Лесной кавалер

VI. ВОЙНА

Справедливо полагая, что воинственные саскеханноки при первой же возможности двинутся на юг, сэр Вильям Беркли принялся действовать быстро и решительно. Гарнизоны округов были незамедлительно приведены в полную боевую готовность, а к концу дня губернатор разослал им письменные предписания двигаться ускоренным маршем в сторону Потомака. В случае если столь оперативная передислокация войск смогла бы остановить основные силы саскеханноков, войну удалось бы предотвратить.

Доверенный посланник был отправлен к губернатору Мэриленда с предложением перебросить приграничные силы этой соседней колонии к потомакским водопадам для соединения с виргинской колонной. Корабли спешно снаряжались продовольствием и боеприпасами и шли вверх по рекам в арьергарде войск.

По дороге на Запад Ланс встретил множество небольших отрядов милиции, продвигающихся на встречу с основными силами. Офицеры учили новобранцев и ополченцев прямо на марше: некоторые кавалеристы еще никогда не сидели в седле, а пехотинцы впервые держали в руках тяжелые мушкеты. Однако все окупалось их единодушным. порывом и боевым задором, выражавшимися пока что не столько в умении и дисциплине, сколько в вызывающем поведении и залихватских песнях.

Курьеры с севера стали передавать одни и те же донесения: индейцы остановились, а ударные отряды саскеханноков отведены через реку на территорию Мэриленда. Фермеры, при первой же тревоге покинувшие свои поля, начали возвращаться, пытаясь спасти урожай. Губернатор велел им присоединяться к милиции, пообещав возместить потери из общих запасов колонии, однако его никто не слушал: слишком уж много труда было вложено в эти земли, и угроза войны отступила на второй план.

Маленькая армия ополченцев говорила на всех наречиях Англии и островов. Здесь попадались фермеры из Девона, Эссекса, Мидленда, Дублина… Некоторые молодые офицеры впервые участвовали в подобном походе, другие же слыли закаленными и опытными воинами, не раз были ранены в кровавых стычках с индейцами. Были здесь и ветераны армии Кромвеля, высокомерно посматривавшие на юнцов и негодовавшие на плохую дисциплину.

В колонне из Энрико, спешившей на помощь полковнику Хиллу, Ланс встретил Натаниэля Бэкона. Некоторое время они ехали вместе. Глаза Бэкона возбужденно сверкали, когда он оглядывал отряд, ровными рядами входивший в лес.

— Ну чем не язычники! — воскликнул он.

— Язычники? — удивился Ланс. — И этот старик тоже? — И он показал на седобородого грузного человека со шрамом от шпаги на носу, читавшего в седле Псалтырь.

— Такой же варвар, как и прочие! Посмотрите на него внимательно: единственное, о чем он мечтает — убить побольше индейцев. Он едет в ад, полагая, что прокладывает себе дорогу в рай…

Мимо них проскакал отряд из Глочестера. Строгие напряженные лица фермеров еще не утратили желтизны от перенесенной малярии.

Бэкон покачал головой:

— Не знаю, кто они. Знаю только одно: хотя они и из Англии, никто из них уже не англичанин.

Ланс взглянул на него с любопытством:

— Вы тоже так считаете?

— Да, Ланс. Они больше чем просто англичане. Загляните им в глаза. В Лондоне или Плимуте вы таких глаз не увидите. В них горят какие-то новые гордость и надежда. Виргинские земли дали им многое, но прежде всего — свободу от традиционного английского ярма. Возможно, скоро и на моем лице появится отблеск этой свободы.

Столь же неопытный в военных походах, как и многие другие, Бэкон был неважно экипирован и подчас довольно неловок для командира, но когда двое ополченцев попали в зыбучие пески у переправы через ручей Паманки, лишь его хладнокровие и сообразительность спасли им жизнь. В отличие от прочих офицеров он не боялся промочить сапоги или сделать что-то своими руками, и это принесло ему очень скоро любовь и уважение его людей.

На привалах он распевал с ними песни, способные шокировать любого пуританина, но прекрасно поднимавшие настроение солдат. Несколько песен он сложил сам, призвав на помощь Ланса.

На следующий день Ланс Клейборн с явной неохотой простился с Бэконом и поскакал в сторону Вест-Морленда, к полковнику Оллертону.

Он нашел Оллертона на пристани, где тот командовал погрузкой снаряжения на шлюп. Это был энергичный краснолицый человек с многочисленными шрамами на лбу и правой щеке. Опальный сын колониста из Массачусетс-Бэй, приплывшего из Англии в 1620 году на судне «Мейфлуэр», Оллертон много путешествовал, побывал в самых разных переделках, а в итоге стал одним из самых преуспевающих виргинских плантаторов.

Прочитав письмо губернатора, он нахмурился, но вскоре черты его лица разгладились, а губы тронула усмешка.

— Спасибо, молодой человек, — сказал он. — Вам известно содержание этого послания?

Ланс отрицательно покачал головой.

— Вы отправитесь с нами?

— С вашего позволения, я хотел бы присоединиться к колонне из Энрико.

Оллертон встал с кучи срезанных стеблей маиса, на которой устроился, чтобы прочитать письмо, и сделал повелительный жест рукой:

— Пока все не соберутся, вы останетесь со мной. Я хочу поговорить с вами об этих саскеханнокских попрошайках… Мне говорили, что они даже свирепей банды короля Филиппа. Кто ведет их?

— Вождь, которого торговцы называют Блум, — ответил Ланс. — Большинство его молодых воинов вооружены мушкетами.

— Хм! Готов побиться об заклад, что, увидев нашу армию, они запросят мира.

— Мира, сэр? — удивился Ланс. — О каком мире вы говорите? За последние три недели ими убито уже около дюжины англичан…

— Знаю, юноша, знаю. Но, скажите мне, разве целью любой войны не является мир?

— Да, сэр, однако…

— Понимаю. Вы, молодые горячие головы, с радостью истребили бы в Виргинии всех индейцев. Возможно, это и благая цель, но столь же невыполнимая, как выловить всех селедок в Чизэйпик-Бэй.

— Индейцы не столь многочисленны, сэр.

— Верно, но хитры и изобретательны.

Ланс не знал, что и думать. Перед ним стоял командир всей экспедиции, человек опытный и умный, и вот, еще до начала военных действий, он уже готов признать свое поражение! Быть может, все дело в письме? Неужели губернатор приказал Оллертону начать мирные переговоры и позволить саскеханнокам безнаказанно продвигаться на юг колонии?

Полковник снова заговорил:

— Вы полагаете, мы сможет разделаться с ними одним ударом?

— Нет, сэр, но мы могли бы разведать, где их стоянки. С нами идут опытные следопыты с Крайнего Запада, лес для них — открытая книга. И стоянки и отряды индейцев можно уничтожать поодиночке, и действовать так до тех пор, пока саскеханноки не выдохнутся.

— Понятно. А если голландцы научили их строить форты?

— Значит, мы возьмем форты.

— Ха! Будем надеяться, юноша, что правы вы, а не я, однако, по донесениям из Мэриленда, эти рослые краснокожие с севера вовсе не обычные индейцы. В Мэриленде мобилизуют тысячу человек, значит, наберут в лучшем случае двести… Какова численность виргинской колонны?

— Ровно триста человек, сэр. Половина верхом, половина пешая.

Оллертон подробно расспрашивал об отрядах, встреченных Лансом по дороге, и всякий раз скептически улыбался.

— Милиция еще совсем неопытна, сэр, — согласился с ним Ланс. — Некоторые не знают даже, как заряжать мушкет. Кроме того, там много новичков, лишь недавно приплывших из Лондона.

Оллертон горько рассмеялся и, достав письмо губернатора, разорвал его на мелкие кусочки. Южный бриз подхватил клочки и унес их в воду.

Ланс провел два дня в великолепном доме Оллертона на плантациях. Затем во главе шестидесяти кавалеристов из Вест-Морленда они отправились на северо-запад Потомака, на соединение с маленькой армией Джона Вашингтона.

Вашингтон, бойкий и гостеприимный потомакский плантатор, жил близко от границы и не раз страдал от набегов краснокожих. Он участвовал во многих карательных экспедициях, пользовался огромным авторитетом среди своих людей, и приказ губернатора о совместном командовании задел его за живое. Когда Оллертон пересказал ему содержание полученного письма, он взревел, как раненый медведь:

— Какого дьявола, Оллертон! Старик, похоже, не доверяет ни мне, ни вам? Но у армии не может быть две головы!

Оллертон в ответ лишь пожал плечами. Тогда Вашингтон достал монету и повертел ее в пальцах:

— Ну что, Оллертон, бросим жребий? Это счастливая монета.

Оллертон отрицательно покачал головой, возразив, что вопрос командования должен решать совет офицеров. Вашингтон неохотно согласился, и они созвали офицеров.

Было решено, что Оллертон, как старший по чину, встанет во главе пехоты, а Вашингтон — кавалерии.

Через неделю колонна, поднявшись вверх по течению Потомак-ривер на рыбачьих лодках, соединилась с отрядами мэрилендской милиции и, ведомая воинами дружественного племени пискатава, вошла в лес.

Позднее новые впечатления и походы отчасти вытеснили из памяти Ланса подробности мэрилендской кампания, но сама она, как событие необычное, навсегда запомнилась ему. Это был первый случай, когда регулярные силы двух самостоятельных, а подчас и враждебных друг другу американских колоний объединились перед лицом общей опасности.

Религиозные и политические разногласия были на время забыты, никто уже не вспоминал о соперничестве в выращивании табака и торговле им: фермеры есть фермеры, как в Виргинии, так и в Мэриленде, и индейцы оставались их заклятыми врагами.

В мэрилендской колонне попадались и квакеры из Пенсильвании, и беженцы из Нового Йорка и Новой Англии. Казалось, что такая толпа плохо обученных людей, держащих ружья, как палки, просто обречена. Но так лишь казалось.

В первый же день пролилась кровь, кровь белого человека. Из чащи леса вылетела стрела, и фермер из Глочестера тяжело осел в седле. Две долгие недели стрелы не давали экспедиции возможности ни на минуту расслабиться, то и дело выхватывая из ее рядов новую жертву.

Лучшие следопыты племени пискатава были отправлены на разведку, но прошло немало дней, прежде чем им удалось обнаружить в самом сердце потомакских болот стойбище саскеханноков. Вашингтон немедленно послал Оллертону приказ спешно привести свою пехоту.

Кавалерия ускоренным маршем обошла стороной индейский лагерь, делая вид, что и не подозревает о его существовании. На следующий день лошади начали вязнуть в зыбкой почве, и всадники, спешившись, собрались группками на островках надежной суши.

Здесь им лишний раз предстояло убедиться в том, что саскеханноки не обычные индейцы: около двух акров занимали укрепления, качеству и остроумию которых могли бы позавидовать европейские саперы. Импровизированный форт находился вне пределов досягаемости пушек с реки; со всех четырех сторон его окружал ров, а за ним был высокий частокол из плотно пригнанных друг к другу стволов молодых сосен. Нечего было и пытаться застать саскеханноков врасплох: первый же солдат, подошедший к форту слишком близко, получил стрелу в колено и оказался в плену прежде, чем успел позвать на помощь.

К заходу солнца, когда подошел Оллертон со своей пехотой, кавалеристы истратили немало пороха и пуль, но без видимого результата. Саскеханноки осыпали их грубыми шуточками и стрелами, обзывали бабами, а неумолчный грохот трещоток из панцирей черепах раздражал фермеров, не давая им ни секунды покоя всю ночь до рассвета.

Днем отряд из мэрилендской колонны попытался преодолеть ров и потерял четырех человек. За весь день в черную воду болот полегло немало трупов, причем со стороны индейцев была лишь одна случайная жертва: какой-то краснокожий мальчик то ли по глупости, то ли из любопытства высунул голову из-за частокола.

Лансу еще никогда не встречались столь дисциплинированные и осторожные индейцы. По приказу Оллертона, он вместе с несколькими следопытами из Энрико целый день внимательно наблюдал за фортом и пришел к выводу, что за его стенами скрывается не менее двух сотен воинов, не считая многочисленных женщин, сражавшихся не хуже мужчин.

Собранные вокруг стен стрелы говорили о том, что вместе с саскеханноками находятся доэги и делавары.

Джон Вашингтон позвал Ингрема и прочих ветеранов войн с индейцами, дабы обсудить сложившееся положение. Все дружно решили, что без пушек им не обойтись. Однако отряд с вьючными лошадьми, отправленный на берег за пушками и ядрами, так и не дошел до Потомак-ривер и вернулся с пустыми руками, остановленный и почти полностью уничтоженный стрелами краснокожих.

В лагере началась лихорадка. Люди страдали не столько от болезни, сколько от бессонницы: по ночам индейцы не давали им спать, распевая свои боевые песни. Безжалостные москиты терзали белую плоть, доводя людей до истерики…

Было несколько вылазок из форта, во время которых индейцы, невзирая на удвоенную Вашингтоном охрану, уводили и убивали лошадей прямо под носом у часовых; не раз лагерь просыпался от предсмертного крика задремавшего измученного бессонницей солдата, настигнутого стрелой или томагавком.

На следующее утро Вашингтон предложил план атаки, но Оллертон лишь покачал головой:

— Они и так не могут сдвинуться с места. Мы заперли их в форте. Так зачем жертвовать людьми?

Вашингтон нетерпеливо махнул рукой:

— Жертвовать? Лагерь и так похож на погост! Индейцы оказались более опытными воинами, нежели мы. И если не напасть сейчас, то лучше просто уйти.

— Глупости, Джон. Поверьте мне, не позже завтрашнего дня они сами запросят мира.

Но мира никто не просил. Индейцы продолжали изматывать солдат внезапными вылазками и душераздирающими песнями.

Ланса часто назначали в патруль вместе с Натаниэлем Бэконом. Последний все чаще хмурился и отвечал Лансу явно невпопад. Однажды, не в силах дольше скрывать своего удивления поведением друга, Ланс прямо спросил, что случилось.

— Меня беспокоят наши командиры, — честно ответил Натаниэль. — Оллертон слишком нерешителен. Вашингтон слишком беспечен… Почему мы ничего не предпринимаем, а просто стоим на месте?

— Для начала необходимо просто остановить индейцев, — неуверенно ответил Ланс, сам не раз задававшийся теми же вопросами. — Если мы проиграем здесь, у форта, саскеханноки вырежут всю колонию… Мы сторожим их…

— Сторожим! — возмутился Бэкон. — Я-то думал, что мы пришли затем, чтобы их уничтожить!

— Верно.

— Да неужели? — брови Бэкона взлетели вверх. — Вы и впрямь так в этом уверены?

У Ланса защемило сердце. Что-то в тоне приятеля заставило его задуматься:

— Неужели вы полагаете… — начал он.

— …Что вся эта кампания чистый фарс, — сверкнув глазами, продолжил за него Бэкон. — Я полагаю также, что Беркли и не собирался всерьез воевать с дикарями. Готов поставить свои часы против гнилой луковицы, что губернатор ведет за нашими спинами переговоры с их вождями, выторговывая выгодные для себя условия пушной торговли… Оллертон всего лишь исполняет приказ, Ланс, и пытается задержать краснокожих… Но не более того! Вот почему мы до сих пор несем позорные потери, ничего не предпринимая.

— Вы наверняка успели побеседовать с Майнджем и Крю, — зло ответил Ланс.

— Успел, но что из того?

— У них свои интересы, Натаниэль. Я же хотел бы сохранить свои западные земли.

— И я. И многие другие тоже. Но мы не добьемся этого, не изменив всю политику колонии. Виргинии пора забыть о единоличном диктаторстве, подобном испанскому. Мы — англичане в конце концов…

— Но, мастер Бэкон, вы и сами заметили, что наши иомены и фермеры уже не англичане.

Бэкон смутился. Некоторое время они ехали молча, а затем он все-таки ответил:

— Честно говоря, я уже не знаю, кто они. Но чувствую, что прав…

В начале декабря семеро часовых, поставленных у северного края форта, оставили свои пост и дезертировали в лес. Индейцы выследили их, перебили и увели коней.

Событие поставило на ноги весь лагерь. Оллертон созвал совет.

Ланс присутствовал на нем в качестве помощника полковника Крю, воевавшего с индейцами вот уже двадцать лет.

— Этот форт сведет всех с ума, — рычал полковник. — Мы бездарно теряем здесь время, а пользы — что с козла молока!

Послышались нервные смешки.

— Почему мы до сих пор не атаковали форт? — наседал Крю на Оллертона. — Мои люди давно готовы!

Оллертон лишь молча покачал головой.

— Но, возможно, вы все же объясните свои действия? — взорвался Крю.

— Прошу не забывать, что командую здесь я! — вспыхнул Оллертон.

— Мы собрались на совет, полковник Оллертон. Вы, кажется, собирались выслушать наши соображения… Индейцы отлично видят нашу беспомощность. Мы и опомниться не успеем, как нас всех перебьют почем зря. Надо сражаться или уходить. Я призываю к атаке!

«Атака, атака!» — прокатилось по рядам офицеров.

Оллертон попытался заговорить, но его никто не слушал.

«Атака!»

Офицеры покидали палатку командира, не дожидаясь его разрешения. Их глаза горели. Капитан Питер Эштон бросил свою шляпу под ноги Оллертону и бегом вернулся к отряду.

К рассвету волнение в лагере не улеглось. Возбужденные люди палили в воздух, а в мэрилендской колонне едва не вспыхнула драка, когда выяснилось, что в отведенном ей пороховом погребе весь порох отсырел…

Густой туман медленно таял. Требовался еще минимум час, чтобы построить отряды.

Оллертон сидел на стволе поваленного дерева, устало опустив голову на скрещенные руки. За его спиной стоял пожилой барабанщик, нетерпеливо дожидаясь команды подать сигнал к выступлению.

— Смотрите! — внезапно крикнул Ланс, наблюдавший за забаррикадированным входом в форт.

Там спокойно стоял высокий индеец. Он был один.

Раздались беспорядочные выстрелы, но индеец даже не пошевелился. Через минуту, заметив, что оказался в центре внимания, он поднял руку.

— Это Онеота, вождь доэгов, — сказал Ланс. — Он хочет говорить.

Оллертон выкрикнул команду прекратить огонь.

— Надо пойти и узнать, что он хочет, — заметил Ланс.

— Ха! Он будет клянчить мир! — улыбнулся Оллертон.

— Не уверен, сэр. Может быть, он полагает, что мы хотим мира… Хотя бы из-за тех семерых…

Оллертон попросил Джона Вашингтона не спускать глаз с парламентера и, положив руку на эфес шпаги, пошел вперед.

Когда он вернулся, на его губах играла победная усмешка:

— Они наши. Он хочет начать переговоры.

Ланс не был столь оптимистичен. Он опасался того, что сейчас индейцы склонны к честным переговорам меньше чем когда-либо. Но существовала еще одна опасность: командиры ополченцев могли быстро потерять терпение в разговоре с высокомерным дикарем.

Между тем к вождю присоединились еще четверо индейцев. Все они были без оружия.

Лансу не стоило большого труда убедить полковника взять его с собой. Краткий совет со старшими офицерами не занял и пяти минут… И тут лагерь огласился громкими криками, в которых звучали злоба и торжество.

Когда Ланс посмотрел на парламентеров, сердце у него упало: все они лежали мертвыми, а несколько солдат из округа Стеффорд вытирали пучками травы свои окровавленные боевые топоры.

Молодой лейтенант Хант, обхватив голову руками, рухнул на ствол упавшего дерева. В его глазах стояли злые слезы.

Оллертон бросился вперед, остальные последовали за ним. Все молча окружили залитые кровью тела пятерых индейцев.

— Они… Они… — попытался что-то сказать полковник, но голос изменил ему.

Подошел какой-то солдат и грубо пнул тело Онеоты. Хант бросился на него и ударом эфеса шпаги по голове сбил с ног.

— Пятеро… — сказал Ланс. — Все — вожди. Один из них из племени вайандотов.

Лицо Оллертона напоминало искаженную гневом бледную маску.

— Боже мой! — воскликнул он. — Эти негодяи убили парламентеров!

Хант попытался объяснить происшедшее. Онеота, вождь доэгов, два месяца назад убил брата его сержанта, и тот просто ополоумел от горя. И когда пятеро индейцев вышли из форта, он с несколькими приятелями, нарушив приказ, подкрался к ним сзади и раскроил им черепа.

Когда Оллертон отдавал приказ об атаке, его губы дрожали. Но больше ему ничего не оставалось.

Наступившую было тишину прорезала барабанная: дробь, и армия двинулась к форту со всех четырех сторон.

Ланс бросился на помощь Крю, Бэкону и ополченцам из Энрико, ровными рядами выходившим из леса.

На ураганный огонь нападающих индейцы ответили тучей стрел. За треском мушкетных выстрелов не было слышно слов команд. Каждый третий из спешившихся кавалеристов Вашингтона нес наскоро сделанную приставную лестницу, с помощью которых планировалось преодолеть ров и взобраться на частокол. Но стоило нескольким группам прорваться к частоколу, как ворота форта приоткрылись, пропуская отряд истошно вопящих индейцев с томагавками и ножами в руках. Ланс сбил одного из них прикладом мушкета, Бэкон расправился с другим… Через несколько минут со всеми участвовавшими в вылазке было покончено. Однако их жертва спасла форт: все оказавшиеся под стенами солдаты также погибли, а остальные, спасаясь от стрел, отступили.

Теперь атаковали индейцы, и Вашингтону пришлось ввести в бой все резервы, дабы сдержать яростный напор краснокожих воинов. Индейцы все же прорвались к лошадям и, не имея возможности увести их с собой, перебили.

На следующее утро майор Трумен из мэрилендской милиции явился к Оллертону и Вашингтону с гневной речью:

— Эта битва не принесет нам славы, — заявил он. — У нас нет ни провизии, ни лошадей, ни надежды. Половина моих людей проголосовала за то, чтобы вернуться домой, и уже ушла. Теперь я уведу оставшихся.

Оллертон безуспешно пытался протестовать. Вашингтон не проронил ни слова.

Несмотря на потерю вождей, индейцы действовали на удивление слаженно и хитро. Теперь их целью стали лошади. Не проходило и дня, чтобы бедные животные не исчезали или не погибали. Вашингтон приказал отвести оставшихся лошадей в лес, в глубокий тыл своей армии, но и это не принесло пользы: выскальзывая по ночам из форта, индейцы продолжали снимать часовых.

Оллертон был на грани отчаяния. Убийцы вождей дезертировали, не дожидаясь наказания. Лейтенант Хант умер от лихорадки. По лагерю пополз слух, что стеффордцы нарочно убили парламентеров, дабы принудить губернатора начать повальное истребление индейцев по всей колонии. Это было очень похоже на правду и выводило Оллертона из себя. Вскоре он слег от приступа лихорадки. Вашингтон потерял столько лошадей, что уже не смог бы преследовать индейцев, даже если бы они вдруг оставили форт и побежали.

Четыре дня индейцы не подавали никаких признаков жизни, что чрезвычайно насторожило опытных белых следопытов, и они не спускали глаз с форта…

Катастрофа не заставила себя ждать.

Однажды ночью, незадолго до рассвета, стены форта озарились ярким пламенем. Часовые подняли тревогу, и виргинцы, даже не строясь, бросились в новую атаку, полагая, что в форте пожар.

Это-то и ждал Блум, вождь саскеханноков, приказавший сжечь старые вигвамы. В красноватом отблеске огня внезапно замелькали тела воинов, без особого труда проложивших себе дорогу сквозь нестройные ряды ополчения округа Джеймс-Сити. За ними вышел весь «гарнизон» и, расчистив путь томагавками, исчез в заболоченном лесу.

Индейцы были уже не меньше чем в двух милях от полыхающих стен форта, когда Джон Вашингтон смог наконец собрать остатки своих израненных и павших духом людей.

И снова Ланс Клейборн вез в Джеймстаун плохие вести. Покидая седло лишь затем, чтобы поменять лошадь, он на сорок часов опередил тех, кто возвращался с границы штата домой.

Город был занят своими обычными делами. У склада Драммонда стояли запряженные волами телеги. У пирса загружался пришвартовавшийся корабль, еще четыре судна ждали своей очереди на рейде. На пристани толпились фермеры, и, кутаясь в плащи от пронизывающих порывов западного ветра, мрачно наблюдали, как выращенный ими с таким трудом табак исчезал в трюмах толстопузого трехмачтовика «Гордость Плимута».

Челядь губернатора почти не обратила внимания на запыленного усталого всадника, бросившего в руки подоспевшего грума поводья своего коня и, гремя шпорами, поднявшегося по лестнице. Впрочем, Ланс и не торопил слуг с докладом о своем прибытии. Он был рад передышке и, зная крутой нрав старика, собирался с мыслями.

Но вот послышались раскаты знакомого надтреснутого смеха, дверь распахнулась, и на пороге возник сам губернатор в великолепном расположении духа. Но при виде Ланса он отпрянул и нахмурился, словно ему плеснули в лицо холодной водой.

— Как? Вы здесь? — воскликнул он.

— Да, сэр, и с новостями, предназначенными лишь для ваших ушей.

Что-то проворчав себе под нос, губернатор провел посланца в свой кабинет и отпустил следившего за камином слугу.

На этот раз сэр Беркли слушал молча, сцепив свои длинные нервные пальцы.

Ланс был краток. Милиция отходит на юг Потомака. Оллертон, не оправившийся пока что от лихорадки, вернулся домой. Джон Вашингтон сможет держать северную границу на замке, если его снабдить продовольствием, лошадьми, фуражом и дополнительными одеялами для двух сотен человек. Кое-где индейцы отошли на запад. Их потери ничтожны. Война пришла в Виргинию.

Сцепленные пальцы Беркли сжались еще сильнее. Новый поход дикарей на юг… конец торговле пушниной… десять тысяч фунтов потрачены напрасно… кучи неоплаченных счетов… новые налоги… недовольство фермеров…

— Мне еще никогда не доводилось сообщать его величеству столь… убийственные новости, — губернатор запнулся, подыскивая верное слово. — Эти несчастные дураки на границе ХОТЯТ войны! Так подло убить индейских парламентеров! Да они заслужили проклятие всех честных людей от Флориды до Гудзона!

Лансу хватило ума промолчать.

— Где мне взять новую армию? — в отчаянии продолжал Беркли. — Где взять денег? Я дал Оллертону ополчение, которого с избытком должно было хватить на то, чтобы разбить индейцев. А что он сделал? Пять процентов войска погибло, и вдвое больше больных и раненых! Где мне искать новых людей?

Губернатор встал и заходил по комнате.

— Лейтенант Клейборн, — внезапно спросил он, — что бы вы сделали на моем месте?

— Я не смею давать советы вашему превосходительству.

— Даже если это мой приказ?

— Что ж, сэр, я бы изменил тактику… Следует сформировать небольшой отряд и снабдить его изрядным запасом пороха. Совершая рейд за рейдом, он смог бы уничтожить поодиночке все стойбища и лагеря индейцев. Отряд необходимо поддерживать всю зиму, и тогда он отбросит индейцев до Нового Амстердама.

Беркли скривил губы:

— Поддерживать? Но как? Вы полагаете, золото на меня с неба сыплется?

Ланс ничего не ответил. Ему вдруг показалось, что губернатор не столь уж удивлен провалом кампании, а значит, не так и огорчен, как хочет показать…

— Что скажете, молодой человек? — тон губернатора стал мягким, почти заискивающим. — Вы знаете положение вещей. Мы восстановили форты. Так чего же еще хотят эти тупоголовые фермеры?

— Лишь безопасности, сэр, — осторожно ответил Ланс. — Они с радостью будут воевать, защищая свою собственность, но без пороха и пуль им нечего делать в лесу. Ваш совет и парламент должны дать им снаряжение, иначе индейцы скоро дойдут до Тайндоллс-Поинт. Саскеханноки, как и ирокезы, умеют делать снегоступы и воевать зимой.

— До Тайндоллс-Поинт, говорите?

— Да, сэр. Они уже просочились сквозь пограничные посты. По пути сюда, в четырех лигах к востоку от форта Раппаханнок, я видел два горящих фермерских дома.

От неожиданности губернатор выронил трубку.

Ланс встал:

— С вашего позволения, сэр…

Губернатор устало махнул рукой:

— Да, да. Идите, но завтра снова прошу ко мне на разговор… Спасибо, что поспешили, предвестник беды!

Ланс поклонился и вышел.

В таверне Лоренса Ланса тут же окружили нетерпеливые горожане. Он устроился в углу, у очага, еле успевая отвечать на бесчисленные вопросы. Он не хотел касаться убийства пятерых индейских вождей, но дурная новость уже достигла Джеймстауна.

Вильям Драммонд склонился над ним, и в его налитых кровью глазах мелькнуло раздражение:

— Это ведь не вся правда, верно? Ну ничего, мы сами вам все расскажем! Люди, чьи кости остались в Мэриленде, погибли напрасно. Вы должны поведать нам, как Беркли пытался заключить мир, невзирая на то, что творят индейцы. Мы хотели бы услышать об этом, молодой человек!

Ланс молча отхлебнул горячего вина из кубка.

Драммонд, уже изрядно набравшийся, продолжал:

— Да, Ланс Клейборн, скажите правду! О том, как губернатор позволил экспедиции развалиться на куски. О том, как вы потеряли полсотни солдат убитыми и триста лошадей. О том, как погибли молодой Нэш и Уолтер Инес, о том, что многие семьи в колонии оплакивают сейчас своих сыновей, мужей и братьев! О том, что кампания лопнула из-за Беркли, искавшего мира с этими краснокожими кровопийцами. О том, что ему нужен мир лишь для того, чтобы спокойно торговать своими вонючими бобровыми шкурками!

Ланса задела резкость слов человека, бывшего в свое время наместником Беркли в Каролине. Он сделал еще один глоток.

Драммонд сплюнул на пол. Освещенное огнем очага, его лицо казалось багровым.

— Я не виню их за убийство парламентеров! — вскричал он. — Этих индейцев подослал Оллертон! Он действовал за спиной Джона Вашингтона!

Голова Ланса шла кругом от усталости и выпитого вина. Он пытался собраться с мыслями и заявить, что все сказанное далеко от истины, но его собственные сомнения не позволяли так поступить.

Лоренс был разгневан не менее Драммонда. Истинная причина провала экспедиции в Потомаке не вызывала у них никаких сомнений: двуличный сепаратист Оллертон сыграл на руку губернатору, помешанному на бобровых шкурках. Но ополченцы нарушили все его планы, убив индейских парламентеров. И тогда, оставшись почти без пороха, он приказал атаковать! Оллертон — предатель. Беркли же — предатель номер один.

— Но какая выгода губернатору от войны с индейцами? — вступил в разговор молодой Том Хэнсфорд.

— Действительно, какая? — в издевательском недоумении всплеснул руками Драммонд. — Какая ему выгода? Что ж, я объясню. Индейцы и не воюют с сэром Вильямом. Они воюют с приграничными фермерами, а не торговцами, и расстреливают нашу милицию порохом и пулями, тайно проданными им торговыми агентами Беркли!

— Он заставил нас построить все эти бесполезные форты, — подхватил Лоренс. — Да индейцы плевать на них хотели! Они проходят мимо них, как мальки сквозь ячейки сети на крупную рыбу. Губернатор обязан сжечь деревни краснокожих собак, а самих их отбросить назад, за горы!

— Созвать новую ассамблею! — крикнул кто-то. — К черту пушную торговлю! К черту купцов-предателей!

Поднялся невообразимый гвалт.

— Давайте составим новую петицию!

Проклятия в адрес губернатора и совета перемежались клятвами перебить всех индейцев назло торговым агентам Беркли… Только теперь Ланс понял, что произошло нечто удивительное: восточные фермеры возмущались вместе с западными, испытывая к ним, казалось, искреннюю симпатию. Пролитая кровь стерла все границы и разногласия.

Двенадцать часов проспал Ланс Клейборн на лучшей постели Лоренса, и снилось ему, что война закончилась, в колонии мир, а он женат на Истер Уокер.

Впервые за четыре месяца он смог позволить себе уснуть, не думая об опасности: в Джеймстауне индейцев пока не было, а между ним и томагавками рослых саскеханноков теперь лежало много миль.

Юношу разбудил шум внизу. Суматоху вызвало появление в таверне старого полковника Натаниэля Бэкона, пришедшего справиться о родственнике. Богатый советник никогда не скупился на мелочь для слуг, и все они, начиная от мальчика-грума и кончая поваром, высыпали ему навстречу. Лоренс приказал подать лучшего вина.

Ланс встал, привел одежду в порядок и спустился в общую залу. Когда старый Бэкон увидел юношу, его глаза тускло блеснули:

— Вы ведь Клейборн, не так ли?

Ланс поклонился.

— Вы знакомы с Натаниэлем Бэконом-младшим?

— Имею эту честь.

— Он… Он…

— В настоящий момент, полагаю, он у себя в Керлз-Нек, сэр, целый и невредимый.

Старик облегченно вздохнул.

— О подобном спутнике в лесу можно только мечтать, сэр, — продолжил Ланс. — Он один дрался, как два взвода солдат.

— Хм! Понятно. К тому же упрям и своеволен, э?

— Нет, сэр, рассудителен и смел.

Глаза советника снова блеснули:

— В самом деле?

— Он самый уважаемый плантатор на всей западной границе колонии, сэр.

Бэкон приказал подать себе мяса и пригласил Ланса за свой стол. За едой юноша лучше рассмотрел своего собеседника. Любимец губернатора, тот долгие годы правил колонией вместе с ним. Ему не было и пятидесяти, но выглядел он много старше, несмотря на молодежный покрой своего бархатного камзола. Бэкон-старший ничем не напоминал своего племянника.

— Так вы говорите, что Нат вел себя достойно в этой кампании?

— Достойнее многих других офицеров, сэр, — ответил Ланс. — Он повел людей в атаку на индейский форт. Это была яростная схватка… Бэкон не ведает страха, сэр, и снискал всеобщую любовь своей добротой и щедростью.

Советник удовлетворенно кивнул:

— Рад слышать, черт возьми… Признаться, я беспокоился за мальчишку. Он напичкал себе голову всякой чепухой и совершенно не разбирается в людях. Когда я видел его в последний раз, Нат о чем-то оживленно болтал с одним из этих ренегатов, что обосновались в верховьях…

Они закурили трубки, а слуги подбросили в очаг новые поленья.

Советник снова заговорил:

— Как вы полагаете, мой юный друг, теперь войне конец?

Ланс молча покачал головой.

— Так что же, резня не прекратится всю зиму?

— Боюсь, вы правы, сэр.

— Нет, этого не должно случиться!

— Про пушнину придется на время забыть, — не без злорадства заметил Ланс. — Почти весь урожай западного табака гниет на корню. Из-за войны со саскеханноками дружественные нам племена индейцев ушли из этих лесов. Говорят, в Мэриленде уже мир, но не стоит обольщаться: просто саскеханноки со своими союзниками идут все дальше и дальше на юг.

Бэкон с силой ударил кулаком по колену:

— Нам необходим мир, любой ценой!

— Лишь ценой войны, сэр. Губернатор должен снова выделить порох и свинец из запасов колонии, сформировать мощные пограничные силы и еще раз сразиться с индейцами.

— Но почему, друг мой? Почему? Разве недостойно искать мира?

— Он будет стоить жизни слишком многим фермерам. Саскеханноки поклялись убить по десять бледнолицых за каждого погибшего вождя. Как вам известно, их пятерых парламентеров хладнокровно зарубили. Подобно скифам, саскеханноки объявили кровную месть… Вы готовы отдать им пятьдесят поселенцев?

— Мэриленд от них просто откупился. Почему бы и нам не попробовать?

— Индейцы сами назначают цену. На сей раз — это кровь. Отряды самых свирепых и опытных воинов движутся на юг. После каждого нового убийства приграничные жители все больше жаждут отмщения.

— Но, мой юный друг…

— Дело зашло слишком далеко, сэр, — перебил его Ланс. — Индейцам ведомы такие пытки, что даже испанцы позеленели бы от зависти. Что бы вы сделали, сэр, если бы вашему племяннику сначала выкололи глаза, а затем набили в глазницы горящей пакли? Да вы бы первый потребовали возмездия и схватились за оружие! А известно ли вам, сколько западных семей могут предъявить подобный счет индейцам?! Нет, сэр, приграничные фермеры будут воевать, независимо от цены, которую его превосходительство губернатор намерен заплатить за мир.

Бэкон нахмурился и задумался.

— Считаю, — сказал он наконец, — что нам следует созвать новую ассамблею.

— Это был бы мудрый шаг, сэр.

Бэкон встал и продолжил:

— Передайте им, что вскоре Беркли устроит новые выборы. Что мы, восточные плантаторы, встретимся с западными на ассамблее и решим, как быть с этой войной.

— Хорошо, сэр.

— И не забудьте передать наш разговор моему племяннику. Он засыпал меня письмами, от чтения которых мои глаза до сих пор болят. Напомните ему, юноша, что и он член совета.

Бэкон уже направился к двери, но вернулся и тяжело оперся о стол:

— Скажите ему также, мастер Клейборн, что его план налогообложения для Ориноко обойдется нам в лишние пять тысяч фунтов.

Советник вручил Лансу письма и отбыл в паланкине, несомом четырьмя неграми.

Некоторое время спустя в таверну вбежал слуга с запиской для Ланса. Губернатор требовал его к себе.

Сэр Вильям был бледен и раздражен. Он снова забросал Ланса вопросами, на которые тот отвечал с жаром и убежденностью.

— А как могло случиться, мастер Клейборн, что люди Оллертона не заметили флаг парламентеров?

— У них не было никакого флага, сэр. Онеота сделал знак у мира, но солдаты из Стеффорда могли и не понять его.

Губернатор скривил губы:

— Вы полагаете, молодой человек? Чтобы люди с Крайнего запада не поняли жеста индейского вождя? Вы, никак, тоже бунтовщик, раз пытаетесь оправдать этих мерзавцев?

Ланс вспыхнул, его пальцы инстинктивно впились в рукоять шпаги, но губернатор с иронической улыбкой повторил жест Онеоты, подняв в знак мира руку.

— Я не защищаю убийц, — горячо возразил юноша. — В колонии еще не совершалось более страшного злодеяния. Но, сэр, индейцы были неосторожны и высокомерны. В одном из них опознали дикаря, вырезавшего целую семью. Они просто не дали нашим офицерам времени снабдить их должной охраной.

Длинные пальцы Беркли так сжали подлокотники кресла, что побелели костяшки.

— Клейборн, да вы, похоже, считаете это убийство случайным? Неужели вы И впрямь способны поверить в подобные сказки?

Ланс стиснул зубы и промолчал.

Беркли удивленно поднял брови:

— Видимо, способны… На первый взгляд вы кажетесь умнее, молодой человек! Но мне известна ваша преданность королю и колонии, поэтому я и не сержусь… Это убийство совершено предателями, Клейборн! Предателями, ввергшими Виргинию в страшно разорительную войну. Все спланировали бунтовщики, не желающие мира. Оллертон был просто обязан предотвратить это, но его люди отбились от рук. Я повешу убийц! Только из-за них продолжается война!

Губернатор встал и подошел к камину. Несколько секунд он молча смотрел в огонь, а затем, не оборачиваясь, произнес:

— Передайте Вашингтону, что я собираю новую армию, командовать которой будет Чичерли. Скажите ему, что мы начинаем зимнюю оборонительную кампанию. Пусть держит на замке все дороги из Мэриленда и поддерживает связь с прибрежными фортами. Пусть Вашингтон оповестит все плантации: глядеть в оба, индейцы могут двинуться вперед, как только на Потомак-ривер встанет первый лед.

— Передать ли им также, что весной состоятся новые выборы, сэр?

Беркли вздрогнул, словно в него выстрелили:

— Что? С чего вы взяли?

— Советник Бэкон сказал мне, что это вопрос решенный.

Беркли сильно побледнел.

— Чушь! — прорычал он. — Вздор! Вы говорите глупости, молодой человек! Мне ничего не известно о подобном решении. Вам понятно?

— Да, сэр.

— Возвращайтесь в Потомак, Клейборн. Здесь приказ о назначении Вашингтона единоличным командиром всех сил до тех пор, пока к нему не присоединится Чичерли. Оллертон останется дома. Вот, возьмите. — И он протянул Лансу пакет с депешами, обернутый в промасленную ткань.

Ланс встал и, поклонившись, вышел.

В кедровой роще у Галл-Коув уже дважды кричала сова, и Ланс нетерпеливо ждал прихода Истер, с тревогой вглядываясь издалека в ярко освещенные окна дома. Девушки все не было.

Возможно, ему было бы лучше не видеться с ней в этот раз. Предстояло выполнить непростое поручение губернатора, а мысли об Истер отвлекали. Воину не пристало постоянно думать о женщинах, говорил себе Ланс, но ничего не мог с собой поделать.

Война и губернатор могли в конце концов и подождать…

Послышался шорох быстрых легких шагов, и через мгновение она была уже в его объятиях.

— Усак, я боялась, что вы больше уже не придете! Я так долго ждала вас, так долго…

Сердце юноши бешено колотилось, и он не мог произнести ни слова.

— Где вы были? — продолжала девушка, не дав поцеловать себя. — Я не знала, что и думать: то ли вас украла у меня какая-нибудь индианка, то ли смерть… Никто не слышал о вас, Усак, никто вас не знает. Я спрашивала людей, шедших на запад и возвращавшихся оттуда. Любовь к вам сделала меня посмешищем в глазах друзей, они полагают, что я сошла с ума и влюбилась в призрака. Но я-то знаю лучше…

Она обвила руками его торс.

— Что это у вас на поясе? — спросила девушка.

— Томагавк.

— Понятно… Я так счастлива видеть вас, Усак! И теперь мне стыдно за свои глупые мысли. Мои молитвы были услышаны, и индейцы не убили вас.

— Никогда не бойтесь за меня, — улыбнулся Усак. — Индейцы и не могли меня убить: я слишком быстро бегаю и метко стреляю.

Она протянула ему маленький кожаный мешочек на шнурке:

— Это ваши целебные травы, Усак. Возьмите их, пожалуйста. Если вас ранят…

Юноша заколебался, тогда Истер сама надела мешочек ему на шею.

— Теперь его целебные свойства удвоились, — тихо сказал Усак, — ведь вы дотрагивались до него. Мне снова предстоит длинный трудный путь, и он действительно может понадобиться.

— Длинный трудный путь? — эхом откликнулась Истер. — Не оставляйте меня, Усак, молю вас! Отец твердит, что в воздухе пахнет бунтом, который окажется куда серьезнее войны с индейцами. Он почему-то уверен, что весной нас ждет большая беда. Останьтесь и помогите нам!

Ланс вспомнил свой разговор с губернатором Беркли и понял, что весна была названа не случайно.

— Я никогда не боялась вас, Усак. Других — да, а…

— Кого именно?

— Артура Оллена, например, или Ланселота Клейборна. Мой брат полагает, что Ланс Клейборн просто хочет пополнить мною свою коллекцию обманутых девиц. Я познакомилась с ним на последнем приеме у губернатора. Вы знаете его, Усак?

Ланс даже отстранился, чтобы грохот собственного сердца не выдал его.

— Энн Брентли от него просто без ума, — продолжала Истер. — Она утверждает, что он выглядит старше своих лет и ужасно романтичен. Вы встречались с ним, Усак?

Он кивнул.

— Эдвард считает, что я не должна отдавать его Энн Брентли. Он почему-то уверен, что мне стоит лишь захотеть, и он — мой.

Усак молча слушал.

— Говорят, Ланс Клейборн воспитан, умен и богат. Некоторые считают его беспечным шалопаем, другие же полагают, что его резкий и вспыльчивый характер, ну прямо как у горного шотландца, развился из-за семейной вражды с каким-то морским пиратом. Но я совершенно не знаю его, Усак…

Она подошла к нему вплотную, как бы говоря: «Дурачок, я же дразню тебя, неужели ты не понимаешь?»

Он молчал, мучительно переживая вновь свой позор в загородном доме губернатора… Ведь она даже не смотрела в его сторону!

— Каждой девушке рано или поздно предстоит выйти замуж, Усак, — продолжала Истер. — И воистину счастлива та, которой позволили связать себя узами брака с любимым мужчиной. Не тревожьтесь, я никогда не смогла бы полюбить расфуфыренного трактирного задиру, считающего одиноких женщин легкой добычей и швыряющего в грязь представителей закона. Неужели непонятно?

— Расфуфыренный задира… А что если его щегольская одежда скрывает настоящего мужчину? — холодно спросил он.

— Настоящему мужчине не требуется столько ярких дорогих тряпок, Усак.

— Но вы же были при дворе, и…

— …и не видела там ни одного достойного, честного мужчины.

Его тон смутил ее. Сколько раз спрашивала она себя, кто же мог взять себе столь варварское имя «Усак»? Давно поняв, что перед ней джентльмен по рождению, девушка не могла решить, к какой дворянской семье он принадлежит. Так кто же он? Однако на этот раз она решила воздержаться от прямых вопросов.

— Ланс Клейборн ваш друг, Усак?

— Человек, которого вы описали, этот денди, шалопай и забияка — нет. Но настоящий Клейборн — да. И я знаю его достаточно хорошо, чтобы простить ему парик и серебряные пряжки на башмаках… Как и прочие молодые люди, он не чужд необдуманных поступков, но мне он знаком прежде всего как воин.

— Как странно вы это сказали, Усак… Вы пугаете меня!

Он и сам испугался, утратив на какое-то мгновение образ жителя лесов и снова став Лансом Клейборном. Нет, так нельзя. И он сменил тему разговора.

На следующее утро в замке Клейборна сэр Мэтью говорил о войне. Ланс, закончив сборы в дальний путь, завел речь о Истер Уокер и женитьбе.

— Мне нужна жена, — сказал он. — Она — то, что надо.

— Ты совсем рехнулся, сын? — воззрился на него отец, не сумев, впрочем, до конца скрыть свое удовольствие.

— Сделайте, что сможете, — невозмутимо продолжал Ланс. — Мне нужна девушка, а не золото Алана Уокера.

— У тебя мозги набекрень, парень!

— Неважно. Если вы не поговорите с Аланом Уокером или если тот не согласится, я украду ее, и в глуши западных лесов нас обвенчает какой-нибудь расстрига.

— Господи, прости!

Ланс взял ружье и перевязь:

— Вы едете с Чичерли, отец?

— Да.

— Но прежде повидаетесь с Аланом Уокером?

— Хорошо, — неохотно буркнул сэр Мэтью.

После короткого прощания с отцом Ланс вскочил в седло и поскакал на запад, выполнять поручение губернатора.

Времени оставалось мало, и так из-за свидания с Истер он уже опаздывал на десять часов, которые предстояло наверстать. В конюшне замка Клейборна Ланс выбрал Принца, самого резвого скакуна.

Погода портилась с каждым часом. Декабрь давал себя знать: уже дважды ему пришлось останавливаться и сбивать лед, намерзший на шапке и воротнике плаща. Ружье отсырело, и это сильно беспокоило юношу, поскольку повсюду за границей Энрико его могли подстерегать неожиданные встречи с индейцами.

Миля за милей мелькали под копытами Принца… Вспоминая последний разговор с отцом, Ланс понимал, что совершил страшную ошибку.

Однако было слишком поздно поворачивать назад: сэр Мэтью уже наверняка встретился с Аланом Уокером. Но ведь он ничего не знает об Усаке и маскараде!

Сердце у Ланса упало. Что же будет теперь? Она возненавидит его. Как только ей станет известно, кто есть кто на самом деле, она расценит визит сэра Мэтью как проверку ее верности!

А что если она вдруг согласится? Что тогда?

Кошмар подобных мыслей преследовал Ланса много дней. Кто же он в самом деле? Усак или Клейборн? Виргинец или англичанин? А если и то и другое одновременно, то неужели она сможет любить в нем одного, ненавидя при этом другого? Что за черт! Она просто навсегда возненавидит их обоих, и будет права!..

Стая ворон, шумно каркая, снялась с деревьев и лениво полетела вперед, что сразу же привлекло внимание Ланса. Он съехал с тропы и, укрывшись за небольшим холмом справа, внимательно осмотрелся.

Листвы на деревьях не было, и юноша мог видеть на пятьсот ярдов. Еще одна стая ворон тяжело поднялась в воздух… Во весь опор промчался вспугнутый кем-то олень…

Индейцы! В двухстах ярдах от себя Ланс увидел воина с пером в волосах. Остальные двигались за ним цепочкой, след в след. Саскеханноки…

Они заметят его следы, найдут место, где он свернул с тропы, и, вероятно, станут преследовать, пока не приблизятся на расстояние, с которого его может достичь стрела.

Как саскеханноки оказались так далеко на юге? Неужели кордоны Вашингтона уже прорваны? Он снова окинул взглядом движущуюся цепочку: пять… пятнадцать… Двадцать человек! Довольно большой отряд…

С бешено колотящимся сердцем Ланс следил за приближающейся колонной. Впереди шли два разведчика, а в арьергарде — три молодых, вооруженных мушкетами воина, игравших роль часовых. Когда разведчики наткнутся на его следы, размышлял Ланс, они дождутся всех остальных, и лишь затем отряд начнется преследование… Времени было в обрез. Ланс вернулся на тропу по своим же следам, проехал немного вперед и, резко свернув налево, погнал коня назад, стараясь держаться за толстыми стволами сосен. Затем он остановился, бросил поводья, зарядил ружье, забив пулю на крупного оленя, и неподвижно застыл в седле.

Прошло минут десять. Пальцы Ланса, судорожно вцепившиеся в замок мушкета, начали терять чувствительность, и он несколько раз сжимал и разжимал их.

Но вот еле заметно качнулась ветка молодого кедра, и на тропе показался высокий воин, а за ним еще двое — лица их были сплошь покрыты черной боевой раскраской. Остальные держались поодаль. Внезапно, как по команде, все трое повернули головы в сторону Ланса, и тот, что шел первым, поднял лук. Между ними было ярдов тридцать, и Ланс выстрелил, почти не целясь.

Индеец растянулся на земле, не подавая признаков жизни, а остальные ретировались под прикрытие деревьев. Ланс спешился, быстро перезарядил ружье и, снова вскочив в седло, помчался вперед.

Губернатору вряд ли понравилась бы вся эта история. Курьерам строжайше запрещалось останавливаться и ввязываться в драки, и уж тем более с саскеханноками. Зато теперь, думал Ланс, встреченные им воины дважды подумают, прежде чем нападать на курьера.

Еще неоднократно пришлось юноше избегать встреч с отрядами дикарей. Иногда об опасности его предупреждал конь, иногда птицы. Лансу не требовалось тщательно всматриваться в лес в поисках примет надвигающейся беды: он слишком много времени прожил в нем, и всем телом чувствовал малейшую перемену.

Проезжая через брошенные плантации, он не раз видел останки замученных и оскальпированных, по северной индейской традиции, чернокожих рабов. Если бы их хозяева были более осторожны, этого могло бы и не произойти.

Мысли Ланса вернулись к губернатору. Когда-то он высоко ценил смельчаков, возделывавших свои участки на далекой западной окраине колонии, поскольку, подобно казакам в Московии, они принимали на себя первый удар в войнах с дикарями, защищая восточные селения от разрушения. Теперь же он видел в них только источник неприятностей для себя и своей власти. Губернатор старел и стремился лишь к богатству и титулу герцога.

Ланс нашел Вашингтона в форте Потомак. С ним были Ингрем и Крю, приведший из Энрико полсотни замерзших до полусмерти ополченцев, гревшихся теперь у костров.

Вашингтон подбросил на ладони привезенный Лансом пакет так, словно он жег ему руки, и, позвав юношу за собой, удалился в сложенный из березовых бревен сруб, служивший чем-то вроде штаба.

Здесь, при свете пламени очага, он прочитал послание губернатора.

— Спасибо, Клейборн, — сказал наконец Вашингтон. — Берите стул и садитесь ближе к огню, да смотрите, не сожгите сапоги…

Он нагнулся и бросил письмо прямо в очаг, а затем кочергой поправил вспыхнувшую бумагу и не отрываясь смотрел на нее, пока она не превратилась в кучку серого пепла.

— Мы опасались, что вам не удастся прорваться к нам, Ланс. Не менее четырех отрядов саскеханноков проскочило мимо нас за последние полмесяца. Главные силы дикарей сосредоточились в шести милях к западу отсюда, на том берегу реки. Лед пока что непрочен, но когда он схватится, они перейдут, как бы мы ни пытались их остановить…

Командующий задумчиво посмотрел на огонь, затем спросил:

— Вы добрались без приключений?

— Я столкнулся с одним из этих отрядов, — ответил Ланс

— Что?!

— Я не пострадал, сэр. Там было двадцать индейцев. Теперь — девятнадцать.

— Хорошо, хорошо… Что нового в Джеймстауне?

— Там полным ходом идут приготовления к войне. Сэр Генри муштрует новобранцев.

— Но губернатор ничего не пишет о…

— Не думаю, чтобы войско сэра Генри Чичерли отважилось войти в западные леса, сэр, — вяло улыбнулся Ланс. — У Лоренса все даже держат пари на то, что оно и шага не сделает из Джеймстауна. По их мнению, губернатор просто решил устроить парад, дабы успокоить население и заткнуть рот крикунам.

Вашингтон нахмурился и поскреб давно не бритый подбородок.

— Понятно.

— Зреет большое недовольство, сэр. Многие семьи потеряли сыновей в ту печальную кампанию. Они не понимают, как и почему мы потерпели поражение.

— Этого и я не могу понять, — заметил Вашингтон.

Он пошевелил угли кочергой и испытующе взглянул на Ланса.

— Клейборн, вы умны не по годам, так скажите, что бы вы стали делать на месте командира этого форта?

Ланс поколебался с ответом, затем неуверенно произнес:

— Не знаю, могу ли я давать вам советы, сэр…

— Глупости, молодой человек. Так что бы вы сделали? Наше положение вам известно.

— Но у вас есть и свои соображения на этот счет, сэр, — ответил Ланс, покосившись на кучку пепла, еще недавно бывшую письмом губернатора.

— Не станем пока о них говорить. Кроме того, нам до сих пор не до конца ясна позиция сэра Беркли… В 1656 году по этой земле уже прокатилась волна пришедших с севера дикарей. Они разметали нашу милицию… а затем ушли. Его превосходительство, похоже, надеется на подобный исход и теперь.

— А что если саскеханноки захотят остаться в Виргинии навсегда?

— Вряд ли. Это самая населенная колония из всех.

— Тем больше славы для Блума, их вождя, — заметил Ланс. — Саскеханноки ни с кем не торгуют, они — воины… На месте командира форта, сэр, я бы создал маленькие мобильные отряды и прошелся бы рейдом по их тылам, уничтожая лагеря и стойбища.

Вашингтон не торопился с ответом, и, сжав кулаки, Ланс продолжил:

— Черт возьми, сэр, индейцы ничуть не лучшие воины, чем мы! Среди наших ополченцев много сильных опытных людей, знающих эти места, как свои пять пальцев. Бэкон и Ингрем стоят сотни индейцев каждый. Крю, Фонлеруа и Блэнд — даже больше чем сотни. И они будут сражаться, сэр, что бы там ни удумал губернатор. Если сэр Вильям откажет им в снаряжении, они вооружатся на собственные деньги. Они никогда не отдадут свои плантации без боя.

Лоб Вашингтона прорезала глубокая морщина.

— Губернатор полагает, — сказал он, — что цепь наших фортов вдоль реки способна остановить индейцев. Его стратегия — сдерживать их здесь и выжидать.

Ланс нахмурился.

Вашингтон поднял указательный палец:

— Так-то, юноша! Приграничные фермеры хотят отбросить индейцев назад, сколько бы золота и жизней им это ни стоило. А губернатор считает, что ждать — дешевле. Мы не можем создавать маленькие отряды. Мы вынуждены подчиняться приказам.

Но, несмотря на почти что издевательский тон полковника, Ланс понял: его никто не собирается поучать, просто этот сильный и мужественный плантатор страдает не меньше его, всей душой стремясь встретиться с индейцами в решающем поединке.

— Есть выход еще дешевле, — зло ответил Ланс. — Пусть губернатор выберет пятьдесят фермеров, закует их в железо и отведет, как баранов, к вождю саскеханноков. А фермерам он пусть скажет: «Терпение, друзья мои! Вы — цена мира. Индейцы ничего вам не сделают, только поджарят на медленном огне, а перед смертью отрежут языки».

— И вы туда же, Клейборн? — негромко сказал Вашингтон, не отрывая глаз от пылающих углей. — Вы, сын придворного, возведенного в рыцари за доблесть и отвагу на поле боя, призываете к бунту?

— Ни к чему я не призываю, — устало ответил Ланс. — Но разве я, свободный англичанин, не имею право открыто критиковать представителя власти? Эта земля принадлежит Беркли не более, чем нам.

— Эта земля и вправду странно действует на людей, — вздохнул Вашингтон.

— И бобровые шкурки тоже, — не удержался Ланс.

— Фу, юноша! — воскликнул Вашингтон, встал и закрыл дверь. — Вы повторяете опасные сплетни.

— Буду рад, если это окажется просто сплетнями, сэр. Но я жил среди индейцев и…

— Что, что?

— Я много месяцев прожил как дикарь, сэр. У потомаков — голландские мушкеты. У доэгов и пискатавов — тоже. Монаканы и окканичи, а также их северные союзники — ноттоваи, тутелы и сапони неплохо стреляют из английских ружей, проданных им губернатором Беркли в обмен на пресловутые шкурки. И все эти племена, равно как и многие другие, присоединятся к саскеханнокам, если только мы не двинемся на север. Вам это известно не хуже, чем мне. Вся пограничная торговля губернатора ведется посредством пороха, пуль и мушкетов. А на шкурках можно быстро сделать целое состояние, недаром они его монополия.

— Фу, юноша…

— Я говорю лишь то, что и так известно. Всего-навсего досужие сплетни…

— После оленины вы почувствуете себя значительно лучше, — заметил Вашингтон, вышел и дал указания часовому.

Ланс подбросил дров в огонь. Комната ярко осветилась.

— У вас ведь плантации недалеко от Шоккоэза, Ланс? — спросил его Вашингтон.

— Да, сэр.

— Понятно. Все рано или поздно решают где-нибудь осесть. И девушка есть?

Ланс промолчал, но его покрасневшие уши являли собой весьма недвусмысленный ответ.

— Ясно… Успокойтесь, юноша. Лучшие люди колонии должны быть сейчас вместе с Беркли. Нам не следует прислушиваться ко всяким там слухам, могущим принести только вред. Не время выворачивать руки губернатору, Клейборн. Он сам скоро во всем разберется и примет правильное решение. Виргинии не хватало только гражданской войны!

— «Виргинии не хватало только гражданской войны!» — сказал сэр Вильям Беркли в Джеймстауне нервозным членам совета.

Но протест ширился и набирал силу, как торнадо. В каждой таверне плелись интриги. Фермеры перестали снимать шляпы, когда мимо проезжал джентльмен. Новобранцев сэра Генри Чичерли оскорбляли на улицах. Люди отказывались платить пошлины и налоги, требуя фискальной проверки казны палаты общин. Все индейцы покинули город, после того как двое из них были убиты пьяными фермерами.

Верховный шериф Вильям Кервер смотрел на все сквозь пальцы. Поговаривали даже, что он симпатизирует бунтовщикам. Окружной шериф Бертон нанял плотников, строивших теперь виселицы, на которых предполагалось вздернуть бродяг, кричавших повсюду, что губернатор — жалкая копия Карла I и кончит так же.

Сэр Вильям разослал агентов, пытаясь обнаружить источник зреющего бунта. От их отчетов кровь стыла в жилах: все фермеры в шести восточных округах поддерживали своих западных собратьев в требовании созвать новую ассамблею. Стараясь, как умели, смягчить удар, они сообщали, что губернатор потерял последние крупицы своей былой популярности. В округе Уорвик был даже обнаружен станок, на котором тайно печатали воззвания крайне оскорбительного для сэра Вильяма характера.

Губернатор был уверен, что во главе заговора стоит Ричард Лоренс, но так и не смог найти улик. Драммонд также попал под подозрение.

Решив задушить бунт в зародыше, губернатор мог лишь набивать тюрьмы людьми. Он был не в силах найти голову змеи: за это время у нее их отросло уже не меньше дюжины.

Прежде чем отправиться на юг, к Пео, Ланс два дня отдыхал в форте Потомак.

Дела на новой плантации шли неплохо: Пео укрепил бревенчатый дом, обнес его с трех сторон рвом с водой и хорошо вооружил слуг. Когда Ланс рассказал ему о том, что творится на северной границе, и о том, что следующей жертвой индейцев могут стать фермеры в Джеймс-ривер, лицо честного слуги вытянулось.

— Надо закопать инструменты и прочее добро, — добавил Ланс, — и вести людей в замок Клейборна. В этом году всем живущим к западу от Терки-Айленда, придется забыть про урожай.

Пео гневно сжал кулаки.

— Тридцать плантаций уже оставлено.

— Губернатор думает посылать войска на запад? — спросил Пео.

Ланс покачал головой.

Пео отложил трубку и сказал:

— Тогда ему конец. Будет бунт.

— Что?!

— Я знаю, сэр, — нахмурился Пео. — Я знаю настроение фермеров. Даже честные торговцы вроде полковника Байерда в полной растерянности. Он и мастер Бэкон отправили своих жен на восток, в безопасное место. Люди же с южного берега хотят скинуть губернатора за то, что он бросил их на произвол судьбы. Со времен Кромвеля я не слышал столько призывов к бунту. А теперь, когда и нам приходится бежать, бросив все, достигнутое с таким трудом, я готов присоединить к ним свой голос. Губернатор забыл… о Кромвеле.

— Похоже на то.

Пео перешел на шепот, чтобы слуги за дверью не могли слышать его:

— В среду в Джорданс-Поинт будет собрание, сэр. Полковник Крю просил вас приехать во что бы то ни стало. Поговаривают о новой петиции губернатору, а если она не поможет, — о письме самому королю.

— Ты уверен, Пео?

— Да, сэр. Встречу собирают люди из округа Чарльз-Сити. Полковник Крю говорит, что они пошли на открытый бунт и необходимо дать им дельный совет. В качестве вождя он предлагает Бэкона.

— Но ведь Бэкон…

— Да, сэр, — слабо улыбнулся Пео, — Бэкон из новых, но успел хорошо изучить дела в Потомаке. Кроме того, он член совета и значительно влиятельнее любого приграничного фермера.

— Понятно. Политика не менее важна, чем война.

— Политика и война всегда идут рука об руку.

Ланс встал и подошел к узкому окну-бойнице. На дальнем конце вырубки он увидел часового с мушкетом в руках, напряженно всматривающегося в край леса. Вдруг он напрягся, словно почувствовал приближение опасности:

— Взгляни-ка, Пео. Часовой что-то заметил…

Пео одним прыжком оказался рядом. Слуга приложил мушкет к плечу. Взвилась струйка дымка. Еще раз взглянув на опушку, часовой перезарядил ружье, снял с пояса томагавк и бегом бросился к дому.

С ружьями в руках Ланс и Пео выбежали ему навстречу. Пео крикнул, предупреждая остальных слуг об опасности.

Неужели индейцы? Так скоро!

Дикари не стали преследовать часового. Он целым и невредимым добежал до крыльца.

— Четыре индейца, сэр! На их лицах черная боевая раскраска!

Все собрались вместе с оружием в руках. Перекидной мост через ров подняли, ворота заложили дополнительными брусьями. Но на опушке, в сорока ярдах от дома, все было тихо.

Ланс крепче сжал ружье.

— Надо предупредить Бэкона, — сказал он. — К утру они будут у него.

Не теряя ни минуты, Ланс взял лучшую лошадь и поскакал на восток. Постепенно сгущались сумерки. Он без приключений миновал торговый пост Байерда и ехал еще три часа, не видя нигде признаков присутствия индейцев. Между Чикагомини и Джеймс-ривер он заметил далеко на севере огоньки костров. Затем он почувствовал запах дыма, и ему пришлось потерять несколько драгоценных минут и ехать в обход… К полуночи Ланс достиг ворот плантации на Керлз-Нек.

Крепко сложенный фермер в сильно поношенном испанском плаще окликнул его:

— Стой!

Ланс выехал на свет.

— Стой, или я буду стрелять! — предупредил часовой.

— Разве тебе не известно, что дикари не ездят верхом? — крикнул Ланс. — Открывай ворота!

— Можно подумать, что они летают на помеле, — огрызнулся фермер. — Стой, где стоишь! у

Он снял с гвоздя коровий рог и хрипло протрубил сигнал, на который вышел сам Бэкон.

Он с радостным удивлением приветствовал Ланса, и они вместе направились к дому.

— Вижу, вас уже предупредили, — заметил Ланс.

Бэкон мрачно усмехнулся:

— Да, и довольно жутким образом. Они убили моего надсмотрщика и одного раба. Я только что вернулся из Джеймстауна. Смотрите!

На крыльце дома, накрытые оленьей шкурой, лежали два трупа.

— Дик Поттс? — спросил Ланс.

— Да, Поттс. Они скальпировали его. Это не виргинские индейцы, Ланс. Саскеханноки.

При свете пламени камина в большой зале дома Ланс заметил, что руки Бэкона дрожат от гнева.

Они молча сели к столу.

— Я приехал предупредить вас, сэр, — наконец сказал Ланс. — Мне жаль, что я явился слишком поздно и не успел спасти старину Дика.

— Они поймали Поттса и слугу в поле у реки. Там была еще женщина, но ей позволили убежать. И не сожгли склад. Я ничего не понимаю.

— Кровная месть, — объяснил Ланс. — Они убивают только здоровых мужчин. Блум поклялся уничтожить пятьдесят бледнолицых, а затем послать Беркли предложение о мире.

— Мир? Теперь?! — вскричал Бэкон.

Ланс взглянул ему прямо в глаза:

— Вы едете в Джорданс-Поинт?

— Да! — запальчиво ответил Бэкон.

Слуга принес мясо и вино.

— Брошено тридцать плантаций, — заметил Ланс. — Мы уже не можем защищаться поодиночке, дикари продвинулись слишком далеко. Необходимо создать маленькие подвижные отряды и пройтись по лагерям индейцев.

— А что думает губернатор?

— Он носится со своими фортами.

— Форты! — Бэкон так сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели. — Форты! Пытаться сдержать поток дикарей с помощью этих жалких постов, поставленных через целых пятьдесят миль друг от друга!

Бэкон встал и зажег трубку. В его глазах плясали язычки пламени.

— Ланс, мне плевать на планы губернатора. Нам придется действовать самим. Надо снова выступить против индейцев, независимо от того, даст нам Беркли снаряжение или нет. Нельзя ждать. Это вопрос жизни и смерти. Если не хватит пороха, будем драться топорами. Но драться мы обязаны.

— Больше ничего не остается, — кивнул Ланс, ставя свой кубок на стол.

Он пересказал Бэкону сообщение Пео о готовящемся бунте, о том, что даже стали вспоминать Кромвеля…

— Это не бунт, — ответил Бэкон. — Это правое дело. Это восстание с целью защитить свои жизни и свое имущество. Раз уж губернатор не может или не хочет сделать все сам, ему придется уйти… Ланс, сейчас в виргинских лесах рождается великая нация. И независимо от Беркли и его пушной торговли, король скажет нам спасибо, если мы сможем отстоять ее.

Плантация Мершантс-Хоуп на Джорданс-Поинт напоминала военный лагерь. Со всей округи в радиусе пятидесяти миль сюда съехались фермеры. Беженцы с севера привезли с собой семьи, другие, подобно Бэкону и Лансу, — слуг.

Здесь были Вильям Байерд, Крю, Вильям Вест, Джон Тернер, Доминик Райс, Джон Бегвелл и многие другие крупные плантаторы с южного берега. Приехали плантаторы из Вест-Поинт и предгорий Раппаханнока. Полковник Томас Гудрич спасся от индейцев лишь в том, что на нем было надето, а Питер Гордон страдал от боли в пробитой стрелой руке.

Все радостно приветствовали прибытие Бэкона и Клейборна. Крю провел их в дом, где собрались представители шести округов.

Полковник Байерд был очень серьезен. Он стукнул по столу эфесом шпаги, призывая к тишине, и все разом замолчали.

По их усталым бородатым лицам Ланс видел, что некоторые не верят Байерду и даже прячут глаза, встречаясь с ним взглядом. Полковник заговорил, но его тут же прервал Генри Айшем.

— Подождите, Байерд, — сказал он и обратился к Бэкону: — Рады видеть вас здесь, сэр. Мы проспорили все утро, но так и не пришли к согласию. И вы, единственный член совета среди присутствующих, можете нам помочь.

— Что слышно из Джеймстауна? — спросил Бэкон.

— Ничего, — ответил Айшем.

— Вы отправляли запросы губернатору?

— С каждой лодкой, идущей вниз по реке. Но прошел уже месяц, и индейцы у Джеймс-ривер.

— Знаю, — сказал Бэкон. — Вчера днем они убили двух моих людей.

Новость вызвала бурю возмущения. Бэкон сильно побледнел.

— Мы должны выступить, — заявил Айшем, вцепившись в рукоять своей шпаги. — Соединимся с Вашингтоном и перекроем им дорогу через Потомак-ривер. Иначе, перейдя по первому крепкому льду, они обрушатся на нас.

— Действовать без приказа и полномочий губернатора? — возразил Вильям Байерд.

— Да, без приказа и полномочий! — рявкнул Айшем, звякнув шпагой в ножнах. — Мы не можем ждать!

Раздались одобрительные возгласы.

Поднялся Вильям Вест, высокий седобородый плантатор, и, перекрывая общий гам, крикнул:

— Если мы будем бездействовать, наши фермы сожгут! Снег саскеханноков не остановит.

Крю рассказал Бэкону, что люди из Чарльз-Сити конфисковали весь казенный порох и поделили между собой. Так же поступили и с запасом свинца Тэма Макферлэйна. Сам Тэм и все его люди сбежали.

Байерд облокотился на стол.

— Это бунт, — негромко сказал он Бэкону. — Я ничего сделать не могу. Может быть, вам, сэр, удастся вернуть их на путь истинный. Беркли взорвется, узнав об этом заговоре. Поговорите с ними, сэр, успокойте их, объясните, что мы не можем начинать кампанию без позволения губернатора и совета.

— Но почему? — так же негромко осведомился Бэкон. — Вчера убили моего надсмотрщика. А завтра убьют всех нас, если мы не будем действовать вместе. Давайте ждать вестей из Джеймстауна, и нас сметут вместе с границей и нашими плантациями, — закончил он, непроизвольно повысив голос.

— Слушайте, слушайте! — крикнул Вест. — Давайте послушаем молодого кембриджского петушка!

— Тише, тише! — поддержали его другие голоса.

Бэкон подошел к столу.

— Я не могу согласиться с моим другом и соседом, — начал он, обращаясь сначала к Байерду, — что защита западных плантаций является бунтом против власти его величества короля. Нет закона, запрещающего мужчине защищать свой дом. Как адвокат и как человек, не так давно приплывший в Виргинию, я хочу сказать: будь мы в Англии, я поступил бы точно так же. Кроме того, как член совета колонии, обязан заметить, что не существует закона, по которому нам могут связать руки и оставить на милость свирепых дикарей. Бог и само человеческое естество призывают нас драться. Верю, что губернатор еще успеет, если захочет, снабдить нас необходимым снаряжением и фуражом. Но пока следует действовать самим, снарядив за свой счет отряды, часть которых отправится на помощь Вашингтону, а часть пройдет рейдом по тылам саскеханноков, уничтожая их лагеря. Ждать нам нельзя. Я предлагаю избрать полковника Байерда командиром экспедиции и известить обо всем губернатора.

Раздался одобрительный рев.

Бэкон повернулся к Байерду:

— Вы поведете нас, полковник?

Глаза Байерда погасли, он отрицательно покачал головой.

Вильям Вест истерично рассмеялся:

— Похоже, среди нас есть люди, которые боятся губернатора больше, чем индейцев.

— Верно, — спокойно ответил полковник. — Пусть среди вас будет хоть один, кто уважает власть и закон. Мы вполне можем помочь солдатам в форте, но не имеем права снаряжать самостоятельную экспедицию, не получив на то разрешения его превосходительства.

Вест подошел к Бэкону и положил свою тяжелую руку ему на плечо:

— А почему, собственно, не вы, кембриджский петушок? Вы ведь не боитесь ни губернатора, ни индейцев.

Не снимая руки с его плеча, он повернулся к кругу собравшихся и крикнул:

— Давайте изберем Бэкона! Он не замазан в пушной торговле. Он плантатор, а не владелец грошовой фактории. Он член совета. Он прекрасно сражался в Потомаке! Изберем Бэкона!

— Бэкона! Бэкона! — раздалось отовсюду. Полковник Байерд цинично усмехнулся. Крю стоял, не поднимая головы, заложив большие пальцы рук за пояс.

— Так принимайте командование, Бэкон! — воскликнул Айшем. — Хватит этой неразберихи. Разбейте лагерь. Позвольте нам поделить привезенные с собой запасы и — задело!

Той же ночью у большого лагерного костра Бэкон созвал на совет всех добровольцев. Три сотни человек собрались вокруг огня. Когда их молодой командир вышел вперед и поднял руку, наступила мертвая тишина.

Какое-то время он молча всматривался в лица своих воинов, в их глаза, в которых плясало пламя костра, а затем негромко заговорил:

— Вас здесь много. Но лишь некоторые принесли с собой оружие. Запомните, отныне и навсегда каждый в этом лагере обязан не расставаться со своим оружием ни на секунду. Даже во сне. Понятно? Даже на совет вы будете приходить с ружьями. Даже на мессу. Везде, куда бы вы ни шли, они должны быть с вами! Ружья всегда надлежит держать вычищенными и заряженными, а ножи и топоры — остро наточенными. Бой может начаться в любую минуту. Вам понятно?

По рядам прошел одобрительный гул. Твердым голосом Бэкон зачитал приказ о назначении командиров отрядов. Каждое имя списка встречалось согласными кивками, а когда черед дошел до Джозефа Ингрема — возгласами удовлетворения.

Бэкон снова поднял руку, призывая к вниманию:

— Мы выступаем против индейцев, и мне нужно дисциплинированное войско, а не толпа. Майор Ингрем будем муштровать вас до полусмерти. Ваши капитаны обязаны не давать вам ни минуты покоя. Долгие недели, а может и месяцы, вы не увидите своих семей. Если кто-нибудь хочет уйти, пусть уходит сейчас. Мы не в состоянии позволить себе ни малейшей слабости в походе…

Ланс был назначен адъютантом Бэкона и до поздней ночи провозился со списком личного состава.

Список получился внушительным: он состоял сплошь из опытных воинов, закаленных в схватках с индейцами, виртуозно владевших мушкетом и томагавком.

Даже много лет спустя Ланс Клейборн не переставал удивляться, как Бэкон, один из самых молодых из собравшихся тогда в Мершантс-Хоуп, так быстро сумел подчинить себе целую толпу отнюдь не склонных к послушанию людей. Командирами отрядов он назначил тех, кто разделял его взгляды и кого он знал лично. Среди них были и бывшие слуги, и джентльмены, но большинство составляли фермеры.

Через неделю лагерь в Джорданс-Поинт был надежно укреплен и обнесен высоким частоколом. Склад забили снаряжением и продовольствием. Женщин и детей отправили вниз по реке на восточные плантации. Все работали не покладая рук. Ланс часто ездил на север проверять пикеты.

От Пео, отправленного на разведку, Ланс узнал, что больше ста индейских семей пересекли Потомак-ривер по окрепшему льду. Бэкон немедленно усилил отряд разведчиков. А через пять дней в верховьях Джеймс-ривер вспыхнула яростная схватка с индейцами. Дикари отступали, но разведчики Пео каждый раз выслеживали их. В тылу, в Мершантс-Хоуп, Ингрем усиленно муштровал новобранцев.

От губернатора стали поступать письма, но ни одно из них не было адресовано Бэкону. Беркли требовал от Вильяма Байерда отчета о совете фермеров.

Байерд явился к Бэкону с письмом губернатора в руках и мрачно спросил:

— Что мне сказать ему?

Бэкон лишь пожал плечами.

Крю также получил послание с вопросом, все ли в порядке в форте Шоккоэз. В ответ было отправлено письмо, в котором честно сообщалось, что полковник Хилл, командир гарнизона форта, получил подкрепление в виде большого отряда волонтеров.

Бэкон получил пакет лишь три недели спустя. Прекрасно понимая, что, кроме приказа немедленно распустить войско, в нем ничего нет, он так и оставил его невскрытым, приказав трубачу трубить общий сбор. Через два часа лагерь частично был перенесен на запад, к истокам Аппоматтокс-ривер. В тот же день пришло известие о том, что индейцы все-таки перешли Джеймс и движутся на юг.

Бэкон собрал командиров и изложил им свой план.

— Я полагаю выступить против главного отряда саскеханноков и атаковать его до тех пор, пока он не покинет Виргинию. Мы не в состоянии взять с собой много провианта и корма для лошадей, а посему должны напасть неожиданно и закончить кампанию быстро. Пойдут лишь самые сильные. Слабых и больных отправить назад в Джорданс-Поинт. Мы выступаем на рассвете. Вопросы есть?

У командиров отрядов их не было.

Той ночью Бэкон позвал Ланса и стал его расспрашивать об индейцах окканичах. Ланс объяснил, что это племя старается больше торговать, чем воевать, и что оно обосновалось на большом острове посреди Роанок-ривер, используя его как торговый пост. Окканичи были скорее союзниками, чем подопечными виргинского совета. Сейчас на острове, в ожидании торговых агентов Беркли, скопился полугодовой «урожай» бобровых шкурок.

— Саскеханноки смогут захватить остров? — спросил Бэкон.

— Вряд ли, — покачал головой Ланс. — У них там мощный форт. Четыре года назад большой отряд шауни уже пытался сделать это, но был разбит наголову. Затем — чероки, и с тем же результатом.

— Так вы говорите, они торгуют? — задумчиво переспросил Бэкон. — А есть ли у них запасы зерна?

— Вполне вероятно. Они держат скот.

Бэкон задул стоявшую перед ним на столе свечу, устало подпер подбородок рукой и неожиданно сменил тему.

— Я думаю отослать вас в Джеймстаун, Ланс.

Клейборн даже вскрикнул от удивления.

— Мне хотелось бы, чтобы вы уехали, потому что… потому что…

— Но почему, сэр?

Мгновение поколебавшись, Бэкон взглянул ему прямо в глаза и сказал:

— Вместе с Чичерли приедет ваш отец, Ланс. Сегодня Лоренс и Драммонд прислали мне весточку… Чичерли со своими кавалеристами скоро будет здесь, чтобы арестовать меня. Вам не следует быть рядом, когда это произойдет. Мы с ними будем смотреть друг на друга сквозь прорезь мушкетного прицела.

Ланс нервно рассмеялся:

— Чушь, сэр! Они не станут воевать с нами. Кроме того, если мы выступим завтра, они никогда нас не найдут. Я видел эскадрон Чичерли: он не выдержит и недели похода без целой баржи продовольствия и фуража. По воде им нас также не догнать: там, куда мы идем, река не судоходна.

— У вас нет ощущения, что вы участвуете в незаконной экспедиции?

— Ни в коем случае, сэр!

— Его превосходительство может счесть вас бунтовщиком. Байерд и Крю выжидали, чья возьмет в нашем споре с губернатором. Возможно, вам стоит поступить так же.

— И бросить вас среди дикого леса?

— Да.

— Если это приказ, мастер Бэкон, то я отказываюсь ему подчиняться. А если вы выгоните меня из колонны, я все равно буду следовать за ней!

Бэкон молча подошел к Лансу, взял его за плечи и крепко обнял.

В тот день в лагере Бэкона появился моряк. Когда Ланс услышал его резкий хриплый голос, он выбежал из бревенчатого домика, служившего штабом, и радостно приветствовал его.

Это был Ник Джамп, старый знакомый с «Красотки Мэри». Стоя между двумя часовыми, которые вели его в штаб для опознания, он, открыв рот, уставился на крепкого рослого юношу. Они не виделись одиннадцать лет!

Ланс провел его в дом, усадил на лавку и приказал принести вина. Грея руки у огня, Ник поглядывал на Ланса, то узнавая, то не узнавая его.

— Ну, здравствуй, старый пират! — воскликнул тот. — Каким ветром занесло тебя в Виргинию?

— Хм-м… — ответил Ник. — Не знаю даже, вы это или нет… Черт меня побери, в этих мехах вы настоящий лесной кот. — И он подозрительно оглядел его.

Ланс кивнул часовым, приведшим Ника с пристани, и они удалились.

Старый моряк похлопал юношу по колену и с чувством сказал:

— Рад, что банши, лесные духи, не слопали тебя, парень. Я очень этого опасался. Кэп Кервер толковал о том, как ты вымахал, но, лопни мои глаза, это стоит увидеть самому! А я-то все переживал… Не нравятся мне эти ваши леса…

Ник достал из внутреннего кармана парусиновой робы письмо, обернутое в промасленную бумагу.

— Весточка от твоего отца, парень, — объявил он. — Прочти-ка прямо сейчас. Сэр Мэтью, он страшно злился. Разрази меня гром, если я когда видел трезвого человека в таком буйстве! Он в Джеймстауне вместе с конниками сэра Вильяма.

— Они едут сюда?

Ник поскреб в затылке:

— Они так говорят, парень, но…

— Но они не готовы?

— Во-во, именно не готовы. Слишком холодно, а тут еще и реки по пути… Одна Чикагомини чего стоит! Я бы сказал, что молодые джентльмены из эскадрона не очень-то желают идти в поход.

Ланс усмехнулся и спросил:

— Может быть, они собирались подняться верх по реке на лодках?

— Упаси Бог! Да их снаряжение не войдет ни в один корабль! Им придется двигаться своим ходом. Без своих лошадок им грош цена… Так что с письмом-то?

Ланс вскрыл пакет и прочитал:

«Дорогой сын!

Берусь за перо, дабы сообщить, что Алан Уокер, хозяин Голл-Коув, отказал мне, а в моем лице и тебе, в руке своей дочери мисс Истер. Почти у всех наших чернокожих бездельников сифилис.

Его Превосходительство говорит, что скоро мы выступим против дикарей, и я скоро присоединюсь к тебе в верховьях, как только установится сносная погода.

С Барбадоса нет вестей.

Помнишь нашу серо-коричневую корову? Третьего дня околела.

Всегда твои,

Мэтью Клейборн, рыцарь»

Ланс снова и снова перечитывал письмо. Ник Джамп, видя, что юноше сейчас не до него, поднялся, чтобы уйти. Ланс даже не поднял головы. Старый моряк похлопал его по плечу и вышел.

Она любила виргинца Усака, а не щеголя Клейборна…

Постепенно весь комизм ситуации начал доходить до возбужденного сознания Ланса. Да тут еще отец со своим сифилисом и серой коровой! Хохот, в котором любой врач немедленно заподозрил бы истерику, поднимался от желудка и уже булькал в горле, когда в комнату вошел Бэкон.

Увидев на глазах Ланса слезы, он сочувственно спросил:

— Что? Плохие вести?

Юноша, давясь, мотнул головой и протянул ему письмо.

Бэкон внимательно прочитал послание и, соболезнуя, положил Лансу руку на плечо.

И тут хохот прорвался наружу. Ланса просто колотило, распирало от смеха. Удивленный Бэкон отдернул руку:

— Что с вами, сэр? Вы здоровы?

Ланс еле сумел кивнуть. Слезы градом катились по его щекам, в боку уже начинало колоть.

Бэкон сел рядом и стал задавать вопросы. Как мог, Ланс отвечал. Через пару минут к его хохоту присоединился заливистый смех Натаниэля Бэкона.