В доме Елизаветы Алексеевны все было рассчитано для пользы и удовольствия ее внука.
А. З. Зиновьев.С. 429
У бабуши были три сада, большой пруд перед домом, а за прудом роща; летом простору вдоволь. Зимой немного теснее, зато на пруду мы разбивались на два стана и перекидывались снежными комьями; на плотине с сердечным замиранием смотрели, как православный люд, стена на стену, тогда еще не было запрету, сходился на кулачки, и я помню, как раз расплакался Мишель, когда Василий-садовник выбрался из свалки с губой, рассеченной до крови.
А. П. Шан-Гирей.С. 734
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться, — памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей.
И вижу я себя ребенком; и кругом
Родные все места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей.
Лермонтов.1840 г.
...Все мы вместе приехали осенью 1825 года из Пятигорска в Тарханы, и с этого времени мне живо помнится смуглый, с черными блестящими глазками Мишель, в зеленой курточке и с клоком белокурых волос надо лбом, резко отличавшихся от прочих, черных как смоль.
Помнится мне еще, как бы сквозь сон, лицо доброй старушки немки, Кристины Осиповны, няни Мишеля, и домашний доктор Левиз, по приказанию которого нас кормили весной по утрам черным хлебом с маслом, посыпанным крессом, и не давали мяса, хотя Мишель, как мне всегда казалось, был совсем здоров, и в пятнадцать лет, которые мы провели вместе, я не помню его серьезно больным ни разу.
А. П. Шан-Гирей.С. 728, 729
К наукам, особенно к наукам точным, мальчик Лермонтов расположения не имел, да и вообще не подавал блестящих надежд в будущем, отчасти потому, что учился понемногу, как все русские мальчики, отчасти и по развитию поэтического элемента в ущерб прочим.
А. В. Дружинин.Сочинения Лермонтова //
Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1959. Т. 67. С. 617
Учился он прилежно, имел особенную способность и охоту к рисованию, но не любил сидеть за уроками музыки.
А. Корсаков.С. 457
Старуха Арсеньева была хлебосольная, добрая. Рота наша стояла недалеко, я и бывал-с. Помню, как и учить его начинали. От азбуки отбивался. Вообще был баловень; здоровьем золотушный, жидкий мальчик; нянькам много от его капризов доставалось... Неженка, известно-с...
Запись неизвестного чембарского старика капитана.
Цит. по: Н. Рыбкин.С. 374
Лермонтов в эту пору (имеется в виду пора домашнего учения. — Е. Г.) был ребенком слабого здоровья, что, впрочем, не мешало ему быть бойким, резвым и шаловливым. Учился он, вопреки словам чембарского капитана, прилежно, имел особенную охоту к рисованию, но не любил сидеть за уроками музыки.
М. А. Пожогин-Отрашкевич.Рассказы о Лермонтове
в записи А. Корсакова // Русский вестник. 1881. Кн. 3. С. 456
1830. Я помню один сон; когда я был еще восьми лет, он сильно подействовал на мою душу. В те же лета я один раз ехал в город куда-то; и помню облако, которое, небольшое, как бы оторванный клочок черного плаща, быстро неслось по небу: это так живо передо мною, как будто вижу.
Лермонтов.Автобиографические заметки
Учителями были M-r Capet, высокий и худощавый француз с горбатым носом, всегдашний наш спутник, и бежавший из Турции в Россию грек; но греческий язык оказался Мишелю не по вкусу, уроки его были отложены на неопределенное время, а кефалонец занялся выделкой шкур палых собак и принялся учить этому искусству крестьян; он, бедный, давно уже умер, но промышленность, созданная им, развивалась и принесла плоды великолепные: много тарханцев от нее разбогатело, и поныне чуть ли не половина села продолжает скорняжничать.
А. П. Шан-Гирей.С. 736
Читал он, конечно, много, хотя по большей части лишь произведения изящной литературы, — поэзия Пушкина и знакомство с иностранными языками ограждали его от слишком неразборчивого чтения. О том, когда и как начал писать Лермонтов, много говорить не сможем, потому что в произведениях его детства нет залогов будущего совершенства, и в этом роде они далеко ниже лицейских стихотворений Пушкина.
А. В. Дружинин.С. 617
Когда я был еще мал, я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые, в виде рыцарей с шлемами теснились будто вокруг нее: будто рыцари, сопровождающие Армиду в ее замок, полные ревности и беспокойства.
В первом действии моей трагедии Фернандо, говоря с любезной под балконом, говорит про луну и употребляет предыдущее сравнение.
Лермонтов.Автобиографические заметки
Проявления же поэтического таланта в нем вовсе не было заметно в то время, все сочинения по заказу Capet он писал прозой, и нисколько не лучше своих товарищей.
А. П. Шан-Гирей.С. 738
Капэ имел странность: он любил жаркое из молодых галчат и старался приучить к этому лакомству своих воспитанников. Несмотря на уверения Капэ, что галчата вещь превкусная, Лермонтов, назвав этот новый род дичи падалью, остался непоколебим в своем отказе попробовать жаркое, никакие силы не могли победить его решения.
М. А. Пожогин-Отрашкевич.С. 458
Пятнадцати лет уверен он, что «в народных русских сказках более поэзии, чем во всей французской литературе». Напрасно окружающие стараются убедить двенадцатилетнего мальчика в красотах французской музы: он, как будто скрепя сердце, поддается общему тогда восхищению этими поэтами, но уже тринадцати лет, кажется, навсегда отворачивается от них.
П. А. Висковатов.С. 62
В четырнадцать или пятнадцать лет он уже писал стихи, которые далеко еще не предвещали будущего блестящего и могучего таланта.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Великим постом Мишель был мастер делать из талого снегу человеческие фигуры в колоссальном виде; вообще он был счастливо одарен способностями к искусствам; уже тогда (в раннем детстве. — Е. Г.) рисовал акварелью довольно порядочно и лепил из крашеного воску целые картины; охоту за зайцем с борзыми, которую раз всего нам пришлось видеть, вылепил очень удачно также переход через Граник и сражение при Арбеллах, со слонами, колесницами, украшенными стеклярусом, и косами фольги.
А. П. Шан-Гирей.С. 736
Михаил Юрьевич любил устраивать кулачные бои между мальчишек села Тархан и победителей, нередко с разбитыми до крови носами, всегда щедро оделял сладкими пряниками, что главным образом и послужило темой для «Песни про купца Калашникова».
...В праздничные дни Михаил Юрьевич ставил бочку с водкой, и крестьяне села Тархан разделялись на две половины, наподобие двух враждебных армий, дрались на кулачки, стена на стену, а в это время, как современники передают, «и у Михаила Юрьевича рубашка тряслась», и он был не прочь принять участие в этой свалке, но дворянское звание и правила приличий только от этого удерживали; победители пили водку из этой бочки, побежденные же расходились по домам, и Михаил Юрьевич при этом всегда от души хохотал.
П. К. Шугаев.С. 502
В числе лиц, посещавших изредка наш дом, была Арсеньева, бабушка поэта Лермонтова (приходившаяся нам сродни), которая всегда привозила к нам своего внука, когда приезжала из деревни на несколько дней в Москву. Приезды эти были весьма редки, но я все-таки помню, как старушка Арсеньева, обожавшая своего внука, жаловалась постоянно на него моей матери. Действительно, судя по рассказам, этот внучек-баловень, пользуясь безграничной любовью своей бабушки, с малых лет уже превращался в домашнего тирана. Не хотел никого слушаться, трунил над всеми, даже над своей бабушкой, и пренебрегал наставлениями и советами лиц, заботившихся о его воспитании.
И. А. Арсеньев.Слово живое о живых //
Исторический вестник. 1887. Т. 2. С. 353
Окруженный заботами и ласками, мальчик рос баловнем среди женского элемента.
П. А. Висковатов .С. 42
Когда Мишенька стал подрастать и приближаться к юношескому возрасту, то бабушка стала держать в доме горничных, особенно молоденьких и красивых, чтобы Мишеньке не было скучно. Иногда некоторые из них были в интересном положении, и тогда бабушка, узнав об этом, спешила выдавать их замуж за своих же крепостных крестьян по ее выбору. Иногда бабушка делалась жестокою и неумолимою к провинившимся девушкам, отправляла их на тяжелые работы, или выдавала замуж за самых плохих женихов, или даже совсем продавала кому-либо из помещиков... Все это шестьдесят-семьдесят лет тому назад, в блаженные времена крепостного права, было весьма обычным явлением...
П. К. Шугаев.С. 504
Весьма показательна роль бабушки Лермонтова в составлении этих крестьянских брачных пар в Тарханах. В этом нам могут помочь старые метрические и исповедальные книги, содержащие записи о рождаемости, смертности и бракосочетаниях прихожан, а также списки бывших у исповеди господ и крестьян.
Смысловая расшифровка этих лаконичных и на первый взгляд малозначительных строк раскрывает трагичную в своей обыденности жизнь крепостных людей, циничный в своей сущности характер отношения помещицы к их человеческой природе и к одному из самых интимных ее проявлений — созданию семьи.
Невозможно не заметить, например, когда просматриваешь эти поблекшие записи, очень юный возраст идущих под венец крестьянских парней и девушек. Порой это еще даже не молодые люди, а подростки, почти дети. Так, в «Метрической книге бывших у исповеди в 1810 — 1827 годах» на странице, заполненной в 1825 году, читаем: «Олимп Осипов — 40 лет, у него дети: Иван — 19 лет, Марфа — 14 лет, Яков — 9 лет, Михаил — 5 лет. У Ивана жена Наталья Арефьева — 13 лет». В этой семье сноха Наталья оказалась моложе заловки — девушки Марфы. Но недолго и Марфе пришлось гулять незамужней: в следующем году и она уже оказалась под венцом.
За 15-летнего Филиппа Григорьева отдали в 1817 году 14-летнюю Ирину Степанову; семейная жизнь Антона Степанова и Елены Тимофеевой началась, когда обоим было по 14 (1815); Пелагею Федорову повели под венец в 13-летнем возрасте (1820); судьбы Елизаветы Степановой и Степаниды Ивановой оказались еще суровей: первая в 15 лет (1820), а вторая в 14 (1820) были уже солдатки.
...Один из наиболее диких случаев помещичьего произвола в Тарханах зафиксирован в 1816 году, когда по указанию Арсеньевой были повенчаны «отрок Иван Андреев с женкой сосланного на новопоселенье Ивана Терентьева Евдокией Леонтьевой». Одним махом разорвала госпожа супружеские узы, скрепленные «навечно» церковью, и создала новые. При этом ее не смутило и не остановило, что на руках Евдокии был грудной ребенок, у которого был жив отец.
А. Семченко, П. Фролов.С. 132
Глубоко подавленная смертью дочери, Елизавета Алексеевна перенесла на внука всю свою любовь и приязнь. Она видела в нем средоточие всего, что было отнято судьбой в лице ее мужа и потом дочери. Этот внук носил имя своего деда; умирающая дочь поручила ей беречь его детство. Кроме Миши у нее никого не оставалось на свете. Она с ним старалась не расставаться; он спал в ее комнате, она наблюдала за каждым его шагом, страшилась малейшего нездоровья. Рожденный от слабой матери, ребенок был не из крепких. Если случалось ему занемогать, то в «деловой» дворовые девушки освобождались от работ и им приказывалось молиться Богу об исцелении молодого барина.
П. А. Висковатов .С. 40
Елизавета Алексеевна пережила отца, нескольких братьев, мужа, дочь и внука. По словам Висковатого, она «выплакала свои старые очи», когда Лермонтов был убит. Арсеньева умерла в 1845 году 85-летней старухой.
П. Е. Щеголев.Книга о Лермонтове. Вып. 1. Л.: Прибой, 1929. С 20
ПОРА ЮНОСТИ (1827—1832)
Один среди людского шума…
Раннее свидание с Москвой
Когда Лермонтову пошел 14-й год, решено было продолжить его воспитание в Благородном университетском пансионе. В 1827 году бабушка повезла внука в Москву и наняла квартиру на Поварской.
П. А. Висковатов.С. 49
...Бабушка великого поэта Лермонтова Е. А. Арсеньева... переселилась в Москву с целью дать воспитание знаменитому своему внуку.
М. Е. Меликов.С. 646
Она [бабушка Лермонтова] жила в одноэтажном сереньком домике с подъездом посередине улицы, а в пару к нему и рядом с ним стоял такой же точно домик. Их разделяли ворота. В другом жила Кайсарова, тоже старушка, дочь с левой стороны графа Валериана Зубова, известного красавца, брата фаворита Екатерины II. Эти два домика-могикана существовали на Шпалерной еще лет двадцать тому назад, а теперь их стер с лица земли какой-то выступивший на их месте колосс в четыре или пять этажей. Так у нас нещадно исчезают все жилья людей, имеющих историческое значение. В этом домике много лет жил Лермонтов с бабушкой.
К. А. Бороздин.С. 352
Елизавета Петровна Мещеринова, образованнейшая женщина того времени, имея детей в соответственном возрасте с Мишей Лермонтовым — Володю, Афанасия, Петра, с горячностью приняла участие в столь важном деле, как их воспитание, и по взаимному согласию с Е. А. Арсеньевой решили отдать их в Московский университетский пансион. Мне хорошо известно, что Володя (старший) Мещеринов и Миша Лермонтов вместе поступили в четвертый класс пансиона.
М. Е. Меликов.С. 646
Пансион помещался тогда на Тверской (ныне дом Базилевского), он состоял из шести классов, в коих обучалось до 300 воспитанников. Лермонтов поступил в него в 1828 году, но расстаться со своим любимцем бабушка не захотела, и потому решили, чтобы Мишель был зачислен полупансионером, — следовательно, каждый вечер возвращался бы домой.
П. А. Висковатов.С. 57
В 1827 году она [Е. А. Арсеньева] поехала с Мишелем в Москву, для его воспитания, а через год и меня привезли к ним. В Мишеле нашел я большую перемену, он был уже не дитя, ему минуло 14 лет; он учился прилежно... Тут я в первый раз увидел русские стихи у Мишеля: Ломоносова, Державина, Дмитриева, Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова и Пушкина. Тогда же Мишель прочитал мне своего сочинения стансы К***. Меня ужасно интриговало, что значит слово стансы и зачем три звездочки? Однако ж промолчал, как будто понимаю.
А. П. Шан-Гирей.С. 734
Помню, что Миша особенно уважал бывшего при нем француза Жандро, капитана наполеоновской гвардии, человека очень почтенного, умершего в доме Арсеньевой и оплаканного ее внуком.
А. З. Зиновьев.С. 429
Жандро сумел понравиться своему избалованному питомцу, а особенно бабушке и московским родственницам, каких он пленял безукоризненностью манер и любезностью обращения, отзывавшихся старою школой галантного французского двора. Этот изящный, в свое время избалованный русскими дамами француз пробыл, кажется, около двух лет и, желая овладеть Мишей, стал мало-помалу открывать ему «науку жизни».
П. А. Висковатов.С. 55
...Я оканчивал магистерский экзамен в Московском университете, служил учителем и надзирателем в Университетском благородном пансионе, для поступления в который бабушка М. Ю. Лермонтова Елизавета Алексеевна Арсеньева привезла его в Москву. Осенью 1926 года я, по рекомендации Елизаветы Петровны Мещериновой, близкого друга и, кажется, дальней родственницы Арсеньевой, приглашен был давать уроки и мне же поручено было подобрать других учителей двенадцатилетнему ее внуку.
А. З. Зиновьев.С. 430
...Московский университетский пансион вполне удовлетворял требованиям общества и стоял наравне с Царскосельским лицеем.
Д. А. Милютин.Из воспоминаний //
М. Ю. Лермонтов. Статьи и материалы. М.: Соцэкгиз, 1939. С. 112
Нас, первогодичных, было, помнится, человек сорок. Между прочим, тут был и Лермонтов, впоследствии знаменитый поэт, тогда смуглый, одутловатый юноша, с чертами лица как будто восточного происхождения, с черными выразительными глазами. Он казался мне апатичным, говорил мало и сидел всегда в ленивой позе полулежа, опершись на локоть. Он недолго пробыл в университете. С первого курса он вышел и уехал в Петербург. Я не успел познакомиться с ним.
И. А. Гончаров.Собрание сочинений: В 8 т.
М.: Худож. лит., 1980. Т. 7. С. 236
Когда в 1828 году Лермонтов поступил в Университетский пансион, старые его традиции еще не совершенно исчезли. Между учащимися и учащими отношения были добрые. Холодный формализм не разделял их. Интерес к литературным занятиям не ослаб. Воспитанники собирались на общее чтение, и издавался рукописный журнал, в котором многие из них принимали участие. Преподавание было живое, имелось в виду изучение славных писателей древних и новых народов, а не грамматического балласта, под коим в наши дни разумеют изучение языков.
П. А. Висковатов.С. 56
Кузина (Екатерина Сушкова. — Е. Г.) поверяла мне свои тайны; она показывала мне стихи, которые Лермонтов писал ей в альбом, я находила их дурными, особенно потому, что они не были правдивы. В то время я была в полном восторге от Шиллера, Жуковского, Байрона, Пушкина; я сама пробовала заняться поэзией и написала оду на Шарлотту Корде, и была настолько разумна, что впоследствии ее сожгла. Наконец, я даже не имела желания познакомиться с Лермонтовым, — так он мне казался малосимпатичным.
Он тогда был в благородном пансионе, служившим приготовительным пансионом при Московском университете.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
...Мишель поступил полупансионером в Университетский благородный пансион, и мы переехали с Тверской-Поварской на Малую Молчановку в дом Чернова. Пансионская жизнь Мишеля была мне мало известна, знаю только, что там с ним никаких не было историй: <...> Я сам в пансионе был один только раз, на выпускном акте, где Мишель декламировал стихи Жуковского: «Безмолвное море, лазурное море, стою очарован над бездной твоей». Впрочем, он не был мастер декламировать и даже впоследствии читал свои стихи довольно плохо.
А. П. Шан-Гирей.С. 734
Справедливое замечание одного из лучших публицистов наших, что «в истории русского образования Московский университет и Царскосельский лицей играют значительную роль», само собой касается и Московского Благородного университетского пансиона, существование которого неразрывно связано с Московским университетом. Пансион этот с самого основания своего наделял Россию людьми, послужившими ей и приобретшими право на внимание потомства. Так, там воспитывались: Фонвизин, В. А. Жуковский, Дашков, Ал. Ив. Тургенев, князь Одоевский, Грибоедов, Инзов (кишиневский покровитель Пушкина), братья Николай и Дмитрий Алексеевичи Милютины и многие другие. Можно смело сказать, что добрая часть деятелей наших первой половины XIX века вышла из стен пансиона.
П. А. Висковатов. С. 57
Лет десять с лишком тому назад, помню я, хаживал, бывало, в Московский университет молодой человек, со смуглым выразительным лицом, с маленькими, но необыкновенно быстрыми, живыми глазами: это был Лермонтов. Некоторые из студентов видели в нем доброго, милого товарища... помню, что в 1830 году в Университетском пансионе существовали четыре издания: «Арион», «Улей», «Пчелка» и «Маяк». Из них одну книжку «Ариона», издававшегося покойным С. М. Строевым и подаренного мне в знак дружбы, берегу я и по сие время как драгоценное воспоминание юности. Из этих-то детских журналов, благородных забав в часы отдохновения, узнал я в первый раз имя Лермонтова, которое случалось мне встречать под стихотворениями, запечатленными живым поэтическим чувством и нередко зрелостью мысли не по летам. И вот что заставляло меня смотреть с особенным любопытством и уважением на Лермонтова, и потому более, что до того времени мне не случалось видеть ни одного русского поэта, кроме почтенного профессора, моего наставника, А. Ф. Мерзлякова.
В. С. Межевич.О стихотворениях Лермонтова //
Северная пчела. 1840. № 284
Вообще в пансионе товарищи не любили Лермонтова за его наклонность подтрунивать и надоедать. «Пристанет, так не отстанет», — говорили о нем. Замечательно, что эта юношеская наклонность привела его к последней трагической дуэли.
Н. М. Сатин.Отрывки из воспоминаний //
М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников.
М.: Худож. лит., 1989. С. 249
Все мы, воспитанники Благородного пансиона, жили там и отпускались к родным по субботам, а Лермонтова бабушка ежедневно привозила и отвозила домой.
А. М. Миклашевский.Михаил Юрьевич Лермонтов
в записках его товарища // Русская старина. 1884. № 12. С. 589
Он даже и садился постоянно на одном месте, отдельно от других, в углу аудитории, у окна, облокотясь, по обыкновению, на один локоть и углубясь в чтение принесенной книги, не слушал чтение профессорских лекций. Это бросалось всем в глаза. Шум, происходивший при перемене часов преподавания, не производил на него никакого действия.
П. Ф. Вистенгоф.Из моих воспоминаний //
Исторический вестник. 1884. Т. 5. С. 332
Вообще, как помнится, его товарищи не любили, а он ко многим приставал.
А. М. Миклашевский. С. 589
Роста он был небольшого, сложен некрасиво, лицом смугл; темные его волосы были приглажены на голове, темно-карие глаза пронзительно впивались в человека. Вся фигура этого студента внушала какое-то безотчетное нерасположение.
П. Ф. Вистенгоф.С. 332
Он прекрасно рисовал, любил фехтование, верховую езду, танцы, и ничего в нем не было неуклюжего: это был коренастый юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых годах.
А. З. Зиновьев.С. 429
Лермонтов знал порядочно латинский язык, не хуже других, а пансионеры знали классические языки очень порядочно. Происходило это оттого, что у нас изучали не язык, а авторов. Языку можно научиться в полгода настолько, чтобы читать на нем, а хорошо познакомясь с авторами, узнаешь хорошо и язык. Если же все напирать на грамматику, то и будешь изучать ее, а язык-то все же не узнаешь, не зная и не любя авторов.
А. 3. Зиновьев.
Цит. по: П. А. Висковатов. С. 39
Родом я из дворян, сын капитана Юрия Петровича Лермантова; имею от роду 16 лет; обучался в Университетском благородном пансионе разным языкам и наукам в старшем отделении высшего класса; ныне же желаю продолжить учение мое в императорском университете, почему Правление оного покорнейше прошу, включив меня в число своекоштных студентов нравственно-политического отделения, допустить к слушанию профессорских лекций. Свидетельства о роде и учении моем при сем прилагаю. К сему прошению Михаил Лермантов руку приложил.
Лермонтов.Из прошения в правление Московского университета.
21 августа 1830 г.
Цит. по: П. А. Висковатов. Приложения. С. 455
...Из Благородного пансиона императорского Московского университета пансионеру Михаилу Лермантову в том, что он в 1828 году был принят в пансион, обучался в старшем отделении высшего класса разным языкам, искусствам и преподаваемым в оном нравственным, математическим и словесным наукам, с отличным прилежанием, с похвальным поведением и с весьма хорошими успехами; ныне же по прошению его от пансиона с сим уволен.
Из свидетельства, выданного Лермонтову 16 апреля 1830 г.
Цит. по: П. А. Висковатов. Приложения. С. 456
В то время был публичный экзамен в Университетском пансионе. Мишель за сочинения и успехи в истории получил первый приз: весело было смотреть, как он был счастлив, как торжествовал. Зная его чрезмерное самолюбие, я ликовала за него.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 125
Воспоминанье о личностях для нас обыкновенно сливается в каком-либо обстоятельстве. Как теперь смотрю я на милого моего питомца, отличившегося на пансионском акте, кажется, 1829 года. Среди блестящего собрания он прекрасно произнес стихи Жуковского к морю и заслужил громкие рукоплескания.
А. З. Зиновьев.С. 428
Лермонтов тотчас же вступил в Московский университет и прямо наткнулся на историю профессора Малова, вследствие которой был исключен из университета и поступил в юнкерскую школу.
Н. М. Сатин.С. 250
Когда я был уже на третьем курсе, в 1831 году поступил в университет по политическому же факультету Лермонтов, неуклюжий, сутуловатый, маленький, лет шестнадцати юноша, брюнет с лицом оливкового цвета и большими черными глазами, как бы исподлобья смотревшими.
Я. И. Костенецкий.Из воспоминаний //
Русский архив. 1887. Кн. 1. Вып. 1. С. 112
Студент Лермонтов, в котором тогда никто из нас не мог предвидеть будущего замечательного поэта, имел тяжелый характер, держал себя совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что, в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили, отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не обращали на него никакого внимания.
П. Ф. Вистенгоф.С. 332
Вообще студенты последнего курса не очень-то сходились с первокурсниками, и потому и я был мало знаком с Лермонтовым, хотя он и часто садился подле меня; тогда еще никто и не подозревал в нем никакого поэтического таланта.
Я. И. Костенецкий.С. 114
Однообразно тянулась жизнь наша в стенах университета. К девяти часам утра мы собирались в нашу аудиторию слушать монотонные, бессодержательные лекции бесцветных профессоров наших: Победоносцева, Гастева, Оболенского, Геринга, Кубарева, Малова, Василевского, протоиерея Терновского. В два часа пополудни мы расходились по домам.
П. Ф. Вистенгоф.С. 336
Лермонтов любил посещать каждый вторник тогдашнее великолепное Московское Благородное собрание, блестящие балы которого были очаровательны. Он всегда был изысканно одет, а при встрече с нами делал вид, будто нас не замечает. Не похоже было, что мы с ним в одном университете, на одном факультете и на одном и том же курсе. Он постоянно окружен был хорошенькими молодыми дамами высшего общества и довольно фамильярно разговаривал и прохаживался по залам с почтенными и влиятельными лицами. Танцующим мы его никогда не видели.
Я. И. Костенецкий.С. 112
Я не помню, конечно, какое именно стихотворение представил Лермонтов Мерзлякову; но через несколько дней, возвращая все наши сочинения на заданные им темы, он, возвращая стихи Лермонтову, хотя и похвалил их, но прибавил только: «молодо-зелено», какой, впрочем, аттестации почти все наши сочинения удостаивались.
А. М. Миклашевский.С. 589
...Я был одно время редактором рукописного журнала «Улей», в котором помещались некоторые из первых стихотворений Лермонтова (вышедшего из пансиона годом раньше меня).
Д. А. Милютин.С. 235
Учились ли мы при всем этом чему-нибудь? Могли ли научиться? Полагаю, что да. Преподавание было скудное, объем его меньше, чем в сороковых годах. Университет, впрочем, не должен оканчивать научное воспитание... Его дело — возбудить вопросы, научить спрашивать. Именно это и делали такие профессора, как М. Г. Павлов, а, с другой стороны, и такие, как Каченовский. Но более лекций и профессоров развивала студентов аудитория юным столкновением, обменом мыслей, чтений... Московский университет свое дело делал: профессора, способствовавшие своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского, Ив. Тургенева, Кавелина, Пирогова, могут спокойно играть в бостон и еще спокойнее лежать в земле.
А. И. Герцен.Былое и думы: В 3 т. М.: Худож. лит., 1982. Т. 1. С. 107
...И я еще живо помню, как на лекциях русской словесности заслуженный профессор Мерзляков принес к нам в класс только что вышедшее стихотворение Пушкина
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
(и проч.)
и как он, древний классик, разбирая это стихотворение, критиковал его, находя все уподобления невозможными, неестественными, и как все это бесило Лермонтова.
А. М. Миклашевский.С. 591
Перед рождественскими праздниками профессора делали репетиции, то есть проверяли знания своих слушателей за пройденное полугодие, и согласно ответам ставили баллы, которые брались в соображение потом и на публичном экзамене.
Профессор Победоносцев, читавший изящную словесность, задал Лермонтову какой-то вопрос.
Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать. Профессор сначала слушал его, а потом остановил и сказал:
— Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне отвечали именно то, что я проходил. Откуда вы могли почерпнуть эти знания?
— Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас еще не дошло. Я пользуюсь источниками из своей собственной библиотеки, снабженной всем современным.
Мы все переглянулись.
Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику.
Дерзкими выходками этими профессора обиделись и постарались срезать Лермонтова на публичных экзаменах.
П. Ф. Вистенгоф.С. 335
Первый курс был чем-то вроде повторения высшего гимназического курса. Молодые профессора, адъюнкты — заставляли нас упражняться в древних и новых языках. Это были замечательно умные, образованные и прекрасные люди, например — француз Куртенер, немецкий лектор Геринг, профессор латинского языка Кубарев и греческого — Оболенский. Они много помогали нам хорошо приготовиться к слушанию лекций высшего курса и, кроме того, своим добрым и любезным отношением к нам сделали первые шаги вступления в университет чрезвычайно приятными. Между ними, как патриарх, господствовал убеленный сединами почтенный профессор русской словесности, человек старого века — П. В. Победоносцев.
И. А. Гончаров. Т. 7. С. 236
Иногда в аудитории нашей, в свободные от лекций часы, студенты громко вели между собой оживленные суждения о современных интересных вопросах. Некоторые увлекались, возвышая голос. Лермонтов иногда отрывался от своего чтения, взглядывал на ораторствующего, но как взглядывал! Говоривший невольно конфузился, умалял свой экстаз или совсем умолкал. Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна. Сколько презрения, насмешки и вместе с тем сожаления изображалось тогда на строгом лице.
П. Ф. Вистенгоф.С. 335
Сильно возбужденная деятельность ума в Петербурге после Павла мрачно замкнулась 14 декабрем. Явился Николай с пятью виселицами, с каторжной работой, белым ремнем и голубым Бенкендорфом.
Все пошло назад, кровь бросилась к сердцу, деятельность, скрытая наружи, закипала, таясь внутри. Московский университет устоял и начал первый вырезываться из-за всеобщего тумана. Государь его возненавидел с полежаевской истории. Он прислал А. Писарева, генерал-майора «Калужских вечеров», попечителем, велел студентов одеть в мундирные сертуки, велел им носить шпагу, потом запретил носить шпагу; отдал Полежаева в солдаты за стихи, Костенецкого с товарищами за прозу, уничтожил Критских за бюст, отправил нас в ссылку за сенсимонизм, посадил князя Сергея Михайловича Голицына попечителем и не занимался больше «этим рассадником разврата», благочестиво советуя молодым людям, окончившим курс в лицее и в школе правоведения, не вступать в него.
Голицын был удивительный человек, он долго не мог привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет; он думал, что следующий по очереди должен был его заменять, так что отцу Терновскому пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру — толковать бессеменное зачатие.
Но несмотря на это, опальный университет рос влиянием, в него как в общий резервуар вливались юные силы России со всех сторон, из всех слоев; в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова разливались во все стороны России, во все слои ее.
А. И. Герцен.Т. 1. С. 109
Как-то раз несколько товарищей обратились ко мне с предложением отыскать какой-нибудь предлог для начатия разговора с Лермонтовым и тем вызвать его на какое-нибудь сообщение.
— Вы подойдите к Лермонтову и спросите его, какую он читает книгу с таким постоянным напряженным вниманием. Это предлог для начатия разговора самый основательный.
Недолго думая, я отправился.
— Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую это книгу вы читаете? Без сомнения, очень интересную, судя по тому, как углубились вы в нее; нельзя ли поделиться ею и с нами? — обратился я к нему не без некоторого волнения.
Он мгновенно оторвался от чтения. Как удар молнии сверкнули глаза его. Трудно было выдержать этот неприветливый, насквозь пронизывающий взгляд.
— Для чего вам хочется это знать? Будет бесполезно, если я удовлетворю ваше любопытство. Содержание этой книги вас нисколько не может интересовать; вы тут ничего не поймете, если бы я даже и решился сообщить вам содержание ее, — ответил он мне резко и принял прежнюю свою позу, продолжая читать.
Как будто ужаленный, отскочил я от него, успев лишь мельком заглянуть в его книгу, — она была английская… Мы не могли оставаться спокойными зрителями такого изолированного положения среди нас. Многие обижались, другим стало это надоедать, а некоторые даже и волновались. Каждый хотел его разгадать, узнать затаенные его мысли, заставить его высказаться.
П. Ф. Вистенгоф.С. 335—336
Попечителем был тогда известный в Москве богатый вельможа — князь Голицын. Только это мы и знали о нем, да знали еще его большой, барский дом на Пречистенке и прекрасную дачу, Кузьминки, в семи верстах от Москвы, куда нередко отправлялись гулять пешком взад и вперед. Знали также все ходившие в обществе анекдоты о его широкой благотворительности, о его роскошных праздниках, даваемых во время посещения Москвы царскою фамилией, — и больше ничего.
И. А. Гончаров.Т. 7. С. 236
До 1848 года устройство наших университетов было чисто демократическое. Двери их были открыты всякому, кто мог выдержать экзамен и не был ни крепостным, ни крестьянином, ни уволенным своей общиной.
А. И. Герцен.Т. 1. С. 109
Наш университет в Москве был святилищем не для нас одних, учащихся, но и для их семейств, и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов, как будущих самых полезных, может быть, громких, блестящих деятелей общества. Студенты гордились своим званием и дорожили своими занятиями, видя общую к себе симпатию и уважение. Они важно расхаживали по Москве, кокетничая своим званием и малиновыми воротниками. Даже простые люди, и те при встречах ласково провожали юношей в малиновых воротниках...
И. А. Гончаров.Т. 7. С. 491
Развлекаемый светскими удовольствиями, Лермонтов, однако же, занимался лекциями, но недолго пробыл в университете...
А. П. Шан-Гирей.С. 736
Мне здесь довольно весело: почти каждый вечер на бале. Но великим постом я уже совсем засяду. В университете все идет хорошо.
Лермонтов — М. А. Шан-Гирей.
Москва, февраль 1831 или 1832 г.
...Вследствии какой-то истории с одним из профессоров, в которую он случайно и против воли был замешан, ему надо было оставить Московский университет, и в конце 1832 года он отправился с бабушкой в Петербург, чтобы поступить в тамошний, но вместо университета он поступил в Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, в лейб-гвардии Гусарский полк.
А. П. Шан-Гирей.С. 736
История эта, за которую и я просидел в карцере, стоит того, чтоб рассказать ее.
Малов был глупый, грубый и необразованный профессор в политическом отделении. Студенты презирали его, смеялись над ним.
— Сколько у вас профессоров в отделении? — спросил как-то попечитель у студента в политической аудитории.
— Без Малова девять, — отвечал студент.
Вот этот-то профессор, которого надобно было вычесть для того, чтобы осталось девять, стал больше и больше делать дерзостей студентам; студенты решились прогнать его из аудитории. Сговорившись, они прислали в наше отделение двух парламентеров, приглашая меня прийти с вспомогательным войском. Я тотчас объявил клич идти войной на Малова, несколько человек пошли со мной; когда мы пришли в политическую аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
У всех студентов на лицах был написан один страх, ну, как он в этот день не сделает никакого грубого замечания. Страх этот скоро прошел. Через край полная аудитория была непокойна и издавала глухой, сдавленный шум. Малов сделал какое-то замечание, началось шарканье.
— Вы выражаете ваши мысли, как лошади, ногами, — заметил Малов, воображавший, вероятно, что лошади думают галопом и рысью, и буря поднялась — свист, шиканье, крик: «Вон его, вон его...». Малов, бледный как полотно, сделал отчаянное усилие овладеть шумом и не мог; студенты вскочили на лавки. Малов тихо сошел с кафедры и, съежившись, стал пробираться к дверям; аудитория — за ним, его проводили по университетскому двору, на улицу и бросили вслед за ним его калоши. Последнее обстоятельство было важно, на улице дело получило совсем иной характер; но будто есть на свете молодые люди 17—18 лет, которые думают об этом.
Университетский совет перепугался и убедил попечителя представить дело оконченным и для того виновных или так кого-нибудь посадить в карцер. Это было неглупо. Легко может быть, что в противном случае государь прислал бы флигель-адъютанта, который для получения креста сделал бы из этого дела заговор, восстание, бунт и предложил бы всех отправить на каторжные работы, а государь помиловал бы в солдаты...
А. И. Герцен.Т. 1. С. 118—119
Рассеянная светская жизнь в продолжение года не осталась бесследною. Многие из нас не были подготовлены для сдачи экзаменов. Нравственное и догматическое богословие, а также греческий и латинский языки подкосили нас... Последствием этого было то, что нас оставили на первом курсе на другой год; в этом числе был и студент Лермонтов.
Самолюбие Лермонтова было уязвлено. С негодованием покинул он Московский университет навсегда, отзываясь о профессорах, как о людях отсталых, глупых, бездарных, устарелых, как равно о тогдашней нелепой университетской администрации. Впоследствии мы узнали, что он, как человек богатый, поступил на службу юнкером в лейб-гвардии Гусарский полк.
П. Ф. Вистенгоф.С. 336
М. Ю. Лермонтов не был «исключен за шалость» из Московского университета... Лермонтов был на 2-м или на 3-м курсе, когда ему захотелось перейти в Петербург. Снеслись с тамошним университетом, который дозволил перевод не иначе, как с условием, чтобы проситель начал сызнова, то есть выдержал вступительный экзамен. Такое требование рассердило Лермонтова; он с досады поступил в юнкерскую школу. Шум, произведенный этим делом, совершенно извратившим карьеру молодого человека, который преимущественно отличался умственными способностями, вызвал начальство установить с той поры, что студенты могут переходить из одного университета в другой, ничего не теряя из своих учебных годов.
Так рассказывала мне, по смерти поэта, его родственница Ек. Лук. С., урожденная Б. Можно справиться у нее или у ее дочери, Марии Львовны Д. Оне живы.
Е. А. Ладыженская.Замечания на записки Е. А. Сушковой-Хвостовой //
Сушкова-Хвостова Е. А.Записки. 1812—1941 гг. Л., 1928. С. 306
Вы поверили словам и письму молодой девушки, не разобравшись в них.
Annette говорит, что она никогда не писала, будто у меня была история, но только, что мне не зачли годы пребывания в Москве, как многим другим, потому что во все университеты ввели реформу, и я опасаюсь, как бы Алексис тоже не пострадал, ибо к трем невыносимым годам прибавляется еще один.
М. Лерма — А. М. Верещагиной.
Петербург, конец октября — начало ноября 1832 г.
Московский университет едва знает, что в его стенах развивался славный поэт наш, что Лермонтов главным образом его питомец. Два года провел он в нем и два года в тесно связанном с ним Университетском пансионе, итого — четыре года лучших юношеских лет.
П. А. Висковатов.С. 141
Он [Лермонтов] кончил учение в пансионе при Московском университете и, к большому отчаянию бабушки, которая его обожает и балует, упорно хочет стать военным и поступил в школу прапорщиков.
В. И. Анненкова.Из воспоминаний //
М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников.
М.: Худож. лит., 1964. С. 127
Исчезновение Лермонтова, отправившегося в Петербург для поступления в гвардейскую юнкерскую школу, не обратило на себя особого внимания; припоминали только, что он изредка показывался на лекциях, да и то почти всегда читал какую-нибудь книгу, не слушая профессора...
Г. Ф. Головачев.Университетские воспоминания //
Русский вестник. 1880. № 10. С. 698
Лермонтову во что бы то ни стало хотелось вырваться из положения зависимого. Вот почему он задумал поступить юнкером в полк и в училище, из коего он мог выйти уже в 1834 году и, следовательно, выигрывал два года. К тому же многие из его друзей и товарищей по Университетскому пансиону и Московскому университету как раз в это время тоже переходят в Школу. Еще за год вступил в нее любимейший из товарищей Лермонтова по Университетскому пансиону Михаил Шубин, а одновременно с ним — Поливанов из Московского университета, друзья и близкие родственники — Алексей (Монго) Столыпин и Николай Юрьев, да Михаил Мартынов — сосед по пензенскому имению.
П. А. Висковатов. С. 137
ПОРА МУЖАНИЯ (1832—1837)
Никто моим словам не внемлет…
Петербург. В юнкерской школе
Вы, вероятно, уже знаете, сударыня, что я поступаю в школу гвардейских подпрапорщиков. Это меня лишит, к сожалению, удовольствия вас скоро видеть. Если бы вы могли представить себе все горе, которое мне это причиняет, — вы бы пожалели меня. Не браните же, а утешьте меня, если у вас есть сердце.
Лермонтов — А. М. Верещагиной.
Петербург, конец октября — начало ноября 1832 г.
В 1831 году, переехав из Москвы в Петербург, он начал приготовляться к экзамену для вступления в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, куда и поступил в начале 1832 года (кажется, в марте) в лейб-гвардии Гусарский полк.
А. М. Меринский.Воспоминания о Лермонтове //
Атеней. 1858. № 48. С. 292.
(Далее цит. как: А. М. Меринский 1)
Не могу еще представить себе, какое впечатление произведет на вас моя важная новость: до сих пор я жил для литературной карьеры, столько жертв принес своему неблагодарному кумиру, и вот теперь я — воин. Быть может, это особая воля провидения; быть может, этот путь кратчайший, и если он не ведет меня к моей первой цели, может быть, приведет к последней цели всего существующего: умереть с пулею в груди — это лучше медленной агонии старика. А потому, если начнется война, клянусь вам Богом, что всегда буду впереди.
Лермонтов — М. А. Лопухиной.
Петербург, около 15 октября 1832 г.
В 1832 году я снова встретился с Лермонтовым в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Известно, что в школе он был юнкером л.-гв. Гусарского полка и вышел в тот же полк корнетом.
А. М. Миклашевский.С. 591
Лермонтов выдержал поступной экзамен в Юнкерскую школу в конце октября или в начале ноября. Приказом по школе от 14 ноября 1832 года он был зачислен в лейб-гвардии Гусарский полк на правах вольноопределяющегося унтер-офицера. Знакомые и родные еще долго не могли свыкнуться с этим изменением в карьере молодого человека.
П. А. Висковатов. С. 140
Гвардейская школа помещалась тогда у Синего моста в огромном доме, бывшем потом дворце в[еликой] кн[ягини] Марии Николаевны. Мы, пехотинцы, помещались на верхнем этаже, кавалерия и классы — в среднем. Пехотные подпрапорщики мало и редко сближались с юнкерами, которые называли нас «крупою». Иногда в свободное время юнкера заходили к нам в рекреационную небольшую залу, где у нас находился старый разбитый рояль.
А. М. Миклашевский.С. 591
Поселившись в Петербурге, Лермонтов приказом по Школе гвардейских кавалерийских юнкеров от 14 ноября 1832 года был зачислен вольноопределяющимся в лейб-гвардии Гусарский полк. Школа помещалась в то время у Синего моста, в здании, принадлежавшем когда-то графам Чернышевым, а потом перестроенном во дворец великой княгини Марии Николаевны... Внутренний порядок был заведен тот же, который существовал в полках, но вместе с тем сюда вошли и распоряжения, общие всем военно-учебным заведениям. Так, подпрапорщики поднимались барабанным боем в 6 часов утра и, позавтракав, отправлялись в классы от 8 до 12 часов. Вечерние занятия длились от 3 до 5-ти, а строевым посвящалось сравнительно немного времени: от 12-ти до часу, и только некоторым, по усмотрению командира, вменялось в обязанность обучаться строю еще один час в сутки.
П. А. Висковатов. С. 163
Школа была тогда на том месте у Синего моста, где теперь дворец ее высочества Марии Николаевны. Бабушка наняла квартиру в нескольких шагах от школы, на Мойке же, в доме Панскова и я почти каждый день ходил к Мишелю с контрабандой, то есть с разными pates froids, pates Strausbourg (холодные паштеты, страсбургские паштеты. — Фр.), конфетами и прочим, и таким образом имел случай видеть и знать многих из его товарищей, между которыми был приятель его Вонляр-Лярский, впоследствии известный беллетрист, и два брата Мартыновы, из коих меньшой, красивый и статный молодой человек, получил такую печальную (по крайней мере для нас) известность.
А. П. Шан-Гирей.С. 744
В 1832 году Михаил Юрьевич Лермонтов, определяясь в лейб-гвардии Гусарский полк, поступил в гвардейскую школу. В это время гвардейские юнкера не состояли при своих полках, а все находились в означенной школе, где должны были пробыть два года, по прошествии которых выдержавшие экзамен производились в офицеры. Поступали туда не моложе семнадцати.
А. М. Миклашевский.С. 592
В конце 1820-х и самом начале 1830-х годов для молодых людей, окончивших воспитание, предстояла одна карьера — военная служба. Тогда не было еще училища правоведения, и всех гражданских чиновников называли подьячими. Я хорошо помню, представляя нас, трех братьев, великому князю Михаилу Павловичу, просил двух из нас принять в гвардию и как его высочество, взглянув на третьего, небольшого роста, сказал: «А этот в подьячие пойдет». Вот так тогда величали всех гражданских чиновников, и Лермонтов, оставив университет, поневоле должен был вступить в военную службу и просидеть два года в школе.
А. М. Меринский.М. Ю. Лермонтов в юнкерской школе //
Русский мир. 1872. № 205.
(Далее цит. как: А. М. Меринский 2)
...Между мною и милою Москвой стоят непреодолимые преграды, и, кажется, судьба с каждым днем углубляет их.
Лермонтов — М. А. Лопухиной.
Петербург, середина октября 1832 г.
Я узнал Лермонтова в 1830 или 1831 году, когда он был еще отроком, а я ребенком. Он привезен был тогда из Москвы в Петербург, кажется, чтобы поступить в университет, но вместо того вступил в 1832 году в юнкерскую школу лейб-гусарским юнкером, а в офицеры произведен в тот же полк в начале 1835 года.
М. Н. Лонгинов 2. С. 48
С восшествием на престол императора Николая I школа была отдана в ведение великого князя Михаила Павловича... Было запрещено читать книги литературного содержания, что, впрочем, не всегда выполнялось, и вообще полагалось стеснять умственное развитие молодых питомцев школы. Так как вся вина политических смут была возведена правительством на воспитание, то прежняя либеральная система была признана пагубною.
П. А. Висковатов.С. 164
Одна вещь меня беспокоит: я почти совсем лишился сна — бог знает, надолго ли; не скажу, чтобы от горести; были у меня и большие горести, а я спал крепко и хорошо; нет, я не знаю: тайное сознание, что я кончу жизнь ничтожным человеком, меня мучит.
Лермонтов — С. А. Бахметевой.
Петербург, начало августа 1832 г.
...Школа эта была основана именно с целью обучать военным наукам и строю молодых людей, поступивших в военную службу из университетов и вообще высших учебных заведений. Эти молодые люди все считались на действительной службе, приносили присягу и, живя в здании школы, пользовались привилегиями и относительно большою свободою. Многие содержали при себе собственную прислугу. Если сравнить жизнь и быт Школы с Московским университетом конца 20-х годов, то окажется, что разница между этими учебными заведениями была невелика. Этим объясняются сравнительно частые переходы молодых людей из университета в Школу.
П. А. Висковатов.С. 140
Впоследствии он перешел в школу гвардейских подпрапорщиков; там его жизнь и его вкусы приняли другое направление: насмешливый, едкий, ловкий — проказы, шалости, шутки всякого рода сделались его любимым занятием; вместе с тем полный ума, самого блестящего, богатый, независимый, он сделался душою общества молодых людей высшего круга; он был первым в беседах, в удовольствиях, в кутежах, словом, во всем том, что составляет жизнь в эти годы.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Полная боязливой любви к своему внуку, бабушка Арсеньева опасалась за здоровье нервного «Мишеля», которое могло пострадать от внезапной и крутой перемены образа жизни, и поэтому старалась смягчить суровость ее. Так, Елизавета Алексеевна, тотчас по поступлении Михаила Юрьевича в Школу, приказала служившему ему человеку потихоньку приносить барину из дома всякие яства, поутру же рано будить его «до барабанного боя» из опасения, что пробуждение от внезапного треска расстроит нервы внука.
П. А. Висковатов.С. 169
Обращение с нами в школе было самое гуманное, никакого особенного гнета, как пишет Висковатов, мы не испытывали... Дежурные офицеры обращались с нами по-товарищески. Дежурные, в пехоте и кавалерии, спали в особых комнатах около дортуаров. Утром будили нас проходя по спальням, и никогда барабанный бой нас не тревожил, а потому, как пишет Висковатов, нервы Лермонтова от барабанного боя не могли расстраиваться.
А. М. Миклашевский.С. 592
Между товарищами своими Лермонтов ничем не выделялся особенно от других.
А. М. Меринский 1 .С. 296
Выступаем мы, бывало: эскадрон выстроен; подъезжает карета старая, бренчащая, на тощих лошадях; из нее выглядывает старушка и крестит нас. «Лермонтов, Лермонтов! — бабушка». Лермонтов подскачет, закатит ланцады две-три, испугает бабушку и довольный собою подъезжает к самой карете. Старушка со страху прячется, потом снова выглянет и перекрестит своего внука Мишу. Он любил свою бабушку, уважал ее — и мы никогда не оскорбляли его замечаниями про тощих лошадей. Замечательно, что никто не слышал от него ничего про его отца и мать. Стороной мы знали, что отец его был пьяница, спившийся с кругу, и игрок, а история матери — целый роман.
А. Ф. Тиран.Из воспоминаний, относящихся к учебе
в юнкерской школе // Звезда. 1936. № 5. С. 184
В юнкерской школе Лермонтов был хорош со всеми товарищами, хотя некоторые из них не очень любили его за то, что он преследовал их своими остротами и насмешками за все ложное, натянутое и неестественное, чего никак не мог переносить.
А. М. Меринский 2// Русский мир. № 205
В школу (старая юнкерская, теперешняя Школа гвардейских подпрапорщиков и гвардейских юнкеров) мы поступили не моложе 17 лет, а доходило до 26; все из богатого дома, все лентяи, один Лермонтов учился отлично. У нас издавался журнал: «Школьная заря», главное участие в нем принимали двое: Лермонтов и Мартынов, который впоследствии так трагически разыграл жизнь Лермонтова. В них сказывался талант в обоих...
А. Ф. Тиран.С. 184
Командиром нашего юнкерского эскадрона в описываемое мною время был лейб-гвардии кирасирского полка полковник Алексей Степанович Стунеев, женатый на старшей сестре жены знаменитого композитора М. И. Глинки, который был тогда еще женихом и целые дни проводил в доме Стунеевых, где жила его невеста. Часто по вечерам приглашались туда многие из юнкеров, разумеется, и Лермонтов тоже; но он редко там бывал и вообще неохотно посещал начальников и не любил ухаживать за ними.
А. М. Меринский 2// Русский мир. № 205
Пишу мало, читаю не более.
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
28 августа 1832 г.
Домой он приходил только по праздникам и воскресеньям и ровно ничего не писал. В школе он носил прозвание Маёшки от M-r Mayeux, горбатого и остроумного героя давно забытого шутовского французского романа.
А. П. Шан-Гирей.С. 747
Лермонтов был небольшого роста, плотный, широкоплечий и немного сутуловатый. Зимою в большие морозы юнкера, уходя из школы, надевали шинели в рукава, сверх мундиров и ментиков; в этой форме он действительно казался неуклюжим, что и сам сознавал, и однажды нарисовал себя в этой одежде в карикатуре. Впоследствии под именем Маёшки он описал себя в стихотворении «Монго».
А. М. Меринский 1 .С. 296
Желая подтянуть дисциплину и искоренить недостатки и беспорядки, великий князь наезжал в Школу невзначай. Так, приехав однажды, он прямо вошел в роту и приказал раздеться первому встречному юнкеру. О, ужас! на нем оказался жилет — в то время совершенно противозаконный атрибут туалета, изобличавший по крайним понятиям строгих блюстителей формы, чуть ли не революционный дух. На других воспитанниках великий князь с крайним неудовольствием заметил «шелковые или неисправные галстухи». Это было поводом к сильнейшему гневу его величества. Он приказал отправить под арест командира роты и всех отделенных офицеров, а подпрапорщиков не увольнять со двора впредь до приказания. На другой день великий князь опять приехал в Школу и, к крайнему удивлению своему, вновь застал те же беспорядки в одежде. На этот раз гроза разразилась уже над командиром Школы, генерал-майором, которому объявлен был строгий выговор.
Затем начальство Школы изменилось. Еще раньше удалился из нее Беллинзгаузен, а потом, в ноябре 1831 года и Годеин, который был заменен бароном Шлиппенбахом. С этим назначением и уходом Годеина совпадает и выход любимого и уважаемого полковника Гудима-Левковича, командира эскадрона. На место его был назначен Стунеев, воспетый Лермонтовым, а командиром роты — Гельмерсен, избранный самим великим князем Михаилом Павловичем.
Все эти перемены произошли как раз в 1832 году, то есть к тому времени, когда Лермонтов поступил в Школу.
П. А. Висковатов.С. 165
В школе Лермонтов имел страсть приставать со своими острыми и часто даже злыми насмешками к тем из товарищей, с которыми он был более дружен. Разумеется, многие платили ему тем же, и это его очень забавляло.
А. М. Меринский 1 .С. 296
Впоследствии и в свете он не оставил этой привычки, хотя имел за то много врагов.
А. М. Меринский 2 // Русский мир. № 205
Я короче сошелся с Павлом Евреиновым: у него есть душа в душе!
Лермонтов — С. А. Бахметевой.
Начало августа 1832 г.
Я намерен засыпать вас своими письмами и стихами. Это, конечно, не по-дружески и не гуманно, но каждый должен следовать своему предназначению.
Вот еще стихи, которые сочинил я на берегу моря:
Белеет парус одинокий...
(и т. д.)
Лерма — М. А. Лопухиной.
2 сентября 1832 г.
Вообще большая часть произведений Лермонтова этой эпохи, то есть с 1829 по 1833 год, носит отпечаток скептицизма, мрачности и безнадежности, но в действительности эти чувства были далеки от него.
А. П. Шан-Гирей.С. 747
Вот уже несколько недель, как мы расстались и, может быть, надолго, потому что я не вижу впереди ничего особенно утешительного. Однако я все тот же, вопреки лукавым предположениям некоторых лиц, которых не стану называть. Можете себе представить мой восторг, когда я увидел Наталью Алексеевну, она ведь приехала с нашей стороны, ибо Москва моя родина и такою будет для меня всегда; там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив! Пожалуй, лучше бы не быть ни тому, ни другому, ни третьему, но что делать?
Лерма — М. А. Лопухиной.
2 сентября 1832 г.
В Петербурге жил тогда Никита Васильевич Арсеньев (род. в 1775 г. —ум. в 1847 г.), родной брат деда Лермонтова и двоюродный брат моей бабушки; Лермонтов был поручен его попечениям. У Никиты Васильевича, большого хлебосола и весельчака, всеми любимого, собирались еженедельно по воскресеньям на обед и на вечер многочисленные родные, и там часто видал я Лермонтова, сперва в полуфраке, а потом юнкером.
М. Н. Лонгинов 2 .С. 292
Хотя курс юнкерской школы был двухлетний, Лермонтов едва ли и несколько месяцев провел между нами. При строгостях, тогда существовавших для всех юнкеров безразлично, подобное исключительное положение требует разъяснения. У Лермонтова была бабушка, старуха Арсеньева, которая любила его без памяти и по связям своим имела доступ к нашему высшему начальству. Генерал Шлиппенбах, начальник школы... (текст на этом прерывается и никогда не был продолжен, хотя Мартынов два раза к нему возвращался. — Е. Г.)
Н. С. Мартынов.Моя исповедь // Нива. 1885. № 7. С. 195.
(Далее цит. как: Н. С. Мартынов 1)
Умственные интересы в Школе не были особенно сильны, и не они, конечно, сближали Лермонтова с товарищами. Напротив, он любил удаляться от них и предаваться своим мечтаниям и творчеству в уединении, редко кому читая отрывки из своих задушевных произведений, чувствуя, что они будут не так поняты, и боясь каждой неосторожной, глубоко оскорблявшей выходки. В отношениях его к товарищам была, следовательно, некоторая неестественность, которую он прикрывал веселыми остротами, и такие выходки при остром и злом языке, конечно, должны были подчас коробить тех, против кого были направлены. Надо, однако, взять во внимание и то, что Лермонтов ничуть не обижался, когда на его остроты, ему отвечали тем же, и от души смеялся ловкому слову, направленному против него самого. Его, очевидно, не столько занимало желание досадить, сколько сказать остроту или вызвать комическое положение. Но не все имели крупный характер поэта. Мелкие, самолюбивые натуры глубоко оскорблялись там, где Лермонтов видел одну забавную выходку. Люди сохраняли против него неудовольствие. Капля за каплей набиралась злоба к нему, а поэт и не подозревал этого. Так бывало с ним и в последующие годы.
П. А. Висковатов. С. 174
У нас был юнкер Ш[аховской], отличный товарищ; его все любили, но он имел слабость сердиться, когда товарищи трунили над ним. Он имел пребольшой нос, который шалуны юнкера находили похожим на ружейный курок. Шаховской этот получил прозвище курка и князя носа. В стихотворении «Уланша» Лермонтов о нем говорит:
Князь-нос, сопя, к седлу прилег —
Никто рукою онемелой
Его не ловит за курок.
Этот же Шаховской был влюбчивого характера: бывая у своих знакомых, он часто влюблялся в молодых девиц и, поверяя свои сердечные тайны товарищам, всегда называл предмет своей страсти богинею. Это дало повод Лермонтову сказать экспромт, о котором позднее я слышал от многих, что будто экспромт этот сказан был нашим поэтом по поводу ухаживания молодого француза Баранта за одною из великосветских дам. Не знаю, может, это так и было, но, во всяком случае, это было уже повторение экспромта, сказанного Лермонтовым, чтобы посердить Шаховского для забавы товарищей. Сообщаю ниже этот экспромт, нигде не написанный; прежде же всего того позволю себе объяснить читателю в чем дело. В юнкерской школе, кроме командиров эскадрона и пехотной роты, находились при означенных частях еще несколько офицеров из разных гвардейских кавалерийских полков, которые заведовали отделениями в эскадроне и роте, и притом по очереди дежурили — кавалерийские — по эскадрону, пехотные — по роте. Между кавалерийскими офицерами находился штаб-ротмистр Клерон, уланского полка, родом француз, уроженец Страсбурга; его более всех офицеров любили юнкера. Он был очень приветлив, обходился с нами как с товарищами, часто метко острил и говорил каламбуры, что нас очень забавляло. Клерон посещал одно семейство, где бывал и Шаховской, и там-то юнкер этот вздумал влюбиться в гувернантку. Клерон, заметив это, однажды подшутил над ним, проведя целый вечер с гувернанткой, которая была в восхищении от острот и любезностей нашего француза и не отходила от него все время, пока он не уехал. Шаховской был очень взволнован этим. Некоторые из товарищей, бывшие там вместе с ними, возвратясь в школу, передали другим об этой шутке Клерона. На другой день многие из шалунов по этому поводу начали приставать со своими насмешками к Шаховскому. Лермонтов, разумеется, тоже, и тогда-то появился его следующий экспромт (надо сказать, что гувернантка, обожаемая Шаховским, была недурна собою, но довольно толста):
О, как мила твоя богиня!
За ней волочится француз, —
У нее лицо как дыня,
Зато... как арбуз.
А. М. Меринский 1 .С. 298—299
Я стал знать Лермонтова с юнкерской школы, куда мы поступили почти в одно время. Предыдущая его жизнь мне была вовсе неизвестна, и только из печатных о нем биографий узнал я, что он воспитывался прежде в Московском университетском пансионе; но, припоминая теперь личность, характер, привычки этого человека, мне многое становится понятным нынче из того, что прежде я себе никак не мог уяснить.
По существовавшему положению в юнкерскую школу поступали молодые люди не моложе шестнадцати лет и восьми месяцев и в большей части случаев прямо из дому; исключения бывали, но редко. По крайней мере, сколько я помню, большинство юнкеров не воспитывались прежде в других заведениях. По этой причине школьничество и детские шалости не могли быть в большом ходу между нами. У нас держали себя более серьезно. Молодые люди в семнадцать лет и старше этого возраста, поступая в юнкера, уже понимали, что они не дети. В свободное от занятий время составлялись кружки; предметом обычных разговоров бывали различные кутежи, женщины, служба, светская жизнь. Все это, положим, было незрело; суждения все отличались увлечением, порывами, недостатком опытности; не менее того, уже зародыши тех страстей, которые были присущи отдельным личностям, проявлялись и тут и наглядно показывали склонности молодых людей. Лермонтов, поступив в юнкерскую школу, остался школяром в полном смысле этого слова. В общественных заведениях для детей существует почти везде обычай подвергать различным испытаниям или, лучше сказать, истязаниям вновь поступающих новичков. Объяснить себе этот обычай можно разве только тем, как весьма остроумно сказано в конце повести Пушкина «Пиковая дама», что Лизавета Ивановна, вышед замуж, тоже взяла себе воспитанницу; другими словами, что все страдания, которые вынесли новички в свое время, они желают выместить на новичках, которые их заменяют.
В юнкерской школе эти испытания ограничивались одним: новичку не дозволялось в первый год поступления курить, ибо взыскания за употребление этого зелья были весьма строги, и отвечали вместе с виновными и начальники их, то есть отделенные унтер-офицеры и вахмистры. Понятно, что эти господа не желали подвергать себя ответственности за людей, которых вовсе не знали и которые ничем еще не заслужили имя хороших товарищей. Но тем и ограничивалась разница в социальном положении юнкеров; но Лермонтов, как истый школьник, не довольствовался этим, любил помучить их способами более чувствительными и выходящими из ряда обыкновенно налагаемых испытаний. Проделки эти производились обыкновенно ночью. Легкокавалерийская камера была отдельная комната, в которой мы, кирасиры, не спали (у нас были свои две комнаты), а потому, как он распоряжался с новичками легкокавалеристами, мне неизвестно; но расскажу один случай, который происходил у меня на глазах в нашей камере, с двумя вновь поступившими юнкерами в кавалергарды. Это был Эмануил Нарышкин (сын известной красавицы Марьи Антоновны) и Уваров. Оба были воспитаны за границей; Нарышкин по-русски почти вовсе не умел говорить, Уваров тоже весьма плохо изъяснялся. Нарышкина Лермонтов прозвал «французом» и не давал ему житья; Уварову также была дана какая-то особенная кличка, которой не припомню. Как скоро наступало время ложиться спать, Лермонтов собирал товарищей в своей камере; один на другого садились верхом; сидящий кавалерист покрывал и себя и лошадь свою простыней, а в руке каждый всадник держал по стакану воды; эту конницу Лермонтов называл «Нумидийским эскадроном». Выжидали время, когда обреченные жертвы заснут, по данному сигналу эскадрон трогался с места в глубокой тишине, окружал постель несчастного и, внезапно сорвав с него одеяло, каждый выливал на него свой стакан воды. Вслед за этим действием кавалерия трогалась с правой ноги в галоп обратно в свою камеру. Можно представить испуг и неприятное положение страдальца, вымоченного с головы до ног и не имеющего под рукой белья для перемены.
Надобно при этом прибавить, что Нарышкин был очень добрый малый, и мы все его полюбили, так что эта жестокость не имела даже никакого основательного повода, за исключением разве того, что он был француз. Наша камера пришла в негодование от набегов нумидийской кавалерии, и в следующую ночь несколько человек из нас уговорились блистательно отомстить за нападение. Для этого мы притворились все спящими, и когда ничего не знавшие об этом заговоре нумидийцы собрались в комплект в нашей комнате, мы разом вскочили с кроватей и бросились на них. Кавалеристы принуждены были соскочить со своих лошадей, причем от быстроты этого драгунского маневра и себя и лошадей препорядочно облили водой, затем легкая кавалерия была изгнана со стыдом из нашей камеры. Попытки обливать наших новичков уже после этого не возобновлялись.
Н. С. Мартынов 1 .С. 193—194
Товарищ Лермонтова по Школе, поступивший в нее лишь годом раньше, князь Александр Иванович Барятинский, рассказывая нам многое из эпизодов своей жизни, вспомнил о том, как тяжело тогда доставалось в Школе молодым людям, поступившим в нее из семей, в которых они получали тщательное воспитание. Обычаи Школы требовали известного ухарства. Понятия о геройстве и правдивости были своеобразные и ложные, отчего немало страдали пришедшие извне новички, пока не привыкали ко взгляду товарищей: что в таком-то случае обмануть начальство похвально, а в таком-то необходимо надо сказать правду. Так, например, считалось доблестным не выдавать товарища, который, наперед надломив тарелку, ставил на нее массу других, отчего вся груда с треском падала и разбивалась, как только служитель приподнимал ее со стола. Юнкера хохотали, а служителя наказывали. Новичка, вступившегося за несчастного служителя, преследовали за мягкое сердце и, именуя его «маменькиным сынком», прозывали более или менее презрительными прозвищами. Хвалили же и восхищались теми, кто быстро выказывал «закал», то есть неустрашимость при товарищеских предприятиях, обмане начальства, выказывании разных «смелых шуток».
П. А. Висковатов. С. 171
Он давал всем различные прозвища в насмешку; справедливость требовала, чтобы и он получил свое; к нам дошел из Парижа, откуда к нам приходит все, особый тип, с которым он имел много сходства, — горбатого Майё (Mayeux), и Лермонтову дали это прозвище вследствие его малого роста и большой головы, которые придавали ему некоторое фамильное сходство с этим уродцем.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Всем нам товарищи давали разные прозвища. В памяти у меня сохранилось, что Лермонтова, не знаю почему, прозвали лягушкою.
А. М. Миклашевский.С. 590
Редкий из юнкеров в школе не имел прозвища какого-либо; Лермонтова прозвали Маёшкой, уменьшительной от Маё — название одного из действующих лиц бывшего тогда в моде романа Notre Dam de Paris. Маё этот изображен в романе уродом, горбатым. Разумеется, к Лермонтову не шло это прозвище, и он всегда от души смеялся над ним.
А. М. Меринский 1 .С. 300
— Скажите на милость, почему юнкера прозвали Лермонтова Маёшкой? Что за причина этого собрике (насмешливого прозвища. — Фр.)?
— Очень простая, — отвечал Синицын. — Дело в том, что Лермонтов немного кривоног благодаря удару, полученному им в манеже от раздразненной им лошади еще в первый год его нахождения в школе, да к тому же и порядком, как вы могли заметить, сутуловат и неуклюж, особенно для гвардейского гусара. Вы знаете, что французы, бог знает почему всех горбунов зовут Maeyeux и что под названием «Monsieur Mayeux» есть один роман Рикера, вроде Поль де Кока; так вот «Маёшка косолапый» уменьшительное французского Mayeux.
В. П. Бурнашев.Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах
его гвардейских однокашников // Русский архив. 1872. Стб. 1771
Иногда он занимался рисованием; он недурно рисовал и любил изображать кавказские виды и черкесов, скакавших по горам. Виды Кавказа у него остались в памяти после того, как он был там в первый раз, еще будучи ребенком (двенадцати лет), со своей бабушкой Арсеньевой.
А. М. Меринский 1 .С. 300
Сейчас, когда я пишу вам, я сильно встревожен, потому что бабушка очень больна и два дня в постели.
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
28 августа 1832 г.
К этой всеми уважаемой старушке он был увольняем по праздникам из школы.
А. М. Меринский 1 .С. 300
Все юнкера, его товарищи, знали ее, все ее уважали и любили. Во всех она принимала участие, и многие из нас часто бывали обязаны ее ловкому ходатайству перед строгим начальством. Живя каждое лето в Петергофе, близ кадетского лагеря, в котором в это время стояли юнкера, она особенно бывала в страхе за своего внука, когда эскадрон наш отправлялся на конные учения. Мы должны были проходить мимо ее дачи, и всегда видели, как почтенная старушка, стоя у окна, издали крестила своего внука и продолжала крестить всех нас, пока длинною вереницей не пройдет перед ее домом весь эскадрон и не скроется из виду…
А. М. Меринский 1 .С. 301
Однажды к нам приходит старая тетушка Арсеньева вся в слезах. «Батюшка мой, Николай Николаевич! — говорит она моему мужу. — Миша мой болен и лежит в лазарете школы гвардейских подпрапорщиков!»
Этот избалованный Миша был предметом обожания бедной бабушки, он последний и единственный отпрыск многочисленной семьи, которую бедная старуха видит угасающей постепенно. Она испытала несчастье потерять всех своих детей одного за другим. Ее младшая дочь мадам Лермонтова умерла последней в очень молодых годах, оставив единственного сына, который потому-то и превратился в предмет всей нежности и заботы бедной старушки. Она перенесла на него всю материнскую любовь и привязанность, какие были у нее к своим детям.
В. И. Анненкова.С. 128
Годом позднее Лермонтова, определяясь в гвардейские уланы, я поступил в ту же школу и познакомился с ним как с товарищем. Вступление его в юнкеры не совсем было счастливо... Сильный душой, он был силен и физически и часто любил выказывать свою силу. Раз после езды в манеже, будучи еще, по школьному выражению, новичком, подстрекаемый старыми юнкерами, он, чтоб показать свое знание в езде, силу и смелость, сел на молодую лошадь, еще не выезженную, которая начала беситься и вертеться возле других лошадей, находившихся в манеже. Одна из них ударила Лермонтова в ногу и расшибла ему ее до кости, его без чувств вынесли из манежа. Он проболел более двух месяцев, находясь в доме у своей бабушки Е. А. Арсеньевой, которая любила его до обожания. Добрая старушка, как она тогда была огорчена и сколько впоследствии перестрадала из-за нашего поэта.
А. М. Меринский 1 .С. 301
Мы нашли его не прикованным к постели, а лежащим на койке и покрытым солдатской шинелью. В таком положении он рисовал и не соблаговолил при нашем приближении подняться. Он был окружен молодыми людьми, и думаю, ради этой публики он и был так мрачен по отношению к нам, пришедшим навестить его… Мой муж обратился к нему со словами привета и представил ему новую кузину. Он смерил меня с головы до ног уверенным и недоброжелательным взглядом. Он был желчным и нервным и имел вид злого ребенка, избалованного, наполненного собой, упрямого и неприятного до последней степени… В первый раз я увидела будущего великого поэта Лермонтова. Должна признаться, он мне совсем не понравился. У него был злой и угрюмый вид, его небольшие черные глаза сверкали мрачным огнем, взгляд был таким же недобрым, как и улыбка. Он был мал ростом, коренаст и некрасив, но не так изысканно и очаровательно некрасив, как Пушкин, а некрасив очень грубо и несколько даже неблагородно.
В. И. Анненкова.С. 128—129
У тебя нога болит, любезный Мишель... Что за судьба! Надо было слышать, как тебя бранили и даже бранят за переход в военную службу. Я уверял их, хотя и трудно, чтобы поняли справедливость безрассудные люди, что ты не желал огорчить свою бабушку, но что этот переход необходим. Нет, сударь, решил К[икин], что ты всех обманул и что это было единственно твое желание, и даже просил тетеньку, чтобы она тебе написала его мнение. А уж почтенные-то расходились! Твердят: «Вот чем кончил!.. И никого-то он не любит! Бедная Елизавета Алексеевна!..» Знаю, что ты рассмеешься, а не примешь к сердцу.
А. А. Лопухин — Лермонтову.
7 января 1833 г.
Напиши мне, что ты в Школе остаешься или нет, и позволит ли тебе нога продолжать военную службу.
А. А. Лопухин — Лермонтову.
25 февраля 1833 г.
Через год, то есть в начале 1834, я тоже прибыл в Петербург для поступления в Артиллерийское училище и опять поселился у бабушки. В Мишеле нашел я большую перемену. Он сформировался физически; был мал ростом, но стал шире в плечах и плотнее, лицом по-прежнему смугл и нехорош собой; но у него был умный взгляд, хорошо очерченные губы, черные и мягкие волосы, очень красивые и нежные руки; ноги кривые (правую, ниже колена, он переломил в манеже, и ее дурно срастили).
А. П. Шан-Гирей.С. 749
В то время в юнкерской школе нам не позволялось читать книг чисто литературного содержания, хотя мы не всегда исполняли это; то есть те, которые любили чтение, занимались им большей частью по праздникам, когда нас распускали из школы.
А. М. Меринский 1 .С. 301
Нравственно Мишель в школе переменился не менее как и физически, следы домашнего воспитания и женского общества исчезли; в то время в школе царствовал дух какого-то разгула, кутежа, бомблишерства; по счастию, Мишель поступил туда не ранее девятнадцати лет и пробыл там не более двух; по выписке в офицеры все это пропало, как с гуся вода. Молодость должна перебеситься, говорят французы.
А. П. Шан-Гирей.С. 749
С поступлением мальчика или, скорее, молодого человека в учебное заведение… внешняя обстановка жизни Лермонтова становится не только не поэтическою, но даже антипоэтическою. Дошедшие до нас школьные произведения поэта, острые и легко написанные, хотя по содержанию своему неудобные к печати, оставляют в нас чувство весьма грустное. Всякая молодежь имеет свой разгул, и от семнадцатилетних гусаров никто не может требовать катоновских доблестей, но самый снисходительный наблюдатель сознается, что разгул молодости лермонтовского времени был разгулом нехорошим.
А. В. Дружинин.С. 628
В 1834 году кому-то пришло в голову издавать рукописный журнал, получивший название «Школьной зари» и просуществовавший недолго; его вышло, кажется, не более 7 нумеров. Предполагалось издавать журнал еженедельно... Тут-то Лермонтов поместил ряд своих поэм, заслуживших ему известность «нового Баркова». Произведения эти отличались жаркою фантазией и подчас прекрасным стихом, но отталкивали цинизмом и грязью, в них заключающимися. Юнкера, покидая Школу и поступая в гвардейские полки, разносили в списках эту литературу в холостые кружки «золотой молодежи» нашей столицы, и, таким образом, первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная и сильно ему повредила.
Когда затем стали появляться в печати его истинно прекрасные стихи, то знавшие Лермонтова по печальной репутации эротического поэта негодовали, что этот гусарский корнет «смел выходить на свет со своими творениями». Бывали случаи, что сестрам и женам запрещали говорить о том, что они читали произведения Лермонтова; это считалось компрометирующим. Даже знаменитое стихотворение «На смерть Пушкина» не могло исправить этой репутации, и только в последний приезд Лермонтова в Петербург за несколько месяцев перед его смертью, после выхода Собрания его сочинений и романа «Герой нашего времени», пробилась его добрая слава. Но первая репутация долго стояла помехою для оценки личности поэта в обществе, да и теперь еще продолжает давать себя чувствовать.
П. А. Висковатов. С. 176—177
Таких нумеров журнала набралось несколько. Не знаю, что с ними сталось; но в них много было помещено стихотворений Лермонтова, правда, большею частью не совсем скромных и не подлежащих печати, как, например, «Уланша», «Праздник в Петергофе» и другие. «Уланша» была любимым стихотворением юнкеров; вероятно, и теперь, в нынешней школе, заветная тетрадка тайком переходит из рук в руки.
А. М. Меринский 1. С. 298
И когда в одну из минут просветления он говорит о «пороках юности преступной», то это выражение — увы! — слишком близко к действительности. Я умолчу о биографических фактах, — скажу лишь несколько слов о стихотворных произведениях, внушенных этим демоном нечистоты. Во-первых, их слишком много, во-вторых, они слишком длинны: самое невозможное из них есть большая (хотя и неоконченная поэма) поэма, писанная автором уже совершеннолетним, и в-третьих, и главное — характер этих писаний производит какое-то удручающее впечатление полным отсутствием той легкой игривости и грации, каким отличаются, например, подлинные произведения Пушкина в этой области. Так как я не могу подтвердить здесь суждение цитатами, то я поясню его сравнением. В один пасмурный день в деревне я видел ласточку, летающую над большой болотной лужей. Что-то ее привлекало к этой болотной влаге, она совсем опускалась к ней и, казалось, вот-вот погрузится в нее или хоть зачерпнет крылом. Но ничуть не бывало: каждый раз, не коснувшись поверхности, ласточка вдруг поднималась вверх и щебетала что-то невинное. Вот вам впечатление, производимое этими шутками у Пушкина: видишь тинистую лужу, видишь ласточку и видишь, что прочной связи нет между ними, — тогда как порнографическая муза Лермонтова — словно лягушка, погрузившаяся и прочно засевшая в тине.
В. С. Соловьев.С. 362
Одно только произведение выходит из ряда эротических сочинений школьного периода, это «Хаджи Абрек». Лермонтов написал его под влиянием воспоминаний о Кавказе и внес в поэму мотивы и строфы из «Каллы», «Аула Бустанджи» и даже «Измаила-Бея», так что она скорее принадлежит прежним годам литературного творчества поэта. Николаю Юрьеву удалось как-то тайком от Михаила Юрьевича отнести поэму — вероятно, в сделанной копии — в «Библиотеку для чтения». Юрьев, хорошо читавший стихи, прочел ее Сенковскому, который остался доволен поэмой и поместил ее в следующем году в своем журнале за подписью автора. Это было первое явившееся в печати произведение Лермонтова, который, впрочем, был очень недоволен его помещением в журнале.
П. А. Висковатов. С. 178
Он, быть может, совершенно погряз бы в этом направлении, если бы внутренний инстинкт не оберегал поэта и не дал ему вполне подчиниться влияниям, которые способны были совершенно загубить его талант.
Из редакционной статьи.
Лермонтов М. Ю.Собрание сочинений: В 9 т. СПб., 1903. Т. 9. С. 365
Между тем кто из поэтов не писал нескромных стихотворений? Сколько их было написано Пушкиным в том же возрасте, в котором писал их Лермонтов? Пушкин начал их писать даже еще раньше. В пансионских и университетских тетрадях Лермонтова мы их не встречаем вовсе.
П. А. Висковатов. С. 177
Вчера провел я в городе последнее воскресенье, потому что завтра (во вторник) мы отправляемся на два месяца в лагерь. Пишу к вам, сидя на классной скамейке; кругом меня шум, сборы и проч.
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
19 июня 1833 г.
Я не писал вам с тех пор, как мы перешли в лагерь, да и не мог решительно, при всем желании. Представьте себе палатку, 3 аршин в длину и ширину и 2 1/2 аршин высоты; в ней живут трое, и тут же вся поклажа и доспехи, как-то: сабли, карабины, кивера и проч., и проч. Погода была ужасная; дождь без конца, так что часто по два дня подряд нам не удавалось подсушить платье. Тем не менее эта жизнь отчасти мне нравилась. Вы знаете, любезный друг, что мне всегда нравились и дождь и слякоть — и тут по милости Божией, я насладился ими вдоволь.
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
4 августа 1833 г.
Надо сказать, что юнкерский эскадрон, в котором мы находились, был разделен на четыре отделения: два тяжелой кавалерии, то есть кирасирские, и два легкой — уланские и гусарские. Уланское отделение, в котором состоял и я, было самое шумное и самое шаловливое. Этих-то улан Лермонтов воспел, описав их ночлег в деревне Ижорке, близ Стрельны, при переходе их из Петербурга в Петергофский лагерь. Вот одна из окончательных строф, — описание выступления после ночлега:
Заутро раннее светило
Взошло меж серых облаков,
И кровли спящие домов
Живым лучом позолотило.
Вдруг слышен крик: вставай, скорей!
И сбор пробили барабаны,
И полусонные уланы,
Зевая, сели на коней.
А. М. Меринский 1. С. 296
Люди, близко с детства знавшие Лермонтова, очень к нему привязанные, полагали, что с поступлением в юнкерскую школу начался для него «период брожения», переходное настроение, которое быть может поддерживалось укоренившимися обычаями.
П. А. Висковатов. С. 173
По вечерам, после занятий, поэт наш часто уходил в отдаленные классные комнаты, в то время пустые, и там он просиживал долго и писал до поздней ночи, стараясь туда пробраться не замеченным товарищами.
А. М. Меринский 1. С. 301
Лермонтов, с детства малообщительный, не был общителен и в Школе. Он представлял товарищам своим шуточные стихотворения, но не делился с ними тем, что высказывало его задушевные мысли и мечты; только немногим ближайшим друзьям он доверял свои серьезные работы. У него было два рода серьезных интересов, две среды, в которых он жил, очень не похоже одна на другую, — и если он старательно скрывал лучшую сторону своих интересов, в нем, конечно, говорило сознание этой противоположности. Его внутренняя жизнь была разделена и неспокойна. Его товарищи, рассказывающие о нем, ничего не могли рассказать, кроме анекдотов и внешних случайностей его жизни; ни у кого не было в мысли затронуть более привлекательную сторону его личности, которой они как будто и не знали. Но что этот разлад был, что Лермонтова по временам тяготила обстановка, где не находили себе места его мечты, что в нем происходила борьба, от которой он хотел иногда избавиться шумными удовольствиями, — об этом свидетельствуют любопытные письма, писанные им из Школы...
А. Н. Пыпин.
Цит. по: Висковатов П. А. С. 180
Должен вам признаться, с каждым днем я все больше убеждаюсь, что из меня никогда ничего не выйдет со всеми моими прекрасными мечтаниями и неудачными шагами на жизненном пути; мне или не представляется случая, или недостает решимости. Мне говорят: случай когда-нибудь выйдет, а решимость приобретется годами и опытностью!.. А кто порукою, что, когда все это будет, я сберегу в себе хоть частицу пламенной, молодой души, которою Бог одарил меня весьма некстати, что моя воля не истощится ожиданием, что, наконец, я не разочаруюсь окончательно во всем том, что в жизни заставляет нас двигаться вперед?
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
23 декабря 1834 г.
Итак, в новой обстановке, в сфере петербургской жизни с самого начала поэт нехорошо себя чувствовал. Он приходил в восхищение, когда видел кого-либо из москвичей, даже только потому, что это приезжий из дорогого ему города.
П. А. Висковатов. С. 172
Лермонтов не был из числа отъявленных шалунов, но любил иногда пошкольничать. По вечерам, когда бывали свободны от занятий, мы часто собирались вокруг рояля (который на зиму мы брали напрокат); на нем один из юнкеров, знавших хорошо музыку, аккомпанировал товарищам, певшим хором разные песни. Лермонтов немедленно присоединялся к поющим, прегромко запевал совсем иную песню и сбивал всех с такта; разумеется, при этом поднимался шум, хохот и нападки на Лермонтова.
А. М. Меринский 1. С. 301
Теперь он еще больше уходит в себя, еще больше скрывает от товарищей свой внутренний мир, выказывая только одну сторону — отзыв на их затеи...
П. А. Висковатов. С. 166
Вам одной я могу говорить все, что думаю, и хорошее, и дурное; я уже доказал это своей исповедью...
Мне кажется, что если бы я не сообщал вам о чем-нибудь важном, что со мною случилось, то наполовину бы прошла моя решимость. Верьте не верьте, а это так; не знаю почему, но, получив от вас письмо, я не могу удержаться, чтоб не отвечать тотчас же, как будто я с вами разговариваю.
Лермонтов — М. А. Лопухиной.
Середина октября 1832 г.
В числе товарищей его был Василий Вонлярлярский, человек тоже поживший, окончивший курс в университете и потом не знаю, вследствии чего и каких обстоятельств, добровольно променявший полнейшую свободу на затворническую жизнь в юнкерской школе. В эпоху, мною описываемую, ему было уже двадцать два или двадцать три года. Эти два человека, как и должно было ожидать, сблизились. В рекреационное время их всегда можно было застать вместе. Лярский, ленивейшее создание в целом мире (как герой «Женитьбы» у Гоголя), большую часть дня лежал с расстегнутой курткой на кровати. Он лежал бы и раздетый, но дисциплина этого не дозволяла.
Н. С. Мартынов.Автобиографические заметки //
Русский архив. 1893. Кн. 8. С. 588.
(Далее цит. как: Н. С. Мартынов 2)
Лермонтов, Лярский, Тизенгаузен, братья Череповы, как выпускные, с присоединением к ним проворного В. В. Энгельгардта и составляли по вечерам так называемый ими «Нумидийский эскадрон», в котором, плотно взявши друг друга за руки, быстро скользили по паркету легкокавалерийской камеры, сбивая с ног попадавшихся им навстречу новичков. Ничего об этом не знавший и обеспокоенный стоячим воротником куртки и штрипками, я, ни с кем еще не будучи знаком, длинными шагами ходил по продолговатой, не принадлежавшей моему кирасирскому отделению легкокавалерийской камере, с недоумением поглядывая на быстро скользящий мимо меня «Нумидийский эскадрон», на фланге которого, примыкающем к той стороне, где я прогуливался, был великан кавалергард Тизенгаузен. Эскадрон все ближе и ближе налетал на меня: я сторонился, но когда меня приперли к стоявшим железным кроватям и сперва задели слегка, а потом, с явно понятым мной умыслом, порядочно толкнули плечом Тизенгаузена, то я, не говоря ни слова, наотмашь здорово ударил его кулаком в спину, после чего «Нумидийский эскадрон» тотчас рассыпался по своим местам, так же не говоря ни слова, и мы в две шеренги пошли ужинать.
В. В. Боборыкин. Три встречи с Лермонтовым //
Русский библиофил. 1915. № 5. С. 71
Лермонтов был довольно силен, в особенности имел большую силу в руках, и любил состязаться в том с юнкером Карачинским, который известен был по всей школе как замечательный силач — он гнул шомполы и делал узлы, как из веревок. Много пришлось за испорченные шомполы гусарских карабинов переплатить ему денег унтер-офицерам. Однажды оба они в зале занимались подобным tours de forse (демонстрацией силы. — Фр.), вдруг вошел туда директор школы, генерал Шлиппенбах. Каково было его удивление, когда он увидел подобные занятия юнкеров. Разгорячась, он начал им делать замечания: «Ну, не стыдно ли вам так ребячиться! Дети, что ли, вы, чтобы так шалить!.. Ступайте под арест». Их арестовали на одни сутки. После того Лермонтов презабавно рассказывал нам про выговор, полученный им и Карачинским. «Хороши дети, — повторял он, — которые могут из железных шомполов вязать узлы», — и при этом от души заливался громким хохотом.
А. М. Меринский 1. С. 301
Строились по ранжиру, тяжелая кавалерия впереди, и я по росту был в первой фланговой паре. За ужином был, между прочим, вареный картофель, и когда мы, возвращаясь в камеры, проходили неосвещенную небольшую конференц-залу, то я получил в затылок залп вареного картофеля и, так же не говоря ни слова, разделся и лег на свое место спать. Этот мой стоицизм, вероятно, выпускным понравился, так что я с этого первого дня был оставлен в покое, тогда как другим новичкам, почему-либо заслужившим особое внимание, месяца по два и по три всякий вечер, засыпающим, вставляли в нос гусара, то есть свернутую бумажку, намоченную и усыпанную крепким нюхательным табаком. Этим преимущественно занимался шалун Энгельгардт, которому старшие не препятствовали.
В. В. Боборыкин.С. 71
...В одно время с ними был в школе, в пехоте, известный потом остряк-повеса Костя Булгаков. Константин Александрович Булгаков, сын бывшего московского почт-директора, бывший наш школьный товарищ, обладал многими талантами. Всегда веселый, остряк, отличный музыкант, он в свободное время действительно группировал около себя всех нас, и к нам наверх приходили Лермонтов и другие юнкера. Во время пения, весьма часто разных скабрезных куплетов, большею частью аккомпанировал Мишель Сабуров, который, кажется, наизусть знал все тогдашние французские шансонетки и в особенности песни Беранже. Костя Булгаков, как мы его обыкновенно называли, был общий любимец и действительно примечательная личность. К сожалению, от слишком раннего и сильного разгула он рано кончил жизнь. Шутки и остроты его не ограничивались только кругом товарищей, он часто забавлял ими великого князя Михаила Павловича. В то время много анекдотов передавали о похождениях Булгакова. Вот с этою-то личностью соперничал в остротах Лермонтов...
А. М. Миклашевский.С. 591
В учебных и литературных занятиях, в занятиях по фрунтовой части и манежной езде, иногда в шалостях и школьничестве — так прошли незаметно для Лермонтова два года в юнкерской школе.
А. М. Меринский 1. С. 301
Пока говорю вам: прощайте! ибо не имею более ничего интересного сообщить вам. Я готовлюсь к экзамену и через неделю, с Божьей помощью, стану военным.
М. Лерма — А. М. Верещагиной.
5 декабря 1834 г.
Право, я до такой степени сам себе надоел, что когда я ловлю себя на том, что любуюсь собственными мыслями, я стараюсь припомнить, где я вычитал их, и от этого нарочно ничего не читаю, чтобы не мыслить.
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
23 декабря 1834 г.
В то время Лермонтов писал не одни только шаловливые стихотворения, но только немногим и немногое показывал из написанного…
А. М. Меринский 1. С. 302
Я теперь бываю в свете... для того, чтобы доказать, что я способен находить удовольствие в хорошем обществе...
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
23 декабря 1834 г.
Никто из нас тогда, конечно, не подозревал и не разгадывал великого таланта в Лермонтове. Да были ли тогда досуг и охота нам что-нибудь разгадывать, нам, юношам в семнадцать лет, смело и горячо начинавшим жизнь, что называется, без оглядки и разгадки.
А. М. Меринский 1. С. 302
Ах! я ухаживаю и, вслед за объяснением в любви, говорю дерзости. Это еще забавляет меня немного, и хотя это отнюдь не ново, однако же случается не часто!.. Вы думаете, что за то меня гонят прочь? О нет! напротив: женщины уж так сотворены. У меня проявляется смелость в отношениях с ними. Ничто меня не смущает — ни гнев, ни нежность; я всегда настойчив и горяч, но сердце мое холодно и может забиться только в исключительных случаях. Не правда ли я далеко пошел!..
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
23 декабря 1834 г.
Певали иногда романсы и проч., которые для нашей забавы переделывал Лермонтов, применяя их к многим из наших юнкеров, как, например, стихотворение (ходившее тогда в рукописи), в котором говорится:
Как в ненастные дни
Собирались они
часто...
(и проч.)
Название этого стихотворения не помню, переделанное же Лермонтовым слишком нескромного содержания и в печати появиться не может.
А. М. Меринский 1. С. 302
Когда-то вы поддержали меня в большом горе; может быть, и теперь вы пожелаете ласковыми словами разогнать холодную иронию, которая неудержимо прокрадывается мне в душу, как вода просачивается в разбитое судно!
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
23 декабря 1834 г.
Особенно дружеские отношения (у Лермонтова. — Е. Г.) установились с семейством Лопухиных, состоявшим из старика отца, сына Алексея и трех дочерей: Марьи, Варвары и Елизаветы. В письмах к старшей кузине, Марье Александровне, Лермонтов называет ее «наперсницей своих юношеских мечтаний» и с грустью вспоминает, как она облегчала самые сильные его горести.
Д. И. Абрамович.Т. 5. С. XXIII
Надо заметить, что вообще Лермонтов не любил давать списывать другим свои стихотворения, даже и читать, за исключением шутливых и не совсем скромных, появлявшихся в нашем рукописном журнале. Составителями нумеров этого журнала были все желавшие и умевшие написать что-либо забавное в стихах или прозе для потехи товарищей...
А. М. Меринский 1. С. 302
Я был в Царском Селе, когда приехал Алексис, узнав о том, я едва не сошел с ума от радости: разговаривал сам с собою, смеялся, потирал руки. Вмиг возвратился я к моим былым радостям; двух страшных лет как не бывало.
М. Лерма — М. А. Лопухиной.
23 декабря 1834 г.
Наконец, в исходе 1834 года Лермонтов был произведен в корнеты в лейб-гвардии Гусарский полк и оставил юнкерскую школу.
А. М. Меринский 1. С. 302
Увидав себя в железных оковах правильного строя военного порядка, ощутив личную свободу свою порабощенною гораздо сильнее прежнего, Лермонтов не мог не понять, как ошибся он в расчете и как для него тяжело будет выносить эту регулярную, стеснительную жизнь, когда относительно свободный быт московских студентов казался ему невыносимым.
П. А. Висковатов. С. 168
Два злополучных года пребывания в школе прошли скоро, и в начале 1835 года его произвели в офицеры, в лейб-гусарский полк, я же поступил в Артиллерийское училище и, в свою очередь, стал ходить домой только по воскресеньям и праздникам.
С нами жил в то время дальний родственник и товарищ Мишеля по школе, Николай Дмитриевич Юрьев, который после тщетных стараний уговорить Мишеля печатать свои стихи передал, тихонько от него, поэму «Хаджи Абрек» Сенковскому, и она, к нашему немалому удивлению, в одно прекрасное утро появилась напечатанною в «Библиотеке для чтения». Лермонтов был взбешен. По счастью, поэму никто не разбранил, напротив, она имела некоторый успех, и он стал продолжать писать, но все еще не печатать.
А. П. Шан-Гирей.С. 748
Раз как-то, в последние месяцы своего пребывания в школе, Лермонтов, под влиянием воспоминаний о Кавказе, где он был еще двенадцатилетним мальчишкой, написал целую маленькую поэмку из восточного быта, свободную от проявлений грязного вкуса. И, заметьте, по его нежной природе это вовсе не его жанр, а он себе его напускает, и все из какого-то мальчишеского удальства, без которого эти господа считают, что кавалерист вообще не кавалерист, а уж особенно ежели он гусар. И вот эту-то поэмку у Лермонтова как-то хитростью удалось утащить его кузену Юрьеву. Завладев этою драгоценностью, Юрьев полетел с нею к Сенковскому и прочел ее ему вслух с тем мастерством, о котором я уже говорил вам сейчас. Сенковский был в восторге, просил Юрьева сказать автору, что его стихотворения все, сколько бы он их ни давал, будут напечатаны, лишь бы только цензура разрешила. А то-то и беда, что никакая в свете цензура не может допустить в печать хотя и очаровательные стихи, но непременно с множеством грязнейших подробностей, против которых кричит чувство изящного вкуса.
А. И. Синицын.
Цит. по: Бурнашев В. П.Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников // Русский архив. 1872. Стб. 1780
В конце 1834 года он был произведен в корнеты.
А. М. Меринский 1. С. 302
Большой свет. Первая месть
...Слава поэта предшествовала появлению его в полку.
П. К. Мартьянов(со слов графа А. В. Васильева).
Дела и люди века: В 3 т. СПб., 1893. Т. I. С. 148.
(Далее цит. как: П. К. Мартьянов 1)
По выходе из школы он поступил в гвардейский егерский полк, один из самых блестящих полков и отлично составленный; там опять живость, ум и жажда удовольствий поставили Лермонтова во главе его товарищей, он импровизировал для них целые поэмы, на предметы самые обыденные из их казарменной или лагерной жизни. Эти пьесы, которые я не читала, так как они написаны не для женщин, как говорят, отличаются жаром и блестящей пылкостью автора.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Часто читал мне молодой гусар свои стихи, в которых отзывались пылкие страсти юношеского возраста, и я говорил ему: отчего не изберет более высокого предмета для столь блистательного таланта?
А. Н. Муравьев.Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871. С. 24
Корнет Лермонтов первоначально был зачислен в 7-й эскадрон, а в 1835 году переведен в 4-й эскадрон. Служба в полку была не тяжелая, кроме лагерного времени или летних компаментов по деревням, когда ученье производилось каждый день.
П. К. Мартьянов 1. Т. I. С. 148
По производстве в офицеры юнкера приведены были к присяге, после чего школьным начальством представлены великому князю Михаилу Павловичу, который представил их государю Николаю Павловичу. Наконец, вся новопроизведенная молодежь, расставшись с товарищами, разъехалась по родным полкам. Лермонтов уехал в Царское Село.
А. М. Меринский 1. С. 303
Боже мой! Если бы вы знали, какую жизнь я намерен вести. О, это будет восхитительно! Во-первых, чудачества, шалости всякого рода и поэзия, залитая шампанским. Знаю, что вы возопите: но увы! пора мечтаний для меня миновала; нет больше веры: мне нужны материальные наслаждения, счастье осязаемое, счастье, которое покупают на золото, носят в кармане, как табакерку, счастье, которое только бы обольщало мои чувства, оставляя в покое и бездействии душу.
Лермонтов — М. А. Лопухиной.
4 августа 1833 г.
Через несколько дней по производстве он уже щеголял в офицерской форме. Бабушка его Е. А. Арсеньева поручила тогда же одному из художников снять с Лермонтова портрет. Портрет этот, который я видел, был нарисован масляными красками в натуральную величину, по пояс. Лермонтов на портрете изображен в вицмундире (форма того времени) гвардейских гусар, в корнетских эполетах; в руках треугольная шляпа с белым султаном, какие тогда носили кавалеристы, и с накинутой на левое плечо шинелью с бобровым воротником. На портрете этом, хотя Лермонтов был немного польщен, но выражение глаз и турнюра схвачены верно.
А. М. Меринский 1. С. 303
Граф Васильев числился в полку старшим корнетом, когда Лермонтов был произведен в офицеры, и поэт, по заведенному порядку, после представления начальству явился и к нему с визитом. Представлял его, как старший и знакомый со всеми в полку, А. А. Столыпин. После любезных приветствий любезный хозяин обратился к своему гостю с вопросом:
— Надеюсь, что вы познакомите нас с вашими литературными произведениями?
Лермонтов нахмурился и, немного подумав, отвечал:
— У меня очень мало такого, что интересно было бы читать.
— Однако мы кое-что читали уже.
— Все пустяки! — засмеялся Лермонтов. — А впрочем, если вас интересует это, заходите ко мне, я покажу вам.
Но когда приходили к нему любопытствующие прочитать что-либо новое, Лермонтов показывал немногое и, как будто опасаясь за неблагоприятное впечатление, очень неохотно.
П. К. Мартьянов 1. Т. I. С. 148
Лермонтов был плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелких подробностей в обмундировании и исполнении обязанностей тогдашнего гвардейского офицера.
М. Н. Лонгинов 1. С. 385
Вы — офицер, примите мои поздравления. Это для меня тем большая радость, что она была неожиданной, потому что (я говорю это вам одному) я скорее ожидала, что вы будете солдатом. Вы сами согласитесь, что у меня были основания бояться; если вы стали в два раза более благоразумным, чем были, то все же еще не вышли из рядов сорвиголов. Во всяком случае, это шаг вперед, и я надеюсь, что вы не повернете назад.
А. М. Верещагина — Лермонтову.
Федорово, 18 августа 1835 г.
...Большинство офицеров, не занятых службою, уезжало в С.-Петербург и оставалось там до наряда на службу. На случай экстренного же требования начальства в полку всегда находилось два-три обер-офицера из менее подвижных, которые и отбывали за товарищей службу, с зачетом очереди наряда в будущем. За Лермонтова отбывал службу большей частью Годеин, любивший его как брата.
В праздничные же дни, а также в случаях каких-либо экстраординарных событий в свете, как-то: балов, маскарадов, постановки новой оперы или балета, дебюта приезжей знаменитости, гусарские офицеры не только младших, но и старших чинов уезжали в Петербург и, конечно, не все возвращались в Царское Село своевременно... Однажды генерал Хомутов приказал полковнику адъютанту, графу Ламберту, назначить на утро полковое учение, но адъютант доложил ему, что вечером идет «Фенелла» (комическая опера французского композитора Д. Обера. — Е. Г.), и офицеры в Петербурге, так что многие, не зная о наряде, не будут на ученье. Командир полка принял во внимание подобное представление, и учение было отложено до следующего дня.
П. К. Мартьянов 1. Т. I. С. 94, 149
Период своего брожения, наступивший для него при переходе в военную школу и службу, он слегка бравировал в стихотворении... <...>. М[ихаил] Н[иколаевич] Ш[убин] один из умных, просвещенных и благороднейших товарищей по Университетскому пансиону и по юнкерской школе, не оправдывая это переходное настроение, которое поддерживалось, может быть, вследствие укоренившихся обычаев, утверждает, что Лермонтов был любим и уважаем товарищами.
А. З. Зиновьев.С. 429
Мы любили Лермонтова и дорожили им; мы не понимали, но как-то чувствовали, что он может быть славою нашей и всей России; а между тем приходилось ставить его в очень неприятные положения. Он был страх самолюбив, и знал, что все его признают очень умным; вот и вообразит, что держит весь полк в руках и начинает позволять себе порядочные дерзости, тут и приходилось его так цукнуть, что или дерись, или молчи. Ну, он обыкновенно обращал в шутку. А то время было очень щекотливое: мы любили друг друга, но жизнь была для нас копейка: раз за обедом подтрунивали с одним из наших, что с его ли фигурою ухаживать за дамами, а после обеда — дуэль...
А. Ф. Тиран.С. 186
По производстве его в офицеры бабушка сказала, что Мише нужны деньги, и поехала в Тарханы, это была их первая разлука.
А. П. Шан-Гирей.С. 750
Не могу выразить, как меня опечалил отъезд бабушки. Перспектива остаться одиноким в первый раз в жизни меня пугает. Во всем этом большом городе не останется ни единого существа, которое бы мною интересовалось...
Лермонтов — А. М. Верещагиной.
12 апреля 1835 г.
Кажется, составилось какое-то понятие о том, будто Лермонтов был беден. Едва ли это справедливо. Если отцовское его имение было незначительно, зато состояние бабушки было велико довольно и она ничего для него не жалела, так что он мог жить весьма прилично даже в лейб-гвардии Гусарском полку, где офицеры издерживали тогда много денег, и не отставать от них.
М. Н. Лонгинов 1. С. 383—384
Бабушка не поскупилась хорошо экипировать своего внука и дать молодому корнету всю обстановку, почитавшуюся необходимой для блестящего гвардейского офицера. Повар, два кучера, слуга, все четверо — крепостные из дворовых села Тарханы, были отправлены в Царское. Несколько экипажей и лошади стояли на конюшне. Бабушка, как видно из письма ее, писанного из Тархан осенью 1835 года, кроме денег, выдаваемых в разное время, ассигновала ему десять тысяч рублей в год.
П. А. Висковатов 1. С. 183
Я на днях купил лошадь у генерала. Прошу вас, если есть деньги, прислать мне 1580 рублей, лошадь славная и стоит больше, а цена эта не велика.
Лермонтов — Е. А. Арсеньевой.
Вторая половина апреля 1836 г.
Лошадей Лермонтов любил хороших и ввиду частых поездок в Петербург держал верховых и выездных. Его конь Парадер считался одним из лучших; он купил его у генерала Хомутова и заплатил более 1500 рублей, что по тогдашнему времени составляло на ассигнации около 6000 рублей.
П. К. Мартьянов 1. Т. I. С. 149
Лошадей тройку тебе купила, и,говорят, как птицы летят, они одной породы с буланой и цвет одинакой только черный ремень на спине и черные гривы забыла как их называют домашних лошадей шесть выбирай любых, пара темно-гнедых пара светло-гнедых и пара серых... Я к тебе буду посылать всякие три месяца по две тысячи по пятьсот рублей, а всякий месяц хуже слишком по малу а может иной месяц мундир надо сшить.
...Посылаю теперь тебе мой милый друг тысячу четыреста рублей ассигнациями, да писала к брату Афанасью, чтоб он тебе послал две тысячи рублей...
Все мне кажется, мой друг, мало тебе денег, нашла еще сто рублей, то посылаю тебе тысячу пятьсот рублей...
...Стихи твои мой друг я читала бесподобные, а всего лучше меня утешыло что тут нет нонешний модной неистовой любви...
Е. А. Арсеньева — Лермонтову.
18 октября 1835 г.
Цит. по: Щеголев П. Е.Книга о Лермонтове
Тысяча восемьсот тридцать четвертого года Марта двадцатого дня Тульской губернии Ефремовского уезда Сельца Любашевки Каменной верх тож дворянина Михаилы Юрьева Лермантова; о состоящих мужеска и женска пола дворовых людях и крестьянах доставшихся по наследству в 1832-м году.
(Следует перечень).
Итого мужеска пола на лицо 148 душ.
Итого женска пола на лицо 155 душ.
Выдержка из «Ревижской сказки»
(Описи движимого и недвижимого имущества. — Е. Г.).
Цит. по: П. Е Щеголев. Вып. 1. С. 223
Лермонтов особенно часто не вовремя возвращался из Петербурга и за разные шалости и мелкие проступки против дисциплины и формы сиживал в Царском Селе на гауптвахте.
П. А. Висковатов. С. 208
Он [Лермонтов] частенько сиживал в Царском Селе на гауптвахте, где я иногда его навещал. Между прочим, помню, как однажды он жестоко приставал к арестованному вместе с ним лейб-гусару покойному Владимиру Дмитриевичу Бакаеву (ум. в 1871 г.).
М. Н. Лонгинов 2. С. 292
Он был некрасив и мал ростом, но у него было очаровательное выражение лица и глаза его искрились умом. С глазу на глаз или в кружке, где не было его однополчан, это был человек любезный, речь его была интересна. В своем же обществе это был демон буйства, криков, разнузданности и буйства насмешки. Он не мог жить, не имея кого-либо, кто бы мог служить ему посмешищем; таких лиц было несколько в полку и между ними один, который был излюбленным объектом его преследований. Правда, что это был смешной дурак и что он еще имел несчастье носить фамилию Тиран. Лермонтов сочинил целую песню по поводу злоключений и невзгод Тирана: нельзя было слышать ее без смеха, ее распевали хором, крича во все горло этому бедняге в уши.
М. Б. Лобанов-Ростовский.
Цит. по: Герштейн Э. Л. Судьба Лермонтова.
М.: Сов. писатель, 1964. С. 300—301
Мы вышли в один полк. Веселое то было время. Денег много, жизнь копейка, все между собою дружны... Или (бывало), случалось, сидишь без денег; ну, после того, как заведутся каких-нибудь рублей 60 ассигнациями, обед надо дать — как будто на 60 рублей и в самом деле это возможно. Вот как-то случилось раз и со мною: «Ну, говорю, Монго (Столыпин), надо кутнуть». Пригласили мы человек десять, а обед на 12. Собираются у меня: стук, шум... «А я, — говорит Монго, — еще 2 пригласил». «Как же быть, и я двух позвал». Смотрим, приходят незваные: беда! Является Лермонтов — всего человек уж с 20. Видим, голод угрожает всем нам. Монго подходит к Лермонтову:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги