Лето не вечно

Глава 23 Соучастница

Конюхов сидел посреди кабинета чернее тучи. На его руках красовались наручники. Это был уставший плотный мужчина с обычной внешностью работяги. Обернувшись на звук открывшейся двери, он смерил Ульяну взглядом.

Богданов курил у окна. Выбросив на улицу сигарету, он разрешил:

– Проходи, Ульяна.

– Давно начали? – спрашивая, она не отрывала взгляда от Конюхова.

– Только что.

Ульяна прошла в глубину помещения и села так, чтобы видеть лицо Конюхова. Поймав себя на мысли, что он вызывает в ней жалость, она одернула себя, и ее лицо приняло нейтральное выражение.

– Рассказывайте, Конюхов. – Богданов сел на свое место и вытащил из папки бланк протокола. – Как докатились до жизни такой, что вас с собаками по всей России искали?

– Скажете тоже… – Конюхов шевельнулся и неловко поежился.

– С какой целью приехали в пансионат «Орион»?

– Качалин купил путевку, вот и приехал.

– Я спросил не кто вам путевку купил, а что вы собирались там делать.

– Да вы наверняка уже знаете…

– А теперь от вас хотел бы услышать. – Богданов взял ручку и попробовал ее расписать. – Ах черт! – Он отшвырнул ее и достал из ящика стола другую. – Слушаю!

– Качалин попросил снять плитку в заброшенном доме, – сказал Конюхов.

– Для чего, объяснил?

– А мне это незачем знать. Он заплатил аванс, я согласился. Две недели в пансионате, не клят, не мят. Работа не особо тяжелая. Оторвал пятьдесят штук, отвез, получил деньги. Жить можно.

– Домой к нему привозили?

– Куда же еще…

– Жена Качалина вас не опознала.

– Так я приезжал, когда ее не было. Иной раз в машине подожду, пока из подъезда выйдет. Так приказал Качалин.

– Как вы с ним познакомились? – спросила Ульяна.

Конюхов уткнулся глазами в пол и тяжело вздохнул, как будто о чем-то сожалея.

– На сайте меня нашел. Я там имею собственный профиль как плиточник и строитель.

– Ну хорошо, – продолжил допрос Богданов. – Качалин вас нанял, вы начали снимать плитку и отвозить ему. Но потом что-то пошло не так? Верно?

– Это уж точно! – Конюхов недовольно крякнул, взглянул на потолок и заерзал на стуле. – Точнее не скажешь.

– Что именно? Расскажите.

– Когда я снимал плитку со стены, наткнулся на кирпич, который вынимался. Там, в нише, я нашел газетный сверток, в котором были три перстенечка, браслет и две брошки. Я сразу понял, что они золотые, и сдуру поперся к оценщику.

– В Зареченск? – уточнила Ульяна.

– В Москву.

– Не собирались отдавать драгоценности Качалину?

На этот вопрос Конюхов отреагировал с возмущением:

– Что я, дурак? – Но потом, опустив голову, он протянул: – Хотя лучше бы отдал.

– Почему? Объясните.

– Буквально через день после того, как я отыскал сверток, мне позвонили с неизвестного номера.

– Кто?

– Какой-то мужик.

– Что сказал?

– Он знал о кладе и предложил поделиться с ним.

– Много запросил?

– Все. Иначе, сказал, убьет.

– Что вы ему ответили? – спросил Богданов.

– Послал на три буквы. Он еще раза два звонил, с разных телефонов, конечно. Ну, я как голос его услышу, сразу давал отбой. Тут и началось… Как-то пришел поздно вечером в усадьбу, захожу в дом, а меня доской по башке – хрясь! Ну пролежал до утра. Утром очухался, смотрю, все карманы вывернуты, подкладка в сумке порезана. Подошвы и каблуки на ботинках и те оторваны!

– Номер ваш не обыскивали?

– Однажды показалось. Но я же не дурак, чтобы драгоценности там держать.

– А где вы их прятали? – как будто между прочим спросил Богданов.

Казалось бы, простой вопрос вогнал Конюхова в долговременный ступор. Минуты через две он покачал головой:

– Как хотите, но этого не скажу. Рассказывать дальше?

– Давайте.

– С тех пор в тот дом, на работу, стало быть, начал ходить с большим молотком.

– Помогло? – сочувственно поинтересовалась Ульяна.

– Ни черта! В лесу подкараулили, избили, отпинали, нож приставили к лицу и пообещали глаза вырезать. Ну я и согласился, сказал, что все им отдам. Они, конечно, сразу хотели все получить, но я-то знал: как только отдам драгоценности, меня сразу же убьют. Так и сказал им: как хотите, но только принесу в условленное место и там положу. А нет, хоть режьте, но ничего не получите.

– Согласились?

– Куда бы они делись! Сказали, жди указаний, положишь, куда скажем. Сначала я хотел сбежать. Потом подумал: все равно найдут, а так остается шанс.

– И вы стали ждать указаний? Расскажите об этом подробнее.

– День прошел, два… Как-то вечером, перед самым отъездом из пансионата, пошел к машине. Догоняет меня этот, со стойки, тощенький такой пацаненок, и записку в руки сует. Ну, включил я фонарик, прочитал ее да и вломил как следует этому дрищу, чтоб не ходил шестеркой.

Богданов долго записывал, потом оторвался от протокола и распорядился:

– Продиктуйте мне текст записки.

– А то вы не знаете!

– Диктуйте! – с нажимом повторил следователь.

Конюхов скривился так, как будто увидел крысу, но все же продиктовал:

– Этой ночью, после двенадцати, все положишь под белую голову.

Богданов старательно записал его слова в протокол, не забыв поставить кавычки.

– Что было дальше?

– Белая голова… Черт его знает, что это? Я же не местный. Пошел к Инютину, в тот вечер на КПП он дежурил.

– Откуда знаете его?

– Года два назад на одном заводе вместе в охране работали. Как только приехал в пансионат, смотрю – а на воротах Инютин дежурит. Ну, поговорили: здравствуй, как дела, давненько не виделись. Заходил иногда к нему. Как-то раз он ко мне заглянул. – Конюхов опасливо покосился на Ульяну. – Без бутылки обошлось. Так посидели, поговорили о том, о сем.

– Вернемся к нашей последовательности, – остановил его Богданов. – После того, как вы побили Лурье…

– Кого? – с подозрением прищурился Конюхов.

– Того дрища с регистратуры.

– А-а-а…

– После этого вы пошли к Инютину на КПП.

– Сказал ему, что есть одно дело, – подхватил Конюхов. – Заодно спросил, что это за белая голова. Он объяснил. Я сразу по-быстрому смотался туда. Огляделся, пошарился вокруг. Никого не заметил, но у самого поджилки тряслись.

– Почему?

– Чувствовал, что живым мне оттуда не уйти. Я же эти побрякушки нашел. А эти двое, по всему видно, – живодеры. Что я им? Тьфу и размазать.

– Когда они напали на вас в лесу, лица видели?

– Темно было, не разглядел.

– Давайте дальше! – сказал Богданов и приготовился записывать.

– Вернулся я к воротам, пошел к Инютину, спросил: завтра работаешь? Работаю, говорит. Я ему: когда твоя смена заканчивается? Он отвечает: в двенадцать ночи. Тогда я ему и предложил заработать. Он согласился.

– Поконкретнее, пожалуйста.

– Попросил его положить под голову драгоценности.

Рука Богданова замерла, он поднял голову.

– Сам, значит, побоялся, а человека послал на верную смерть? Ну ты и сволочь!

– Игорь… – тихо проронила Ульяна и тут же задала Конюхову свой вопрос: – Какие инструкции дали Инютину?

– Все объяснил. Денег дал. Драгоценности загодя в коробку сложил, замотал как следует. Коробку – в сумку и в багажник. Это еще с вечера. Ключи от машины Инютину вручил. К голове после смены велел ехать на такси.

– Тогда зачем ключи?

– Сумка в багажнике лежала. Коробку с собой на пост Инютин не взял, их там проверяют.

– На следующий день, после выселения, куда вы отправились? – спросила Ульяна.

– В город уехал! – выпалил Конюхов, но по его лицу было видно – соврал.

– Ну, предположим, – подключился Богданов. – На чем?

– На попутке. – Наконец Конюхов приступал к самому главному, он раскраснелся и занервничал. – В девять вечера, как стемнело, сам приехал на место к Белой Голове. Выбрал укромное местечко и спрятался. Часов в одиннадцать пришли эти двое и залегли неподалеку от меня. – Он вытер вспотевший лоб рукавом. – Не поверите! Я даже дышать боялся!

– Инютин когда пришел?

– Около часа ночи. Я к тому времени вымок и замерз. Те двое тоже, слышал, как они матерились.

– Инютин пришел к Белой Голове около часа ночи, – записал Богданов.

– Зачем-то приперся с сумкой. Вытащил из нее коробку, сунул под голову и тикать.

– Ну а что эти двое?

– За ним, конечно. – Конюхов отвернулся и уставился в угол. – Слышал, как Инютин кричал. Короче – зарезали его.

– Так.

– Потом они вернулись, забрали коробку и тут же распотрошили. Ржали как сумасшедшие.

– Все отдали им?

– Я же не камикадзе. – Конюхов вздохнул и продолжил: – Короче, понял я, что дорога мне одна – до скончания века прятаться. Они же меня мертвым посчитали.

– Где прятались?

Это был второй вопрос, вогнавший Конюхова в ступор, который продлился еще дольше первого. Выйдя из него, он ответил:

– Хоть режьте, не скажу.

– Заявление на увольнение за Инютина вы написали?

Конюхов стыдливо опустил глаза.

– Был такой грех.

– Свой телефон куда дели?

– Выбросил.

– Это неправда! – возразила Ульяна. – Вы не могли его сами выбросить. У вас на территории пансионата есть сообщник.

В этот же момент Богданову позвонили по внутреннему телефону, и он по ошибке включил громкую связь.

– Проходная, дежурный офицер Калмыков. Товарищ капитан, тут до вас гражданочка прорывается.

– Кто такая? Фамилия?

Было слышно, что офицер отстранился от трубки и стал кого-то подзывать:

– Идите сюда! Гражданочка! Фамилию подскажите! Чью-чью! Вашу, конечно!

Не выдержав этих пререканий, Богданов прорычал:

– Пропустите ее! – и влепил трубку в аппарат.

Все трое притихли в ожидании гражданочки. Конюхов сгорбился на своем стуле, Ульяна и Богданов смотрели на дверь.

Та вдруг распахнулась, и в кабинет влетела Кружилиха. Она раскинула руки и бросилась к Конюхову:

– Максим!

Он резко встал и принял ее в объятья.

Проплакавшись, Кружилиха ринулась на Богданова:

– Арестуйте меня!

– Вы в своем уме, Елизавета Федоровна? – поинтересовалась Ульяна.

– Я прятала Максима в своей комнате! У меня он хранил ценности! Его телефон выбросила тоже я!

– Стоп! – Ульяна встала и подошла к Кружилихе: – Куда вы бросили телефон? Назовите точное место.

– Мусорная урна возле главного корпуса, за углом.

– Бросили просто так или во что-то завернули?

Кружилиха ответила не задумываясь:

– В урне нашла пустую пачку от сигарет, сунула туда и выбросила в эту же урну.

Ульяна обернулась к Богданову и победно улыбнулась. Она только что получила ответ, на который уже не рассчитывала. Потом сказала Кружилихе:

– Теперь я знаю, для чего вы несли ту мистическую пургу про усадьбу. Вы знали, что по ночам там работает Конюхов, и пытались меня отвадить?

Кружилиха умильно прищурилась:

– Простите меня, Ульянушка.