Лепестки под каблуками (СИ)

Глава 4

Лекс пришел около девяти. Он несколько раз пытался дозвониться до меня, писал сообщения, но не реагировала.

К тому моменту, как он явился, я была в том самом состоянии, когда пьяное отчаяние мешается с экзальтацией и жаждой деятельности. Чтобы сделать как можно хуже и себе, и ему, я вынесла на помойку половину хлама, хранящегося в квартире (и не побожусь, что в пакеты попало только ненужное), потратила деньги с его карты, привязанной к озоновскому аккаунту, заказав постельное белье, кухонную утварь, пледы и что-то еще (покупка вылетела из головы сразу же, как я ее оформила). Он застал меня в большой комнате. Я сидела на диване и, широко улыбаясь, терзала гитару, пытаясь вспомнить аккорд. Звучало ужасно, какая-то из струн, похоже, собиралась оборваться… Впрочем, мне хотелось мучений. И своих, и чужих.

Романов остановился в дверях и очень долго молча смотрел на меня. Явно шокировала его.

— Привет, сосед, — засмеялась я и, вскочив с дивана, бросив гитару на подушку, взяла с журнального столика наполовину опустошенный стакан (нужных бокалов у Романова в квартире не водилось, поэтому пришлось пить мадеру совершенно плебейским способом) и допила вино, не отрывая взгляда от лица парня.

А посмотреть было на что, да. Безмерно удивленные серые глаза быстро посерьезнели, рот твердо сжался, брови нахмурились. Лекс стал таким восхитительно обескураженным, напряженным, так пристально и цепко оглядел меня, одетую в шелковые, отделанные кружевами пижамные маечку и шорты, что расхохоталась, запрокинув голову.

— Ну сделай лицо попроще, Лекс, — попросила я, подходя к нему. — Тебе налить, кстати? Это коллекционная мадера. Нектар богов. Очень рекомендую. Думаю, ты никогда раньше не пробовал да и не попробуешь. Не с твоей зарплатой.

— Что празднуем? — спросил он тихо, явно сдерживая эмоции. Но они отражались в этих красивых глазах: немного гнева, тревога и решимость. Эх, Романов, меня ты никогда не обманешь!

— О! Меня уволили. Это раз. А два: я настоящая мразь. И поступаю как мразь. Все это ты не знал, а теперь знаешь. И это чудесно. Настоящее облегчение! Больше никакого притворства.

Я нагло растрепала волосы своего, кажется, уже бывшего друга, и ушла на кухню. Хозяина дома требовалось чем-то накормить. Пожалуй, приготовлю блюдо, которое всегда выручает ленивых, — омлет.

Из четырех яиц в миску попали только три. Выругавшись, я вооружилась бумажными полотенцами, присела, намереваясь убрать с пола растекшиеся желток с белком, скорлупу, но не удержала равновесия и плюхнулась на свои шикарные нижние 94 с половиной.

Смешки внезапно сменили жгучие слезы, заструившиеся по щекам. Неловко вытирала их ладонями, никак не могла остановиться, успокоиться…

— Рина, — Лекс легко поднял меня, подхватил на руки и понес в комнату.

— Пусти! — Я начала брыкаться, поэтому он поставил меня на ноги у стены рядом с двойными дверями.

— Ты ничего не понимаешь, ничего не знаешь, — всхлипывая, закрыла лицо руками. Внутри бурлили желчь и алкоголь, подстрекавший вывалить на Романова все, что накопилось. Все. А иначе просто сойду с ума. — Тоже мне, помощник. Спаситель!

Стерев слезы, вскинула на него взгляд, прищурилась:

— Чтоб ты знал! Уволили меня из-за того, что я унизила покупательницу. Я потратила все последние деньги на дорогую хрень, которую, скорее всего, выблюю в унитаз. Я выбросила тряпье твоей идиотской тетки. И я не постеснялась опустошить твою карточку, затарилась новым хламом на Озоне! Доволен?

Выговорившись, я тяжело дышала, смотрела в потемневшие глаза Лекса, стоявшего практически вплотную, прижав меня к стене. Видела прорезавшую лоб крошечную складку, пробивавшиеся над верхней губой щетинки, ямочку на подбородке. Ощущала исходящий от него легкий запах мужского одеколона, самого простого, но сейчас почему-то напомнившего дорогие люксовые ароматы какой-то теплой, шикарной и шероховатой нотой. Ее, скорее всего, дала его кожа.

— Главное, чтобы была довольна ты, — произнес Лекс глухо. — Расскажи, что случилось.

— Я, блин, только что тебе рассказала! — выкрикнула, ткнув в его твердую грудь пальцем.

— Нет. Что произошло еще раньше? На дне рождения. Тебя кто-то обидел?

Я истерически засмеялась.

— Обидеть меня? Интересно, как это возможно? Я сама сделала из себя вещь, и если меня вещью назвали и поступили со мной как с вещью, то на что обижаться?

Лекс мягко обхватил мои плечи, наклонился к лицу, посмотрел пронзительно, требовательно.

— Марина, ты не вещь, — заявил уверенно.

Я вырвалась, стукнула ладонями по его груди.

— Вещь! И дрянь! Расчетливая и беспринципная. — Голос сорвался на всхлип. Ссутулилась, обхватив себя руками, ощутила вдруг, какая же жалкая, беспомощная.

— Но… я не хочу… Я не могу больше, понимаешь… Не могу так, а ведь надо… У меня нет ничего другого, только вот это…

Последние слова буквально шептала, закрыв глаза. Осознавала, что лечу в пропасть… В реальность вернули теплые руки парня, снова обхватившие мои плечи.

— Ты чудесная, потрясающая… Риш, я всегда восхищался тобой, — выдохнул Лекс в мое ухо. — Ты кажешься сильной, настоящим бойцом, но всегда чувствовал: ты очень хрупкая, слишком уязвима. Ты даришь столько света…

— Прекрати! — замотала головой, пытаясь оттолкнуть его. — Перестань городить чушь и врать, чтобы успокоить меня!

— Я не вру.

Я замерла, презрительно усмехнулась. Лицо Романова застыло. Он верно прочел выражение в моих глазах, приготовился к очередному ушату моих внутренних помоев.

— Я дарю свет? Боже, ты так наивен! Это прям преступление, Лекс! Взгляни на меня внимательней. Где свет? Я испорченная от и до. Вот, попрощайся со своим идеалом, долой покровы! Открою тебе правду: я в девятнадцать продала свою девственность какому-то очень богатому, но старому мужику. Выставила ее на аукцион на одном форуме, есть такие, да, не смотри на меня так, словно не знал. Он заплатил больше всех. И знаешь, было хоть и противно, но сумма сгладила все. Ни до, ни после об этом не жалела! Так ты видишь теперь во мне свет, а, Романов? Скажи правду!

Я сглотнула, подавила нервную дрожь, которая прокатывалась по телу. А Лекс… Никаких эмоций, только боль — за меня, а еще — жалость, грусть.

— Вижу, — отрезал твердо. — Мы все, пока были студентами, творили разную дичь.

— О господи… — простонала. Закрыла лицо ладонями.

— Рина, послушай…

Я начала активней вырываться из его хватки. Нет, не могу смотреть в эти чистые и ясные глаза, в которых ни капли осуждения или отвращения. Хочу уйти отсюда, хочу исчезнуть.

— Подожди… — Романов, удерживая меня, вдруг крепко обнял, с силой притиснул к себе, заставил прижаться щекой к его груди. Пальцы поглаживали затылок, скользили по волосам. Его тепло, сила, мгновенно утихомирили, утешили.

— Послушай меня всего несколько минут, — заговорил он в мою макушку, тревожа кожу дыханием, рождая мурашки. — Ты запуталась, ты чем-то ранена, я же вижу это. Тебе больно, плохо, но не отталкивай меня. Ты очень дорога мне, очень. Не унижай себя, ты неплохой человек, просто испуганный, растерянный, пытаешься сражаться, но сил все меньше и меньше. Но я помогу, просто позволь помочь… И что бы ты ни говорила про себя, как бы себя ни вела, ты все равно останешься светом для меня, потому что я так выбрал, потому что вижу твою суть. Да, иногда она спрятана очень глубоко, иногда вынуждена защищать себя и казаться обманом, но ее не отменишь. И я ее вижу.

— Нет… Нет, ты ошибаешься… — возразила, всхлипывая.

Слезы снова лились безостановочно, но теперь было все равно. Пусть жалеет, пусть гладит, пытаясь успокоить как истерящего маленького ребенка, только бы не отпускал, только бы держал вот так крепко, заботливо, бережно. Согревал, щекотал дыханием макушку, висок, позволял чувствовать твердость мышц под щекой, руками. Был надежной опорой в этом мире, где я больше не могла быть опорой самой себе…

— Ну все, все… — Мягкие губы коснулись лба. — Просто поплачь. Поверь, тебе полегчает.

Как же хорошо, когда можно отпустить себя, опуститься в самую глубину несчастья, слабости, саморазрушения. Потому что греет и спасает знание: Лекс рядом, он выдернет меня из этого омута, вернет спокойствие и уверенность, расставит все на свои места.

Он все-таки донес меня до кровати, аккуратно уложил на нее, но я не отпустила его. Так крепко держалась за майку парня, что тому пришлось уступить, лечь рядом, обнять, снова с силой прижать к себе.

А потом истерика утихла, и в душе, и в голове воцарилась долгожданная пустота. Ни эмоций, ни мыслей. Это еще не было спокойствием, но было вызревшей усталостью, что всегда ведет к смирению и принятию.

Лекс, прижавшись щекой к моей макушке, ласково гладил спину, дышал усыпляюще размеренно. Я никогда раньше не задумывалась над тем, каким же должен быть идеальный мужчина. Смысл? Всегда осознавала: характер — последний пункт в целом перечне требований к тому, с кем останусь если не на всю жизнь, то надолго. Но теперь, если бы меня спросили, какой же он, идеал, я указала бы на Александра Романова. Дело даже не в чуткости, способности к крепкой дружбе и не в его странных романтизированных представлениях обо мне, а в сочетании мужской мудрости и силы.

Конечно, я не дарю свет, тут он преувеличил. Вот он — да.

— Лекс…

Чуть отстранившись, судорожно вздохнула, подняла к нему лицо. Понятно, что оно все красное, опухшее и жуткое, но это мало волновало. Он примет меня любой, знала это точно. Даже такой вот моральной свиньей и уродиной.

— Прости, пожалуйста… Я сегодня… ужасно поступила.

— Ерунда… Ты искала утешение, пыталась так забыться. Я все понимаю.

Позднее раскаяние и отрезвление так сжали сердце, что вновь почувствовала себя летящей в пропасть. Желая уцелеть, высвободила прижатую к его груди ладонь, коснулась щеки, осторожно погладила, убрала волосы со лба. Серые, цвета пасмурного летнего неба глаза смотрели в мою душу, завораживали. И сама не заметила, как потянулась, соединила наши губы.

Спонтанный, непрошенный поцелуй был коротким, но сладким с горчинкой минувших слез, головокружительным. Никогда таких не случалось… Распаляющих жадность, рождающих вспышку предельного возбуждения, желания не останавливаться.

И Лекс жадно ответил, я ощутила это. Он так же сильно хотел продолжать, как и я. Его руки на миг стиснули мою спину, затылок, пальцы забрались под шортики, чтобы изысканно нежным движением приласкать чувствительную кожу ямочки у ягодицы, горячий выдох обжег губы. Он ответил, но испугался. Именно поэтому резко разорвал поцелуй, быстро отстранился, а затем вовсе сел, повернувшись ко мне спиной.

Мне тут же стало холодно и почему-то обидно, подтянула колени к животу, обхватила себя руками.

Что между нами только что произошло? Что еще я натворила?

— Я пойду сделаю тебе чай. Тебе нужно пить побольше, — произнес Романов как ни в чем ни бывало, словно мы только что не попрали все неписанные правила дружбы.

Когда он ушел, я села на кровати, убрала упавшие на лицо волосы, поправила их пятерней, вздохнула. Губы все еще жгло и покалывало, будто долго целовалась без передышки, внутри прочно угнездилось томление. А еще — неудовлетворенность, сожаление. Наверное, так чувствуют себя маленькие дети, которых сначала раздразнят каким-нибудь лакомством, а потом заявляют, что оно только для взрослых и есть его нельзя.

Поганое ощущение. Но оно прогнало тот мрак, что терзал меня сутки, напрочь вымело злость, прояснило сознание.

Я встала и отправилась на кухню, замерла у входа, наблюдая, как возится Лекс. Он не повернулся ко мне, казался всецело занятым сначала чайником, потом чайными пакетиками.

Этот поцелуй сотряс и его мир…

Но за ним ведь ничего не последует? Если Лекс готов забыть об этом эпизоде (что сейчас мне показывает), то, наверное, и я могу.

Вздохнув, села за стол, обхватила теплую чашку, которую Романов поставил передо мной, даже не взглянув в лицо при этом. Он привычно уселся напротив, какое-то время что-то смотрел в телефоне.

Огромный белый слон под именем Неловкость заполнил всю кухню. А еще я чувствовала себя униженной, виноватой и почему-то отвергнутой. В горле запершило — что-то требовалось сказать, сгладить ситуацию.

— Прости, что потратила твои деньги. Я верну все, как только снова устроюсь на работу, — произнесла я, обводя пальцем край чашки.

— Марин, перестань, — Лекс потер лоб, переносицу. Он выглядел усталым, потерянным. — Это просто деньги, их всегда можно заработать и потерять. Они как бессмысленная жидкость.

— Ну тут ты ошибаешься, — хмыкнула я.

— Да и черт с ним. — Он вдруг поднялся и направился к раковине, чтобы помыть свою кружку. Чай он не допил. А что касается традиционной болтовни, то, видимо, лимит на сегодня мы оба израсходовали.

Инстинктивно я поднялась следом, приблизилась к нему, крепко обняла со спины, прижалась щекой между лопаток. Хлопок майки был приятно мягким, и та теплая роскошная нотка в аромате по-прежнему ясно чувствовалась. Лекс же так напрягся, что закаменели мышцы.

— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо, что ты такой, спасибо за поддержку.

И ушла, оставила его стоящим у раковины в оцепенении.

От усталости гудели ноги и голова, тело ощущалось ватным и одновременно тяжелым. Я легла, накрылась пледом и уставилась в темноту.

Что ж, Лекс готов забыть о поцелуе. А вот я не готова. Но что именно делать? Стоит ли вообще что-то делать? Не знаю…

И я выяснила кое-что, так что один камень с плеч. Дело не в восприятии секса, можно не опасаться, что он будет ассоциироваться у меня с насилием и отвращать. Вопрос упирается в то, а с каким мужчиной секс. Если это Лекс, то вообще никаких проблем. Только одно большое желание.

… И снова этот сон. Пустая пыльная сцена-подиум, красное платье, каблуки, колотящееся в горле сердце, которое вторит ритму музыки. Крепкие мужские руки на талии, бедре, их касания-ласки, горячее дыхание на щеке. Шаги, повороты, вращения, объятия и свобода, а потом — я одна.

Продолжаю двигаться, делаю вид, что по-прежнему уверена и спокойна, обойдусь без партнера. Втаптываю красные как кровь лепестки роз в деревянные доски подиума, а они все сыплются сверху, удушая ароматом. Теряю равновесие, падаю. По щекам струятся слезы: я одна, совершенно одна, мне нужны его руки, его дыхание и поддержка. Нужно его тепло. Очень.

Но ничего нет, только стотонная плита одиночества, страха и тоски, пахнущая розами…

С безмолвным криком и мокрыми глазами проснулась в темной комнате. Было душно. Часы показывали без четверти три. Болезненная сухость спазмом сжала горло, но на столике у кровати нашла большую кружку и бутылку минеральной воды. Лекс очень предусмотрителен.

Пока пила, думала о нем. Но мысли нисколько не прогоняли это чувство, шагнувшее в мою реальность из сна: я пропала, я мертва и впереди только еще большая тьма. Встав с постели, открыла окно и долго стояла в потоке прохладного ночного воздуха, который пах ледяной сладковатой влагой, невидящим взглядом смотрела в рассеянную фонарным светом иссиня-черную темноту.

Он нужен мне. Его руки, его поддержка, его дыхание, его губы. Танцевать одна я не смогу — пропаду в этой тьме, пострадаю, не справлюсь со своими страхами и самой собой. Лекс нужен мне, я хочу его, а он хочет меня.

Это спасение. Это опора. И к черту все остальное! Решение принято. И оно правильное, никогда о нем не пожалею.

Пока шла к нему меня пробирали не то озноб, не то дрожь волнения, а возможно, все вместе. Бесшумно открыла дверь в большую комнату, замерла на миг, увидев его на диване. Лекс спал на боку, отвернувшись к стене, в сумраке, контрастируя с темным постельным бельем, белели крепкое плечо, спина, не прикрытые пледом.

Звонкая тишина. И только мое разогнавшееся сердце разрывает ритмом это кажущееся спокойствие.

Вздохнув, потерев озябшие плечи, я неслышно, на цыпочках подошла к дивану и легла на бок. Секунду-другую разглядывала широкую спину парня, скользила взглядом от одной родинки к другой. Не думала ни о чем, просто — вдыхала тот особенный мужской аромат, сейчас обжигавший волнением и возбуждением, слушала его дыхание, зависала на краю, после которого как прежде больше никогда не будет. А потом, придвинувшись, положила ладонь на его восхитительно теплое плечо, провела легонько до локтя, прижалась губами к лопатке. Еще и еще.

Это было неожиданно — тот всплеск дикого вожделения и жара, который немедленно ощутила после простых, невинных прикосновений. Я притиснулась к Лексу, выдохнула ему в затылок и жарко поцеловала в шею.

— Риша… — прошептал он, просыпаясь.

Повернулся на спину, а я немедленно подалась к его лицу, чтобы соединить губы. Он тут же страстно ответил, застонав, крепко обнял. Ладони с обнажившейся поясницы скользнули под майку, потом одна рука обхватила мой затылок, Лекс углубил поцелуй.

Никогда еще меня не одолевало такое сильное желание — до режущей пустоты внизу живота, сменявшейся сладкими спазмами, до пожара в крови, от которого горели ставшая очень чувствительной кожа, сердце, каждая клеточка тела, до перерождения, словно ломающего изнутри. Не разрывая поцелуя, Романов перевернул меня на спину, прижал своим телом сверху. Ощутила, что он возбужден не меньше, чем я, одержим желанием так же, как я.

— Нет. — Он вдруг прервал поцелуй, но отстраниться не дали мои руки, запутавшиеся в его волосах. — Это ошибка.

Его горячее прерывистое дыхание тревожило мои полураскрытые губы, крепкое тело излучало тепло и силу, которые были так необходимы сейчас, возбужденный член упирался в мое лоно, усиливая болезненность желания.

— Не ошибка, — возразила, вглядываясь в глаза, выражение которых скрывала темнота.

Он покачал головой, промолчал. Сделал еще одну попытку отстраниться, но удержала его за плечи и обвила ногами талию. Лекс простонал, коснулся своим лбом моего и спросил со злостью и болью:

— Зачем ты пришла?

— Плохой сон приснился. Ты мне нужен, Лекс. Пожалуйста, не прогоняй.

Лихорадочно гладила его лицо, плечи, волосы. Это было так упоительно — дать наконец себе волю, касаться его как желанного мужчины и чувствовать, что он рядом, целиком мой… Новый опыт, открывший, что секс все же нечто большее, чем долг, договор, благодарность или оплата. Что его, оказывается, добровольно можно хотеть и даже нагло требовать.

— Не прогоню. Но ты понимаешь, о чем просишь? Чего хочешь? — Он все еще злился, но хотя бы не делал больше попыток отстраниться.

— Понимаю, — прошептала, дрожа от волнения. — Я хочу тебя. Не говори, будто не хочешь меня.

— Хочу. Давно, — признался, легко касаясь пальцем моих губ, в голосе слышалась печаль. — Но у меня есть причина говорить нет. И эта причина — ты.

— Я говорю да.

Положила ладонь на его грудь, туда, где неистово билось сердце. Мы оба замерли на несколько секунд, потом, вздохнув, Лекс прижался к моим губам быстрым нежным поцелуем.

— Марина, после сегодняшней ночи все будет иным. Между нами больше не будет дружбы. Ты это понимаешь? Соглашаешься на это?

Я улыбнулась:

— Да.

… Потом, когда принимала душ после всего, без конца прокручивала в голове это да. Спасибо моему языку, который произнес его, и мозгу, который сформулировал. Потому что никогда мне не было так великолепно, как буквально несколько минут назад. Никогда.

В тысячу раз лучше, чем изысканное французское пирожное, закат на бирюзовом побережье Шри-Ланки и прикосновение к коже натурального дорогого китайского шелка.

Всегда считала, что женский оргазм — это миф, нечто, что легко симулировать и о чем можно потом повздыхать и пошептаться с подружкой, делая вид, что познала эти ощущения до конца. Оказалось, это не красивый финал, ради которого, собственно, девушки и ложатся в постель по наивной любви… Это непередаваемо. И не уверена, что тут все зависит от умения мужчины. Думаю, должны, как говорится, сойтись несколько звезд…

Счастливо улыбаясь, перебирала в памяти то, что Лекс делал со мной, моим телом. Ласкал всю, раздевая неторопливо, хотя сам, я чувствовала, был на грани… Майка, шортики… Целовал так, что припухшие губы до сих пор кололо, а грудь, которой досталось столько внимания, ныла. В какой-то момент прелюдия едва не свела меня с ума, и именно по моей инициативе он так жестко в меня вошел. И при первом проникновении, таком желанном и сладко-болезненном, во мне будто что-то оборвалось, взорвалось, я словно отделилась от своего тела и потерялась, пропала в Лексе, в ощущениях от ласк его рук, губ, в движениях, ритме, в пьянящем шуме крови, в том, как что-то начало заполнять меня, сжигая, делая невесомой…

И когда мы кончили, то не разорвали объятий, продолжали целоваться, но уже медленно, словно наслаждались послевкусием, теплотой близости, лишенной страсти. Это удивительно, но мне не хотелось отстраниться, уйти, смыть запах, прикосновения, как всегда бывало. Наоборот — не желала отпускать его, прижималась сильнее, водила ладонями по взмокшей спине, рисовала на ней узоры пальцами, зарывалась в густые волосы на затылке. Чувства, впечатления необычайные…

Ни с кем у меня не было так. И ни с кем не будет.

Наверное, именно это встревожившее осознание заставило очнуться, выплыть из посторгазменного дурмана и, закончив поцелуй, улыбнуться, сказать, что мне нужно в душ.

Вытираясь, обдумывала новую проблему, которую, кажется, нажила. Плюс: у меня есть Лекс. Минус: кроме Лекса, у меня нет ничего и никого. Но я больше не чувствую себя одинокой, сломленной, испугавшейся какого-то повторяющегося сна и мертвой. Готова идти дальше, готова бороться и забрать у жизни то, что она не желает мне давать.

Счастье.

Не колебалась ни секунды и не обдумывала, где досыпать остаток ночи, вернее утра. Сбросив полотенце, присоединилась к Романову на диване, немедленно оказалась в капкане его объятий. Рассветало, поэтому выражение его глаз, лица больше не скрывала темнота. Видела, что он насторожен, испытующе вглядывается в меня, руки сжимают напряженно.

— Все в порядке? — спросил хрипло, убирая пряди волос с моего лица.

— Все великолепно, — ответила, притянула его ближе для поцелуя, нежного, тягучего, словно карамель. — Давай поспим. Как классно, что у тебя завтра выходной.

— Хорошо, давай поспим, — согласился, прижал мою голову к своей груди, коснулся волос поцелуем.

Я счастливо и удовлетворенно вздохнула.

***

Было начало десятого, когда проснулась. Романов все еще крепко спал рядом, обнимая меня за талию. Моя спина была прижата к его груди, ощущала дыхание парня в волосах. Его запах и жар окружали плотным коконом, и впервые за эти месяцы ощутила, что все идеально, поняла: вот с этой точки и соберу себя заново.

Я осторожно высвободилась из объятий Лекса, он что-то проворчал сквозь сон, лег на спину, продолжил сопеть. Улыбнувшись, заставила себя не поддаваться порыву: не лезть к Романову, чтобы убрать волосы со лба, коснуться рта, колючего подбородка, провести рукой, губами по груди, опуститься на живот, ниже…

Надо же, я, оказывается, озабоченная. Впрочем, ясно ведь: все дело только в Лексе. Меня очень давно к нему тянуло, поэтому не удивительно, что совсем не хочется от него отрываться. Тут как с диетой. Чем дольше себе что-то запрещаешь, тем больше потом набираешь килограммов.

Поднявшись, оделась в обнаруженную в кресле футболку парня, сходила в свою комнату за трусиками, а потом направилась на кухню. Раздвинув шторы, полюбовалась ярким летним днем за окном, начавшим наливаться жарой, открыла раму, чтобы впустить внутрь чириканье воробьев, немного свежести, пахнувшей спеченной городской пылью и зеленью. Внутри бурлила энергия, все дурное точно осталось во вчерашнем дне, до близости с Лексом, а сейчас хотелось жить, творить и что-то делать.

Успела приготовить фруктовый салат и поставить в духовку песочные кольца с орехами, когда Романов появился на кухне.

— Будешь кофе? — усмехнулась я, млея от вида парня. Взлохмаченная шевелюра, темные от щетины щеки, сцеженный в кулак зевок. Почесал грудь. На нем были лишь боксеры, и я с удовольствием пробежалась по этому великолепному телу взглядом, ощущая, что снова начинаю возбуждаться.

— С добрым утром, — ответил он, поймав меня у холодильника. Развернул к себе и, стиснув талию, жадно поцеловал.

Несколько минут мы не могли оторваться друг от друга. Желание быстро вытеснило разум, заставив позабыть о том, где я, что в турку надо бы засыпать кофе, а в духовке находится десерт. Огладила его ягодицы и, запустив руку под резинку боксеров, обхватила восхитительно твердую плоть. Мы одновременно простонали.

— Потом. Нам надо поговорить, — выдохнул он, останавливая мою руку. Боднул мой нос своим, выпрямился.

— О чем поговорить? — я игриво обвела его ключицы кончиками пальцев, поцеловала в шею.

До чего же он все-таки потрясающий… И зачем так долго ограничивала себя лишь дружбой с ним?

— Рина, — Романов обхватил мои плечи, нахмурился, призывая к порядку, заставляя сосредоточиться.

— Ладно.

Пожав плечами, отошла от него и занялась кофе.

— И что ты считаешь нужным обсудить? — поинтересовалась, зажигая газ. — Только не говори, что эту ночь.

— Ее.

Я напряглась.

— Тебе не понравилось?

— Понравилось. Очень. Не могу не думать об этом, хочу повторять. Риш, давай определимся…

— Мы уже определились, Лекс, — я заскрипела зубами, уставившись в коричневую глубь турки в ожидании, когда жидкость закипит. — Тебе понравилось, мне тоже понравилось. В чем проблема? Что нужно еще обсуждать? Позы? Количество раз?

— Не знаю, — он разозлился. — Может, серьезность намерений?

Я потерла лоб. Между нами назревала непонятная ссора, и не могла уловить ее корни. А ведь утро так здорово начиналось, воистину, слова и разум, привычка все как-то обозначать — вселенское зло.

— Это просто секс, — выдохнула, наблюдая за начавшимися подниматься мелкими пузырьками.

— Давай встречаться.

Поперхнувшись воздухом, я рассмеялась:

— Романов, мы много лет дружим, а теперь живем вместе. К списку добавилась и постель, в которой нам обоим хорошо. Давай просто жить, просто продолжать и не навешивать никаких ярлыков на все то, что между нами происходит. Оставим все так, как есть, и не станем перетирать этому кости. Идет?

Он молчал, затих. Чувствовала затылком его пронзительный взгляд. За это время успела выключить газ и осторожно сцедить для него кофе. Поставила кружку на стол перед ним.

— Если тебе так легче, то идет, — наконец произнес, взглянув мне в лицо.

В серых глазах — непривычная жесткость, захотелось убрать ее. Наклонившись, отвела волосы с его лба, поправила торчавшие пряди и с нежностью поцеловала, погладив колючие щеки.

— Все будет хорошо, не надо нам ничего обсуждать, — прошептала в его губы.

Лекс дернул меня за бедра, усадив на свои колени, и мы продолжили страстно целоваться, пока ставший интенсивным запах выпечки не отвлек меня.

***

— Какие у тебя планы? Помочь с поиском работы? — спросил Романов, вручив мне все еще прохладную бутылку минералки, поцеловал в плечо.

После завтрака и совместного душа (со всеми вытекающими, хотя и было тесно, зато это еще больше распаляло) Лекс предложил поехать искупаться на озера. Мне не хотелось, понимала: наши местные пляжи весьма и весьма далеки от красот и комфорта испанских курортов. Согласилась только ради Романова. В конце концов, его близость и компания сотрут все неприятные впечатления.

Что ж, мне и правда не понравилось. И не пожалела, что нет купальника (пришлось надеть топ без лямок и шортики), лезть в эту воду желания не было. Зато Лекс устроил грандиозный заплыв, заставив переживать за него, а вернувшись, начал потрошить собранную нами сумку с напитками и едой.

— Я даже не знаю…. — ответила, вглядываясь в даль.

Хотя на что тут смотреть? Плоскую водную гладь, зелень, наводящую уныние, подчеркивающую скучный равнинный пейзаж да белеющие на другом берегу многоэтажки — уродливый и инородный элемент среди а ля дикой природы.

Но Лекса все устраивало, и его приподнятое настроение, широкая яркая улыбка, отражавшаяся и в глазах, исподволь передавались и мне.

— Ясно пока одно: продавцом-консультантом я больше быть не хочу, — заявила, покачав головой. — До сих пор не понимаю, как можно гробиться на работе по девять-двенадцать часов в день и быть довольным своей жизнью? Это ж мрак.

— Ну знаешь, — протянул он, расправившись с бутербродом, — наши родители так жили, и были даже счастливы.

Меня передернуло. Вспомнила своих родителей, домашнее хозяйство, сестру, которая всего-то на два года старше, но уже сейчас выглядела на все сорок: неухоженная, опустившаяся, погребенная под заботами о трех детях, муже, птице и свиньях.

— Тут секрет прост, — объяснил Романов, настойчиво протягивая мне бутерброд. Пришлось взять его, но ветчину и сыр отдать парню, оставив лишь огурец. — Если найти дело по душе, то рабством это перестанет восприниматься.

— Вот только не говори, что менеджер отдела — это дело твоей души, — хохотнула я.

— Не скажу, — улыбнулся лукаво, теплые серые глаза сияли, глядя в мои. — Но у меня другой секрет.

— Какой?

— Немного философский. Я работаю, чтобы потом, вернувшись домой, как следует отдыхать. Быть собой, играть любимое, смотреть видео и фильмы, куда-нибудь выходить с тобой…

— А в последние месяцы, с тех пор как ты перебралась ко мне, приятностей только прибавилось. Не представляешь, как я счастлив, — прошептал, придвинувшись ближе, обняв за талию. Нежно поцеловал в висок, скулу, замер у губ.

— Лекс…

Бутерброд я отложила, обняла парня за плечи. Его кожа была влажной и прохладной после купания, пахла солоноватым солнцем. И тот же привкус был у настойчивых губ. Осторожно уложив меня на покрывало, он продолжил целовать, чувственно, дразняще медленно, так, что ощутила: просто сгораю, снова сильно хочу его.

Громкие хлопанья крыльев каких-то птиц и звук мотора машины, которая, возможно, направлялась сюда, вернули в реальность. Мы снова уселись, и я, поправив волосы, вновь задумалась над вопросом, который Романов задал в начале этого разговора.

— Идеальным для меня был бы фриланс, — вздохнула, сделала несколько глотков минералки. — Только какой? Чем могу и хочу заниматься? Голова просто пухнет.

Я помассировала виски.

Ненавижу все это! Треклятые проблемы, необходимость зарабатывать деньги, искать выгоду, чтобы быть свободной и иметь все, что захочу. Как жаль, что невозможно застыть в этом мгновении: пусть убожество, но вполне приветливый пляж, нагретый влажный воздух, пахнущий острой озерной свежестью, насыщающий кровь и легкие, Лекс рядом, ненавязчиво ласкающий бедро, улыбающийся…

— Возьми перерыв в пару дней, отдохни, — он снова поцеловал меня в плечо, шею. — Можешь и вовсе отправиться на поиски себя, записаться на курсы какие-нибудь… Можно и вовсе не работать, я достаточно получаю…

Разозлившись, обхватила ладонями его лицо, впилась в глаза свирепым взглядом:

— Твоей содержанкой я не буду. И на работу устроюсь. Все, давай поставим точку.

Спокойный Романов осторожно убрал мои ладони со своего лица, поцеловал каждую в середину, а потом крепко обнял.

— Пойдешь со мной купаться? — спросил через минуту.

— Не хочу. Иди один, только умоляю, никаких получасовых заплывов, иначе у меня будет истерика.

Он рассмеялся.

***

То, что наши с Романовым дружеские отношения преобразовались в любовные, воспринималось весьма органичным следствием. Так же легок, понятен и объясним факт прихода лета вслед за весной или заката вслед за восходом.

Нежные и страстные прикосновения, откровенные ласки, поцелуи, флирт, интимные поддразнивания, та самая близость, которая возникает только между идеально подходящими друг другу сексуальными партнерами, — все это буквально на следующие сутки улеглось в сознании как нечто, существовавшее всегда. Большую часть дня мы провели в постели (решили, что диван Лекса намного шире и удобнее кровати в моей комнате, и выбрали его), побывали на кухне, чтобы совместно приготовить отбивные и греческий салат, много болтали, шутили, смеялись…

Потом в нашу идиллию вмешались трудовые будни Лекса. И вот тогда осознала: работу я сильно ненавидела, но она спасала, рождала иллюзию контроля, мысль, что постепенно продвигаюсь вперед, к цели. Пока по десять часов торчала в этом проклятом бутике, а потом отдыхала, приходила в себя, не требовалось оставаться тет-а-тет со своей жизнью, покатившейся к черту, а вовсе не вперед. Теперь же мало того, что будто бы вернулась на старт, обнулив все заработанные очки, так еще и не покидало ощущение тесного кокона, в которой меня поместили. Да, я получила свободу, но она равнялась плену.

Раньше, пока была с Решетниковым, так же обладала массой свободного времени. Которое с удовольствием тратила в салонах, СПА, на массаже, пилатесе, у косметолога, в магазинах, за изучением каталогов модных новинок, бассейне. Молчу уже про танцы с Лексом три раза в неделю, встречи и вылазки с ним во всякие интересные места, курсы испанского (решила изучить, подумывая перебраться в Испанию). Сейчас мне ничего не было доступно. Наглядное доказательство: хочешь быть самой собой, счастливой и удовлетворенной — имей много денег!

Впрочем, не все так уж плохо. Я заполняла часы серфингом по сайтам с вакансиями, осваивала маникюр, педикюр и уход за кожей в домашних условиях, читала книги, которые нашлись в книжных шкафах и на антресолях, много готовила, выбиралась на прогулку. А когда Романов возвращался домой или когда мы болтали по телефону (не менее двух раз в день), обменивались сообщениями, этот треклятый кокон будто растворялся, и млела от мысли: главное — Лекс рядом.

… В пятницу около десяти вечера лежала на диване, обнаженная, совершенно расслабленная, разнеженная и заласканная. Лекс, повернувшись на бок, медленно и щекотно водил пальцами по моей спине, ягодицам, потом начал целовать, постепенно спускаясь от лопаток к пояснице.

В этот раз мне было пронзительно хорошо. Остро и жадно, словно делаешь последний вдох. Все потому, что, пока он входил в меня, жарко целуя, получая не менее напористый ответ, вдруг осознала: я увязла. Опять это ощущение, но на этот раз такое сладкое, такое упоительное. Увязла… Но не во тьме и катастрофе, а как муха в меду, упиваясь, торжествуя, приветствуя.

Что ж, осознание проблемы — первый шаг к ее решению. Увязла? Справлюсь.

Лекс лизнул поясницу, прижался долгим чувственным поцелуем, заставив меня задрожать и снова возбудиться. Но сил на третий раз пока не было, меня полностью исчерпали и осчастливили предыдущие два.

Надо же, всегда думала, что отлично знаю мужчин и умею управлять ими, но Романов доказал: они умеют удивлять и способны не терять интерес к сексу сразу же после акта. Или это относится исключительно к Лексу?..

— Родители позвали к себе завтра, — произнес он, щекоча позвоночник носом. О хихиканье я забыла моментально и напряглась.

— Ты согласился?

— Да. Хочу, чтобы ты поехала со мной.

Родителей Романова я видела мельком однажды, когда мы еще дружили в студенческие времена. Они произвели впечатление нормальных людей. Как и мои, живут в поселке, она до сих пор работает учителем в школе, а он — кто-то вроде мастера на все руки, занимается ремонтом квартир, бытовой техники, строительством бань. Кроме Лекса, детей у них нет, и в целом они не бедствуют.

Представлена я им не была ни в каком качестве, поэтому предложение познакомиться выглядело… Однозначно.

— То есть предлагаешь перейти на этап «Знакомство с родителями»? — спросила, укладываясь на бок. — Ответ нет.

Романов посерьезнел.

— При чем здесь этап? Я предлагаю съездить в гости.

Он тоже лег на бок и теперь смотрел на меня внимательно и требовательно.

— И как ты меня представишь?

— Как свою девушку.

Простонав, я уткнулась лицом в матрас.

— Лекс, — проговорила глухо. — Я просила еще в самом начале не усложнять все.

Услышала его вздох.

— Риш, я не усложняю. Я хочу взять тебя с собой, потому что не хочу расставаться. Это считай, только к вечеру вернусь. А так мы проведем время вместе.

Подавшись ближе, он поцеловал мое плечо, обдал выдохом затылок, зарылся лицом в волосы, обняв.

— Я не готова к такому, прости, — ответила через минуту.

Он промолчал.

— Хорошо. Напишу матери, скажу, что не смогу. Подождем, когда ты будешь готова.

Беспокойство и недовольство растаяли. Возможно, и правда накрутила слишком многое на элементарное его (да и свое) желание быть вместе в выходной.

Обожаю его за чуткость и понимание! Идеальный мужчина…

Пошевелившись, я обняла его за шею и вовлекла в поцелуй, быстро ставший обжигающим и глубоким. Отвлек нас зазвонивший телефон Романова, который он оставил на журнальном столике.

— Да пусть трезвонит, — улыбнулась я, прикусила и лизнула его губу, и мы вернулись к поцелую.

Но кто-то оказался слишком настойчивым, решив достать сегодня Лекса во что бы то ни стало.

— Черт, — прошипел Романов, прекратив целовать мою шею. — Давай я просто его выключу.

— Давай, — согласилась и, взлохматив шевелюру парня, выпустила его из своих объятий. По разгоряченной коже прошлась прохлада, а я разочарованно вздохнула.

Он встал, схватил телефон и неожиданно, тихо ругнувшись, ответил на вызов, а не сбросил его.

— Тём, прости, совсем из башки вылетело, — проговорил быстро.

Ответил, послушав собеседника:

— Да, она рядом, — быстрый взгляд на меня, раздосадованный и какой-то взволнованный. — Да, конечно… Давай минут через десять… Ага, окей.

Сев на постели, я прикрылась пледом, спросила:

— Что случилось?

Было ясно, что ласки, поцелуи и возможный секс отменяются.

Романов сел рядом.

— Рин, только не ругайся, ладно?

Я кивнула, заинтригованная.

— Звонил мой бывший одноклассник. Зовут Артем. Хороший парень. Он уже давно помешан на качалках, белковом питании и прочем ЗОЖе. Администрирует форум, где тусуются единомышленники. И в общем… ему понадобился переводчик. Нужно переводить статьи в журналах о спортивном питании, нагрузках, упражнениях, одежде и всем таком прочем. У него был человечек, но слился недавно, ушел работать, свободного времени не стало. Тёма пристал ко мне с предложением, но тут ты переехала, потом то да сё… В общем, я его посылал. Но позавчера, когда он снова позвонил, сказал, что ты можешь заняться… Хотя не сказал — ляпнул просто. Не подумал.

— Перевод с английского?

— Да. Большая часть именно с английского.

Неплохое ведь предложение. Хотя давно не практиковалась, и тема особенная, будет много специальной лексики, но почему не попробовать? Что-то новое, необычное… И образование принесет материальную пользу, а не практическую. Годы учиться, только чтобы спокойно этикетки, описание брендов и статьи в глянце на языке оригинала читать? Смешно, если посудить.

— Я с ним договорился созвониться по скайпу сегодня в десять и благополучно об этом забыл, — ухмыльнулся Лекс, расслабившись, отметив, что не злюсь и обдумываю сказанное.

Бросила взгляд на круглые часы на стене (дизайн, кстати, китчевый до невозможности, выкинуть бы их). Половина одиннадцатого.

— Как я поняла, мне нужно встать, одеться и привести себя в порядок, — задумчиво произнесла, пытаясь уложить волосы пятерней. — Сколько у меня времени?

— Еще пятнадцать минут есть.

Лекс, поймав меня у края дивана, крепко обхватил талию, впился в губы настойчивым поцелуем. Я ответила, поглаживая сильные плечи, шею.

— Я рад, что ты не злишься и настроена по-деловому, — шепнул потом в губы.

— Нууу, я открыта ко многим предложениям, — усмехнулась, легонько чмокнув его в уголок рта, колючий подбородок.

— Но не к предложению поехать к моим родителям.

— Нет, — рассмеялась.

Через четверть часа я, одетая в футболку и шорты, освежившаяся в душе, успевшая достойно уложить волосы, села перед ноутбуком и приняла звонок от некоего Артема Жукова. Ожидала увидеть мощного качка с каменным выражением лица, но собеседник оказался милым, улыбчивым, стандартной комплекции, со светлой выгоревшей на солнце кудрявой шевелюрой. Этакий наивный шалопай.

— Привет! Ты Марина? — начал он разговор. — Да ты обалденная!

Открыла рот, чтобы ответить, но Лекс опередил:

— Иди лесом, Жук! — прокричал с дивана, отрываясь от переписки в телефоне. — Она занята мной, тебе ничего не светит.

Я закатила глаза. Что за мальчишеские игры?

Впрочем, Артем быстро перешел в деловое русло, детскую непосредственность будто волной смыло. Предупредила его, что ни на что не соглашусь, пока не изучу вопрос стоимости подобных услуг. Парень не обиделся. Сразу же озвучил сумму, условия, обозначил фронт работы, сказал, что сутки на размышления у меня есть. Оставил свой номер телефона и заявил, что отправит на почту Лекса текст — вдруг захочу испытать свои силы или просто ознакомиться с поставленной задачей.

Завершая звонок, ощутила щекотку под диафрагмой: хорошее предчувствие, азарт и нетерпение. Крайне редко такое испытывала, возможно, всего два раза…

Это знак. Все меняется, и очень скоро жизнь наладится так, как того желаю. Кокона больше не будет.