Лесные призраки

14 сентября 1944 года

– Практически ровно три года назад. Да, этот эпизод занесён в журнал учёта боевых действий. И подтверждён как показаниями местных жителей, так и свидетельствами оккупационных властей. И много людей вы спасли?

– Пятнадцать человек. Первые, кто выпрыгнул из машины и добежал до леса, успели. Их было трое. Остальных разбегающихся расстреляли. В основном уцелели те, кто не дёргался.

– А потери ваших людей?

– Два красноармейца погибли, один был ранен. Я из кадровых бойцов сформировал пулемётные расчёты, так на них и сосредоточили ответный огонь. Потому и потери.

Тяжело был ранен один из снайперов, Лёшка, бывший егерь. Умер.

Это моя ошибка. Наслушался, как в зимнюю войну финские «кукушки» стреляли с деревьев. Домысел, конечно, но для стрелков сверху действительно лучший обзор. Специально нашли две подходящие верёвки, чтобы мои «кукушки» могли мгновенно спрыгнуть и не разбиться. Да только больно опытный попался пулемётчик в экипаже «ганомага».

Ещё раздробило руку Леониду, комсомольцу. Он был вторым номером расчёта МГ. Мишка, товарищ его, бросился на помощь, перевязал как смог, после чего сам открыл огонь. Собственно, этим он и спас меня с жителями.

– Да-да, Михаил Козаков. После проверки направлен в армейскую разведку. Парня представили к награде, ордену Красной Звезды. Молодец, хорошо воевал.

Кстати, никак не мог поверить, что вы немецкий диверсант.

Да, совсем забыл! Вы в курсе, что на вас ушло представление на «Знамя»? Вот хохма. Немецкого диверсанта награждают одной из высших государственных наград! Хотя бывало и похуже. Врага порой тяжело разглядеть, верно?

– Товарищ капитан, ну какой я враг? Только что ведь с вами разговаривали!

Особист одёрнул меня движением руки. Неприязненно отвернулся, поиграл желваками. Достав папироску, картинно зажёг спичку, прикурил. После чего снова развернулся ко мне:

– Курите?

– Никак нет.

Лёгкая улыбка тронула губы капитана.

– Ну вот видите? Какой вы красный командир, если не курите?

– А вы определяете советского человека по признаку: курю не курю? Плохи тогда наши дела с таким отношением… лиц, наделённых особыми полномочиями.

– Не наглейте. Лучше расскажите, что было после вашей авантюры. Вы действительно думали, что немцы простят вам отбитых жителей?

– Нет, не думал. С их стороны было бы нерационально отказываться от столь эффективной тактики. Но прекратив борьбу, мы автоматически признали бы за ними право грабить, насиловать и убивать просто по прихоти. Оставалось только одно: отвечать на каждый удар.

Что касается наших последующих действий осенью 41-го… Знаете, сразу после засады я очень сильно растерялся. Не ожидал от эсэсовцев такой прыти. До того я с ними близко не сталкивался, в моём понимании они представляли собой карательные части, палачей. Вы же знаете этот психологический тип людей – безмерно жестоких, привычных к насилию над беззащитными, упивающихся собственной властью в момент мучений. Именно таких ублюдков обычно вербуют в каратели.

Обратная сторона медали заключается, как правило, в том, что вся их жестокость рождается от крайней трусости. Я рассчитывал, что, попав в засаду, эсэсовцы потеряются, и мы легко их перебьём. Людей у меня было немного, но зато суммарная огневая мощь довольно внушительная: два пулемётных расчёта, два отличных стрелка. Теми же силами, но с меньшим вооружением мы без потерь – да даже раненых не было – взяли экипаж бронедрезины. А там были кадровые солдаты.

Но противника я недооценил. Эсэсовцы не палачи, нет, они фанатики с отличной боевой подготовкой. В бой включились мгновенно, дрались умело и яростно. И я не был готов к тому, что мой отряд, каким бы маленьким он ни был, фактически перестанет существовать.

…Мальчишки были первыми, кого я взял под крыло. Немцы к комсомольцам относились, мягко говоря, не очень, и родственники, к которым ребята приехали на лето, спрятали их в лесу.

Про них я узнал от батюшки. Знаете, некоторые люди очень интересно исповедуются. Они умудряются во время покаяния переложить вину на других, да ещё и компроматом поделиться. Так что найти парней не составило для меня особого труда.

Двое юношей-подростков лет по 15–16 сидят под деревом и о чём-то уныло переговариваются. Обрывки фраз доносятся до моего слуха. Из них я понимаю, что ребята вспоминают дом, семьи, волнуются за любимых.

Они же ещё дети… Стоит ли включать их в отряд?

Стоит. Виктор был прав, война быстрой не будет, и пацанам, так или иначе, придётся браться за оружие. Тем более комсомольцы, у них и путь-то только один. Ещё чего предпримут по юношеской глупости да горячности и сгинут. А под моим началом у них появится хотя бы шанс.

… —А Витюха? Тщедушный, лицо как у гниды, его никто в упор-то и не замечал. А теперь как же, полицай, попробуй что против сказать!

– Он, кажется, к Любке твоей неровно дышал. Как бы не было чего…

– Чего?!Да пусть только покажется, я его…

– Что ты его?

Немая сцена достойна гоголевского «Ревизора». Моё появление в немецком камуфляже (впрочем, вряд ли они разбираются в таких тонкостях) произвело на ребят сильное впечатление. Один из них, достаточно высокий и худощавый светловолосый парень (хм, что ж тогда из себя представляет полицай-«гнида»?) попробовал встать. Прямым ударом ноги в живот я пресёк эту попытку, сложив парня пополам.

Второй, в какой-то степени являющийся противоположностью незадачливого товарища (чуть пониже и покрепче, тёмный), проворно вскочил, сжимая в руке короткий кухонный ножик. О! Видимо, этот жаждал разобраться с Витьком.

От яростного замаха я уклонился, просто отступив назад. Укол, довольно быстрый. Но недостаточно: правой ногой шагаю за спину, уходя от удара; левым предплечьем сбиваю атакующую руку и с силой обрушиваю на нижнюю часть бицепса локоть правой. Ножик вылетает из мгновенью онемевшей кисти.

Захват, удар коленом под рёбра, согнувший «пионэра». Финиширую задней подножкой.

– Ну что, бойцы, разобрались с полицаями? А если бы я был полицай, тогда что?

Значит так, слушайте меня внимательно, повторяю один раз. Эти леса в поисках окружённых красноармейцев скоро прочешут, и у тех, кто не умеет хорошо прятаться, шансов нет. А я вот умею: и прятаться, и драться, и стрелять. И только прятаться от немцев не собираюсь. За мной пойдёте, научу всему, что умею, немцам покоя не дадим. Согласны?

…Ленька и Мишка решились сразу. Хорошие, смелые парни. Хотя Михаил в этой двойке выглядел более предпочтительно: серьёзный, основательный, исполнительный. Сын простого рабочего, привыкший сам добиваться поставленных целей. Его товарищ из семьи инженеров в своё время жил в гораздо более комфортных условиях, что определённо повлияло на развитие парня. Ну нет в Леньке той рукастости и самостоятельности, как в Михаиле. Несколько неуклюжий, мечтательный, достаточно смелый, чтобы разок рискнуть, по-настоящему мужественным он стал только после засады. Правда, цену за это заплатил более чем…

Витька этого прижали потом, расписку мне лично давал о сотрудничестве с партизанами. Пару раз даже полезной информацией поделился. Потом, правда, его полицаи раскрыли. Предателей у них тоже не любят, так что Витька быстро пустили в расход.

Лёха-егерь… Он был самым ценным приобретением отряда. И самой тяжёлой потерей. Лес знал, как свои пять пальцев, легко находил в нём еду: малинники, орешники, грибные места, рыбные озёрца, звериные тропы, где хорошо силки ставить – всё знал. Как пройти сквозь непроходимые с виду буреломы, как скоротать расстояние, где удобные проходы к железке – да всё, одним словом. Он многому успел меня научить, многое показал, но то была явно меньшая часть знаний егеря.

А главное: он сам, без всяких призывов и приказов начал с немцами свою борьбу. За плечами у Алексея была срочная служба, опыт обращения с оружием имелся. В армию в июне он просто не успел попасть – был на дальнем кордоне, опоздал на сборный пункт, а после было уже поздно. Вырос Лёха в семье охотника, плюс егерская служба – готовый снайпер. Побывав на местах недавних боёв, егерь обзавёлся целым арсеналом: танковый ДТ, три винтовки «Мосина» и одна самозарядка СВТ, командирский самовзводный «наган», да плюс небольшой запас патронов, да плюс несколько гранат, «лимонок» и «РГД» – воевать он собирался серьёзно, с расчётом на создание собственного отряда.

Хотя на деле, при всей боеспособности и решительности, Алексей был «бирюком», привык действовать самостоятельно, не полагаясь на других. Обратной стороной автоматически стала неспособность организовывать людей и руководить ими. Хорошим, даже очень хороший боец, но всё-таки не командир.

Я узнал про нашего егеря от Виктора. Накануне кто-то обстрелял группу немцев, занимавшихся «сбором продуктов», сиречь грабежом. С их стороны погибло три человека. Я, признаться, подумал про нескольких нападавших, а Виктор вспомнил про егеря, исчезнувшего с момента прихода немцев.

Найти его было ой как непросто. Но некоторые звериные тропы были известны и Виктору, и он предположил, что там могут быть расставлены силки. Так и оказалось.

Наконец-то гибкая фигура мужчины показалась среди деревьев. Егерь идёт пружинистым шагом, мягко, неслышно. Сложен средне, но в сухом жилистом теле чувствуется звериная грация и сила.

Приближается. СВТ за правым плечом, несёт по-уставному. Вот почему я подумал, что на немцев напала группа: самозарядка даёт высокую плотность огня, как если бы огонь из трёхлинеек вели как минимум трое стрелков.

Ну а с интуицией у тебя как, почувствуешь чужака?

Почувствовал, остановившись метрах в пяти от моей лёжки. Я неплохо замаскировался листвой, плюс камуфляж, дышу очень ровно и мягко. Но егерь присел на колено и вперился взглядом именно в мой «бугорок», образованный телом и листвой. Ну, что дальше?

Резко срывая с плеча самозарядку, рывком вскакивает на ноги. Быстро, очень быстро.

Но недостаточно быстро, когда тебе противостоит «бранденбуржец». В две секунды рву дистанцию; ударом ладони сбиваю ствол СВТ. Резко приседая, зашагиваю правой под колени. Рывком на себя выхватываю ноги – и мой невольный противник летит вверх тормашками.

Прыгаю на грудь коленями, выбивая дух. Левую руку фиксирую под шею, правой хватаю за горло; левым же коленом прижимаю правую руку, сжимающую СВТ. Контроль.

Вот теперь можно и поговорить.

– Слышь боец, я спрашиваю, отвечаешь кивком. Понял?

Алексей вперил вмени полный ненависти взгляд. Не понял.

Сжимаю до упора кадык.

– Не геройствуй. Не то время, не та ситуация. Гансов ты три дня назад пострелял?

Ярости во взгляде не убавилось, но кивком ответил.

Отпускаю горло, встаю. Протягиваю руку.

– Ты не обижайся, что я с тобой так жестковато. Лес – твоя стихия, и иначе я бы просто не смог к тебе подобраться. Наслышан о снайперских способностях. Ну а часть своих я только что показал.

У меня к тебе есть предложение…

Обязательна ли была демонстрация силы? Думаю, да. Мальчишки зачастую живут инстинктами, практически всё время проводящий в лесу егерь не особо далеко от них ушёл. Чтобы доказать своё право командовать, я должен был проявить силу. Доступно проявить, так, чтобы мысли нарушить или оспорить мой приказ в принципе не возникало.

С красноармейцами всё прошло проще и легче. Виктор и отец Николай сумели собрать необходимую информацию о чужаках, появившихся в сёлах после отступления Красной армии; их было не так и много. И все на виду, так что полицаи успевали «поработать» с материалом прежде, чем мы узнавали о людях. Выбор их нередко склонялся к службе у немцев: слишком убедительным был наш разгром в приграничном сражении, а темп германского наступления в сентябре был ещё очень высок. Никто особо и не верил, что Красная армия выстоит.

Тем более, тогда далеко не всех полицаев вязали кровью, да и «громких» карательных дел за ними не водилось. Сыто, спокойно, немцы не придираются, чем не жизнь?

Тут ещё вот что надо учесть: по деревням и сёлам разбредались в основном те, кто разуверился в возможности продолжения борьбы. Они просто искали тихого и спокойного места, оседали у соломенных вдовушек, потому и предложения немецкой администрации принимали. Те же, кто хотел сражаться, прорывались на восток, к фронту.

Но среди человек десяти местных окруженцев нашлось трое, кто поначалу отказался идти служить фрицам. Конечно, потом бы их или уговорили, или заставили, а может, забрали бы в заложники или угнали в Германию.

Так вот эти трое, Владимир, Виталий и Илья, после недолгих бесед со мной согласились вступить в отряд. Большую роль в этом сыграли моя служба в органах и старшинство по званию. Субординация и дисциплина сидели в ребятах крепко.

Что ещё я могу про них сказать? Владимир и Илья были из одной части, причём второй был ведомым по отношению к старшему товарищу. Зато честным и когда надо – стойким. Но в общении тихий, неконфликтный и, в общем-то, не очень решительный. К сожалению, я плохо его запомнил. Хотя была одна любопытная деталь: когда я пришёл за обоими товарищами, именно Илья первым решился принять моё предложение, причём достаточно уверенно.

Владимир был полной противоположностью сослуживца. Шумный, весёлый, к тому же рослый и крепкий, он умел нравиться женщинам. Потому и сумел задержаться в деревне у одной из самых красивых молодок. Мой призыв он поначалу пытался проигнорировать. Не получилось. Из личных качеств: как ни странно, был не очень смелым и вперёд в бою не лез. Но хорошо знал пулемёт, потому я и включил его в расчёт вторым номером.

Виталий чем-то похож на погибшего Илью. По крайней мере, был похож: застенчивый и тихий, немногословный. Но с развитым чувством долга и, когда нужно, смелый до безрассудства. Со временем и голос прорезался, и командирские навыки появились. «Гадкий утёнок» после пары схваток с немцами превратился в «прекрасного лебедя».

Я долго создавал отряд, учил людей, провёл с ними две успешные боевые операции; наконец, я просто узнал их, привык к ним. А тогда…

Алексей был в сознании. Он тянул ко мне руки, хватал за рукава, пытался что-то сказать. Но изо рта раздавались только хрипы, воздух выходил с кровью сквозь пробитые лёгкие. Я пытался его перебинтовать, пытался… Отчётливо понимая, что рана смертельная, что бьющийся подо мной человек обречён.

Потом бледный от потери крови Виталя с наспех перебинтованным левым плечом притащил на пару с Мишкой Леонида. Мальчишка был без сознания. Пуля пробила предплечье правой руки, в хлам раздробив кость. Плоть тут же пришлось резать.

Может, руку и смогли бы спасти в хорошей больнице, собрав осколки костей, прочистив и сшив рану. Но тогда это было просто невозможно.

И всё. Я, Виктор, Виталя и Мишка, вот и весь уцелевший отряд.

Было жутко. Хрипы умирающего, пытающегося что-то сказать Алексея, крик пришедшего в себя Лёньки, бабий вой… Они ведь тоже потеряли родных, кто-то был ранен. Я растерялся. Не мог понять, что делать дальше, как действовать.

Ситуацию спас Виктор. Что-то прорычал, организовал людей, заставил сделать носилки для раненых. Остальных, в том числе и меня, запряг собирать трофеи: винтовки, гранаты, пулемёт, боеприпасы, индивидуальные медицинские пакеты.

Если бы не он, отряд, вполне возможно, перестал бы существовать. Командир не имеет права на слабость, иначе его люди погибнут – в тот день я хорошо усвоил этот урок.

– И что дальше?

– Дальше? Мы пытались выжить, все вместе. Из пятнадцати спасённых четверо были ранены, двое умерло. Людей надо было кормить, дать хоть какой-то кров: в сентябрьском лесу по ночам очень холодно. А главное, нужно было не попасть в облаву, устроенную немцами.

А постарались они знатно, бросив на поиски два батальона пехоты и мобилизовав всех местных полицаев. «Бобиков» мы боялись больше всего: они знали в лесу каждый кустик.