Лепестки под каблуками (СИ)

Глава 2

Контакт Илоны Хвостова прислала через день. К тому моменту шок прошел, а я пыталась адаптироваться к переменам, осознать новую реальность. И то, и другое давалось с трудом.

В свой первый день на новом месте проспала до вечера, рухнув там, где Лекс мне постелил (на его, кстати, кровати, Романов просто сменил наволочку и простынь). К слову, я так и осталась в той комнате, которая служила парню спальней, сам он перебрался в смежную и ночевал на диване. Сказала ему, что гостья здесь я, и на диване надлежит спать мне, но Лекс ничего не желал слушать, заявив: он здесь хозяин и только он решает, где и кому спать, мол, таково условие «аренды».

Да уж, умел он быть упрямым и несговорчивым, этого не отнять.

Утром следующего дня я встала практически вместе с Лексом, мы выпили кофе (нет, все-таки ужасно он его готовит, придется брать это дело в свои руки), я проводила его до двери, пожелав хорошего дня, закрылась и замерла, повернувшись, новым критическим взглядом оглядывая место нынешнего обитания.

Жуть. Словно из дворца в дыру. Хотя почему словно? Так и есть.

Но выбирать не приходится. Если хочу выжить и снова подняться, придется немного повозиться в грязи и наделать из нее куличиков, как в песочнице.

Сообщение от Дашки застало меня в тот момент, когда орудовала стареньким и слабомощным пылесосом, закончив сметать пыль с полок и двигать мебель, формируя хотя бы подобие пространства. Лексу, как и многим мужчинам, было плевать на окружающий «ландшафт», меня же в этой квартире заставляло передергиваться все: цвет обоев, занавески, темная полировка старых шкафов, вязаные салфетки на тумбочке и у телевизора, невзрачная сантехника и прочее. И это не говоря уже о чисто мужском хаосе. Каждой вещи свое место — нет, не слышали.

Поместив присланный номер в контакты, задумалась, когда Илоне нужно написать и какими именно словами сформулировать просьбу. Не радует и факт, что совсем не готова выходить на «охоту», нет ни денег, ни платьев, ни украшений, ни, кажется, лоска… В глазах должны сверкать уверенность, чувство превосходства, а в моих пока застыли растерянность и пустота.

Плохо. Нужно брать себя в руки, сходить на массаж, обертывания, полежать в солярии, побаловать себя сауной, посетить отличный ресторан (то, что мы с Лексом ели все это время, ужасно). Это поднимет настроение. Конечно, я потеряла нормальную жизнь, но ведь могу сохранить хотя бы подобие ее.

… В субботу около девяти вечера поняла: я в полном дерьме. Сохранить подобие прежней жизни, барахтаясь в нем? Наивная дура.

«Игуана», где сегодня выступила группа Романова, — второсортный бар, но, надо отдать должное владельцу, с претензией и особым духом. Поддержав приятеля (они и правда очень неплохо сыграли, написали несколько новых песен, восторг был искренним и хотя бы на некоторое время заставил забыть о проблемах), я присела возле стойки, заказала коктейль, а потом еще один. Лекс с ребятами задерживался, обсуждали что-то с администратором.

— Хей, красивая, чего скучаем? — оперевшись на стойку, мне в лицо заглянул парень. Вполне знакомый. Новый вокалист группы Лекса. Широкая улыбка на круглом лице, хитрые карие глаза, торчащие ежиком короткие волосы с осветленными концами, художественно порванная у горла футболка и зауженные джинсы — оглядев все это, раздраженно и брезгливо скривилась, давая понять, что абсолютно не в настроении.

— Отвали, Свен, она со мной, — Лекс опустился рядом, шутливо отпихнул коллегу подальше от меня.

— Да? Крутяк. Ты настоящий мужик, она шикарная цыпочка.

— Проваливай, не нервируй, — огрызнулся Романов.

Бездумно водя пальцем по прохладному влажному бокалу, не следила за их разговором. Алкоголь ударил в голову, обманчиво расслабляя, утяжеляя тело.

— Ты как? Понравилось? Извини за этого свинтуса, вечно болтает…

Повернула голову к Лексу, налепила улыбку:

— Все супер.

— Что пьешь? — Он уставился на мой бокал, содержимое которого болталось на дне, едва покрывая кубики льда.

— Хрень какую-то, — пожала плечами.

Название я не запомнила, зато на языке пек мерзкий вкус водки. Боже, действительно начала опускаться, уже пью крепкую дешевку, стремясь забыться. Как последняя бомжиха…

Лекс притянул к себе бокал, допил остатки, поморщился.

— Рин, это водка с апельсиновым соком, ты сроду такого не пила. Что случилось?

— А что случилось? — с любопытством воззрилась на него, подперев подбородок ладонью.

Было крайне интересно, как Романов интерпретирует происходящее со мной. Сама себе я объяснить не могла. Лишь чувствовала, как мрак, в котором существую (именно существую, жизнью это никогда бы не назвала), сгущается с каждым мгновением, хватает за горло, наваливается, обездвиживает. Так, что хочется орать.

— Тебя развезло. Поехали домой, — выдохнул Лекс, пристально глядя в мое лицо, мягко обхватил запястье, призывая подняться.

— Не хочу, — дернулась, освобождаясь.

— Не хочу снова в эту твою дыру, — проворчала, полезла в клатч за кошельком, желая проверить, есть ли деньги на еще один коктейль.

— Рин…

— Что Рин? — резко повернулась к нему, так, что окружающее поплыло перед глазами, вызывая чувство тошноты. — Оставь меня в покое! Наедине со своим соком и водкой!

Лекс помрачнел. Смотрел на меня… с сочувствием? Внутри вскипела злоба, а к глазам почему-то подкатили слезы. Какая же я жалкая, убогая!

— Я подожду тебя на улице, — произнес он, уходя.

Я бросила попытки подсчитать оставшуюся в кошельке мелочь, выругавшись, убрала его в клатч, закрыла лицо руками.

Спокойно. Все хорошо. Не надо истерик. Я со всем справлюсь, я сильная. Это просто алкоголь мутит разум, говорит за меня, не нужно было так набираться.

К Лексу вышла через несколько минут, собранная, высоко держащая голову. Он стоял у своей «Калины», болтая с Матвеем, бас-гитаристом, и, увидев меня, попрощался с ним. Я неторопливо приблизилась, не совсем доверяя ногам, ставшим нетвердыми, взглянула в его серьезное лицо, проверяя, зол ли он на меня. Он же смотрел вопросительно, ожидающе.

Выдохнув, инстинктивно уткнулась лбом в его плечо.

— Прости, — повинилась. — Что-то я сама не своя.

Ощутила прикосновение твердой руки к спине, ладонь Романова успокаивающе и мягко провела вверх, к шее, спустилась вниз, к талии. Услышала глухой смешок.

— Да уж, — невесело согласился Лекс, обнимая меня. — Вчера и сегодня серьезно боялся с тобой говорить, мне казалось, ты вот-вот взорвешься от злости. Все гадал, что не так? Если дело во мне, то… Слушай, я не образчик аккуратности, но перевоспитаюсь. Обещаю. Я способный. Дрессуре поддаюсь.

— Дурак, — беззлобно ввернула я, отстранилась, машинально поправила ворот его кожанки. — Ты тут совсем ни при чем.

— Мариш, скажи, чем тебе помочь? Понимаю, тебе нелегко сейчас, но попробуй как-то отвлечься…

И снова эта жалость в его глазах. Бесила меня несказанно. Почему? Потому что должна играть роль идеальной девочки, которая никогда не плачет и не сдается, и с ней никогда не случается того, что произошло со мной?

— … Сходи на йогу, еще куда, купи красивое платье, сделай новую прическу и прочее, что так любят девушки.

— Ты издеваешься? — Отступила на шаг, сложив руки на груди.

Брови Лекса взлетели на лоб.

— Нет. Даю тебе совет, но, видимо, идиотский.

Бешенство вспыхнуло с новой силой, меня прорвало.

— Именно, что идиотский. Я потеряла все! Я на мели! Как кретинка, спустила все, что забрала, на вот эту хрень, что ты перечислил! На чертов салон, ресторан, такси и проклятое платье.

Он опустил взгляд на мою обновку — обтягивающее темно-зеленое платье чуть выше колен, с окантованными воланами вырезами на рукавах.

— Красивое, — проговорил тихо.

— Красивое? — взвилась я. — Скажи проще: оно не по моему нынешнему статусу бомжихи с пустым кошельком! Я вообще не понимаю, зачем его купила. Не понимаю, как вообще можно жить так. В этой тесной каморке со страшной мебелью, есть макароны с кетчупом и эти мерзотные сосиски. Как, блин, вообще можно ездить в этих трамваях и маршрутках, где потные дядьки и тетьки благоухают дешевым парфюмом, трутся об тебя? Как планировать, на что пойдет каждая копейка? Да, я знаю, что тоже жила так, а теперь зажралась, избаловалась роскошью. Все я знаю! Но, катись оно все в ад, Лекс, это не моя жизнь, а я хочу свою…

Я резко отвернулась, чтобы он не увидел мои быстро наполнявшиеся слезами глаза, закрыла кулаком рот, из которого рвался всхлип. Лекс разумно не стал касаться меня, молчал. И правильно: еще хоть капля жалости от него, и просто наброшусь с кулаками.

Он дал моей пьяной истерике еще пару минут, а после спокойно произнес:

— Поедем домой, Риш. — И открыл дверь для меня.

Минут пять мы ехали в тишине. Романов был безмятежен, будто не на него только что вылили ушат беспочвенных претензий. На меня он не смотрел, что тоже помогало вернуть утраченное равновесие. Наверное, мне следовало вновь извиниться… Но два «прости» за один вечер уж слишком для остатков моей гордости.

— Насчет макарон с сосисками, — заговорил друг внезапно. — Проблема некритичная совсем. Хочешь, можем заказать фуа-гра из ресторана. Или этих, как их там… Меренги.

— Это французские пирожные. С мясом ничего общего не имеют, — тихо пояснила я.

Криво улыбнулась. Предложение Лекса прогнало апатию, всегда наступавшую после таких взрывов, даже немного подняло настроение. Да уж, Романов умеет быть лапочкой, утешать, предлагая действовать, а не погружаться в панику и отчаяние.

— Ничего мы не будем заказывать, — вздохнула после паузы. — Просто давай сменим рацион, а я освою приличные рецепты из нормальных продуктов.

— Не представляю тебя у плиты, — покачал Романов лохматой головой.

— Вот и не представляй. Это ненадолго.

Он прокашлялся и будто смутился.

— Что касается… финансов… Сколько тебе надо? Давай дам.

Я оцепенела, в районе диафрагмы зародились тошнота и мертвый холод.

Исключено. Не возьму ни рубля у него. Казалось, если в наши отношения втяну деньги, то оскверню их, если и для Лекса стану своеобразной содержанкой, то лишусь последнего света в своей жизни. Света и смысла.

— Не надо, — ответила глухо. — Мне не нужны твои деньги.

— А чьи нужны? Марин, это абсолютно дружеское предложение. Друзья поддерживают друг друга. Это нормально. И ты не разоришь меня.

«Ага, не разорю. О моих запросах, Романов, тебе лучше не знать», — подумала, скривившись.

— Говорю же, не надо. Давай закроем тему, — высказалась вслух.

— А если одолжу? Вернешь, когда сможешь.

— Прекрати. Сам видишь, мне лучше деньги не давать, спущу все, как наркоманка. Когда тратила, даже не подумала, что должна тебе отдать за коммуналку.

— Забудь, все равно можно сказать вселилась в середине месяца, — отмахнулся Романов.

Остановившись на светофоре, он повернулся ко мне, многозначительно заглянул в глаза.

— Сейчас скажу страшную вещь, Рина. Не хочется, а придется. Если мои деньги ты брать отказываешься, тебе нужно получить свои.

Я прикусила губу, зная, какое будет продолжение.

— Подумай об устройстве на работу.

Он мягко улыбнулся, добавив:

— По себе знаю, когда работаешь, крайне мало думается о том, как несовершенен мир и что эта жизнь не твоя.

Хмыкнув, я согласилась.

— Не поспоришь. Работа — это гомеопатия. Хочешь избавиться от одного стресса, заведи себе парочку других, — пробурчала добродушно.

Лекс рассмеялся, трогаясь на зеленый.

***

Работа, зарплата, босс и трудовой план не были чем-то новым для меня. Опыт имелся, правда небольшой. И не думала, что желала бы его повторить. Подрабатывала репетитором, пока училась, а до того, как все закрутилось с Максом, зарабатывала хостес в элитном стрип-клубе. Туда меня устроила Даша, воспользовавшись связями. Сказала, что это поможет мне раскрепоститься (в то время была несколько зажатой и даже в чем-то наивной), открыть в себе сексуальность, научит правилам флирта. Заодно понаблюдаю за богатыми мужчинами в естественной среде их обитания, изучу их.

Специфическая работа, отнимавшая пять ночных часов три раза в неделю. Платили щедро. Но почему-то всегда хотелось отмыться. От сигаретного и кальянного дыма, запаха дорогого алкоголя, от непристойных предложений, пошлого блеска, раздевающих взглядов, атмосферы вседозволенности и разврата…

Однозначно, такие вакансии нужно обходить стороной.

На следующее утро после той моей истерики Лекс усадил меня за ноутбук, нашел сайты с объявлениями о найме.

— Давай помогу, — предложил, присев на корточки рядом, глядя на меня с какой-то тревогой. Видимо, ждал, что снова вспылю. — Что именно ты хочешь?

— Не знаю, — призналась. — Думаю, нужно что-то без опыта. И чтобы не с двумя выходными, а больше. Можно даже не на полный день…

— Тогда… тебе вот сюда, — он кликнул по нужным ссылкам.

— Ага. Ты иди. Хотел же машиной заняться, — отпихнула его рукой, забрала мышку.

— Ладно, — улыбнулся, встав, мягко потрепал меня по плечу, — не скучай. Я скоро.

Подходящих мне вакансий, не вызывавших отвращение, оказалось плачевно мало. К понедельнику у меня было лишь два адреса и телефона: требовался администратор в школу иностранных языков и помощник флориста в фирму, занимающуюся организацией мероприятий. Я отметала все, что казалось унизительным или же напоминало бы о том, что потеряла: вакансии продавцов-кассиров, операторов в кол-центры, администраторов в фитнес-клубы и салоны красоты. Привлекала, конечно, должность офис-менеджера, но, когда знакомилась со списком обязанностей, требованиями к кандидату и зарплатой, закрывала вкладку немедленно. Такую работу глупо желать. Да и не получить мне ее.

Лекс лично отвез меня сначала на одно собеседование, после на другое. Оба оказались сложным испытанием для меня. Об этом рассказала другу, когда мы сидели в кафе, куда отправились, едва все закончилось.

— Почему? — спросил Романов, уминавший картофель фри с беконом. Я же заказала себе салат цезарь. — Тебе же не подсовывали тестов на знание… компьютера, например? Или на логическое мышление? Некоторые эйч ары страстно это любят.

— Да нет, ничего такого… Просто очень непривычно. Ты будто из кожи вон лезешь ради крайне сомнительного достижения, улыбаешься там, где тебе хочется выматериться, и стараешься понравиться, но не с человеческой точки зрения, а с функциональной. Как робот. Короче, звучит как бред. Ты, наверное, вообще не понял, о чем я.

Лекс глядел на меня, задумчиво потирая подбородок.

— Вроде понял. Знаешь, никогда не смотрел на устройство на работу с такой точки зрения. Вот что значит свежий взгляд. Так что они тебе сказали?

— Что позвонят. Стандартный ответ, который ровным счетом ничего не значит.

Вздохнув, я вернулась к ковырянию салата. Нет, это не цезарь, а слишком жирная и безвкусная мешанина из овощей и мяса. Мерзость, которую есть невозможно.

— Хм… Рин, а как ты смотришь на то, чтобы съездить в еще одно место? — предложил осторожно друг, наблюдая за моей реакцией.

Я пожала плечами.

— Что за место?

— В том торговом центре, где я работаю, на первом этаже есть бутик с косметикой и духами. Большой такой. Туда требуется продавец-консультант. Я слышал, как об этом в служебной столовой болтали.

Что ж, смотрю на это резко отрицательно. Но как, черт возьми, объяснить свою предвзятость Лексу? Мол, не хочу быть служкой, девочкой на побегушках? Такие второсортные должности не для моей требовательной и закостеневшей в роскоши натуре? Какими глазами он потом на меня посмотрит? Восхищения точно поубавится.

— Хорошо. Давай съездим, — согласилась, ободрив Романова улыбкой.

В конце концов, любая работа, которую смогу получить, — временное явление. Перетерпеть я в состоянии, а все, что нас не убивает, делает сильнее.

***

Говорят, счастье оценит только тот, кто познал настоящие страдания. Следуя этой логике, прежде чем «вознестись», мне необходимо тщательно исследовать изнанку жизни, побарахтаться в ней, поползать, изучить каждый ее шов, узел. И, как и во всяком исследовании, тут меня ждут открытия.

Первое из них — я ненавижу людей.

Как и предполагала, мне предложили только одно место — продавца-консультанта в том бутике с косметикой, куда отправилась по рекомендации Лекса. Начальство осмотрело меня, убедилось, что отлично разбираюсь в брендах и последних модных трендах, умею себя подать, знаю об уходе за кожей почти столько же, сколько профессиональные косметологи, и даже не стало скрывать своего полного удовлетворения. К работе могла приступить хоть с завтрашнего дня. Такой энтузиазм отозвался раздражением, я ответила, что мне необходимо подумать. Обещала уведомить о своем решении вечером.

Взвесив за и против, скрепя сердце, согласилась. И теперь пополнила ряды приветливых приметно-неприметных девиц в обязательных черных блузах с ярким шейным платком. График, как мне пояснили, был стандартным: два через два. И означал, что два десятичасовых рабочих дня сменяли два выходных.

Все было ужасно… Чувствовала себя точно в дурном сне, где приходится выполнять ограниченные функции, есть, отдыхать и ходить в туалет строго по часам, ощущала, как необходимость улыбаться и занимать то место, которое ни в коей мере не привлекало меня, давит так, что задыхаюсь и умираю. Бесило все: коллеги, то обсуждающие своих мужчин, то завидующие друг другу, сплетничающие за спиной, начальство с вечно брезгливой физиономией и непомерными требованиями.

Но больше бесили клиенты. Анализ не занял много времени, я быстро поняла: покупатели — это такое отражение многомиллиардного населения Земли, преломленное в небольшом магазине. Скучающие, тупые, закостенелые в привычках, обиженные на весь белый свет, мнящие себя королями и первым сортом, восторженные идиоты, мечтатели, ханжи, воры — я довольно быстро научилась различать эти типы по выражению лица, манере говорить и двигаться, даже по одежде в некоторых случаях. И все они вызывали у меня презрение. Все, будто надзиратели в той тюрьме, в которой очутилась, даже если не осмеют, притворятся сочувствующими, все равно унизят тем или иным способом.

Нет, сфера торговли абсолютно не мое. И то, что нужно терпеть, медленно уничтожает меня…

Все это вывалила на Лекса где-то спустя полторы недели, как устроилась на работу. В тот день мы вместе вышли из торгового центра (друг дождался, когда закончу) и спонтанно решили не сразу ехать домой, а прежде прогуляться. Все же переоценила свои силы, ноги гудели, поэтому получилось только неспешно дойти до сквера, сесть на скамейку и продолжить разговор.

— Это нормальная реакция. Для человека, который вынужден делать то, что делает, — объяснил Лекс, глядя на меня с улыбкой. Была в ней доля снисходительности, кажется…

— Рин, я прекрасно знаю, что подкатил тебе работу, которую с любовью способны выполнять единицы. Остальные ненавидят. Поверь, пройдет время и ты или начнешь относиться к людям с изрядной долей юмора, или тебе будет начихать на них. А еще поймешь: в мире все-таки больше хороших людей.

Не осуждает, значит… Вот что за святой человек…

Я фыркнула со смехом, уложила голову на плечо парня. Не удержалась и тихо рассмеялась:

— Боже, ты неисправимый энтузиаст и романтик. Сколько мы там с тобой знакомы? Больше пяти лет точно.

— Шесть лет и восемь месяцев, — поправил он, мягко щелкнув меня по носу, в ответ пихнула его в бок.

— Да неважно! Короче, за все это время я не слышала от тебя никаких черных прогнозов и циничных заявлений. Даже когда, помнишь, сидел без денег, а Лысов всем растрепал, что ты якобы мошенник, ты говорил, что это ерунда и все образуется.

— Ну так образовалось же!

— Лекс, — выпрямившись, я проникновенно посмотрела на друга. — Мир грязен и ужасен. И если не выгрызешь из него хотя бы мизерную часть благ, а будешь воображать, что все закончится хорошо, тебя закопают нищим, больным и ни на что не годным.

— Лысов как раз и предложил это, имею в виду выгрызть себе благо, но был послан, поэтому взялся портить фейс моей репутации. Именно тогда я понял: такие схемы не для меня, а жизнь, может, и стог сена, но предпочитаю прогуливаться мимо него, чтобы быть спокойным и счастливым.

— Да? Ты про это не рассказывал…

Интересно, сколько еще неприятных эпизодов своей жизни он хранит от меня в тайне? И интригует, и совершенно очевидно (и даже обидно): это не тот случай, когда стоит лезть в душу.

Лекс многозначительно хмыкнул:

— Я много чего тебе не рассказывал. — Он поднялся, снял свитшот и накинул его мне на плечи, закутав.

Приятная забота: день выдался прохладным, но я, привыкшая, что тем, у кого есть собственные колеса, не нужно одеваться по погоде, выскочила сегодня в джинсах, легкой футболке и сандалиях.

— Пойдем к машине. Ты устала и замерзла. Вот сейчас приедем домой, ты поешь и подобреешь, — усмехнулся, явно пытаясь поддеть.

— Я не заедаю стресс, — огрызнулась беззлобно.

Второе открытие было более приятным. Однажды я обнаружила, что живу в тесной квартирке с мужчиной. И он привлекателен…

Романова очень давно воспринимала как друга, по сути, бесполое существо. За исключением тех первых недель знакомства, когда мне казалось, что влюблена в него, все остальное время он был едва ли не единственным самым близким для меня человеком. Родное существо… В таких случаях никакой сексуальной подоплеки быть не может, а дружба между мужчиной и женщиной и вовсе представляется идеальным видом связи.

Фикцией и самообманом эти представления оказались в тот прекрасный-непрекрасный день, когда нос к носу столкнулась с Лексом на выходе из ванной. Парень был в одном небольшом полотенце, обернутом вокруг бедер.

— Извини, — буркнула, отступив.

Никак не могла оторвать взгляда от грудных мышц с порослью темных волосков, капелек воды, стекавших по коже, от широких и крепких плеч, ключиц… Сглотнула. Черт, он действительно горяч. Повезло его девицам.

Мысль о подружках Лекса почему-то неприятно кольнула. Но зато привела в чувства и удержала от того, чтобы опустить взгляд вниз и оценить еще и пресс парня. Впрочем, я ведь отлично знаю Романова наощупь, и все у него великолепно, надежно и воодушевляюще… Уже месяца три мы с ним танцуем, а в аргентинском танго контакт иногда такой тесный, что для экзальтированных девушек способен и секс заменить.

Минут через десять мы встретились на кухне за завтраком, Романов (слава всевышнему) был одет, влажными оставались только взлохмаченные волосы. Пока готовила кофе «Кон лече», мысль о девушках все никак не отпускала. А еще удивлялась самой себе: почему, когда согласилась пожить у него, не обговорила этот вопрос…

— Лекс, — задумчиво протянула я, следя за напитком. — Я что хочу сказать… Тебе не обязательно все время возиться со мной. И если вдруг надо… отлучиться… Ну, к примеру, на свидание. Или… Ну, побыть наедине с кем-то…

Я ощущала, что щеки начинают гореть. С чего бы? Уж мне ли не знать, что секс — дело весьма и весьма обычное для мужчин, оно всегда их живо интересует, и в нем нет места для скромности или стыда. Так что нечего заикаться, мы взрослые люди.

— В общем, я могу вполне и погулять где-нибудь весь день, — закончила более уверенным и твердым тоном.

Романов молчал, поэтому повернулась к нему. Выражение лица друга было… непонятным. Каким-то нечитаемым. Взгляд серых глаз долго не отпускал мой, словно пытая.

— У меня нет таких планов, — ответил он наконец.

Облегчение было ощутимым. И оттого невероятным. Что это вообще за эмоции? Уж не присвоила ли я Романова себе? Так не пойдет, он не моя собственность, а просто друг, имеющий право на личную жизнь.

— Пока, — подчеркнула я, ставя на стол две чашки кофе. Присела на табурет напротив Лекса.

— На сердечном фронте у меня капитальное затишье, можно сказать, пустыня, так что не переживай, — выдал Романов, разглядывая меня с мрачной серьезностью.

Я хохотнула:

— Ну перестань. Не кажись лучше, чем ты есть. Еще заяви: мол, сплю с девушкой только по любви. Симпатия тоже отличная почва для того, чтобы закончить встречу в постели.

— Заявлять такое не буду, спал и без любви. Но еще раз повторю: таких планов нет. А что насчет тебя? Может, это мне потребуется погулять где-нибудь весь день?

Я удивленно уставилась на него, едва не поперхнувшись кофе.

— Нет! Офигел?

— То есть к нему поедешь?

Настрой Лекса тревожил, крайне редко видела его таким напряженным и даже воинственным.

— Я только что рассталась с мужчиной и пока совсем не тянет заводить даже кратковременные отношения, — с расстановкой призналась Романову.

Ни в чем не соврала. Да, списалась с Илоной, и та прислала мне «резюме» на трех потенциальных кандидатов, но почему-то совсем не тянуло встречаться с ними, флиртовать, стать объектом их внимания. И причина даже не в отсутствии подходящих нарядов и образа и не в том, что ни один из них не показался мне привлекательным. Макс не просто напугал меня тогда… Из души будто так и не вышла вся эта грязь, в которую он щедро макнул меня… Вероятно, потребуется какое-то время, чтобы это переварилось и ушло. Пусть оно будет недолгим.

Лекс немного расслабился, хотя продолжал сверлить меня недобрым взглядом.

— Что? — спросила с вызовом, чувствуя дискомфорт.

Что я такого натворила? Почему он так пристально смотрит?

— Рина, скажи честно, ты ведь не сойдешься с ним снова? — тихо и угрожающе поинтересовался Романов.

Да дался ему этот проклятый Решетников!

— Обалдел? Ни за что! И хватит уже на эту тему. Пей кофе, а то остынет, — отрезала я и поднялась, чтобы достать из холодильника птифуры, которые сделала вчера вечером.

Чуть позже, обдумывая этот разговор, осознала: Лекс замечательно успокоил меня, не грозит делить его внимание с… не понятно кем.

Вывод, от которого веяло позитивом.

А вот равновесие, прежняя безмятежность были утеряны. Напрашивалось сравнение с Адамом и Евой. Они поживали себе в Эдеме, и между ними ни одна искра не проскакивала, и мысли не закрадывалось, что взаимодействие может быть иным, пока однажды не явился некий змей-искуситель… И вот теперь этот змей-искуситель подзуживал меня присматриваться к парню, с которым вынуждена делить жилплощадь, оценивать его не как друга, а как мужчину.

А в этом плане Лекс был хорош. Из дурных привычек в быту — склонность создавать легкий бардак, грязная посуда в раковине (привык мыть только раз в день — вечером, мол, зачем, все равно же испачкается), лужа на полу в ванной (прости, снова забыл задернуть шторку). Впрочем, потихоньку удавалось «перевоспитать» его. Что касается характера, то он действительно был у Романова золотым: не ворчит, не ноет, никогда не жалуется на усталость, в большинстве случаев на подъеме, но может быть молчалив, уважает личное пространство, добр и снисходителен, опытен и мудр, но предпочитает скрывать это, не выпячивает себя. Никакого тщеславия, никакого эгоизма. Очень и по-хорошему простой, чем сильно отличается от мужчин, с которыми приучала себя иметь дело.

И, увы, никаких амбиций. Даже в музыке, где так блистал. Спросила его прямо, почему, но так и не поняла причину.

— Риш, если начну делать это исключительно из соображений коммерческой выгоды, это уже будет не музыка, а бизнес.

— Слушай, так сотни музыкантов превратили хобби в бизнес…

— Это все равно что продать душу дьяволу. Ты вроде как занимаешься любимым делом, но это уже работа, а не способ самовыражения. Себе ты больше не принадлежишь.

Такая позиция злила, и на какое-то время помогла мне вернуться во времена той самой нейтральности. Недостатки друга всегда воспринимаешь философски, другое дело, если это недостатки… Не друга.

Впрочем, во время занятий танцами нейтральностью и не пахло. И мне это нравилось. Нравилось чувствовать его тело как свое, подчиняться и подчинять. Нравилось дразнить и прикасаться, отвечать улыбкой и смехом на его улыбку и смех. Нравилось чувствовать его так близко: силу, нежность, спокойствие и страстность, настойчивость. Ритм бурлил в нашей крови, срывал покровы запретов, заставлял быть смелее, более жадными, отзывчивыми.

Тамара, скептически кривясь и будто не веря глазам своим, заявляла, что у нашей пары открылось второе дыхание или же мы все-таки неожиданно нашли друг друга.

Конечно, я знала, куда это ведет. И чувствовала: подсаживаюсь на аргентинское танго с Лексом, как на наркотик, потакаю своей тяге. Так не пойдет. Поэтому, когда абонемент истек, поставила Романова перед фактом.

— Я тут подумала, просчитала бюджет. В общем, приоритеты придется пересмотреть, от чего-то отказаться. Решила отказаться от танцев.

Лекс, подсушивавший на сковороде чиабатту для нашего завтрака, на который решила сделать брускетты, неприятно удивленный, оглянулся на меня:

— Не надо. Ты же сама говорила, что это держит тебя в тонусе не хуже фитнеса, который ненавидишь.

Пожала плечами.

— Ну знаешь, не до жиру…

— Я заплачу за нас обоих, — резко выдал он, выкладывая хлеб на разделочную доску.

— Романов, — прикрикнула я, забросив возню с авокадо. — Прекрати немедленно! Не заставляй меня чувствовать себя еще более жалкой. Я все решила. А танцы вполне можно и велосипедными прогулками заменить, выйдет дешевле.

С минуту мы сверлили друг другу непримиримыми взглядами. Как и всегда, через минуту Лекс смягчился.

— Ладно, уговорила.

После этого запал ушел и у меня, потупившись, я продолжила:

— Отказываюсь я, тебе вовсе не обязательно. Ты сможешь продолжить, там вон Оксана без партнера осталась…

— Я ходил туда ради тебя, — отрезал недовольный друг.

Мои брови взлетели вверх. Никогда он и слова об этом не говорил. Я всегда считала, что, пусть и притащила его в студию, он стал настолько вовлеченным, что уже не имело значения, как все начиналось. Выходит, ошибалась. Его двигателем была я, а теперь жестоко «заглохла».

Что ж, похоже, вполне смогла бы победить в двух номинациях одновременно: мисс Разочарование и мисс Разочарованность.

Третьим открытием стала кулинария. Оказалось, что приготовление блюд разной сложности — замечательная отдушина для того, чей мир рухнул в одночасье. Чуть позже я где-то вычитала, что воплощение в жизнь рецептов и придумывание новых в некоторых случаях дарит человеку иллюзию контроля над ситуацией. Мол, ты потеряла себя и понятия не имеешь, как выбраться из выгребной ямы, тогда вперед — на кухню, к ножам, кастрюлькам, специям и ингредиентам.

Ответа на вопросы почему и что дальше в утвари и рецептах я не получила, зато замечательно отвлекалась, адаптируя блюда высокой и не очень кухонь к реалиям быта среднестатистической российской пары. Случалось, мы возились вместе с Лексом. Под моим чутким руководством он пассировал овощи, помешивал соусы, месил тесто. В большинстве «сеансов» совместное пребывание на кухне превращалось в анекдот, мы шутили, поддразнивали друг друга, смеялись, болтали о всяких глупостях, спорили, вспоминали что-то из прошлого (общего и раздельного). Потом садились пробовать приготовленное.

Для этого я накрывала стол в большой комнате и доставала плотные салфетки из запасов родственницы Романова. Вот такой своеобразный поход в ресторан… В выходные такие «посиделки» завершались тем, что Лекс играл мои любимые песни из репертуара «Чайфа» и «Сплин», потом я в шутку отбирала у него гитару, воспроизводила единственный выученный в далеком детстве аккорд и покорно соглашалась получить урок музыки.

Любой из этих вечеров почему-то казался в сотни раз лучше, чем все вместе взятые из той моей жизни, что хотела вернуть. Без сомнения, после буду очень скучать по ним. По их теплу, беззаботности, по искренности, мягкой и дразнящей улыбке Лекса, прикосновениям его пальцев, обучающих мои, по лукавому блеску в серых глазах.

— Определенно, такую дружбу, как наша, следовало бы запатентовать, разливать в бутылочки и предлагать как эталон, — шутливо заявила я и проказливо взъерошила волосы парня, убиравшего гитару.

— Думаешь? — закончив, Лекс поймал мои расхулиганившиеся руки, пристально всмотрелся в глаза. — По-моему, за рамки дружбы мы вышли.

Нарочито покачала головой, ощущая: каким-то образом разговор свернул в опасное русло. Вытащила свои руки из его больших ладоней.

— А по-моему, нет. Дружба, она вполне способна развиваться и расширяться. Или иссыхать и сходить на нет.

Лекс прищурился, лукаво улыбнулся:

— Время покажет.