Лес Рук и Зубов

XXVII

— Мэри.

Кто-то тянет меня за руку, и я подскакиваю на месте: перед глазами все еще стоит страшный сон.

— Мэри, у нас нет времени на отдых.

Я с трудом продираю глаза и вижу сгорбившегося у моих ног Трэвиса. Голова гудит после сна, но тут в ней вспыхивает воспоминание о последних событиях, и я, окончательно проснувшись, начинаю сдирать с себя юбку.

— Укусы есть? — вырывается у меня.

Трэвис встает и отходит к сундукам: они открыты, красивейшие наряды разбросаны по полу, некоторые порваны на повязки.

— Я так и не понял, — говорит Трэвис, запустив одну руку в волосы и что-то разыскивая на полу.

Я наблюдаю за ним со спины, вижу профиль и напряженные мышцы лица. Интересно, смогу ли я почувствовать инфекцию в своем теле? Я провожу языком по зубам: какова смерть на вкус? Каково это ощущать вечный голод?

Дрожащими пальцами я тереблю повязки и пытаюсь заглянуть под них. Они прилипли и отдираются с болью. Трэвис прав: невозможно определить, укусы это или нет.

Но, окончательно проснувшись, я понимаю: нет, мое сердце не качает по жилам заразу, убивая меня с каждым вздохом. Эти раны от когтей и сломанных костей, а вовсе не от зубов.

Я точно знаю, что здорова. Что меня швырнули в море Нечестивых, но я выплыла.

Трэвис встает на колени и начинает рыться среди одежды, разложенной по полу, внимательно осматривая каждый предмет и бросая некоторые платья в темный угол. Время от времени забракованные тряпки привлекают внимание Аргуса, и тот пытается поймать их в воздухе, а после мощными челюстями раздирает на куски.

Пол под нами дрожит от Нечестивых, скопившихся в коридоре, словно у дома появился пульс. Рано или поздно они битком набьются на втором этаже и доберутся до люка. От этой мысли я начинаю судорожно растирать ноги.

Что-то со стуком падает на пол: альбом с фотографиями. Трэвис роется в сундуках и выбрасывает все ненужное.

— Что ты делаешь, Трэвис? — спрашиваю я и подползаю к альбому.

Фотографии вывалились, и жизнь маленькой девочки беспорядочным ворохом рассыпалась по полу. Трэвис швыряет на пол еще одну книгу, которую я прежде не видела. Из нее вылетают какие-то пожелтевшие страницы. Я тянусь к одной из них с крупной надписью «США сегодня» наверху.

— Надо найти способ выбраться, Мэри, — прерывает меня Трэвис. — Как можно скорей.

Я оглядываюсь на балконную дверь. Она плотно закрыта.

— Ты говорил с Гарри? — спрашиваю я.

— Только дал знать, что мы живы, — отвечает Трэвис. Страх явно лишает его терпения.

Я встаю, открываю дверь и вижу, что со стороны улицы она вся утыкана стрелами. Ветер подхватывает несколько бумажек и заносит их на чердак. Я перевожу взгляд на платформу: Гарри и Джед стоят на краю и отчаянно машут мне руками. Они видели, как Нечестивые прорвались в наш дом. Они наблюдали за вторжением и гадали, что случилось со мной и Трэвисом.

Я разворачиваюсь к открытой двери, и вдруг мимо моего уха со свистом пролетает стрела. Раздается крик, и из темноты вылетает разъяренный Трэвис: он держится за руку, между пальцев течет кровь.

Он злобно смотрит на Гарри; тот, не опуская лук, виновато пожимает плечами.

— Жаль, что Аргус здесь, — скрипя зубами, выдавливает Трэвис. — Мне было бы спокойнее, если бы стрелял он!

Я пытаюсь разжать его пальцы и осмотреть рану.

— Да пустяки, царапина! — огрызается Трэвис и возвращается к сундукам.

Я невольно улыбаюсь, когда он отрывает кусок ткани от розового платья с рюшками и перевязывает руку, чтобы остановить кровь.

Я выдергиваю из пола стрелу и разворачиваю записку. «Что теперь?» — выведено на бумаге дрожащим почерком. Ответа я не знаю, поэтому просто выбрасываю стрелу, встаю на колени рядом с Трэвисом и кладу руку ему на плечо.

Он садится на пол, потирает больную ногу и поднимает на меня глаза: они полны печали.

— У нас все получится, — заверяю его я.

Но мы оба знаем, что чердак может запросто стать нашей могилой.

Аргус взвизгивает: еще одна стрела вонзается в пол рядом с нами.

— Нужно закрыть дверь — Гарри не уймется, — говорит Трэвис.

— Они волнуются. Хотят помочь.

Трэвис выдергивает стрелу и швыряет в темный угол, даже не прочитав записку:

— Нет у нас времени на общение! Надо скорее выбираться.

Вдруг он приваливается к сундукам, и я успеваю разглядеть в его глазах беспокойство, которое он пытался от меня скрыть.

— Мэри. — Трэвис опускает глаза на свои стиснутые кулаки и побелевшие пальцы. — Ты что-нибудь чувствуешь? Я про… — Он судорожно сглатывает слюну. — Ты чувствуешь?..

Трэвис приходит в ужас от своего вопроса, и он повисает в воздухе, точно едкая вонь.

— Я здорова, — решительно и твердо отвечаю я, но Трэвиса, видимо, так просто не убедишь. — По-твоему, я бы не поняла? Думаешь, зараженные не чувствуют, как смерть разъедает им вены?

Несколько секунд он размышляет над этим и, видимо, соглашается.

— А ты бы мне сказала, если бы почувствовала?

Мне хочется ответить, что да, сказала бы, но я не могу.

— Только в самом конце, — отвечаю я. Мысль о том, что придется снова разбить Трэвису сердце, невыносима.

Он открывает рот, чтобы возразить, но тут же закрывает и окидывает взглядом разбросанную по полу одежду. Дом под нами пульсирует от ударов Нечестивых, и лицо Трэвиса искажается от ужаса и решимости.

— Плевать на них, — говорит он (то ли про Нечестивых, то ли про остальных на платформе). — Помоги мне разорвать одежду и простыни, свяжем из них веревку. Если ткань не очень прочная, плети из обрывков косу.

Я киваю, сажусь рядом с кучей тряпок и начинаю рвать простыни, связывая клочки прочными узлами. Первое платье, которое я выбираю из вороха одежды, то самое, зеленое. Усилием воли гоню от себя мысли о его бывшей хозяйке.

Трэвис возвращается на балкон и начинает втягивать на чердак толстые порванные канаты, что свисают до самой земли. Раньше они были частью моста, поэтому в узлах попадаются обломки досок. Трэвис вышибает их здоровой ногой и кольцами укладывает канаты на полу.

— Думаешь, нам удастся добросить веревку?

— Как-нибудь добросим, — отвечает Трэвис, не поднимая головы.

Его пальцы быстро-быстро связывают между собой обрывки тряпок и канатов.

Тут пол под нами содрогается. Аргус тоже это чувствует и начинает утробно рычать, поджав хвост. Он льнет к моим ногам, загораживая меня от люка своим теплым тельцем. Нечестивые стремительно заполняют пространство под нами, точно где-то открыли кран. Скоро они доберутся до люка, и тогда… От этих мыслей я начинаю работать еще усердней и быстрее.

Порвав на полоски все платья и сплетя из них веревку, я встаю и разминаю затекшие ноги, затем выхожу на балкон и спрашиваю Трэвиса, чем еще я могу помочь. Тот лишь хмыкает.

Я стою, молча наблюдаю за его работой и чувствую себя совершенно бесполезной. Гуляющий по чердаку ветер то и дело выносит оттуда страницы, сбрасывая их на головы Нечестивым.

Я пытаюсь поймать их, спасти, но у меня в руках они рассыпаются в труху. Наконец я осторожно поднимаю одну бумажку с неровными краями, словно бы вырванную из страницы побольше. Сверху крупными буквами напечатано: «Нью-Йорк таймс». А чуть ниже, но так же крупно: «ИНФЕКЦИЯ БУШУЕТ В ЦЕНТРАЛЬНЫХ ШТАТАХ. ЛЮДИ ХЛЫНУЛИ НА СЕВЕР».

Еще ниже помещена фотография огромной толпы Нечестивых, сделанная с высоты птичьего полета.

Я подношу зернистый черно-белый снимок ближе к глазам и пытаюсь разглядеть подробности. В жизни не видела такой орды Нечестивых. Они похожи на море, протянувшееся во все стороны и сулящее верную смерть.

Как зачарованная, я возвращаюсь на чердак и принимаюсь искать среди разбросанных по полу листков еще какие-нибудь фотографии. С каждой страницы кричат жирные черные заголовки: «ПРАВИТЕЛЬСТВО УКРЫЛОСЬ В ТАЙНОМ УБЕЖИЩЕ», «САНИТАРНО-ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКАЯ СЛУЖБА НЕ МОЖЕТ УСТАНОВИТЬ ПРИЧИНЫ МАССОВОГО ЗАРАЖЕНИЯ», «ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА У СКАЛИСТЫХ ГОР ПРОИГРАНА», «ВСПЫШКИ ЭПИДЕМИИ ЗАРЕГИСТРИРОВАНЫ ПО ВСЕМУ МИРУ», «ПОЯВИЛСЯ НОВЫЙ ВИД БЫСТРО ПЕРЕДВИГАЮЩИХСЯ ЗАРАЖЕННЫХ», «РАСЧИЩЕННЫЕ ЗОНЫ СНОВА В ОПАСНОСТИ».

Дрожащими пальцами я беру одну страничку с надписью: «НЬЮ-ЙОРК В ОСАДЕ» — и потрясенно разглядываю фотографию города. Таких высоких домов я никогда не видела: огромные и могучие, они словно бы лезут друг на друга и тянутся бесконечно вверх. От этого зрелища голова идет кругом: я вспоминаю мамины истории про дома до самого неба.

Но такого я не могла себе представить. Такого не увидишь даже во сне.

Я судорожно пытаюсь проглотить вставший в горле ком. До меня доходит, что означает эта фотография… Моя мать не сочиняла. Она говорила правду.

Выходит, на свете есть и океан. Огромный, безбрежный океан.

Я вскакиваю на ноги и мчусь к Трэвису.

— Смотри, смотри скорей! — кричу я, дергая его за рукав.

Он бросает на меня хмурый, отстраненный взгляд: его мысли полностью заняты чем-то другим.

— Готова? — спрашивает он и уходит на чердак.

Я бегу следом, протягивая ему хрупкую страничку:

— Трэвис, взгляни! Только подумай, что это значит!

Он по-прежнему смотрит на меня словно издалека и не слышит, что я говорю. Внезапно доски под нами начинают громко трещать и ходить ходуном: я всплескиваю руками от неожиданности и пытаюсь удержаться на ногах.

Трэвис хватает меня за руку, и страница с фотографией рассыпается в пыль.

— Быстрее, Мэри! — кричит он, хватая сплетенную мной веревку и вытаскивая ее на балкон.

Сердце грохочет в такт бьющимся в люк мертвецам. Я падаю на колени и пытаюсь найти в ворохе бумаг еще одну фотографию тех домов, хоть какое-нибудь доказательство… Но все страницы у меня в руках рассыпаются в пыль, в прах, в ничто.

Глаза застилают слезы досады. Я больше не вижу ни надписей, ни фотографий, просто слепо роюсь в ворохе страниц, пытаясь найти хоть что-нибудь на память. И тут мои пальцы натыкаются на какую-то гладкую и плотную карточку. На ней изображено огромное море высоченных домов, тех же самых, что на первой фотографии. В жизни не видела столько зданий в одном месте.

Снимок заключен в ярко-желтую рамку, на которой красивыми буквами написано: «НЬЮ-ЙОРК».

Я улыбаюсь, встаю и случайно пинаю ногой небольшую книжку: она скользит по полу и останавливается у самой двери. По сравнению с Писанием она крошечная, чуть больше фотографии Нью-Йорка, и толщиной с мой палец. Я засовываю карточку между страниц и прячу книгу за пазуху. Трэвис к этому времени связал канат с моей веревкой, а свободный конец прикрепил к стреле. Он вставляет ее в лук, натягивает тетиву, прицеливается и, затаив дыхание, стреляет.

Стрела взмывает в воздух, а за ней летит пестрый хвост. В следующий миг острый наконечник вонзается в платформу у ног Гарри.

— Отличный выстрел! — говорю я.

Трэвис с усмешкой подмигивает:

— Стреляю я тоже лучше брата.

Я беру его за руку. Жар поднимается по моей шее к щекам, и мы молча наблюдаем, как Гарри хватает веревку и начинает тянуть. Трэвис придерживает рукой наш конец, чтобы веревка не провисла и не запуталась в толпе Нечестивых.

Сплетенный мной участок из пестрых обрывков заканчивается, и толстый канат начинает свой медленный путь к краю платформы. Все мое тело дрожит от страха, а глаза мечутся между пропастью и кольцами каната на нашем балконе: хватит его или нет?

Я едва сдерживаю слезы облегчения, когда Гарри хватает конец каната и начинает наматывать его на толстый прочный сук рядом с краем платформы. Наш конец Трэвис привязывает к балке на чердаке. Тут пол под нами содрогается с такой силой, что я невольно цепляюсь за Трэвиса.

Люк выгибается под напором Нечестивых, а Аргус носится вокруг него и лает как ненормальный. Наше время на исходе.