Лицедеи Гора

Глава 12 Беседа с «Монстром» и наказание рабыни

— Как произошел тот несчастный случай? — поинтересовался я.

— Какой еще несчастный случай? — переспросил он.

На доске оставалось четырнадцать желтых фигур и восемь красных. Как раз я в этот раз играл красными.

В течение нескольких последних недель я путешествовал с труппой Бутса Бита-тарска. За это время мы давали представления в многочисленных деревнях и городах, иногда под их стенами, я изредка даже вдали от них, когда приближаться к городу нам не разрешали. Частенько мы выступали вблизи сельских мельниц, на постоялых дворах, перед зернохранилищами, таможенными заставами и просто сараями и перекрестками дорог, везде, где могли найти зрителей. Во все это время мы постепенно продвигались на северо-запад, медленно приближаясь к побережью Моря Тасса.

— Насколько я понимаю — пожар, — пояснил я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Ты носишь маску, — напомнил я.

— И что?

— Я, том несчастном случае, который повредил и изуродовал твое лицо, — решил уточнить я, — и сделал его таким, что, насколько я понимаю, женщины могли бы с воплями убежать от одного его вида, а мужчины просто похватав дубины, прогнали бы Тебя от своих домов, как некое омерзительное животное.

— Ты пытаешься отвлечь меня от партии? — поинтересовался он.

— Нет, — сказал я.

— Тогда, твой ход, — кивнул он. — Свой я уже сделал.

И я вновь обратил все свое внимание на доску.

— Хм, не думаю, что эта партия затянется надолго, — признал я.

— И Ты полностью прав, — усмехнулся он.

— Зато, за все несколько сотен наших партий, — заметил я, — никогда еще у меня не было столь выгодной позиции, как сейчас.

— Выгодная позиция? — заинтересовался игрок.

— Само собой, — кивнул я.

— Ты сейчас о чем? — он спрашивал.

— Обрати внимание, — сказал я, перемещая своего Всадника Высокого Тарлариона на Посвященного Убара — восемь. — Если Ты не защитишься, то следующим ходом будет захват твоего Домашнего Камня.

— Это всего лишь кажется, — отмахнулся он.

Его Домашний Камень стоял на клетке Посвященного Убара Один. С фланга его защищал Строитель, стоявший на Строителя Убара — один. Но, кажется, уже было слишком поздно использовать Строителя для защиты с фронта. Ни одно движение Строителя не могло теперь защитить Домашний Камень. В действительности, в этой ситуации, его не смог бы защитить даже ход полета. Оставалось только делать что-то со своей Убарой, стоявшей на Тарнсмэна Убары — пять. Конфигурация фигур на доске была следующая: В моем первом ряду — мой Домашний Камень на Посвященном Убара — один, Строитель на Писца Убара — один; во втором ряду у меня стоял Копейщик на Строителя Убара — два, Писец на Убары — два, и Всадник Высокого Тарлариона на Писца Убары — два; третий ряд занимали мой Копейщик на Посвященном Убара — три и еще один на Писце Убара — три. Один из моих Всадников Высокого Тарлариона, как я уже сказал раньше, располагался теперь на Посвященном Убара — восемь, угрожая захватом Домашнего Камня на следующем ходу. На его восьмом ряду у него имелся Копейщик на клетке Строителя Убара — восемь, стоящий между двумя моими Копейщиками на моем третьем ряду. Этот его Копейщик поддерживался другим находившимся на поле Писца Убара — семь. Еще, как я уже упомянул, у моего противника была Убара на Тарнсмэна Убары — пять, чья позиция укреплялась Писцом на клетке Писца Убары — четыре.

Его стоящие на одной диагонали Убара и Писец меня не пугали. Окажись он столь глупым, чтобы прикрыть своей Убарой свой Домашний Камень от моего Строителя, тем Строителем она и будет взята. Его Писец, конечно, следом возьмет моего Строителя, но такой размен явно не в его пользу. Его последние две фигуры стояли на его первом ряду. Как уже было сказано, это были его Домашний Камень на поле Посвященного Убара — один, и Строитель на соседней клетке. Это был Строитель Убара.

— Какую защиту выбрал бы Ты? — полюбопытствовал игрок.

— Ты мог бы переставить свою Убару на клетку Посвященного Убара — пять, угрожая Всаднику Высокого Тарлариона, — предположил я.

— Но Ты тогда отступишь на Посвященного Убара — семь, в результате Всадник Высокого Тарлариона окажется защищен твоим Писцом, стоящим на поле Убары — два, — заметил он. — Это свяжет мою Убару, позволяя Тебе развивать атаку в колонне Посвященного Убара. И в добавок даст Тебе время на то чтобы поддержать эту атаку другими фигурами.

— Конечно, — согласился я.

Вместо этого, он сходил Убарой на Тарнсмэна Убары — два.

— Этот ход гораздо лучше, — признал я.

— Я тоже так думаю, — кивнул он.

Клетка Посвященного Убара — девять, то поле, с которого я мог бы захватить его Домашний Камен, теперь оказался защищен его Убарой.

— А теперь смотри, — сказал я.

— На что? — удивился он.

Я ответил своим Писцом с поля Убары — два на Тарнсмэна Убары — три. Это позволило мне занять диагональ, на которой лежало ключевое поле — клетка Посвященного Убара — девять. А вот он теперь не мог ничего мне противопоставить, даже ходом своей Убары на клетку Тарнсмэна Убары — пять, потому как это место было защищено одним из моих Всадников Высокого Тарлариона, который до настоящего времени казался совершенно безобидной фигурой, застрявшей без дела на поле Писца Убары — два. Только теперь истинная цель его нахождения на данном квадрате, проявилась со всей очевидностью и красотой замысла.

— Ты все еще сможешь защитить свой Домашний Камень, — улыбнулся я, — но только за счет своей Убары.

Следующим ходом я бы атаковал своим Всадником Высокого Тарлариона на Посвященного Убара — девять, угрожая захватом Домашнего Камня. Его единственной защитой был бы захват моего Всадника Высокого Тарлариона его Убарой, в котором случае, я, конечно, беру его фигуру своим Писцом. Подобный размен Всадника Высокого Тарлариона на Убару, опять был бы в мою пользу. К тому же я получал преимущество в тяжелых фигурах и позиции на доске, что должно было бы быстро перевести партию в эндшпиль.

— Я вижу, — ответил игрок.

— И я играл красными, — напомнил я ему.

Первый ход в игре всегда за желтыми. Это позволяет игроку диктовать условия дебюта, соответственно, быстрее переходить в наступление. Кстати, многие игроки Каиссы, даже не входящие в касту игроков, знают по несколько наиболее распространенных вариантов дебютов в многочисленных их вероятных развитиях на несколько шагов вперед. Это основная причина определенной нестандартности, если не сказать эксцентричности в оборонительных действиях игроков играющих красными. Именно такие их действия, пусть порой сомнительные, но всегда блестящие, открывают новые горизонты в игре. Если эта нестандартная, эксцентричная оборона оказывается успешной, то вскоре она становится частью стандартных, проанализированных вариантов игры. Стоит упомянуть, что даже признанные мастера Каиссы играя красными, из-за неудобства второго хода, не считают для себя зазорным играть на ничью.

— Ты пока играешь красными, — поправил меня противник.

— Я очень долго ждал этого момента возмездия, — сказал я. — Мой триумф будет особенно сладким после того, как я испытал от Тебя столь много быстрых, зачастую случайных и крайне обидных поражений.

— Твоя позиция интересна, — заметил игрок. — Я сомневаюсь, что, признал бы одну победу соответствующей компенсацией за сотню несколько неудобных поражений.

— Просто, беда не в том, что я настолько плохой игрок, — оправдываясь, сказал я, — скорее, все дело в том, что Ты слишком хорош.

— Спасибо, — поблагодарил он.

Честно говоря, я никогда не встречал игрока лучше этого «монстра». Многие гореане довольно искусны в игре, и я играл с ними. Бывало, я даже играл с членами касты игроков, но никогда, никогда не было у меня противника, который мог бы хотя бы приблизился к уровню этого мастера. Его игра была практически безошибочна, точнее даже совершенно безошибочна, и минимальная оплошность противника, или малейшая слабость его позиции, вероятно, будет использована опустошительно и беспощадно. Но, вне этой уверенной демонстрации блестящей методичности, не являющейся чем-то необычным среди игроков высокого уровня, его игра всегда отличалось поразительной изобретательностью, изумительно творческим подходом к планированию и проведению комбинаций. Он был тем человеком, который не просто играл в Каиссу, но развивал ее. К тому же, иногда к моему раздражению, он часто, на мой взгляд, даже слишком часто, применял все это с очевидной легкостью, с почти наглой непринужденностью, с почти высокомерной небрежностью. Ведь, одно дело, быть просто побитым кем-то, и совсем другое терпеть поражения раз за разом, потея и напрягаясь, в то время как твой противник, насколько я мог судить, большую часть времени занят тем, что рассматривает окружающий пейзаж или форму и движения пролетающих по небу облаков, за исключением того момента, когда он как бы нехотя оценивает позицию на доске. Если у него и была слабость в Каиссе, это была, возможно, тенденция время от времени не отказывать себе в любопытных, а иногда даже опрометчивых экспериментах. Кроме того, я заметил, что иногда он мог позволить себе некоторую рассеянность внимания, возможно несколько большую, чем можно было допустить, чтобы его способности могли бы помочь ему уверенно преодолеть последствия его невнимательности. Возможно, это было результатом его склонности к недооценке своих противников. А еще у него наблюдался интерес к психологии игры. Как-то раз, в игре со мной, он намеренно поставил свою Убару «под бой», попросту даря мне ее. Я, уверенный, что это, скорее всего, была приманка в некой изощренной ловушке, которую я не смог обнаружить, не только отказался от мысли взять его фигуру, но и, беспокоясь из-за этого, и избегая этого, в конечном счете, преуспел лишь в том, что приблизил свое поражение. В другой раз он сделал то же самое, и что интересно в значительной степени с тем же самым результатом.

— Я сам не заметил, что поставил «под бой», — признался он позже. — Я задумался о чем-то другом.

Признаться, до сегодняшней партии я не смел даже надеяться на возможность, выиграть у него. Конечно, в игре он иногда был несколько раздражающим противником. Однако, у меня не было сомнений, что именно благодаря игре с ним мои навыки в Каиссе в значительной мере обострились.

— Не хочешь сдаться? — спросил я его.

— Я над этим еще не думал, — ответил он.

— Но игра же практически закончена, — заметил я.

— Согласен, — признал игрок.

— Будет неудобно, доводить партию до логичного завершения, — сказал я.

— Возможно, — не стал он спорить.

— Ну, так сдайся, — предложил я.

— Нет, — отказал мой противник.

— Не будь столь упертым, — улыбнулся я.

— Это — привилегия «монстров», — усмехнулся он.

— Отлично, — сказал я.

Честно говоря, я не хотел, чтобы он сдался. Я слишком долго ждал этой победы, и я хотел смаковать каждый ход вплоть до захвата Домашнего Камня.

— Чем занимаемся? — жуя ларму полюбопытствовала Бина, подошедшая к нам.

— Играем в Каиссу, — ответил «монстр».

Про себя я отметил, что она не встала на колени. Не опустила голову к земле. Не спросила разрешения заговорить. Похоже, ее отношение стало результатом небрежного игнорирования ей нашего статуса свободных мужчин. Конечно, эта девка была не моей рабыней. Она принадлежала Бутсу.

— Это я и сама могу видеть, — бросила она, снова вгрызаясь в ларму, от чего мокрая полоска сока пролегла от уголка ее рта.

Одну ногу она как бы случайно поставила на край одежды монстра, со скрещенными ногами сидевшего перед доской.

— А кто побеждает? — небрежно спросила рабыня.

— Это не имеет значения, — бросил я.

Я был недоволен ее враждебностью к монстру. И в мои планы не входило дать ей малейшую возможность, чтобы получить удовольствие от его замешательства.

Рабыня носила светлые кожаные шлепанцы. Бутс разрешил обувь ей и Ровэне. Он был весьма терпимым рабовладельцем. Безусловно, Леди Телиции он обувь пока не разрешил, но надо заметить, он ей еще не разрешили даже одежду, за исключением ее ошейника. Разумеется, кроме тех случаев, когда это было необходимо по сценарию для ее роли в представлении.

— Ты играешь? — спросил я.

— Я же — рабыня, — ответила Бина. — Я не могу даже прикасаться к фигурам без разрешения. Мне за это просто руки отрежут, или забьют до смерти.

— А как играть-то Ты знаешь? — поинтересовался я.

— Нет, — сказала она.

— И что, совсем ничего не понимаешь в игре? — уточнил я.

— Нет, — признала рабыня.

— Понятно, — кивнул я.

Это меня вполне устраивало. Значит, она не понимала, в какое отчаянное положение попал мой противник. Это, конечно, обрадовало бы эту изящную маленькую шлюху. Я не сомневался, что свою ногу на его одежду она поставила не случайно. Конечно, и мужчина должен был об этом догадаться.

— Я предлагал разрешить Тебе касаться фигур и обучить игре, — напомнил монстр.

— А я презираю Тебя, — сказала она.

— Твоя нога стоит на одежде моего противника, — указал я.

— Извините, — всплеснула Бина руками и, сделав шаг назад, якобы случайно, зачерпнув шлепанцем пыль, забросила ее на одежды игрока.

— Остерегись! — предупредил я рабыню.

— А я Вам не принадлежу! — заявила она. — Ни одному из Вас не принадлежу!

— Любой свободный мужчина может наказать наглую или зарвавшуюся рабыню, — напомнил я, — если он всего в малейшей степени оказался недоволен ей, или даже если у него просто возникло желание выпороть ее. А если она будет убита, или ранена, он всего, лишь будет должен заплатить компенсацию ее владельцу, да и то, только если рабовладелец окажется расторопен, и в течении определенного промежутка времени потребует такую компенсацию.

В силу таких обычаев и правил превосходная дисциплина, в которой содержатся гореанские рабыни, сохраняется и гарантируется, даже когда они находятся вне в пределов прямой видимости их владельцев или назначенных ими доверенных лиц. И по тому, как побледнела Бина, я понял, что это все она прекрасно знала и сама.

— Мы же играем, — напомнил мне мой противник. — Давай не будем добиваться решения данного вопроса.

Рабыня сразу явно расслабилась. Бледность сошла, как и не было, и она бросила моего противника презрительный взгляд.

— Ты даже не должен быть с труппой, — вдруг заявила она. — Ты не можешь заработать достаточно монет, чтобы заплатить даже за свой собственный завтрак. Ты отвратителен. Ты бесполезен! Ты — дурак и презренный слабак! Все, на что Ты способен, все, что Ты можешь делать — это твоя Каисса, эта глупая игра. Переставлять маленькие куски дерева по плоской цветной доске! Как глупо! Как абсурдно! Как скучно!

— Подозреваю, что у Тебя есть некие обязанности другом месте к которым Ты должна проявить внимание, — предположил я.

— Уходи из лагеря, Монстр, — зло бросил она моему противнику. — Никто не хочет видеть Тебя здесь. Убирайся!

Я пристально посмотрел на женщину.

— Да, — сердито ответила мне, — у меня есть обязанности, к которым стоит проявить внимание!

— Вот и займись ими, рабыня! — бросил я.

— Слушаюсь, — сказала она и, гордо вскинув голову, исчезла за фургоном.

— Наглая шлюха, — заметил я, — давно нуждающийся в плети.

— Возможно, она права, — пробормотал он.

— С чем? — спросил я.

— Возможно, это и глупо, и абсурдно, и нелепо, что мужчины должны интересоваться такими вещами, — ответил он, глядя на доску.

— Каиссой? — уточнил я.

— Да, — кивнул он.

— А вот теперь, — заметил я, — Ты действительно сказал глупость.

— Возможно, это все, в конце концов, не более чем бессмысленное передвижение деревяшек по расчерченной доске, — задумчиво сказал он.

— Да, а любовь — это всего лишь перехваченное горло, а музыка не более чем колебания воздуха, — усмехнулся я.

— И все же, это все, что я умею, — вздохнул он.

— Каисса, как любовь и музыка, сама по себе оправдание, — сказал я. — Она не требует ничего другого.

— Я жил для этого. — Я не знаю ничего другого…. Во времена тьмы, иногда это было все, что стояло между мной и моим ножом.

— Ты не хотел бы поручить мне, наказать эту рабыню? — предложил я.

— Нет, — как-то слишком быстро отказался он.

— Она Тебе нравится? — поинтересовался я.

— Я живу для Каиссы, — ушел он от ответа.

— Она — сексуальная маленькая шлюха, — усмехнулся я.

— Я понятия не имею, как обращаться с женщинами, — отмахнулся он.

— Твой ход, — напомнил я.

— Ты хочешь продолжить игру? — спросил мой противник.

— Если Ты не против, — сказал я, — я не буду возражать против этого.

— Я думал, что Тебе не захочется сделать это, — заметил он.

— Нет. Со мной, как раз все в порядке, — ответил я.

— Если хочешь, я могу предложить Тебе ничью, — предложил игрок.

— Ты слишком щедр, — шутливо сказал я.

Он любезно склонил передо мной голову.

— Наверное, Ты шутишь, — предположил я.

— Нет, — озадаченно сказал Монстр.

— У меня выигрышная позиция, — намекнул я.

— Ах! — внезапно хлопнул он себя по лбу. — Так, вот почему Ты не стал комментировать игру в присутствии рабыни. Ты хотел оградить меня от ее презрения.

— Что-то вроде того, — признал я, пожимая плечами.

— Это был действительно очень чуткий жест с твоей стороны, — сказал он. — Теперь, я просто обязан настоять на том, чтобы Ты принял ничью.

— С твоего разрешения, — буркнул я, — я бы предпочел доиграть эту партию до конца.

— Это — первый раз в моей жизни, — сообщил он, — когда я предлагаю кому-то ничью, как подарок.

— Можешь быть уверен, что я благодарен за этот жест, — сказал я.

— Но Ты его не принимаешь? — уточнил игрок.

— Нет, — твердо ответил я.

— Отлично, — пожал он плечами.

— У меня выигрышная позиция, — напомнил я.

— Ты, в самом деле, уверен в этом? — спросил Монстр.

— Да, — ответил я.

— Интересно, — протянул он.

— У меня защищенный Всадник Высокого Тарлариона на поле Посвященного Убара — восемь. Когда я схожу им на Посвященного Убара — девять, Ты сможешь предотвратить захват Домашнего Камня только, сдав свою Убару. После этого результат игры предрешен.

Игрок, молча, смотрел меня.

— Твой ход, — раздраженно бросил я.

— Именно об этом Ты, кажется, и забыл, — усмехнулся мой противник.

— Не понял, — сказал я, рассматривая доску.

Мужчина подхватил свою Убару и сдвинул ее вниз доски, сбивая моего Копейщика, которого я оставил на клетке Посвященного Убара — три.

— Но, тот Копейщик защищен, — напомнил я, — вот этим копейщиком на Строителя Убара — два.

— Угроза Домашнему Камню, — подсказал он, безусловно, указывая на то, что его Убара теперь угрожала уже моему Домашнему Камню.

— Я даже разрешу Тебе переходить, — пообещал я.

— Угроза Домашнему Камню, — повторил Монстр.

— Но, это ход стоит Тебе Убары, — удивился я. — Ты же теряешь ее за простого Копейщика, даже не за Всадника Высокого Тарлариона. Дальше, когда я уберу ее с доски, всего лишь одно движение моего Всадника Высокого Тарлариона, и захват твоего Домашнего Камня.

— Угроза Домашнему Камню, — стоял на своем игрок.

— Замечательно, — сказал я, и скинул его Убару с доски, заменяя ее своим Копейщиком, который раньше стоял на квадрате Строителя Убары — два. Ход был вынужденным, конечно. Я не мог переместить Домашний Камень на Строителя Убара — один, потому что там уже стоял Писец на поле Писца Убары — четыре.

— Мой Всадник Высокого Тарлариона — всего лишь в одном ходе от захвата Домашнего Камня, — напомнил я ему.

— Поздравляю, но ход-то сейчас мой, — сказал он.

И он продвинул своего Копейщика со Строителя Убара — восемь на поле Строителя Убара — девять. Теперь этот ход стал возможен, потому что я вынужден был освободить эту клетку, убрав оттуда Копейщика, чтобы взять его Убару. В сложившейся ситуации, ход единственно возможный, ибо, пока это можно, нужно защищать Домашний Камень.

— Угроза Домашнему Камню, — заметил мой противник.

Его Копейщик, самая слабая фигура на доске, теперь поставила вилку моему Домашнему Камню и Строителю. Копейщику не разрешены ходы назад. После первого трехклеточного хода, его можно переместить только на одно поле за один раз. Этот ход может быть прямо, вперед по диагонали, или вбок. Но атаковать он может, как и пешка в шахматах, только по диагонали.

Я не мог переместить свой Домашний Камень перед Копейщиком, даже если я захотел сделать это, из-за того что, то поле было под боем его Писца стоящего в квадрате Строителя Убара — один. Точно так же, даже если бы у меня был выбор в сложившейся ситуации, которого у меня не было, то я не мог бы перевести на этот фланг моего Строителя и защититься им, не подставляя его под атаку той же самой фигуры игрока. Только теперь до меня начало доходить, что его, на мой взгляд, довольно слабая и легко предотвратимая угроза захвата Домашнего Камня, в результате размещения его Убары и Писца на той решающей диагонали, возможно, фактически имела несколько другое, более скрытое, более коварной значение. Да даже если бы его Писца не было, там где он сейчас находился, то я все равно не мог в данной конкретной ситуации игры, хотя это был бы возможный ход, переставить мой Домашний Камень на Строителя Убара — один. Сделай я так, и это откроет место для диагонального хода Копейщику на поле его Посвященного Убара — десять, то есть моего Посвященного Убара — один. Достигнув последнего ряда Копейщик, несомненно, будет заменен на Всадника Высокого Тарлариона, таким образом, производя захват Домашнего Камня. Защита моего Строителя, на которую я так полагался, в этом случае будет сведена на нет, положением моего собственного Домашнего Камня, который будет стоять между моей фигурой и фигурой противника. Но, в данной позиции, с Писцом на Строителе Убара — один, мой ход был вынужденным. Я мог сходить, а точнее обязан был сходить на Посвященного Убара — два. Похоже, я должен пожертвовать своим Строителем. Я с грустью посмотрел на своего Всадника Высокого Тарлариона на клетке Посвященного Убара — восемь. Мне не хватило всего одного хода, чтобы захватить его Домашний Камень.

— Твой Домашний Камень под атакой, — напомнил она мне.

— Я хорошо знаю об этом, — проворчал я.

— И у Тебя остался один и только один возможный ход, — указал он.

— Да знаю я, знаю! — буркнул я.

— Возможно, Тебе пора его сделать, — предположил Монстр.

— Хорошо, — вздохнул я, переставив свой Домашний Камень на поле Посвященного Убара — два. У Копейщика, дошедшего до последнего ряда доски, есть выбор быть замененным, или на Тарнсмэна, или на Всадника Высокого Тарлариона. Тарнсмэн обычно оценивается, более ценной фигурой. В действительности, при оценке положения на доске за Тарнсмэна дают восемь очков, а за Всадника Высокого Тарлариона только два. Я не предполагал, что он решится продвинуть своего Копейщика на Строителя Убара — десять, хотя бы потому, что это поле теперь было защищено, ведь колонна была открыта, а в ней стоял его Строитель на квадрате Строителя Убара — один. Теперь уже я начал подозревать, что и размещение его Строителя в этой колонне, скорее всего, не было случайным, не больше, чем раздражающее расположение его Писца на поле Писца Убары — четыре. Если бы он действительно решился сходить Копейщиком, заменяя его, по-видимому, Всадником Высокого Тарлариона, чтобы опять поставить Домашний Камень под угрозу, и препятствовать тому, чтобы я сходил своим Всадником на Посвященного Убара — девять, заканчивая игру, то я взял бы его новую фигура своим Строителем. Конечно, и он бы не преминул взять того своим Строителем. Все же этот размен фигур жертвовал его замененным Копейщиком. Я ожидал, что он, скорее всего, сначала возьмет Строителя я уже затем, безнаказанно, продвинет Копейщика на шаг вперед заменив его на Тарнсмэна на поле Писца Убара — десять. Однако, если бы он поступил так, то это дало бы мне один ход, которого мне бы хватило на захват Домашнего Камня, поставив моего Всадника Высокого Тарлариона на желанное поле Посвященного Убара — девять. Я смахнул пот с бровей. Кажется, он просчитался. Игра все еще была моей!

— Копейщик на Посвященного Убара — десять, — объявил он, ставя своего Копейщика ни на поле Строителя Убара — десять, на на Писца Убара — десять, а забирая моего Строителя. Это поставило его позади моего Домашнего Камня.

— Всадник Высокого Тарлариона, — добавил он, заменяя Копейщика соответствующей фигурой. — Угроза Домашнему Камню.

— Я могу взять его своим Строителем, — напомнил я.

— В действительности, — заметил он, — не можешь, а должен это сделать. У Тебя просто нет иного выбора.

Я смел своим Строителем стоявшим слева от меня, его нового Всадника Высокого Тарлариона с клетки Посвященного Убара — один. Его карьера, как оказалось, была совсем короткой. В данной ситуации у него не было права на существование. Казалось, что мой противник сделал не что иное, как моими руками сбросил с доски своего нового Всадника Высокого Тарлариона. Я не мог переместить Домашний Камень ни на Строителя Убара — один, ни на два или три из-за того, что эту колонну держал под ударом его Строитель стоявший на поле Строителя Убара — один, а клетка Строителя Убара — один еще и дополнительно перекрывалась его Писцом, оставленным на Писца Убары — четыре.

— Строитель идет на поле Строителя Убара — девять, — сказал он.

Мне осталось только с тоской рассматривать доску.

— Захват Домашнего Камня, — развел он руками.

— Да, — вынужден был признать я.

Мой Домашний Камень был выведен на поле Посвященного Убара Два. Таким образом, он использовал мои же собственные фигуры, чтобы заманить его в ловушку и зажать там, в беспомощном положении. А потом просто захватил его по открывшейся колонне своим Строителем.

— Каждый из твоих ходом был вынужденным, — заметил он. — У Тебя ни разу не было альтернативы.

— Верно, — согласился я.

— Всего лишь элементарная жертва Убары, — усмехнулся игрок.

— Элементарная? — возмутился я.

— Конечно, — кивнул он.

— Я не заметил этого, — признался я, — по крайней мере, пока уже не было слишком поздно.

— Я предполагал это, — сказал он. — Иначе Ты, скорее всего, сдался бы несколько ходов назад, и возможно, избежал бы подобного конфуза.

— Но я-то был уверен, что побеждаю, — покачал головой я.

— Мне кажется, что Ты серьезно заблуждался относительно того, кто из нас атаковал, — предположил победитель.

— Очевидно, — признал я.

— Несомненно, — согласился, он с моим мнением.

— И Ты уверен, что жертва Убары была «элементарной»? — спросил я.

— Да, — кивнул он.

— А я почему-то подумал, что она была блестящей, — заметил я.

— Игроки, подобные Тебе, — сказал он, — обычно приветствуют как блестящие даже самые очевидные мелочи, особенно, когда они обнаруживают себя их жертвами.

— Я понимаю, — вздохнул я.

— Не надо так расстраиваться, — сказал он. — Среди тех, кому не дано играть в Каиссу, Ты играешь очень неплохо.

— Спасибо и на том, — буркнул я.

— Да не за что, — ответил он. — Ты хотел бы сыграть еще раз?

— Нет, — мотнул я головой. — Не сейчас.

— Отлично, — сказал он, и начал складывать фигуры в большой кожаный мешок.

— А Ты бы не хотел побороться? — предложил я.

— Нет, — достаточно любезно отказался он.

— Но если бы не эта жертва Убары, ведь у меня все складывалось совсем не плохо, не так ли? — поинтересовался я.

— Да, — признал игрок, — на самом деле все шло не плохо. Фактически, это даже было довольно хорошо.

— Я так и думал, — улыбнулся я.

Я смотрел, как игрок аккуратно, с любовью складывал фигуры в свой кожаный мешок. Он был явно в хорошем настроении. Все же мне показалось, что жертва Убары, вовсе не была не такой уж явной, ни элементарной. По крайней мере, уже это дало мне некоторое удовлетворение. Этот момент мне показался, самым удобным временем, для беседы с ним. Я уже в течение нескольких последних дней искал возможности поговорить с ним. Только разумного повода, при котором мне удалось бы естественно и непринужденно поднять интересовавший меня вопрос, да еще так, чтобы не пробудить его любопытства или подозрения, все никак не представлялось. Монстр затянул завязки на мешке. Да, это было самое лучшее время, для решения моего вопроса. Кажется, я все устроил так, что это будет выглядеть довольно естественно. Все должно пройти легко. Да, я решил, что смогу привернуть это дельце.

— Мне жаль, что я не записал игру, — сказал я.

— Я могу продиктовать Тебя все ходы, если пожелаешь, — предложил он.

— По памяти? — уточнил я.

— Конечно, — кивнул он. — Это не трудно.

Я вытащил из своей сумки несколько листков бумаги и стилос. Среди этой пачки бумаги, которую я предполагал использовать в качестве планшета для листа, на котором я собирался записать ходы, присутствовали и бумаги, что я позаимствовал у Леди Янины, на постоялом дворе близ ярмарки Ен-Кара.

— Ага, — протянул игрок. — Понятно.

— Что? — опешил я.

— Интересно, я сейчас должен спросить: «Что это у Тебя там?», или несколько позже? — усмехнулся он.

— Ты о чем? — спросил я.

— Мы, должно быть, сыграли не одну сотню игр, — заметил он. — И никогда прежде Ты не интересовался записью их ходов. И вдруг сегодня Тебе стало это интересно. Почему, спрашиваю я себя. И потом Ты вынимаешь пачку бумаги от своей сумки, и на некоторых из листов, очевидно записи по Каиссе. Разве я не должен выразить любопытство? А после этого Ты, как бы небрежно, задаешь мне некий вопрос, или вопросы, которые Тебя крайне интересуют?

— Возможно, — запнувшись, признал я.

— Ты действительно интересуешься ходами этой игры? — спросил он.

— Да, я интересуюсь ими, — ответил я, — но, что и говорить, раз уж Ты, все равно обнаружил это, есть у меня в виду и скрытый мотив.

— Ходы в игре были следующими, — сказал он, и повторил для меня всю игру шаг за шагом, все сорок три хода, иногда, даже комментируя мои действия и давая полезные советы.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Всегда пожалуйста, — ответил игрок. — А теперь показывай, что у Тебя там за бумаги.

Я передал ему несколько листов из пачки Леди Янины. Он быстро просмотрел бумаги, казалось, покрытые как бы записью ходов Каиссы, нескольких разные партий, или фрагментов партий.

— У Тебя появился некий вопрос, некие конкретные вопросы, о них? — поинтересовался игрок.

— Я поставлен в тупик ими, — признал я.

— Сначала я решил, что Ты дал их мне в связи с неким конкретным вопросом, имеющим отношение к Каиссе, — сказал он, — возможно, относительно анализа положения или предложенного варианта малоизвестного дебюта. Я думал, что они могли бы быть задачами по Каиссе, в которых должно осуществить захват Домашнего Камня за некоторое конкретное количество ходов.

Я промолчал. Мне было интересно знать, что он сам мне скажет.

— Что Ты думаешь об этом? — спросил игрок.

— Мне интересно твое мнение, — ушел я от ответа.

— Понятно, — кивнул он.

— Это игры? — спросил я. — Или может фрагменты партий?

— Они, могли бы показаться, таковыми, — ответил он, — только если к ним не присматриваться внимательно.

— Да, — признал я.

— Готов поспорить, что Ты пытался восстановить эти позиции или, по крайней мере, некоторые из них, — предположил он.

— Да, — не стал отказываться я.

— И что Ты думаешь по этому поводу? — осведомился игрок.

— Думаю, — сказал я, — что, очень маловероятно, что это — игры, или фрагменты партий.

— Согласен, — кивнул он. — Они, не кажутся, ни играми, или частями игр. В действительности, мне кажется маловероятным, что они имеют хоть какое-то отношение к игре. Мало того, что общий уровень таких игроков был бы крайне низким, но большая часть этого просто тарабарщина.

— Это я и сам уже понял, — признал я.

— Мне жаль, — сказал он. — Но я ничем не могу тебе помочь.

— Да пустяки, — отмахнулся я.

— Откуда они у Тебя? — полюбопытствовал игрок.

— Так, достались по случаю, — не стал я раскрывать всех секретов.

— Понятно, — протянул он.

— Значит, Ты не знаешь, что это может быть? — уточнил я.

— Что это такое, мне как раз совершенно ясно, — огорошил он меня.

— И что же это такое по твоему мнению? — спросил я.

— Каиссовая тайнопись, — ответил он.

— А что такое «Каиссовая тайнопись»? — решил выяснить я поточнее.

Я и сам не сомневался, что эти бумаги содержали зашифрованные сообщения. Этот вывод напрашивался сам собой. Да он был просто неизбежен, учитывая значение, придаваемое им Леди Яниной из Брундизиума, и ее коллегой Фламиниусом, предположительно также гражданином Брундизиума. Конечно, я надеялся, что игрок мог бы оказаться в состоянии помочь мне в подобном деле, что он, в идеале, мог бы быть знакомым с шифром или, по крайней мере, мог подобрать ключ.

— Существует множество вариантов каиссовой тайнописи, — начал он свои объяснения. — Ими часто пользуются в касте игроков для передачи личных сообщений, но, само собой, ими может воспользоваться кто угодно. Думаю, первоначально они были изобретены в касте игроков. Сообщение, закодированное с помощью такого шифра, часто чрезвычайно трудно расшифровать из-за использования многозначных полей и пропусков, и многочисленных досок.

— А что означает «многочисленных досок»? — спросил я.

— Ты видишь эти числа? — указал он, на небольшие числа, проставленные на левых краях нескольких листов.

Эти крошечные числа, в действительности, казалось, разделяли весь текст на абзацы. При первом взгляде на бумаги я принял их просто за способ для идентификации или регистрации фрагментов партий.

— Да, — кивнул я.

— Они, по-видимому, указывают на «доски», — предположил он. — Возьмем, например, доску Каиссы, в ней сто квадратов, в десяти рядах и десяти колоннах. Как у Тебя с грамотностью?

— В порядке, — ответил я.

Торм, мой старый друг, писец, возможно, выразил бы скептицизм в безоговорочном проворстве и смелости моего заявления, поскольку за мной всегда водилось некоторое несовершенство в письме обратных строк гореанского текста, которые следовало писать справа налево. Но, само собой, читать я мог свободно, Просто писал, по общему признанию, с некоторой трудностью. Следует напомнить, гореанское письмо, подобно движению плуга по полю. Первая строка пишется слева направо, вторая уже справа налево, третья снова слева направо, и так далее. Мой друг, Торм, как-то предложил мне довольно простое решение, считать, что обратные строчки, также написаны вперед, «только в другом направлении».

— Тогда, в первый квадрат, — продолжил игрок, — впиши первую букву слова или предложения, или даже просто ряда беспорядочно подобранных букв. Потом продолжай вписывать буквы в клетки по очереди, как в нормальном письме. Когда доберешься до конца начального выражения, дальше вписывай все неиспользованные буквы, оставшиеся в алфавите, для того, чтобы заполнить оставшиеся доступные квадраты. Если букв не хватило, тогда начиная с первой буквы алфавита — Аль-Ка, продолжай вписывать все буквы по порядку, столько раз, сколько потребуется, пока Ты не достигнешь последнего квадрата на доске. Сделал это, считай, что одна доска закончена.

— Кажется, я понял, — сказал я. — Если, в данном сообщении, например, встречается примечание «Убар на Тарнсмэна Убары — два», то это могло бы означать, что, на доске, скажем, номер семь, квадрат Тарнсмэн Убары — два является значимым. А на той доске, предположим, в клетке Тарнсмэна Убары — два могла бы стоять, скажем, буква «Эта». И отправитель и получатель, конечно, это смогут легко определить, поскольку у них обоих есть ключи, чтобы построить соответствующие доски.

— Именно, — кивнул игрок.

— Список ходов в выставленных последовательно, таким образом, дает порядок букв в сообщении, — понял я.

— Правильно, — поддержал меня игрок.

— Теперь я понимаю, насколько этот шифр эффективен, — заметил я. — Ведь, к примеру, буква «Эта», чаще всего встречающаяся буква, фактически по несколько раз будет встречаться на любой доске, в результате можно будет всякий раз встречая эту букву в тексте, каждый раз представлять ее одним из многих соответствующих квадратов. Таким образом, в сообщении будет указано множество разных клеток, но все же каждая из них будет соответствовать — «Эта». Да, простой математикой такой код не просчитаешь! Зато это между отправителем и получателем никаких непонятностей не возникнет, и зашифрованное послание будет легко прочитано.

— Точно, — согласился со мной игрок.

— А что насчет пропусков? — вспомнил я.

— В моем примере, — напомнил мне игрок, — Я упоминал «доступные квадраты». Ключ доски обычно состоит из начального слова, или выражения и списка пустых квадратов. Впрочем, эти пропуски, зачастую могут упоминаться в зашифрованном сообщении, просто получатель их игнорирует.

— Теперь, понятно, — сказал я.

Присутствие пропусков и многозначных полей в сообщении, делает возможность расшифровать его без ключа призрачной, если не невозможной.

— Но истинное могущество данной тайнописи, по моему мнению, кроется даже не многозначных полях и пропусках, а в разнообразии досок. Короткие сообщения, закодированные даже простым шифром, часто невозможно расшифровать без ключа. Для этого просто недостаточно материала. Соответственно очень трудно или точнее невозможно проверить гипотезы расшифровки, отказ от одних и возможное подтверждение других. Конечно, некто, теоретически мог бы, имея несколько сообщений путем многочисленных подборов попытаться взломать код. Но использование многочисленных досок позволяет сменить шифр несколько раз в пределах одного сообщения, и делает его труд напрасной тратой времени. Это, очевидно, способствует безопасности передаче сообщения.

— Да, этот способ шифрования кажется простым и превосходным, — признал я, — так же как и могущественным.

— Кроме того, если кто-то желает усложнить шифр, он может заполнять доски, не способом нормального письма, а вписывать все ряды слева направо, или например, справа налево, или заполнять колонны сверху вниз начиная с той или иной стороны, или даже по диагонали с любого угла. Кто-то может и по спирали писать, вариантов множество, вплоть до того, что после заполнения ключевого слова остаток от алфавита могут вписать задом наперед. Эти изменения требуют только короткого дополнения к ключу и списку пустых квадратов.

— Понятно, — кивнул я.

— Думаю, теперь Ты понимаешь, почему я не могу Тебе помочь. Мне, правда, жаль, — сказал игрок.

— Ты мне уже помог, — признал я. — Ты прояснил мне, с чем именно я столкнулся. И я Тебе очень благодарен.

— Такие шифры практически невозможно расшифровать без ключей, листов пропусков, и тому подобной информации.

— Я уже понял, — сказал я.

Как я и опасался, расшифровать попавшие в мои руки сообщения без подходящих ключей оказалось делом трудным, а точнее невозможным. А ключи эти, по-видимому, находились в Брундизиуме, и конечно, в Аре, если только адресат этих писем был именно там. Я уже был готов полагать, что эти бумаги, скорее всего, никакого отношения к Царствующим Жрецам не имели.

Во-первых, Фламиниус, который должен был получить сообщения через Леди Янину, как мне показалось, намеревался доставить их не в Сардар, а некой партии в Аре.

Во-вторых, я сомневался, что сообщения, предназначенные для Царствующих Жрецов, или их агентов, будут зашифрованы с помощью каиссовой тайнописи. Такие шифры казались мне слишком человеческими, или точнее слишком гореанскими для Царствующих Жрецов. Царствующие Жрецы, насколько я их знал, не были знакомы с тем, о чем гореане часто говорят просто как о «Игре». Это намекало мне на то, что эти сообщения могли бы быть переданным агентами кюров, которым пришло на ум использовать такой шифр.

Я помнил одно такое сообщение от кюров, или точнее от их агентов присланное Самосу из Порт-Кара, которое было написано на ленте, использованной для подвязывания волос, присланной в его дом девушки. Девушка эта, голубоглазая блондинка, землянка, теперь была одной из его рабынь. Ее назвали «Линда». А чтобы прочитать сообщение, надо было просто намотать ленту на шест подходящего диаметра.

Вспомнилось мне и другое сообщение, на этот раз перехваченное нами, неплохо замаскированное, но закодированное простым шифром замены. Оно было записано с помощью рабских бус. Это сообщение также доставлялось рабыней. Прежде, она была поэтессой, красивой, соблазнительной девкой, одной из тех, кто без всяких сомнений родилась для ошейника. Она, также, была земного происхождения, хотя к тому времени, как я увидел ее, земного в ней осталось немного. Как я поминаю, ей дали кличку «Дина». Она была собственностью, по крайней мере, в тот момент, Клитуса Виттелиуса, воина Ара.

Характер этих сообщений, в чисто гореанском стиле тайнописи, намекал на то, что это могла быть своего рода переписка между кюрами и их агентами в Брундизиуме и Аре. Это не должно было бы вызвать подозрений, поскольку связи между этими двумя городами, по общему мнению, были весьма тесными. Это делало бы поездки и встречи между представителями этих городов вполне осуществимыми в мире, где на чужака часто смотрят с подозрением, в мире, в котором «незнакомец» и «враг» обозначаются одним и тем же словом. Если мои выкладки верны, то получалось, что кюры, либо управляют Брундизиумом, либо имеют в администрации города своих агентов влияния. Этот город мог стать их аванпостом или базой для их операций, возможно, такой же, какой в недалеком прошлом был Корцирус. Леди Янина входила в состав администрации Убара Брундизиума, человека по имени Белнар. Предположительно, исходя из того, что она была у него на службе, именно он мог вступить в контакт с кюрами.

Я подозревал, что ключи к шифрам, лежат во дворце Брундизиума, возможно даже в палатах самого Убара, Белнара. Мне же, находящемуся в бегах, по-видимому, стоит продолжать скрываться до тех пор, пока Самос не решит возникшие недоразумения с Сардаром, или по крайне мере до пока жизнь сама не расставит все по своим местам. Интересно, чем же я не угодил Царствующими Жрецами? В действительности, в настоящий момент, я больше не считал себя их человеком. Впрочем, и в прошлом, я, в лучшем случае, сам решал, служить им или нет, основываясь на моих собственных предпочтениях. Скорее, я был не столько их ярым приверженцем во время их войн, сколько свободным мечом, своего рода наемником, тем, кому, по той или иной причине, захотелось поступить подобным образом.

Однако я отлично осознавал, что только мощь Царствующих Жрецов, защищала и Гор и Землю от вторжения кюров, засевших в их стальных мирах, притаившихся на орбите пояса астероидов, среди камней и глыб, маленьких планетоидов и изрытых кратерами лун. Именно по этой причине я и придерживался их стороны в этой незримой войне. И если Брундизиум оказался в союзе с кюрами, то Самосу было бы неплохо знать об этом. Да, принимая во внимание всю имеющуюся у меня информацию, можно с большой долей уверенности считать, что Брундизиум теперь в союзе с кюрами, и что имеет место некая связь между дворцом Брундизиума и интригами обитателей стальных миров. И что было не менее важно, мне было любопытно узнать содержание тех секретных сообщений. А ключи, скорее всего, могли быть спрятаны в покоях Белнара. Хм, возможно, есть смысл наведаться туда. Конечно, будет весьма затруднительно получить доступ во дворец. Но, так или иначе, попытаться-то стоило.

Мы уже были менее чем в пятистах пасангах от Брундизиума. Боюсь, что скоро, использование Леди Янины в представлениях будет возможно только с на надетым на ее голову мешком, а может быть, от греха подальше, будет лучше продать эту девку кому-нибудь, направляющемуся в противоположенном направлении, да и заменить ее другой женщиной. По-видимому, придется купить где-нибудь рабыню, такую, которую будет безопасно взять с собой в Брундизиум, то есть никак с этим городом не связанную. Чтобы для нее все было незнакомым и странным, и она боялась бы без меня даже шагу ступить.

— Не очень-то Ты похож на циркача, или бродягу, — заметил игрок.

— Я — член труппы Бутса Бит-тарска актера, антрепренера и импресарио, — улыбнулся я.

— Да, также как и я, — усмехнулся он.

— Я так и подумал, — кивнул я.

— Тогда, мы забудем о том, что здесь было, — предложил игрок.

— Да, — согласился я, и мы одновременно встали на ноги.

Приближалось время ужина. Готовка сегодняшним вечером была на Ровэне и Леди Янине, по-прежнему щеголявшей в своем мешке. Меня забавляло, использовать ее, на работах обычно рассматриваемых как рабские. Бутс как раз возвращался из соседней деревни. Он ходил туда, чтобы пополнить запас продуктов, а заодно и сделать анонс нашего представления. Позади него, босая, голая, согнувшаяся под грузом его покупок, привязанных за ее спиной, плелась одна из его девушек, Леди Телиция. Ноги женщины до самых бедер были покрыты дорожной пылью. Нам на встречу попалась нахалка Бина, также нагруженная, но коромыслом с двумя полными воды ведрами. Она как раз возвращалась от ручья.

— О, я вижу, что Ты занялась переноской тяжестей, — заметил я.

— Да, — сказала она мне, бросая при этом презрительный взгляд на игрока. — Я же рабыня.

И Бина направилась к костру, где Ровэна и Леди Янина готовили нечто ароматное. Бутс Бит-тарск назначил Ровэну первой девушкой в лагере, и я тут же прояснил Янине, что она, не смотря на то, что была свободной женщиной, должна повиноваться ей во всем. Моим решением, она отдавалась в полное распоряжение Ровэны. И за малейшее непослушание командам Ровэны, или даже за неуверенность при исполнении ее приказов, или за дерзость выказанную рабыне, я заверил свою пленницу, что ее ждет наказание, причем серьезное, как если бы она сама была бы ничем иным, как простой рабыней.

— Спасибо за игры, — поблагодарил я игрока.

За этот день мы сыграли пять партий. Надо признать, что четыре из них не заняли слишком много времени.

— Не за что, — отмахнулся он.

— И я могу не платить за них? — уточнил я.

— Конечно.

— Но, Ты мог бы использовать эти монеты, — напомнил я.

— Мы — оба члены труппы Бутса Бит-тарска, — пожал он плечами.

— Верно, — улыбнулся я.

— Актера, антрепренера и импресарио, — добавил он.

— Точно, — засмеялся я.

Бутс в сопровождении своей невольницы, Леди Телиции, уже вплотную приблизился к лагерю. То-то рабыня будет рада наконец-то избавиться избавиться от своей ноши. Бина уже крутилась у костра, разливая принесенную воду пор чайникам. Леди Янина, стоя на коленах, склонилась над кастрюлей с водой, и под наблюдением Ровэны, поддерживавшей огонь, мыла и чистила зелень и овощи, главным образом лук, репу и сулы. Все это будет использовано при тушении мяса.

— Ты самый лучший игрок в Каиссу, — сказал я, — из всех с кем мне приходилось играть прежде.

— Наверное, Ты, просто, не играл с по-настоящему квалифицированными игроками, — усмехнулся он.

— Ну, мне приходилось садиться за доску с членами касты игроков, — заметил я, но не дождавшись ответа Монстра, добавил: — Думаю, что Ты мог бы играть на тех же турнирах, что и Скормус из Ара.

— Случалось и такое, — признал игрок.

— Признаться, я так и думал, — сказал я.

— У Тебя очень проницательный ум, — кивнул он.

— Возможно, Ты мог бы даже победить его, — предположил я.

— Я не думаю, что это возможно, — покачал он головой.

— А вот я в этом уверен, — сказал я.

— Не стоит говорить со мной о Скормусе из Ара, — предупредил он.

— Почему? — спросил я.

— Скормус из Ара — предатель своего города, — заявил он.

— С чего это? — удивился я.

— Он подвел свой город, — сказал. — И покрыл свое имя позором.

— И как же это произошло? — полюбопытствовал я.

— Он проиграл Сентиусу с Коса на большом турнире 10125 года, — объяснил он.

— Но ведь Сентиус — превосходный игрок, — напомнил я.

Несомненно, он упомянул турнир, который проводился на Сардарской Ярмарке Ен-Кара пять лет тому назад. Сейчас как раз шел 10 130-й год от Основания Ара. По хронологии Порт-Кара сейчас был одиннадцатый год Суверенитета Совета Капитанов. Мне тогда крупно повезло быть одним из зрителей того поединка. В той партии Сентиус с Коса, один из самых блестящих игроков Гора, а в действительности, возможно, его самый лучший игрок, впервые, применил защиту, которая впоследствии стала известна под названием Защита Телнуса. Телнус — это родной город Сентиуса с Коса, и по совместительству — столица этого островного убарата.

— Это не имеет никакого значения, — отрезал игрок.

— Вообще-то это иметь огромное значение, — заметил я.

— Нет, — с горечью сказал игрок. — Не имеет.

— Ты знаком со Скормусом из Ара? — поинтересовался я.

— Нет, — раздраженно сказал он, — Я его не знаю.

— Думаю, это так, — кивнул я. — Ну откуда Тебе его знать.

— Я не думаю, что нам стоит играть в дальнейшем, — вдруг заявил он.

— Как пожелаешь, — ответил я.

— Ты все еще здесь? — осведомилась Бина, подошедшая со стороны костра. Она несла кастрюлю с водой. Это была та самая кастрюля, в которой Янина мыла овощи. Теперь эта вода была довольно грязной, а кроме того там плавали многочисленные очистки от овощей. По-видимому, рабыня направлялась за пределы лагеря, чтобы там избавиться от мусора.

— Как видишь, — сказал он, посмотрев на нее сверху вниз.

— Кажется, я сказала Тебе убираться, — напомнила она.

— А я этого не сделал, — развел руками игрок.

— Ты непослушен? — спросила она.

— Я — свободный мужчина, — заметил он. — Только я могу выбирать, кого мне слушать, а кого нет.

— Ну ничего, я тоже могу быть дерзкой, когда мне это нравится, — заявила она.

— Дерзкая рабыня? — спросил я, усмехнувшись.

— Я не с Вами разговариваю, — нагло бросила она мне.

Бутс, к настоящему времени, уже находился в лагере, но, как я понял, девушка еще этого не узнала. Но я-то видел, как антрепренер, который в этот момент копался в своих покупках, оторвался от своего занятия и изумленно уставился на рабыню. Леди Телиция, уже разгруженная и избавленная от ремней рюкзака, глубокие отпечатки от которых все еще виднелись на ее теле, лежала в тени у колеса его фургона, пытаясь отдышаться. Этот долгий поход от деревни до лагеря с грузом покупок ее хозяина за спиной, дался ей нелегко.

— Я не хочу видеть Тебя в лагере, — сказала Бина игроку. — Я велела Тебе убираться. Твое присутствие здесь вызывает у нас тошноту! Ты слишком уродлив. Никто из нас не желает видеть Тебя здесь. Убирайся! Ты вызываешь отвращение у всех нас! Проваливай!

— А Ты не слишком ли смело разговариваешь со свободным мужчиной? — полюбопытствовал он.

Насколько я понял, игрок тоже еще не был в курсе того, что Бутс вернулся в лагерь. Пока только я, со своего места, мог видеть его, стоящего между двумя фургонами.

— Ты — чудовище, — крикнула она. — Убирайся!

— А Ты — дерзкая, — заметил игрок.

— Да, — признала она. — Я дерзкая!

— Не советовал бы я Тебе говорить со свободными мужчинами, таким тоном, — предупредил я рабыню.

На мгновение она побледнела, но потом, поняв, что я не делаю попытки наказать ее за подобное поведение, например, раздеть ее и, бросив на живот, и запинать до полусмерти, вдавить лицом в грязь, или привязать к поднятому, вращающемуся колесу повозки, снова смело повернулась к игроку. Тем временем, Бутс притаившись, без ведома любого из нас, наблюдал за действиями своей не в меру разошедшейся невольницы.

— Да! — крикнула Бина ему. — Я дерзкая! Я дерзка к Тебе! И я могу быть с Тобой дерзкой безнаказанно, потому что Ты не мужчина! Ты слишком слаб, чтобы наказать меня! Ты — всего лишь животное, чудовище! Отвратительный, жалкий, гнусный, низкий, слабохарактерный, бесхребетный монстр! Ты вообще не мужчина! Вы — просто какой-то вид монстра, чудовища! Ты — презренный слабак!

А вот интересно, понимала ли она, что говорила с ним сейчас, как с мужчиной с Земли, а не с гореанином.

— Слабак! — выкрикнула Бина. — Слабак!

Стоя рядом с ним, она казалась совсем крохотной. Я с интересом исследователя рассматривал ее пышущую злобой, маленькую, соблазнительную фигурку. Как неуместно смотрелся ее гнев, на фоне миниатюрности и нежности ее тела. Как абсурдно выглядел, этот крошечный слабый зверек, так смело бросавшийся на крупного сильного хищника. На какие свои уловки, на какую слабость противника, она рассчитывала? Как смело могут вести себя мелкие животные в присутствии сидящего в клетке ларла! Но насколько глупо, кстати говоря, выглядит ларл, закрывшийся в клетке. Но что будет, если ларл вдруг захочет освободиться?

— Слабак! — дразнила она.

Неужели она забыла, что была женщиной? Неужели она так и не поняла, что носит ошейник?

— Слабак! — оскорбляла она.

О, как вся эта животная мелочь прыснула бы в стороны, если бы ларл вдруг появился из своей клетки! Неужели она не понимала, насколько легко и просто мужчина может сорвать с нее одежду и вернуть ее на свое законное место у своих ног, предписанное природой? Неужели она, глубоко в ее сердце не боится, что однажды проснувшийся ларл может сказать ей: «Пошутили, и хватит!». Или она просто страстно желает прихода этого дня?

— Слабак! — кричала Бина, но игрок просто стоял рядом и, ни слова не говоря, наблюдал за ее истерикой. — Убирайся! Проваливай!

— Ты закончила? — наконец, спокойно поинтересовался он.

— Твоя одежда запылилась, — злобно бросила она ему, намекая на ту пыль, что осталась на ней, после того, как она пнула в его сторону. — Раз уж я — рабыня. Позвольте мне очистить их для Вас!

И тут она, неожиданно и зло, выплеснула кастрюлю грязной воды ему на грудь.

— А ну, на колени, рабыня! — бешено взревел Бутс, подходя к ней сзади. — Голову в землю!

Бина испуганно вскрикнула, и, немедленно, в ужасе уронила кастрюлю, и повалилась на колени.

— Господин, — задрожав, простонала она, — я не знала, что Вы вернулись!

— Это я уже понял, — зло сказал Бутс.

— Простите меня, Господин! — взмолилась Бина.

Теперь уже и остальные члены труппы, как рабыни, так и Леди Янина, щеголявшая в платье, изготовленном из мешка Са-Тарны, собрались вокруг. Побледневшая как мел Леди Телиция, с расширившимися от испуга глазами, стояла, держа руку перед ртом. Теперь-то она, на своем собственном опыте гореанской рабыни, познакомилась с тем, что может быть сделано с обнаглевшей Биной. Рядом с Телицией, тоже дрожа, стояла Ровэна.

— Ну, и как Ты объяснишь то, что здесь произошло? — спросил Бутс.

— Я полагаю, что Ты потребовал, чтобы рабыня дала полный список своих проступков, — уточнил я.

— Этот монстр, — мгновенно заговорила Бина, не отрывая головы от земли, — обзывал Вас, бранил Вас множеством оскорбительных слов, Господин. Я больше не смогла выдержать этого! И тогда я, взяв это на себя, рискуя собственной жизнью, решила остановить его, и защитить Вашу честь!

— Это правда? — осведомился Бутс у игрока.

Насколько же сообразительной оказалась маленькая самка слина. Она отлично знала, какое наказание грозит ей за то, что она сделала. Теперь рабыня рассчитывала на игрока, надеясь, что тот поддержит ее выдумку, и защитит ее от ужасающих репрессалий, которые почти неизбежно применят к беспомощной рабыне в ее положении. Оставался открытым вопрос, насколько слабым в этой ситуации окажется мужчина.

— Это правда? — повторил свой вопрос Бутс.

— Нет, — наконец ответил монстр.

— Аи-и-и! — в отчаянии завыла рабыня.

— Говори, — бросил Бутс своей собственности.

— Я виновата в том, что не встала на колени в присутствии свободных мужчин, — проговорила Бина, глотая рыдания. — Я заговорил без разрешения. Я наступила на одежду свободного мужчины. Я пнула пыль на них. Я была дерзкой.

— Продолжай, — скомандовал Бутс замолчавшей в нерешительности невольнице.

— Я пролила воду на свободного мужчину, — выговорила она.

— Пролила? — язвительно уточнил Бутс.

— Я выплеснула воду на свободного мужчину, — провыла Бина.

— Это все? Больше ничего не помнишь? — спросил антрепренер.

— Господин?

— Уверен, Ты помнишь, по крайней мере, еще одну свою вину, — заметил он.

— Я солгала своему господину! — вздрогнув, добавила рабыня. — Я лгала своему господину!

— И все это было сделаны по неосторожности, — поинтересовался Бутс, — или сознательно?

— Сознательно, Господин, — простонала она.

Безусловно, такой проступок со стороны гореанской рабыни, как не встать на колени в присутствии свободного мужчины может быть расценен как преступление, караемое смертной казнью, даже если это сделано просто по неосмотрительности. Если же будет доказано, что нарушение было намеренным, тут уже речь может идти о мучительной смерти под пытками.

— Пощадите, Господин! — сквозь слезы выкрикнула Бина.

— Ну, и что должно быть сделано с Тобой? — задумался Бутс. — Продать Тебя на корм слинам? Изобрести для Тебя изысканные пытки, скажем, отрезать от Тебя по кусочку, готовить их, а потом тебя же заставить жрать это пока ты от потери крови и мяса не подохнешь? Или можно связать Тебя и зашить в мешке с бешеными уртами, чтобы только твоя тупая голова торчала наружу? Или просто по-быстрому презрительно перерезать Тебе горло и покончить с этим?

— Пожалуйста, Господин, — рабыня, с отчаянным воем бросилась на живот перед ним и, схватив его за ногу, прижалась к ней лбом, — пожалуйста, пожалуйста, хозяин!

— А может быть, мне оказать Тебе милосердие, и сохранить твою никчемную жизнь, — зло бросил Бутс, — и только бросить Тебя на живот под фургоном, а лодыжки пропустить между спиц колеса и привязать там, чтобы когда мы тронемся в путь, Ты осталась здесь с отрубленными ступнями?

Она, подвывая, лежала перед ним, не выпуская из рук его лодыжку.

— Ты — фригидная, мелкая рабыня, и ничего не стоящая к тому же, — рявкнул Бутс Бит-тарск на вцепившуюся в его ногу дрожащую девушку.

— Пожалейте меня, Господин! — взмолилась Бина. — Я стану горячей, послушной и покорной!

— Ну и какое наказание будет подходящим для такой безмозглой, мерзкой мелкой шлюхи, как Ты? — спросил он. — Тысяча плетей? Или сразу — смерть?

— Я прошу разрешить мне стать прекрасной рабыней во всех отношениях!

— Кто просит? — потребовал Бутс.

— Бина просит! — выкрикнула она. — Бина просит!

— Чего просит Бина?

— Бина просит позволить стать прекрасной рабыней во всех отношениях! — прорыдала она.

— Я знаю, что мне следует сделать, — объявил антрепренер.

— Господин! — со страхом и надеждой вскрикнула рабыня.

— Я попрошу, решить каково должно быть твое наказание, — сказал Бутс, — того, кого Ты больше всего оскорбила, нашего друга — игрока.

— Нет, Господин, — в ужасе завыла Бина. — Только не он, пожалуйста!

— Игрок? — окликнул Бутс, стоящего рядом и смотрящего на рабыню монстра.

Внезапно девушка подползала к нему, и отчаянно рыдая, растянулась перед ним на животе. Схватив его обутую в сандалию ногу своими маленькими ручками, она, уткнувшись лицом в землю, и поставив ее себе на голову, запричитала:

— Бина просит прощения у господина. Бина сожалеет. Бина лежит на животе перед господином! Бина — всего лишь рабыня! Пожалейте Бину! Пожалуйста, прошу Вас, пожалейте Бину!

— Одежда высохнет, — заговорил игрок. — Я смогу очистить ее позже.

— Как ее наказать? — спросил Бутс.

— Это не важно, — растерянно ответил монстр. — Меня это не касается. Это — пустяк.

Он задумчиво смотрел на неподвижно лежавшую, и иногда вздрагивающую под его ногой испуганную Бину.

— Получается, что Ты рекомендуешь оставить ее в живых? — уточнил Бутс.

— Да, — кивнул он.

— Тогда какое наказание Ты предлагаешь для нее вместо смерти? — поинтересовался антрепренер.

Игрок снял ногу с ее головы и, разглаживая свою одежду, отступил на шаг от распростертого трясущегося тела. Девушка, опираясь ладонями в пыль, подняла голову и с мольбой посмотрела на него, но тут же снова опустила, уткнулась в землю и задрожала.

— Как я уже сказал, — пробормотал мужчина, — этот вопрос для меня не важен. Он меня больше не интересует. Соответственно, для меня вполне приемлемо, если она остается безнаказанной.

Услышав его слова, Бина облегченно всхлипнула.

— Зато для меня совершенно не приемлемо, — прорычал Бутс, — если она остается без достойного наказания.

Девушка пораженно, дико и испуганно уставилась на Бутса.

— Она Ваша, — пожал плечами игрок. — Конечно, Вы можете, делать с ней все, что Вам понравится.

— Сюда, на колени, передо мной, рабыня, — приказал антрепренер.

Бина торопливо встала перед ним на колени.

— Игрок оказал Тебе невероятное милосердие, девка, — сказал Бутс.

— Да, Господин, — выдохнула она.

— А вот я, не собираюсь быть с тобой настолько милосердным, — заявил он.

— Да, Господин, — прошептала рабыня, напрягаясь всем телом.

— Слушай свое наказание, рабыня, — приказал Бутс.

— Да, Господин, — вздрогнула она.

— Во-первых, — начал Бутс, — отдай свои шлепанцы.

— Да, Господин, — облегченно вздохнула Бина и, присев сдернула свою обувь.

Вновь пересев на колени, девушка, с поклоном протянула шлепанцы хозяину. В другой ситуации это, возможно, было бы подходящим и оскорбительным наказанием, заключающимся в публичном понижении ее статуса, особенно перед другими девушками. Лишение ее обуви, возможно, послужило бы неплохим наказанием за некий недочет в исполнении ей своих обязанностей, такой как кривой шов или плохо приготовленная еда, или, скажем, это указало бы на некоторое снижение ее привлекательности для рабовладельца. Наказания за подобные мелочи могут включать в себя смену одежды женщины или полый запрет на ее ношение. В данной же ситуации, такое наказание, как отказ ей в праве на обувь, было почти абсурдно ничтожно. В действительности, большинству гореанских рабынь обувь вообще не разрешена. Обычно они ходят босиком.

— Теперь твое второе наказание, — объявил Бутс.

— Да, Господин? — напряглась девушка, с изрядной долей страха глядя на него.

— Ты дерзко вела себя, — напомнил он, — и, кажется, забыла, что Ты — рабыня.

— Да, господин, — испуганно пролепетала Бина, опуская голову.

— Соответственно, Тебе приказано вырезать полосы материи, четыре хорта шириной, по бокам от подола до талии у всех твоих рабских туник, таким образом, чтобы твои бедра были выставлены на всеобщее обозрение. Так что теперь любой свободный мужчина будет видеть твои бедра во всей их красе, а заодно и твое клеймо. Возможно, таким образом, Ты больше не забудешь, что именно у Тебя там, на бедре, и что это для Тебя означает.

— Да, Господин!

На мой взгляд, это вообще можно было не считать наказанием. Многим рабыням на Горе позволен лишь обычный камиск, узкий, похожий на пончо предмет гореанской рабской одежды. Он представляет собой немногим больше чем длинный, узкий прямоугольный отрез ткани, обычно самой дешевой, с прорезанным посередине отверстием. Его просто надевают через голову, позволяя свисать спереди и сзади, и обычно плотно дважды подпоясывают, зачастую обычной веревкой. Само собой, по бокам камиск остается открытым. Большинство девушек быстро учатся, быть благодарными за разрешение носить всего лишь узкую полоску ткани, свисающую спереди с веревки, повязанной на талии. Многие рабыни, особенно в домах их владельца, и вовсе ходят голыми. Например, Леди Телиция именно так и ходит по нашему лагерю, все еще не получив разрешения на одежду. Да, ее наказание, если это вообще наказание, казалось неописуемо легким.

Я ожидаю, что после этого, — заявил Бутс, — Ты, исправишь свои манеры.

— Да, Господин, — кротко опустив вниз голову, сказала она.

Вот только я заметил, что она хитро улыбается. Как легко она отделалась! Каким легким оказалось ее наказание! Я видел ее, украдкой брошенный на игрока презрительный, победный взгляд. Он оказался слишком мягок, слишком слаб, чтобы отмстить ей. Он оказался слишком глуп, слишком безволен, чтобы воспользоваться случаем, и как следует наказать ее. А насколько успешными были ее умиротворяющие усилия по отношению к хозяину! Насколько снисходителен он был к ней! Разве он не был слишком мягок со своими рабынями? Разве он не разбаловал их? Теперь она уверена, что может делать все, что ей заблагорассудится, оставаясь безнаказанной. Чего ей теперь бояться? Она победила!

— И еще кое-что, — после паузы сказал Бутс.

— Да, Господин? — уже без страха спросила Бина.

— Посмотри на монстра, — велел он.

— Да, Господин, — ответила она, поворачиваясь к «монстру».

Он, стоял рядом, скрестив руки на груди, одетый во все черное, высокий, стройный, и также смотрел на нее сквозь прорези своей маски. Она, конечно, была маленькой мерзавкой, с отвратительным характером, при этом она была весьма соблазнительной мерзавкой, и это невозможно было отрицать.

— Вплоть до следующего моего приказа, — объявил Бутс, — твое использование принадлежит ему.

— Нет! — отчаянно вскрикнула Бина. — Нет! Нет!

Другие рабыни, и даже Леди Янина, задохнулись и в ужасе отпрянули назад.

— Нет, Господин, пожалуйста! — запричитала Бина.

— Ты будешь готовить, шить и стирать для него, выполнять для него все прочие обязанности рабыни. Отныне Ты будешь для него его собственной рабыней, во всех смыслах этого слова. Ты будешь служить ему всеми способами, в том числе и интимными, и делать это Ты будешь великолепно, выполняя любые его желания и приказы, так же как и мои собственные.

— Пожалуйста, нет, Господин! — снова залилась слезами невольница.

— Я все сказал, — заявил Бутс.

— Спасибо, — поблагодарил игрок.

— Да не за что, — отмахнулся Бутс.

— Я буду иметь полное право на ее наказание и порку? — уточнил игрок.

— Само собой, — кивнул Бутс.

— Хорошо, — сказал игрок, одобрительно.

Девушка, прижав руки к лицу, забилась в истерике.

— А теперь, рабыня, ступай в его фургон, — приказал Бутс девушке, — закройся внутри и жди нового временного владельца.

— Да, Господин, — ответила она с плачем, вскочила на ноги и поспешила к фургону игрока.

Остальные девушки смотрели ей вслед широко раскрытыми от ужаса глазами. Подозреваю, ни одна из них не ожидала, что ее наказание будет настолько тяжелым и оскорбительным.

— А теперь, вы все, женщины, — резко хлопая в ладоши, рявкнул Бутс, — а ну за работу!

Девушки моментально скрылись из его поля зрения, ища для себя различные работы, чтобы подольше не попадаться ему на глаза. Даже Леди Янина постаралась исчезнуть, так быстро, как если бы она тоже была всего лишь обычной рабыней.

— Конечно, она понадобится мне для выступлений, — напомнил Бутс игроку. — Я надеюсь, это понято.

— Конечно, — кивнул тот.

— Ты думаешь, что наша крошка Бина теперь узнала, что она — рабыня? — поинтересовался моим мнением Бутс.

— О да, можешь в этом не сомневаться, — сказал я. — Уверен, что теперь она прекрасно понимает это.

И антрепренер, отвернувшись, направился назад в свой фургон.

— Мои поздравления, — улыбнулся я игроку, хлопая его по плечу, но тот лишь покачал головой.

— Надеюсь, Ты рад? — спросил я.

— У меня даже никогда раньше не было женщины, — растерянно признался он.

— Ну так, попробуй это, — засмеялся я. — Уверен, что Ты будешь в восторге.

— Возможно, — пробормотал он.

— Они являются приятным времяпровождением и отличным способом восстановления здоровья, душевных и физических сил, — заметил я.

— Возможно, — вздохнул монстр.

— А еще, они — абсолютно очаровательная собственность, — добавил я. — Женщины — это самая прекрасная вещь, которую может иметь мужчина.

— И какое отношение она имеет к Каиссе? — осведомился игрок.

— Очень небольшое, я бы предположил, — усмехнулся я.

— В своей жизни, до последнего момента, — сказал он, — я интересовался только Каиссой.

— Возможно, пора бы Тебе немного расширить свои интересы, — предложил я.

— И что мне делать с такой женщиной? — растерянно спросил игрок.

— Ну, практически, она твоя, — напомнил я ему. — Я бы на твоем месте, делал бы с ней все, что захочется.

— Это кажется роскошным предложением, — заметил он.

— Ты же знаешь к какому виду женщин, она принадлежит, — усмехнулся я. — Вот и заставь ее унижаться, ползать перед Тобой не коленях, и она станет превосходной рабыней для Тебя.

— Я постараюсь, — кивнул он.

— Надеюсь, у Тебя достанет твердости наказать ее? — спросил я.

Он задумчиво смотрел через лагеря в сторону своего фургона, где за закрытой дверью находилась девушка, ожидавшая его.

— Да, — наконец решительно сказал он.