Лев Лангедока

Глава 1

— Ведьма! Ведьма!

Оглушительные крики звенели в ушах у Мариетты Рикарди, в то время как она, спотыкаясь и задыхаясь от рыданий, бежала вниз по темному склону холма по направлению к густой чаще леса. Позади нее вздымались к ночному небу яростные языки пламени, и туда нельзя было бежать. Там негде было укрыться.

— Милостивый Боже! — выдохнула Мариетта, вслепую пробираясь между деревьями и колючими зарослями шиповника, ветки которого до крови царапали ей руки. — Помоги мне! Боже милосердный, спаси меня!

Леон де Вильнев с отвращением взирал на хозяина постоялого двора.

— Я не имею ни малейшего желания присутствовать при сожжении. Налейте мне еще кружку пива, и я отправлюсь своей дорогой.

Хозяин пожал плечами. Незнакомец выглядел как знатный шевалье. Его камзол и панталоны были сшиты из отличной ткани, из-под небрежно наброшенного на плечо короткого бархатного плаща выглядывала подвешенная к поясу великолепная шпага. Короткие сапоги из мягкой желтой кожи были отделаны кружевом, потемневшим от дорожной грязи, ворот камзола и манжеты тоже весьма щедро украшали кружева. Но все это отнюдь не умаляло присущего ему вида нескрываемой воинственности. Он явно не из тех, с кем можно вести себя непочтительно, и хозяин отнюдь не был к этому склонен. В кошельке у путника скорее всего полно золотых монет, и чем дольше он пробудет на постоялом дворе, тем лучше, ведь других постояльцев нет — все мужчины до одного отправились на холм Вале посмотреть, как сожгут на костре старую матушку Рикарди и ее внучку.

Вспомнив о внучке, владелец постоялого двора злорадно ухмыльнулся. Приятно было бы услышать, как эта дерзкая девчонка будет умолять о пощаде.

— Что же такое натворила старая колдунья? — с издевкой в голосе спросил незнакомец. — Напустила тлю на пшеницу или сглазила коров, и они перестали давать молоко?

— Ведьма напустила порчу на ребенка Дювалей, он заболел и умер, а еще она завела шашни со злым духом и летала по ночам на помеле, — перечислял хозяин одно за другим, поскольку ему показалось, что слушатель не особенно ему верит.

Леон расхохотался и спросил:

— А что, у ее дружка были копыта и рога?

— Можете смеяться сколько хотите, — с обидой возразил хозяин постоялого двора. — А вот Пьер Валлен самолично видел, что Вельзевул сидел на соломенной крыше ее дома. Черный как ночь, а хвост длиной в целый ярд.

— И она во всем призналась? — задал вопрос Леон, прикидывая в уме, достаточно ли отдохнула его лошадь, чтобы продолжить путь.

— Орала во все горло, — с удовлетворением сообщил хозяин. — Орала бы долго, но старина Вельзевул помогает своим приспешникам — она сдохла до того, как инквизитор с ней покончил.

— Какая незадача.

— Да, было бы справедливее, если бы ее сожгли заживо, — согласился хозяин с откровенным разочарованием. — Но уж дальнейшее я не упущу. Не пожалел бы пяти франков, чтобы посмотреть, как выглядит ее внучка без рубашки, совсем голенькая.

Леон резким движением отодвинул от себя пустую кружку. Однако хозяин, не желая так скоро отпускать слушателя, продолжил:

— Они приволокут ее сюда на суд через час, не позже. Выпейте еще кружечку. Лучшего развлечения, чем нынче ночью у нас в Эвре, вам не найти и за тридцать лиг отсюда.

— Я предпочитаю развлечения другого рода, — сухо отрезал Леон, быстрыми шагами дошел до двери и вышел во двор.

— Заносчивый молодой бычок, — буркнул себе под нос хозяин постоялого двора. — Видишь ли, он не нуждается в теплой постели на ночь!

Вспомнив о собственной сухопарой и сварливой супруге, которая была его единственным утешением, он со злостью потянулся к своей кружке пива. У него нет ни единого шанса поучаствовать в ночном веселье. Жена была настороже.

— Может, какой проезжий объявится, — сказала она, взглянув на мужа строго и поджав губы. — Его придется обслужить. Нет смысла упускать выгоду из-за каких-то Рикарди.

Таким образом, в то время, когда все его приятели с громкими криками поднимались на холм Вале, он оставался на своем посту. Жена взяла себе за непреложное правило ничего не делать ради его удовольствия.

Вконец расстроенный, он оттолкнул от себя пустую кружку, и та опрокинулась набок. Все должны увидеть ведьмовскую метку на теле Мариетты Рикарди, и он не намерен отказываться от этого даже ради выгодных постояльцев. Ведь обычно такую метку ставили на внутренней стороне бедра.

При этой мысли у него сдавило горло. Суд состоится в доме магистрата, и, если он хочет занять место в первом ряду, надо поторопиться.

Леон уже был в седле, когда услышал топот копыт и громкие крики. Мужчина немного постарше Леона, одетый в бархатный плащ, ворвался во двор верхом на лошади, которая взвилась на дыбы, когда всадник закричал во все горло:

— Ведьма сбежала! Нам нужны свежие лошади! И мужчины!

При лунном свете Леон разглядел лихорадочно горящие глаза и жестокую складку чувственных губ. На пальце мужчины сверкнул крупный бриллиант. Выходит, не только чернь из Эвре жаждет сожжения ведьмы на костре?

Леона окатила волна отвращения. Сам он убил немало мужчин, сражаясь за короля Людовика, но не лишил жизни ни одну женщину, и не увлекался солдатским спортом — изнасилованием, — этого греха на нем не было. Женщины сами легко отдавались ему, он не овладевал ими силой в присутствии умирающих от ран мужей и плачущих детей.

Хозяин постоялого двора ринулся в конюшню, лихорадочно упрашивая помочь ему оседлать всех подходящих лошадей, каких он имел. Пока он занимался решением этой задачи, к собравшимся во дворе присоединился одетый во все черное всадник в сопровождении буйной толпы истерически взвинченных жителей деревни.

— Соберите побольше мужчин! — приказал он непреклонным, ледяным тоном. — Готовьте факелы! Во имя Господа и всех его святых ангелов я разделаюсь с этой шлюхой еще до рассвета.

Леон рассмеялся при виде горького разочарования, написанного на физиономии у хозяина постоялого двора.

— Сдается мне, что не удастся вам повеселиться нынче ночью! — выкрикнул он как можно громче, и голос его перекрыл неистовый гвалт обезумевшей толпы. — Дьявол сам позаботится о своей добыче!

Он пришпорил коня и пустил его в галоп, вынудив лошадь инквизитора в испуге шарахнуться в сторону, когда тот несся к распахнутым воротам.

Покинув двор гостиницы, Леон поскакал по дороге, ведущей к югу. Ночное небо было черным, луна пряталась за обширной тучей. Крики охотников за ведьмами доносились до него сзади, словно лай разъяренной стаи волков. Окрестные поля как бы ожили от множества вспышек света — то запылали факелы в руках у каждого участника погони, будь то мужчина, женщина или ребенок.

Леон не особо задумывался над судьбой старой колдуньи. Самое большее, на что она могла надеяться, — это умереть от страха или изнеможения до того, как ее охватит пламя, тем более так и случилось.

Взгляд змеиных глаз инквизитора холодом пронизал даже крепкие кости Леона. Костер на вершине холма все еще горел, и Леон отвернулся. Он был добрым католиком, как и любой другой человек, но от одной только мысли о пытках инквизиции у него переворачивало нутро. Они здесь больны лихорадкой, от которой никто не страдал в его собственной деревне в Шатонне, и чем скорее он вернется туда, тем лучше.

Шесть лет он состоял на службе у своего короля. Его истинно рыцарское поведение на полях сражений достаточно скоро привлекло внимание Людовика и сделало его своим при дворе, а здесь также прошло немного времени до того, как распространилось мнение, что в искусстве любви Вильнев не менее доблестен, нежели в бою. Многие мужья имели повод пожелать, чтобы он вернулся на поле битв с врагами короля и погиб от смертельного удара шпагой. Их чаяния не сбылись. Вместо этого Леон стал приближенным Людовика, а единственную рану получил в бою от удара рапирой, что сделало его еще более привлекательным в глазах тех дам, которым повезло проложить дорожку в его постель.

Далеко не один мужчина вздохнул с облегчением, когда Леон де Вильнев объявил о намерении уехать к себе домой в Шатонне. Даже восхитительная Франсина Бовуар не могла уговорить его остаться. Супруга одного из министров Людовика, она была красивее и обаятельнее самой королевы Марии-Терезии, но для Леона значила не больше, чем любая проститутка из борделя в Испании.

Леон усмехнулся. Никаких продажных женщин после того, как он женится на Элизе.

В его сердце пробудился давний гнев. Этой девушке с волосами цвета спелой пшеницы и фиалковыми глазами на невинном ангельском личике в семнадцать лет довелось покинуть Шатонне ради того, чтобы по воле своего бессердечного папаши Кайлюса быть выданной замуж за человека, который по возрасту годился ей в деды. Мольбы Леона оказались тщетными. Вильневы владели половиной земельных участков в Шатонне, однако земли были неплодородными, и семья год от года беднела. Леона сочли неподходящей партией для дочери того, кто являлся кузеном герцога.

Леон невольно стиснул зубы при мысли о том, как должна была страдать Элиза в браке с немолодым, брюзгливым мэром Лансера. Недавно она овдовела, и Леон проводил в дороге дни и ночи с тех пор, как узнал эту новость. Он стремился как можно скорее оказаться возле Элизы.

Дорога углублялась в лес и становилась настолько извилистой и неровной, что Леон был вынужден пустить коня более медленным и осторожным шагом. Он пригибался, чтобы уклониться от соприкосновения с низко нависшими, корявыми ветками деревьев, и ругался вслух, когда не удавалось этого избежать. Внезапно он натянул поводья, останавливая лошадь. До ушей донеслись звуки тяжкого, со стонами, дыхания какого-то живого существа, явно страдающего от боли. Но едва Леон снова тронулся с места, звуки утихли.

— Господи помилуй, — еле слышно прошептал он. — Это ведь ведьма…

Послышалось потрескивание веток и шелест листьев — и снова тишина. Лошадь Леона нетерпеливо фыркнула и притопнула копытом о землю. Леон успокоительно погладил шею животного и подождал дальнейшего развития событий. Никто не появился. В тишине донесло ветром приглушенные расстоянием крики охотников за ведьмой, слышен стал и отдаленный топот подкованных конских копыт. Еще пять минут, и в лесу будет полным-полно мужчин с факелами, а насмерть перепуганная женщина, которая затаилась всего в нескольких ярдах от него, окажется в их власти. Он легко спрыгнул с седла и тотчас услышал сдавленное рыдание.

— Не бегите, — предостерег он и перешел с тропы в густой подлесок, изо всех сил стараясь разглядеть хоть что-то в темноте.

Мариетта отпрянула от ствола дерева, за которым пряталась. Казалось, сердце у нее вот-вот разорвется, когда она ринулась прочь от обнаружившего ее человека. О бегстве не могло быть и речи. Ей остались минуты. Лошадь заржала, и Мариетта ухватилась за последнюю соломинку надежды. Она резко повернула и побежала назад к тропе, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу, и на корни деревьев под ногами, о любой из которых могла споткнуться и упасть. Лошадь! Ей бы только добраться до этой лошади!

— Да не бегите же! — со злостью выкрикнул Леон. — Я хочу вам помочь!

Мариетта смогла разглядеть темные очертания неподвижного животного, заметила и блеснувшую в темноте уздечку. Теплое дыхание лошади коснулось ее щеки. Она в отчаянии подняла руку, но в ту же секунду ее плечи были до боли стиснуты сильной мужской хваткой.

— Нет уж, тебе не удастся сбежать, старая ведьма, — прошипел Леон, прижимая ее к земле. Он ухватил ее за запястья и завел ей руки за спину.

Ведьма лежала на животе, уткнувшись лицом в опавшие листья, а Леон уперся коленом ей в спину. Ничего удивительного, что жители деревни сочли ее колдуньей! Обычные старухи не способны так быстро и так далеко бегать — конечно, она ведьма и заслуживает казни на костре.

Топот копыт приближался, огненными мухами казались на расстоянии горящие факелы. Леон ненадолго увлекся этим зрелищем и ослабил хватку. Мариетта перевернулась на спину и, высвободив руки, вцепилась Леону в лицо. Он навалился на нее всем своим весом и так стиснул ее запястья, что Мариетта вскрикнула от боли. Прижатая к земле и неспособная двигаться, она увидела перед собой шапку густых черных волос и темные глаза. Глаза эти уставились на нее с полным недоумением.

— Ад и все его дьяволы!.. — прошептал Леон, ощутив под своей грудью упругую и крепкую грудь; между его ногами были зажаты длинные стройные ноги. — Это не старуха…

Поблизости внезапно послышались голоса и топот копыт. Леон вскочил на ноги и подхватил Мариетту на руки. Она не воспротивилась. Инстинкт подсказал ей, что ее молитва услышана.

Леон усадил Мариетту на коня, сам сел в седло впереди нее, велел ей обхватить его обеими руками за пояс и пустил коня полным галопом по извилистой тропе.

Мариетта прильнула к Леону. Биение крови у нее в ушах сливалось с топотом коней гнавшихся за ними всадников, и потому ей чудилось, что всадники эти совсем близко, всего в нескольких дюймах позади. Дорога свернула влево, сузилась и пошла под уклон, но конь не изменил аллюр. Леон оглянулся. Вспышки факелов исчезли, и теперь он только слышал неумолчный конский топот.

Он прислушался как можно внимательней, напрягая каждый нерв. Две лошади, может, и три, но никак не больше. Он пришпорил собственного коня. По всему выходило, что преследователи сосредоточили свои усилия на той части леса, до которой беглянка могла бы добраться пешком, и, во всяком случае, у них не было оснований считать, что он станет помогать убегающей ведьме.

Припомнив свой разговор с хозяином постоялого двора, Леон почувствовал себя менее уверенным в этом. Он выразил свое мнение об охотниках за ведьмами из Эвре достаточно ясно, и если у хозяина постоялого двора хватит ума сообщить то, что он узнал, инквизитору с пронзительными глазами, то в погоню бросилось гораздо больше всадников и у них двоих почти нет шансов выбраться из леса живыми. За спиной у Леона раздался вскрик ужаса, а потом слова:

— Они нас догоняют! Вы не позволите им схватить меня? Не позволите меня сжечь?

— Такого удовольствия они не получат, — угрюмо произнес Леон.

Он обернулся и увидел двух всадников, плащи которых взметнулись от ветра, когда они миновали последний поворот дороги и пустили лошадей в галоп. Гривы их развевались, блестящие от пота шеи вытянуты вперед.

— Милостивый Боже! — зашептала Мариетта, еще крепче сжимая талию Леона. — Быстрее! Быст-ре-е!

Леон выругался. У него не было возможности уйти от погони. Его лошадь прошла за этот день уже много миль и отдыхала совсем недолго, а у преследователей кони были свежие. Дорога внезапно пошла вниз, впереди заблестели струи бегущей воды. Леон пригнулся в седле и поддержал голову животного. Лошадь умерила неистовый галоп, задержалась на самом краю стремительного потока и одним сильным прыжком перескочила на противоположный берег. Леон выиграл несколько минут, пока лошади преследователей, соскользая и с шумным фырканьем шарахаясь из стороны в сторону, добирались до потока. Обозленные всадники не без усиленных понуканий и ударов по крупам животных все же принудили их преодолеть преграду. Погоня возобновилась.

Леон чувствовал, что его лошадь замедляет ход. Топот копыт становился все громче — всадники настигали беглецов, — и наконец совсем близко прозвучал грубый окрик:

— Вот она! Хватай ее! Скорей!

Леон мрачно усмехнулся. То не был голос человека, привычного к сражениям. Мокрая от пота лошадь была уже совсем рядом, а рука в перчатке вцепилась в Мариетту, пытаясь сбросить ее на землю.

Она закричала, из последних сил стараясь не разжать руки, которыми цепко держалась за Леона. Обе лошади остановились бок о бок, и преследователь, не сумев стащить с седла Мариетту, ухватил под уздцы коня Леона.

Леон нанес противнику удар с такой силой, что едва не выбил руку ее обладателя из плечевого сустава. Раздался крик боли, и тогда второй всадник попытался напасть на Леона с другой стороны. Краем глаза Леон заметил, что крепко сложенный мужчина, перегнувшись с седла, пытается расцепить руки Мариетты. Почувствовав, что ее хватка слабеет, он был вынужден осадить коня, и тот остановился на скользкой почве.

— Эта девка — ведьма! — проорал ему в лицо обладатель перчаток, в то время как его более сильному компаньону удалось перетащить кричащую Мариетту на свою лошадь.

Неспокойный и даже опасливый тон голоса явно показывал, что он был бы до крайности рад, если бы Леон сослался на неосведомленность и продолжил свой путь без дальнейших хлопот. Леон обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как схвативший Мариетту здоровяк запустил одну свою мозолистую лапу в кудрявые волосы девушки и выдирает с корнем целые пряди, а другой такой же лапищей шарит у нее под изорванным платьем.

Леон, с трудом овладев собой, обратился первым делом к менее сильному на вид противнику.

— Ну и чертовка! — произнес он с наигранным удивлением и подъехал к нему поближе.

Тощие плечи мужчины заметно расслабились.

— Что верно, то верно, месье, а вас мы больше не побеспокоим.

Леон улыбнулся в знак согласия и со всей силой своего шишковатого кулака нанес тощему всаднику удар в живот.

С выражением чудовищного изумления на физиономии тот начал хватать воздух широко разинутым ртом, а потом свалился на сторону, и ноги его запутались в стременах.

Изрыгнув проклятие, второй малый напал на Леона сзади; обхватив его за шею мускулистой ручищей, он надавил ему на горло. Полузадушенный, Леон нанес здоровяку удар локтем в живот, который, похоже, был сделан из железа.

Тщетно пытаясь дотянуться до своей шпаги, Леон чувствовал, что глаза у него лезут на лоб, а язык зажат между зубами. И тут Мариетта соскочила с лошади и со всей силы укусила нападавшего за бедро.

Всадник заорал от боли и ослабил хватку. Леон поднял руки, в свою очередь, вцепился в бычью шею противника, рывком стащил его с седла и швырнул на землю. Послышался глухой удар; Леон ринулся вперед, ухватившись наконец за шпагу.

Он запоздал всего на несколько секунд: его враг успел вскочить на ноги и бросился на него, словно бешеный бык.

Мариетта увидела, как чудовищный кулак ударил Леона в грудь, услышала сдавленный стон своего спасителя, отброшенного назад. Потом противники сцепились в схватке, шатаясь и раскачиваясь из стороны в сторону. Лошади неистово ржали. Мариетта заметила, как второй всадник, ухватив одну из них под уздцы, уводит лошадей в сторону. Увидела она и шпагу в руке Леона; увидела, как его враг взбрыкнул ногами, утратив равновесие. И почти тотчас оба участника поединка оказались на земле, продолжая борьбу и барахтаясь в грязи, словно два диких зверя. Лицо у Леона было мокрым от пота, из раны на лбу текла кровь. Он встал наконец на ноги, но вид у него, как показалось оцепеневшей от страха Мариетте, был совершенно беспомощный. Всхлипнув от ужаса, она увидела, как снова тянутся к горлу Леона мускулистые ручищи великана, как хищно шевелятся толстые пальцы…

Леон нанес удар коленом противнику между ног; тот, взвыв от боли, скорчился на земле, а Леон, вскочив на ноги, вонзил шпагу в дергающееся тело. Тяжкий стон, последний, с присвистом, вдох, и после этого только шумное дыхание Леона оглашало воздух. Он сунул в ножны окровавленную шпагу и пнул ногой безжизненное тело.

Почти немедленно за спиной у Леона послышалось яростное ржание. Все еще тяжело дыша, он обернулся.

— Думаю, продолжать не стоит, — произнес он, посторонившись. — Долгая прогулка охладит вашу страсть к разжиганию костров.

Полубесчувственный от страха мужчина спешился и уставился на Леона, словно кролик на лису.

— Ваш приятель больше пришелся мне по вкусу, — презрительным тоном заговорил Леон, в то время как мужчина опасливо пятился от него. — Он по крайней мере имел смелость вступить в бой. — Он обратился к Мариетте: — Вы какую лошадь предпочитаете, гнедую или чалую?

— Гнедую, — ответила та слабым голоском.

Он улыбнулся и подержал для нее стремя.

— Я считаю, что остаток ночи и утро этот малодушный трус потратит на то, чтобы дойти до Эвре. Пожелаем ему удачи. Она ему понадобится, это уж точно. Я слышал, что охотники за ведьмами считаются особым деликатесом у волков.

Стон ужаса вырвался из уст злополучной жертвы его остроумия. Леон рассмеялся, вскочил в седло и взял в руку поводья не только собственной, но и свободной от всадника лошади, дабы увести ее с собой.

— Теперь мы в безопасности? — спросила Мариетта, когда он хлопнул по крупу ее коня, побуждая к движению.

Мариетта оглянулась через плечо. Дорога была пустынной, если не считать понурой фигуры охотника за ведьмами, которая одна только и двигалась на фоне застывших в ночной дреме деревьев с листвой, посеребренной лунным светом.

— Да. — Красиво очерченные губы Леона раздвинулись в улыбке. — А у вас были сомнения на этот счет?

Мариетта взглянула на него и ответила с нескрываемым облегчением:

— Нет. Никаких сомнений у меня не было.

Ветер утих, ночь была ясной и спокойной. Они пустили лошадей легким галопом и двинулись в путь, сопровождаемые мягким шелестом листвы на деревьях. Мало-помалу покров ветвей у них над головами редел, стали заметными неяркие звезды на небе, а впереди открывалась безлесная равнина. Леон похлопал свою лошадь по шее. Плащ его намок и сделался неприятно липким. Леон вгляделся в даль перед собой и увидел в промежутке между холмами приземистые службы чьей-то усадьбы.

— Теплый амбар приютит нас до утра, — сказал он. — Моя лошадь очень устала.

Мариетта оглянулась на него через плечо, на лице у нее было написано сомнение, и Леон добавил:

— Новости достигнут Эвре не раньше полудня, к тому же я не думаю, что они пустятся за нами в погоню. Отдыхайте спокойно. Мы в безопасности.

Его уверенность убедила Мариетту, и она следом за Леоном свернула с дороги в поле. Скоро они добрались до темных, ничем не освещаемых строений фермы. Леон спешился и, взяв в руку поводья обеих лошадей, повел животных за собой. Послышалось глухое рычание сторожевого пса. Леон тихонько присвистнул, заметив прижатые к голове уши и вздыбленную шерсть собаки, потом произнес несколько слов самым ласковым голосом. Пес подозрительно обнюхал незнакомца, после чего замахал хвостом, встопорщил уши и лизнул сапог Леона.

— Святые угодники, — прошептала Мариетта. — Что же это за собака такая?

— Похожая на женщину, — бросил Леон самым беззаботным тоном и одним толчком распахнул дверь в амбар.

В амбаре было темным-темно и сильно пахло коровами и лошадьми. Леон взял Мариетту за руку и подвел сквозь тьму к грубо сколоченной деревянной лестнице. Мариетта без возражений вскарабкалась по ней наверх и с душевным облегчением опустилась на мягкую солому.

Леон снял сапоги, отцепил от пояса ножны со шпагой и улегся рядом с Мариеттой.

Опасность, которую они только что избежали, обострила чувства Леона. Воспоминание о ее теле, таком упругом и гибком под ним, было еще свежим, поэтому он уверенно и смело запустил руку под изорванное платье Мариетты и перекатился на нее, за что был тут же вознагражден пощечиной и чертовски болезненным тычком колена в мошонку.

— Дьявол побери! — выдохнул он, отпрянув от Мариетты и корчась от боли. — За что?

— Не надо обращаться со мной как с собакой! — ответила Мариетта дрожащим от ярости голосом.

— Но ведь я только что спас вам жизнь! — запротестовал Леон, не в состоянии поверить, что его домогательство может быть отвергнуто.

— И это дает вам право вести себя со мной бесцеремонно? — отрезала Мариетта, вскакивая на ноги.

Глаза Леона уже привыкли к темноте, и он залюбовался молочной белизной ее красивой груди, которую не мог прикрыть изорванный лиф платья, как ни цеплялась Мариетта за обрывки голубой саржи.

— Я подумал, что имею право хоть на самую малость, — вполне резонно заметил Леон. — Эта жирная скотина — охотник за ведьмами — чуть не задушил меня.

— Он так и сделал бы, если б я не укусила его за ногу! — парировала удар Мариетта, продолжая разбрасывать солому в поисках запропастившейся куда-то лестницы.

— Уймитесь, не то вы, чего доброго, ее опрокинете, — предостерег Мариетту Леон, который наблюдал за ней с возрастающим веселым любопытством. — Я вполне могу спрыгнуть отсюда вниз, но полагаю, что для вас такое будет затруднительно.

Словечко, которое сорвалось с ее губ, было бы вполне уместным в устах караульного гвардейца. Леон улыбнулся еще шире:

— Предлагаю вам сделку. Я не стану приставать к вам, если вы пообещаете вести себя разумно, прекратите метаться из стороны в сторону, рискуя свалиться с восьмифутовой высоты, и ляжете спать.

Мариетта приостановилась.

— Поверьте, — продолжал Леон, — я не настолько нуждаюсь в близости с женщиной, чтобы настаивать на ней в тех случаях, когда меня не хотят.

В доказательство собственной правдивости он отошел в дальний конец сеновала и устроился возле ставней.

Мариетта, успокоенная тем, что ей не придется провести ночь в опасном одиночестве, улеглась на солому как можно дальше от Леона. Но даже на таком расстоянии возбужденное воображение Леона было сосредоточено на ее теле, от которого исходил еле уловимый аромат лаванды. Он крепко смежил веки и постарался уснуть. От простой деревенской девушки вряд ли могло бы пахнуть лавандой, особенно от девушки, которая только что пробежала несколько миль по густому лесу, в то время как за ней по пятам гналась целая деревня. Соблазнительный запах продолжал беспокоить Леона, и он то и дело ворочался с боку на бок. К тому же ему было зябко, несмотря на плащ и солому. Вдруг он услышал негромкий всхлип… потом еще один. Леон открыл глаза:

— Вы плачете?

— Нет. — Сдавленный ответ был явно ложным.

Леону припомнились языки пламени погребального костра.

— Вы плачете о своей бабушке?

Ответа не последовало, но звуки плача стали громче.

— Хозяин постоялого двора сказал мне, что она умерла еще до того, как ее потащили на холм. Инквизитор одержал мнимую победу. Вам нет нужды плакать.

— Нет, есть! Я любила ее, а теперь она умерла. У меня никого не осталось. Совсем никого.

Леон не привык к положениям, из которых не мог найти выхода. Плачущие женщины обычно вызывали у него раздражение, но эта женщина плакала из-за подлинного горя, а не по случаю потери какой-нибудь безделушки. Он повернулся на бок и вгляделся в темные очертания ее фигуры. Мариетта лежала, прижав колени к груди и закусив кулак, — видимо, таким образом она старалась подавить рыдания.

Леон вытянул руку и прикоснулся к ее плечу. На сей раз Мариетта не отпрянула.

— Она была хорошей, а не плохой. Доброй. Не было такого дома в Эвре, в котором бы не получали от нее лекарства или притирания.

Леон ласково обнял Мариетту и прижал к своей груди, стараясь успокоить. Он гладил ее по голове, пока она не выплакалась до полного изнеможения. Он чувствовал себя так, словно утешает и баюкает малого ребенка, и это казалось ему совершенно необычным. Волна нежности окатила его, однако он тут же осудил себя за глупость. Его воротник из дорогого кружева никогда еще не использовали в качестве носового платка. Он решил, что утром поведет себя менее обходительно.

Постепенно дыхание Мариетты сделалось более легким, уже не прерывистым, а ровным и глубоким. Леон приподнял ее голову со своего плеча и уложил, спящую, на солому, накрыв своим плащом. Потом лег рядом, прижался к ней всем телом, чтобы согреться, и закрыл глаза. Теперь он убедился, что запах лаванды не был плодом воображения, но исходил от ее волос.

На рассвете Леона разбудили петухи и куры, с шумом хлопающие крыльями. В щели ставней пробивался слабый свет. Леон осторожно открыл их и посмотрел во двор. Дом хозяина усадьбы еще безмолвствовал, что было очень кстати. У него не было ни малейшего желания объяснять владельцу земельного участка, по какой причине они заночевали на его сеновале. Этот человек, вне всякого сомнения, был бы очень рад сообщить тем, кто явится к нему с расспросами о беглецах, что они совсем недавно покинули пределы его владения и еще не успели убежать далеко.

Мариетта повернулась во сне и пробормотала что-то невнятное. Леон взглянул на нее и нахмурился. Ее спасение доставило ему удовольствие подраться всласть с опасным противником, а ее категорический отказ принять его авансы прошедшим вечером позабавил. Но сейчас, при свете утра, он ничего иного не желал, как только поскорее продолжить свой путь к Элизе, а спящая у его ног девушка становилась для него обузой, от которой следовало избавиться.

Он слегка подтолкнул Мариетту ногой, и она тотчас пробудилась, испуганно вскрикнув.

— Все хорошо, — успокоил он ее. — Вы в безопасности. Помните об этом?

Понадобилось несколько секунд, чтобы память к ней вернулась, и в глазах у нее отразился смертельный страх. Мужчина, который смотрел на нее, слегка сдвинув брови, спас ей жизнь. Он высокого роста, широкоплечий, с длинными, стройными ногами, одежда его щедро отделана кружевами, а бархатный плащ обшит каймой из блестящего шелка. Черные вьющиеся волосы падают ему на плечи. Нос орлиный, красивой формы. Губы, которые так легко складываются в усмешку, твердо очерчены. Он выглядел как человек, привыкший командовать. Как человек, который сам избирает свой путь.

— Благодарю вас за прошедшую ночь, — произнесла Мариетта, внезапно застеснявшись при этом своих босых ног и порванного платья.

Леон небрежно передернул плечами.

— Это пустяки. Дело привычное и ничем не примечательное.

— Для вас оно ничем не примечательно, месье! А для меня это гибель моей бабушки!

— И очень близко к моей собственной гибели, — достаточно сухо парировал Леон. — Быть может, вы сделаете одолжение и накинете на себя мой плащ? После того как вы столь жестко отклонили знаки моего внимания прошлой ночью, просто несправедливо стоять передо мной полуобнаженной.

Мариетта поспешно опустила глаза на свою грудь и, покраснев, смутилась.

Леон небрежно набросил свой плащ ей на плечи.

— Прелестный вид, мадемуазель, но не для того, кому запрещено до этого дотронуться.

Он откровенно над ней посмеивался, а Мариетта терпеть не могла, когда над ней смеялись. В ее зеленых глазах, опушенных густыми ресницами, вспыхнула ярость. Для красавицы личико у нее было слишком маленькое и, как говорят иногда, сердечком — словом, не похожее на лица красавиц, модных в Версале.

Леон заметил на щеке у Мариетты пятнышко налипшей грязи и почувствовал неудержимый порыв стереть его. Но прежде чем он успел это сделать, послышался отдаленный топот конских копыт. Леон замер, напряженно прислушиваясь: топот приближался.

С лица Мариетты отхлынула кровь.

— Это они? — Глаза у нее округлились от страха. — Ох, что же нам делать? Где нам спрятаться?

Леон схватился за шпагу и поспешил подойти к полуоткрытым ставням. Теперь он мог разглядеть всадников. Их было трое, и все они уверенно направлялись к дому хозяина.

— Это они? — снова спросила Мариетта.

— Да, но только один из них может вступить в бой. Если, разумеется, незнакомый нам хозяин дома не обладает силой, с которой стоит считаться.

Всадники были теперь совсем близко, и Леон узнал в одном из них человека с гнусавым голосом, на которого он нагнал страху прошедшей ночью, узнал он и инквизитора по его черному одеянию. Только третий мужчина, неряшливо одетый, с широкой грудью, выступавшей из-под распахнутого кожаного камзола, был ему незнаком.

Мариетта подавила всхлип.

— Они отдадут меня ему. Инквизитору.

При мысли о леденящих глазах на мертвенно-бледном лице Мариетта и сама побледнела так, что Леон испугался, как бы она не упала в обморок.

— В таком случае им не придется ходить далеко, — мрачно проговорил он. — Ведь инквизитор не далее чем в пятидесяти ярдах отсюда.

— Святая Мария!..

Леон крепче сжал шпагу. Трое против одного… вполне приемлемое неравенство для того, кого в армии Людовика называли Львом Лангедока.

— Вы так мало верите в меня?

— Нет. — Чувство подступающей дурноты миновало. Мариетта улыбнулась Леону дрожащей улыбкой. — Что мы должны делать?

— В настоящий момент ждать. Нам нужно выяснить, какого рода поддержку наши три друга намерены получить от хозяина этого амбара.

Всадники были уже настолько близко, что Мариетта слышала дыхание лошадей. Голоса мужчин звучали громко и ясно. Мариетта замерла, не смея пошевелиться, чтобы шорох соломы, на которой они спали, не выдал их. Внизу, на полу амбара, лошадь Леона без конца переступала с места на место, и Мариетте казалось, что сердце у нее вот-вот остановится.

Что, если они услышат лошадей?.. Что, если они заподозрят?..

— Здесь вроде бы пусто, ваша честь.

Гнусавый голос был безошибочно узнаваем.

— Еще бы не пусто, — раздраженно отозвался инквизитор. — Пьер Дюрок всегда был ленивым бездельником. Хорошая порка скоро научит его уму-разуму! Ну а ты чего ждешь, болван? Разбуди его. Вышиби дверь, если понадобится. Клянусь святой мессой, если я узнаю, что он дал этой проститутке хоть глоток воды, я нынче ночью велю разжечь не один, а два костра на холме Вале.

— Слушаюсь, ваша честь.

Явно дрожа от страха, мужчина поступил, как ему было приказано, и стал колотить в дверь дома. Наконец ставни в одном из верхних окон распахнулись, и в окне появилась заспанная, багровая от злости физиономия хозяина амбара.

— Какого дьявола ты себе такое позволяешь?! — заорал он во все горло. — Не даешь честному человеку спокойно спать в собственном доме! — Тут он заметил внушительную фигуру инквизитора, и слова замерли у него на устах.

— Мы разыскиваем сбежавшую ведьму, и у нас есть все основания полагать, что она укрывается здесь.

— Здесь нет никаких ведьм, — поспешно ответил Пьер Дюрок. — Я добропорядочный, честный гражданин, в моем доме нет места ведьмам.

— В таком случае ты не станешь противиться, если мы обыщем твое владение?

— Никоим образом.

Пьер Дюрок по-быстрому втиснулся в рубаху и штаны, в то время как инквизитор внимательно оглядывался по сторонам. Амбар был единственным строением, которое могло бы привлечь к себе внимание при данных обстоятельствах.

Леон, двигаясь бесшумно, втащил на сеновал лестницу, по которой они поднялись в свое убежище.

— Это их не остановит, — прошептала Мариетта.

— Ш-ш-ш… — Леон вполголоса окликнул лошадь раз и другой, пока та не подошла и не остановилась внизу прямо под ним. — Вы сможете спрыгнуть отсюда на спину коня? — спросил он.

Мариетта нервно сглотнула и ответила:

— Да. Думаю, что смогу… Но вы…

— Не спорьте со мной. У меня свои планы. — Искорки у него в глазах свидетельствовали, что он продумал свой план четко и не без удовольствия. — Не двигайтесь, пока я вам не прикажу, а когда дам знак, прыгайте на спину Сарацину и ударьте его пятками в бока.

Ворота амбара распахнулись и впустили в него бледный предутренний свет.

— Здесь лошадь! — возбужденно проорал гнусавый голос.

Здоровяк, что стоял рядом с инквизитором, извлек из-за пояса большой, хорошо отточенный нож и, двигаясь неспешно и с оглядкой, начал обыскивать амбар. Затаив дыхание, Мариетта наблюдала за тем, как он ногами расшвыривает в стороны вязанки соломы. Инквизитор, оставаясь в седле, медленно въехал в амбар.

— Ничего тут нет, — пробурчал здоровяк, отшвырнув со злостью последнюю вязанку.

Инквизитор придержал коня, и тот остановился рядом с конем Леона. Всадник внимательно пригляделся к грязному полу и увидел четкие следы от концов лестницы, которая тут стояла.

— Мы их нашли, — негромко произнес инквизитор.

Прежде чем его подручный к нему приблизился, он запрокинул голову и посмотрел на сеновал. В ту же секунду Леон совершил прыжок.

Мариетта громко вскрикнула в тревоге — верзила подручный, выхватив нож, кинулся на помощь своему господину. Однако Леон, точно рассчитав прыжок, уже сидел за спиной у инквизитора на его коне. Лошадь беспокойно заржала, столь запросто и без предупреждения заполучив второго седока, а Леон одной рукой завел правую руку инквизитора ему за спину до самых лопаток, а другой рукой замахнулся ножом столь же решительно, как и его противник. И нож его был прямиком направлен на горло инквизитору.

— Не спеши, приятель. Уймись, если хочешь, чтобы твой хозяин дожил до завтрашнего дня. Вели ему убраться отсюда!

Последние слова были обращены к его жертве, и Мариетта заметила, что кончик лезвия коснулся живой плоти и тонкая струйка крови потекла по шее инквизитора.

— Сделай, что он требует, — охрипшим голосом выговорил инквизитор.

— Прикажи ему забросить нож на сеновал.

Рука в черном рукаве была сдвинута на дюйм выше до тех пор, пока подручный не выполнил приказ. Мариетта отскочила в сторону, когда нож взлетел вверх и затерялся в соломе. Мариетта с лихорадочной поспешностью отыскала нож и зажала его в зубах, как только Леон крикнул:

— Прыгай и лети прочь как ветер!

— Хватайте ее, проклятые болваны! — заорал инквизитор на своих приспешников, когда Мариетта спрыгнула на Сарацина, продемонстрировав длинные стройные ноги, которые только Леон имел возможность оценить по достоинству.

— Если они посмеют, тебе не доведется этому порадоваться при жизни!

Оба парня медлили, давешний противник Леона явно не был склонен проявлять пылкое усердие, и Мариетта изо всех сил ударила коня пятками в бока. Сарацин стрелой вылетел из распахнутых настежь ворот, сбив на землю насмерть перепуганного Пьера Дюрока, который явился узнать, кого или что обнаружили у него в амбаре непрошеные гости.

— А теперь совершим маленькую верховую прогулку, — обратился Леон к своему пленнику. — В самое приятное для этого утреннее время в сельской местности.

Он широко улыбнулся и, все еще сжимая в одной руке нож, в то время как другой рукой удерживал поводья, пришпорил коня и галопом понесся следом за Мариеттой навстречу солнечному свету.

Более мужественный человек немедленно сбросил бы его с седла, но Леон знал, насколько труслив тот, кто понуждает других пытать обреченных мучеников и разжигать костры. Скрюченная фигура в седле перед ним оставалась неподвижной все время, пока он мчался по лугам к лесу, где начиналась проезжая дорога. Расстояние между ним и Мариеттой сокращалось с каждой минутой. Она обернулась и, увидев развевающееся на ветру черное одеяние, вскрикнула от страха; потом, разглядев широкие плечи Леона, в руке которого сверкнула сталь, натянула поводья, и едва Леон подъехал к ней, просияла от радости.

— Вы это сделали! Ох, а я так боялась, что они вас убили!

— Чтобы это сделать, понадобилось бы больше народу, чем два малодушных подонка и один лишенный всякого соображения дурак, — произнес Леон с презрением.

— За это ты будешь гореть в аду.

И без того резкие черты белой как мел физиономии инквизитора при этих словах как бы еще более обострились, тонкие губы сжались в почти незаметную тонкую линию.

— Во имя спасения души моей надеюсь, что нет, — ответил Леон. — Я нахожу ваше общество достаточно скверным здесь, на земле, чтобы встречаться еще и в потустороннем мире.

Леон пустил коня в галоп, и скоро над их головами простерся зеленый покров лесных ветвей.

Оставив за собой несколько миль от усадьбы Дюрока, Леон натянул поводья и предложил своей дрожащей от страха жертве спешиться.

— Как вы намерены с ним поступить? — спросила Мариетта. — Вы убьете его?

Леон посмотрел на серое, как зола, лицо и глаза, полные ужаса. Куда только исчезла из них ледяная властность — осталась лишь ненависть.

— Я не намерен опускаться до этого, — произнес он небрежно, ударив свою жертву в плечо носком своего желтого сапога. Инквизитор споткнулся и едва не упал. — Я лишил жизни многих, но только в сражениях. Этот подонок не достоин называться мужчиной, так что позволим ему уползти в свою нору как можно скорее.

Он снова толкнул инквизитора сапогом, и тот распростерся на земле. Леон с улыбкой обратился к Мариетте:

— Чем скорее мы удалимся на приличное расстояние от Эвре, тем лучше. Что вы на это скажете? — спросил он, глядя, как Сарацин нетерпеливо роет землю копытом.

— Я скажу да, — ответила Мариетта, отводя с лица густые пряди медно-рыжих волос.

Она не знала, куда они поедут, но это ее ничуть не беспокоило. Слегка шлепнув Сарацина ладонью по крупу, Мариетта пустила коня в галоп по пыльной дороге следом за Леоном.