдруг: кке-кке-ккке-кке…

— Кто ж это кричит так-то? — спрашивает Ленька.

— Кто кричит? Да коростель. Или ты коростеля не слыхивал?

— Ну, где ему слыхать! У них коростели не кричат.

Обидно показалось Леньке, что в Москве коростели не кричат.

Подумал он…

— А у нас, у нас… гу-у-у… — автомобиль кричит. Засмеялись ребята.

— Эх ты, московский!

Потыкал палочкой Митька картошку: готова.

Стали есть. Горячая, пальцы обжигает, рассыпается. А уж вкусна!

Наелись. Время спать ложиться.

— Кому первому настороже быть?

— Вот его, московского, караулить приставим.

— Смотри, Ленька, чтобы лошади не разбежались, волк бы не задрал, да огонь не упусти, сучьев подбрасывай.

Не поймет Ленька: то ли смеются ребята, то ли и взаправду ему сторожить.

— Ладно уж, — говорит Сенька, — мы с ним вдвоем сторожить будем.

Завалились ребята спать, одежей с головой укрылись.

Сенька ходит, за лошадьми смотрит, в огонь сучья подбрасывает.

Холодно стало Леньке. Трава росная, мокрая.

Поддевкой оделся, под себя ноги босые подобрал, к огню ближе подкатился. Вот как тепло стало, хорошо!

Будто издали слышится: конь фырчит, да ци-ци-ци в траве кто-то цикает.

И заснул Ленька.

III

Долго ли спал — не знает. Только слышит: толкают, смеются.

— Эй, караульщик, вставай! Будет спать-то, лошадей проспал!

Вскочил Ленька. Со сна не поймет, где он.

Трава седая-седая от росы, на каждой травинке капелька блестит; над рекой как дым; а небо красное. Угольки в золе тлеют.

Собрали коней, посажались, поехали.

Осмелел теперь Ленька: по шее Пузанка кулаком наколачивает, ногами в живот поддает.

Холодно ему со сна, и весело, и похвалиться хочется.

По деревне поехали, — колесо у колодца скрипит: бабы воду качают.

Дымок над избами стелется.

Отец на крылечке умывается, водой поливает из ковша.

И свинья тут же о крыльцо спину чешет.

— Папанька, я настороже был, — кричит Ленька, — лошадей караулил!

Бабушка в окно выглянула, смеется.

— Ну, уж и караульщик! Иди уж в избу, картошки есть. Горячие.