Лес видений

Глава 3

Сравнение с камнем тут дано не для красного словца. Звук от удара об пол был такой, будто цветок весил как минимум полбезмена. Стоило коснулся пола, как он испарился, а ошалевший взгляд Немилы упёрся в изящные сапожки красно-коричневого цвета, перетянутые поперёк стопы ремешками, богато отделанными золотом и цветными каменьями. Золото и каменья загадочно мерцали при свете свечи, над голенищами сапог лёгкими волнами нависал синий шёлк шаровар, и сверху всё это великолепие было прикрыто поистине роскошным кафтаном с позолоченной вышивкой.

От восхищения Немила забыла испугаться. Она поспешно перевела взгляд выше, чтобы с почтительным благоговением глянуть в лицо незваному гостю. Значит, это правда, значит, боги услышали её мольбы и послали ей настоящего царевича! – Кто же ещё мог стоять перед ней, такой невозможно прекрасный, весь словно сотканный из тумана, белолицый, с огромными чёрными глазами, любопытно глядящими из-под нахмуренных бровей, носом, похожим на наконечник стрелы, настороженно сжатым ртом и немного женственным овалом подбородка! Волосы его почти полностью были скрыты отороченной белым мехом шапкой, но пара чёрных вихров самовольно торчала наружу.

Сапоги шевельнулись, незваный гость сделал шаг назад, в тень, и оттуда негромким голосом проговорил:

– Здравствуй, девица-красавица, ты уж не серчай, я не хотел тебя пугать.

В тени его лицо приобрело налёт трагичности, и это впечатление не смогло разрушить даже громкое сестринское «кхе-кхе», донёсшееся из соседней светлицы.

Немила приложила к губам палец, а потом на цыпочках метнулась до двери. Когда она повернулась, поблескивающая золотом фигура продолжала стоять на прежнем месте, а круглые, широко распахнутые глаза со сдержанным любопытством следили за действиями хозяйки комнаты.

Она поставила перед гостем колченогий табурет и знаком предложила присесть. Ничего лучше предложить она не могла, но позволить столь высокородной особе, ещё и мужского пола, сидеть на своей постели, было бы совсем уж неприлично.

Гость не оскорбился столь скромным предложением. Напротив, он присел на табурет с явным облегчением, будто ожидал куда худшего приёма. «Бедный! – подумала Немила. – Что же с ним приключилось? Какая беда с ним стряслась?»

Она набрала в грудь воздуха, чтобы задать свои вопросы вслух, но от смущения не смогла произнести вслух ни слова. Однако гость заговорил сам, точнее, тихонечко зашептал, подавшись вперёд и преклонив голову, отчего девичье сердечко застучало чаще:

– Прости, что вторгся вот так, без приглашения. Ты, наверное, и понятия не имеешь, кто я такой?

Немила отрицательно мотнула головой. Губы её всё ещё не слушались, да и не хотела она попасть впросак с догадкой, которая так и рвалась наружу. К тому же вид у гостя был такой затравленный, что она боялась ненароком спугнуть его или обидеть своими грубыми манерами.

– Я расскажу тебе свою историю, – пообещал незнакомец. – А для начала ответь, как зовут тебя, красавица?

Она выпалила своё имя – «Немила» – а он, кивнув удовлетворённо, как и обещал начал сказывать:

– Кажется, случилось это целую вечность назад. Был я когда-то младшим сыном в семье, и имелось у меня два брата. Настала нам пора жениться, и придумал отец, как с помощью женитьбы нашей Ему угодить, дабы добиться ещё большего от Него покровительства. Решил он, что не должны ни мы сами, ни наше окружение вмешиваться в провидение Его, а для того дал нам три лука, три стрелы, и отпустил нас на три разные стороны. Знакомо ли тебе то, о чём я говорю?

Немила не поверила своему везению, но кивнула.

– Тогда я буду краток, – скромно ответил высокородный гость. – Братья мои ушли совсем недалеко от того места, где мы расстались. Запустили они свои стрелы ввысь, и упала одна из них на окраине Лыбедь-града, а другая до деревни ближайшей долетела. Одну стрелу подняла купеческая дочь, а другую – боярская. Я услышал об этом уже много позже, поскольку к тому времени, как они нашли свои стрелы, уже далеко от града отошёл и в чащу лесную углубился. Не знаю, чего меня туда понесло, но ошибка моя оказалась роковой, ибо застрял я в болоте.

Немила тихо охнула. Она обожала истории, которые вызывали во всём теле мурашки, но обычно происходящее в них было делом давно минувших дней, а то, что рассказывал желанный и гость, относилось к совсем уж недавнему прошлому, а потому вызывало в ней особый душевный трепет.

– По первости подумал я – всё, умру прямо в той трясине, потому как докричаться мне не удалось ни до одной живой души, но потом вспомнил о наказе батюшки и последним отчаянным движением послал в неизвестность свою единственную стрелу, не надеясь уже ни на скорую женитьбу, ни на спасение.

Помолчал он немного, а потом вздохнул тяжело и продолжил:

– Как ты понимаешь, настигло меня спасение из непростого положения, но такое, что я уже не рад был и желал смерти в том болоте. Моя стрела застряла в избе страшной колдуньи, которая живёт в лесной чаще испокон веков и которую всякий благоразумный люд всячески избегает тревожить. Ты, конечно, понимаешь, о ком я говорю.

Немила совершенно искренне ужаснулась. Речь шла о той самой колдунье, которая когда-то помогла Лыбели и Кию, той самой, которая предупредила людей не попадаться ей на глаза. О Бабе-яге, жуткой обитательнице дремучего леса и его охранительнице, встреча с которой никому не сулит добра!

– И что было дальше? – пискнула Немила.

Гость сцепил руки в замок и преисполненным трагизма голосом шепнул:

– Она потребовала с меня исполнить волю отца и жениться. На ней, на тысячелетней старухе! А ежели откажусь, пообещала меня проклясть на веки вечные. А теперь позволь представиться. Я Иван, царский сын.

Вот и упал покров тайны окончательно. Перед Немилой стоял один из трёх претендентов на престол, пропавший царский сын, в точности такой, как на портрете, только ещё живей и прекрасней.

Но жениться на колдунье! Чуть не заплакала она от жалости к царевичу и к самой себе – неужели, неужели счастье упущено! Царевич уловил её состояние, чуть наклонился вперёд и успокоительно произнёс:

– Ну-ну… что же ты… не плачь, пожалуйста. Я же не сказал самого главного. Я отказался связывать себя с колдуньей. А иначе разве ж я стоял тут перед тобой? Но правда и то, что я не могу жениться ни на ком другом, а потому не возвратиться мне домой никогда.

Слёзы высохли, не успев пролиться. Немила с интересом вскинула голову.

– Чего это… – выдохнула она, – чего это не можешь жениться?

* * *

Чёрный цвет глаз – самый загадочный из всех. Как ни описывай такие глаза – бездонные ямы, сгустки чистой тьмы, непроницаемая ночь – ничто из этого даже близко не стоит с теми ощущениями, какие испытываешь, глядя в них: любопытство, смущение, жар и безотчётный сверлящий страх…

Пожалуй, спрятано в их глубине что-то нечеловеческое, не от мира сего, возможно и вовсе не живое. На своей памяти Немила никогда ещё не встречала людей с такими глазами, а если бы встретила, то обязательно бы запомнила: такое сильное впечатление они на неё произвели.

Царевич медлил с ответом, чего-то выжидал, чем доводил её едва ли не до исступления. Я готова на всё ради тебя!» – чуть было не крикнула она. Зачатки скромности удержали её от этого, а по вздоху, вырвавшемуся из груди царевича, она поняла, что его одолевают невероятные душевные муки.

Но Немилу никаакие муки не одолевали, напротив, она рисовала перед взором картинку, достойную того, чтобы быть воплощённой в прекрасном панно, которое могло бы занять достойное место в царских хоромах.

Царевич снова взял дыхание и выпалил, стараясь не смотреть в сторону Немилы:

– Ты такая красивая… Я уже влюблён… Но… Нет, не смею просить… Женитьба на тебе, Немила, могла бы сделать меня самым счастливым из людей, счастливее даже собственных братьев, однако, Яга меня так просто не отпустит. Согласно её завету, я должен провести три ночи под крышей у полюбившейся девушки, а на третью ночь…

Он вроде бы покраснел – сказать наверняка в плохом свете было сложно – но быстро взял себя в руки и продолжил:

– На третью ночь моя возлюбленная должна подарить мне поцелуй – лишь только в том случае, если её чувства крепки и она в них уверена. Иначе я умру. А ежели я не найду суженой, то обречён я на пожизненное скитание у границ дремучего леса, без надежды когда-нибудь снова увидеть свой дом… Ты бывала когда-нибудь в Лыбедь-граде? Нет? Если захочешь, он станет и твоим домом.

Немила сделала большие глаза и прикрыла рот ладонями, не в силах поверить, что прямо сейчас сбывается её самая заветная мечта. А царевич тем временем придвинулся, взял немилину левую руку и, глядя немного исподлобья, вопросил:

– Поможешь ли ты мне скинуть оковы, что непомерной ношей возлегли на меня стараниями лесной хозяйки, обиженной и отвергнутой?

Сердце Немилы совершало в груди разнообразные кульбиты. Лишь ощущение прохладных пальцев и желание услышать ещё каких-нибудь приятностей удерживало её от того, чтобы упасть в обморок.

А царевич продолжал говорить, всё больше распаляясь в своём красноречии:

– Я обещал отцу, что вернусь в Лыбедь-град с возлюбленной, и не нарушу своего обещания. Отдавшись на волю провидения, я вынужден был месяцами скитался, пытаясь найти выход из своего положения, пока не понял: Яга помогла мне, она подсказала, что моя возлюбленная находится далеко за пределами полёта стрелы, а я должен поистине постараться, чтобы найти её. Поэтому я летал по свету – куда мог долететь, скованный ограничениями злой старухи, – я оборачивался летучей мышью, прыгал лягушкой и ползал змеем – ведь моя пленительница наделила меня способностью принимать лишь самые неприглядные образы – чтобы найти ту самую, при виде которой пойму – вот моя судьба, вот та, кто поможет мне вернуться домой.

Царевич выражался как-то уж очень муторно и сложно. Немиле показалось это немного чудным, но когда тот снова взял её руку и приложил к своему сердцу, то всё внутри неё замерло.

– А как же цветок? – с глупой улыбкой спросила она.

– Это моя четвёртая личина, которую я до сих пор считал самой бесполезной, – серьёзно ответил царевич, вглядываясь в Немилино лицо. Она снова покраснела и немного отпрянула от свечи, чтобы скрыть своё смущение.

– Ты… поможешь мне снова стать прежним? – нарушил царевич возникшую паузу, на что она, не раздумывая, согласилась:

– Я сделаю всё, о чём ты меня ни попросишь! – сказала она полушёпотом и склонила голову.

В этот самый момент оранжеватое пламя свечи многозначительно дрогнуло, намекая, что гореть ему осталось недолго, и тогда царевич, скосив глаза на свечу, быстро проговорил:

– Раз так, тогда раздевайся и спать ложись, как обычно. Обо мне не беспокойся, я прилягу на полу немного передохнуть, а когда ты утром проснёшься, то найдёшь под подушкой цветок. Вынеси его во двор, но так, чтобы тебя никто не видел, и брось наземь. Вечером, перед закатом, вернёшься на это место, я буду тебя ждать.

Немила только и успела ответить:

– Хорошо, я всё сделаю, – как свечное пламя пару раз колыхнулось и затухло. И сразу стало как будто бы гораздо холоднее, в особенности тогда, когда Иван-царевич выпустил её руку и стал с тихим шорохом укладываться на полу.

– Не волнуйся, я лягу поближе к печи, – раздалось в темноте. – И обойдусь без подстилки. Месяцы жизни в природе приучили меня быть непритязательным.

Царевичев голос был смиренным и успокаивающим. Немила улеглась на постель, голову пристроила на мягкую подушку, натянула на себя одеяло. Темнота, тишина, едва ли нарушаемая размеренным дыханием, вкупе с телесной усталостью и душевной наполненностью, очень быстро сморили её.

* * *

Петух верещал не прекращая. Немила перекатывалась с боку на бок, сердилась в полудрёме, но глаз открыть не могла, пока дверь в её комнату по-хозяйски не распахнулась и не затопали по полу четыре ноги, две из них ступали громко и тяжело, другие две – крадучись, почти невесомо.

Сначала с неё нахально стянули одеяло, а затем начали щекотать в четыре руки. Немила задёргала конечностями, сонно захихикала, крикнула: «Всё равно не встану!», и на несколько очень коротких мгновений её и правда оставили в покое, но стоило зарыться лицом в подушку, как она почувствовала невесомое прикосновение к волосам, от которого её сразу пробрало и стало жуть как неприятно и холодно. Холодное касание прошлось по её затылку, устремилось за ворот рубахи, тогда она подскочила с постели, как ужаленная, и злобно уставилась на сестёр.

В руках у Нелюбы находилась та самая канопка, которую Немила вчера задвинула в дальний уголок. При взгляде на канопку, в которой, она уверена, теперь уже не осталось ни капли воды, Немила вспомнила обо всём, что произошло ночью, и особенно – о своём сговоре с царевичем Иваном.

– Ну что, приснился суженый-ряженый? Кто во сне тебя через мост переводил – купец, боярин, али сам царь? – поддела Немилу Злоба, решившая, что младшая сестра этой ночью гадала на будущего мужа. Немила уже собиралась огрызнуться, когда в разговор влезла средняя сестра.

– Не понимаю, как можно столько спать, особливо, когда петухи так надрываются добрую половину ночи?

Увидев недоуменное выражение на лице Немилы, осуждающе покачала головой и пожаловалась:

– Везёт же некоторым! Дрыхнет себе и хоть бы хны, ничего не слышит! А я, между прочим, как проснулась ни свет, ни заря, так до самого утра глаз не сомкнула!

Немиле показалась, что Нелюба хотела добавить что-то ещё, но Злоба не могла потерпеть, когда домашние дела не выполнялись немедленно, по одному её слову, поэтому она перебила сестру и сварливо проскрипела:

– Вставай давай, корова сама себя не подоит!

Но сон уже слетел с Немилы и без настойчивых криков сестры. Она бодро вскочила с постели, после чего стала выпроваживать обеих любительниц испортить утреннюю негу.

– Посмотрите, я встала! Будут коровы подоены, куры накормлены, свиньи вычищены! А вы идите, идите, своими делами занимайтесь и обо мне не переживайте…

Чтобы доказать серьёзность своих намерений, она начала заправлять постель, подавив в себе жгучее желание заглянуть под подушку и убедиться, что её цветочек, её Иванушка, действительно находится прямо здесь, под рукой, что не улетел он от той, что нарёк своей возлюбленной, не уполз и не… упрыгал.

Сёстры переглянулись круглыми от удивления глазами, пожали плечами и молча вышли из комнаты.

Стоило двери комнаты затвориться, как Немила бросила прежнее занятие и запустила руку под подушку. Цветочек нашёлся без малейшего труда, лежал он прямо на постели и ничем не отличался от того, вчерашнего, что она случайно увидела во время прогулки. «Нет, вовсе не случайно», – возразила себе она. Иван наверняка видел, как она гуляла, какое-то время наблюдал за нею, приглядывался. Любовался.

«Нужно запастись свечами, но так, чтобы сестрицы не заметили», – сделала она себе зарубкуу в памяти. Впереди ещё две ночи, и хочется наболтаться с возлюбленным всласть, глядя глаза-в-глаза.

Ещё её немного беспокоила Нелюба, чья светлица была смежной с Немилиной. Немила не могла отделаться от мысли, что та при желании легко может прокрасться к двери и застукать их с Иваном. Стены, конечно, в доме толстые – дед постарался на славу – но лучше лишний раз не давать повода себя в чём-то подозревать.

Сегодня Немила обращалась с цветком ещё нежнее, чем вчера. Она повесила на пояс поверх юбки вместительный мешочек и спрятала свою ценность в туда. Затем накинула поверх рубахи тулуп, поверх тулупа – полушубок (печку только недавно затопили, и это чувствовалось; по дому гулял холодок) и спустилась вниз, через сарай выскочила на улицу и побежала за баню.

Не будь она так занята мыслями о том, как бы незаметно выполнить просьбу царевича, то обязательно обратила бы внимание на то, как по её приближении животные в сарае разволновались: лошади испуганно заржали, петухи снова завопили во всё горло, а коровы беспокойно замычали.

Но, погружённая в свои фантазии, она навалилась на тяжёлые двери, буркнула:

– Да не так уж вы и голодны! Сейчас покормлю, подождёте ещё немного, – и выскочила на морозную улицу.

За баней Немила вынула из мешочка цветочек, повертела его в руках, украдкой посмотрела по сторонам, после чего с нарочитой непринуждённостью отбросила цветок в сторону.

Превращение произошло мгновенно. Едва цветок коснулся земли, как на его месте возникла чёрная костлявая летучая мышь, которая обернулась на Немилу, пискнула и взлетела в воздух. След мыши тут же простыл, только и успела Немила увидеть, что та обогнула взхолмье и в сторону дремучего леса полетела. Вздохнула Немила, постояла немного, глядя вдаль, пока не начала мёрзнуть, вздохнула ещё раз, горше, чем в первый, и вернулась в сарай, где приступила к своим мучительным обязанностям.

Время до вечера тянулось очень долго, а дела, казалось, не кончались: управившись со скотиной, Немила нарубила дров (иногда этим занималась Злоба, а у Нелюбы обычно не хватало сил даже на то, чтобы поднять топор), перетаскала дрова в дом, помогла с растопкой, а потом вместе со Злобой вымыла весь дом, сверху донизу, пока Нелюба стряхивала пыль со своих вышивок. К закату Немила едва могла разогнуть спину, но мысли о царевиче оживляли её и поднимали настроение.

Ужин прошёл тихо, если не считать одного едкого замечания Злобы:

– А чего это ты сегодня ни разу носу на улицу не показала? Обычно домой не загонишь в мороз и стужу. Признавайся, что случилось? Ждала что ль кого-то?

Немила со сдержанной улыбкой открестилась от любых намёков и расспросов, с почтительной улыбкой заметив, что на улице слишком холодно, что исходила она все места около деревни и нет ей пока никакого интереса выходить за пределы двора. Последнее было отчасти правдой, ведь боялась она отлучиться, дабы не пропустить возвращения Ивана, а заместо отлучки весь день выглядывала за дверь и присматривалась к небу в ожидании, не появится ли над верхушками деревьев тёмный крылатый силуэт. Но нет, одни лишь вороны изредка пролетали мимо деревни в поисках пищи.

Злоба восприняла отговорки Немилы серьёзно. Она подалась вперёд и пониженным тоном голоса ответила:

– Вот и я думаю, что пока нам не стоит далеко от дома отходить. Смеяна сказала, а той – старая Мокша, что неспроста ночью петухи бесновались. Плохой то знак, и нужно быть настороже.

Мокша была старой вдовицей, что жила через два дома от сестёр. Приходилась она свояченицей смеяниному дядьке, и после смерти мужа въехала в его дом, что не слишком-то обрадовало заядлого семьянина с кучей детишек по лавкам, но и отказать вдове он не мог, ведь у той, кроме сестры и племянников, совсем никого не осталось, поскольку своих детей за два десятка лет они с мужем так и не нажили. Поговаривали о Мокше всякое: о дурном глазе, о всяких дурных наклонностях, о том, что та детей никогда не хотела и делала всё возможное, чтобы не понести, а ещё о том, что настолько та была ленива, что всё хозяйство на мужа переложила – вот тот и крякнул от перенапряжения.

От скуки или от начинавшегося старческого беспамятства Мокша в последнее время стала говорить много разного. Кто-то ей верил, но чаще слова несимпатичной стареющей вдовицы пропускали мимо ушей, а иногда над той даже открыто посмеивались. Можно сказать, что одна лишь Смеяна прислушивалась к бредням старой, а поскольку та частенько ошивалась в доме сестёр, то им приходилось выслушивать эти «откровения». Впрочем, Немила заметила, что Нелюба тоже не выносит Смеяну и при её появлении старается вести себя тише воды ниже травы. А вот Злоба прислушивалась к назойливой соседке и иногда принимала её россказни слишком близко к сердцу.

Немила и к Мокше особой симпатии не испытывала, навек запомнив, как та ей, ещё совсем ребёнку, сказала держаться подальше от любых водоёмов «чтобы матушка с собой не забрала».

После предостережения Мокши Немила, напротив, стала бегать к речке в два раза чаще, ведь она искренне желала встретить матушку. Правда, ничего у неё не вышло, но с тех пор Немила приобрела стойкую привычку делать всё наперекор воле старших. Исключением стал батюшка, которого она любила без памяти и просьбы которого всегда выполняла с особым рвением.

Но по вине неуёмных животных Немилу и саму весь день мучали нехорошие мысли. Ещё утром до неё дошло, что петухи и скот учуяли чужого человека, потому и бесновались. Но ей необходимо было отвлечь сестёр, оттого она сейчас же начала посмеиваться:

– Подумаешь, петухи! Может, это они к скорой оттепели пели!

– Да какая оттепель, Немилушка, впереди самая стужа, – печально усмехнулась Злоба, а Нелюба демонстративно поправила пуховую шаль. До января оставалось рукой подать, а там, как известно, самые морозы начнутся, по-другому и быть не может. Немила это прекрасно знала, но всё равно наигранно зевнула и приняла скучающий вид.

– Ох, а какая Смеяна сегодня расстроенная была! – вспомнила Нелюба и передёрнула плечами. – Мне так и чудилось – вот-вот расплачется. Конечно, тяжело ей одной с тремя детьми и немощной старухой, да куда деваться-то!

Тут Немиле стало окончательно тошно. Приуныла она вместе со всеми, даже разогретое со вчерашнего дня жаркое в рот перестало лезть.

– Скорей бы батюшка и остальные вернулись, – выдохнула она, бросив ложку. Злоба и Нелюба понимающе закивали головами: каждой женщине в деревне не хватало твёрдого мужского плеча, хоть они и старались пореже в этом признаваться, чтобы себе и другим настроение не портить.

Посидели сёстры втроём ещё немного, в полной тишине поковыряли свою еду, а потом Злоба встала, вышла из горницы в сени, вернулась и сказала во всеуслышание:

– Закат близится, пора убирать со стола.

Не поднимая глаз, Немила вылезла из-за стола.

– Скоро вернусь, – бросила она и, не дожидаясь возражений, выбежала на задний двор, в условленное место – прямо за баней. Вечером на улице холодало стремительно. Правы были сёстры, никакой оттепелью тут и не пахло. Немила сразу же начала мёрзнуть и пожалела, что выскочила в одном тулупчике, без полушубка.

Она глядела вдаль, туда, где начинался лес, стараясь высмотреть в небе тёмную крылатую фигуру, но безуспешно. Солнце уже скрылось за верхушками деревьев, оставив после себя мутный желтоватый отблеск, тогда как среди избушек уже опустилась тёмная синь.

– Завтра снегопаду быть, – негромко проговорила Немила; из её рта вылетело облачко пара.

В глубине души все бабы ждали наступления морозов, ведь в самую стужу даже отъявленные любители повоевать по домам разбегаются, а значит, можно было надеяться, что деревенские мужики наконец-то домой начнут торопиться. Согласно весточкам, те миновали западную границу царства и приближались к Лыбедь-граду, из того следует, что ждать их следует через пару недель, но если выпадет много снега, то это может задержать их ещё на несколько дней, а то и на ццелую неделю.

Но где же он, где же Иванушка?

Вдруг откуда-то из-под ног донёсся странный звук. Он был похож на одновременно и на икоту, и на отрыжку, и Немила сначала ошалела, а потом кинулась на землю в поисках источника этого звука.

Прохладное, тонкокожее, с раздутыми боками и тоненькими хрупкими лапками-прутиками, оно само, безо всякой помощи, только успела Немила развязать тесёмочки, запрыгнуло в поясной мешочек и там затихло.

Немила поднялась на ноги и спешно, почти бегом, взлетела по лестнице в дом. Выхватив у Злобы свой свечной огарок, Немила пропустила мимо ушей сестрину шутку («Зад, поди, отморозила?») и поднялась на второй этаж.

Лягушка резво выпрыгнула из развязанного мешочка и снова от одного соприкосновения с полом превратилась в красивейшего царевича. Немила в этот раз сама бросилась в угол за табуреткой, но притащить её не успела.

– Да брось! Я прямо тут сяду, – Иван по-хозяйски уселся на постель, но внезапно лицо его перекосилось, он выдохнул сквозь зубы и ухватился за поясницу.

Немила жалобно вскрикнула, потом ойкнула и зажала себе рот. Царевич бросился оземь через мгновение после того, как в соседней комнате заскрипели половицы. После обращения он в виде лягушки забился в уголок за печкой, а Немила кинула сверху платок. Кто-то тихо прошагал по сеням.

Дверь открылась и из-за неё показалась Нелюбина голова, недовольная и часто моргающая.

– Ты чего кричишь, сестрица? – простонала та. – Да что же это такое? Неужели мне и сегодня поспать не удастся?

– Прости меня, Нелюбушка! – прохныкала Нелюба. – Представляешь, обожглась о расплавленный жир. Ай, как жжётся!

Она сидела на постели и прижимала к себе ту руку, которую якобы обожгла. Изобразить несчастное лицо Немиле ничего не стоило, так что Нелюба как будто бы и не усомнилась, что всё произошло именно так, как она рассказывала.

– Так сметаной помажь, – Нелюба покачала головой, после чего широко зевнула. – Ой, как же спать хочется! Пойти, что ли, к батюшке поспать? Так там совсем темно, и ежель скотина разбушуется, будет слышнее… Нет, остаюсь у себя, ты только не шуми больше.

– Не буду шуметь, – покорно согласилась Немила.

– Вот и ладненько, – задумчиво кивнула Нелюба. – Ну, пошла я. А ты, это, чтоб ни шороху, а то взяла привычку шуметь по ночам, – она уже начала разворачиваться, но вдруг остановилась. – Вспомнила я. Вчера сквозь сон причудилось мне, что я слышала, как кто-то разговаривал, вроде бы низко, мужским голосом. Потом забылась я неровным сном, и приснилось мне как наяву, что батюшка вернулся. А как во сне дошло до того, что он подарки стал дарить, так петух раскричался. Тебе батюшка не снился случаем?

Немила шмыгнула носом и пожала плечами, мол, ей ничего не снилось. К её облегчению, Нелюба слишком хотела спать, чтобы продолжать донимать разговорами, а потому погрозила напоследок пальцем, после чего болезненное лицо с глазами-щёлочками тут же скрылось из виду. Вскоре стихла и Нелюбина характерная крадущаяся поступь.

Не успела Немила встать с постели, а лягушонок уже самостоятельно выбрался из угла, допрыгал до Немилиной ноги, стукнулся об пол и превратился обратно.

Из соседней комнаты раздалось громкое «кхе-кхе», а царевич словно и не заметил этого. Он отодвинул Немилу, развалился на кровати и сладко потянулся.

– Как же давно не спал я на такой мягкой перине, – мечтательно прошептал Иван и перекатился на живот. – Можно мне полежать немного рядом с тобой? Просто так, молча, дабы не побеспокоить никого из домашних?

Немила пожала плечами и достала из загашника целую свечу взамен догорающей. Иван сдвинулся поближе к краю, освободив место у стеночки. Туда она, подползя, и легла. Повисшая тишина была неловкой и что называется осязаемой, хотя, возможно, таковой она была только у Немилы в голове, поскольку царевич выглядел очень спокойным. Веки его были прикрыты, грудь мерно вздымалась, руки крест-накрест лежали на груди.

Иван дремал, но ей-то самой спать совсем не хотелось и не моглось. Лежать на боку без возможности повернуться было очень неудобно. А потому ничего не оставалось Немиле, как подставить локоть под голову и сверлить взглядом лицо царевича, пока тот глаза не открыл.

– Тебе чего не спится? – пробурчал царевич с недовольным видом.

Немила чуть было не соврала, но передумала:

– Пока не хочется, солнце моё ясное, – призналась она, любуясь прядкой волос, которая виднелась из-под полусвалившейся с головы шапки. – Поделись со мной, где же ты был все эти месяцы? Как и чем жил, в каких местах бывал, где проводил свои ночи?

– Где бывал?.. – повторил Иван за Немилой и нахмурился. – Глупенькая, я же поминал уже, что искал ту самую, которая порчу с меня снимет.

Немила покраснела. Батюшка никогда не называл её глупой, и такое обращение от царевича кольнуло куда-то в область груди. Она немного отстранилась и уставилась на утопающий во мраке скошенный потолок.

– Летал я по разным сёлам и деревням, ночевал на чердаках и в заброшенных хижинах, в стволах деревьев и в пустых норах. Летом спал под открытым небом. Когда похолодало, потянуло меня на юг. Долетел я ажно до Хоривского царства, побыл там немного и обратно повернул.

– В гостях хорошо, а дома лучше, – понимающе закивала головой Немила. – И как там, в Хориве? Батюшка говорит, что хоривцы все хитрые, не поймёшь, что у них на уме.

Иван же пожал плечами.

– Не знаю… Обычные там люди живут, как везде. Есть и простые, открытые, есть и такие, что себе на уме. Я там недолго пробыл, тоска по родине заела.

Немиле показалось, что её суженый вот-вот загрустит, поэтому она поспешно сменила тему:

– Ну, постранствовал, и хватит, верно? Теперь пора жениться, вернуться к царю-батюшке, к братьям горюющим, и к делам своим царственным. А расскажи лучше, что ты поделывал сегодня днём?

На какой-то миг лицо царевича потемнело, а уголки его губ растянулись в ехидную и немного пугающую усмешку.

– Ну как же… Охотился я. Мне же нужно чем-то питаться.

– Охотился? – переспросила Немила. – Ах! Так чего же ты молчал, я бы тебе пирожок принесла и молока налила!

– Спасибо, не хочется, – отмахнулся Иван и опять закрыл глаза. – Я потерял вкус к человеческой пище. Но не волнуйся, это временно. Спроси лучше о чём-нибудь другом, я же вижу, как много у тебя в голове крутится вопросов.

А Немила и мечтать не смела о том, что ей выпадет такая удача, потому начала с самого животрепещущего вопроса.

– Расскажи о лесе дремучем! Как далеко ты заходил в него? Являлись ли тебе лесные обитатели?

– Являлись, ага, – сонно проговорил Иван. – И лешего я встречал, и болотника…

Тут он попытался прилечь поудобнее и едва не упал. Немила вовремя успела ухватить его за рукав золотого кафтана. Царевич совсем не по-царски выругался, тут же извинился и пожаловался:

– Как же неудобно вдвоём на узкой лавке!

Немила тогда великодушно, но без особого энтузиазма предложила: что, если ей самой на полу лечь, дабы ему было удобнее, дабы он смог выспаться и поясницу отогреть? Однако, царевич взбунтовался.

– Негоже тебе спать на твёрдом и холодном полу! – заявил он и послал Немиле хитрый взгляд. – Погладь меня по волосам лучше, они гладкие и шелковистые, потому что я их раз в несколько дней дождевой водой и снегом мою, да маслом понемногу смазываю.

Немила обрадовалась и согласилась. Иван скинул с себя шапку, обнажив ухоженную гриву чёрных и жирных, как плодородная земля, прикрыл чёрные глазоньки, а она принялась наглаживать и перебирать лоснящиеся прядки.

– Тебе нравится, Иванушка? – робко спросила она через время.

– Дюже приятно, – выдохнул Иванушка. – У тебя ловкие пальчики.

Раньше она часто наглаживала волосы батюшке, только он обычно сидел на полу, а она – на табуретке, чтобы было удобнее. Батюшке тоже нравилось, когда она перебирала его золотые с проблеском серебра пряди. А вот ей самой жутко не нравилось, когда трогают её голову, ненавидела она и расчёсываться, и когда в детстве деревенские мальчишки дёргали за косу. Готова она была прибить этих мальчишек, хоть батюшка и смеялся, говоря, что они так выражают своё расположение. Сейчас эти мальчишки уже выросли, начали засматриваться на девиц и приглядывать себе невест, но Немила с ними всеми держалась прохладно, никого не выделяя и не приближая к себе. Однако она и никого не отталкивала, потому как чужое внимание и лёгкое заигрывание могли её развлечь и порой приятно будоражили кровь.

Пока Иванушка не уснул, Немила решила снова попытать счастья разговорить своего возлюбленного. Она игриво дёрнула за одну из прядок и спросила, растягивая буквы его имени:

– Ива-анушка! Поведай мне про своё житьё-бытьё в Лыбедь-граде. Какой он, град белокаменный? А дворец? Правда ли, что тот отливает серебром и золотом? А сколько в нём комнат? Говорят, не счесть? Я слышала, во дворце прислуживает столько народу, больше, чем в нашей деревне?

– Ты что же, никогда не была в стольном граде? – со смешком спросил Иванушка и снова направил её руку к своим волосам. – Ещё погладь!

Немилу смутил смешок Ивана, она непроизвольно искривила губы в форме перевёрнутого вниз рогами месяца и промямлила:

– Батюшка пообещал, что летом…

Иван, видать, почувствовал переменившийся настрой Немилы. Он схватился за руку Немилы и переплёл её пальцы со своими.

– Хорошо, я расскажу тебе про град и про дворец, – ласковым голосом прошептал он. – Закрой глаза и слушай.

Сердце её заколотилось часто-часто, она вся разомлела от нежности и от внезапно нахлынувшего жара.

Ох, сейчас бы лучше целовать эти маленькие губы, похожие на сочную ягоду, губы, которые царевич словно нарочно немного оттопырил, чтобы подразниться, но нельзя. Нельзя!

Как там было? Три ночи под одной крышей провести, а на третью поцелуем скрепить будущий союз, и только тогда проклятие будет снято.

Немила выдохнула.

Получилось как-то чересчур судорожно и нервно. Царевич отпустил её руку, откинулся, поднял с пола свечу и задул огонь.

– Так-то лучше, а то меня твои прелестные глаза уж очень отвлекали, – раздался из темноты повеселевший голос. Иван принялся ворочаться на месте.

– М-да-а, это, конечно, не моя опочивальня. Вот у меня там знаешь какого размера постель была? Как три… нет, четыре твоих в ширину, и ещё в два раза выше, и мягкая!

Немила заинтересованно вскинулась.

– Что, такая большая и мягкая?

– А то! И опочивальня у меня знаешь какая! Твоя комнатёнка в сравнении – что каморка! В моей опочивальне целый отряд может разместиться! Из окон я могу обозреть и град свой, и реку широченную, и лес… – он мечтательно умолк. – А из другого окна море видать, представляешь! Белокаменные стены дворца отражают дневной свет и в солнечную погоду кажутся золотыми, а в пасмурную – хрустальными. Купола у дворца сделаны из чистого серебра, и каждый месяц дюжина рабочих полирует их до блеска.

Немила закрыла глаза и представила себе дворец. Описания царевича и батюшки в её голове соединились, и внутреннему взору предстала полная картина: венчающий оба холма дворец был подобен полупрозрачному облаку, сквозь которое беспрепятственно могли проходить солнечные лучи. Желаннейшее место в мире!

– А что же люди? Какие люди живут в прекрасном Лыбедь-граде? – нетерпеливо спросила Немила. Ей казалось, что ещё чуть-чуть, и она как наяву увидит свою будущую опочивальню, из окна которой будет обозревать раскинувшийся у подножия холмов град. Она, простая крестьянская дочь! Станет женой этому молодому царевичу, чьё дыхание она слышит в темноте! И наденет такой же, как у него, богато изукрашенный кафтан, а гулять будет по прекрасному саду, в котором когда-то давным-давно гуляла сама царица Лыбедь!

У неё будут настоящие слуги, которые будут величать её царевной Немилой! (В царицы она разумно не метила, понимая, что до младшего сына очередь на правление может и не дойти).

Иван сонно переспросил:

– Люди? А что люди? Люди как люди, ничего особенного. Дети заняты своими детскими делами, взрослые работают в поте лица на процветание царства, а молодые девицы ищут женихов… Всё как везде, только мастерских и лавок больше, да дыма валит иногда из них столько, что дышать трудно…

Немила тихонько лежала с закрытыми глазами. Спиной она упиралась в бревенчатую стену, коленками касалась шёлковых шаровар. Она была уверена, что за словами царевича последует продолжение, но, когда из темноты раздалось мерное сопение, она с некоторым разочарованием поняла, что её возлюбленный уснул.

В темноте Немила нащупала чужую руку и переплела пальцы царевича со своими. На душе её было легко и радостно от мыслей о том, что Иван стал ей теперь чуточку ближе, хоть и уснул в неподходящий момент. Долго она лежала без единого движения и предавалась мечтам, а уснуть смогла лишь глубокой-преглубокой ночью, когда до пробуждения оставалось не так уж много, а, впрочем, какая разница, ведь ей и так никогда не удавалось поспать вволю.

Вскоре после того как она заснула крепким сном, за окном раздался одинокий и тревожный петушиный крик. Немила с облегчением вздохнула, когда в постели стало гораздо просторнее, раскинула по сторонам руки-ноги, но не проснулась. До рассвета было ещё далеко.