Летний Рыцарь

Глава двадцать шестая

Небывальщина – большая страна. Говоря точнее, самая большая страна. Небывальщиной чародеи называют всю бесконечность потустороннего мира. Это не физическая страна, так что ни географии, ни геологии, ни сезонных воздушных потоков здесь нет. Это мир теней, волшебное царство, и его материя изменчива как мысль. У него множество названий: ну, например, По Ту Сторону, или Тот Свет, и здесь можно отыскать любую разновидность потустороннего мира, какую только можно вообразить. Ад, Рай, Олимп, Чертовы Куличики, Тартарары, Геенна – все, что угодно, и все это находится где-то в Небывальщине. Во всяком случае, теоретически.

Регионы Небывальщины, расположенные ближе всего к миру смертных, почти полностью контролируются сидхе. Эту часть потустороннего мира называют Феерией, и она довольно тесно связана с нашим, материальным миром. Как следствие, Феерия во многом напоминает наш мир. Она, например, относительно постоянна, и в ней имеются даже несколько разновидностей погоды. И все же не ошибайтесь: никакая это не Земля. Физические законы действуют здесь не так надежно, как в нашем мире, что делает Феерию чертовски опасным местом. Большинство тех, кто попал сюда, пропадает навсегда.

И ведь я потрохами чувствовал, что бегу по самому что есть центру Феерии.

Земля понижалась и делалась влажнее и мягче. Туман быстро проглотил звуки за спиной, и я не слышал больше ничего, кроме своего тяжелого дыхания. Сердце отчаянно колотилось на бегу, и в поцарапанной руке пульсировала боль. Впрочем, сам бег был не лишен некоторой приятности – это после нескольких-то месяцев жизни взаперти в лаборатории. Вряд ли меня хватило бы надолго, но по счастью бежать пришлось всего ничего.

Огни оказались парой светящихся окон хибары, стоявшей на отшибе от леса, на небольшом возвышении. Ее окружали каменные обелиски размером примерно с гроб; часть их повалилась и растрескалась, другие продолжали стоять, чуть покосившись. На одном и них примостился, поблескивая бусиной-глазом знакомый ворон. При виде меня он еще раз каркнул и влетел в открытое окно хибары.

Несколько секунд я постоял, переводя дух, потом подошел к двери. По коже забегали мурашки. Я сделал шаг назад и получше рассмотрел дом. Каменные стены. Соломенная крыша. Из окон струился аромат свежевыпеченного хлеба, но и он не мог заглушить характерного запаха плесени. Дверь была сделана из какого-то потемневшего от времени, но все еще тяжелого и крепкого дерева, и на ней виднелся вырезанный, уже знакомый мне символ: снежинка. Значит, Мать Зима. Если она хотя бы не уступала Мэб, одних размеров ее силы хватало, чтобы любой чародей сдох от зависти. Эта энергия должна висеть вокруг нее постоянной аурой, этаким тепловым излучением… вот только не факт, что ее можно уловить сквозь каменную стену и толстенную дверь. М-мм…

Я поднял руку, чтобы постучать, и дверь отворилась сама собой с мелодраматическим как в дешевых голливудских фильмах скрипом несмазанных петель.

– Заходи, мальчик, – произнес голос – точнее, даже не голос, а скрипучий шепот. – Мы тебя ждали.

Еще раз м-мм… Я вытер вспотевшие ладони о джинсы и проверил, крепко ли я держу свои жезл и посох. Только потом я перешагнул порог и вступил в полумрак помещения.

Весь дом занимала одна комната. Пол был деревянный, из старых, потрескавшихся досок. Вдоль каменных стен выстроились полки. В дальнем углу, у очага стояло кресло-качалка, а рядом с ним – деревянная прялка. Кресло со скрипом покачивалось – в нем кто-то сидел, хотя я не видел ничего, кроме шали и чепца – так обычно пытаются изобразить фигуру с помощью свертка одеял. На каминной полке лежало несколько вставных челюстей более-менее человеческого размера. Одна казалась совершенно нормальной, с белыми, ровными зубами. Следующая была гнилой, со стертыми резцами и сломанными мостами. Зубы у следующей были заостренными, в зловещих бурых потеках, с застрявшими в них кусками гнилого мяса. Последняя была изготовлена из какого-то сверкающего серебристого металла.

– Забавно, – послышался со скрипучего кресла такой же скрипучий голос. – Очень даже забавно. А ты почувствовала?

– Э… – неуверенно произнес я.

Из противоположного угла комнаты послышался новый голос, и я обернулся в ту сторону. Другая женщина, сгорбленная от старости, смахивала тряпкой пыль с полки и возвращала на вытертое место бутылочки и пузырьки. Она повернулась и смерила меня взглядом зеленых глаз; лицо ее оказалось, конечно, морщинистым, но очень даже еще румяным.

– Конечно, почувствовала. Бедный мальчик. Он идет по тернистой тропе, – пожилая дама подошла ко мне и положила руки мне на виски, заглянув в глаза. – Шрамы. Много шрамов. Покажи язык, мальчик.

Я удивленно зажмурился.

– А?..

– Высунь язык, – повторила она требовательным тоном. Я повиновался. Она внимательно изучила мои язык и горло.

– Впрочем, он силен, – произнесла она. – И может вести себя умно. Порой. Похоже, твоя дочь не ошиблась с выбором.

Я закрыл рот, и она отпустила мою голову.

– Мать Лето, полагаю?

Она улыбнулась мне.

– Да, лапочка. А это Мать Зима, – она небрежно махнула рукой в сторону кресла у огня. – Не обижайся на то, что она не встает. Время года, видишь ли, неподходящее. Дай-ка мне ту метлу.

Я поморгал, но послушно взял стоявшую в углу растрепанную метелку на корявой палке и передал ее Матери Лету. Пожилая дама взяла ее у меня и принялась подметать пыльный пол.

– Ха, – шепотом заметила Мать Зима. – Ты только поднимаешь пыль; она все равно ложится на место.

– Дело в принципе, – возразила Мать Лето. – Верно ведь, мальчик?

Я чихнул и сдержанно ругнулся про себя.

– Э… прошу прощения, леди. Я надеялся, вы могли бы ответить мне на пару вопросов.

Чепец Матери Зимы чуть повернулся в мою сторону. Мать Лето прекратила свое подметание и внимательно посмотрела на меня своими блестящими зелеными глазами.

– Ты ждешь ответов?

– Да, – признался я.

– Как можешь ты ждать ответа, – Мать Лето чихнула, – если ты еще не знаешь правильных вопросов.

– Э… – повторил я. Воплощенная сообразительность – это про меня.

Мать Лето покачала головой.

– Раз так, предлагаю обмен, – сказала она. – Мы зададим вопрос тебе. А в обмен на ответ каждая из нас ответит на интересующий тебя вопрос.

– Мне нечего возразить, но вообще-то я здесь не затем, чтобы вы задавали вопросы мне.

– Ты уверен? – спросила Мать Лето. Она промела пол передо мной и теперь гнала пыль к двери. – Откуда тебе знать, что это так?

– Она готова трепаться весь день, – донесся до меня неодобрительный шепот Матери Зимы. – Отвечай на наши вопросы, парень. Или выметайся.

Я сделал глубокий вдох.

– Ладно, – буркнул я. – Спрашивайте.

Мать Зима повернулась обратно к огню.

– Ты просто ответь нам, парень. Что важнее? Тело…

– …или душа? – договорила за нее Мать Лето. Обе замолчали, и ощутил на себе их взгляды – словно кожу мою осторожно тыкали кончиками ножей.

– Я полагаю, это зависит от того, кто и кого спрашивает, – произнес я, наконец.

– Мы спрашиваем, – шепнула Зима.

Лето кивнула.

– И мы спрашиваем тебя.

Я обдумал ответ.

Черт, я даже сам удивился тому, что подумал, прежде чем ответить.

– Раз так, я сказал бы, что будь я старым, дряхлым, одной ногой в могиле, я верил бы в то, что душа важнее. А будь я человеком, которого готовы сжечь ради спасения его души, я полагал бы, что важнее тело.

Последовала долгая пауза. Я поймал себя на том, что беспокойно переминаюсь с ноги на ногу.

– Неплохо сказано, – заметила, наконец, Мать Зима.

– И достаточно умно, – согласилась Лето. – Почему ты ответил именно так, мальчик?

– Потому что это глупый вопрос. На него не ответить однозначно – только так, или только иначе.

– Вот именно, – кивнула Лето. Она подошла к очагу и достала из печки противень с длинной рукояткой. На противне лежал круглый каравай хлеба. Она выложила его на подоконник остывать. – Мальчик видит то, чего не видит она.

– Просто это не в ее натуре, – пробормотала Зима. – Она такова, какая есть.

Мать Лето вздохнула и кивнула.

– Странные времена…

– Погодите-ка, – вмешался я. – О ком это вы здесь говорите? О Мэйв, так ведь?

Мать Лето издала негромкий кашляющий звук, который вполне мог быть и смехом.

– Я ответил на ваши вопросы, – сказал я. – Теперь ваша очередь.

– Терпение, мальчик, – сказала Мать Лето. Она сняла с крюка над огнем чайник и разлила чай в две чашки. Потом добавила в них что-то вроде меда, сливок, и протянула одну Матери Зиме.

Я подождал, пока обе не отопьют немного, потом снова вмешался.

– Ну ладно, терпению есть предел. У меня нет возможности ждать. Сегодня летнее равноденствие. С полуночи сила начнет перетекать к Зиме, и Мэйв попытается использовать Каменный Стол, для того, чтобы окончательно похитить мантию Летнего Рыцаря.

– Разумеется. Этого необходимо избежать любой ценой, – Мать Лето заломила бровь. – Так каков твой вопрос?

– Кто убил Летнего Рыцаря? Кто украл его мантию?

Мать Лето бросила на меня разочарованный вздох и отхлебнула глоток чая.

Мать Зима поднесла чашку к чепцу. Я так и не видел ее лица – но руки ее казались иссохшими, а ногти тронуты синевой.

– Ты задаешь глупый вопрос, парень, – произнесла она, опустив чашку. – Ты ведь умнее этого.

Я скрестил руки на груди.

– О чем это вы?

Мать Лето хмуро покосилась на Зиму, но все же ответила.

– О том, что не столько важно – «кто», сколько – «зачем».

– И «как», – добавила Мать Зима.

– Думай, мальчик, – сказала Лето. – Чего добился похититель мантии?

Я нахмурился. Войны между Дворами – это раз. Необычной активности как в волшебном, так и в материальном мирах. Но в первую очередь, все-таки войны. Зима и Лето готовятся сразиться у Каменного Стола.

– Совершенно верно, – прошептала Зима. По спине моей снова побежали мурашки. Блин-тарарам, да она ведь слышала мои мысли! – Но подумай, чародей. Как это проделали? Кража есть кража, что бы ни было ее целью: пища, богатство, красота или власть.

Поскольку разницы я все равно не видел, я стал рассуждать вслух:

– Когда что-то украдено, с этим может произойти две вещи. Его могут спрятать так, чтобы его нельзя было найти.

– Или охранять, – вмешалась Лето. – Так, как поступают, например, драконы.

– Угу, ладно. Или это можно уничтожить.

– Нет, нельзя, – вскинулась Мать Зима. – Ваши собственные предания тоже подтверждают это. Ну, тот вздорный немец с всклокоченными волосами…

– Эйнштейн, – пробормотал я. – Ладно, согласен. Но все равно, это можно сделать бесполезным. Или продать кому-то другому.

Мать Лето кивнула.

– И то, и другое – изменения.

Я поднял руку.

– Постойте, постойте. Послушайте, насколько я понимаю, эта сила Летнего Рыцаря, его мантия, не может существовать сама по себе. Ее нужно заключить в какой-то сосуд.

– Да, – согласилась Мать Зима. – В одну из Королев, или в Рыцаря.

– И сейчас она не у Королев.

– Верно, – кивнула Лето. – Будь это иначе, мы бы это ощутили.

– Выходит, она у другого Рыцаря, – продолжал я. – Но если бы это было так, не было бы и никакого нарушения равновесия, – я почесал в затылке, и до меня медленно начало доходить. – Если только мантию не изменили. Если только не изменили нового Рыцаря. Превратили во что-то другое. Что-то, что держит эту энергию взаперти, делает бесполезной.

Обе молча, внимательно смотрели на меня.

– Олл райт, – сказал я. – Я сформулировал свой вопрос.

– Задавай, – произнесли обе хором.

– Как мантия передается от одного Рыцаря к другому?

Мать Лето улыбнулась, но выражение ее лица оставалось невеселым.

– Она возвращается к ближайшему ее отражению. К ближайшему, так сказать, сосуду Летних. А та, в свою очередь, выбирает нового Рыцаря.

Это означало, что за этим могла стоять только одна из Летних Королев. Титания исключалась из списка – она развязывала войну с Мэб именно потому, что не знала, где находится мантия. Мать Лето тоже не выложила бы мне всей этой информации, стой за этим она сама. В итоге оставалась только одна.

– Звезды… – пробормотал я. – Аврора.

Две Матери разом поставили чашки на стол.

– Время поджимает, – сказала Лето.

– То, что не должно произойти, может произойти, – продолжала Зима.

– Ты, по нашему разумению, тот, кто еще может восстановить положение вещей…

– …если у тебя хватит сил.

– И храбрости.

– Эй, придержите лошадей, – вмешался я. – Может, мне просто выложить это Мэб с Титанией?

– Об этом не может быть и речи, – вздохнула Мать Зима. – Они идут на войну.

– Остановите их, – сказал я. – Вы двое сильнее Мэб и Титании. Заставьте их заткнуться и прислушаться к вам.

– Не так все просто, – заметила Зима.

Лето кивнула.

– Мы обладаем властью, но в определенных рамках. Мы не можем вмешиваться в дела Королев или Леди. Даже в такой отчаянной ситуации.

– А что вы вообще можете сделать?

– Я? – переспросила Лето. – Ничего.

Я нахмурился и перевел взгляд с нее на Мать Зиму.

Дряхлая, сморщенная рука поднялась и поманила меня.

– Подойди, парень.

Я хотел было отказаться, но ноги сами, без моего позволения, шагнули к ней, и я опустился на колени у ее кресла. Даже отсюда я не мог разглядеть ее. Все ее тело включая ноги было покрыто несколькими слоями темной материи. На коленях у нее лежали пара вязальных спиц и бесхитростный прямоугольник шерстяной ткани, из которого тянулись толстые нити грубо спряденной, неокрашенной шерсти. Мать Зима пошарила рукой, нашла ржавые ножницы, отрезала нити и протянула мне вязанье.

Я взял его – снова механически, почти не сознавая, что делаю. Ткань была мягкой, холодной словно из холодильника, и покалывала пальцы скрытой в ней слабо уловимой, но опасной энергией.

– Концы не завязаны, – негромко заметил я.

– И не нужно, – сказала Зима. – Это Расклятье.

– Что?

– Отмена всему, парень. Я отменяю все. Разрушаю. Вот я кто на деле. В этих нитях заключается сила, способная отменить действие любого заклятья. Просто приложи ткань к тому, что нужно отменить. Распусти нити, и все так и будет.

Мгновение я смотрел на клочок ткани.

– Любое заклятие? – тихо переспросил я. – Любое преобразование?

– Любое.

У меня задрожали руки.

– Вы хотите сказать… Я могу использовать это, чтобы справиться с тем, что сделали с Сьюзен вампиры? Просто взять и отменить? Снова сделать ее смертной?

– Можешь, Эмиссар, – в голосе Матери Зимы зазвучало какое-то сухое, холодное любопытство.

Я сглотнул слюну и встал, комкая в руке ткань. Осторожно, чтобы не распустить ненароком, я сунул ее в карман.

– Это что, подарок?

– Нет, – прошептала Зима. – Но необходимость.

– И что мне положено с этим делать?

Мать Лето покачала головой.

– Это твое теперь, тебе и решать. Мы и так исчерпали все свои возможности реагировать на происходящее. Остальное в твоих руках.

– И поспеши, – прошептала Зима.

Мать Лето согласно кивнула.

– Времени не осталось. Будь скор и мудр, смертное дитя. Ступай с нашим благословением.

Зима зябко убрала свои хрупкие руки в рукава халата.

– Не подведи, парень.

– Блин-тарарам, вот только давления не надо, – буркнул я себе под нос. Я коротко поклонился обеим по очереди и повернулся к двери. Уже переступая через порог, я спохватился.

– Да, кстати. Простите, если мы подпалили немного вашего единорога по дороге сюда.

Я оглянулся и увидел, что Мать Лето выгнула бровь. Чепец Зимы тоже пошевелился, и я увидел желтые зубы.

– Какого единорога? – послышался ее шепот.

Дверь закрылась – снова сама собой. Мгновение я тупо смотрел на деревянную поверхность.

– Чертовы гребаные фэйерские штучки, – буркнул я наконец, повернулся и двинулся обратно тем же путем, которым пришел сюда. Расклятье холодило бедро сквозь ткань кармана и угрожало здорово заморозить меня, если останется там слишком долго.

Мысль о Расклятье заставила меня ускорить шаг; возбуждение клокотало во мне. Если то, что сказали мне Матери, правда, я смогу использовать эту штуку, чтобы помочь Сьюзен – чем не божественное вмешательство. Все, что мне необходимо было сделать – это завершить это дело, а потом никто не мешал бы мне найти ее.

Ну, конечно, мрачно подумал я, завершение этого дела, весьма вероятно, угробит меня. Матери помогли мне сообразить многое, а также снабдили полезной магической штуковиной, но, черт возьми, не подкинули ни одной завалящей мысли, как все это разгребать – и, как дошло до меня только что, никто из них ведь не сказал ясно и недвусмысленно: «Это сделала Аврора». Я знал, что они говорили мне правду, и их заявления привели меня к такому заключению – но что из этого диктовалось этим загадочным запретом на прямое вмешательство, а что – очередными фэйерскими штучками?

– Будь скор, – прохрипел я, стараясь подражать голосу Зимы. – Мы исчерпали свои возможности, – буркнул я, изображая Лето. Я ускорил шаг и нахмурился, пытаясь понять, что означали последние слова Зимы. Она произнесла их почти ехидно, словно это давало ей то, чего она иначе не смогла бы.

Какого единорога?

Я обмозговал этот вопрос. Если это, действительно, было сказано всерьез, а не так, вскользь, это должно было что-то означать.

Я нахмурился еще сильнее. Это означало, что маленькую хибару никто не охранял. А если охранял, то не тот, кого поставила на этот пост Мать Зима.

Тогда кто же?

Ответ оглушил меня подобно хорошему удару подвздох – во всяком случае, ощущение тошноты от этого было вполне сопоставимо с последствиями удара. Я остановился и попытался открыть Зрение.

Я не успел этого сделать. Из-за завесы вынырнул Грум; рядом с ним стояла Элейн. Он застал меня врасплох. Огр обрушил свой кулак-кувалду мне в лицо. В глазах вспыхнуло, я почувствовал, что падаю, а потом ощутил щекой прохладную землю.

Потом легкий запах духов Элейн.

Потом все скрыла чернота.