Лев Лангедока

Глава 7

Солнце уже садилось, когда Мариетта наконец вернулась к замку, белые каменные стены которого позолотили последние лучи заходящего за горизонт дневного светила. Сердце у нее замерло, когда она увидела эбонитово-черных лошадей, запряженных в элегантную карету. Это свидетельствовало о присутствии в замке Элизы. Мариетта вошла в дом через кухонную дверь, чтобы незаметно и как можно скорее, попасть к себе в спальню, умыться и переодеться. Сесиль уставилась на нее с любопытством, обратив внимание на порванный лиф ее платья. Ведь граф тоже вернулся в Шатонне в таком виде, словно весь день дрался с кем-то, извалявшись при этом в грязи.

Сесиль снабдила Мариетту тазиком душистой розовой воды, заметив с интересом, что запястья Мариетты украшены синяками. Сесиль поспешила извиниться и побежала разыскивать Лили. Они явно были где-то вместе, граф и Мариетта, Арман сам видел, как они ехали верхом по дороге, ведущей к холмам.

Пухлые щечки Сесили раскраснелись от возбуждения. То, что люди, занимающие неизмеримо более высокое положение по сравнению с ней, ведут себя так же, как она, было для нее постоянным источником удивления. Особенно когда она думала о графе, который теперь, одетый в костюм из черного бархата с петлями для пуговиц, обметанными золотой нитью, любезничал с вдовой Сент-Бев. Сесиль была уверена, что эта дама ни разу в жизни не испытала удовольствия от того, что чересчур пылкий любовник порвал на ней лиф платья и сжимал ее запястья до синяков.

Элиза сейчас чувствовала себя более счастливой, чем некоторое время назад. Ей удалось убедить Леона отложить ненадолго свадьбу, ведь священник был потрясен не меньше ее самой, когда узнал, что она собирается вторично выйти замуж всего лишь через несколько недель после смерти мужа.

К ее удивлению и облегчению, Леон не стал с ней спорить и согласился, что еще несколько недель не составят особой разницы. Нетерпение, которое он испытывал в первое время после своего возвращения домой, исчезло в сумятице эмоций, которые он не в состоянии был понять и оценить.

Мариетта сочла невозможным слишком долго отсутствовать в гостиной, и, чтобы не показаться невежливой, спустилась вниз и присоединилась к обществу. Едва она вошла, Леон демонстративно повернулся к ней спиной и вступил в оживленный разговор с герцогом.

Мариетта облизнула сухие губы и принудила себя улыбнуться Жанетте. Мать Леона, которую даже в большей мере, чем Лили и Сесиль, занимало поведение сына и гостьи, тем не менее ответила Мариетте улыбкой и похлопала рукой по сиденью стула возле себя. Рафаэль, устроившийся с Селестой у окна, не мог присоединиться к Мариетте, как ему хотелось бы. Но всего еще несколько минут, и его формальный долг по отношению к кузине Леона будет выполнен, и он сможет подойти и выпить бокал вина поблизости от Мариетты, золотистые волосы которой были убраны в некое подобие прически, а ее врожденная грация делала ее нарядной даже в самом простом платье.

— О, пожалуйста, сделайте это для меня, — говорила тем временем Элиза, тронув своей маленькой ручкой руку Мариетты. — Для меня это очень много значило бы, ведь у меня никогда больше не будет возможности получить такое платье, даже когда мы будем при дворе, потому что герцог сказал, что платье из венецианских кружев стоит больше тысячи ливров.

— Но это невозможно, Элиза. Мало времени.

— Тогда хотя бы только лиф. Пожалуйста, Мариетта! Скажите, что вы согласны.

Мариетта беспомощно смотрела в умоляющие голубые глаза. Как она может себе позволить заниматься подвенечным платьем для Элизы после той сцены, которая совсем недавно произошла между ней самой и Леоном? А как отказать? Это может показаться в высшей степени грубым.

— Я видела воротник, который вы сделали для Жанетты, он просто восхитителен. Прошу вас, Мариетта! Вы сделаете меня счастливой.

Мариетта лихорадочно обдумывала, под каким приемлемым предлогом можно было бы отказаться, но ничего не придумала.

— Ну хорошо, — сказала она, — однако сомневаюсь, что успею закончить платье целиком, Элиза.

— О, вполне достаточно только лифа! Я надену его с юбкой из тяжелого шелка. — Элиза от радости захлопала в ладоши. — О, Леон! Мариетта обещает сшить мне свадебное платье!

Леон повернулся к своей невесте, на виске у него чуть подрагивала крохотная жилка.

— Если это тебя обрадует, любовь моя…

— Конечно, обрадует! Это будет самое красивое платье во всем Лангедоке. Как вы добры, Мариетта! Я хочу уговорить вас, чтобы вы остались в Шатонне и не уезжали в Венецию.

Леон определенно старался не смотреть на Мариетту, и герцог, как и все остальные, начал этому удивляться. Репутация Леона как поклонника женщин была общеизвестной, однако герцог, который знал его с детских лет, был полностью уверен, что, вступив в брак, Леон будет верным супругом. Он был совершенно прав, когда утверждал, что Леон отнюдь не волокита. Нравы при дворе вполне устраивали Леона, пока он был холост, но как только брачный контракт будет подписан, Леон станет таким же старомодным, каким был его отец, даря свою любовь одной, и только одной, женщине. И все же герцог не мог отделаться от мысли, что когда Леон смотрит на Мариетту, в его темных глазах вспыхивает огонь желания.

Заинтригованный, он сам взглянул на золотоволосое создание в небесно-голубом платье и получил в ответ улыбку, которая растопила бы лед в самом холодном сердце.

— А что вы скажете насчет музыки? — задал вопрос Рафаэль, отделавшись наконец-то от Селесты. — Кажется, я ни разу не слышал, как звучит вот этот спинет.

— Прелестно звучит. Смею вас уверить, — со смехом произнесла Жанетта. — Для меня ничего нет приятнее, чем слушать игру на нем.

Селесте очень хотелось сказать, что она могла бы поиграть на спинете, однако она сообразила, что вместо того, чтобы любоваться сиянием глаз Рафаэля, она выставит себя заурядной провинциалкой. Ее игра недостаточно хороша для мужчины, который привык слушать музыку в исполнении придворных дам.

Короткие панталоны Рафаэля сидели на нем в обтяжку, перехваченные на коленях ленточками, так же как и рукава шелкового камзола на плечах. В башмаках из темно-красной кожи на высоких каблуках он казался Селесте великолепным, но взгляд его больше не был устремлен на нее — он смотрел на Мариетту, и в его глазах застыл хоть и не высказанный, но очевидный вопрос.

Мариетта медленно встала. А почему бы и нет? Леону де Вильневу полезно узнать, что девушек в семье Рикарди учили исполнению музыки. Что он глубоко заблуждался, принимая ее за простую крестьянку. Она ощутила спазмы в желудке, когда подошла к спинету, ведь прошло десять долгих лет с тех пор, как она играла на инструменте в последний раз. И было это еще при жизни отца, когда они жили спокойно и удобно.

Мариетта села за спинет Жанетты, и все взгляды обратились на нее. Она была загадкой для всех присутствующих. Если она и вправду умеет музицировать, значит, хорошие манеры, которыми она так щеголяет, вовсе не притворство. И семья Рикарди столь же высокородна, как и семья Вильнев.

Жанетта вдруг ощутила некоторое опасение и сжала руки на коленях, повторяя про себя молитву. Только Селеста и Элиза находились в счастливом неведении о всеобщем напряжении. Мариетта подняла руки над клавишами инструмента. Герцог испытующе прищурился, Рафаэль от души желал ей доказать всем, что она достойна выйти замуж за одного из членов семьи де Мальбре, а лицо Леона осталось непроницаемым.

Музыка зазвучала чисто и красиво, каждая нота была совершенна. Мариетта позволила себе еле заметно улыбнуться, когда услышала у себя за спиной несколько вздохов: удивленные герцога и Леона, облегченные Рафаэля и Жанетты.

— Может, потанцуем? — с надеждой в голосе спросила Селеста. — О, давайте потанцуем!

Герцог тотчас, нимало не колеблясь, встал и протянул руки к Элизе, которая, очаровательно порозовев, приняла приглашение. Рафаэлю ничего иного не оставалось, как взять под руку Селесту. Обе пары, высоко поднимая руки, двигались по большой гостиной в размеренных па менуэта. Разошлись — сблизились — снова разошлись. Герцог почувствовал себя лет на двадцать пять моложе.

Когда музыка смолкла, он с явной неохотой подвел Элизу к ее будущему супругу. Селеста же все еще крепко держала Рафаэля под руку.

Леон захотел присоединиться к своему приятелю и кузине, однако Элиза воспротивилась. Смеясь и обмахиваясь веером, она воскликнула:

— Достаточно одного танца! Я еле дышу!

Герцог заботливо налил ей бокал живительного вина и произнес:

— Вы танцевали как ангел.

Рафаэль, ничуть не обрадованный танцем, главное, тем, что ему не пришлось держать руку Мариетты в своей, спросил Селесту, может ли она что-нибудь спеть.

— Она поет чудесно, настоящий соловей, — заверила его Жанетта, и таким образом вышло, что Селесте представилась возможность продемонстрировать свои способности, а Рафаэль принялся танцевать с Мариеттой под ее пение.

Мариетта не так быстро уставала, как Элиза Сент-Бев. Категорически не желая, чтобы Леон понял, какую боль он причинил ей, Мариетта весело смеялась, танцуя с Рафаэлем, и ее ножки в бархатных туфельках порхали по полу гостиной так же легко, как они бегали по дорожкам садика возле кухни. Глаза у Рафаэля сияли, он с улыбкой любовался Мариеттой.

Она просто совершенство, такая грациозная, пылкая! Постоянный источник сюрпризов. Он непременно женится на ней, и будь прокляты все те, кто станет насмехаться над ним! Они умолкнут достаточно скоро — когда Мариетта очарует самого короля и сделает это с той же легкостью, с какой она очаровала его самого.

Слишком быстро Селеста заявила, что больше не может петь, и Рафаэль с неохотой отпустил руки Мариетты. Он решил, что сделает ей предложение сегодня же вечером. Они обвенчаются, а потом сразу уедут в Париж.

Леон проводил Элизу до кареты и коснулся ее лба нежным поцелуем. Элиза почувствовала себя успокоенной. Такого рода знаки внимания она готова принимать. Страстные поцелуи, которыми Леон осыпал ее до этого и которые просто пугали ее, всего лишь следствие долгой разлуки и последний пережиток разгульной жизни при дворе. Больше этого не повторится.

— Я вам завидую, — с неподдельной искренностью сказал герцог, когда тот вернулся в гостиную. — Ваша невеста — просто высшее совершенство. Вы счастливый человек, Леон.

Леон ответил на любезность беглой улыбкой, ибо его внимание было сосредоточено совсем на другом предмете: он не обнаружил в гостиной ни Мариетты, ни Рафаэля.

Факелы мерцали в закрепленных на каменной стене железных кольцах, озаряя мягким светом проход, в котором Рафаэль де Мальбре предложил Мариетте Рикарди стать его женой. Она уставилась на него в полном недоумении, а Рафаэль рассмеялся, взял ее руку и с нежностью поцеловал в ладонь.

— Я выучил урок, моя дорогая. Больше никаких попыток овладеть вами на соломе, только на супружеском ложе.

Он уверенно заключил ее в объятия, целуя с возрастающей пылкостью. На мгновение Мариетта была настолько ошеломлена, что не могла сообразить, как вести себя, а когда сообразила, попыталась вырваться из объятий Рафаэля, толкнув его в грудь. Он не дрогнул и с нежностью провел пальцем по ее щеке.

— Как вы красивы, моя дорогая! Какой фурор вы произведете в Версале, одетая в платье из золотой или серебряной парчи!

Мариетта покачала головой:

— Версаль не для меня, Рафаэль. И я не смогу выйти за вас замуж.

Он улыбнулся и легонько прикоснулся пальцем к ее мягким губам.

— Это потому, что ваша семья не пользуется широкой известностью? Но вы сами говорили, что члены семьи Рикарди не только высокородны, но и красивы. — Он обнял ее за талию и привлек к себе: — Вы бесподобно красивы, моя дорогая.

Мариетта произнесла спокойно:

— Я не люблю вас, Рафаэль.

На этот раз он сделал паузу и заглянул в ее глаза. Он не предполагал ничего иного, кроме того, что она будет в восторге от предложения выйти замуж за одного из де Мальбре.

— Думаю, будет достаточно и того, что один из нас вступает в брак по любви, — заговорил он наконец. — Позвольте мне заверить вас, моя дорогая, что, став моей женой, в моей постели вы очень скоро забудете о вашем нерасположении.

Мариетта снова покачала головой, но Рафаэль в ответ только улыбнулся:

— Сон унесет ваши сомнения. К утру они исчезнут.

Позади них послышался звук приближающихся шагов, и Рафаэль, собравшийся было поцеловать Мариетту еще раз, вынужден был вместо этого отпустить ее. Обернувшись, он встретил любопытный взгляд Жанетты. Мариетта спаслась бегством, а Жанетта произнесла с несвойственной ей холодностью в голосе:

— Надеюсь, Рафаэль, мои глаза меня обманули?

— Никоим образом, мадам, но вам нет нужды беспокоиться. Намерения у меня совершенно честные.

— Мне так не кажется, — со всей прямотой ответила мать Леона. С нее было вполне достаточно тех сомнений, которые она испытывала, наблюдая за Леоном и Мариеттой, а уж застать ее в объятиях Рафаэля… нет, это чересчур!

— Я только что попросил вашу очаровательную гостью стать моей женой, — сказал Рафаэль и был счастлив увидеть, что недоброжелательное изумление на лице Жанетты сменилось радостью.

— О, Рафаэль, это замечательно! Я так беспокоилась о ней, о том, куда ей деться, чем заниматься.

— Она уедет в Версаль, мадам. А что касается того, чем ей заниматься…

Глаза у Рафаэля заблестели с вызывающей игривостью, однако Жанетта была бесконечно рада тому, что будущее Мариетты обеспечено, и не стала ругать его за дерзость.

— С чего это вдруг ты такая радостная? — спросил Леон у матери, подходя к ним.

— Мариетта выходит замуж за Рафаэля!

Жанетта слишком поздно спохватилась, что сыну такое событие может и не показаться столь уж приятным.

— Это правда? — Ни один мускул не дрогнул на лице Леона. Он словно обратился в камень.

— Истинная правда.

Рафаэль прислонился к стене, дабы ощутить важность момента во всей полноте. Леон никогда не сделал бы ставку на двух лошадей одновременно. Жениться на бесхарактерной вдове Сент-Бев ради респектабельности и удерживать при себе Мариетту ради наслаждения было бы ничем иным, как проявлением сущей алчности. Рафаэль впервые чувствовал свое превосходство над другом. Сам он ничуть не беспокоился о респектабельности. Он намерен жениться на Мариетте, и пусть сплетники и сплетницы болтают что хотят. Он показал себя еще более бесстрашным, чем Леон.

— В таком случае желаю вам всех благ, — процедил Леон сквозь стиснутые зубы, кивнул матери, пожелал ей доброй ночи и зашагал вниз по освещенному проходу к себе в комнату. Через несколько секунд раздался громкий стук захлопнувшейся двери, но Рафаэль и Жанетта сделали вид, что ничего не слышали.

Позже, предоставив Рафаэлю объяснять свое решение потрясенному отцу, Жанетта, закутавшись в шаль поверх ночной рубашки, направилась на цыпочках к спальне сына. Им нужно было поговорить. Она должна узнать, каковы его чувства. Что случилось, почему ее веселый, беззаботный сын последнее время ходит, погруженный в мрачные раздумья, почему он стал неразговорчивым и угрюмым?

Свечи у него в спальне горели — через щель под дверью в коридор пробивался свет. Жанетта уже подняла руку, чтобы постучаться, но тотчас опустила ее. Из комнаты донеслись отчетливое позвякивание графина о край стакана и звук наливаемой жидкости, потом Леон с грохотом опрокинул стул. Не было никакого смысла вступать в разговор с сыном сейчас: Леон, похоже, был пьян.

И она не ошиблась: Леон был слишком пьяным для того, чтобы видеть что-либо, кроме образа Мариетты Рикарди — обнаженной Мариетты в постели Рафаэля де Мальбре.

На следующее утро Мариетта избежала встречи с обоими — Леоном и Рафаэлем, вызвав Лили и Сесиль на урок вязания кружев в необычайно ранний час. Солнце уже припекало, роса на траве высыхала, и день обещал быть таким же ясным, как и предыдущий. Деревенские женщины еще не пришли, в оранжерее было непривычно тихо. Девушки прилежно склонились над работой, а Мариетта начала плести кружевное полотно, которое должно было превратиться в подвенечное платье Элизы Сент-Бев.

Лили и Сесиль время от времени негромко переговаривались, но Мариетта не обращала на них внимания. Странное, совершенно необычное состояние охватило ее, когда она устремила взгляд вдаль. Она больше не видела ни оранжерею, ни далекие отсюда холмы, перед ней возникла церковь в Шатонне, а в церкви рука об руку стояли Леон и его нареченная. Элиза выглядела великолепно, платье из венецианского кружева так плотно облегало ее фигуру, что Элиза больше, чем обычно, напоминала изящную статуэтку. Лицо ее было скрыто под вуалью, но лицо Леона Мариетта видела ясно. Его черные волнистые волосы свободно ниспадали на широкие плечи; одет он был в темно-красную бархатную блузу, отделанную золотым галуном; сапоги начищены до блеска, шпага в ножнах.

Мариетта почувствовала такое стеснение в груди, что испугалась потерять сознание. Она словно вошла в тоннель, озаренный непереносимо ярким светом. Перед ее внутренним взглядом появилось видение: время года изменилось, листья опали, но цветы еще цвели. В церкви Шатонне появилось намного больше скамей, над алтарем висело позолоченное распятие, которого сейчас еще не было. Перед священником, который должен был совершить церемонию брака, стояла совсем юная девушка, не старше семнадцати лет, с такими же темными, как у Леона, глазами и полными, красиво очерченными губами. На ней было платье матери, которое сидело на ней великолепно, хотя изначально шилось не на нее.

Мариетта почувствовала любовь к этой девушке, которая явно была дочерью Леона, к девушке, которая венчалась в церкви Шатонне в том платье, для которого Мариетта сейчас вязала венецианские кружева.

Снова сместились туманы времени, и на месте этой девушки появилась другая — маленькая, с розовыми щечками, на которых от улыбки появлялись ямочки. Кружевное платье выглядело на ней еще более изысканно, наверное, его сохраняли много лет, оберегая от света.

До этого часа Мариетта думала, что покинет Шатонне и больше не будет частью жизни Леона, как и он частью ее жизни. Теперь она поняла, что заблуждалась. Подвенечное платье Элизы станет семейной реликвией. Дочь Леона именно в этом платье произнесет свои брачные обеты, а позже это сделает его внучка. Сколько бы ни прожил Леон де Вильнев, он будет помнить ее, Мариетту.

Веселое личико внучки Леона медленно исчезло, как бы растаяло, и Мариетта снова увидела перед собой оранжерею, а вдали — округлые вершины холмов, залитые ранним утренним светом. Лили и Сесиль о чем-то негромко разговаривали.

Над головой у нее, среди ветвей яблони, пела свою нехитрую песенку коноплянка. И Мариетта вдруг ощутила прямо-таки невероятный душевный покой. Она поняла, какое будущее ее ожидает. Это будет жизнь без Леона, но никого другого она не полюбит. И все же она останется частью его.

Мариетте показалось, что более ни о чем просить судьбу и не следует.

В дверях кухни появилась Матильда и, сердито прикрикнув на собак, сообщила, что, пока Лили и Сесиль бездельничали в оранжерее, она испекла хлеб и приготовила завтрак.

— Вы бы лучше вернулись на кухню, пока не пришли деревенские женщины. Тогда и продолжим занятия, — сказала девушкам Мариетта, собирая спицы.

Платье, которое она представила в воображении, должно было быть целиком из кружева, и ей некогда было тратить время попусту.

Девушки неохотно вернулись к своим обязанностям, а Мариетта продолжила работу. Ее уединение нарушила Селеста:

— Что ты тут делаешь в такую рань? Матильда сказала, что ты поднялась еще до рассвета.

— Мне не спалось.

Мариетта сидела на траве, так же как Лили и Сесиль, ноги у нее были босыми. Селесте даже трудно было сейчас представить, что перед ней та самая особа, которая накануне вечером играла на спинете и так увлеченно танцевала. О том, что Рафаэль намерен сделать Мариетте предложение выйти за него замуж, Селеста, к счастью для себя, не знала, но, конечно, заметила, что он ею увлечен. Почему, думала она, Рафаэль выбрал Мариетту, а не ее? Уж она-то никогда бы не позволила себе показаться на людях в такой нелепой одежде… И танцевал Рафаэль с Мариеттой гораздо больше, чем с ней. А когда танцевал, то все равно то и дело поглядывал на Мариетту.

Жизнь, к сожалению, весьма несправедлива, и Селеста, которая, в общем, была расположена к Мариетте, хотела одного: чтобы та поскорее упаковала вещи и отправилась в Венецию или в Монпелье… или в Нарбонн. Словом, куда угодно, только бы уехала отсюда, а она, Селеста, могла бы соблазнить Рафаэля де Мальбре.

— Леон уже готовится к поездке в Лансер, — сказала она, с любопытством наблюдая за выражением лица Мариетты. — Кажется, он не в состоянии провести без мадам Сент-Бев и дня.

— Но ведь именно так и должно быть, поскольку он собирается жениться на ней, — с полным спокойствием ответила Мариетта.

Селеста не заметила ничего похожего на ревность в ее глазах, никакой, даже самой малой гримаски раздражения на ее лице, хотя была уверена, что между кузеном и Мариеттой что-то есть. Прилюдно, в обществе, он просто не замечал ее, что было странно, так как Леона считали завзятым ловеласом, а Селеста ни разу не видела, чтобы он с какой-нибудь женщиной держался с тем безразличием, какое проявлял по отношению к Мариетте. А ведь даже Селеста вынуждена была признать — пусть и с неохотой, — что любой мужчина захотел бы познакомиться с Мариеттой поближе. Рафаэль де Мальбре был сражен ею, и уже это одно могло служить высочайшей оценкой ее чар.

Дорога на Лансер проходила в опасной близости к оранжерее, а Мариетта вовсе не хотела увидеть Леона, и тем более не хотела, чтобы он увидел ее.

— Думаю, мне пора навестить Нинетту, — сказала она, аккуратно складывая свою работу.

— Но ведь она уже выздоровела, не так ли? Арман снова в замке и уверяет, что его дочь поправилась.

— Тем не менее я считаю, что мне следует ее повидать, — твердо проговорила Мариетта и почти в ту же секунду вздрогнула от полного ужаса вскрика Селесты.

В траве прямо к ним ползла гадюка. Мариетта инстинктивно отпрянула, но прежде чем успела вскочить, гадюка подняла голову и вонзила свои ядовитые зубы ей в бедро.

Селеста, окончательно потеряв голову от страха, закричала еще громче. Но гадюка уже скрылась в траве — так же быстро, как и появилась. Бледная как смерть, Мариетта смотрела на оставленные змеей отметины и не знала, что предпринять. Наконец она повернулась к Селесте и сказала:

— Прекрати орать! Лучше высоси яд, и немедленно! Скорее!

Взгляд у Селесты стал совершенно безумным, и она закричала еще громче. Беспомощная Мариетта поняла, что не получит от нее никакой помощи, а оставалось всего несколько минут, в течение которых еще можно было спасти ей жизнь. Тщетно пыталась она дотянуться до ядовитых отметин сама, но у нее ничего не получалось, да и не могло получиться.

Она умрет. Умрет и не сможет завершить платье к свадьбе Вильнева.

— Помогите! Леон! Ради Бога!

Селеста заметила знакомого коня и всадника на нем, направлявшего лошадь к дороге на Лансер, и это привело ее в чувство. Она, спотыкаясь, побежала к Леону, вопли ее далеко разносились по округе.

Леон тотчас натянул поводья. Заметив, что к нему, взывая о помощи, во весь опор бежит Селеста, он спрыгнул с коня и направился к каменной стене, отделяющей дорогу от оранжереи. Петляя между деревьями, он приближался к лежащей на траве Мариетте.

— Ее укусила змея! — захлебываясь слезами, сообщила Селеста.

Мариетта находилась в полуобморочном состоянии, лицо ее было белым, без единой кровинки.

— Я не могу дотянуться, — еле слышно выговорила она. — Надо… высосать яд…

Леон опустился возле нее на колени, сдвинул подол платья и, припав к бедру Мариетты, стал высасывать из раны отравленную кровь, то и дело яростно сплевывая в траву красные сгустки.

Обессиленная пережитым страхом, Селеста привалилась к стволу яблони. Ее крики услышали в замке: к ним уже бежала Матильда, а в дверях показались герцог и Рафаэль.

Леон де Вильнев закончил высасывать яд из ранки на ноге Мариетты: впервые в жизни он весь дрожал от пережитого страха.

— Что за чертовщина! Мариетта! Вы в порядке? Что случилось?

Рафаэль де Мальбре оттолкнул Леона и обнял Мариетту за плечи.

— Ее укусила змея, — сказал Леон. Он все еще стоял на коленях в траве и не мог даже пошевелиться.

— Господи Иисусе!

Рафаэль подхватил Мариетту на руки и бегом пустился к замку.

Леон остался где был, стоя на коленях и сотрясаемый страхом, какого никогда не испытывал даже в жарком сражении на поле битвы. Наконец, с лицом серым, как зола в очаге, он встал на ноги и медленно поплелся к Сарацину, который копытом рыл землю. Не было ни малейшего смысла оставаться в Шатонне. Не было больше ничего, что он мог бы сделать для Мариетты. Рафаэль показал ему это со всей ясностью при помощи той собственнической хватки, с какой вырвал Мариетту из его объятий и унес в замок.

Леон направил Сарацина в сторону от Лансера, к холмам. Сегодня он не мог встретиться с Элизой. Он хотел бы быть рядом с Мариеттой, но не имел на это права. Она станет женой Рафаэля де Мальбре, и Леон понимал, что сам толкнул ее в объятия друга.

Что касается Мариетты, то поступком Рафаэля она была потрясена едва ли меньше, чем укусом змеи. Леон спас ей жизнь. Она видела испуг на его лице, и если бы Рафаэль не явился раньше времени, пусть даже с самыми лучшими намерениями, то может быть… может быть…

Она устало смежила веки. Матильда заботливо уложила ее в постель и задернула тяжелые шторы. В комнате было темно и прохладно. Возле кровати уселся Рафаэль, лицо у него было встревоженное, он держал руки Мариетты в своих. У нее не хватало сил попросить его удалиться. Она не хотела видеть никого, кроме Леона.

Отец Рафаэля молча, одним легчайшим прикосновением к плечу сына дал понять, что тому следует уйти. Мариетта, услышав стук закрываемой двери, открыла глаза.

— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал герцог, опираясь на свою трость с набалдашником из черного дерева. — Вы достаточно оправились для этого?

— Вполне достаточно. — Мариетта села и повалилась на подушки. — Я просто сильно переволновалась.

А еще она никак не могла забыть лицо Леона, искаженное страхом за нее, и то, как он склонился над ней, как его губы касались ее кожи и как он высасывал яд, не тревожась ни о чем, кроме ее спасения.

— Вот и хорошо. Можно ли впустить в комнату побольше света?

— Разумеется. — Герцог сам раздвинул шторы, и в комнату хлынул солнечный свет. — Я должен исполнить неприятную обязанность, мадемуазель Рикарди. — Он медленно повернулся и подошел к ее кровати, солнечные блики играли на бриллиантах, украшавших каблуки его башмаков. — Рафаэль сказал мне, что просил вашей руки. Он действовал необдуманно и слишком поспешно. Мой печальный долг заключается в том, чтобы сообщить вам, что эта свадьба не может иметь место.

— Я знаю. — Живые краски вернулись на щеки Мариетты, а на губах появился намек на улыбку.

Герцог помолчал, желая удостовериться, не ослышался ли он.

— Препятствие заключается в различном положении наших семейств, — продолжал он.

— Это не имеет значения, — поспешила возразить Мариетта. — Семейство Рикарди занимает достаточно высокое положение, чтобы его члены вступали в брак с кем угодно.

— Но не в данном случае, — строго заявил герцог.

— В данном случае, — сказала Мариетта, и в глазах у нее блеснуло былое озорство, — в данном случае именно Рикарди этого не желают.

Герцог слегка нахмурился, глядя на Мариетту сверху вниз. Семья де Мальбре была одной из самых знатных во Франции, а эта пигалица сумела распалить воображение его опытного в любовных делах, искушенного сына до такой степени, что он сделал ей предложение, и теперь, когда он, глава семьи, пришел к ней, дабы сообщить, что она, какая-то там Рикарди, никогда не станет герцогиней де Мальбре, она просто пожала плечами, усмехнулась и заявила, что это она не желает становиться герцогиней де Мальбре. Он ожидал истерики, угроз, протестов — словом, чего угодно, только не безразличия.

— Вы уверены, мадемуазель, что правильно поняли мои слова.

— Вы заявили, что я не могу выйти замуж за Рафаэля. Мне кажется, господин герцог, что это вы проявили непонимание в нашем разговоре. Когда ваш сын сделал мне предложение, я ответила ему отказом. Но кажется, он, как и вы сами, не поверил моим словам.

— Но почему, дорогое дитя? — Анри де Мальбре отер лоб надушенным носовым платком. Их разговор и в самом деле принял весьма неожиданный оборот.

— Потому что я его не люблю, — ответила Мариетта напрямик.

Анри, как бы ища поддержки, всей тяжестью оперся на свою трость. Матерь Божья, эта девчонка отказывается от брака с одним из де Мальбре, потому что не любит его! Это невероятно!

— Таким образом, господин герцог, у вас нет причины для беспокойства.

— Именно так. Совершенно верно.

Анри испытывал не только огромное облегчение, но и некоторое волнение. Как это, молодая особа сомнительного происхождения отказывается выйти замуж за его сына! Разве это не оскорбительно для всей фамилии де Мальбре?

— Не будете ли вы любезны передать Жанетте, что я спущусь в столовую к обеду? — спросила Мариетта с еле заметной улыбкой на губах — она прямо-таки читала мысли, которые теснились в голове у ее высокородного визитера. — Я чувствую себя вполне хорошо.

Герцог ответил, что передаст. Спускаясь по широким ступеням лестницы, он думал, что в конечном счете исполнил свою миссию, и теперь дело только за тем, как бы поскорее пропустить добрый стаканчик бренди.

К тому времени когда Мариетта спустилась к обеду, одетая в бархатное платье янтарно-желтого цвета, которое подчеркивало ее красоту, все уже сидели за столом. Леон даже не взглянул в ее сторону. Рафаэль, увидев ее, заметно обрадовался. Он все еще был уверен, что вопреки противодействию отца сделает Мариетту своей женой.

— Должен признаться, я рад, что избавился от шума и вечной суеты королевского двора, — заговорил герцог, наслаждаясь изысканным вкусом свежих устриц. — Так славно вернуться к жизни в уединении.

Жанетта бросила взгляд на роскошно отделанный камзол старого друга и рассмеялась со словами:

— Еще один месяц, и вы будете умирать от скуки, Анри.

— Уверяю вас, нет. Я даже не подозревал, что дни могут проходить так быстро.

Жанетта помолчала, потом, глядя на сына, произнесла:

— Это Элиза сделала их такими для вас. Вы проводите с ней даже больше времени, чем Леон.

Щеки герцога покраснели, но Леон этого даже не заметил, он продолжал угрюмо взирать на свой бокал с вином.

— Мадам Сент-Бев нравится слушать рассказы о Версале, а мне приятно поговорить с ней об этом. Ее занимает главным образом новая мода.

— Меня тоже, — вмешалась в разговор Селеста. — Я слышала, что даже Лавальер носит мушки на лице. Это правда? И носит ли она их с удовольствием или только ради моды?

Все вышли из-за обеденного стола и направлялись в большую гостиную.

— Лавальер ничего подобного не носит, — сказал герцог, любезно улыбнувшись Селесте. — Она красива и без них.

— Это правда? — обратилась Селеста к Мариетте, которая сидела в некотором отдалении от всех, занятая своим вязанием.

— Истинная правда. Она пренебрегает такого рода модой, не желая подражать мадам де Монтеспан.

Взгляд герцога обострился. Он уже давно пришел к заключению, что в малышке Рикарди есть нечто особенное, не сразу постижимое. Тон, каким она говорила о любовнице короля и о вполне вероятной будущей его любовнице, только усилил это ощущение. Она говорила так, будто знала их лично. Однако чего ради стала бы гордая Атенаис общаться с Мариеттой? Разве что покупала у нее кружева…

— Вы занимались вязанием кружев в Париже, Мариетта?

Мариетта, не отвлекаясь от своей сложной работы и продолжая неустанно перебирать пальцами спицы, ответила:

— Разумеется. Ведь я кружевница. Куда бы я ни попала, всегда плету кружева.

— Именно поэтому вы и познакомились с Монтеспан?

Глаза у Селесты изумленно округлились.

— Неужели вы и вправду вязали кружева для мадам Монтеспан? Верно ли, что она новая фаворитка короля и что это разбило сердце Лавальер? И правда ли, что она претендует на дружбу с королевой?

— Мадам де Монтеспан претендует на многое.

— Не стоит говорить о ней в подобном тоне, — заметил герцог, поигрывая своей табакеркой. — Для Элизы было бы опасно отправляться в Версаль с предвзятыми суждениями о мадам де Монтеспан.

— Было бы опасно для нее отправляться туда с иными суждениями, — уверенно произнесла Мариетта. — Худшее, что может случиться с Элизой, — это если Атенаис Монтеспан пожелает сделать ее своим другом.

Голос герцога сделался жестким. Он не питал нежности к Атенаис, считая ее слишком холодной и расчетливой, и он был благодарен Мариетте за то, что она отказалась выйти замуж за его сына, однако его честь была задета тем, что она говорит с ним таким уверенным тоном.

— То, что вы продаете кружева знатным людям, еще не дает вам права высказывать вопиющие суждения об их душевных качествах, Мариетта.

Она подняла на него глаза и сказала совершенно спокойно:

— Мадам де Монтеспан приходила к Рикарди за куда более важными вещами, чем кружева.

Молчание затянулось, и глаза их встретились. Герцог де Мальбре не имел возможности догадаться о том, что стоит за словами Мариетты, но был достаточно умен, чтобы не задавать ненужных вопросов. Было в поведении Мариетты что-то, от чего холодок пробежал у него по спине. Сегодня вечером им не мешало бы толком поговорить — подальше от жадных ушей Селесты.

Мариетта не была любительницей праздных сплетен и не стремилась привлечь к себе внимание пустословием. Она что-то знала о мадам де Монтеспан, однако шестое чувство герцога подсказывало ему, что Мариетта предпочитает держать это при себе. А что, если это и в самом деле имеет отношение к Элизе? Герцог вдруг ощутил твердую уверенность в том, что предпочел бы перевернуть небо и землю, но не допустить, чтобы этот светлый ангел был испачкан в грязи после того, как пообщается со своекорыстной Атенаис.

Но ведь оберегать Элизу — долг ее супруга, а не его долг. Он, герцог, может лишь давать советы, не более того. Житейский опыт избавил его от первоначального благорасположения ко всему сущему, от чувства благоденствия. Он жил в раю для глупцов. Если у него есть хоть капля ума, он должен вернуться ко двору немедленно, а не оставаться в Шатонне под предлогом ожидания свадьбы, которая теперь стала ему ненавистна.

Размышляя о том, что мужчины с возрастом глупеют — и чем дальше, тем больше, он налил себе еще вина.

Селеста, заметив, что интригующий сюжет о мадам де Монтеспан исчерпан, порылась у себя в голове в поисках другого. И отыскала, причем такой сюжет, который, по ее мнению, мог привлечь внимание Леона.

— Кто-нибудь слышал о том, что в Монпелье объявились охотники за ведьмами?

У себя за спиной она услышала громкий вздох и улыбнулась, весьма удовлетворенная. Не часто кому бы то ни было выпадал случай удивить Мариетту.

У Леона потемнели глаза.

— Кто сообщил тебе такой вздор?

— Арман, и это вовсе не вздор. Об этом все говорят. Они ищут очень могущественную и очень красивую ведьму. Арман говорит, что она любовница самого Люцифера и он будто бы послал ее в Лангедок, чтобы она уничтожила всех нас.

— Откуда же он ее прислал? — спросил герцог как бы даже нехотя.

— Из Парижа.

— Выходит, что наша колдунья француженка?

Герцог снова улыбнулся.

— Нет, разумеется, нет! — с негодованием запротестовала Селеста. — Она чужестранка, но у нее в запасе множество заговоров, всякие колдовские зелья, и она может наложить на вас заклятие. Поэтому парижские охотники за ведьмами и прибыли сюда, чтобы изловить ее.

Жанетта, понимая, каким болезненным может оказаться для Мариетты этот внешне безобидный разговор, решительно предложила:

— Давайте не будем больше о ведьмах и прочей чепухе. Селеста, вы собираетесь завтра навестить Элизу?

— Да, собираюсь. Но ведьмы вовсе не чепуха, — продолжала она. — Эта колдунья происходит из старинного рода ведьм. Инквизитор сжег ее бабку, а теперь день и ночь разыскивает и внучку, пока та не обманула весь юг и не наложила на всех нас заклятие.

— Вздор, — отрезала Жанетта, вставая с кресла. Лицо у нее было бледное. — Пожалуйста, помоги мне подняться по лестнице в спальню, Селеста, и перестань болтать о ведьмах, демонах и гоблинах.

Проходя мимо стула, на котором сидела Мариетта, она слегка потрепала ее по плечу в знак утешения и симпатии.

Мариетта была признательна ей за это. То, что было поначалу всего лишь подозрением, превратилось в пугающую уверенность. Охотники за ведьмами в Монпелье были охотниками за ведьмами из Эвре. И это она была колдуньей, о которой они говорили. Она была их желанной добычей.

Мариетте стало дурно, голова у нее кружилась, и ей понадобилось собрать все силы, чтобы не расплакаться от страха. Все эти толки о заклятии, якобы угрожающем мирным обитателям Лангедока, суть не что иное, как попытка заручиться помощью городских и деревенских обитателей Лангедока. О любом приезжем человеке, будь то мужчина или женщина, немедля донесут охотникам за ведьмами, особенно о женщине молодой, привлекательной и к тому же умеющей готовить лекарства…

Стараясь не смотреть на Леона, она дрожащими руками сложила работу и, пожелав доброй ночи ему и герцогу, вышла из комнаты.

Губы ее, накануне пострадавшие от неистовых поцелуев Леона, снова начали кровоточить, после того как она в страхе закусила их до боли. В уединении своей спальни Мариетта прижала к ним платок и увидела на нем кровь.

Именно ее крови хотели облаченный во все черное инквизитор и его разодетый в пух и прах приятель. Ее крови.

Дрожащими руками Мариетта разделась и натянула на себя чистую ночную рубашку.

До сих пор ее никогда не пугала темнота, а теперь ей было очень страшно.

Мариетта зажгла свечу, однако ее слабый огонек не создавал ощущения уюта и спокойствия; движущиеся по стенам тени только усиливали чувство страха. Она услышала, как Леон, Рафаэль и герцог пожелали друг другу спокойной ночи, услышала их размеренные шаги, когда они расходились по своим комнатам, а потом наступила полная тишина.

Мариетта старалась уснуть, но не могла. Сколько времени пройдет до того, как местные жители объявят ее ведьмой? Может, стоит немедленно убраться из этих мест или уже слишком поздно? От вопросов, не имеющих ответа, у Мариетты начала болеть голова.

Она должна поговорить с Леоном, но в замке очень много чутких ушей. Было бы практически невозможно провести с Леоном такой важный разговор, не опасаясь, что их подслушают. Она должна поговорить с ним сегодня ночью. Наедине.

Мариетта набросила на плечи цветастое шелковое покрывало и осторожно приоткрыла дверь. Несколько свечей еще горело в коридоре, когда она проходила мимо комнаты Селесты, потом мимо спальни Жанетты и дальше — в самый конец коридора, где были расположены апартаменты Леона.

Из-под тяжелой резной двери пробивался слабый свет. Это значило, что Леон у себя и он тоже не может уснуть.

Мариетта осторожно повернула ручку и толкнула дверь. Комнату освещали свечи, вставленные в металлические консоли на стенах. За окнами со свинцовыми переплетами Мариетта разглядела темные силуэты подстриженных деревьев по обеим сторонам аллеи. Возле кожаного кресла с высокой спинкой поблескивал обитый листами меди сундук. Едва смея дышать, Мариетта закрыла дверь и вошла в комнату.

Большая тяжелая штора закрывала проход под аркой, из-за шторы доносились звуки какого-то движения. Мариетта осторожно отодвинула штору в сторону — и застыла на месте.

Леон был полуодет. Блики света от горящих свечей играли на его широких плечах и на бицепсах. Перед ним стояли кувшин с водой и оловянный таз для умывания. Вода в тазу еще плескалась, отражая мерцающий свет. Почувствовав чье-то присутствие, Леон обернулся. И уже по первому его взгляду Мариетта поняла, какую глупость совершила: как она не подумала, что может застать его полуобнаженным?

Женщина могла нанести подобный визит лишь по одной причине, а тем более если на ней самой была только ночная рубашка, прикрытая пестрым шелковым покрывалом.

— Ох, прошу прощения! Я не подумала…

Не договорив, она густо покраснела и отпустила занавеску. Но Леон уже выскочил из-за нее и преградил Мариетте путь к отступлению.

— Не уходи, Мариетта…

Она едва не касалась лицом его широкой груди, заросшей курчавыми черными волосами.

— Прости, я не ожидала застать тебя вот так, врасплох, — заговорила она, не смея поднять на него глаза. Их разделяло лишь несколько дюймов. На мгновение она почувствовала, что готова броситься к нему в объятия, забыв о гордости, забыв об Элизе, забыв обо всем на свете, кроме неистового влечения.

— Я пришла поговорить с тобой об этих охотниках за ведьмами в Монпелье, — объяснила она, изо всех сил стараясь умерить свое волнение, однако умерить бешеные удары сердца она не могла.

— А, вот оно что… охотники за ведьмами в Монпелье.

Леон, прищурив глаза, посмотрел на нее. Она пришла к нему, как всегда, не ради любви, а в поисках защиты. Для любви она предпочитала объятия Рафаэля.

— Тебе незачем их бояться.

— Благодарю.

Ей хотелось спросить его еще об очень многом, но только не теперь, когда она чувствовала его дыхание у себя на щеке, когда она вдыхала запах его сильного мужского тела.

Мягкие очертания ее груди легко были различимы под тонким шелковым покрывалом и ночной рубашкой, и Леон был уже не в силах держать свое желание в узде. Он медленно наклонил голову, и Мариетта резко отпрянула до того, как их губы соприкоснулись.

— Неужели я тебе так противен? — спросил он с горечью. — Одно время я думал, что ты отвергаешь мои авансы только из-за Элизы. Теперь-то я знаю, что твое сердце отдано другому, хотя ты по-прежнему обращаешься ко мне за помощью и защитой. Тебе следовало бы находиться сейчас в спальне у твоего любовника, а не у меня.

— У меня нет любовника, — ответила Мариетта.

— Де Мальбре утверждает иное.

— Я не могу отвечать за то, что утверждает кто бы то ни было. Я говорю от своего имени. У меня любовника нет.

— Значит, ты выходишь замуж из-за денег? — Леон невесело рассмеялся. — Матерь Божья, мне бы следовало сразу это понять. Ты утратила интерес ко мне, узнав, что я обручен, но Рафаэль подвернулся тебе как другая возможность, не так ли? Я сделал доброе дело для тебя, Мариетта, привез тебя в Шатонне. Пришло время расплатиться со мной.

На этот раз Мариетта не уклонилась от поцелуя, крепкого и страстного. Она больше, не в силах была этому противиться. Всхлипнув в экстазе, она обняла Леона и ответила на его поцелуй не менее страстно, чем он. Потом, чересчур поспешно, Леон оттолкнул ее от себя, тяжело дыша.

— Если бы я хотел овладеть тобой сейчас, я мог бы это сделать, не задавая вопросов, верно? И ни слова о человеке, за которого ты намерена выйти замуж…

Взгляд Леона болью отзывался в ее сердце. Это было хуже, чем ее страхи в Эвре, хуже, чем страх перед людьми в Монпелье.

— Нет, — воспротивилась Мариетта. — Ты не понимаешь.

— Я все отлично понимаю. — Его слова были для Мариетты как удары ножом. — Ты шлюха, Мариетта Рикарди. Красивая, возбуждающая, умная маленькая шлюха!

— А ты болван! — скорее прорыдала, чем проговорила она, вцепившись рукой ему в волосы, после чего провела со всей силой ногтями по щеке Леона. — Я собираюсь выйти за Рафаэля не больше, чем за тебя самого!

Она без оглядки бросилась вон из комнаты, громко захлопнув за собой дверь, а ошарашенный Леон застыл на месте, прижав пальцы к окровавленной щеке.