Летний сад

2

Давно стихами говорит Нева.

Страницей Гоголя ложится Невский.

Весь Летний сад - Онегина глава.

С. Маршак

Меж каменных громад домов прозрачной, легкой стеной высится на набережной Невы знаменитая ограда Летнего сада. Ее строгость и ясность, ее величавая простота, как чеканный пушкинский стих. Она - одно из тех совершенных созданий, что определяют стиль Ленинграда, „строгую, стройную" красоту панорамы невских берегов.

Вдоль гранитного парапета набережной, вторя его плавной линии, тянется высокий цоколь ограды. Возносящиеся над ним пепельно-розовые колонны варьируют и развивают тему, воплощенную петербургскими зодчими в бесчисленных колоннадах приневских дворцов. Колонны, как и цоколь, высечены из „петербургского" камня - гранита; в него одеты берега Невы, из него сделан постамент Медного всадника, грандиозные колонны Исаакия и могучие атланты Нового Эрмитажа…

„Столбы… из дикого морского камня" рубили на пустынных финских островах и по воде отправляли в Петербург. Однажды осенним штормом разбило судно, груженное восемью столбами. Обросшие раковинами и водорослями, и посейчас лежат они где-то на дне Финского залива.

Массивность и тяжесть гранита подчеркивают ажурную легкость железной решетки, выкованной на прославленных тульских заводах. Ее прозрачная черно-золотая графика особенно отчетливо выступает в ясные зимние дни, оттененная холодной белизной снега. Искрящийся на солнце, он сплошным мягким ковром покрывает аллеи и газоны, пышными хлопьями ложится на венчающие колонны вазы и урны, превращая их в фантастические сверкающие короны, легким белым контуром обводит тонкие черные копья и золотые орнаменты решетки. Ночью, когда мороз крепчает, на колоннах вырастает мохнатая изморозь и металлические звенья становятся пушистыми от инея. В филигранный серебряный узор сплетаются за ними ветви заиндевевших деревьев; заколдованным царством зимы кажется в такие ночи Летний сад.

Кто же и когда создал ограду Летнего сада? Как ни странно, по поводу первого вопроса единого мнения очень долго не существовало. Так же, как некогда семь древнегреческих городов оспаривали честь считаться родиной Гомера, так почти каждый исследователь архитектуры конца XVIII века отстаивал право „своего" мастера считаться творцом прославленного шедевра. Авторство ограды приписывали таким различным по дарованию, непохожим друг на друга зодчим, как Фельтен и Баженов, Валлен-Деламот и Петр Егоров. Сейчас, на основании некоторых косвенных данных и стилистического анализа, большинство ученых сходится на том, что этот гениальный замысел принадлежал Фельтену.

Соответственно предполагают, что Фельтен положил начало и созданию гранитной рамы Невы - ее набережных, пристаней, спусков к воде. Ведь появление ограды Летнего сада самым тесным образом связано с сооружением набережной на левом берегу Невы.

Вряд ли в наши дни большинство проходящих мимо Летнего сада знает о том, что там, где они сейчас ступают, некогда текла Нева. Набережную построили на сваях, отвоевав у воды участок около пятидесяти метров шириной. А когда построили, поняли, что сад необходимо изолировать от снующих по ней экипажей и пешеходов. Тогда в 1770 - 1784 годах и возвели ограду. Однако она не исказила первоначального замысла Петра: ее колонны повторили мотив прежних деревянных галерей и связь сада с просторами Невы осталась ненарушенной. Находясь на его аллеях, мы все время ощущаем близость реки. Она виднеется сквозь звенья решетки, шорох ее волн, бьющих о гранитные стены, сливается с шелестом деревьев. Нева здесь, рядом… Она неотделима от сада.

Но к моменту, когда ограда во всей своей красе предстала перед восхищенными жителями столицы, сам петровский сад был неузнаваем.

Еще при жизни Петра на берегах Невы и Лебяжьего канала, в еловой роще, построили второй каменный дворец для Екатерины. По своей архитектуре он несколько напоминал дворец самого Петра. В 1725 году рядом с ним, как раз против главной аллеи, архитектор Земцов возвел нарядное деревянное сооружение - „Залу для славных торжествований", предназначавшуюся для празднеств по случаю брака дочери Петра, царевны Анны, с герцогом Голштинским. Оба эти здания стояли перед галереями на специально для того подсыпанном и укрепленном берегу Невы.

Несколько позднее, в 1732 году, Варфоломей Растрелли построил на месте „Залы" Земцова одноэтажный деревянный дворец для императрицы Анны Ивановны. Дворец „с большим спуском к воде для барок и придворных шлюпок" отличался необычайно пышным убранством комнат и залов, которое было видно через зеркальные стекла его многочисленных окон. Растрелли сделал и парадный подход к новому дворцу со стороны Царицына луга. Переброшенный через Лебяжий канал подъемный мост вел к большому цветнику; справа открывался вид на возвышавшийся над вершинами деревьев мраморный амфитеатр с каскадом, по ступеням которого скользила вода. По сторонам каскада, декорированного статуями и апельсиновыми деревьями в кадках, находились две маленькие сцены, где во время придворных праздников разыгрывались пасторали. Напротив амфитеатра, в цветнике, бил многоструйный „Коронный" фонтан.

Таким образом, к середине XVIII столетия, благодаря трудам Растрелли и других талантливых мастеров, Летний сад приобрел еще более парадный облик, чем при жизни Петра. Но шли годы. Новые времена, новые условия жизни рождали новые художественные вкусы. И, как всегда бывает, то, что еще недавно вызывало восхищение, начинало казаться устаревшим, скучным или даже смешным, забрасывалось и переставало цениться. К семидесятым годам XVIII века регулярные сады вышли из моды, на смену пришло увлечение пейзажными парками, где все делалось для того, чтобы создать иллюзию естественной, нетронутой рукой человека природы. Павловск, Гатчина, Ораниенбаум с их живописными, свободно растущими деревьями и кустами, с тенистыми аллеями и солнечными полянами, тихими прудами или извилистыми речками, стали излюбленными царскими резиденциями.

В эти годы за Летним садом плохо ухаживали. В соответствии с новой модой в нем перестали подстригать деревья, кроны их разрослись и образовали густую тень, скрадывающую четкость линий зеленых стен кустарника по краям аллей. Пострадавшую от времени и непогоды скульптуру одну за другой увозили на склады, а та, что оставалась на местах, зачастую также находилась в плачевном состоянии. Если при Петре статуи и бюсты служили образованию и просвещению посетителей сада, то теперь около них появились неграмотные, нелепые пояснения. Казалось, „они поставлены здесь, чтобы или дурачить глупцов, или развлекать тех, кто знает что-либо из истории", - писал известный мемуарист Казанова, как-то гулявший по саду и с удивлением обнаруживший около бюста старика с длинной бородой табличку с именем греческой поэтессы Сафо, а у статуи старой женщины надпись „Авиценна".

Многое в саду было уничтожено при сооружении набережной. Тогда, вероятно, снесли все три галереи у Невы и второй каменный дворец (дворец Анны Ивановны разобрали еще раньше). В 1771 году последовал указ Екатерины II о „сломке и впредь не делании" трельяжных беседок и крытых аллей. Но самый страшный, непоправимый вред причинило саду наводнение, случившееся 10 сентября 1777 года.

В ту ночь сильные порывы юго-западного ветра сотрясали окна и двери домов, срывали с крыш черепицу и железо, с грохотом гнали его по пустынным улицам. Между четырьмя и пятью часами утра Нева ринулась на город. Вода полилась через края набережных рек и каналов, хлынула из подземных труб. Лодки и большие барки носились вдоль улиц. На не достроенной еще Дворцовой набережной громоздились трехмачтовые корабли. Летний сад превратился в бурлящее озеро, по которому плавали вырванные с корнем деревья, доски и различный домашний скарб, невесть откуда занесенный сюда волнами.

Наводнение довершило то, что было начато разрушительной деятельностью людей и времени. После 1777 года из сада исчезли фонтаны и все убранство вокруг центральной площадки. Тогда же не стало поперечного канала и Лабиринта Эзоповых фонтанов; погибло много старых деревьев. Но, запущенный и лишенный большинства своих украшений, Летний сад постепенно приобретал новое очарование. Отделенный от набережной изумительной по красоте решеткой, он привлекал сочной зеленью газонов, задумчивой тишиной тенистых аллей.

„Придите в сад сей в майскую или июньскую ночь, когда царствует беспрестанный свет, придите сюда и сядьте под сим столетним дубом на берегу Фонтанки, тогда как вы дышите легчайшим, чистейшим воздухом, и ничто не нарушает беседы вашей с воображением…" - писал в начале прошлого века журналист П. Свиньин.

Теперь это уже не был закрытый дворцовый сад, но гуляли в нем все же в основном те, кто принадлежал к петербургскому „высшему обществу". „До 10 часов утра, - рассказывает тот же автор, - встречаются здесь одни немощные, прогуливающиеся по предписанию врачей. От 10 до 12 бархатные лужки покрываются группами детей, прекрасных, как Рубенсовы и Рафаэлевы ангелы, резвящихся под надзором миловидных нянюшек и кормилиц! В два часа пополудни сцена переменяется - и большая аллея представляет прелести и великолепие под другим видом. Это час предобеденного гуляния петербургских красавиц".

Что-то очень знакомое есть в этих жанровых сценках, запечатленных одним из современников Пушкина. Как нечто много раз виденное и пережитое, они возникают в памяти одновременно с лирической и светлой, тревожной и страстной музыкой „Пиковой дамы".

Но Летний сад вызывал музыкальные ассоциации и у людей, живших на берегах Невы задолго до Чайковского. С 70-х годов XVIII столетия он славился оркестром роговой музыки придворных егерей, игравших на усовершенствованных русских охотничьих рогах. Каждый такой медный рог, длиной от девяти с половиной сантиметров до двух с четвертью метров, издавал только одну ноту. Звуки их походили на звуки гобоя, фагота или кларнета. В целом же звучание оркестра напоминало орган и, как утверждают современники, производило сильное впечатление. Крепостные музыканты были одеты в зеленые камзолы, отделанные золотым позументом, и шапочки с изображением золотого сокола. (Позднее их одевали в красные камзолы и черные шляпы с плюмажами из белых перьев).

Ежегодно летом в саду устраивали смотрины купеческих невест, собиравшие толпы любопытных. Зрелище это, вероятно, было действительно занятным. По обеим сторонам аллей выстраивались шеренгами купчихи с дочерьми, а мимо них прохаживались молодые купчики, выбирая себе невест. Так как женихов, в большинстве случаев, прежде всего интересовала не привлекательность девушек, а состояние их родителей, каждая мамаша старалась „показать товар лицом" - в пух и в прах разодеть свое чадо и навесить на него побольше драгоценностей.

С того времени, когда Летний сад снова вошел в моду среди петербургской знати, за ним вновь начали следить и ухаживать. Но 7 ноября 1824 года Нева опять совершила на него опустошительный набег. До сих пор на фасаде Летнего дворца, на высоте, почти доходящей до середины окна первого этажа, сохранилась бронзовая доска, отмечающая уровень воды в саду во время этого, самого страшного за все годы существования города, наводнения.

…Часовой

Стоял у сада! Караула

Снять не успели. Той порой

Верхи деревьев буря гнула

И рыла корни их волной.

Это - одна из грозных картин „злого бедствия", с такой гениальной силой запечатленного Пушкиным в „Медном всаднике", не вошедшая в окончательный вариант поэмы, но помогающая нам представить себе Летний сад в тот трагический для Петербурга день.

По пояс погруженный в воду дворец… Поверженные и разбитые статуи… Снова сломанные и вырванные с корнями деревья, снова завалы из бревен, мусора, могильных крестов. На набережной, возле самой ограды, - плашкоуты. Троицкого моста; между ними - барка и решетка, приготовленная для нового моста через Неву. (До наводнения она лежала на Суворовской площади).

Потребовались годы, чтобы- ликвидировать последствия тех бед, что натворила невская вода в Летнем саду. О том, что его, наконец, полностью привели в порядок, петербуржцы узнали 12 апреля 1827 года из газеты „Северная пчела": „Летний сад обновлен самым приятным и удобным образом. Грунт поднят для уничтожения сырости и изглаживания рытвин, произведенных наводнением. Дороги во всех аллеях наново вымощены, пруд очищен и в большом каменном гроте устроен Кофейный дом, убранный великолепно. Кругом сада устроена новая аллея, по которой ездят верхом и в кабриолетах".

„Убранный великолепно" Кофейный дом и посейчас стоит на берегу Фонтанки. Перестроенный аритектором Карлом Росси из полуразрушенного Грота, этот небольшой павильон невидимыми узами связал старый сад с теми роскошными и строгими ансамблями, что выросли вокруг него в первой трети XIX века. Простота и ясность его архитектурных форм, лепные маски, гирлянды, венки на фасадах, его празднично-светлая желто-белая окраска - все уводит наш мысленный взор за границы сада, на улицы и площади города, созданные Росси и его современниками.

С творческой деятельностью Росси, мечтавшего перестроить весь центр Петербурга, придать ему единство и гармонию, связано и появление второй ограды Летнего сада, со стороны Мойки. В 1820-х годах, сооружая Михайловский дворец, Росси перепланировал весь прилегающий к нему район города, в частности, продлил Садовую улицу до Марсова поля. Тогда же был построен Пантелеймоновский мост, а через Летний сад сделан проезд (продолжение Пантелеймоновской улицы). Это и вызвало необходимость оградить сад, отделить его от проезда решеткой; проект ее выполнил архитектор Л. И. Шарлемань.

Конечно, вторая ограда Летнего сада по красоте и художественному совершенству не может сравниться с той, что стоит на набережной Невы. И все же она по-своему хороша, как хороши почти все петербургские решетки тех лет. Незыблемые ряды их копий и пик, их скрещенные мечи и щиты - словно доспехи доблести и славы „военной столицы". Тема военного триумфа звучит и в рисунке решеток близ висящих мостов через Мойку и Фонтанку, заставляя воспринимать их как нечто единое с оградой сада.

Издавна присущее русским зодчим уменье бережно относиться к тому, что было сделано их предшественниками, и, создавая новые ансамбли или прикасаясь к чужим сооружениям, перестраивая и дополняя их, „брать верный тон", не вносить фальшивых нот, - проявилось в такой, казалось бы небольшой, но очень ответственной работе Шарлеманя, как выполненные им завершающие звенья по сторонам невской ограды. Органически слившись с ней, эти полуоткрытые ажурные веера смягчают резкость перехода от четких вертикалей ее пик и колонн к мягко закругленным горизонтальным линиям расположенных рядом гранитных мостиков.

В 1827 году Шарлемань построил в саду павильон - Чайный домик, одно из немногих деревянных сооружений той поры, доживших до наших дней. Срубленный из бревен и обшитый досками, Чайный домик по своим архитектурным формам и украшениями не отличается от современных ему каменных зданий.

В скором времени против ворот новой ограды, около единственного сохранившегося в саду Карпиева пруда, появилась величественная ваза - урна из розового эльфдальского порфира. Стройная и гордая, достигающая вместе с темно-красным порфировым пьедесталом почти пяти метров в высоту, она похожа на обелиск, какие воздвигали в честь побед русского оружия.

Ваза - подарок шведского короля. Не потому ли и поставили ее в Летнем саду, где все хранит воспоминания о Северной войне?

Воспоминания… Они притаились в каждом уголке сада. Где-то здесь, около сонной глади пруда, настигли они Анну Ахматову:

И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,

Любуясь красой своего двойника.

…

А шествию теней не видно конца

От вазы гранитной до двери дворца.

…Вот проходит по саду мальчик Пушкин. Ожидая в Петербурге открытия Царскосельского лицея, он часто гуляет около петровского дома, где некогда бывал его прадед - „арап Петра Великого" Ганнибал. Иногда он приходит сюда с Пущиным, будущим однокашником и другом всей его недолгой жизни, которому судьба уготовила двадцать лет сибирской каторги за участие в декабрьских событиях 1825 года.

…Вот Пушкин уже зрелый человек, познавший славу величайшего поэта России и горечь жизни. В 1833 - 1834 годах он живет на Пантелеймоновской улице, в доме Оливье, „что против Летнего сада". Он ходит сюда запросто, в домашних туфлях и халате. На садовых скамейках он пишет, читает, дремлет. Но бывшая петровская резиденция для него не только место приятных прогулок. Его воображением владеет образ основателя города: он только что закончил „Медного всадника", с увлечением работает над „Историей Петра Великого". Атмосфера сада воскрешает образы минувшего, волнует творческую фантазию. „Последний - посмертный - бессмертный подарок России - Петра", он в этой атмосфере остро ощущает свою духовную связь с той Россией, начало которой положил Петр. Шутя он называет сад так же, как и Петр: „мой огород".

Примерно в те же годы, рано поутру, на пустынных еще аллеях сада часто появлялся молодой человек в тиковом рабочем халате. Положив на землю сверток с малярными кистями, он садился на ведро для краски и на скверной серой бумаге старательно рисовал статуи, освещенные первыми лучами солнца. Молодого человека звали Тарасом Шевченко. Крепостной помещика Энгельгардта, отданный в учение „комнатному живописцу" Ширяеву, он мечтал стать художником. Здесь, в Летнем саду, около статуи Сатурна произошло его знакомство с учеником Академии художеств И. М. Сошенко, знакомство, сыгравшее впоследствии столь важную роль в его освобождении от крепостной зависимости. С Летним садом связано и начало поэтического творчества Шевченко. „О первых моих литературных опытах, - писал он, - скажу только, что они начались в том же Летнем саду, в светлые, безлунные ночи".

Много незримых следов, которые никогда не сотрутся, хранят аллеи Летнего сада. По ним проходили Тютчев и Гончаров, Гаршин и Куприн, Чайковский и Серов, Блок и Маяковский… Трудно, пожалуй, сказать, кого из тех, кто принадлежал к художественным, интеллектуальным кругам России, не видела Нимфа Летнего сада; кто знает, сколько здесь передумано дум, сколько родилось всевозможных идей и замыслов… Вероятно, поэтому кажется глубоко символическим то, что первый в городе памятник русскому писателю - Ивану Андреевичу Крылову появился именно в Летнем саду.

Словно прислушиваясь к шуму летящего времени, усталый и печальный, сидит на высоком гранитном пьедестале старый баснописец. Умудренный жизнью человек, он хорошо знает отношения людей и тот зачастую нехитрый механизм, что движет их поступками. Вокруг постамента разместились герои его басен - олицетворение пороков и страстей человеческих: квартет", ворона и лиса, медведь, петух, волк и овца, лев… Исполненные по рисункам лучшего иллюстратора „Мертвых душ" художника А. Агина, они совсем как живые. Удивительное правдоподобие зверей на рельефах объясняется, конечно, еще тем, что делал их, как и весь памятник Крылову, прекрасный знаток животных скульптор П. К. Клодт, автор всемирно известных вздыбленных коней на Аничковом мосту.

Правда, в целом бронзовый монумент, сооруженный в 1855 году, своими большими размерами, массивностью и темным цветом, слишком резко выделяется среди старинной мраморной скульптуры сада и несколько нарушает его общий стиль. Но ленинградцы все же любят этот памятник. Быть может потому, что очень привыкли к нему. Привыкли с тех пор, когда двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад, впервые придя в Летний сад, с ребячьим восторгом рассматривали звериное царство на его постаменте.

Вообще вторая половина прошлого века не оставила по себе доброй памяти в Летнем саду. Именно тогда „одно из чудес мира" - решетка со стороны Невы изменила свой первоначальный облик. Причиной тому послужили следующие обстоятельства.

4 апреля 1866 года в четвертом часу дня на Дворцовой набережной у ворот сада собралась небольшая толпа прохожих. Ожидали появления царя, который почти ежедневно здесь прогуливался. Когда Александр II вышел из сада и направился к стоявшему на набережной экипажу, навстречу ему сквозь толпу протискался человек. Не торопясь он вытащил пистолет - грянул выстрел. Но стрелявший, студент Московского университета Дмитрий Каракозов, промахнулся. Несколько дней его допрашивали и пытали в казематах Третьего отделения, находившегося поблизости от Летнего сада, на набережной Фонтанки. Затем перевезли в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

3 сентября 1866 года, когда в Летнем саду еще зеленели липы, Каракозова казнили. А в память о „чудесном спасении священной особы царя" безжалостно изуродовали ограду. В центре ее, на месте главных, самых больших и величественных ворот, построили безвкусную мраморную часовню, двое же малых ворот, находившихся прежде против боковых аллей, перенесли и поставили рядом с часовней.

Усердствуя в проявлении верноподданнических чувств, тогдашние хозяева города собирались перестроить и Верхне-Лебяжий мост (тот, что перекинут через Лебяжий канал у Невы), „украсив" его соответствующей надписью с благодарностью „всевышнему". К счастью, по каким-то причинам эта идея не была осуществлена, и изящный каменный мостик, сооруженный одновременно с Дворцовой набережной, дожил до своего двухсотлетнего юбилея (1968 г.) без всяких изменений. Для того, чтобы по достоинству оценить его и все окружение Летнего сада, пройдитесь как-нибудь вдоль Лебяжьей канавки и с каменной террасы на ее берегу посмотрите вокруг. На плавные, вторящие друг другу силуэты пролетов Верхне- и Нижне-Лебяжьих мостов, на дивные здания за Марсовым полем, на полыхающее в центре его голубое пламя вечного огня революционной России.

…Ленинград хорош всегда, в любую погоду и во всякое время года. Но каждый его уголок, каждый памятник имеет свою, излюбленную пору, когда он до конца раскрывается перед нами. Для Летнего сада такая счастливая пора - золотые дни осени. Расцвеченный ее парадными красками, он торжественно задумчив и величав. Перекликаясь с золочеными орнаментами ограды, жарко горят в прозрачном воздухе раскидистые кроны деревьев. Медленно, точно нехотя, падают, кружатся узорные листья. Бледно-желтые, янтарные, пурпурные, ложатся они на обнаженные мраморные плечи статуй, на гранитные постаменты; подхваченные ветром, пляшут на аллеях, шуршат под ногами.

По Неве, по Лебяжьей канавке, Мойке, Фонтанке неторопливо плывут листья Летнего сада.