Личная помощница для мажора

Глава 11

Я водила пальцем по тонкой линии, огибающей пластиковый стаканчик с кофе. Сидя возле автомата с горячими напитками, я вспоминала встречу с родителями. Они приехали всего пару часов назад, долго говорили с Еленой Борисовной и Олегом, благодарили их за помощь. Они всё ещё не понимали, что произошло. С Олегом я пока не говорила. Полиция уже вмешалась в это дело, но никто не мог найти никакой зацепки. Сережа сказал им, что какой-то неизвестный приставил ему пистолет под ребро и велел идти с ним, а дальше лес и яма. Хотел изобразить, что все само так случилось – что это не убийство, а несчастный случай. Ногу он ему сломал одним ударом. Выкинул в яму, предварительно, отняв телефон. Только часы, на счастье Сережки, не заметил. Вот и вся история. На вопросы о том, почему этот неизвестный мог захотеть совершить подобное преступление против моего брата, тот ничего не ответил – сказал, что ума не приложит.

Но Сережа солгал им. Я знаю, что солгал. Он что-то видел. Что-то произошло в доме перед тем, как Сережка пропал, и он увидел это. Что-то, что могло возыметь какие-то нехорошие последствия при огласке.

В палате было стерильно чисто. Глянцевое оборудование мигало кругляшками и кнопками, на экранах, расположенных под циферблатами, бежали какие-то строчки. Окно было прикрыто жалюзи, под ним стоял круглый столик и два кресла – строгая, но одновременно какая-то уютная мебель.

Сережа лежал на высокой навороченной кушетке с мягким матрасом, застеленной сияющим белизной бельём. Около него был мини-пульт с кнопкой, выдвижной столик со стаканом воды и новым смартфоном – теперь мы хотели постоянно быть с ним на связи.

- Ну, ты как, бро? – спросила я, проходя к высокому мягкому стулу у кушетки.

Сережка улыбнулся мне, и я улыбнулась ему в ответ. Он был бледным, нога была перебинтована, сам он лежал под одеялом, одетый в больничную рубашку.

- Получше,- все ещё хрипловато сказал он. – По крайней мере, тут классно кормят и медсестры миленькие.

Я посмеялась, взяла его руку и посмотрела в глаза. Он был уставший. Бледный, с порядком отросшими спутанными волосами, легкой щетиной и тоской, засевшей глубоко во взгляде. Я с трудом узнавала моего Сережку.

- Катька, - позвал брат.

Он посмотрел на меня так пронзительно, что я даже вздрогнула. Затем чуть склонился и достал из-под матраса кусок сложенной в несколько раз бумаги. Серёжа протянул его мне.

- Возьми это письмо. Прочитаешь, когда дома будешь. Я… все ещё думаю, не будут ли они пытаться убрать меня, но полиция сказала, что они будут продолжать программу моей защиты, пока не разберутся в том, что произошло. Ты маме с папой ничего не говори. Они тут со мной останутся… А вы… вы с Олегом осторожнее там, в Москве.

- Это касается Олега? – спросила я тихо. Я задала тот вопрос, который хотела задать с самого начала, и сердце моё замерло в ожидании.

- И его в том числе, - сказал брат. – Расскажешь ему обо всём сама.

- Катя! – я обернулась. Это была мама. – Солнышко, у вас самолёт уже совсем скоро. Олег Дмитриевич тебя зовёт, там такси подъехало…

- Да-да, конечно… - Я сжала письмо в руке, подскочила к брату и поцеловала его в лоб. – Выздоравливай, - прошептала я. – И пиши, как будут силы. Я буду звонить.

- Удачи, Катька, - улыбнулся брат.

В глазах щипало, а в горле стоял ком. Я вышла из палаты, и меня в свои объятия сразу поймала мама.

- Мне будут до конца жизни снится кошмары о том, что было бы, если бы ты его не нашла… - прошептала мама, крепко обнимая меня. – Моя дорогая…

Я отстранилась от мамы и посмотрела на её доброе заплаканное лицо. Кудри ее растрепались, кожа будто посерела. Она была измучена и расстроена, так же как и папа.

- Катюша, будь осторожна, - целуя меня в лоб, сказал папа. – Позвони, когда прилетите.

Я кивнула, не в силах больше прощаться с родителями. Внутри всё рвалось, и я не знала, как мне взять себя в руки, чтобы хоть как-то успокоиться.

- Просто поплачь, - сказал мне Олег, когда мы сели в такси.

Елена Борисовна уже ждала нас в аэропорту, и мы с Маковецким ехали вдвоем. Я уткнулась Олегу в грудь и навзрыд расплакалась. Так, как мне уже давно-давно хотелось расплакаться.

В аэропорту было людно, я чувствовала себя не очень хорошо, но все тяготы на себя взял Олег, поэтому мне даже не приходилось включать голову. Состояние у меня было разбитое, я думала о Сереже, о родителях. И все чаще сжимала в руках письмо, которое отдал мне брат. Что там может быть? Что он видел? Мне дико хотелось развернуть его и прочитать, но Сережка сказала – дома, и я как-то остерегалась его ослушаться.

Мы поужинали в одном из кафе аэропорта, я с трудом заставила себя что-то съесть, и Олег всё с большим беспокойством наблюдал за моим состоянием.

- Я… Не волнуйся, - сказала я, заметив его хмурый взгляд, когда я отодвинула от себя почти полную тарелку с цезарем. – Я просто сейчас даже думать ни о чём не могу…

- Кать, - сказал Олег спокойно. – Я всё прекрасно понимаю. Как захочешь – поговорим, нужна будет помощь – проси, я не хочу мешать твоему желанию пережить всё это.

- Спасибо, - сказала я, и тихонько улыбнулась.

Мелькали гирлянды, разноцветные куртки и пальто прохожих, играла музыка, слышался смех и крики детей. Через огромные стеклянные стены, в которых отражались бесконечные огни включенных в здании ламп, я видела темное небо, расстелившееся над аэропортом.

- Мама идёт, - махнув Елене Борисовне, сказал Олег. – Пойдём, Катюш, наш рейс.

В самолете я спала. Вырубилась, и как будто бы не было никакого полета. Проснулась уже когда садились. В окнах мелькали огни ночной Москвы, тогда сердце моё вдруг сжалось – не таким я представляла себе возвращение домой. Думала, что мы веселые и радостные с Сережкой встретим родителей в аэропорту, и весь вечер будем сыпать впечатлениями, задаривать подарками и рассказывать, как и что.

Легкий толчок при соприкосновении с землей, пару прыжков, скрип шасси и металла, традиционные аплодисменты и восклицания. И вот оно чувство, что ты дома, уже в сердце.

Мне стало как-то легче, сразу после того, как я оказалась на наших улицах.

- Катюша, ты одна поедешь? А ключи от квартиры есть? Олег машину-то у нас в КП оставил…

- Давай все вместе до тебя, а потом…

- Олег, не стоит, - ответила я и повернулась к Елене Борисовне. – Вы зря переживаете. Ключи у меня есть, я вполне спокойно доеду. Пожалуйста, не переживайте.

Олег смотрел на меня некоторое время. Он чуть поджал губы, протянул руку и, взяв за запястье, притянул меня к себе.

Он поцеловал меня в лоб и уткнулся в макушку.

- Катя, обязательно позвони мне, когда доберешься до дома. Хорошо?

- Хорошо. Обещаю.

Он наклонился и провел носом по кончику моего носа, после этого развернулся и кликнул таксиста. Усадив меня в такси, Олег расплатился. Я сидела на заднем сидении и смотрела на то, как они с Еленой Борисовной провожают меня взглядами. Елена Борисовна попыталась ободряюще улыбнуться, и я тихонько улыбнулась ей в ответ. Олег же был напряжен. Он смотрел на меня, и в его глазах я отчетливо читала волнение за меня.

Дорога показалась мне несколько утомительной, но, наверное, больше от того, что мне хотелось побыстрее добраться до дома. Москва словно стала совсем седой и серой от потепления, нахлынувшего на неё – пятиэтажки с их дворами казались унылыми, высотки, теряющиеся где-то в тумане, ненастоящими. Люди спешили по глянцевым дорогам, разбрасывая грязный снег, трамваи искрились рыжими буквами, автобусы пыхтели, сигналили самые разные авто. Я вдруг заметила кремовую Бэнтли на дороге, та просигналила моему водителю такси, подрезала и улетела куда-то вперед.

Водитель тихо выругался и завёл короткую тираду про всяких наглых буржуев на дорогах.

Я вдруг улыбнулась, вспомнив нашу первую встречу с Олегом. Кто бы знал, к чему всё это приведёт…

Мы подъехали к моему подъезду примерно через час. Я поблагодарила водителя и распрощалась с ним. Тот тут же сдал назад, как можно аккуратнее прокрутился на парковочном пяточке у дороги, развернулся и с визгом помчался к улочке, выводящей на шоссе.

Я с тоской оглядела свой двор, снова вспомнила брата и посмотрела на телефон. Отправив маме сообщение, что я дома, зашла в подъезд и поднялась на второй этаж.

Ключ знакомо прохрустел в замке. Два оборота, и я в общем с соседями предбаннике. Пройдя к нашей двери, я поскорее открыла её и зашла в квартиру.

Полумрак, запах чего-то приятного. В каждой квартире свой запах, здесь какой-то родной, домашний. Я разделась, прошла в ванную, потом на кухню. Залив из фильтра свежей воды, поставила пузатый чайник на огонь, и встала у низкого подоконника.

Мне хотелось осени. Или весны. Какого-то времени года, когда листья есть, но они скоро изменятся. Обняв себя руками за плечи, я закрыла глаза – тоска ещё сильнее разлилась в моем сердце. Как сильно я скучала по дому… Сейчас мне хотелось подольше побыть одной, подумать…

Я походила по комнатам. Заглянула к родителям, к себе – везде идеальный порядок. Перед тем, как заглянуть к Сережке, держала ручку двери не меньше минуты, потом повернула и зашла. Тоже порядок. И плакаты с авто, и куча компов для разборки, и наушники двух видов.

Я села к нему на кровать и вдруг вспомнила про письмо.

Вскочила и тут же побежала в коридор – как могла забыть?

Дрожащими руками я выхватила из кармана куртки сложенную в несколько раз бумагу и вернулась в комнату брата. Села на кровать и развернула её. Письмо было довольно большим. Буквы немного прыгали, но это ясно – тяжело было писать, да и торопился, видимо.

«Катя, со мной всё это случилось не просто так. Я не знаю, что будет дальше. Мне, признаться, даже страшно… Не за себя, а за вас с мамой и папой, я же не знаю, на что эти люди могут пойти. Но молчать нельзя, я знаю… Надеюсь, что Олег поможет тебе.

Когда я вышел из комнаты, оставив вас там с Олегом, я пошел вниз – Елена Борисовна как раз собиралась на прогулку. Я выпил чаю, походил по гостиной, подумал, что надо бы мне отвлечься от всего этого и пойти найти какое-нибудь чтиво. Когда я поднялся в библиотеку, я уже понял, что происходит что-то не то. Я тихонько приоткрыл дверь – вроде никого. Ну, я и подумал, что мне вообще показалось, мало ли. А когда я подошел к стеллажам, которые отделяли читальную комнату от комнаты отдыха, я застал там на диване мать Кристины и отца Олега. Там всё было ясно даже без особых разглядываний. Ума не приложу, как им пришло в голову сношаться при всем том, что произошло, и ещё и при том, что Елена Борисовна, да и мы все в доме…

В общем, я так растерялся, что начал пятиться назад и громыхнул чем-то. Естественно, они меня увидели. Маковецкий только и успел штаны натянуть и схватить меня за шею – сказал, что если я кому-то что-то расскажу, порежут всех нас, а меня в первую очередь. Потом сказал, что надо всё обсудить, чтобы он был уверен в моем молчании и чтобы я шел на улицу и ждал там его человека.

Я вышел на улицу, как он велел, словно зомби, Кать. Наверное, не стоило его слушать, но я здорово испугался тогда. В общем, я вышел и уже минут через десять меня встретил какой-то отморозок, назвался Гришей. Сто процентов тот самый, про которого ты мне говорила. Опасный тип. Не дай Бог тебе с ним встретиться, Катька. В общем, Гриша этот мне пистолет под ребро сунул и повел. Мы как раз Елену Борисовну встретили, тот нашептал мне, как отмазаться, я и сказал, мол, так и так. Потом всё, лес, сломанная нога, яма…»

- Черт подери, - прошептала я, а потом вдруг вскинула голову, услышав, как визжит свисток чайника.

Вскочила с Сережкиной постели и кинулась на кухню. Повернув гладкую ручку на плите, я села прямо на пол под затихающий свист чайника. Дрожащей рукой держа письмо Сережки, я закрыла лицо ладонью. Что же делать? Что?...

Я знала, почему Маковецкий старший так взбаламутился. Олег говорил, что они с мамой знали о том, что у него кто-то есть, но кто неизвестно, потому что по договору при наличии доказательств о том, что Маковецкий изменяет жене, она без потерь может развестись с ним, и он будет обязан выплатить ей и Олегу компенсацию.

А это самое прямое доказательство, и Сережа свидетель… Они хотели подстроить несчастный случай, только потому что, полиция все равно бы вышла на то, что Серега что-то видел, и все привело бы к их связи с Алисой…

Но теперь… Теперь я должна связаться с Олегом.

Я звонила ему, наверное, уже раз в двадцатый – всё мимо. Звонок проходил, но трубку никто не брал. Господи, вот что значит человек в отпуске! Даже не знает, где его телефон, наверное.

Как только написала ему, что я дома – исчез со всех радаров, и дозвониться стало нереально. К сожалению, номер телефона Елены Борисовны я не знала, а так бы, конечно, позвонила бы ей.

Я лежала на Сережкиной кровати из раза в раз перечитывая письмо. Меня кидало то в жар, то в холод от прочитанного. Порой становилось страшно за них там, во Франции. Ведь у Дмитрия Филипповича и Соболевых одним этим фактом произошедшего будет всё разрушено, но Олег бы сказал, что поделом. Да и видно всё тут – бизнес на костях и крови, при чем, прежде всего, на костях и крови людей из своей же семьи.

Кошмар. Пытаясь отвлечься, я разобрала свой чемодан, закинула в стирку вещи, затем приняла душ – в душе провела не меньше получаса, пытаясь согреться и хоть немножко расслабиться. Вышла и, босая, с мокрыми волосами, в одном лишь полотенце пошла в комнату к брату. Поёжилась от прохлады и в очередной раз уставилась на экран своего смартфона.

Устроившись по-прежнему в комнате Сережки, я снова набрала Маковецкому. Не берет, да что б его… Провалился он, что ли?...

Я закрыла глаза и, укрывшись флисовым пледом с изображением гоночного болида, улеглась на кровать.

Мне снились какие-то гигантские птицы, которые громко кричали и пытались выхватить у меня телефон. Я отмахивалась от них и велела убираться, но они не хотели слушаться, и продолжали кричать всё громче и громче, пронзительнее и пронзительнее…

Я вскочила, как ужаленная змеей. В дверь звонили – и звонок разрывался долгой и протяжной трелью. Я перекатилась на бок и вскочила с кровати, едва успев поправить полотенце – единственное, что на мне было, кроме очков.

Спросонья я даже не посмотрела в глазок, распахнула дверь и увидела перед собой Маковецкого. Он был в темных узких джинсах и коротком приталенном пальто, на шее был повязан белый шарф. Шапки не было, и светлые волосы слегка растрепались, едва покрытые снегом.

Серые, почти стального цвета глаза на бледном узком лице, красивый изгиб губ, чуть нахмуренные брови.

Маковецкий был так прекрасен, что я могла бы умереть на том же самом месте, на котором стояла, но мой полуголый вид мне этого не позволил.

Увидев меня, Маковецкий приподнял бровь и усмехнулся.

- Уже в полной готовности?

- Что? – оторопела я, потом вспомнила про свой вид и густо покраснела. – Ой, да, конечно! Ты сначала скажи мне, какого это черта не брал трубку два часа в подряд? Заходи…

- Я отвез маму в санаторий, - сказал Олег, снимая перчатки и начиная расстегивать пальто. – Хочу, чтобы она немного пришла в себя после всего, что произошло.

- Конечно, да… Это правильно, - прошептала я, затем покусала губы, думая, как бы мне всё рассказать Олегу. – Слушай, Олег, нам надо…

Я не успела договорить, Олег, поймав меня за локоть, развернул к себе и поцеловал так жадно, словно бы этот поцелуй был его последним глотком воды в пустыне. Я откликнулась с не меньшей жадностью – было так сладко, холодно, словно бы я пробовала на вкус фруктовый лёд. Его руки заскользили по мне, он коснулся губами моей шеи, и я приоткрыла губы, хрипло втягивая в себя воздух. Сердце мое горело, и я едва могла противостоять той волне жара, которая охватывала меня всё быстрее.

Олег прижал меня к стене в прихожей. Но когда едва оторвался от меня, я сразу уткнула руки ему в грудь.

- Нет, стой, Маковецкий, стой, - тяжело дыша и раскрасневшись, выдохнула я. – Подожди… Мы не можем… Сейчас, по крайней мере… Нам надо поговорить. Это важно.

- Хорошо, давай, - явно с некоторым усилием беря себя под контроль, отозвался Олег.

Я подняла взгляд на него. Он смотрел на меня, чуть склонив голову и ожидая моего слова.

- Сережа отдал мне письмо там, во Франции, - сказала я. – Там… Он написал о том, что случилось.

- Идём на кухню, - сказал Олег, беря меня за руку.

- Возьми письмо и прочитай его, - сказала я, понимая, что сама не смогу рассказать о том, что случилось. – Я пока переоденусь.

Маковецкий кивнул. Я передала ему сложенный лист бумаги. Олег направился на кухню, я – в свою комнату. Пусть лучше он побудет один с этим письмом – в конце концов, я готова разделить с ним все горькие тяготы, но у него должна быть возможность один на один встретить то, чего он так давно пытался найти.

Я вошла на кухню спустя пятнадцать минут. Олег сидел на стуле совершенно неподвижно. Я видела его профиль. Лицо его было бледным, почти белым, потемневшие глаза устремлены в одну точку, находящуюся где-то внизу, на полу, на плитке-гексагоне. То, что письмо было уже прочитано, и, скорее всего, не один раз, я поняла по тому, как оно было сжато в его кулаке.

«Хорошо, что не изорвано», - мелькнула у меня мысль.

Я тихонько просочилась на кухню, ничего не говоря, достала из верхнего шкафчика две чашки, пачку мятного чая, пусть и в пакетиках, и стеклянную банку с мелиссой. Щепотку мелиссы я кинула в сеточку в виде шара, затем поставила на огонь чайник, и обернулась к Олегу.

- Ненавижу его, - прошелестел его голос в полутьме кухни. – Ненавижу. И стерву эту тоже ненавижу.

Я молчала. Хотела поддержать, но боялась сказать что-то не то.

Олег распрямился, кинул комок бумаги, в который превратилось письмо, на стол, затем откинулся на спинку стула. Подняв голову, он уперся затылком в стену.

- Честно говоря, я не мог даже предположить, что это она, что это Алиса… Мама доверяла ей.

Я покусала губы.

- А….что же отец Кристины?

Олег нахмурился.

- Ничего. Ему безразлична жена, он ещё радеет о жизни дочери, но жена – он её ненавидит. Ему вообще не нужна постоянная женщина, он всегда был завсегдатаем борделей. Там его знают, как лучшего клиента.

- Что будем делать, Олег?

Маковецкий помолчал. Чайник как раз закипел, и я сразу же заварила нам два чая с мятой и мелиссой. Одну чашку поставила перед Олегом, другую забрала себе.

- Я думаю, что всё это становится прологом к самому настоящему концу, - сказал Олег, беря чашку и придвигая ближе к себе. – Знаешь, я должен сначала обо всем сообщить матери, поговорить с ней. Хорошо, что она сейчас в санатории. Ей будет тяжело всё это узнать, поэтому я должен побыть с ней.

- Конечно, - пожала я плечами. – Но что потом?

- Кать, - Олег вдруг посмотрел на меня, протянул руку и взял мою ладонь в свою. – Поехали ко мне, а. Побудешь там… Если ты не против. Так мне будет спокойнее.

- Не вопрос…

Олег снова уставился куда-то в пустоту.

- Сразу от матери я поеду к отцу, - сказал Маковецкий через какое-то мгновение. - Я уже написал ему, что у меня к нему разговор. Мы решим всё за один вечер. Я знаю, что предъявить ему, чтобы он больше не смог увильнуть, но, думаю, что он и не будет пытаться уворачиваться.

- А Сережа, Олег? Как же Сережка?- спросила я взволнованно. – Они не доберутся до него?

- Нет-нет, - отмахнулся Олег. – Даже не думай об этом. Теперь это уже не имеет для моего отца никакого значения, дальше того, что он уже сделал, он не пойдет. Там слишком большие риски. Он вообще может всё потерять, а хуже этого для него ничего нет.

Я покивала.

- Хорошо. Тогда… Я должна собраться.

- Конечно. Жду тебя.

Мы выехали через двадцать минут. Сначала неслись по пустому городу, сверкающему огнями фонарей, мокрому и грязному – то ли зима, то ли весна... Тепло было какое-то аномальное, и после Куршевеля вызывало легкую тошноту. Мне хотелось поскорее добраться до дома. Олег сказал, что дома нет ничего съестного, поэтому сейчас Анжела закончит уборку, затем примет сумки с продуктами – курьер подвезет. Если что – беспокоиться не о чем. Я кивнула и поблагодарила Олега, затем вытащила из кармана смартфон и написала Сережке, маме, папе – всем написала по отдельности. Спросила как дела, как самочувствие. Мне почему-то было страшно, и я никак внутренне не могла решиться отпустить Олега к отцу – мог ли он причинить ему вред?

Мы подъехали к стекляшкам на Тропарево довольно быстро. Прошли по уже хорошо знакомой мне ухоженной территории, ровным дорожкам со столбиками фонарей, зашли в подъезд-музей и направились к лифтам.

Как и в самый первый раз, когда я приехала к Олегу, мы пересеклись с Анжелой на пороге. Она отчиталась о проделанной работе, улыбнулась и ускользнула к лифтам.

У Олега дома я вдруг себя почувствовала невероятно хорошо, так, словно бы его дом был моим местом силы. Здесь я как будто бы чувствовала себя под защитой. Мы с Маковецким пробыли вместе не дольше четверти часа, он помог мне расположиться, быстро собрался и, оставив на губах лишь мимолетный поцелуй, уехал…

Мне вдруг показалось, что навсегда…