Лев Лангедока

Глава 10

Одного взгляда на лицо Леона было достаточно, чтобы Мариетта отбросила прочь все свои страхи. Его глаза излучали только любовь.

— Герцог хотел поговорить с тобой о мадам де Монтеспан. Он желает узнать, что ты имела в виду, когда утверждала, что эта особа приходила к Рикарди не за кружевами, а за чем-то гораздо более важным и серьезным. И сказать по правде, любовь моя, мне бы тоже хотелось узнать это.

Он подошел к ней и прижал ее сцепленные руки к своей груди. Запрокинув голову, Мариетта посмотрела ему в лицо. Сильно загорелое лицо, которое становилось таким устрашающим, когда он гневался, и такое нежное в любви. Он рисковал жизнью, когда отправился в Монпелье, но не знал, из-за чего рискует. И теперь настало время открыть ему причину.

Герцог терпеливо ждал, пока Мариетта мягко высвободится из объятий Леона и медленно отойдет к окну. После чего, не обращаясь особо ни к герцогу, ни к Леону и глядя на густой виноградник, раскинувшийся по другую сторону рва с водой, она заговорила:

— Мадам де Монтеспан всегда хотела стать любовницей короля. Годами она рисовалась перед ним, но король не желал смотреть ни на одну женщину, кроме Луизы Лавальер. Мадам украшала себя драгоценностями и одевалась в роскошные платья. Моя бабушка сшила для нее великолепное бальное платье, таких еще не видели даже в Версале. Именно когда она была в этом платье, король и обратил наконец на нее внимание. О способностях моей бабушки уже тогда ходили слухи. Приготовленные ею лекарства помогали больным неизменно, и некоторые завистники начали распускать слухи, что она, мол, колдунья. — Мариетта слабо улыбнулась: — Если это и так, то она была доброй колдуньей и никогда не творила зла. Мадам де Монтеспан начала обращаться к ней за косметическими притираниями и кремами. Со временем она завоевала сердце короля, однако королевские сердца непостоянны, в чем мадам де Монтеспан имела случай убедиться. — Мариетта, помолчав с минуту, продолжила: — Когда она понесла ребенка от короля, то обратилась к моей бабушке за приворотным зельем, таким, какое она могла бы подлить королю в вино, чтобы он испытывал желание к ней, и только к ней одной. Бабушка сказала, что сердцами мужчин не овладевают при помощи подобных средств. Мадам де Монтеспан пришла в ярость. В конце концов бабушка дала ей то, о чем она просила. Зелье не содержало ничего опасного для здоровья, то был афродизиак, известный еще во времена Древнего Египта. — Мариетта обернулась и поглядела на Леона с улыбкой в глазах: — Бабушка никогда не сообщала мне рецепта этого снадобья, и ты не бойся, что твое сердце было завоевано при помощи хитрости.

— Мое сердце было покорено еще до того, как я что-нибудь съел или выпил вместе с тобой, — сказал Леон, и самый звук его голоса возбудил пламенное желание в сердце Мариетты.

— Афродизиак предназначался для мужчин, утративших способность к любовной близости, и не был нужен королю. Он совершенно не обладал силой обратить любовное чувство на одну единственную женщину. Он лишь сделал короля более похотливым, чем когда бы то ни было, причем по отношению к одной из горничных мадам де Монтеспан. Ярость мадам де Монтеспан не знала предела. Она явилась к бабушке и потребовала, чтобы та дала ей зелье, способное удержать любовь короля только к ней одной и помочь ей стать королевой Франции.

Тут послышался тяжелый и шумный вздох герцога, который не сводил застывшего взгляда с Мариетты, причем выражение его лица становилось все более мрачным с каждой минутой.

— Моя бабушка сказала ей, что такого зелья не существует, а мадам де Монтеспан заявила в ответ, что если колдунья с улицы Борегар такое может, значит, может и бабушка.

— И что же это? — спросил герцог.

— Обращение к силам тьмы. Ла Вуазен — самая зловещая и ужасная женщина во Франции. В доме на улице Борегар совершались черные мессы над обнаженными телами знатнейших женщин страны. Кровь новорожденных младенцев проливалась ради того, чтобы эти женщины добились исполнения желаний своего сердца, а что касается Атенаис де Монтеспан, то она желала короля.

— Матерь Божья, да понимаете ли вы, что говорите?! — спросил герцог, лицо у которого стало серым от страха.

— Да. — Голос Мариетты звучал спокойно и сдержанно. — У меня было достаточно времени, чтобы обдумать это и сообразить, почему за моей бабушкой охотились как за ведьмой и безжалостно сожгли ее на костре. Сначала я думала, что это потому, что она отказалась поделиться своими секретами о защите от ядов, но я ошибалась. Мужчина, приходивший с расспросами об этом секрете, был посланцем мадам де Монтеспан.

— Что за защита от яда? — В голосе Анри уже не было ужаса, в нем звучало недоверие.

— Если мышьяк принимать ежедневно крохотными дозами, он создает защиту, и большая доза, данная отравителем, не оказывает желаемого действия.

— Понимаю. — Анри вытер пот со лба. — Надо обладать огромным доверием, чтобы прибегнуть к подобному способу защиты.

— Доверие всегда необходимо в таких случаях, — ответила Мариетта. — И Атенаис де Монтеспан доверяла Ла Вуазен. Бабушка говорила мне, что зелья, какие дает для Атенаис Ла Вуазен, опасны. Что, пытаясь сохранить любовь короля такими способами, она подвергает его жизнь опасности.

— Необходимо сообщить королю об этом! Немедленно! — Герцог вскочил на ноги. Лицо у него теперь было таким же белым, как его кружевное жабо.

— Чтобы вас казнили за государственную измену на Гревской площади? — невозмутимо спросила Мариетта.

— Это Ла Вуазен и мадам де Монтеспан примут такую смерть!

— Нет. Мадам де Монтеспан любовница короля. Она уже родила ему одного ребенка и вынашивает второго. Король не станет слушать вас, если вы попытаетесь рассказать ему о ее визитах к Ла Вуазен. Какие у нас доказательства? Только моя бабушка могла бы дать показания о том, что Атенаис обращалась к ней за любовными приворотами и, получив отказ, сообщила о намерении обратиться в другое место. Только моя бабушка знала, что говорила ей Ла Вуазен. И я. Именно поэтому я объявлена ведьмой и за мной охотятся.

— Вы! — Анри был окончательно сбит с толку.

— Да, и это Леон нашел меня, когда за мной гнались охотники за ведьмами, которые сожгли мою бабушку. Потому они и приехали в Монпелье, чтобы разыскать меня. Их послала де Монтеспан, потому что она должна заставить меня замолчать. У меня нет возможности рассказать королю о ее связи с Ла Вуазен и убедить его, что это правда, но Атенаис де Монтеспан не из тех дам, что упускают свой шанс. Она добьется моей смерти, и тогда ее темные тайны не будут раскрыты.

— Это правда? — обратился Анри к Леону.

Тот кивнул, его красиво очерченные губы вытянулись в жесткую прямую линию, темные брови сошлись на переносице.

— Да, и Мариетта права. Король ни за что не поверит нам, не поверит без большего количества доказательств, чем те, какими мы обладаем теперь.

— Так он их получит! — заявил Анри, и даже его орлиный нос побледнел от ярости. — Даже если у меня уйдут на это годы, он получит их!

— Аминь, и да будет так, но в настоящий момент мы имеем дело с охотниками на ведьм в Монпелье и должны вступить с ними в борьбу.

— Не с охотниками. С охотником, — уточнил Анри. — Он там один.

Мариетта вспомнила закутанного в черный плащ человека с глазами фанатика и вздрогнула. Одного такого более чем достаточно.

— Сейчас для Мариетты самое безопасное место Лансер, — решительно произнес Леон. — А мы с вами, Анри, отправимся в Монпелье.

— Элиза! — спохватилась Мариетта и хлопнула себя ладонью по губам. — Скоро полдень! Ей необходимо как можно скорее принять лекарство, чтобы выздоровление продолжалось.

— Так возьми его и поехали! Чем быстрее мы покончим с делами этого дня, тем лучше.

Мариетта побежала из комнаты в кухню за своей корзинкой, схватила с полки в кладовой бутылочку со свежим целебным настоем; Леон и Анри пристегнули к поясам шпаги в ножнах, а Леон к тому же засунул кинжал за отворот кожаного сапога.

— Где Рафаэль? — спросил Леон.

— Увивается за Селестой, а где, черт его знает!

— Отыщите его и скажите ему, что нам предстоят дела более важные и неотложные, чем любовные утехи, — мрачно проговорил Леон. — Я присоединюсь к вам в ту же минуту, как вернусь из Лансера. Сегодня вечером Мариетта должна находиться в безопасности.

Он быстро вышел из комнаты и застал Мариетту уже во дворе. На несколько секунд он сжал ее руки в своих, глядя ей в глаза.

— Сегодня не время для слов любви, Мариетта, но в них и нет необходимости. Мое сердце принадлежит тебе. Этого достаточно.

Он легко вскочил на Сарацина; Мариетта поскакала следом за ним на своей лошадке. Корзинка была при ней. В голове у Мариетты царил полный сумбур. Убиение охотника за ведьмами не спасет ее. Монтеспан пошлет другого, она пошлет и тех, кто должен уничтожить Леона и любого, кто ему помогал. Из-за нее уже двое мужчин направятся навстречу гибели, а она не в силах этому воспрепятствовать.

Аббат дожидался их, и не было ни малейшей возможности для прощальных слов, даже для короткого прикосновения рук. Леон поцеловал Мариетту взглядом, покидая ее ослабевшей от страха и желания.

Аббат поспешил преградить Леону путь, когда тот развернул Сарацина, явно не намереваясь спешиться.

— Подождите немного, сын мой. Я должен поговорить с вами.

— Не сейчас, монсеньор.

— Сейчас!

Глаза у малорослого священника были в эту минуту острыми, словно булавки, и Леон с неохотой поддался его нетерпению.

— Я могу уделить вам не более пяти минут. У меня очень спешное, совершенно неотложное дело.

— Как и у меня, сын мой, — очень серьезно произнес аббат, уводя Леона в дом.

Мариетта тем временем поднялась на лестничную площадку и поспешила в спальню Элизы. Она ощутила волну облегчения, когда отворила дверь и увидела, что горничная заботливо расчесывает Элизе волосы. Слава Богу, за время ее отсутствия нового ухудшения не произошло.

— Какая вы добрая и отзывчивая, — заговорила Элиза, отпустив горничную и удерживая руку Мариетты в своей. — Экономка рассказала мне, как вы ухаживали за мной днем и ночью беспрерывно. Я обязана вам жизнью.

— Ничего подобного, — с улыбкой возразила Мариетта. — Вы только обязаны выздороветь как можно скорей, вот и все.

— Боюсь, что на это понадобится еще немало времени, — сказала Элиза, откидываясь на подушки; она была еще очень бледной, кожа на лице имела восковой оттенок. — У меня едва хватает сил, чтобы поднять руку.

— В таком случае вам надо побольше есть. — Элиза вздрогнула при этих словах, и Мариетта добавила: — Два дня пить молоко с медом, потом можно будет есть яйца всмятку и, возможно, грудку цыпленка. Вам надо набираться сил, Элиза, иначе вы никогда не встанете с постели.

Элиза ничего подобного не хотела. Леон вряд ли стал бы ее дожидаться, если бы она, оказалась прикованной к постели. Разумеется, и речи быть не может об утомительных долгих прогулках, а тем более о соколиной охоте. Кровать пока что оставалась для Элизы добрым прибежищем, и она намеревалась пребывать в этом прибежище по возможности дольше.

— Леон уехал вчера поздно вечером, после того, как лихорадка прекратилась. Он скоро приедет сюда повидаться с вами.

От такой перспективы у Элизы задрожала нижняя губа. Она чувствовала себя недостаточно сильной для того, чтобы выдерживать обязывающее присутствие Леона. Мариетта, не догадываясь об истинной причине ее волнения и решив, что Элиза старается удержать слезы досады, поспешила отвернуться — на сердце у нее было тяжело. Элиза выглядела такой беспомощной! Прямо как малый ребенок. Как она перенесет удар, который они с Леоном вынуждены ей нанести? Мариетта налила в рюмку лекарство, и Элиза послушно выпила его, поморщившись от неприятного вкуса.

Мариетта огляделась в поисках стакана для воды, но ни одного не обнаружила.

— Моя горничная унесла стакан и кувшин с собой, чтобы набрать воды, — пожаловалась Элиза в ответ на вопрос Мариетты. — Унесла, но так до сих пор и не принесла.

— В таком случае я пойду и принесу и то и другое, — сказала Мариетта. — А когда приеду к вам в следующий раз, привезу сок из черной смородины.

В доме было тихо. Мариетта, спускаясь по лестнице, не встретила никого. Экономка, забыв на время о своих обязанностях, присоединилась в кухне к компании служанок, которые оживленно обсуждали чудесное выздоровление своей госпожи. Из-за одной из закрытых дверей до Мариетты четко донеслись слова аббата:

— То, что вы говорите, просто чудовищно.

— Ничего подобного. — Голос у Леона был усталым, но твердым. — Чудовищным с моей стороны было бы жениться на мадам Сент-Бев, в то время как я полюбил другую.

— В то время как вы вообразили, что любите другую, — резко возразил священник. — Вы знали и любили мадам Сент-Бев шесть лет, сын мой. Шесть лет она жила вашим обещанием вернуться. Эта история была широко известна! Ваша взаимная любовь стала легендой, похожей на те, которые воспевают трубадуры в Тулузе. И вы намерены опозорить эту женщину, унизить ее, разбить ей сердце? Женщину, которая не сделала вам ничего плохого, ничем не заслужила подобное обращение? Женщину, столь кроткую и добрую, что даже ее служанки называют ее святой? Нарушив такое обязательство, поддавшись недолговечному влечению страсти, вы лишь обречете себя на несчастье и навлечете на себя гнев Господа, ибо даже его бесконечное милосердие не потерпит подобного поведения. Мадам Сент-Бев никогда не отличалась крепким здоровьем. Сейчас она слаба сверх меры и еще долго не оправится после тяжелой болезни. Она нуждается в вашей заботе, в вашей защите. В любви, которую вы свято ей обещали.

Мариетта больше не могла слушать. Она не пошла в кухню за стаканом и водой, а вышла во двор на солнышко. Маленький аббат совершенно прав. Они с Леоном никогда не будут чувствовать себя счастливыми, зная, что Элиза находится всего в нескольких милях от них, что она одинока и что сердце ее разбито.

Был момент, когда она, восторженно приняв объяснение Леона в любви, подумала, что Элиза найдет утешение в привязанности герцога, который просто боготворит ее. Лихорадочные выкрики Элизы лишили Мариетту этой надежды, Леон — вот подлинное счастье Элизы. Она ждала его шесть лет, и Леон испытывал к ней нежность. Если ее, Мариетты, не будет рядом, эта нежность может перейти в любовь. У нее есть время вернуться в Шатонне до приезда Леона и сообщить герцогу о своем решении уехать. В таком случае будет сохранено не только счастье Элизы, но ни одному человеку не придется рисковать жизнью, отправившись в Монпелье с целью убить охотника за ведьмами.

Она осторожно увела свою кобылу подальше от дома, однако не пускала ее в галоп до тех пор, пока не оказалась настолько далеко, что топота конских копыт не услыхал бы ни Леон, ни аббат. Она приняла верное решение, но оно не доставило ей ничего, кроме боли. Никогда больше не увидеть Леона. Не услышать его голос, не почувствовать его прикосновение… это было поистине жестокой правдой. Однако так и должно быть. Иного выхода нет.

Герцог, который уже был в седле и дожидался появления Леона, уставился на Мариетту в изумлении.

— Где Леон? — спросил он с нескрываемым страхом. — Что с Элизой?

— С Элизой все хорошо, хотя она еще слаба, — ответила Мариетта, спешиваясь. — Я хочу обратиться к вам с просьбой, Анри. Пожалуйста, передайте Леону мой прощальный привет.

— Прощальный привет?

Герцог смотрел на нее с недоверием.

— Да. На то имеются мои личные причины, вполне серьезные. Но у меня еще есть дело, которое я должна закончить до отъезда. Но нужно поторопиться, иначе не справлюсь с этим до возвращения Леона. — Она говорила с такой твердостью, что спорить явно не имело смысла.

Герцог молча смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью замка.

Что такое, черт побери, произошло в Лансере? И где, опять-таки черт побери, Леон?

Мариетта поднялась по лестнице и проскользнула к себе в комнату. Лиф платья был уже закончен. Со слезами на ресницах, Мариетта бережно взяла в руки его и еще несколько ярдов блестящего тонкого шелка, специально приобретенного для этого случая. Горничная Элизы вполне способна скроить и сшить из шелка юбку, а потом присоединить ее к лифу. И тогда Элиза получит желанное свадебное платье.

Анри растерянно заморгал, когда Мариетта вышла из дома, неся с собой только кружево и несколько ярдов шелка. Ни еды, ни вина, вообще никаких запасов. Она села на лошадь и обратилась к герцогу с прощальными словами:

— Если Леон откажется вернуться в Версаль, передайте королю, что ему будет гораздо больше пользы от пребывания Леона здесь, в Лангедоке, где то и дело происходят разные беспорядки. Преданный человек, способный по первому приказу подготовить боеспособный полк, стоит гораздо большего в Лангедоке, чем в Версале. Король — человек разумный. Он поймет и оценит правильность такого решения. И еще, Анри… — Голос у нее дрогнул: — Скажите Леону, что я покидаю его не потому, что не люблю, а потому, что люблю его слишком сильно.

После этого она повернулась спиной к герцогу, к замку, ко всему, что стало для нее жизнью и душой, и поскакала на лошади прочь, через подъемный мост и дальше — по аллее из подстриженных деревьев.

Она пересекла дорогу на Лансер, поднялась по склону холма и, натянув поводья лошади, остановилась под кривой смоковницей. После чего вперила взгляд на дорогу, проходившую внизу. Ждать ей пришлось недолго. В облаке пыли Леон во весь опор гнал Сарацина по направлению к Шатонне.

— Прощай, бесценная любовь моя, — прошептала она и, пришпорив кобылу, понеслась в Лансер. Какая-то незнакомая ей лошадь под богато украшенным седлом в полном одиночестве стояла во дворе. Аббата нигде не было видно. Тяжело дыша, Мариетта спешилась.

Держа в руках свой дорогой подарок, она взбежала вверх по лестнице и вошла в комнату Элизы. Та спала, и светлые волосы обрамляли ее лицо золотым ореолом. Очень осторожно Мариетта положила свой дар в ногах постели. Она отдала все, что могла, и Леон это поймет. Каждый раз, как он будет видеть это платье на одной из своих дочерей или внучек, он будет вспоминать о ней и о тех счастливых часах, что они провели вместе.

На цыпочках Мариетта вышла из комнаты и направилась к лестничной площадке.

Небольшая интерлюдия Мориса с Селестой позволила ему узнать все, что он хотел. Колдунья, которую он искал, была гостьей Льва Лангедока, а Морис был достаточно осведомлен о репутации этого господина, чтобы схватить ее прилюдно и объявить ведьмой. Подобный поступок послужил бы причиной его собственной гибели. Он должен завладеть ею подальше от неспокойного юга, подальше от владений этого воителя с горячей кровью, к тому же любимчика короля Людовика.

Но где? Леон был хозяином обширной округи. Известие о сожжении в Тулузе, Нарбонне или даже Ниме скоро дойдет до его ушей. Нужно найти место более отдаленное. Он должен увезти ведьму Рикарди туда, куда Лев Лангедока и не вздумает заглянуть.

Ответ оказался таким простым, что он даже рассмеялся. Это Эвре. Он отвезет ее обратно в Эвре. Там уж никто не станет спорить с тем, что она ведьма, все в это верят. Морис спросил, может ли он познакомиться с мадемуазель Рикарди, и Селеста бесхитростно ответила, что сегодня это невозможно: Мариетта должна быть в Лансере и ухаживать за его больной родственницей — в последние несколько дней она проводила там много времени. Морис не слишком торопился проведать свою кузину, но девушку, которая за ней ухаживает, ему надо было увидеть как можно скорей.

Лишь покровительство богов уберегло его от столкновения с Леоном на полном скаку. Он заметил клубы пыли заблаговременно, на таком расстоянии, что, повинуясь шестому чувству, успел свернуть с дороги под деревья. Встречным всадником точно был Леон. Они ни разу не встречались, но кто еще мог так искусно управлять конем на огромной скорости и выглядеть таким грозным.

Морис подождал, пока всадник скроется из виду, и только после этого покинул укрытие. Леон был настоящим воителем, об этом свидетельствовала вся его подтянутая, мускулистая стать. С подобным противником Морис не имел намерения сталкиваться в открытом бою.

Мадам Сент-Бев спала, когда он приехал, и, к его вящему огорчению, экономка сообщила, что мадемуазель Рикарди уехала из Лансера полчаса назад. Домоправительница была этим недовольна. Мадемуазель Рикарди очень нужна в Лансере как сиделка, но сегодня она пробыла здесь едва ли пять минут.

Морис в ярости щелкнул хлыстом по сапогу, понимая, что упустил возможность. Ему надо было захватить ее подальше от подозрительных глаз. Встреча с ней наедине в Лансере была бы идеальным вариантом. Они были бы уже на полпути к Эвре, прежде чем ее кто-либо хватился.

Морис походил по комнате с узорчатым полом, которая так раздражала Леона, гадая, когда ему выпадет следующий шанс, но его размышления были прерваны известием о спешном приезде Мариетты.

С довольной усмешкой он слушал, как она бежит вверх по лестнице и дальше, к комнате его кузины. Он медленно подошел к подножию лестницы, намереваясь по ней подняться, но в этом уже не было нужды. Мариетта вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, щеки у нее разрумянились, глаза блестели. Он ждал ее чуть в сторонке, опершись рукой на резное перило лестницы. Элегантная фигура в модном костюме.

— Ох! — вскрикнула Мариетта в изумлении, но тотчас овладела собой. Это, должно быть, свадебный гость из Монпелье. Заметив, что он собирается подняться по лестнице, она сказала: — Боюсь, что мадам Сент-Бев сейчас спит.

Он улыбнулся. То была странная улыбка, а в глазах у него горело любопытство. Лицо какое-то ненормально бледное, но когда он подступил ближе, она поняла, что это от пудры. И он даже не пытался отступить, чтобы она могла пройти.

— Я хотел повидать вовсе не мою кузину, мадемуазель Рикарди. Я приехал, чтобы встретиться с вами.

— Она оправилась от лихорадки, но ей придется набираться сил еще много недель, — сказала Мариетта, не в состоянии придумать иной повод для его встречи с ней, кроме желания осведомиться о здоровье родственницы.

— И она не принимает посетителей?

— Она вполне может их принимать, когда бодрствует, — ответила Мариетта.

Она остановилась перед гостем, не понимая, почему он не отступает в сторону, чтобы дать ей пройти. Запах его духов был чересчур сильным, сладким и противным.

— Но разве сейчас возле нее никого нет?

Голос у него приобрел бархатистый оттенок, однако не стал от этого приятнее.

— Нет.

Мариетта сделала решительный шаг вперед с намерением вынудить его посторониться и дать ей возможность пройти. Безрезультатно: он лишь отступил ближе к началу лестницы.

— Вы, кажется, спешите, мадемуазель Рикарди. Позволите ли вы мне ненадолго составить вам компанию?

— Я привыкла ездить верхом без чьего-либо сопровождения.

Мариетта хотела как можно скорее расстаться с этим человеком. Ей не нравились его манеры, запах его духов, его улыбка, его глаза.

Он погладил рукой в перчатке округлую верхушку на столбике перил, и солнечный свет упал на огромный алмаз на его пальце, сверкнувший множеством искр. Мариетта смотрела на драгоценный камень как завороженная. Однажды она видела алмаз такой величины — на руке у человека, который приходил к ее бабушке. Человека, который потом схватил бабушку и приказал сжечь ее на костре. Человека, которого Леон видел на постоялом дворе в Эвре.

Мариетта медленно перевела взгляд с перстня Мориса на его лицо, и ею овладел ужас.

— Нет! — выкрикнула она и попыталась обойти его.

Он поймал ее руку и заломил ей за спину.

— Ваши вопли только напугают мою родственницу и сослужат вам плохую службу, — со злобой процедил он, продолжая удерживать Мариетту силой.

Она тщетно сопротивлялась, извивалась, кусалась. Гладкая кожа тонкого ремня оплела ей запястья таким крепким узлом, что она закричала от боли.

— Полагаю, мне придется сопровождать вас в дороге, мадемуазель Рикарди, — заявил он издевательским тоном, выволакивая Мариетту за собой во двор, несмотря на то что она продолжала сопротивляться. — Это будет долгая поездка, последняя для вас.

Крики Мариетты о помощи застряли у нее в горле. В доме только Элиза, экономка и слуги. Элиза настолько слаба, что не сможет встать с постели, даже если услышит ее крики, а слуги ничем не смогут ей помочь. Колесо сделало полный оборот. Она умрет по воле судьбы, сгорит в огне на холме Вале. Но не будет покорной жертвой. Ни за что и никогда!

Она пнула Мориса изо всех сил, и черты его напудренного лица исказились, стали еще более злобными и жесткими. То было лицо мужчины не старше двадцати семи или двадцати восьми лет, однако оно выглядело сейчас таким же старым, как само время. Ужасное лицо смерти.

— Только попробуй причинить мне неприятности, тогда умрешь не ты одна, а и Лев Лангедока. Он приютил и защищал тебя, зная, что ты ведьма. Против такого обвинения даже он окажется бессильным. А также Жанетта и Селеста, поскольку имя де Вильневов запятнано связью с колдуньей, и преследованиям не будет конца.

Мариетта хотела лишь одного — безопасности для Леона и готова была заплатить за это цену самую высокую из всех для нее возможных, то есть принять смерть без протеста.

Она села на свою кобылу, выпрямила спину и высоко подняла голову.

— В Эвре? — спросила она невозмутимо, в то время как девчонка-гусятница поспешила прогнать с дороги стадо вверенных ей домашних птиц.

— Полагаю, что это самое подходящее, — ответил Морис, словно речь шла о куске какой-нибудь материи или чем-то подобном, а не о месте ее грядущей смерти.

Мариетта поразмыслила, выполняет ли он свою миссию ради того, чтобы попасть в фавор к Монтеспан, или за деньги. Вероятнее всего, что за деньги. Инстинктивно она поняла, что ее собственное тело не привлекает его, и от души порадовалась этому обстоятельству. Могло случиться, что ей пришлось бы претерпеть и это унижение. Любовницами Мориса скорее всего были особы, с ним сходные, если такой, как он, вообще способен любить.

Ей казалось непонятным его ухаживание за Селестой. Видимо, ему это далось нелегко. И ведь это лишь для того, чтобы выведать что-то о ней, Мариетте. Бедная Селеста, до чего плохо она разбирается в людях, если не может устоять перед чисто внешним лоском! С другой стороны, Селеста счастливица, она жива и проживет еще долгие годы, обзаведется детьми. Может случиться, что детьми, носящими имя де Мальбре.

Не стоит думать сейчас о Леоне и о его чувствах, когда он услышит сообщение Анри и узнает, что она уехала. О его возможных страданиях. Он с ними справится. Женится на Элизе, и она, Мариетта, станет для него только воспоминанием.

Мариетта закрыла глаза от боли. Ведь она приказала себе не думать о нем, но это невозможно. Он завладел ее разумом и ее сердцем, она уйдет в вечность с его именем на устах. Мысль о его любви к ней даст ей силу вытерпеть пытку огнем, не умоляя о пощаде.

Они ехали по дороге, на которой Мариетта ни разу не была с тех пор, как они с Леоном въезжали в Шатонне. Морис давно уже перерезал ее путы, почувствовав, что она сдалась. Небо начало блекнуть — наступали сумерки. Сумерки были и в тот день, когда Мариетта осадила свою лошадь, с тоской посмотрев на негостеприимные стены Трелье. Сумерки, когда Леон, пришпорив Сарацина, повернул его назад со словами: «В Шатонне вы будете в большей безопасности, чем в Трелье»…

Остановились они на сравнительно долгий отдых, когда сменяли лошадей, а на следующее утро были уже в Тулузе, проехав мимо той гостиницы, из которой она убежала от Леона, проехали и по той улочке, на которой Леон догнал ее и поцеловал.

Проходили часы. Дни сменялись ночами. Пришлось еще раз сменить лошадей и пережить еще один рассвет.

Тот ли это ручей, на берегу которого они сидели? Леон тогда дал ей хлеба и сыру.

Мариетта так давно ничего не ела, что не могла ясно судить о том, какое расстояние они проделали и сколько времени длится их странствие. Впереди открылась дорога, обсаженная подстриженными деревьями, и это напомнило ей аллею, ведущую к замку или куда-то еще. Мариетта чувствовала себя сбитой с толку и больной. Они с Леоном ехали по такой же дороге утром после того, как обманули инквизитора. Было жарко, и деревья давали приятную тень, как и теперь.

Сердце у нее бурно забилось и стало трудно дышать. Впереди открылось целое море деревьев. А над деревьями вздымался к небу холм Вале.

Очень скоро они углубились в лес, дорога стала знакомой, и прежде чем Мариетта успела собраться с мыслями, перед ними открылся вид на Эвре. И люди, босоногие, возбужденные, орали во все горло:

— Ведьма! Нобль поймал ведьму! Колдунья Рикарди вернулась!

Люди сбегались со всех сторон, с криками вертелись вокруг прибывших, словно в ожидании праздника.

— Ведьма попалась! Наконец-то ее сожгут! Пошли к хозяину постоялого двора! Пошли за инквизитором! Смерть Мариетте Рикарди!

— И ты позволил ей уехать?

Ярость Леона вынудила вздрогнуть даже герцога, обычно невозмутимого.

— Я ничего не мог сделать, чтобы удержать ее.

— Дьявол тебя побери! — рявкнул Леон, развернул Сарацина и понесся галопом назад к дороге.

Анри пришпорил свою лошадь и поскакал следом, крича:

— Куда же ты? Куда?

— За ней, куда же еще, глупец! В Венецию!

— Она может быть еще в Лансере! — с надеждой прокричал Анри. — Она взяла с собой платье для Элизы.

Никогда еще дорога в Лансер не была проделана с такой бешеной скоростью. Лошадь Анри впервые за несколько лет мчалась во весь опор. Когда, Леон спешился во дворе дома Элизы, ноздри его лошади раздувались во всю ширь.

— Я ничего не видела, — говорила экономка, нервно теребя уголки своего фартука. — Приезжал из Монпелье кузен мадам, но он уже уехал и даже не попрощался.

Леон поднялся по лестнице и так резко распахнул дверь в спальню Элизы, что та даже вскрикнула и поспешила натянуть на себя одеяло до самого подбородка.

— В чем дело? Что случилось?

Кружевной лиф для свадебного платья лежал поперек кровати.

— Когда Мариетта принесла платье? — потребовал ответа Леон.

— Не знаю, я спала. Ох, что случилось? Почему ты так выглядишь?

— Потому что Мариетта уехала!

— Леон! Леон! — прозвучал у него за спиной голос Анри, такой встревоженный, что Элиза до полусмерти испугалась.

Невозмутимый, элегантный герцог де Мальбре в эту минуту влетел в комнату, словно деревенский мальчишка, схватил Леона за руку и заговорил в дикой спешке:

— Сюда явилась Сесиль повидаться с экономкой. Она только и говорит что о Монпелье!

Он сделал паузу, чтобы перевести дух, но Леон почти встряхнул его со словами:

— Что она говорит?

— Что свадебный гость мадам Сент-Бев на самом деле охотник за Дьяволицей. — У Леона побелело лицо. — Селеста встречалась с ним раньше. Сесиль видела их вместе.

— Раньше? Когда именно?

— Перед тем, как Мариетта уехала из Шатонне, забрав с собой платье. До того, как он сам приехал сюда и доложил экономке о своем присутствии.

Глаза их встретились, в то время как Элиза, цепляясь за подушки, истерически кричала:

— Что случилось? Что произошло? Почему Леон такой злой? Анри! Анри! Прошу вас, скажите мне!

Герцог оставил Леона, чтобы успокоить Элизу, и та прильнула к нему доверчиво, обняв рукой за шею, невзирая на присутствие своего нареченного.

— Анри! Мне страшно! В чем дело? Мне очень страшно! Прошу вас, не позволяйте Леону пугать меня. Не оставляйте меня с ним наедине. Я больше не хочу оставаться с ним наедине! Никогда!

— Обещаю вам, Элиза, никогда не покидать вас с этого дня.

— Никогда? — Она прижалась к нему еще теснее.

— Никогда.

Леон утратил к ним обоим всякий интерес. Он уже бежал вниз по лестнице, когда увидел Рафаэля, который стоял у входа в дом, отряхивая со своих рукавов дорожную пыль. Одного взгляда на лицо друга оказалось достаточно, чтобы он забыл о своей обычной выдержке.

— Что случилось?

— Мариетту преследуют как ведьму, — коротко ответил Леон. — Она приехала сюда с подарком для Элизы, а теперь оба они уже уехали.

— Оба? Я что-то не понимаю…

Рафаэль тотчас повернулся, готовый снова вскочить в седло.

— Охотник за ведьмами — это твой соперник в ухаживаниях за Селестой. Кузен Элизы.

Анри выбежал во двор.

— Куда, черт побери, он мог увезти ее? — спросил герцог. — В Монпелье? В Тулузу?

— Нет. — Леон осадил коня, сдерживая нетерпение как можно скорее приступить к действию. — Думаю, это не Монпелье и не Тулуза, не тот город, куда я мог бы легко добраться. Париж? Нет, потому что Мариетта могла бы огласить свои обвинения против Монтеспан. Но куда? Куда, помилуй Бог, он мог ее увезти? Где он может ее судить и сжечь как ведьму без всяких хлопот?

— Ты видела кого-нибудь, кто уезжал от мадам Сент-Бев? — обратился Анри с вопросом к девочке-гусятнице.

Худенькие плечики приподнялись под дырявым платьишком.

— Только госпожу, которая ухаживала за мадам, и знатного господина вроде вас. Больше никого.

— А в какую сторону они поехали? — спросил Анри, жестом давая понять Леону, чтобы тот молчал. Одно слово, сказанное им, могло напугать ребенка и сбить с толку, и тогда у них не будет вообще никаких сведений.

Девочка услужливо показала, в какую сторону, и Леон с Анри отъехали, недовольные друг другом, и только Рафаэль задержался и тоже задал вопрос:

— А ты ничего не подслушала? О чем они говорили?

Он показал девчушке золотую монету. Черные глазки малышки алчно сверкнули, и гусятница протянула руку вверх ладошкой.

— Госпожа спросила, поедут ли они в Эвре.

Рафаэль бросил ей монету и поскакал галопом вдогонку за отцом и Леоном, которые уже успели отъехать на порядочное расстояние.

— Эвре! — выкрикнул он во весь голос. — Мариетта спрашивала, едут ли они в место под названием Эвре.

Леон ощутил прилив уверенности. Эвре! Какой же он дурак, что сам до этого не додумался!

— А как насчет свежих лошадей и провизии? — поинтересовался герцог.

— Мы купим лошадей, когда они нам понадобятся, а поесть сможем и в седле. И призовем каждого дееспособного мужчину между этими местами и Тулузой последовать за нами.

— Клянусь мессой, это потруднее ухаживанья, — сказал Рафаэль, подъехав к Леону и вытирая вспотевшее лицо.

Леон ему не ответил. У него не было сил вести пустые разговоры. Он думал только о том, как догнать щеголеватого Мориса и его пленницу, но пока что им это не удавалось. Казалось, они двигались к Эвре с той же скоростью, как они с Мариеттой удирали оттуда. И в ту же минуту, как они туда доберутся, будут приготовлены дрова для погребального костра Мариетты — если это уже не сделано заранее.

Леон нахлестывал и нахлестывал своего коня в отчаянной жажде заметить издали золотисто-рыжие волосы Мариетты, но дорога впереди неизменно оставалась пустынной, и страх его возрастал с каждой минутой.

— Дайте людям пива! — раздался громогласный приказ, когда Мариетту стащили с ее кобылы и едва не затоптали разбушевавшиеся мужчины.

Туго затянутый на запястьях ремень причинял Мариетте ужасную боль, когда ее стащили с лошади. Злорадствующие крестьяне сторонились, уступая Морису дорогу, пока он шел к заросшей травой тропе, которая вела на холм.

— Как насчет суда? Инквизитор ее дожидается.

— Тогда ему придется подождать, — мрачно ответил Морис. Для судебного процесса не было времени: чем скорее он выполнит свою миссию и уедет в Париж, тем лучше. — Костер готов?

— Уж несколько недель, как готов. Ни одного дождя не выпало, так что огонь будет что надо!

Дважды Мариетта оступалась и падала на землю, и каждый раз ее грубо поднимали на ноги. У нее были причины благодарить Мориса за его бессердечное отношение к ней во время их пути: продолжительное отсутствие пищи и воды сделали ее почти бесчувственной. Лица окружающих людей расплывались перед глазами, а какофония выкриков не доходила до слуха.

Столб был глубоко врыт в землю, вокруг него навалены кучи хвороста. Ноги и особенно ступни Мариетты покрылись царапинами и кровоточили, пока Морис при помощи добровольцев втаскивал ее на самый верх кучи хвороста. Свободным концом ремня он привязал ее к столбу. Море лиц разомкнулось, когда инквизитор направлялся к ней, а его черный плащ развевался от вечернего ветра, словно крылья гигантской хищной птицы. Солнце быстро садилось, опускаясь за горизонт в ореоле кроваво-красной дымки.

— Поставьте ведьмину метку! Ведьмину метку!

Быстро один за другим начали вспыхивать факелы, переходя из рук в руки, чтобы все желающие могли насладиться зрелищем. Морис отрицательно покачал головой и обратился к инквизитору:

— Нет времени ни на что, кроме сожжения.

Инквизитор не задавал вопросов. Он знал, кем послан Морис, или воображал, что знает, ибо поддельное письмо от властей, которое Монтеспан вручила своему посланцу, было заверено печатью самого короля.

— Чего вы ждете, глупец? Зажигайте огонь! — стараясь перекричать толпу, проорал Морис.

Интуиция подсказывала, что скоро будет совсем поздно. Не обманула она его и на этот раз. Однако, увы, было слишком поздно. Шум бесчинствующей толпы перекрыл другой, куда более грозный шум — топот конских копыт.

Земля задрожала у людей под ногами, толпа отхлынула от Мариетты, и все устремили испуганные глаза в сторону деревни. Обитатели Эвре находились в самой отдаленной от границ страны части Франции, так что ожидать рейда голландской или испанской конницы было немыслимо. Что за армия напала на них с такой яростью? Женщины подняли крик, когда всадники вырвались из леса, пронеслись по опустевшим улицам Эвре и галопом взлетели на холм, с обнаженными шпагами в руках и с высоко занесенными кинжалами.

Морис только глянул на эту картину и, схватив первый подвернувшийся под руку факел, затолкал его в самую глубину хвороста у столба. Послышался треск, вспыхнул огонь. Толпа, окружавшая Мариетту, рассыпалась, зрители кинулись бежать прочь от нагрянувших мстителей.

Сквозь окутавший ее дым Мариетта разглядела Леона, который отшвыривал от себя всякого, кто преграждал ему путь. Лицо его было почти неразличимо — он размахивал шпагой, пробиваясь верхом на коне сквозь толпу, чтобы вовремя добраться до Мариетты. Она же закашлялась от дыма, который становился все гуще, а языки пламени, вырвавшись из глубины костра, уже подбирались к ее босым ногам.

Морис выхватил из ножен шпагу, проклиная себя за непредусмотрительность, за то, что не взял коня с собой на холм. Он набросился на Леона, когда тот поднялся на холм.

Полный ужаса взгляд Леона был в эту минуту прикован к Мариетте, к языкам пламени, от которых вот-вот могло загореться ее изорванное платье. Удар пришелся Леону по предплечью, шпага нанесла достаточно глубокую рану, однако Леон почти ничего не почувствовал. В то время как Морис занес шпагу для удара, Леон соскочил с коня, взобрался вверх по теперь уже вовсю разгоревшемуся хворосту и, не обращая внимания на ожоги, принялся освобождать Мариетту от пут. Он перерезал ножом ремень, с нечеловеческим усилием вырвал ее из огня и скатился вместе с ней на землю, пока Рафаэль удерживал Мориса на расстоянии.

Герцог подавил свое неудовольствие по поводу того, что инквизитор не вооружен, и удовлетворился тем, что запугал этого господина до полусмерти, а тем временем всадники, прибывшие на место действия вместе с ним, Леоном и Рафаэлем, гнали деревенских жителей вниз с холма.

Леон, всем своим весом навалившись на Мариетту, целую минуту стряхивал искры с ее волос, обрывал и отбрасывал подальше тлеющие клочки ее платья, а потом, оттеснив Рафаэля в сторону, скрестил свою шпагу со шпагой Мориса.

Они кружили возле пылающего огня, нанося удар за ударом; раненая рука Леона ограничивала его движения, к тому же он истекал кровью. Рафаэль рванулся к Леону, когда тот оступился, а шпага Мориса сверкнула совсем рядом. Но в помощи Рафаэля уже не было нужды: Леон отбросил противника пинком назад, и ноги Мориса запутались в траве. Он широко раскинул руки, пытаясь сохранить равновесие, однако все равно не устоял и рухнул в самую середину пылающего костра.

Леон и Рафаэль ринулись к костру, ухватились за башмаки Мориса, стараясь вытащить его из огня. Пламенный жар отбросил их назад. Мариетта закрыла лицо руками, не в силах смотреть на то, как голодное пламя пожирает ее врага.

— Вставай, моя любимая. Пора ехать домой.

Леон осторожно поставил Мариетту на ноги, поморщившись при этом от боли.

— Твои руки. Ты обжег руки!

— Разве несколько лишних шрамов могут изменить твою любовь ко мне? — спросил он, и его глаза заблестели.

— Ничто не может изменить мою любовь к тебе, — сказала Мариетта, глядя в лицо, которое, как она думала, больше никогда не увидит.

— И однако ты сказала Анри, что покидаешь меня.

— Только ради Элизы. Из-за того, что случайно подслушала речи аббата.

— И ты разрушила бы счастье Элизы, мое счастье, а также счастье Анри из-за нескольких подслушанных слов?

— Я хотела уберечь счастье Элизы.

— Так позволь ей выйти замуж за Анри, потому что она не хочет ничего иного. — Голос его вдруг стал глухим. — А я никого не желаю себе в жены, кроме тебя, Мариетта Рикарди. — Он наклонился и поцеловал ее.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они услышали слова Рафаэля:

— У меня есть лошадь для Мариетты.

— Она в ней не нуждается, — ответил Леон. — Мы уедем из Эвре так же, как уезжали в первый раз.

— А инквизитор? — спросила Мариетта, сев позади Леона на его коня. — Что насчет инквизитора?

— Вам больше не надо его бояться, — мрачно произнес Анри. — Он считал вас настоящей ведьмой, которую разыскивает сам король, но я избавил его от этого заблуждения.

— А все эти мужчины? Я подумала, что это армия Людовика, судя по тому, как они ринулись к холму.

— Они собираются в обратный путь, ведь это просто те люди, которых я всегда могу призвать к сражению по моей воле и во славу короля.

— А где они сейчас?

— Заняты тем, чем всегда занимаются солдаты. Веселятся в свое удовольствие.

Из деревни доносились отдаленные звуки общей пирушки и женский смех. Леон дал своему коню посыл к движению, легонько пришпорив его. Анри и Рафаэль последовали за Леоном и Мариеттой в тот самый лес, где он ее впервые обнаружил. Луна поднялась высоко, небо было усеяно звездами, теплый ночной воздух насыщен ароматом дикого розмарина и жасмина. Мариетта обнимала Леона за талию, прижавшись лицом к его надежной спине.

— Я свяжу еще одно кружевное платье, когда вернусь в Шатонне, — проговорила она сонным голосом.

Леон улыбнулся:

— У тебя не будет времени на это занятие. Я намерен жениться на тебе немедленно, даже если тебе нечего будет надеть на себя во время церемонии, кроме ночной рубашки.

Мариетта засмеялась и еще крепче обняла Леона.

— Это ее ничуть не обрадует! Она захочет платье из венецианского кружева! Целиком и полностью из венецианского кружева!

— Кто этого захочет, любовь моя? — спросил Леон с любопытством, глядя на то, как светлячки отплясывают вокруг них фарандолу.

— О, просто кое-кто, — ответила Мариетта, едва заметно улыбнувшись при мысли об их внучке с веселым личиком и ямочками на щеках. — Она-то здорово рассердится, если ей придется идти под венец в ночной рубашке вместо свадебного платья. — И Мариетта с легким сердцем смежила веки, едва они свернули на дорогу, которая вела прямиком на юг.