Лицо Аэны

СЛУЧАЙ С КАРЕЛИНЫМ

Время от времени тяжелый неровный гул вырывался на поверхность, словно кто-то непостижимо огромный ворочал валуны в непроницаемой, вязкой тьме недр.

И тогда большие пространства бурой, изрезанной причудливыми извилинами трещин почвы приподнимались, вспухали, словно гигантские пузыри.

Пузыри взрывались под напором рвущейся из глубины плотной массы, бурые комья взлетали кверху, рассыпаясь бесформенными жидкими брызгами; широкие фонтаны липкой студенистой грязи, похожие на ищущие щупальца диковинного чудовища, поднимались на несколько десятков метров.

Извержения на Сентябрии длились всего несколько мгновений. Вскоре на месте клокочущих кратеров возникали огромные воронки, они проглатывали накипь жидкой грязи, в удивительно быстром спиральном вращении унося ее вниз.

Изумрудное сияние, обволакивающее горизонт, будто высушивало влажную поверхность своим неверным, мерцающим светом. И в считанные минуты планета вновь обретала вид безжизненной, изрытой шрамами трещин пустыни.

Капитан десантного рейдера Карелин вел гравилет метрах в тридцати над поверхностью, стараясь обходить места потенциальных извержений.

На Сентябрии почти не встречалось ориентиров, однообразная, сморщенная бугристыми складками равнина ничем не задерживала взгляд, и Карелин лишь по приборам мог определить место, где погибла Вера.

Это произошло сразу после высадки десанта на Сентябрии, когда они о многом еще не знали. В том числе и о странных особенностях извержений, возникающих в разных точках планеты, но чаще всего там, где находились люди.

Возможно, Вера что-то заметила в неровной, словно ссохшейся бурой почве, и потому так низко опустила машину.

Возможно, захотела взять пробу газа у самой поверхности.

Из кружившего неподалеку гравилета видели, как ее машину резко бросило вверх внезапно взметнувшимся крутым бугром жидкой массы, перевернуло и боком втащило в гигантскую воронку.

Связь работала еще примерно с минуту, однако Вера на вызовы не реагировала. Скорее всего, она сразу потеряла сознание от сильного удара о выступ обшивки.

Капитан Карелин заставлял себя верить, что именно так все и произошло. Но порою предательское воображение рисовало ему иные картины гибели жены, и тогда Карелину казалось, что он теряет рассудок…

Машину Веры Сентябрия вернула. Вернее, обугленный, будто прошедший через огненное дыхание преисподней, металлический остов машины. Опрокинутый на бок, он вздымался над бурой поверхностью, словно скелет сожженного жестоким солнцем дерева.

Обнаруживший ее патрульный гравилет внезапно застыл, словно натолкнувшись на невидимую стену — сработали приборы радиоактивной защиты. От изуродованных остатков машины шло сильное излучение…

Так они впервые узнали то, что позднее подтвердят приборы. Недра Сентябрии были буквально начинены радиоактивным кобальтом. Запасы его, залегающие в глубинах планеты, были колоссальны.

Несколько минут гравилет Карелина неподвижно висел над одной точкой. Несколько минут над бурой, будто запекшаяся кровь, почвой, под которой таилась непостижимая, отнявшая у него Веру трясина. Эти минуты были для капитана рейдера не просто обязательным, повторяющимся каждодневно печальным ритуалом, но еще и своеобразным напоминанием о его долге. О молчаливой клятве перед уже не существующей, оставшейся лишь в его памяти Верой узнать, что же представляет собой неприветливая, странная Сентябрия.

Порою Карелину казалось, что ему уже никогда не вернуть этот долг.

Он рассеянно наблюдал, как внизу вспухает, приподнимаясь и ломаясь, бурая корка. Вот взметнулись вверх первые тяжелые брызги, и до ушей десантника донесся неясный тревожный гул. Потоки тяжелой вязкой массы устремились к машине Карелина. Не доходя до нее десятка метров, опали, словно обессиленные тонкие руки, со свистом исчезая в воронках. Еще недавно твердая поверхность расходилась медленными затухающими волнами, и в который раз Карелин поймал себя на мысли, что извержения Сентябрии напоминают дыхание невероятно большого живого существа…

Уже месяц Межгалактический центр ожидал от высадившегося на Сентябрии десанта практических предложений о возможных способах добычи кобальта.

Месяц члены экспедиции тщетно пытались добраться до залежей, в существовании которых убеждали показания многочисленных наружных приборов.

Сентябрия упорно не желала открывать доступа к своим недрам.

Она словно играла с людьми в странную и жестокую игру.

Автоматические зонды-буры, запускаемые в верхние слои почвы, уже спустя мгновения после погружения прекращали передавать информацию, будто бесследно растворяясь в глубинах планеты.

Десантники отыскивали устойчивые, не подверженные, казалось, колебаниям и выбросам участки поверхности, но едва успевали установить на них стационарные установки глубокого бурения, как еще недавно спокойная почва начинала опасно колебаться, расходиться горбатыми, медленно перекатывающимися валами. И, наконец, взрывалась фонтанами жидкой грязи, равнодушно поглощая приборы.

Межгалактический центр торопил с исследованиями, и люди работали на пределе сил, отыскивая возможности заглянуть под оболочку капризной Сентябрии. Однако их ждали лишь новые разочарования.

Когда закончилась неудачей очередная попытка добраться до кобальта с помощью направленного взрыва, в каюту Карелина зашел научный руководитель экспедиции Петр Белов.

Белов был младше капитана рейдера лет на пять. Он считался опытным специалистом по добыче металлоносных руд в условиях глубокого космоса.

Белов присел на край кресла, в раздумьи насвистывая незатейливую мелодию.

— Не надо, — сказал Карелин, — плохая примета.

Белов вскинул на него воспаленные от бессонницы глаза, усмехнулся невесело:

— Я забыл, что все космические асы суеверны. Но мне-то бояться нечего. Хуже, чем есть, уже не будет. Не может быть, понимаешь?

Карелин, ничего не ответив, подошел к панорамному иллюминатору. Некоторое время пристально вглядывался в сполохи сияния, переливавшегося над резко очерченной полосой горизонта.

— Ты заметил, цвет сияния изменился? — спросил он. — Раньше был зеленоватым, а теперь розовый…

— Меня мало волнуют приметы здешнего пейзажа, — буркнул Белов. — Я ученый, а не живописец. Эта проклятая трясина скоро сведет всех нас с ума. Она так расчетливо пожирает механизмы, словно чует, где те находятся. Ты знаешь, что она сотворила с нашим зарядом?

— В общих чертах, — кивнул головой Карелин.

— Он взорвался на расчетной глубине — десять метров. Но все дело в том, что немного пониже энергия этого направленного взрыва словно натолкнулась на какое-то непреодолимое препятствие и пошла не вниз, а в разные стороны. Кобальт залегает намного глубже. Что же помешало взрыву?

Капитан рейдера пожал плечами.

— Вот и я не знаю, — сказал устало Белов. И рассмеялся неожиданно.

— Что с тобой? — спросил Карелин.

— Не обращай внимания… — отмахнулся Белов. — Это я от злости. Вспомнилось, понимаешь, как мы в студенческие годы спорили о космосе. Сплошная идеализация и романтика. Что ни рейс, то контакт. Прекрасные инопланетянки… Тьфу, черт… Стыдно! — проговорил он сокрушенно. — Космос — это работа. Опасная и часто неблагодарная. Тому, кто не научился как следует вкалывать и себя не жалеть, в этой черной дыре делать нечего. С каким удовольствием я объяснил бы эту азбучную истину романтичным желторотикам из школ космонавигации.

— Они бы тебе все равно не поверили, — спокойно сказал Карелин.

— Почему? — искренне удивился Белов.

— Есть вещи, к которым нужно прийти самому. Самому испытать, пережить… Вспомни себя. Ты принял бы на веру то, что сейчас утверждаешь сам, с чужих слов в свои двадцать лет?..

Белов промолчал.

— То-то, — сказал Карелин. — И потом ты не совсем прав, по-моему. Да, космос это прежде всего работа. Но работа особая, работа, подразумевающая как одно из главных профессиональных качеств умение мечтать, быть готовым к самым невероятным вещам.

— Знаешь, я как-то пока обходился без этого умения, — саркастически заметил Белов. — И до сих пор никто меня не упрекнул в отсутствии профессионализма.

— И зря, — проговорил Карелин. — Если мы будем видеть только конкретные сиюминутные задачи и не больше, то рискуем забыть об очень важных вещах. О том, например, зачем мы сюда пришли. Для чего мы вообще идем все глубже в космос. Не только ведь ради кобальтовых залежей и новых станций, верно?..

Белов упрямо качнул головой:

— Я практик, реалист. А вот исследователь космоса, о котором ты говоришь, прости, чересчур идеален. Такой не станет копаться в грязи на Сентябрии. Впрочем, я пришел к тебе не для того, чтобы вести теоретические споры. Похоже, мы исчерпали свои технические возможности на Сентябрии, капитан. Пора уходить. Сегодня же переговорю с Центром и постараюсь втолковать маститым ученым мужам, что если специальная экспедиция детально не изучит механизм изменения здешней поверхности, кобальта нам не видать. Что называется, близок локоть, да не укусишь, — раздраженно заключил он.

— Что ж, — сказал Карелин, — рейдеру действительно пора покинуть Сентябрию. И не только потому, что… — он оборвал фразу, взглянул на Белова, вновь подошел к панорамному иллюминатору, за которым расстилалось розовое мерцающее свечение.

Белов некоторое время глядел на него вопросительно, потом пожал плечами, поднялся и направился к выходу.

Дежурный пилот неторопливо обходил отсеки погруженного в тишину рейдера. Он шагал по широкому овальному коридору, мимо выступов люков и массивных переборок, рассеянно вслушиваясь в мерный, приглушенный шум гравитационных установок, удерживавших корабль в километре над поверхностью Сентябрии.

По бортовому времени было около двух часов ночи, и во всех помещениях рейдера царила полутьма.

Пилот задержался в двигательном отсеке, вглядываясь в показания приборов, затем по крутому трапу поднялся на этаж командных служб.

Он уже почти дошел до конца коридора, когда обратил внимание на бледный голубоватый свет, вырывающийся из-за неплотно прикрытого люка капитанского отсека.

Пилот осторожно заглянул внутрь и замер в изумлении.

Поразило его даже не то, что экран ближнего обзора светился, как ни в чем не бывало. Хотя пилот отчетливо помнил, что несколько часов назад собственноручно отключил энергопитание от всех отсеков, кроме двигательного и рубки связи.

Пилота повергло в изумление другое: на экране было то, чего по всем законам логики быть никак не могло.

Вместо темной, изрезанной трещинами пустыни пилот увидел висящий в пространстве округлый комок планеты, чем-то напоминающей огромный, сплющенный грецкий орех; над ним виднелась серебристая точка рейдера.

Пилот видел это вполне отчетливо — так, как если бы находился не в капитанском отсеке, а где-то далеко от корабля, от Сентябрии, в глубине пронизанной холодными иглами звезд черной бездны.

Вдруг огненная искра осветила серебристую точку, и рейдер стал быстро отдаляться от планеты. А сама она начала увеличиваться в размерах, наплывая на экран, пока не заполнила его полностью. И на фоне знакомой пилоту бурой, будто запекшейся от зноя поверхности, внезапно возникло лицо капитана Карелина.

В глазах его, обращенных вверх, к чему-то не видимому на экране, было тревожное ожидание.

Пилот не удержался от восклицания, и экран, словно испугавшись звука, стал медленно гаснуть.

Из кресла перед экраном поднялся Карелин. Обернувшись, взглянул на пилота долгим, испытывающим взглядом.

— Вы здесь, капитан?! — прошептал тот. И протянул руку к экрану: — Вы видели?

Карелин подошел, положил ладонь на его плечо:

— Ни я, ни вы ничего не видели, ладно?

— Да, но…

— Ничего! — жестко повторил Карелин. — И запомните, здесь, на Сентябрии, не на все вопросы можно найти отпет. По крайней мере, сейчас. Продолжайте обход рейдера.

Он проводил взглядом фигуру пилота, быстро растворившуюся в коридорных сумерках. Потом с какой-то усталой отрешенностью провел ладонью по лицу, опустился в кресло.

И в тот же миг вновь вспыхнул экран…

Гравнлет Карелина застыл над клокочущим кратером, от которого во все стороны кругами расходилась жидкая грязь.

— Еще одной установки как не бывало, — донесся до него упавший голос Белова.

Машина научного руководителя экспедиции, слегка покачивая прозрачными бортами, приблизилась к его гравилету.

— Вторая за сутки! — сокрушенно выговорил Белов. — Эта чертова трясина по-волчьи ненасытна.

— Кажется, я это уже слышал, — сказал Карелин.

— Слышал, — подтвердил Белов. — Да вот, понимаешь, не удержался, решил попытать счастья напоследок.

— Не стоит больше пытать счастье, — посоветовал Карелин. — Иначе рейдер вернется на базу без многих приборов.

Из бурлящего грязевого потока под ними вынесло прямоугольное ребро металлической конструкции.

Белов радостно вскрикнул и бросил свой гравилет вниз в надежде зацепить одним из манипуляторов похищенный топью аппарат.

Гибкий конец манипулятора потянулся к металлу, но в этот момент раздался шумный всплеск, снизу ударила плотная масса грязевого выброса.

Эта бурая масса подкинула вверх беловский гравилет; беспомощно покачнувшись, он лег на бок. Еще мгновение — и многотонная липкая грязь вместе с машиной обрушилась бы вниз, погребая ее в крутых спиралях разверзнувшейся воронки.

Этого мгновения Карелину хватило, чтобы, резко набрав скорость, ударить своим круто падающим гравилетом в машину Белова, сшибая ее с гребня липкого потока.

Удар пришелся в днище. С хрустом проломилась обшивка. Шлем Карелина с размаху вогнало в прозрачную броню переднего обзора. Капитан рейдера почувствовал странный металлический привкус во рту. Он не ощущал боли и с недоумением разглядывал алые капли на внутренней поверхности шлема.

От удара гравилет Белова пронесся метров двадцать и беспомощно застыл. У него было проломлено днище. Карелин подвел к нему свою машину и увидел, что Белов тщетно пытается привести гравилет в движение. Научный руководитель экспедиции кричал ему что-то, размахивая руками, но Карелин не слышал — очевидно, ударом повредило связь.

Стартовав с рейдера, к ним неслась, снижаясь по крутой траектории, аварийная капсула. Карелин перевел взгляд вниз и увидел, как недавно еще неподвижная в этом месте поверхность подозрительно бугрится и дрожит, словно спина невиданного, почуявшего добычу зверя.

Карелин по достоинству оценил оперативность наблюдателей с рейдера. И подумал, что слова Белова насчет трясины, которая ведет себя, будто расчетливое хищное животное, отнюдь не лишены смысла.

На рейдере готовились к старту. По коридорам деловито сновали роботы с грузовыми контейнерами.

Карелин в своем отсеке выслушивал короткие доклады десантников о готовности бортовых систем, по обыкновению не отходя от панорамного иллюминатора.

Белов нетерпеливо ерзал в кресле капитана-дублера. Наконец не выдержал:

— Не хочешь сказать, зачем я тебе понадобился?

Карелин обернулся, но ответить не успел — на одном из экранов возникло лицо пилота патрульного гравилета, облетавшего Сентябрию.

— Странное дело, капитан, — донесся до них встревоженный голос, — я прошел уже несколько сотен километров и нигде не обнаружил ни единого извержения. Такое впечатление, словно трясину сковало панцирем. Судя по приборам, поверхность стала крепкой, как кремень.

— Ясно! — сказал Карелин, и Белов с удивлением констатировал, что загадочное сообщение совершенно не удивило капитана рейдера.

— Это не все, капитан, —продолжал пилот взволнованно. — Невдалеке от корабля обнаружен светящийся участок почвы. Размером приблизительно в полкилометра…

— Что-что?! — воскликнул Белов.

— Почва светится! — повторил пилот. — Впрочем, можете взглянуть сами.

На экране возник огромный многоугольник правильной геометрической формы, будто освещенный изнутри, из непостижимых глубин Сентябрии, ровным малиновым огнем тысяч невидимых светильников.

— Невероятно!. — пробормотал Белов. — Выходит, Сентябрия обитаема? И мы узнаем об этом лишь сейчас… Ты, конечно, свяжешься с Центром и отменишь старт рейдера?

— Возвращайтесь на корабль! — приказал Карелин пилоту, словно не слыша лихорадочного шепота Белова. Со спокойной укоризной взглянул на него, — так смотрят учителя на старательных, но не в меру нетерпеливых учеников. — Рейдер стартует по графику, ровно через полтора часа. Я тебе сейчас все объясню, Петр. Надевай скафандр. У нас появилась редкая возможность пройти по Сентябрии пешком.

— Ты уверен? — спросил Белов. — А если…

— Никаких «если» не будет, — усмехнулся Карелин. — Гарантирую!

Но глаза его не смеялись. В их глубине была незнакомая Белову отрешенная сосредоточенность. И неожиданно для себя научный руководитель экспедиции подумал, что такие глаза, наверное, бывают у людей, которым предстоит первыми подняться в атаку…

С непривычки Белов ступал по твердой, покрытой рыжей пылью поверхности медленно, оглядываясь, в глубине души все еще опасаясь, что бугристая, изрезанная трещинами корка предательски проломится под весом его тела.

Не удержавшись, потрогал острый край трещины. На ощупь тот и впрямь казался твердым, словно камень.

Белов отряхнул пыль с перчаток, задумчиво, снизу вверх глянул на остановившегося рядом Карелина:

— У меня такое впечатление, капитан, что ты обо всем этом знал заранее.

— В общем-то знал, — отозвался Карелин. — У меня свои счеты с Сентябрией. Похоже, теперь моя совесть перед Верой чиста. После того как ее не стало, я почти перестал спать. Свои ночи я проводил в гравилете над трясиной. Мне нужно было понять, что представляет собой Сентябрия, что мы для нее. Вы искали пути к кобальту, а я пытался достучаться до ее сердца. Дразнил ее, чудом уходя от липких извержений… Сбрасывал в кипящую грязь приборы двусторонней связи, кричал, умоляя вернуть Веру… Наверное, я поступал безрассудно, наивно с точки зрения серьезного исследователя.

— Но, ты знаешь, однажды мне показалось (это трудно объяснить словами), что Сентябрия, вернее, это существо, стерегущее кобальт, приглядывается ко мне.

— Существо, стерегущее кобальт?.. — переспросил Белов.

— Да, поверхность Сентябрии действительно представляет собой особую биосистему. Впрочем, это может быть и соединением живой материи с неорганическими структурами. Во всяком случае, эта оболочка — надежный страж кобальтового сокровища. Надежный и жестокий, — добавил он.

— Выходит, Сентябрия — это не совсем планета.

— Это совсем не планета, — поправил Карелин. — По крайней мере, в нашем обычном представлении. Сентябрия — искусственная кладовая кобальта. Своеобразный склад с источником энергии, который держат про запас на задворках галактики. Энергия ведь нужна любой цивилизации. Даже самой высокоорганизованной.

— Значит, все это время мы пытались завладеть тем, что принадлежит другим?

— Похоже. В определенном свете наши действия выглядели неприглядно. Во всяком случае, с точки зрения человеческой морали.

— Но мы же ничего не знали, черт подери!

— Незнание не освобождает от ответственности, — сказал Карелин. — За постижение простых истин приходится иногда платить очень дорогой ценой, — закончил он с горечью.

Некоторое время они молчали. В отдалении над горизонтом мерцало алое сияние. Огненные сполохи отбрасывали длинные тени от их скафандров.

— Как ты узнал? — тихо спросил Белов.

— Помнишь, я обратил внимание на изменившийся цвет сияния? — вопросом на вопрос ответил капитан.

— Да… Погоди, это было чем-то вроде сигнала?

— Наверное. Сигнала вызова или тревоги, обращенного к тем, кто создал эту кладовую энергии. Вскоре я понял, что сигнал услышан. Однажды, когда допоздна задержался в своем отсеке, неожиданно вспыхнул экран. Вначале я подумал, что это просто галлюцинация из-за бессонницы — прибор не мог работать в такое время.

— Что было на экране? — вскрикнул Белов.

— Скопления странных, бесформенных, быстро перемещающихся цветных пятен. Я смотрел на них и переживал какое-то необычное, ни с чем не сравнимое ощущение. Чувства мои словно обострились до немыслимого предела. Я вглядывался пристально в это хаотичное цветовое скопление и, казалось, различал отдельные, поражающие воображение черты. Что-то похожее на огромные лучистые глаза, тонкие и гибкие пальцы, высокий бугристый лоб… Но чтобы увидеть все это, мне приходилось совершать усилие, словно преодолевать что-то внутри себя.

Неожиданно на экране возникло мое собственное лицо. Его снова сменило знакомое изображение. Я понял, что вижу хозяев Сентябрии. В ту ночь, несмотря на огромное возбуждение, я впервые крепко заснул. А утром связался с Межгалактическим центром и попросил разрешения на контакт.

— Конспиратор!.. — проворчал Белов. — Не мог хотя бы мне рассказать.

— Не мог, — качнул головой Карелии. — Если в отсек случайно кто-то заглядывал, экран тут же гас. Они хотели иметь дело только со мной, не знаю почему. Возможно, все дело в элементарной предосторожности. После всего, что мы здесь творили, это можно понять. Позднее на экране стала возникать Сентябрия, наш стартующий рейдер и… и я, стоящий на краю алого многоугольника. Насколько я понимаю, это посадочная площадка для их корабля. Вот отчего поверхность Сентябрии обрела такую твердость — она должна вынести его тяжесть.

Белов в изумлении потряс головой:

— Ты хочешь сказать, что остаешься?.

— Остаюсь, — твердо ответил Карелин.

— Но… я ничего не понимаю. Чем ты будешь питаться, как дышать? Ты подумал, что запаса кислорода хватит максимум на неделю?

— Обо всем я подумал, — ответил Карелин. — На моем гравилете — достаточный запас воды и пищи. Что же касается кислорода…

Быстрым привычным движением капитан рейдера отстегнул шлем и бросил его к ногам потерявшего дар речи Белова. Глядя на его побледневшее лицо, сказал громко, так, чтобы слышно было без прибора связи:

— Не забыл, как я вышиб твой гравилет из трясины? Лобовая броня моей машины была вся в трещинах. Когда вернулись на рейдер, я обнаружил, что и шлем поврежден.

— Выходит, ты спасал меня, а они спасли твою жизнь?

— Выходит, — проговорил Карелин. — Во всяком случае, скафандр на Сентябрии мне теперь ни к чему.

Белов, словно завороженный, не мог оторвать взгляд от прозрачной сферы под ногами.

— Тебе пора, — сказал Карелин, — рейдер должен стартовать вовремя. Капитан-дублер проинструктирован, так что счастливого вам пути!

Они обнялись.

Белов двинулся к своему гравилету, поминутно оглядываясь, потом вдруг остановился. Крикнул:

— А ты был прав тогда. Сентябрия наш спор рассудила.

— Я уже забыл о нем, — отозвался Карелин.

— А я вот не забуду! — прокричал Белов. — Покуда жив буду, не забуду!.

И побежал к гравилету.

Машина поднялась и вскоре исчезла в темном зеве шлюзовой камеры.

Карелин глядел, как рейдер, набирая скорость, уходит от Сентябрии все дальше, растворяясь в космической бездне.

Потом перевел взгляд туда, где в сиянии широких, ниспадающих отвесно вниз голубых лучей угадывались контуры невиданного, похожего на огромную сказочную птицу звездного крейсера.

…Мягким серебристым свечением наполнялось пространство, огненный многогранник пульсировал, словно живой.

Алый свет лег на лицо Карелина.

В глазах его, обращенных к звездам, было ожидание.

Ожидание и надежда.