Лесной кавалер

VIII. НЕЗАБЫВАЕМАЯ ВЕСНА

Весна в тот год выдалась незабываемая. Однажды ночью в небе появилась огромная комета, огненное знамение беды. Затем было нашествие доселе невиданных во всей Америке гигантских стаи диких голубей. Днем целые тучи пернатых закрывали собой солнце, а по ночам лес наполнялся страшным треском — это ломались ветви деревьев под тяжестью устроившихся на них птиц.

Колонию била военная лихорадка. Индейцы разорили семьдесят одну ферму у границы. Их отряды грабили и сжигали дома и снова уходили в лес. Селения, не тронутые индейцами, отчаянно страдали от волков и разбойников. На побережье снова расцвело пиратство. Бездельники и бродяги повадились собираться большими толпами в тавернах и напиваться там до бесчувствия. Сборщиков налогов нещадно били…

Но юго-западный ветер становился с каждым днем все теплее, деревья оделись в свой обычный весенний наряд, а в небе по-прежнему, словно снежные горы, громоздились друг на друга белые облака.

В Джеймстаун часто приходили сообщения с границы, и были они по большей части неутешительны. Сэр Генри Чичерли во главе отборных частей губернаторской армии рыскал по всему Западу в поисках отрядов Бэкона, которые, по слухам, могли скоро напасть на восточное побережье. Устав преодолевать разлившиеся реки и сдерживать недовольство измученных полуголодных солдат и офицеров, Чичерли вернулся ни с чем. На Джорданс-Поинт Бэкона не оказалось, и никто не знал, где он стоит лагерем.

Губернатор Беркли вывесил очередную прокламацию. предупреждая, что каждый, взявшийся за оружие без ведома особой Королевской комиссии, будет повешен.

Но едва она появилась на столбах и дверях таверн, как была немедленно сорвана возмущенными горожанами, а по всему Джеймстауну, в том числе и на стенах здания совета, появились крупные надписи: «Да здравствует Бэкон!». В дома подбрасывались грубо отпечатанные листовки бунтарского содержания

Пошли разговоры о том, что фермеры не станут сажать табак до тех пор, пока не снизят налоги. Женщины наседали на советников и губернатора, требуя запретить питейным заведением торговать какой бы то ни было жидкостью, кроме эля, поскольку их мужья стали отчаянно предаваться пьянству. Повсюду слышались требования произвести проверку счетов государственной казны и пересмотреть систему пошлин и тарифов, обогащающую губернаторских любимчиков и разоряющую всех остальных, а также открыть земельную книгу и выявить людей, записывающих огромные участки на подставных лиц.

Народ не успокоили даже выборы. Для правильного подсчета голосов в помощь шерифам выделяли добровольцев. В двух округах, где шерифы вздумали мухлевать в угоду губернатору, их едва не убили. В пяти округах в парламент выдвинули бывших слуг. В Энрико баллотировались Натаниэль Бэкон и полковник Крю.

Губернатор рвал и метал. Когда несколько советников недвусмысленно намекнули ему, что было бы неплохо несколько смягчить политику в отношении Бэкона, уж слишком он популярен, сэр Вильям треснул кулаком по столу, поклявшись не идти ни на какие компромиссы, поскольку они лишь провоцируют бунт.

Даже Дениэл Парк был обескуражен подобным ответом. Он отправился к Лоренсу и попросил передать Бэкону, что только тот и может облегчить положение вещей.

— Пусть он напишет губернатору, — посоветовал Парк. — Скажите ему, чтобы он польстил немного самолюбию старика и спас этим от петли себя и… вас. Бэкон учился в Кембридже и уж сумеет, наверное, написать вежливое письмо. Объясните вы ему наконец, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО рискует своей головой. А может быть, и не только своей.

Лоренс задумчиво посасывал трубку.

— А с чего вы взяли, что я смогу передать ему все это? — невинным голосом осведомился он.

— Если не вы, то кто же? — нахмурился Парк.

— Что ж, придется попытаться, — рассмеялся Лоренс.

— После ухода Парка Лоренс долго размышлял. Он мало кому верил в Джеймстауне, и Дениэл Парк не входил в число таких людей. Его встревожило, что член губернаторского совета так хорошо осведомлен о его дружбе с мятежным адвокатом. Если об этом знал Парк, значит, знали все, включая самого Беркли.

Но в его словах было разумное зерно. Всем вокруг понятно, что Бэкон не мятежник. Всем ясно, что никакого бунта на границе нет, если, конечно, не считать таковым оказанный индейцам отпор. И никто не сомневается в том, что это еще отнюдь не предательство, если фермеры в чем-то не согласны с торговыми агентами губернатора, а йомены требуют снижения налогов. Для решения подобных разногласий и была создана в 1619 году ассамблея. Что ж, Бэкон узнает о настроениях в Джеймстауне и сумеет положить конец досужим толкам о предательстве.

Но кто возьмется отвезти Бэкону послание? Кто вообще сможет отыскать его в диких лесах к югу от Джорданс-Поинт? Никого из людей Байерда в городе нет. Траппер с верховий возвращается назад лишь через месяц… Кто же? Остается лишь юный Клейборн. Только этот волчонок способен быстро и толково справиться с непростым заданием.

Ланс Клейборн места себе не находил из-за того, что ворота Галл-Коув отныне были закрыты для него. Целые дни напролет проводил он в кедровой роще, но на крик совы никто не выходил. Ворота так и не открылись.

Мисс Истер неважно себя чувствует. Мисс Истер никого сегодня не принимает, Мисс Истер нет сейчас дома. Мисс Истер уехала погостить в Пенсильванию…

Он послал подарок — коробочку с редчайшими сортами чая. На следующий день ее вернули, сопроводив отказ какой-то дежурной светской фразой.

Ланс писал письма, но получал их назад нераспечатанными…

Юноша получил записку Лоренса в таверне Генриетты Харт и почувствовал прилив сил. Снова настоящее дело! Однако, стоя на палубе боровшегося с ветром десятивесельного судна капитана Байерда, он ощущал, как с каждым гребком, уносящим его на Запад, усиливалась боль в сердце.

А что если за это время Истер Уокер решит выйти замуж за другого? Скажем, за Джона Ли или Тома Хэнсфорда? Или сядет на корабль и вернется в Лондон? А что если вмешается слепая судьба, и она заболеет или, хуже того, умрет?

Каким же он был дураком! Ну что ему стоило признаться, кто он на самом деле, еще там, на пристани Арчерз-Хоуп? А теперь она уже вряд ли когда-либо сможет воспринимать Ланса Клейборна как романтического лесного рыцаря, спасшего ее от верной смерти.

Все! Хватит! К черту эту любовь!

Бэкон будет рад ему. На границе найдется, чем занять свои мысли. Немногие сумеют перехитрить индейцев, уверенно пройти по незнакомому лесу или свалить оленя с первого выстрела. Он нужен Бэкону.

В том мире нет места женщинам. Все западные племена вышли на тропу войны. Часть индейцев, до сих пор соблюдавших нейтралитет, присоединилась к воинственным монаканам. Испуганные разгромом окканичей краснокожие больше не верили белым людям. Петиско увел свое племя далеко в горы.

Мощные взмахи весел быстро гнали судно вверх по реке. Теперь они проплывали Хармони-Спит, где жил его бывший наставник Дэвид Брум, также немало пострадавший от любви. Энн Шорт всласть помучила его, прежде чем согласилась на брак. Что-то они поделывают сейчас? Энн Шорт превратилась в обожающую посплетничать толстуху-кумушку, а Брум каждый день, кроме воскресенья, когда он читает проповеди в церкви, возится с мотыгой на своей земле…

Может быть, и ему, Лансу Клейборну, после женитьбы уготована мотыга? Во имя пророка Даниила, нет! Только не это!

А тем временем между Артуром Уордом, доверенным секретарем губернатора, и мисс Истер Уокер происходил небезынтересный для Ланса разговор, хотя, возможно, и к лучшему, что он не мог его слышать.

Уорд, собиравший все городские сплетни, быстро узнал все, что хотел, о романе юного Клейборна с дочерью Алана Уокера. Затем он наведался в Галл-Коув и попытался вызвать Истер на откровенность. Но стоило ему произнести сакраментальное имя «Ланселот Клейборн», как воспитанную вежливую девушку словно подменили, и она взорвалась, как порох. Взрыв негодования был настолько искренним и сильным, что умудренный жизнью Уорд сразу понял: его не обманули, она влюблена по уши.

— Он просто негодяй, мерзавец, гнусный обманщик! — не могла успокоиться Истер. — Он никогда больше не посмеет прийти сюда! Я не хочу видеть его!

— Он, видимо, пытался исправить свой… хм… промах? — осторожно спросил Уорд.

— Да, но даже проживи он столько, сколько Мафусаил, ему все равно это не удастся!

Уорд вовсе не собирался вступать в дискуссию, однако случайно затронутый девушкой вопрос о продолжительности жизни Ланса навел его на одну мысль.

— Губернатор очень обеспокоен, мисс Уокер, тем, что ему, к сожалению, придется повесить парня, — сказал он, поднимаясь и беря в руки шляпу.

Девушка сильно побледнела.

— Видите ли, оказывается, он был вместе с Бэконом. И попал под влияние этого безумца. Впрочем… уже не важно.

Не сказав больше ни слова, Уорд откланялся. «Я скоро вернусь, детка, — думал он. — И посмотрим, что ты скажешь, когда остынешь!»

Ланс нашел Бэкона в небольшом лагере, разбитом у порогов Аппоматтокс-ривер. Две сотни его добровольцев ни на минуту не расставались с оружием, понимая, что в любую минуту на них могут напасть.

Часовой провел Клейборна сквозь ворота нового частокола к штабу командира… Бэкон был рад неожиданному приезду Ланса. Казалось, он постарел на несколько лет: лицо осунулось, глаза запали, взгляд стал тяжелым и недоверчивым. Но шутил и улыбался он по-прежнему.

— Ну, как дела, индейский Ромео? — спросил он Ланса. — Готов ли ты к новой кампании?

Ланс изобразил самую беззаботную улыбку и полез в карман за письмом Ричарда Лоренса.

— Сегодня я курьер, — сказал он.

Бэкон внимательно прочитал послание, затем бросил его на стол и встал.

— Эта земля словно взбесилась, — заявил он. — Против нас все индейцы. От их военных раскрасок пестро отсюда до Массачусетс-Бэй, а губернатор толкует о каком-то заговоре! Разве он не понимает, что Сначала надо справиться с дикарями, а уж потом выяснять отношения?! Не понимает, что все эти форты вдоль реки беспомощны и бесполезны, что, не будь здесь моих людей, одним монаканам да Господу Богу ведомо, какие дикие племена могли бы постучаться завтра в ворота Джеймстауна?

Бэкон хитро взглянул на Ланса:

— Ты сумеешь сказать это губернатору?

Ланс задумчиво посмотрел на сосновое кружево горизонта и ответил:

— А я уже говорил. И не я один. Он просто не слушает. Страх и жадность — вот что правит им сейчас. Лоренс надеется лишь на его страх. А боится он, по мнению Лоренса, твоей власти.

— Да кто я такой, чтобы меня боялся губернатор? Я, простой плантатор? Бессмыслица какая-то!

Бэкон еще раз пробежал глазами письмо.

— Хитрец он, этот Лоренс! — сказал он. — Мягко стелет, да жестко спать! Сначала ловко подбирает доводы, прямо как торговец-шотландец, а потом заявляет, что мои друзья в Джеймстауне в опасности и только я могу спасти их. Ха! Можно подумать, что здесь нет индейцев, а я по совету врача уехал на воды!

Ланс даже не улыбнулся.

Бэкон с удивлением взглянул на него.

— Что, все действительно так серьезно?

— Да, — ответил Ланс. — И Лоренс имеет в виду лишь то, что написал. Тебе опасно находиться в Джеймстауне, даже если после выборов ты станешь членом парламента.

— Опасно?

— Не стоит забывать о страхах старого, раздражительного губернатора. Беркли отлично помнит и изгнание виргинцами Харви, и диктатуру Кромвеля. Кроме того, он вряд ли простил королю его нерешительное поведение с убийцами Карла I. Он остро завидует твоему влиянию и популярности.

— Завидует? Мне? Ха! Кромвель так напугал его, что ему теперь за каждым кустом мерещится бунтовщик. Где же подлинный Беркли? Где тот стойкий, мужественный герой, о котором я столько слышал в Англии? Беркли, восставший против Кромвеля и кровавого английского парламента? Непревзойденный Беркли, победитель индейцев? Где, наконец, галантный Беркли, любимец всей колонии? Его нет, он испарился, а на его месте возник старый, злобный, завистливый брюзга! Будь свидетелем моих слов, Ланс: если он не услышит с Запада вопль о помощи, если так и не санкционирует нашу кампанию, я не могу обещать, что сумею сдержать своих людей. Предупреди его, что восстание против индейцев может перерасти в революцию.

Бэкон повернулся к окну и подозвал Ланса:

— Смотри!

На молодой зеленой траве стояли ряды молодых рекрутов. Их муштровал закаленный в боях сержант. На первый взгляд его команды выполнялись безукоризненно, но он каждый раз недовольно качал головой, заставляя повторять все снова и снова.

— Смотри, — повторил Бэкон. — Когда-то виргинцы были детьми губернатора и не могли без него обойтись, нуждаясь в защите, крове и пище в этой дикой стране. А что ты видишь сейчас? Это взрослые, решительные люди, способные сами добиться всего, чего пожелают. Губернатору остается только признать их и жить с ними в мире, а что он делает? Объявляет их бунтовщиками! Бунтовщики! Потому что осмелились бросить вызов индейцам и заменяют собой его игрушечные форты! Потому что ценят жизнь выше бобровых шкурок! Неужели он всерьез надеется запугать их своими прокламациями? На Виргинию распространяется власть короля, а на виргинцев — все права его подданных. Неужели наместник Беркли забыл об этом?

Почти неохотно возвращался Ланс в Джеймстаун, с новостями для Лоренса и Драммонда. Официальное письмо Бэкона должен был передать губернатору полковник Крю.

Бунтовщик или нет, но Бэкон решительно собирался присутствовать на июньской ассамблее в качестве члена парламента от округа Энрико; Впрочем, об этом он сэру Вильяму не писал. В уважительном тоне он сообщал, что ни он сам, ни кто-либо из его людей не нарушил закона, выступив против дикарей, и в любой момент по приказу губернатора они готовы прекратить войну. Он также отвергал обвинение в нелояльности короне и колонии. Письмо отнюдь не являлось просьбой о прощении, напротив, со всей четкостью хорошего адвоката Бэкон давал понять, что прощать здесь нечего. Заканчивалось же послание традиционными уверениями и пожеланиями.

Сообщение для Драммонда и Лоренса было более откровенным. Он предлагал тайно собраться в доме Драммонда за два дня до начала ассамблеи и, принимая во внимание последние новости и факты, спланировать свои действия.

Джеймстаун кипел. Таверна Лоренса была переполнена, и Лансу пришлось делить скамью в общей зале с каким-то морским волком, от которого удручающе пахло опиумом.

После наступления темноты он встретился с Лоренсом и Драммондом. Ланс рассказал им об отряде Бэкона и отвечал на вопросы до тех пор, пока в горле у него не пересохло.

— Он не послал нам даже записки? — не унимался Драммонд.

— Нет, — ответил Ланс. — Но он написал письмо губернатору и передал его через Крю.

— Он написал губернатору! — воскликнул Лоренс, многозначительно взглянув на Драммонда.

Шотландец мрачно кивнул и спросил:

— Почему Крю? Почему не Клейборн?

— Крю, как и Бэкон, теперь член парламента. И только логично, что письмо отправлено с ним, — ответил Ланс.

— Бэкон просто не хотел, чтобы губернатор догадался, чье поручение выполнял Ланс, — пояснил Лоренс.

— Видимо, так, — сказал Драммонд. — Слушай, парень, никому ни слова о твоей миссии, с которой ты столь блестяще справился. Ни слова о Бэконе и его планах. Поезжай домой и жди от нас известий. Ты еще понадобишься Бэкону. Ты еще понадобишься колонии.

Но на следующий день выяснилось, что Ланс не может сразу вернуться домой: юноша еще не успел закончить свой завтрак, как в таверну явился дворецкий губернатора Уорд и передал ему приглашение от его превосходительства.

Сэр Вильям принял Ланса в восточной зале здания совета.

— Здравствуй, здравствуй, лесной бродяга! — весело приветствовал он юношу. — Ну, как дела на Западе?

Тщательно подбирая слова, Ланс рассказал о брошенных плантациях и о панике, еще не прошедшей, несмотря на разгром саскеханноков. А потом, как бы вскользь, он упомянул о Бэконе:

— Мой добрый сосед, Бэкон-младший, возглавил небольшую мобильную армию, без которой форты никогда бы не сумели сдержать индейцев.

Беркли насторожился.

— Индейцам никогда не застать его врасплох, — продолжал Ланс, — и вы смело можете на это рассчитывать. Он поставил на место южные племена, да и западные дикари серьезно напуганы. Они не решаются атаковать его форпосты, а для переговоров с монаканами разведчикам Бэкона приходится проходить не менее двадцати миль.

— Его лагерь укреплен?

— Нет, сэр, он обходится обычными пикетами и часовыми. Там, на Западе, не очень-то верят в эффективность фортов.

Как Беркли ни пытался держать себя в руках, его лицо побагровело, а пальцы нервно хватали воздух. Ланса поразила эта внезапная перемена. Дважды старый губернатор пытался заговорить, но не смог. Он был очень зол, но не хотел, чтобы юноша принял это на свой счет. Наконец, справившись с собой, он неожиданно спросил:

— А как дела у полковника Хилла в гарнизоне Энрико? Я приказал ему привезти молодого Бэкона в Джеймстаун, дабы тот ответил за свое непослушание.

— Кто ответил, сэр? Бэкон?

— Да, черт возьми, Бэкон! Почему Хилл его до сих пор не арестовал?

— Не знаю, ваше превосходительство. Я не видел полковника Хилла. Но почему вы хотите арестовать Бэкона?

— Ты, никак, решил учинить мне допрос, мальчишка?

— Простите, ваше превосходительство.

Губернатор отбросил приличия и дал волю гневу:

— Слушай меня внимательно! Я себя дурачить не позволю! Ты прекрасно знаешь, что мои офицеры повсюду ищут Бэкона. Кроме того, мои бедный барашек, мне прекрасно известно твое участие в этом заговоре. Можешь пойти и передать своему отцу, что он глупец, да-да, жалкий глупец! Почему, спросишь ты? Да потому, что ему не стоило позволять тебе так часто шляться на Запад!!!

Ланс едва не задохнулся от ярости, но промолчал.

— Так-то, парень! — продолжал Беркли. — Верховный суд определит поведение Бэкона как бунт. Тебе знакомо это слово? Бунт! Предательство! Я — губернатор, я, и только я, определяю политику вверенного мне штата, и мне, а не Бэкону, отвечать перед советом и его величеством! И пока я губернатор, я не позволю какому-то бездельнику с Запада путать мне карты. Я пущу в ход виселицы! Как здесь, так и на Западе!

Если губернатор рассчитывал запугать Ланса, то он ошибся. Внешне молодой человек слушал его с полным почтением, но на самом деле он просто изо всех сил пытался подавить свой гнев. Беркли перевел дыхание и уже более спокойным тоном добавил:

— Слишком сурово, скажешь? Но у меня нет выбора! Ты умен, Клейборн. Умен не по годам. Тебе посчастливилось унаследовать лучшие качества своего отца и дяди. Да, все мы боимся индейцев, но вдумайся, кто они? Наивные, как дети, дикари. Ты же жил с ними и знаешь их повадки. Они должны быть наказаны. И они будут наказаны. Но у самого короля никогда не хватит денег на то, что задумал Бэкон! Отбросить ВСЕ племена за горы? Абсурд! Ведь ты же не дурак и должен понимать это! Я рассчитываю на тебя, парень, и хочу, чтобы ты помог всем нам залечить раны раздора.

Ланс хотел было возразить, объяснить губернатору, что после победы Бэкона на Роанок-ривер отбросить монакан за горы не составит труда для любой регулярной армии, но Беркли, словно почувствовав это, тяжело опустил руку ему на плечо и сказал:

— Ладно, парень, будем считать, что ты меня понял. Бэкон едет сюда, и мы решим с ним все вопросы. Оставайся здесь, на восточной территории, до моих дальнейших указаний. Это приказ.

Ланс молча поклонился и вышел.

Услышав о приказе губернатора, сэр Мэтью остался очень доволен. Его очень беспокоило участие сына в западных событиях, и он не раз сомневался в лояльности Ланса по отношению к губернатору и королю. Ланс слишком часто бывал на западных землях и утратил связь с миром богатых и воспитанных жителей восточного побережья.

Ланс же все никак не мог успокоиться, думая о Бэконе и обещанных губернатором виселицах. Пытаясь объяснить отцу, сколь талантливого человека пытается убрать с дороги сэр Вильям, он рассказал ему о взятии форта окканичей. Сначала в глазах старого рыцаря вспыхнул боевой задор, но потом он лишь презрительно махнул рукой, как бы говоря: «И эту заварушку ты называешь сражением?»

— Этот Бэкон гениальный полководец, отец.

— Но разве он солдат?

— Я видел его в двух кампаниях, отец.

— Кампании! Ты называешь это кампаниями, а три сотни человек — армией? Ха!

Ланс не стал спорить со старым ветераном принца Руперта, но позволил себе усомниться в том, что полк короля Карла смог бы пешим пройти четыреста миль, ночуя под открытым небом, а затем взять укрепленный остров, располагая одной-единственной пушкой.

— Да Бог с ним, с Бэконом! — решил сменить тему сэр Мэтью. — Поговорим лучше о тебе. Ты становишься важным человеком, сын. Обязанности курьера доверяют не каждому. Это очень большая ответственность.

Согретый словами отца и несколькими глотками мадеры, Ланс почувствовал себя значительно лучше. Сэр Мэтью не боялся бунта, его просто раздражало, что мелкие фермеры наравне с ним будут участвовать в ассамблее. Ланс не перечил отцу, но и не разделял его уверенности в радужном будущем. Он видел лагерь Бэкона у Аппоматтокс-ривер. Он помнил слова губернатора о виселицах. Если Бэкон будет повешен, в колонии начнется сущий ад.

Ланс успел много узнать и неплохо владел ситуацией, но одно ему было неведомо — роль, которую отводил ему губернатор в своих планах.

В течение следующей недели то один, то другой знакомый расспрашивал его о лагере Натаниэля Бэкона, о Байерде, Макферлэйне и прочих торговых агентах губернатора. Ланс рассказывал им все, что знал. Впервые в жизни Ланс оказался в центре внимания людей много старше себя, и все они вдруг стали говорить о его великом будущем, о том, что вот-вот он станет капитаном, что он самый многообещающий молодой человек в колонии.

— Что им надо от тебя? — недоумевал сэр Мэтью. — Похоже, у тебя от меня секреты, парень. Помимо солдата ты стал еще и политиком?

Ланс пожимал плечами, удивлялся и ждал, чем все это кончится.

В замок Клейборна стали запросто заезжать Бэкон-старший и советник Дениэл Парк. Они появлялись как бы случайно и обращались с Лансом как с весьма влиятельной персоной, даже советуясь с ним иногда. Приходили также Лоренс, Драммонд и другие знакомые юноши из антигубернаторской группы. Они говорили о Бэконе и своих дальнейших планах.

Ланса же между тем его собственные проблемы волновали куда больше дел губернатора. Истер Уокер не выходила у него из головы. Ее образ преследовал его и днем и ночью, и в походах и на охоте. Он спрашивал о ней всех гостей замка. Ему отвечали, что девушка гостит в Грин-Спринг у леди Беркли и что она стала первой красавицей штата, затмив прочих женщин, включая и супругу губернатора. Собеседники сообщали также о бесконечных поклонниках, ища на лице юноши признаки ревности и любовной тоски.

Однажды кто-то сказал слуге сэра Мэтью, что мисс Истер вернулась в Галл-Коув. А Саймон Джонс со Старджион-Крик добавил: юная леди отказала Хэнсфорду.

Саймон Джонс, зять Артура Уорда, был большим любителем посплетничать. Он целый час, не закрывая рта, рассказывал Лансу о подагре своего отца и последней проповеди Брума, в которой тот заявил, что апостол Павел пытался трактовать вопросы веры, не разбираясь в них, чем вызвал споры и недовольство многих прихожан.

Ланс улыбнулся. Брум всегда недолюбливал апостола Павла, но юноша не считал теологию самой сильной стороной своего бывшего наставника.

— Как дела у Эдварда Уокера? — спросил Ланс. — Достроил ли он склад?

— О да, — ответил Саймон, — и вскоре собирается навестить вас. У него какое-то поручение к вашему кузнецу. Его сестра также хотела бы увидеться с вами.

Глаза Ланса расширились.

— Кто вам это сказал?

— Эд.

— Она сама просила его передать вам, что хочет меня видеть?

— Нет, но она присутствовала при нашем разговоре и не возразила брату, когда тот упомянул об этом.

Ланс щедро угостил гостя вином и простился с ним.

В ту ночь он видел замечательные сны.

На этот раз крик совы в кедровой роще у Галл-Коув не остался без ответа. Она вышла к воротам, нервно комкая носовой платок и кусая полные губы, все такая же испуганная и непреклонная.

Перед ней стоял не дикарь в изорванной кожаной одежде, а гладко выбритый молодой человек в начищенных сапогах и бархатном камзоле. Стоя друг против друга в весенних сумерках, они долго молчали.

— Я получил твое послание, — наконец сказал Ланс.

— Я не посылала ВАМ никаких посланий.

— Мне передали тв… вашу просьбу.

— Я никого ни о чем не просила.

— Что ж, забудем об этом. Вы вышли поговорить со мной. Я приходил и раньше, много раз, но напрасно.

— Мой отец… Это он приказал мне встретиться с вами.

Ланс едва не задохнулся от неожиданности.

— Я никогда бы сама не вышла к вам, Ланс Клейборн! — вскричала девушка. — Я ненавижу, ненавижу вас! — И она повернулась, как бы собираясь уйти.

Он схватил ее за руку, затем, опомнившись, отпустил. Снова повисло неловкое молчание. Где-то в лесу пронзительно свистнула ночная птица.

— Не важно, почему вы вышли ко мне, — сказал Ланс. — И это правда, что бы там ни нашептывала мне моя гордость. Я люблю вас. Ваш образ повсюду преследует меня. Я вел себя как последний дурак, но все же рассчитываю на ваше прощение. Если вы действительно меня ненавидите, я сам возненавижу себя навсегда.

Ланс не знал, да и не мог знать, что происходило в душе девушки. Она была рядом, и он забыл обо всем остальном. Он снова взял ее за руку.

— Я не люблю вас, — заявила она. — И скоро… очень скоро вы сами меня возненавидите!

— Возненавидеть вас?!

— Да.

Внезапный шорох за спиной заставил его обернуться и впиться глазами в переплетение длинных вечерних теней.

— Не обращайте внимания, — шепнула ему Истер. — Давайте пройдем немного вперед.

Озадаченный, он последовал за ней.

Она остановилась и снова шепнула:

— Не говорите громко, прошу вас. — Девушка подошла вплотную к нему и с нервным смешком сообщила: — Сегодня я Далила7, Ланс Клейборн. Выслушайте меня, прошу вас… и вам ничего не сделают.

Он опустил руку на эфес шпаги.

Истер остановила его:

— Пожалуйста, не надо! Слушайте. Мой отец велел мне встретиться с вами и позволить вам навещать меня здесь, в доме. Он считает вас самым опасным бунтовщиком после Бэкона и… и…

Ей пришлось вцепиться ему в руку, уже готовую выхватить клинок из ножен, и это помешало закончить фразу. Она дрожала, как испуганная лань.

— Я начинаю понимать, — тихо произнес Ланс. — Губернатор приказал, и ваш отец…

— Да, — шепотом подтвердила она.

— И вы презираете меня?

— Я? Нет… то есть да. Вы…

— И себя, надо полагать, тоже? — Он гордо выпрямился.

— Да, — после долгой мучительной паузы призналась она.

— И мне позволено видеться с вами лишь затем, чтобы ваш отец и вы могли исполнить волю губернатора?

— Пожалуйста… Разве я не говорила, что скоро вы возненавидите меня? Я дура, еще большая дура, чем вы, Ланс Клейборн. Но они сказали мне, что вас арестуют и повесят, если я не увижу вас и… и… Скажите правду, вы бунтовщик?

— Если после этого я не стану бунтовщиком, — пожал плечами Ланс, — Святой Петр внесет меня в свою книгу как самого терпеливого дурака, когда-либо стучавшегося во врата рая!

— Я ничего не понимаю в политике, Ланс, — быстро проговорила она, — но вам грозит смертельная опасность. И хотя моя любовь к вам прошла, я не хочу, чтобы вы болтались на виселице. Мой отец напуган. В стране беспорядки. Старый губернатор, как слепая змея, кусает всех подряд. Он никого не пощадит, Ланс. Пожалуйста, скажите мне, что вы не бунтовщик. Я передам им это, и вам ничего не сделают…

Он взял ее за плечи и, глядя ей прямо в глаза, негромко, но резко сказал:

— Скажи им, что хочешь, любимая. Но не забудь упомянуть, что я — виргинец. Ни один мужчина во всей колонии не смог бы безнаказанно заявить мне прямо в лицо, что я предал своего короля, и, зная это, они вложили мерзкое обвинения в уста девушки. Передай также своему перепуганному насмерть отцу, что если губернатор соизволит поднять свой ленивый зад из кресла у камина и выйти со мной на поединок, я перережу ему глотку за гнусную клевету!

— Ты говоришь как кабацкий задира! — вспыхнула она.

— Зато от чистого сердца.

— Мне нельзя было быть откровенной с вами, Ланс Клейборн. Сделав это, я предала моего отца…

— Сэра Вильяма Беркли, дорогая.

— Боже! Не произносите его имя даже шепотом. Говорю вам, он крайне опасен. Губернатор уже не тот, что был когда-то. Его стоит опасаться, поверьте мне!

— Вам действительно не стоило быть откровенной, дорогая, ведь и вы подозреваете меня в измене! Я пришел сюда лишь затем, чтобы сказать, что я люблю вас. А оказался жертвой политического заговора. У меня такое чувство, будто меня вываляли в грязи. Ну да ладно. Я и прежде вел себя как дурак, побуду им еще немного. Видимо, в молодости каждый хоть раз, но примеряет шутовской колпак с бубенцами. Вы спрашиваете меня, предал ли я короля? Нет! Но если вы спросите меня, друг ли я Натаниэлю Бэкону, я отвечу — да! Передайте им это, мисс Истер Уокер.

Он повернулся, чтобы уйти, но она удержала его.

— Я ничего не скажу им. Ничего такого, что могло бы повредить вам, Клейборн.

Он издевательски рассмеялся:

— Сама доброта! Мой нежный ангел-хранитель! Отважная героиня, спасающая мою душу от дьявола в обличии сэра Беркли, сидящего на груде бобровых шкурок! Мне бы хотелось задушить вас. Или пристрелить из той самой аркебузы, что торчит вон из тех кустов. Судя по тому, как дрожит дуло, там прячется ваш отец. Он, верно, думает, что я взял вас в заложницы. Или говорю о своей любви. Или делаю из вас предательницу… К черту! Дайте мне уйти.

Но она не отпустила его. Дрожа от гнева и стыда, с глазами, полными слез, девушка снова заговорила:

— Я никогда не желала тебе зла, Ланс. Ты надсмеялся надо мной, над моей любовью. Ты сделал из меня дуру, заставив поверить в храброго, благородного Усака. Боже, какой дешевый маскарад! Ты унизил меня. Это я чувствую себя вывалянной в грязи. И по твоей милости! Я ненавидела тебя, Ланс, потому что презирала себя. Но я никогда не желала тебе зла. Боже, как я ненавидела тебя, Ланс Клейборн! Кем бы ты ни был и что бы ни скрывал от меня, знай это. Господь создал тебя таким, каков ты есть. И возможно, когда-нибудь Он вернет мне самоуважение!

Внезапно она повернулась и бросилась бежать к дому. Ланс пошел было за ней, но остановился и, опустив голову, направился к лесу.

Казалось, даже совы насмехались над одиноким всадником, возвращавшимся по лесной тропинке домой. Он же не слышал их издевательских криков, стараясь думать о политике, Бэконе, губернаторе, отце… о ком угодно, кроме некоей девушки, перед которой он был виноват. Но, видимо, сама природа устроила Ланса Клейборна так, что ему не суждено было отрешиться от мыслей об Истер Уокер.

Какое-то время Ланс никуда не выезжал из замка Клейборна. Отец попросил его объездить двух норовистых жеребцов, и он полностью отдался этому занятию. Но и работа не принесла покоя его измученной душе.

Торговцы из Джеймстауна и Кикотана привозили новости о волнениях в восточных поселках. Похоже, у Бэкона и там было много сторонников. Противники губернаторского совета горячо спорили, что ожидает их генерала, если тот вернется в Джеймстаун. Джекоб Кэпп утверждал, что его ждут неминуемый арест и виселица. Макнейр из Эдинбурга возражал ему, что сэр Вильям никогда не осмелится применить силу к столь прославившемуся джентльмену и, напротив, ласково встретив его, вновь предоставит ему место в совете.

— Как член парламента он опасен Беркли, — настаивал шотландец. — Но в верхнем эшелоне власти, в совете, Бэкон ничем не сможет повредить ему, потому что никогда не соберет большинства голосов.

В воскресенье прихожан джеймстаунской церкви больше занимали слухи и сплетни, чем проповедь. Бэкон явится на ассамблею с толпой своих наемников и всех там перебьет… Нет, просто заставит принять новые законы… Бэкон совершенно разорен, и губернатору не составит труда просто купить его… В Глочестере формируется армия добровольцев для разгрома Бэкона… Нет, там такой же заговор, как в Нью-Кенте и Энрико… Король скоро пришлет войска, и поведет их сам губернатор…

Ланс рассеянно слушал болтовню вокруг себя и уже собирался уйти из церкви, когда взгляд его упал на скамью Уокеров. Девушка была там, бледная и, как показалось Лансу, немного напуганная.

Она повернула голову, и их глаза встретились. Обида и гнев Ланса мгновенно исчезли: в ее взгляде он прочел отчаянный призыв к осторожности. Эд Уокер подремывал, Алан Уокер сосредоточенно слушал проповедника и, когда тот произнес заключительную фразу: «И да прибудет мир в сердцах ваших. Аминь», мрачно кивнул.

Ланс согнал муху с рукава, уронил Псалтырь, поднял ее и шумно опустился на скамью. Справа на него с явным неодобрением смотрела миссис Драммонд. Направляясь к священнику за благословением, она наградила таким же взглядом Истер Уокер.

Девушка снова посмотрела на него. На этот раз он ясно прочел в ее глазах: «Я хочу, чтобы ты пришел. Мне необходимо увидеть тебя». Первым побуждением Ланса было сделать вид, что он ничего не понял и отвернуться, но в ее взоре сквозила такая мольба, что юноша сдался и едва заметно кивнул в ответ.

Дождавшись, когда Эдвард и Алан направился к амвону, Ланс быстро подошел к Истер, и они обменялись несколькими торопливыми фразами:

— Ваш отец… — спросила она. — С ним все в порядке?

— Да. Его нет в церкви лишь потому, что он занят. Муштрует новобранцев сэра Генри.

— Но сегодня же воскресенье…

— Воскресенье или нет, рекруты для него прежде всего.

— Передайте ему, что мой отец сегодня приедет в замок Клейборна.

— А вы?

— Нет. Я останусь дома.

— Дома… для меня?

Немного поколебавшись, она ответила:

— Да.

Они вместе вышли на улицу, и Ланс помог ей сесть на лошадь.

Он не смотрел ей вслед. Его беспокоило смутное подозрение: почему Алан Уокер предупредил о своем предстоящем визите? Почему он должен предупредить отца?

Сидя на неудобной ступеньке крыльца дома в Галл-Коув и слушая Истер, Ланс чувствовал себя совершенно несчастным. Она была холодна и говорила лишь о деле.

— Мой отец, — заявила Истер, — вновь решил вернуться к вопросу, с которым ваш отец явился сюда этой осенью. Если вы помните, речь шла о союзе между нашими семьями. Тогда он был отвергнут. Сейчас мой отец решил по-другому.

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду лишь то, что сказала, — нетерпеливо перебила его она.

Он проглотил ком в горле и спросил:

— Значит, теперь вы согласны?

— Нет! — вскричала Истер. — Отец говорит от своего имени, а не от моего!

— Но…

— Я скорее умру! Позвольте мне объяснить вам кое-что, и тогда между нами не будет недомолвок. Вам пора понять, Ланс, что мы с вами оказались в центре событий, которых не понимаем. Вы стали важным лицом в колонии благодаря своему знанию Запада, дружбе с Бэконом, мастерскому владению оружием, состоянию… Но эти же самые ваши… достоинства и сделали нас объектом интриги. Вы нужны губернатору. Он проверяет вашу лояльность, потому что сомневается в ней. Я же — лишь орудие, инструмент, каких у него сотни. Моего согласия никто не спрашивал.

Он молча слушал.

— Я хочу объяснить вам все, потому что вы должны мне помочь. Понимаете? Мне кажется, я знаю вас лучше, чем вы можете себе представить. Вы не из тех, кто в силу политических обстоятельств способен взять себе жену против ее воли. Я же не слепа! Ваш наряд и манеры лесного жителя не обманули меня, хотя, признаюсь, и взбудоражили мое воображение.

Он не проронил ни слова.

Истер Уокер вздохнула.

— Как всегда, я слишком много говорю. — Она поправила растрепавшиеся волосы.

Внезапно он услышал свой собственный голос. Слова лились против воли, но больше молчать он не мог.

— Мой отец вряд ли обрадуется этому визиту. Надеюсь, он будет вежлив, когда разговор коснется… упомянутого вами вопроса. Но он может быть и груб. Вы простите меня за это?

— О… да, конечно.

— Даже если моей отец пошлет вашего… на солдатском языке?

Она кивнула. Он взял ее руку так, словно это был кусок хрупкого фарфора.

— Послушайте теперь меня, Истер Уокер. Мне нет дела ни до взаимоотношений наших родителей, ни до политических козней губернатора. Все, что вы слышали обо мне, — правда. Я — друг Бэкона и его сторонник. Я знаю лес, а также язык индейцев и их обычаи. Однажды в некоей таверне я действительно проучил нескольких нахалов. Но с того сентябрьского дня, когда я встретил девушку на пристани Арчерз-Хоуп, я изменился.

Ее пальцы сжались.

— Да, я изменился и больше не думаю о том, чтобы удрать к индейцам и охотиться вместе с ними у голубых гор. — Он немного помолчал, затем продолжил: — Бог свидетель, я никогда не думал о вас как о выгодной жене. Вы просто всегда были со мной, где бы я ни был. И тот глупый маскарад, столь обидевший вас, страшно мучает меня до сих пор.

Она высвободила руку. Он не сделал попытки вновь завладеть ею, а просто сидел и молча смотрел в пустоту.

— Вы тревожите меня, — сказала она.

— Не я, а ваша собственная гордость… О, простите, я иногда думаю вслух. Это свойственно людям, путешествующим по лесу в одиночку. Если бы вы вышли за меня, я бы показал вам МОЙ лес. Мы бы сидели у костра, и я бы рассказывал вам индейские сказки, пел их песни… Я научил бы вас не бояться в лесу ни человека, ни зверя, ни призрака…

— Вы говорите, как…

— Ну же?

— Как Усак.

— Конечно. Я и есть Усак, и я люблю вас. Вы же видите во мне лишь противного щеголя в дорогом лондонском парике и бархатном плаще… Кстати, не после ли встречи с Усаком вы так резко переменили свое мнение о щеголях?

— Но… — сердито начала она.

— Простите. Индейцы говорят: мой язык прям, как стрела. В нем нет змеиной хитрости. И я честно скажу вам: у плана губернатора есть одна-единственная положительная, на мой взгляд, сторона — вы в качестве финального приза. Но мне необходимо ваше согласие.

— Я боюсь.

— Меня?

— О нет! Вы, похоже, до сих пор не осознали, что губернатор вознамерился вас повесить. По крайней мере сейчас.

Он рассмеялся.

— Да, да! Он полагает, что ради меня вы пойдете на предательство. И тогда окажетесь полностью в его власти.

— Вы все-таки считаете меня бунтовщиком?

— Я просто знаю, что никогда не смогу изменить вас…

— Вы уже изменили меня.

— Я хотела сказать, что…

— Что вы англичанка, а не виргинка. Сомневаюсь в этом. Будь моя воля, я бы говорил с вами не о политике, а о любви. Но…

— Мне же не хочется говорить ни о любви, ни о политике, — ответила она. — Как и вы, я изменилась. Я уже не та девушка, которую юноша по имени Усак встретил однажды на пристани. Еще недавно я была весела и беззаботна, а теперь, когда вы говорите о любви, я чувствую лишь страх… Мой отец когда-то был моряком. Он знает слова, которые бьют, как плеть. Я слышала от него такое, что просто не смею передать вам. В общих чертах это звучало так: если я не выйду за вас замуж, вас повесят. И вашего отца вместе с вами, также обвинив в предательстве.

Ланс резко выпрямился:

— Он прямо так и сказал?

— Да, и не только это. Я просто не хочу, чтобы вы узнали обо всем от других. Вы понимаете меня?

Ланс побледнел от гнева. Его мускулы напряглись. Грубые обидные слова готовы были сорваться с языка. Дурак! Трижды дурак! Сидеть здесь и говорить о любви, когда…

Ее голос доносился до него как сквозь пелену:

— Любой мужчина возненавидит женщину, спасшую его от палача. Ни одна девушка с сильной волей не позволила бы завлечь себя в такую ловушку. Я не знаю, что мне делать, Ланс Клейборн. Уходите и дайте мне побыть одной. Мне надо подумать. Я не хочу, чтобы вас повесили.

Он попытался улыбнуться:

— Мой наставник Брум учил меня логике. Похоже, он не преуспел в этом, поскольку наш разговор озадачил меня не меньше, чем вас. Вы сказали, что если я не женюсь на вас, меня повесят. А вы не хотите, чтобы меня повесили. Хорошо. Вы позвали меня сюда, дабы спасти мне жизнь. Но когда я, позабыв обо всем, кроме сидящей рядом со мной девушки, соглашаюсь на это, предлагая вам свою любовь, вы колеблетесь. Так, может быть, мне просто отправиться к шерифу и смириться со своей участью?

— Сейчас не время иронизировать, — ответила она. — Вы не в состоянии понять мой страх. Губернатор должен считать, что мы… все еще любим друг друга.

Он встал, поправил шпагу и задумчиво посмотрел на стену леса перед ним.

— Вы хотите, чтобы я боялся гнусного тирана? Злобной клеветы?

— Нет, Ланс… Просто женщины чувствуют иначе, нежели вы, мужчины. Мы сидим дома и думаем о вещах, которые не решаемся обсуждать с вами вслух. Крайне редко нам выпадает счастье помечтать, как, например, мне, об Усаке с пристани в Арчерз-Хоуп. Гораздо чаще мы вынуждены бороться — со страхом, болью, болезнями, тревогами…

— Вы и сейчас боретесь?

— Да.

— Вы хотите, чтобы меня повесили? — резко спросил он.

— Конечно, нет.

— Значит, завтра наша свадьба?

— Конечно, нет!

— Но почему?

— Если я выйду за вас, вы будете ненавидеть меня всю жизнь. Ведь это означает быть связанным по рукам и ногам…

— Но я согласен сделать вид, что уступаю губернатору. Что же до пут, то ради вас я с радостью прощусь со своей холостяцкой свободой. Я повторяю свой вопрос: вам безразлично, повесят меня или нет?

— Конечно, нет! Боже, какой вы глупец!

— В таком случае остается лишь одно: вы уверены, что сможете влиять на мои поведение и поступки, не выходя за меня замуж?

Она ничего не ответила.

Он задумался на мгновение, а потом сказал:

— Хорошо, Истер Уокер. Пусть время нас рассудит. Моя гордость советует мне послать ко всем чертям и вас, и вашего изобретательного губернатора, и вашего перепуганного отца. А сердце подсказывает: не стоит злиться, она позвала тебя не для того, чтобы в чем-то убедить или переубедить, а просто чтобы вновь услышать, как ты любишь ее.

Она возмущенно фыркнула, но он не дал ей ничего сказать и продолжал:

— Я действительно люблю вас. Мне очень жаль, но это правда. Лучше бы я никогда не появлялся в Арчерз-Хоуп. Лучше бы я никогда не видел вас. Но как-нибудь я со всем этим справлюсь. Будь проклят губернатор со своими виселицами! Будь проклята ваша нерешительность и трусость вашего отца!

Он отвесил прощальный поклон и добавил:

— Ваш отец как-то сказал, что вы еще сами себя не знаете. Можете ему передать, что в этом я с ним согласен!

Если уж у молодежи той весной от избытка событий и происшествий голова шла кругом, то что говорить о стариках! Даже сэр Вильям Беркли, казалось, решил уступить. Не сумев арестовать Бэкона на границе, он прислушался наконец к словам Дениэля Парка и других членов совета. Молодому джентльмену было позволено вернуться в Джеймстаун и принять участие в ассамблее. Получив соответствующее, правда, неофициальное, извещение, Бэкон спустился на шлюпе вниз по реке и просигналил, прося разрешения пристать к берегу. Ответом ему был пушечный выстрел. Тогда он отвел судно на безопасное расстояние и ночью выслал шлюпку, чтобы переговорить с Лоренсом. Тот посоветовал осторожность и еще раз осторожность, поскольку губернатор, судя по всему, снова передумал.

На следующий день Бэкон решил отвести судно выше по реке, но наткнулся на сторожевой корабль и был арестован вместе со своими людьми.

Губернатор с тревогой отметил, что прибывающие в Джеймстаун члены новой ассамблеи ходили по городу и являлись в присутственные места не снимая шпаг и боевых топориков. Все ждали, когда пленного генерала приведут в здание совета. Попадались и такие, кто повсюду носил с собой заряженные мушкеты, но, удивительное дело, не возникало ни стычек, ни беспорядков.

То, как сэр Вильям разыграл свою главную козырную карту, напомнило членам запуганного им совета былые времена и былого мудрого Беркли. Поведя рукой в сторону окруженного стражей барристера, губернатор с наигранным добродушием громко объявил:

— Господа! Перед вами величайший бунтовщик за всю историю Виргинии!

Бэкон невозмутимо поклонился губернатору и собравшимся. Его стройная фигура и строгая адвокатская мантия резко контрастировали со щегольским нарядом сэра Беркли. Лишь острый настороженный взгляд глубоко запавших глаз и усталое лицо отличали сейчас молодого человека, произведенного его людьми в генералы, от провинившегося мальчугана, терпеливо дожидающегося наказания от своего наставника.

Губернатор выдержал паузу и не без сарказма спросил:

— Мастер Бэкон, вы еще не забыли, как подобает, вести себя джентльмену?

— Нет, ваша честь, — ответил Натаниэль.

— Ловлю вас на слове!

— Благодарю вас, ваша честь, — с легким поклоном ответил пленник.

По зале прошел нервный смешок.

Бэкона расковали, а других арестованных оставили в кандалах.

На этом первый день заседания окончился. Бэкона отправили в дом его знатного родственника под ответственность последнего, другие же вернулись в тюрьму.

Никто не знал, о чем говорил в тот день Бэкон-старший со своим племянником. Они беседовали четыре часа наедине. Старик взывал к чести рода, напоминал мятежному молодому человеку, что он — единственный наследник огромного состояния, второго по величине в Виргинии, убеждал его, что Беркли не желает ему зла, а лишь хочет призвать к порядку, обещал, что проблема с индейцами будет решена так, что это устроит всех фермеров…

Между тем Джеймстаун буквально кипел от разговоров. Здесь собрались новые члены палаты общин со всей колонии. Многие из них продолжали с гордостью носить кожаную одежду, как свидетельство своего участия в сражении на Роанок-ривер вместе с Бэконом. Было выпито немало эля. Губернатор передаст молодого человека верховному суду… Нет, нет! Не может быть! Члены парламента неподсудны, по крайней мере во время заседания палаты… Сэр Вильям торжественно дарует ему свое прощение и снова введет в верхнюю палату — в совет. В совет? Да там его никто не станет слушать! А при голосовании в палате общин большинство всегда будет за него…

Парк, Ладуэлл, Боллард и прочие консервативные члены совета держались настороженно: их сильно беспокоили настроения новых членов палаты общин.

Узнав об аресте Бэкона, Ланс примчался в Джеймстаун и нашел друга на заднем дворе дома советника. Он пребывал в мрачном расположении духа, но, увидев юношу, обрадовался от души.

— Рад видеть тебя, Ланс! Ты — свежий ветер в затхлой атмосфере этого убогого городишка. О, при тебе шпага, значит, хоть одному из нас удалось избежать ареста!

Ланс ослабил тугой кружевной воротник и сел рядом с ним на каменную скамью у стены.

— Что они собираются делать с вами, генерал?

— Генерал! Спасибо тебе, дружок! Вот уж воистину — генерал! Но мы еще посмотрим. Пока что я — провинившийся школяр, отданный под наблюдение моего достойного старшего родственника. Завтра я опять предстану пред светлые очи губернатора и мне прочтут нотацию. А потом… кто знает?

Бэкон похлопал Ланса по колену, и сказал:

— Не могу поверить в это… Сегодня, когда меня вели через площадь, собравшиеся там люди кричали приветствия и потрясали в воздухе обнаженными шпагами. Трудно поверить… Я не бунтовщик, друг мой, но, похоже, дело зашло слишком далеко. На улицах — ненависть и страх. Я уверен, если губернатор решится повесить меня, будет взрыв. Не думал, что до этого дойдет. Лоренс предупреждал меня. Драммонд, Уоли, Хэнсфорд, Бленд и Кэрвер — тоже. Но я им не верил! Ну почему нам не дали самим воевать с индейцами? Почему англичане теперь готовы воевать с англичанами? Кто вообще говорил о заговоре и бунте, кроме губернатора?

Ланс не знал, что и ответить. Ему просто нравилось сидеть рядом с другом, пытаясь хоть немного поддержать его в трудную минуту.

Бэкон встал и медленно пошел по узкой дорожке между миртовыми кустами, вытирая лоб платком. Затем вдруг остановился, повернулся к Лансу и спросил:

— Зачем ты здесь? Ты что, не понимаешь, что в общей суматохе могут арестовать и тебя? Ведь ты воплощаешь все то, что так ненавидит его превосходительство! Ты — сама Виргиния. Ты — Америка. Ты — Новый Свет. Ты силен и полон надежд. Твоя сила уже неподвластна королям и правительствам, она переживет эту жалкую диктатуру. Ты не англичанин, Ланс Клейборн, ты виргинец. Что значит быть виргинцем? Не знаю. Пока не знаю.

Бэкон снова сел и подпер голову рукой.

— И в Джеймстауне можно найти справедливость, я уверен, — заявил Ланс.

Бэкон расхохотался:

— Вот и ты хватаешься за шпагу при одном упоминании о справедливости! Хорошо. Возможно, не стоит забывать, что справедливость и шпага часто одно и то же. Не важно. Я сыграю завтра свою роль так, как мне предписали достойные авторы этого спектакля. Я официально попрошу прощения за преступления, которые, по мнению губернатора, совершил. Я же не знаю за собой таковых, а посему это меня не унизит. Беркли со столь свойственным ему великодушием дарует мне отпущение грехов, но будет по-прежнему бояться и ненавидеть меня. А между тем там, на границе, индейцы снова выйдут на тропу войны, но их боевой клич снова не услышат в Джеймстауне.

Негр слуга принес им эль и маисовые лепешки.

— Мой дядя Нат сейчас у губернатора, — продолжал Бэкон. — Завтрашний фарс требует небольшой репетиции. Бедный дядя Нат! Он больше беспокоится обо мне, чем о своих деньгах… Ладно, пей. Холодный эль хорошо освежает. Где ты намерен переночевать?

— Здесь, если смогу быть полезен.

— Ну нет, дорогой друг! — рассмеялся Бэкон. — Остынь немного. Я в надежных руках, а если понадобится, то всегда смогу удрать из этой вонючей деревни и вернуться в свой лагерь. Еще не хватало увидеть тебя в кандалах! Ты нам еще пригодишься. С отцом, надеюсь, все в порядке?

— Да, сэр.

— Пожалуйста, передай ему от меня наилучшие пожелания и скажи старику, что я не предатель.

— Я уже говорил.

Они простились, и Ланс покинул дом советника.

На следующий день в столице колонии воцарилась напряженная тишина, за которой скрывались готовые взорваться ярость и страх. Во время короткой церемонии в здании совета Беркли простил молодого человека. Новые члены палаты общин смотрели на это, стиснув зубы.

— Бог прощает вам! Я прощаю вам! — торжественно заключил свою речь Беркли.

— А всем тем, кто был с ним? — напомнил ему полковник Вильям Коул.

— Да, и всем тем, кто был с вами, — добавил губернатор. Собравшиеся вздохнули с облегчением.

Бэкона снова ввели в совет, к большому неудовольствию тех, кто рассчитывал на его голос в палате общин, наиболее представительной части ассамблеи.

В тот день многим даже показалось, что удастся добиться согласия. Губернатор предвосхитил выступления собравшихся и объявил, что первым будет обсуждаться вопрос о войне с индейцами. И снова обвел всех вокруг пальца. Приграничные жители требовали упразднить форты и заменить их мобильной армией во главе с Бэконом в качестве генерала. Сторонники Беркли согласно кивали, но настояли на развернутом слушании вопроса.

Да, форты бесполезны, но что делать с их гарнизонами? Ведь это не добровольцы, а солдаты, которым платят за их службу. Да, конечно, их можно рассредоточить по отрядам пограничной армии. А как быть с дружественно настроенными индейцами? Следует ли их выгонять вместе с остальными? А как быть с сэром Генри Чичерли? Он офицер короны и личный адъютант губернатора. Следует ли ему служить под началом мятежного барристера?

Новые члены парламента спорили и волновались, тщетно дожидаясь возможности проголосовать. Хитрый губернатор все откладывал и откладывал голосование, длинно рассуждая о законах и процедуре его проведения.

Сэр Мэтью долго смеялся над нетерпением и возмущением сына:

— А чего, собственно, ты ждал? Что губернатор возьмет да и откажется от всех своих прерогатив? Не тут-то было, милый мой! Тебе придется подождать, пока король не пришлет нам нового губернатора.

— Или пока индейцы не захватят замок Клейборна, — парировал Ланс.

Сэр Мэтью пожал плечами:

— Губернатор полагает, что индейцы дальше не пойдут. Но если он снова станет медлить, тогда… возможно…

— Да, — ответил Ланс, — тогда все возможно.

— А что бы ты стал делать на месте Беркли, сын? Позволил бы горстке западных бандитов в рваных кожаных портках учить тебя уму-разуму? Не думаю, чтобы ты, как он, сумел пойти с ними на компромисс. Давай не будем перегибать палку, сын. Старик отлично знает, что делает. Он сумеет остудить горячие головы. Он сформирует хорошую мобильную армию и успокоит индейцев.

В дверь постучали, и слуга доложил, что приехал Алан Уокер. Ланс с улыбкой посмотрел на своего озадаченного отца.

— Что ему, черт возьми, нужно, парень? — осведомился сэр Мэтью.

— Пожалуйста, отец, постарайтесь держать себя в руках. Помните, мне нужна его дочь!

И с этими словами он покинул дом через заднюю дверь.

Сэр Мэтью был терпеливее священника, пока его нежданный гость долго и путанно объяснял причину своего визита. Старый Уокер страшно нервничал. Произошла ужасная ошибка, сказал он. Они передумали. Его дочь сочтет за честь стать женой Ланса Клейборна. У них произошла обычная любовная размолвка, но все выяснилось, и они помирились.

— Ха, ха! Вы же знаете, сэр, этих влюбленных! Сегодня ссорятся, завтра мирятся, потом опять… — бубнил Уокер.

Сэр Мэтью стиснул зубы. Он еле сдерживался, чтобы не вцепиться в кружевной воротник магистрата Галл-Коув и не вышвырнуть его за дверь. Толстый заносчивый скототорговец! Защитник ворюг-советников! Косолапый моряк, никогда не державший шпаги в руках!

Но Ланс сказал: «Мне нужна его дочь!», и сэр Мэтью лишь скрипел зубами.

Между тем Уокер продолжал:

— Да, они поссорились, но в нашу прошлую встречу я еще не знал об этом. Уверен, сэр, она любит вашего сына. Она отказала всем прочим своим поклонникам.

— Это она прислала вас? — спросил старый рыцарь.

Алан Уокер тяжело задышал и решил уйти от прямого ответа.

— Видите ли, сэр Мэтью, я поговорил с дочкой, а ее с-сердце для м-меня все равно что открытая книга, и вот я п-прочел в нем…

— ЭТО ОНА ПРИСЛАЛА ВАС?

— Я б-бы так н-не с-сказал, сэр, но…

— Так зачем вы пришли?

Лицо Уокера побагровело и покрылось испариной. Он тщетно пытался обрести уверенный тон, сменить тему…

Наконец сэр Мэтью догадался:

— Уж не губернатор ли желает этого брака?

— Видите ли…

— Это воля его превосходительства?

Уокер неохотно кивнул.

— Понятно, — не скрывая злой иронии, сказал сэр Мэтью. — Теперь мне все понятно.

— Она не мыслит жизни без в-вашего сына, сэр. П-пожалуйста, верьте мне! Разве он сам не говорил с вами о ней? Разве…

— Да замолчите вы наконец! — устало махнул рукой старый вояка. — Нечего было со мной темнить. Мне наплевать на то, что хочет губернатор! Боже правый! Да если Ланс решит жениться на вашей дочери, он сделает это тогда, когда он и она сочтут это нужным, и оба, без сомнения, как я, пошлют сэра Вильяма Беркли ко всем чертям!

Уокер встал и взял шляпу.

— Благодарю вас, сэр Мэтью! — с чувством огромного облегчения произнес он.