- Ну что ж, раз хозяин позволил - пойдемте.
Темными, таинственными переходами мы двинулись в ч р е в о старого замка. Шаги наши были глухи, тишина - осязаемой, гнетущей; если уж пробовать как-то по-новому передать (в кино или ТВ) смысл понятия о ж и д а н и е, то искать нужно именно в тишине старого замка, оборудованного по последнему слову техники кондиционерами, люминесцентными лампами и специальными уловителями дыма, - в случае возникновения пожара тревога будет объявлена моментально, сработают автоматы.
Мы поднялись на второй этаж; в огромном зале были представлены экспонаты искусства древнего Китая и Японии: бронза, живопись, мебель.
"Надо запросить наши музеи, - подумал я, - может быть, эта коллекция вывезена от нас. Ведь традиции востоковедения, великого ученого Лазарева, не говоря уж об Афанасии Никитине, были сугубо развиты в России, - куда ни крути, единственное государство в мире, объединяющее в себе уникальное двузначие: Евразия".
- Говорите по-английски? - спросил я парня.
- Мало. Понимать - понимаю, но говорить смущаюсь. Хотите посмотреть каждый экспонат или перейдем в другие залы, а оттуда начнем спускаться вниз?
- А как у вас обычно смотрят экскурсанты?
- Смотря какой экскурсант...
- Ну такой, например, который понимает толк во всех этих штуках, хочет что-то купить, продать или обменять...
- Так чего ж вы с господином Унбехавеном об этом не поговорили? Таких посетителей он водит лично.
- Мне показалось, что вы у господина Унбехавена за гида, - ответил я, заново в ы с ч и т ы в а я низкорослого хозяина в потертом баварском костюмчике... Вот он каков, этот Унбехавен, "скромняга мужик", столь демократично обучающий бизнесу своего молодого служащего...
- Я у него за все, - ответил парень. - Золотой человек, простой, добрый... Требовать - требует, это верно, но если вкалываешь как следует да нос не суешь в чужие дела, дисциплинирован и внешне подтянут и стрижен, не то что в о л о с а т ы е в городах, тогда лучше хозяина и быть не может, такие только в старые времена были: крутые, но справедливые, простого человека в обиду не давали...
Я хотел было спросить про "старые времена", но понял, что делать этого никак нельзя, ибо все те, кто проходит воспитание у бывших, весьма пугливы и осторожны, ибо их приучают преклоняться перед "сильной рукою", которая карает, коли ты в о л о с а т, но защищает, если покорен, если думаешь, как все, не суешься с вопросами и заученно повторяешь то, что тебе говорит старший начальник, - ибо все остальное суть ересь и гниль, пропагандируемая "врагами нации". (Я подумал о памяти: здесь живут еще многие и - самое страшное растут многие, которые хотят вытравить все воспоминания о том ужасном, что принес с собою нацизм, повторяя как заклинание: "Гитлер был личностью, идеалистом, которого обманывали соратники; всего за какой-то год он смог навести п о р я д о к в Германии, а что есть прекраснее порядка, если для этого и потребовались определенные акции против людей чуждой крови и идеи? Надо, кстати, еще доказать, что акции были неразумно жесткими, может быть, все это пропаганда врагов! Надо еще доказать, что фюрер знал обо всем, что происходило в стране, - даже на Нюрнбергском судилище русские и англо-американцы не смогли найти подписи Гитлера на приказах о ликвидациях, лагерях и повешенных! Фюрер не мог отвечать за поступки недобросовестных людей, которым враги поручили компрометировать национал-социалистское движение проявлениями жестокости, столь чуждой доктрине великого лидера нации!"
Попытка обелить Гитлера, "подправить" его портрет, "объективизировать" не что иное, как желание обелить нацизм. Не все это понимают на Западе. А это - тревожно, ибо столь угодное человеческому сердцу качество: отринуть злое, сохранить в душе доброе, может - при определенных условиях, в первую голову экономических, когда скачут цены, царствует неуверенность в завтрашнем дне, растет страх перед войною, - быть использовано теми ультраправыми, которые ищут идеал будущего в примерах прошлого, но никакие в научном исследовании возможностей дня завтрашнего; идеал их прошлого определенно однозначен - это фашизм.)
- Когда была развернута экспозиция? - спросил я гида, то и дело поглядывавшего на часы.
- Давно.
- До войны?
- А меня тогда еще и не было, - засмеялся парень. - Откуда же я могу знать?!
...Об этом знал другой человек, в Геслау, таком же маленьком городке, да и в прекрасном средневековом Ротенбурге-об-дер-Таубер тоже живут люди, которые кое-что помнят о таинственном замке Кольмберг.
А знали они и помнили то, что в старые времена именно через Кольмберг шла дорога с севера, с Балтики, на Зальцбург, а оттуда в Теплицзее, к тому озеру, где начальник СС Эрнст Кальтенбруннер в последние недели воины у т о п и л множество ящиков - громадных, водонепроницаемых, без опознавательных знаков.
- Унбехавен - нацист низкого ранга, - сказали мне в Геслау, - что-то идентичное капитану, не больше... Хотя самые страшные люди - это исполнители... Он был в окружении рейхсминистра оккупированных восточных территорий Альфреда Розенберга вместе с Адальбертом Фореджем. Именно по каналу Унбехавен - Форедж (племянничек) замок был оборудован под хранилище ценностей, вывезенных из Советского Союза.
- Что значит "канал"? - спросил я.
- Здесь масса вопросительных знаков, - ответили мне. - "Канал" - это способ общения между двумя единомышленниками... Можно только предполагать... Кое-кто считает, что сын Фореджа, Эрл, не был отправлен на фронт именно взамен за эту услугу Розенбергу... А услуга действительно весьма серьезна: кто бы мог подумать, что в замке старого дипломата оборудован тайный склад похищенных музейных ценностей?! Унбехавен был не только в курсе этой сделки, не только помог ей свершиться, - он знал что-то очень секретное о бизнесе "Розенберг Форедж". Потому-то он и смог - по прошествии лет - стать владельцем замка. Но откуда у него пятнадцать миллионов марок на реставрацию Кольмберга?! Откуда такие деньги у скромного дорожного мастера?! Может быть, все это связано с гибелью Бэра?
- Кто такой Бэр?
- Странный человек... Нацист, прибалт, работал с Розенбергом, прибыл в Кольмберг вместе с колоннами грузовиков, набитых ящиками с полотнами Рафаэля, Врубеля, Тициана, Серова, Мурильо, Поленова, Васнецова. Он, как явствует официальная версия, покончил с собою вскоре после окончания войны. Почему? Врачей в Кольмберг не вызывали, никакого вскрытия не было... А ведь Розенберг тоже был балтийским немцем... Как и Бэр... И прислал в начале сорок пятого к Фореджу именно Бэра... А когда после войны в Кольмберге появился Унбехавен, Бэр "покончил с собою". А Бэр знал очень многое - если даже не все - по поводу тех ценностей, которые прошли через Кольмберг на юг и которые хранились там...
- Их вывезли из замка до окончания войны? Мой собеседник усмехнулся:
- Окончание войны я встретил в концлагере; нас, молодых христиан, обвинили в подрывной деятельности ранней весной сорок пятого...
5
Снимаю трубку телефона, набираю цифры "118" и дожидаюсь привычного ответа: "Добрый день, справочная служба, чем я могу вам помочь?"
Говорю:
- Вы можете мне помочь, если разыщете телефон господина Эрла Фореджа, проживающего в Мюнхене, и его дяди, доктора Адальберта Фореджа, дом которого находится в Эрлангене.
- Одну минуту, пожалуйста.
(Вы можете мучить вопросами людей, сидящих на телефонах, десять, пятнадцать минут, пусть вас интересует адрес или телефон какой-нибудь бабушки в маленькой деревушке Шварцвальда - что ж, раз нужно - значит, нужно, будут искать, найдут, ни грана раздражения, это карается увольнением, а работу найти куда как трудно, а христа ради здесь не подают, помрешь с голода! Впрочем, видимо, сказывается и долгое притирание населения к НТР; справка, как нечто экономящее время, то есть самый дефицитный общественный п р о д у к т, есть ежеминутная необходимость для к а ж д о г о. Большая экономия начинается с малого - прежде всего с экономии минуты и нервов.)
- Итак, мой господин, - счастливо сообщил служащий бюро справок, - вот интересующие вас телефоны в Мюнхене и Эрлангене, записывайте, пожалуйста...
Я записал.
Форедж Эрл - 089/85.19.41. Это Мюнхен. Адальберт Форедж - 09131/41623. Работник штаба рейхсминистра Розснберга. Впоследствии профессор теологии университета в Эрлангене. Фу, как нехорошо. После грабежа русских церквей и музеев - да в теологию... Бог не любит двурушников. Как, впрочем, и земные его дети.
Звоню в Мюнхен.
- Здесь Форедж.
- Добрый вечер, господин Форедж.
- Добрый вечер.
- Вас беспокоит писатель, представляющий советскую газе...
- Советскую?! Какое вы имеете право звонить в частный дом? Кто вам позволил набирать мой номер?! Что за безобразие, в конце кон...
Я не отказал себе в удовольствии: "око за око, зуб за зуб"; началась истерика, можно бросить трубку; объясняться с такого рода контрагентами бесполезно, зряшная трата нервов и времени. Зоологизм ненависти слеп, а потому - неизлечим.
Звоню в Эрлаген.
- Господин Адачьберт Форедж умер, - ответил мне после паузы дребезжащий старческий голос, - пожалуйста, не звоните сюда больше.
6
И снова справочная служба; на сей раз прошу дать мне телефон МВД ФРГ, парламентского статс-секретаря фон Шеелера.
- О, здравствуйте, господин Семенов, - ответил помощник, - нам все рассказала директор газеты "Цайт" графиня Дёнхоф, мы в курсе. Пожалуйста, свяжитесь с господином Гаснером, это руководитель подразделения, занимающегося поиском краденых произведений культуры, а также охраной памятников старины. Его телефон очень прост - 781, всего три цифры, так называемый оперативный номер, или же второй, городской, 51.433.
Конечно же я позвонил по оперативному, интерес во всем - прежде всего!
- Добрый день, господин Семенов, я ждал вас. Приезжайте, поговорим не по телефону.
Мы уговорились о времени приезда, я положил трубку и только тогда позволил себе посмеяться: "поговорим не по телефону", да еще в устах сотрудника полиции, звучит очень забавно.
Господин Гаснер прекрасно держал себя, хотя в глазах его было недоумение, настоянное на опасливом интересе: он впервые говорил с советским визитером, я был первым в этом здании МВД ФРГ, в небольшом кабинете, беленном гладкой краской, словно в больнице. К господину Гаснеру присоединился коллега, и мы начали собеседование.
- Мы бы рады помочь господину Штайну, но вы должны понять нас, юристов, говорил господин Гаснер. - Мы требуем доказательств! Мы бессильны предпринять что-либо, пока не хватает главного недостающего звена: если согласиться с предположением Штайна, что Янтарная комната была действительно вывезена из Кенигсберга, то каков был ее путь в Геттинген?! Если мы примем на веру версию господина Штайна, что сокровище укрыто в шахте "Виттекинд", что в Фольприхаузе, то каковы номера вагонов, прибывших туда с севера?! Доказательства! Мы ждем их с нетерпением! Я, кстати, приготовил для вас информацию, которой вы вправе поделиться с господином Штайном: по новым сведениям, которые нам удалось получить, из Кенигсберга зимой сорок четвертого вышли три судна - "Гойя", "Густлоф" и "Бранденбург". Что касается первых двух, то они были потоплены, а их поисками занимались ваши польские коллеги, они интересуются судьбою польских культурных ценностей... Однако, по нашим данным, "Бранденбург" потоплен не был. Более того, это судно якобы, - господин советник МВД предостерегающе поднял палец, - я подчеркиваю, я к о б ы, приняло на борт один железнодорожный вагон в конце 1944 года в Штеттине. Опять-таки я к о б ы на судно пришло предписание доставить этот вагон в Геттинген. Может быть, эта информация послужит нитью для вашего друга из Штелле? В добрый час! Федеральное правительство лишь тогда сможет затратить деньги на поиски в затопленной шахте, когда документы будут неопровержимы, - иначе мы не умеем поступать, такие уж мы люди!
...Через два дня после того, как первая корреспонденция о Штайне и его поисках культурных ценностей была опубликована в "ЛГ", мне начали поступать письма.
Директор Института по исследованию и розыску подземных складов в Пассау господин Луи Барш предложил свои услуги: "Возьму лишь половину клада, и то деньгами, но пусть сначала мне позволят поднять клад Наполеона в белорусских озерах".
Раздался телефонный звонок:
- Добрый день, это Энтони Тэрри, заведующий европейским бюро лондонской газеты "Санди таймс". Пришлите мне, пожалуйста, текст вашей корреспонденции, я связан со Штайном уже несколько лет, меня интересует это дело! Ах, у вас еще у самого нет газеты?! Хм-хм. Хорошо, я куплю в Париже и отправлю перевод Штайну, он очень ждет. Запишите мои номера телефонов, нам следует увидеться.
Энтони Тэрри - один из наиболее известных представителей британской журналистики в Западной Европе. Любопытно. Вот уж никак не думал, что статья может вызвать такую реакцию.
Снова звонят, на этот раз журналисты из столицы ГДР:
- Добрый день, наш ученый, доктор Пауль Колер, хочет обсудить с тобою проблемы дальнейшего поиска, он отдал этому делу добрых пятнадцать лет и готовит сейчас свою публикацию для журнала "Фрайе Вельт".
Последний звонок, ночной, поднял меня с кровати. Глухой голос, чуть надтреснутый, но сильный:
- Я бы не советовал вам продолжать то дело, которое вы пытаетесь раскручивать. Впрочем, пенять придется на себя. Спокойной ночи.
...Тем не менее, когда часы на кирхе пробили полночь, я подошел к окнам своего одинокого домика и опустил ставни. Вот так-то. Один - ноль в их пользу.
Глава,
в которой рассказывается о том, как убивал, жег и грабил наши музеи фашист Ментен, а также о версии коммуниста Пауля Колера и продолжении поиска Георга Штайна
1
...Дела, связанные с похищением картины, - не редкость на Западе; картины, скульптуры - суть вложение капитала; здесь мало кто руководствуется соображениями духовности, приобретая полотно современного или античного художника; искусство разнесено по каталогам, цены проставлены, эксперты из банков дают рекомендации, просчитав свой ответ на электронно-вычислительных машинах, что стоит покупать, с чем повременить; ныне хорошо идет Пикассо, завтра, глядишь, рынок выявит интерес к девятнадцатому веку, потом, наоборот, ринется к Элу Лисицкому и русскому авангарду во главе с Ларионовым и Гончаровой. Совсем недавно грабители зверски убили восьмидесятилетнюю вдову Василия Кандинского в Швейцарии; наверняка был заказ на живопись от денежного туза, решившего вложить "бумагу" в вечный капитал; мафия легко выполнила задание "боссов".
А сорок лет назад убивали гангстеры в черной форме; и не одну вдову, а десятки тысяч тех, кто имел хоть какое-то отношение к искусству.
...Дело Ментена было у всех на слуху; однако, даже если событие происходит в ста километрах от тебя, все равно ты пользуешься вторичной информацией; как Москва слезам не верит, так и журналист обязан верить только тому, что видит и слышит своими ушами, не спуская при этом глаз с лица собеседника.
Поскольку дело Ментена, как мне казалось, связано каким-то образом с поиском Штайна, я решил отправиться в Гаагу, тем более что редакция поручила мне аккредитоваться в Нидерландах, Швейцарии и Австрии.
...Главный редактор "Де ваархейд" - газеты нидерландских коммунистов Гейс Схредерс, выслушав меня, ответил:
- Штайну предстоят трудные времена. Я даже не могу представить себе, как он сражается в одиночку. Мы стараемся оказывать помощь тем, кто не дает забыть прошедшую войну, выявляет нацистов, докапывается до истины - где похищенное... А он - в одиночку... Экое мужество... Чтобы понять, как мы помогаем справедливости, советовал бы поехать на юг, в Брабант, там есть с кем встретиться по интересующему вас делу.
2
Бреда, столица Брабанта, юг Голландии, тишина, уютность, чистые улочки, маленькие дома - красный кирпич и белые наличники.
Тридцатилетний Ханс Хиленсе встретил меня на пороге своего дома; юная жена, Мариам, укладывала спать трехнедельного сына.
- Итак, все о Ментене? - переспросил он и положил руки на стопку бюллетеней, которые выпускает комитет "Право и о т к р ы т о с т ь в деле Ментена". Член ЦК компартии Нидерландов Ханс Хиленсе - секретарь этого комитета. - Хорошо. Начнем с самого начала.
...В 1923 году молодой голландский бизнесмен Петер Николаас Ментен приехал в Польшу и открыл свое бюро в Галиции, которая тогда была неким средоточием интересов разного рода служб - плацдарм антисоветских акций, кишмя кишевший украинскими националистами, польскими шляхтичами, бывшими австро-венгерскими разведчиками - спецами по "славянскому вопросу", резидентами из Мюнхена, где тогда поднимал голову один из авторов стратегии "Дранг нах Остен", генерал Людендорф, покровитель Гитлера.
Ментен не относился к числу "торговых жуков", падких на быструю и легкую наживу. Его деды были основателями нидерландской нефтяной компании "Датч петролеум", концерна "Унилевер", одного из наиболее могущественных в Европе; отец создан мощную корпорацию "Ментен и Штарк" - ее-то интересы и приехал представлять Ментен-сын в славянский мир, в Галицию, где люди говорит и по-польски, и по-украински, и по-русски...
(При этом надобно отметить и исследовать еще один интересный вопрос: Ментен приехал из страны, где находился в эмиграции кайзер Вильгельм со своим штабом, а среди членов этого штаба были большие доки по "славянским делам".)
Продавая нефть, рис, создавая фабрики по производству какао, скупая польские земли, Ментен в тридцатых годах стал консулом Нидерландов в Кракове. Именно тогда, разворачивая свою торговую империю, он столкнулся с львовским финансистом и землевладельцем Пистинером - тот отстаивал интересы своей денежной империи, началась конкурентная борьба между ними, борьба суровая, кончившаяся в 1941 году, после вторжения гитлеровцев в СССР, когда Ментен сменит цивильный костюм на форму эсэсовского карателя при штабе Шенгардта, шефа СД в Польше и на Украине. Именно в этом-то эсэсовском костюме он участвовал в расстрелах десятков тысяч русских, польских, украинских и еврейских жителей Львова и окрестностей. Именно тогда, в Подгороцах, что возле Львова, Ментен свел счеты со своим конкурентом: вся семья Пистинера была казнена гестаповцами.
(В романе "Третья карта" я писал о том, как гестапо и абвер планировали уничтожение львовской интеллигенции - украинцев, русских, евреев. В архивных документах, собранных тогда мною в Польше, ГДР, ФРГ, явно просматриваюсь зловещая роль командира батальона карателей "Нахтигаль" гитлеровца Оберлендера, ставшего после воины министром в кабинете Аденауэра. Историки ГДР, Польши, СССР опубликовали материалы о нем. Суда над ним, впрочем, не было - "холодная война" корректирована законы боннской юстиции; пост министра Оберлендер, однако, потерял. В двух или трех материалах промелькнула кличка, данная одному из гестаповцев, - "голландец". Именно этот "голландец" первым после зверского убийства профессора Тадеуша Островского во Львове - вошел в его квартиру, где была коллекция картин. Все до одной картины были им вывезены. Фамилия этого "голландца" - Питер Ментен.)
- Он вывез в 1943 году три вагона с произведениями искусства из Кракова, Киева и Риги, - рассказывает Хиленсе.
(Прошу читателя запомнить это, ибо поиск Янтарной комнаты также привел Георга Штайна к исследованию вопроса о произведениях искусства, вывезенных гитлеровцами из Киева, Харькова, Кракова и Риги.)
- А в 1944 году в Голландию - следом за Ментеном - был передислоцирован и генерал СС Шенгардт, он возглавил службу СД и тайной полиции в нашей стране, продолжает Ханс Хиленсе. - И встретил его здесь старый друг и "товарищ по борьбе" Питер Ментен. После победы Шенгардт был арестован, судим и приговорен к смертной казни. Его друг Ментен, однако, от суда скрылся, сбежав за границу. Он внимательно наблюдал оттуда за тем, как разворачивалось его дело. Он ждал, какие доказательства против него будут приняты к слушанию. Шел 1948 год, Черчилль уже произнес речь в Фултоне, Трумэн уже открыто провозгласил свою атлантическую доктрину, гитлеровец Оберлендер уже вовсю работал вместе с Аденауэром - одно слово, "холодная война". Поэтому суд в Амстердаме принял к исследованию один лишь факт: работа Ментена в качестве "переводчика" в оккупированной Польше. Остальные факты - его непосредственное участие в расстрелах мирных жителей, похищение произведений искусства, принадлежащих нашему государству и братской Польше, - не были приняты судом во внимание.
Ментен был "осужден" на три года. Что ж, такой приговор устраивал нациста. Он вернулся в Голландию и обжаловал приговор. Был новый процесс, и гитлеровский преступник получил восемь месяцев тюрьмы.
В 1951 году правительство Польши потребовало выдачи гитлеровца, представив дополнительные факты о его злодеяниях. Суд, однако, даже не стал рассматривать документы. Ментен, обладатель роскошных замков в Шотландии и Голландии, "оцениваемый" специалистами в 250 миллионов гульденов - за счет награбленных им произведений искусства, - жил в свое удовольствие, путешествовал по миру, вполне респектабельный член высшего общества.
Некоторые голландские газеты и журналы пытались привлечь внимание к вопиющей несправедливости. Разгар "холодной войны"; началось перевооружение ФРГ, зацвел зловещим цветом реваншизм; в Нидерландах началась новая кампания: "Пора положить конец процессам против так называемых "военных преступников", которые мешают налаживанию наших добрых отношений с Аденауэром".
...Неожиданность - категория весьма странная, до конца непонятная еще. В 1976 году Ментен устроил аукцион "своих" картин. Пахло миллионными сделками. На рынок должны были пойти картины, обагренные кровью, похищенные из музеев; собственность иных государств и граждан. Это переполнило чашу терпения. На демонстрацию в Амстердаме вышли художники Нидерландов. К ним присоединились участники антифашистского Сопротивления; поддержали рабочие, студенты. Началась новая волна протестов в прессе, причем на этот раз практически в газетах всех направлений. "Де ваархейд" поставила вопрос: почему полиция и министерство юстиции в свете вновь открывшихся обстоятельств ничего не предпринимают против Ментена?
- Наш комитет, - продолжат Ханс Хиленсе, - да и вся общественность Нидерландов внимательно следили за тем, как представители нашей страны посетили Советский Союз и Польшу, именно те места, где проходили расстрелы мирного населения гитлеровцами в районе Львова; голландские юристы и журналисты встретились с советскими юристами, которые работали под руководством прокурора Руденко, обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе, на том процессе, где СС была признана преступной организацией, а ведь Ментен человек СС, кровавый человек; в Польше наши люди встретились с работниками Комитета по расследованию нацистских злодеяний. В дело Ментена легли новые материалы - показания свидетелей, данные экспертиз - совершенно неопровержимые доказательства. И тут Ментен дрогнул. Он умел считать; "калькулятор" со стажем, со страшным стажем. В ноябре 1976 года, через пять месяцев после начала кампании против него, он купил билет на самолет, салон первого класса, и приземлился в Швейцарии - вполне респектабельный иностранец.
А через три дня, когда в Нидерландах узнали о побеге преступника, разразилась буря. В парламенте начались дебаты, телевидение вело прямой репортаж из зала до поздней ночи. Оратор от Партии труда А. Косто заявил, что не только министр юстиции, но и все правительство должно отвечать за то, чтобы преступник, подозреваемый в злодеяниях против человечества, предстал перед судом. Оратор от Народной партии за свободу и демократию госпожа К. ван де Коппело отметила, что люди не могут понять, отчего одного преступника арестовывают, а другому позволяют не только свободно жить на своей вилле, но и совершить "побег" за границу. Член парламента коммунист И. Вольф заявил, что дело Ментена нельзя рассматривать отдельно от сборищ неонацистов в ФРГ и их постоянных требований о прекращении преследований военных преступников.
После этих дебатов, когда большинство выступавших парламентариев потребовало суда над Ментеном, произошло событие уникальное: власти Берна были вынуждены выдать Ментена. Его привезли в Нидерланды, начался суд.
И тут возникла фигура некоего "эксперта" - профессора юриспруденции Христиана Фредерика Рютера. Писавший свою докторскую диссертацию в Бонне во времена Аденауэра, то есть "холодной войны", Рютер снискал себе известность наглым заявлением: "В Нидерландах все преследования и суды над голландскими и западногерманскими гражданами по поводу второй мировой войны прекращены и сданы в архив". Именно эти слова начинают одну из глав диссертации этого "юриста".
Еще до начала суда, как только Ментен сбежал в Швейцарию, Рютер заявил: "Теперь его не имеют права судить, ибо, уехав, он перестал быть гражданином Нидерландов".
Рютеру, однако, не вняли. Суд над Ментеном начался, и, когда Рютер появился в зале, гитлеровец приветствовал его со своей скамьи:
- Браво, профессор, вами выдвинута прекрасная аргументация!
Во время процесса Рютер развил бурную деятельность. Вместе с адвокатом Л. ван Хейнингеном (тот, правда, теперь отказался от защиты) он посетил гестаповского руководителя Ландау в надежде получить у того некие показания в пользу Ментена. Получат.
Этот же Рютер, начавший изучать "культуру германского права с 1940 года" (прекрасная "культура" юриспруденции нацизма!), потребовал подвергнуть проверке официальную баллистическую экспертизу, присланную из Советского Союза. Как же "профессор", столь преуспевший на ниве прославления гитлеровских "имперских народных судов", может верить хоть чему-нибудь советскому?! Это же русские "недочеловеки", ими в добрые старые времена "культурная германская юриспруденция" не занималась, их без суда отправляли в Майданек и Освенцим...
Несмотря на протесты со стороны судьи Я. Шредера, прокурора Хабермела, "юрист", воспитанный на культуре гитлеровского права, продолжал вести себя нагло и бесстыдно, подвергая форменной травле свидетелей - тех, которые пережили ужасы гитлеризма в далеком сорок первом и которым пришлось столкнуться с адептом гитлеризма в наши дни, в демократическом государстве, столь радеющем о правах человека...
Как, однако, ни изощрялся Рютер, какие "силки" ни расставлял против очевидцев адвокат, ситуация в стране и далеко за ее пределами не могла не свидетельствовать: гитлеризм не имеет права на прощение - в какой бы то ни было форме...
В декабре 1977 года Ментен был признан военным преступником. Прокурор настаивал на пожизненном заключении; суд, однако, ограничился пятнадцатью годами. Что ж, казалось, справедливость восторжествовала. Не полностью конечно же, ибо не был решен вопрос о том, где находятся картины, награбленные Ментеном в СССР и Польше; какова их судьба; каким образом произойдет их возвращение законным владельцам. Но оказалось, что об этом вообще говорить преждевременно, ибо приговор был обжалован и Верховный суд в Гааге отменил решение амстердамского суда. Мотивы отмены приговора поразительны: поскольку-де в 1952 году, после того как Польша представила документы об участии Ментена в расстрелах, а Гаага отказалась их даже исследовать, министр юстиции дал слово Ментену, что тот больше никогда не будет под судом, приговор следует считать "недействительным", сам факт суда над ним "незаконным".
Это был шок для всех честных людей Нидерландов. В Гааге состоялась манифестация, созванная комитетом во главе с Хиленсе. В Манифестации, проходившей в гаагском "Конгрессхале", приняли участие 2500 человек, представлявшие сорок четыре организации. Выступали жертвы фашизма, участники Сопротивления. Все требовали одного лишь - правды. А Ментен в это время жил на своей роскошной вилле в Бларикуме, на Флигвег, неподалеку от Амстердама принимал гостей, угощал их изысканными винами, посмеивался.
- Члены нашего комитета, - сказан Ханс Хиленсе, - посетили парламентскую комиссию по вопросам юстиции, вручили меморандум: "Как вообще можно было разбирать "довод" Ментена о "честном слове" бывшего министра юстиции? Статья конституции делает противозаконным и невозможным разбирательство этого "довода" Значит, в угоду Ментену была нарушена конституция? Кем? С чьего согласия?" Парламентарии согласились с нами. Согласились они с темп вопросами, которые наш комитет поставил "ко всеобщему обозрению": во-первых, как получилось, что "подозреваемый" в столь серьезных преступлениях мог свободно уехать в Швейцарию? Во-вторых, отчего до сих пор общественности не известны обстоятельства выдачи Ментена голландским властям? В-третьих, каким образом в печать попал ряд документов из судебного досье, что помогает Ментену строить свою линию защиты? В-четвертых, почему Ментен имеет право столь возмутительно оскорблять во время процесса не только свидетелей, экспертов, жертв, но и судей? В-пятых, кто позволяет Ментену не только оскорблять свидетелей из СССР и Польши, но и глумиться над теми государствами, против которых он совершил столь тяжкие преступления? Может быть, все это возможно потому, что судят не столько военного преступника, сколько мультимиллионера Ментена?
Комитет сделал все, что мог, дабы восторжествовала справедливость. Был назначен новый суд - в сентябре 1980 года.
Когда я вновь встретился с Хансом Хиленсе, он сказал, что главная "защита" Ментена - это его миллионы.
- И еще. Видимо, он обладает компрометирующими материалами на ряд "сильных личностей" в стране. Процесс над Ментеном опасен для них. Они, понятно, боятся, что он назовет их имена, если почувствует неизбежность своего поражения. Обратите внимание: именно после наших требований о суде над Ментеном был разоблачен председатель христианско-демократической фракции в парламенте В. Антьес. Он тоже был членом СС, его лишили парламентского мандата, но под суд не отдали. Знал кто-либо из коллег о его прошлом? Бесспорно. Но они молчали.
...Что ж, поживем - увидим. Посмотрим, сколь "объективна" и "законна" юриспруденция "свободного мира", - ждать осталось недолго, сентябрь не за горами.
Я же со своей стороны хочу задать вопрос голландским юристам: "Когда будут переданы законным владельцам, то есть музеям Советского Союза и Польши, все те произведения искусств, которые были награблены фашистским преступником Ментеном?"
(Осенью 1980 года суд приговорил Ментена к 10 годам лишения свободы; вопрос о картинах не исследовался.)
...Из Брабанта я вернулся в Гаагу - там начался политический скандал, имеющий косвенное отношение к Ментену.
3
...Человек этот высок, по-хозяйски уверен в себе. В кабинет, где собираются генералы, он входит стремительно, здоровается с каждым чуть снисходительно, садится в председательское кресло: начинается заседание штаба той организации, которая провозглашается "защитницей мира и демократии".
Человек, занявший председательское кресло, - Йозеф Мария Антони Хьюберт Лунс, генеральный секретарь НАТО, "главный демократ и защитник мира".
Что знали на Западе о Лунсе?
Знали, что он рожден в 1911 году в Роттердаме, в 1938 году женился, праву и политическим наукам учился в университетах Амстердама, Брюсселя, Лондона и Берлина ("Немецкий институт для иностранцев"); затем работал по ведомству иностранных дел - в Берне и Лиссабоне, потом Лондон, Нью-Йорк, с 1956 года министр иностранных дел Нидерландов. Других данных ни справочники "Кто есть кто", ни сам Луне не давали.
И вдруг взрывается журналистская бомба: Луне был членом "национал-социалистского движения" - гитлеровской партии Нидерландов.
Первая реакция Лунса - полное и решительное опровержение.
Что ж, здесь, на Западе, нередкостна сенсация ради сенсации.
Звоню в институт военной документации, профессору Луи де Янгу.
- Профессор, это ваш институт представил документы о нацистском прошлом Лунса?
- Да.
- Кто был фюрером этой партии?
- Фюрером "национал-социачистского движения" в Нидерландах был Антон Андриан Мюссерт.
- Какова его судьба?
- Он был приговорен к повешению в 1946 году.
- Когда Лунс вступил в партию нацистов?
- Судя по нашим документам, он был членом нацистской партии до войны.
- С кем - до оккупации Нидерландов гитлеровцами - голландские нацисты поддерживали контакты в Берлине? С Розенбергом? С фюрером заграничных организаций НСДАП Боле?
- Не только с ними. Движение голландских нацистов имело самые разные контакты с третьим рейхом.
- А когда была оккупирована Голландия? Кто тогда "курировал" их?
- Тогда они подчинялись эмиссару Гитлера обергруппенфюреру СС Зейс-Инкварту, повешенному в Нюрнберге.
- Сколько голландцев погибло от рук нацистов?
- Десять тысяч отдали свои жизни, являясь членами патриотического голландского подполья, семь тысяч умерли в гитлеровских лагерях; сто тысяч евреев были вывезены в Освенцим и Майданек и там сожжены нацистами.
(Профессор Луи де Янг, 1914 года рождения, выпускник Амстердамского университета, редактор антинацистского журнала; во время нацистского вторжения уехал в Лондон, работал комментатором патриотического антифашистского радиовещания "Оранж", с 1945 года - директор института.)
Далее события развивались следующим образом: Лунс был вынужден признать, что он был записан в члены нацистской партии б р а т о м и числился в ее рядах с 1933 по 1936 год. При этом подчеркивается - в с е г о л и ш ь "три года".
Да, кое у кого короткая память. Люди очень хотят забыть все связанное с нацизмом. Однако слова Ш. де Костера: "пепел Клааса стучит в моем сердце" стали и нашими словами, нашей клятвой, которая трансформировалась в высокотрагичное: "Никто не забыт и ничто не забыто".
"Лунс был в партии нацистов в те годы, когда они еще не творили своих преступлений, это было бескровное начало их деятельности" - вот как пишут здесь правые.
В 1933 году гитлеровцы подожгли рейхстаг, в тюрьмы были брошены десятки тысяч левых; в 1934 году Гиммлер построил первый "образцово-показательный концентрационный лагерь" в Дахау, через который прошли свой страшный путь к смерти лучшие сыны Германии - коммунисты, социал-демократы, подпольщики-интернационалисты; именно в эти годы в нацистские застенки был брошен и погиб там лауреат Нобелевской премии Карл фон Осецкий; именно тогда были сожжены книга Л. Толстого, Т. Манна, М. Горького, А. Франса; именно тогда были убиты - по плану Геринга - Луи Барту и король Югославии Александр I, именно в те годы было подготовлено убийство канцлера Австрии Дольфуса, предшествовавшее оккупации этой страны.
Шпрингеровская "Вельт", стараясь соблюдать объективность, приводит выдержки как из левых голландских газет, называющих Лунса лгуном, который поначалу отвергал свое членство в нацистском движении, а затем выдвинул версию "брата, записавшего его в члены" гитлеровской партии, так и из правых. Услужливый медведь опаснее врага, воистину: "Вельт" со ссылкой на консервативную голландскую газету "Телеграаф" заявляет: "Национал-социалистическое движение в Голландии было вполне легальным". Что ж, легальной была и партия Гитлера; легальной была партия английских фашистов во главе с Мосли, легальна ныне НДП и ее последователи; вполне легален фашист Пиночет и гитлеровец Стресснер, кровавый фюрер Парагвая. Легальность фашизма тревожный симптом, особенно в век ядерных вооружений. И когда во главе НАТО стал человек, который был членом "вполне легальной" нацистской партии, повинной в уничтожении десятков тысяч голландских граждан, тогда следует вспомнить древних: "следы устрашают".
...Я передал этот репортаж по телефону из Амстердама, из отеля "Шура", которым владеет Саня Пустыльников родом из Одессы; мы долго сидели в его маленьком баре; Саня играл на балалайке, рассказывал о своей нелегкой жизни, а я думал, что поиск, который ведет Георг Штайн, воистину сложное дело, в котором незримых и мощных противников куда как больше, чем открытых друзей, готовых протянуть руку помощи.
4
- Доброе утро. Вы бы не могли срочно ко мне приехать? Дела весьма серьезны. - Голос Штайна был глух, озабочен.
Вечером я был у него. Поздоровавшись, Штайн сказал:
- Я хочу обсудить с вами два вопроса: дело с советскими архивами, с одной стороны, и публикацию во "Фрайе Вельт" доктора Колера из ГДР - с другой.
Штайн подвинул свежий номер гамбургского журнала:
- Прочитайте!
Читаю: "Москва требует возвращения балтийских архивов, вывезенных нацистами во время второй мировой войны. Бонн сопротивляется. Регулярно в кабинете профессора Хельмута Румпфа, исполняющего обязанности советника первого класса в юридическом отделе МИДа, раздается звонок: звонит советник советского посольства в Бонне. Русский стереотипно выдвигает требование своего правительства о возвращении культурных ценностей, которые с конца второй мировой войны находятся в архивах Федеративной Республики; столь же стереотипно Румпф отвечает советскому дипломату, что решение еще не принято.
Сотрудники боннского МИДа были застигнуты известием о русских архивах врасплох. До сих пор они исходили из того, что культурные ценности, вывезенные немцами из оккупированных районов СССР, давно возвращены их владельцам, среди них миллионы книг, брошюр, газет.
Русский дипломат просветил на этот счет боннских бюрократов. В действительности в Марбурге до сих пор хранится часть архива "Курляндских рыцарей", а в федеральном хранилище, в Кобленце, - архив эстонского города Таллина.
Курляндский рыцарский орден, вновь восстановленный в Федеративной Республике, заявляет о своих правах на эти документы. С тех пор как англичане в 1951 году передали архивы курляндским дворянам, "вопросы, касающиеся собственности на эти документы, окончательно выяснены", говорит наследник рыцарей барон фон Хойнинген-Хайне.
Иначе обстоят дела с собранием документов из Таллина, которые в 1944 году были эвакуированы в Восточную Пруссию, а затем через Геттинген попали в Кобленц.
История с возвращением документов поставила правительство в затруднительное положение: с одной стороны, Бонн заинтересован в улучшении культурных связей с Москвой, поскольку заключенное с ней культурное соглашение еще не осуществлено на практике; с другой стороны, сотрудники министерства не имеют намерений расставаться с этими документами".
Я отложил журнал, поинтересовался:
- Какое эта статья имеет отношение к вам, к нашему поиску?
- Прямое. Эти архивы открыл я.
- То есть?
- В процессе поиска Янтарной комнаты мне попались документы, которые оказались некой ниткой. Я потянул за нее - раскрутился клубок. И этот клубок скрылся за дверями боннского МИДа. Я первым заявил во всеуслышание о необходимости немедленного возвращения этих ценностей Советскому Союзу. Естественно, люди, напечатавшие этот материал, не стали упоминать моего имени: зачем делать мне паблисити? Лучше всего замолчать меня и мое дело, словно бы Штайна и не существует. Ничего, я не модная балерина и не честолюбивый поэт, я перенесу это - важно, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.
-'Что вы можете сказать о доводах журнала и профессора Румпфа?
- Все это чушь. - Штайн возмущен. - Каждый, кто знает историю, должен посмеяться над заключением боннских крючкотворов от дипломатической юриспруденции: Таллин был вовлечен в торговлю с Ганзой, поэтому, понятно, многие документы были составлены по-немецки. В делах портовых городов Франции и Англии также много бумаг на немецком языке, особенно в период расцвета Ганзы. Но ведь после упадка Ганзы на смену немецкому пришел язык Нидерландов, потом английский и французский, однако ни Гаага, ни Лондон, ни Париж, насколько мне известно, не претендуют на архивы Федеративной Республики?!
- Этот Румпф, - замечает фрау Штайн, - просто жулик!
- Доводы боннских юристов - вздорны, - продолжал Штайн, - они, видимо, намерены забыть Московский договор 1970 года, подписанный между нашими государствами, который решил все вопросы, территориальные в том числе, и, понятно, никакие рыцари не вправе претендовать на архивы, они обязаны быть возвращены немедленно. Я знаю о настроениях, существующих кое у кого в Бонне: "Пора свернуть Штайну голову". Ничего, у меня еще много дел на земле, да и потом помощь графини Дёнхоф, репортеров еженедельника "Цайт", поддержка ряда трезво думающих членов бундестага, видимо, удержат экстремистов от прямых выпадов против меня...
- Что надо предпринять, чтобы ускорить возвращение наших архивов?
- Привлечь к проблеме максимум общественного внимания во всей Западной Европе. Мальчик, напечатавший эту статью, - он тронул журнал, - был у меня, но мало что понял: он увлекся политическими интригами, а судьба советских архивов осталась забытой. Теперь о второй позиции: я получил публикацию доктора Колера во "Фрайе Вельт". Это имеет прямо-таки непосредственное отношение к продолжающимся поискам Янтарной комнаты и других сокровищ советских картинных галерей и музеев, но вносит ряд взрывных коррективов.
Штайн вышел, вернулся с папкой, открыл се, достал сколотые журнальные листы:
- Это новая версия доктора Колера. Версия весьма интересна. Он утверждает, что какие-то таинственные грузы были вывезены из Кенигсберга не на судне "Густлоф", которое затонуло, не на "Бранденбурге", а на "Эмдене", благополучно добравшемся до Киля в январе 1945 года. Он связывает с судьбой Янтарной комнаты имя гауляйтера Восточной Пруссии Коха больше, чем Розенберга. Более того, судьбу янтарного сокровища доктор Колер связывает непосредственно с именем Гитлера. Почему? И наконец, он задает читателям журнала "Фрайе Вельт" вопрос: "Кто знает или был свидетелем передвижения машин швейцарского Красного Креста или же грузовиков со швейцарскими номерами, перевозивших таинственные ящики в Тюрингии и Саксонии в начале апреля 1945 года?" Почему именно там? Почему швейцарские машины? Серия новых загадок. Значит, версия захоронения Янтарной комнаты в шахте "Б" "Виттекинд" опровергается ученым из ГДР? Значит, он исключает возможность укрытия советских награбленных ценностей в Нижней Саксонии, в районе Фольприхаузен? Я полагаю, что вам необходимо лично обсудить с доктором Колером направление дальнейших поисков; ученый из Берлина, видимо, обладает интересными документами и своей концепцией...
...Из Гамбурга еду в Берлин.
Доктор Колер - лучеглаз, улыбчив, подвижен. Поскольку он читал мои книги, изданные в ГДР, и первую корреспонденцию о Георге Штайне, поскольку мы - т о в а р и щ и, он сразу же перешел на "ты", открыл папки факирским жестом и начал доставать "дела", иллюстрируя ими свой увлеченный рассказ:
- Вот, ознакомься с этим документом. Обрати особое внимание на пометку в нижнем правом углу страницы, тогда тебе станет понятна моя постановка вопроса об особой роли Гитлера в деле с культурным достоянием Советского Союза.
Читаю:
Начальнику штаба по политическим вопросам
Берлин, 12 сентября 1944 г.
ул. Принц Луи Фердинандштрассе, 2
Секретно
Верховный комиссар Украины разместил вывезенные из Киева и Харькова картины и предметы искусства в следующих местах в Восточной Пруссии:
1. Усадьба Риехау под Белау.
2. Господский дом в Айлденхофе. Владелец: граф Шверин.
Речь идет о 65 ящиках, содержание которых точно указано в приложении. Остальные приложения 20 ящиков, 57 портфелей и 1 рулон гравюр до сих пор не имеют инвентарных номеров. Среди картин имеется большое количество очень древних икон, произведений известных мастеров немецкой, голландской и итальянской школ XVI, XVII и XVIII столетий, а также работы лучших русских мастеров XVIII и XIX веков. В общей сложности в наличии имеются ценнейшие произведения из публичного украинского культурного наследия, которые даже при поверхностной оценке стоят многих миллионов. Кроме того, они, будучи единственным собранием произведений такого рода на немецкой территории, должны иметь большое этическое и культурно-политическое значение для любой группы, с которой рейх теперь или в будущем желает сотрудничать.
Согласно распоряжению рейхсканцелярии от 18.11.1940 г. представляется необходимым направить перечень указанного имущества фюреру. Прошу подписать прилагаемый проект.
ПРИМЕЧАНИЕ: предложено мною и партийной канцелярией
15. IX. 1944г. РОЗЕНБЕРГ.
Пометка:
Одобрено фюрером.
Доктор Колер объяснил:
- Понял? "Одобрено фюрером". Дело в том, что уже в 1938 году, сразу после оккупации нацистами Австрии, именно Гитлер начал подгребать под свое л и ч н о е ведение все дела, связанные с культурой и искусством. Именно тогда в нацистской бюрократической машине и появился термин "прерогатива фюрера" ("фюрер форбехальт"). Был издан его тайный приказ: "Все наиболее ценные произведения искусства должны быть сфотографированы и представлены на рассмотрение мне - я решу их дальнейшую судьбу". (Какой ужас, несостоявшийся художник был намерен по фотографиям решать судьбы картин Рафаэля и Рублева, Рембрандта и Феофана Грека, Тициана и Дюрера, Репина и Брюллова!) Следовательно, - продолжает доктор Колер, - я прошу тебя порекомендовать Георгу Штайну внимательно поискать следы Янтарной комнаты -- одного из чудес света - не только в архивах Розенберга, но и в документах рейхсканцелярии Гитлера, Бормана... Я выявил любопытный материал: когда гауляйтер оккупированного Перемышля п о с м е л не показать Гитлеру похищенные им из музея картины, его немедленно расстреляли в гестапо, без суда и следствия. Да, рейхсминистр "восточных территорий" Розенберг был отменным грабителем, но он стоял на третьей ступеньке лестницы, следом за фюрером и Герингом. Наиболее значительные ценности он передавал на рассмотрение фюрера, которого обуревала навязчивая идея создать "музей Гитлера" в Линце, собрав там самые уникальные картины из всех галереи мира. Так что внимание и еще раз внимание по отношению к архивному фонду Гитлера, гам могут быть следы...
- А почему ты особо выделил гауляйтера Восточной Пруссии Коха? Отчего ты связываешь его судьбу с поиском Янтарной комнаты? Почему вдруг появилась версия захоронения Янтарной комнаты в Саксонии или Тюрингии?
- Не исследовав п о в о р о т ы гитлеровской бюрократической машины, ответил доктор Колер, - не поняв все ее змеиные "изгибы", трудно заниматься судьбою похищенных нацистами произведений культуры. Получилось так, что в сорок четвертом году удары Красной Армии, с одной стороны, и взаимное подсиживание в гитлеровской верхушке - с другой, вознесли вверх злейшего врага Розенберга гауляйтера Восточной Пруссии и Украины "партайгеноссе" Эрика Коха. Именно его, Коха, - по явной подсказке Бормана, - и назначил Гитлер главным ответственным за создание "восточного вала" от Варшавы до Литвы. Почему его? Да потому, что Борман должен был в о з н е с т и врага Розенберга, ибо он замыслил прибрать к своим рукам не только картины Гитлера, но и все те ценности, которые были выкрадены в Советском Союзе. Для этого Борман ввел в свою хитрую комбинацию директора Дрезденской галереи профессора Поссе. Профессор знал все, связанное с картинами и скульптурами, - выдающийся специалист; причем знал он как те картины, которые предназначались для музея Гитлера (сам отбирал как-никак), так и те, которые были уже складированы в тайные розенберговские "депо" (так назывались склады в ряде замков и соляных шахт. - Прим. Ю. С). Именно ему, Поссе, и была подброшена каким-то незаметным, м ы ш и н о г о цвета человеком идея о целесообразности объединения всех культурных сокровищ в одних руках. Борман, развивая эту идею (его же человеком и подброшенную Поссе), поставил вопрос: "А в чьих же руках надо все это объединить?" Ответ на провокационный вопрос предполагался однозначный: понятно, в руках "лучшего друга художников и скульпторов, великого фюрера германской нации Адольфа Гитлера". Здесь-то и возникает мой особый интерес к Коху. Дело в том, что он, создавая "восточный вал", был посвящен в тайну "запасной столицы рейха", которая была организована в конце сорок четвертого года в Тюрингии, с центром в Одруф. К началу 1945 года там было готово около сорока тысяч квартир для государственного, партийного и военного аппарата, было приведено в состояние "боевой готовности" множество замков, не тронутых авиацией союзников, были оборудованы комфортабельные бомбоубежища и спецсклады в сухих соляных и серебряных шахтах. Отвечал за создание этого объекта статс-секретарь Штуккарт, близкий друг Коха. Перевод фюрера в эту запасную крепость был запланирован Борманом и Геббельсом. Понятно, что именно там и должны были спрятать наиболее ценные сокровища Гитлера. Поэтому выявленные мною документы о Кохе и о его ценностях представляют интерес в поиске Янтарной комнаты. Дело в том, что на корабле "Эмден" из Кенигсберга помимо "ценностей Коха" были вывезены "национальные реликвии" третьего рейха: саркофаг маршала Гинденбурга, гробница Фридриха Великого, того, кстати, который и подарил Петру I Янтарную комнату, целый ряд уникальных музейных документов, принадлежащих университету.
Из Киля эти ценности были передислоцированы в Потсдам; я проследил их путь до Бернтероде, откуда они были переправлены в шахты "Пруссия" и "Саксония", спрятаны в штольнях и замурованы, а 9 апреля 1945 года открыты американцами, подняты наверх и вывезены из области, которая по Ялтинскому соглашению должна была стать советской зоной оккупации. Среди открытых американцами ящиков не было "ценностей Коха", хотя они были вывезены из Кенигсберга тоже на "Эмдене", оттуда же перевезены в Потсдам, хранились в Бернтероде, но затем пути их разошлись: саркофаг и гробница были опушены в шахты, а ящики Коха вместе с другими ценностями были передислоцированы в Веймар и спрятаны в подвал городского музея. Куда же они исчезли из Веймара? Если изучить военно-оперативные планы весны сорок пятого, то окажется, что вывезти эти сокровища можно было только по направлению к Саксонии - все остальные пути были отрезаны. Есть сведения, что именно в начале апреля было отмечено передвижение грузовиков швейцарского Красного Креста под охраной СС. Откуда швейцарские машины в рейхе? Кто их туда привез? Зачем? Была ли среди ящиков Коха, хранившихся в музее Веймара, Янтарная комната? С уверенностью ответить не могу. Однако могу сказать, что доктор Роде, отвечавший в Кенигсберге за Янтарную комнату, был отправлен руководством в срочную командировку в Саксонию в конце декабря 1944 года. Он пробыл там четыре дня. Два дня, проведенные им в Дрездене, мне известны чуть ли не по часам. Два дня вне Дрездена канули в темноту, полнейшая неизвестность, ни одного следа. Какие места в Саксонии он посещал? Видимо, шахты и штольни. Почему об этом ничего не известно? Да потому, что подземные хранилища в те годы были "высшим секретом рейха", знали о них единицы. Надо по крупицам собирать все сведения о штольнях, потому что был приказ гитлеровцев: взрывать шахты, чтобы не допустить перехода укрытых там сокровищ в руки союзников. Так, например, было в Австрии, в "депо" Альт Аусзее, возле Зальцбурга, принадлежавшем ведомству Розенберга: если бы не помощь австрийских партизан (и как мне кажется на основании ряда фактов безымянного советского разведчика, работавшего в РСХА. - Ю. С), шахта была бы взорвана и все содержимое было бы навечно погребено под землею. (Важно бы поднять историю этого "депо", все содержимое которого досталось американским войскам, запросить военный архив США: кто производил опись поднятых из "депо" предметов, где они затем хранились, какова их последующая судьба? - Прим. Ю.С.)
- Следовательно, - заключаю я, - ты полагаешь, что Янтарная комната и другие наши культурные сокровища были укрыты в Саксонии?
- Это - одна из версий, - ответил доктор Колер. - Во-первых, в Саксонии все было готово к приему сокровищ; во-вторых, если мы получим неопровержимые доказательства, что Янтарная комната была вывезена из Кенигсберга именно на "Эмдене" вместе с реликвиями третьего рейха и "сокровищами Коха", складирована затем в Бернтероде и Веймаре, тогда возникает вопрос - зачем ее было увозить куда-то далеко, если именно там, в Саксонии, были готовы штольни для приема сокровищ?
- А с чего начался твой поиск Янтарной комнаты?
- Тридцать лет назад в Тюрингии, в одном из замков, не пострадавшем от бомбежек, была открыта школа, - ответил Колер. - Учащиеся нашли на чердаке множество янтарных пластинок - они отменно подскакивали, когда их ловко кидали по глади пруда, что возле замка. Один из учеников, став ныне очень уважаемым в республике человеком, рассказал мне пятнадцать лет назад про то, как они, мальчишки, кидали эти янтарные пластинки в пруд, соревнуясь, чья больше подскочит по глади воды. Откуда янтарь в замке Тюрингии? Что это был за янтарь? Вот тогда я и начал копать. И делаю это по сей день. Я не настаиваю, что истинна лишь моя версия, я с уважением отношусь к поиску Штайна. Именно поэтому я и прошу тебя рассказать ему о версии "музея фюрера в Линце", именно поэтому обсуди с ним вопрос о "прерогативе фюрера", именно поэтому я и предлагаю Штайну проанализировать обнаруженные мною документы о секретных совещаниях в министерстве вооружений - может быть, это натолкнет его на поиск новых архивов... Исследовать надо любую версию, от кого бы она ни исходила. Кстати, после моей публикации во "Фрайе Вельт" пришло много откликов. Пришло и письмо от господина Барша из Мерцинга, что на границе с Люксембургом, он полагает, что видел ящики с Янтарной комнатой. Не хочешь с ним встретиться?
5
...Я довольно быстро разыскал этот маленький, белый, солнечный городок, без труда добрался до чистенькой улочки Цум Гипсберг и оказался в домике пенсионеров - улыбчивых, чуть суетливых, глуховатых, так что мне приходилось все время кричать, разговаривая с Баршем, и этот мой крик и его слишком уж тихие ответы (как все глуховатые люди, он боится показаться смешным и говорит подчеркнуто тихо, чуть ли не шепчет) явно диссонировали с той открытой дружественностью, которая отличала рассказ хозяина дома.
- Меня никто не понуждал заниматься этим делом, просто-напросто совесть мучит, понимаете ли, - не спеша вспоминал Барш. - Я, конечно, не знаю, была или не была Янтарная комната в имении Вильденхоф графини фон Шверин в Восточной Пруссии, я не берусь утверждать, на каком пароходе ее вывозили, но мне все-таки кажется, что гитлеровцы должны были эвакуировать ее сушей, слишком уж велика ценность... Мне кажется, что ее все-таки вывезли на машинах, которые подчинялись гауляйтеру Грайзеру, другу Коха. И вывезли не куда-нибудь, а в замок Горказее, тот самый, который принадлежал гауляйтеру Грайзеру. Но его там уж не было, и поэтому машины прямым ходом, через Нёй-Бентшен и Франкфурт, были передислоцированы в Каринхалле, дворец Геринга. Тридцатого марта сорок пятого года Геринг на своем поезде был на станции Цейленрода. Там я и увидел его, когда проходил мимо, получив отпуск из части, - я был авиатехником; кстати, тогда, на фронте, я и стал чуть хуже слышать от постоянного рева моторов... Солдаты, охранявшие поезд рейхсмарцшла, сказали мне, что они едут на юг, в направлении Альт Аусзее, и что в одном из вагонов везут коллекцию янтаря...
(Примечательно, что Геринг в свое время издал приказ, известный ныне по архивному коду как Т. 454/РС-56/БЛ-000-873+874. Приказ этот заслуживает того, чтобы быть приведенным здесь: "В продолжение принятых мер к сохранению еврейских ценностей шефом военного коменданта Парижа и штабом Розенберга. С означенными ценностями, доставленными в Лувр, поступить следующим образом: сокровища, обозначенные цифрой "1". Их дальнейшая судьба может быть решена только фюрером. Вторая группа сокровищ предназначена для пополнения собраний рейхсмаршала; третья группа предназначена для передачи в музей и библиотеку "высшей школы НСДАП" и подпадает под юрисдикцию рейхсляйтера Розенберга; те же сокровища, которые подходят под экспозиции музеев, будут переданы рейхсминистру Геббельсу. Сокровища должны быть немедленно инвентаризованы и перевезены в рейх силами Люфтваффе".)
Об этом приказе в свое время рассказывал мне и Штайн. Я спросил его, нет ли подобного рода документов о русских ценностях. "Нет, - ответил Штайн и добавил: - Впрочем, точнее сказать, так: пока не обнаружены. Но есть документы о комплектации музея фюрера в Линце". - "Кто их подписывал?" - "Шольц, ответил Штайн. - Он был начальником отдела у Геббельса. Я пытался говорить с ним - он положил трубку, как только услышал мое имя".
"Шольц, - подумал я, слушая Барша. - Мне нужен Шольц. Как к нему подойти?"
Барш закурил, подвинул мне чашку кофе:
- Попробуйте связаться с фрау Церен, ее телефон 06861-88940. Она может помочь вам в поисках телохранителя жены Геринга, Эммы. Говорят, он работал в Касселе то ли таксистом, то ли шофером после денацификации... И еще: в Эльзасе живет Георг Татерра, выдающийся специалист по янтарю, родом из Кенигсберга... Если вам удастся его разговорить, вы можете получить интересную информацию... А я, чем могу быть полезен в дальнейшем, к вашим услугам...
...Телохранитель Эммы Геринг как в воду канул.
А вот Георга Татерру я нашел под Саарбрюккеном, в Ригельс-берг-Сааре, на Параллельштрассе, в его вилле "Восточная Пруссия"...
Поскольку Барш весьма многозначительно посмотрел на меня, произнося слова о том, что Татерру трудно "разговорить", я, отыскав его телефон в справочнике, представился специалисту по янтарю, сосредоточив главное внимание на произнесении моего имени с явно английским акцентом: "Джулиан".
Подействовало.
...И я оказался в большом зале, и напротив меня сидел седой, ухоженный мужчина с тяжелым, внимательным взглядом умных глаз, и руки его устало лежали на тяжелой темно-коричневой плюшевой скатерти.
- Да, о судьбе Янтарной комнаты я знаю почти все, что появлялось в повременной печати, - сказал он, выслушав меня. - Я читал материалы и о специальном "штабе Розенберга", который занимался вывозом ценностей из захваченных районов противника, и о его ближайших помощниках, начиная с Утикаля, этого полубезумца, полуболвана, который тем не менее пустил поиски янтарного чуда по заведомо ложному пути, заявив на Нюрнбергском процессе, что все ценности остались в Восточной Пруссии и там были упрятаны подразделениями СС... Я с интересом отношусь к концепции Георга Штайна, - продолжал он, не обращая на меня никакого внимания, словно бы разговаривая сам с собою. - В такой же мере мне представляется интересным поиск доктора Колера из Берлина. Вы спросили меня о Геринге... Нет... Я служил в отделе штаба ОКВ, который дислоцировался неподалеку от замка Геринга Каринхалле. Я знал, я собственными глазами видел его состояние: в последние месяцы войны рейхсмаршал был полностью деморализован, не до янтаря... Да и потом... Нет, следы этого янтарного чуда нужно искать в документах, связанных с приказами Гитлера... (Я аж напрягся: Татерра чуть не дословно повторил доктора Колера.) Целые янтарные предприятия работали на Гитлера. Если кто-либо из политиков хотел ему угодить, то дарил изделие из янтаря, обладающего, по убеждению фюрера, "теплыми, целебными свойствами, спасающими от судорог и ревматических болей". Как только Гитлер захватил власть, он сказал известную фразу: "Янтарь - это немецкое золото". Поэтому я и думаю, что к Янтарной комнате Гитлер не подпустил бы даже Геринга... Но вот что вызывает у меня сомнение: лучший способ погубить Янтарную комнату - это отправить ее из Кенигсберга морем. В какой мере вы исследовали вопрос о возможности вывоза Янтарной комнаты на машинах? Поездом? Если ее вывезли, то доктор Колер прав: лучшего места для сохранения комнаты, чем штольни серебряных шахт в Тюрингии, найти трудно. В то же время я не исключаю версию Георга Штайна о соляной шахте "Б" "Виттекинд" в Фольприхаузене. Я не геолог, но мне кажется возможным взять там буром пробы; если Янтарная комната осталась в "Виттекинде", ей ничего не сделается, ибо то сырье, из которого сотворено седьмое чудо света, насчитывает по меньшей мере шестьдесят миллионов лет. Вы пробовали связаться с хозяевами "Виттекинда"? Обсуждали с ними вопрос о поисковой экспедиции? Не следует обольщаться - дело очень деликатное, дорогостоящее... О судьбе Янтарной комнаты могли знать лишь фанатики Гитлера. Если даже кто-то из них и остался в живых, он будет молчать: нацист - это совершенно испорченный человек, националист, лишенный каких бы то ни было моральных качеств...
...Вернувшись в Бюро, к себе в Лиссем, запросил Москву, есть ли какие-либо материалы о размерах нацистского грабежа в наших музеях, монастырях, библиотеках...
6
И снова еду к Штайну.
- Что ж, пойдем по порядку: судового журнала "Эмдена", где могла быть интересующая нас информация, нет в архивах. Однако капитан "Эмдена" жив. Я запросил "Союз офицеров ВМС", жду ответа, обещали дать адрес. Единственная надежда: капитан взял судовой журнал с собою. А там должны быть все записи, о Янтарной комнате в том числе, если, впрочем, ее загрузили вместе с реликвиями рейха, саркофагом Гинденбурга и ценностями гауляйтера Коха. Если же и у капитана нет журнала, то, значит, уже в сорок пятом году были включены особые силы НСДАП и СД, занимавшиеся "обрубыванием" всех концов, отвечавшие за сохранение тайн.
(Верное замечание. До сих пор, например, не объяснена таинственная смерть доктора Роде. Роде погиб накануне того дня, когда он и его жена решили рассказать советским властям все, что знали о судьбе Янтарной комнаты. Пора бы заново исследовать обстоятельства этой загадочной кончины, которая отчего-то считалась "самоубийством". А европейский корреспондент лондонской "Санди таймс" Энтони Тэрри привел показания некоего Зиимана из ФРГ о том, что его дядя, нацистский чиновник Франц Польцен, участвовавший якобы в транспортировке Янтарной комнаты, был убит одним из "неустановленных немцев" накануне прорыва Красной Армии, потому что "знал слишком много".)
- Теперь по второй позиции, - продолжил Штайн. - Я уже успел поискать в фондах Гитлера и Бормана. Да, версия доктора Колера о "музее фюрера" интересна. Вот документы, которые мне удалось получить за это время, ознакомьтесь...
Глубокоуважаемый господин рейхсляйтер Борман!
Докладываю, что с 25 ноября по 4 декабря 1939 года я находился в Кракове и Варшаве, с тем чтобы выполнить данное мне поручение: составить доклад о видах и объемах конфискованных произведений искусства.
После этого я был в Вене, где продолжил проверку, прерванную в результате начала воины, конфискованных и укрытых произведений искусства.
К конфискованным в свое время коллекциям добавились еще и другие, например коллекция Бонди и польского графа Ланкоронского, которая содержит полотна итальянских художников раннего периода и античные скульптуры из мрамора.
В ближайшие недели эта работа должна быть закончена, что позволит мне в течение января отобрать наиболее ценные вещи для "музея в Линце".
Хайль Гитлер!
Преданный Вам профессор X. Поссе,
директор Дрезденской картинной галереи
Я посмотрел на Штайна:
- "Музей в Линце"? Значит, доктор Колер...
- Прав, - отрубил Штайн. - Однако читайте дальше.
Лично рейхсляйтеру Мартину БОРМАНУ
Оберзальберг под Берхтесгаденом
Глубокоуважаемый господин рейхсляйтер!
Докладываю, что вчера, 23 марта 1941 года, я возвратился из 14-дневной поездки в Италию.
Благодаря подготовительной работе принца Филиппа фон Гессена стало возможным приобрести для фюрера около 25 картин, среди них: портрет неизвестного знатного мужчины (Тициан), великолепный двойной портрет (Тинторетго, 1562 г.), картины Морони, Зальвиати, Филиппо Мацолла, Макрино де Альбы; несколько полотен Строцци, Маратта, Кастиглионе, Амигони; портрет жены композитора Россини на фоне интерьера. В результате этих итальянских приобретений средства, предоставленные мне, оказались исчерпаны. Я уже обратился к господину рейхсминистру д-ру Ламмерсу с просьбой пополнить счет в посольстве Германии в Риме.
По пути я побывал в Мюнхене и посмотрел доставленные из Парижа великолепные полотна Рубенса, Ф. Хальса и так далее. В мое отсутствие в Мюнхен прибыл четвертый транспорт с 19 картинами, а также с тремя ящиками произведений искусств, полученных в Голландии из коллекции "Кёнигса". Картины после осмотра нашими реставраторами будут переправлены для "музея фюрера".
Хайль Гитлер!
Преданный Вам профессор X. Поссе.
Я спросил Штайна:
- Как вы прокомментируете слова "приобрести для фюрера"?
- Читайте, читайте, комментарии на десерт, - ответил он, хмыкнув.
Дрезден, 18 июня 1941 г.
Лично рейхсляйтеру Мартину БОРМАНУ
Берлин, Вильгельмштр., 64.
Глубокоуважаемый господин рейхсляйтер!
Докладываю, что 18.6.1941 г. я вернулся в Дрезден из очередной поездки в Италию, которую я предпринял также вместе с принцем Филиппом фон Гессеном.
Результат, как принц Филипп фон Гессен должен был вчера сообщить лично фюреру, весьма удовлетворительный.
К отправке в Дрезден готовы около 50 картин, которые фюрер частично видел на фотографиях.
Хайль Гитлер!
Профессор Поссе.
Дорогой партайгеноссе Гиммлер!
Картины и другие предметы искусства, собранные Гитлером для Линца, должны быть временно размещены в монастыре Кремсмюнстер.
Хайль Гитлер!
Ваш Борман.
Штайн дождался, когда я просмотрел все документы, и сказал:
- Версия доктора Колера о "музее фюрера" верна, спору нет. Грабеж русских и украинских музеев отличайся от грабежей в Италии лишь по форме: все эти римские "сделки" принца фон Гессена являются темнейшей аферой третьего рейха. Когда в 1975 году национальная галерея и учредительное общество прусского культурного наследия сделали выставку в Далемском музее в Западном Берлине, наследники бывшего владельца "палаццо Мосениго" в Венеции заявили протест и обратились за помощью к прессе Лондона и Парижа... Решение до сих пор не принято... Любопытен допуск доктора Колера, что Борман начал интригу против Розенберга, чтобы все прибрать к своим рукам, используя довод Поссе: "Розенберг не умеет наладить хранение ценностей, все должно принадлежать одному хозяину". Вот документ, который давал Борману все основания начать борьбу против Розенберга.
IV отдел "Розенберг"
II Главному отделу
Берлин
Ратибор, 24 августа 1944 г.
Касается: предметов искусства, вывезенных с Украины.
Бывший сотрудник оперативного штаба П. Пфайфер попросил представить ему данные о том, какие предметы искусства, вывезенные с Украины, были укрыты оперативным штабом. Для этого прошу Вас вступить в контакт с начальником оперативного штаба Антоном в Белграде и другими сотрудниками бывшей главной рабочей группы "Украина". От находящихся в Ратиборе сотрудников я получил следующие документы:
1) От начальника главного оперативного отдела Вайзера:
а) обо всем археологическом материале музея г. Керчи, - место укрытия неизвестно (вывезено спец. штабом, сведения можно получить у профессора Штампфусса);
б) обо всем археологическом материале музея в Феодосии (см. пункт а);
в) обо всем материале раскопок музея курганных городов в г. Бахчисарай, вывезено спец. штабом, отделом "доисторические времена", эвакуировано в Краков, дальнейший путь неизвестен;
г) о части предметов музея изобразительных искусств из Феодосии и Алупки (исключительно картины), - вывезены спец. штабом, "отделом искусств", - место укрытия неизвестно (транспортировка осуществлялась совместно с археологическим материалом)...
- Следовательно, - продолжат Штайн, - Розенберг не мог навести порядок в собственном "хозяйстве", поэтому надо было у него все забрать, передав ценности в ведение тогда уже мифического "музея фюрера", то есть в руки Бормана. Но я выдвигаю еще одну версию, - ничего не попишешь, немецкая страсть к педантизму. Я убежден, что если Янтарная комната была вывезена из Кенигсберга, то запись об этом должна где-то быть! Должна! И я намерен сосредоточить поиск на этом!
Глава,
в которой рассказывается о мультимиллионершах, о даме, радеющей о демократии и справедливости, укрывающей при этом краденое...
1
Когда я вернулся от Штайна, позвонили из посольства:
- Вам заказное письмо, подъезжайте.
Письмо - краткое, привожу его полностью: "Уважаемый господин Семенов, я прочитал, что вы включились в дело поиска Янтарной комнаты, похищенной в России во время войны. Пожалуйста, позвоните мне в Кельн по телефону, который я убедительно прошу не передавать другим лицам. У меня есть информация, которая, убежден, не сможет вас не заинтересовать. Искренне Якоб Шрайдер" [Некоторые фамилии изменены].
Звоню в Кельн.
- Да, буду рад видеть вас. Меня устроит любое время, я отошел от дел. Когда въедете по трассе из Бонна в город, сверните на кольцевую возле бензоколонки, а там совсем недалеко, вы легко меня разыщете.
Привыкнув к дотошному "первому светофору, второму светофору, трехстам сорока двум метрам, повороту налево возле булочной Мюллера, в витрине которой "выставлен профиль Штрауса, выпеченный из манного теста с добавлением шоколада", я даже несколько растерялся этому чисто русскому "легко разыщете".
Искал я господина Шрайдера долго, опоздал минут на сорок, что по здешним канонам более чем позорно и безответственно, думал уж позвонить, извиниться и попросить о новом "термине", но интерес взял свое. (Интерес, интерес, какое поразительное понятие! Любое искусство возможно, кроме скучного. Как же мы либеральны по отношению к успокоительной скуке, резво проникающей в нашу литературу! Только б все было по привычной схеме! Только читает ли схему наш книголюб? Смотрит ли такой фильм зритель?! Нет, это уже не читают и не смотрят. Таким образом, мы сами отдаем зрителя и читателя на откуп д р у г и м, а те к категории интереса относятся умело и серьезно.)
...Якоб Шрайдер жил в бельэтаже особняка, в одном из самых фешенебельных районов Кельна. Неважно, сколько комнат в твоей квартире, на каком этаже ты живешь, чем отделана твоя кухня. Стоит в Париже сказать, что ты из "16-го арондисмана", и к тебе отнесутся по-особому: люди, живущие в районе Булонского леса, - состоятельные люди; такие же районы есть в Нью-Йорке, Бонне, Вене, Токио: свой узнает свояка издалека, по некоему условному коду, "клуб богатых"...
- Заходите, прошу вас...
Пожилой мужчина; одет подчеркнуто красиво; вместо галстука - шелковое кашне, повязанное легко, со вкусом; рубашка накрахмалена, воротник старомодный, но он старомоден в такой мере, чтобы ныне считаться супермодным, - маленький, упирающийся в брылья щек, ни дать ни взять Бриан; все возвращается на круги своя, мода - не исключение.
...В комнате мало мебели, но вся она антикварна: огромная, с балдахином кровать, стол красного дерева с ножками столь завитыми, что кажется, будто не мастер их делал, а злодей выворачивал и тянул бедное дерево тисками (даже хруст мне почудился, право).
Господин Шрайдер достал из холодильника несколько бутылок - виски, коньяки, вина; была и "Столичная"; поинтересовался любезно:
- Что будете пить?
- Сейчас - ничего.
- Боитесь полицию? Несколько капель можно, я это досконально знаю, потому что владел таксомоторным парком, бензозаправочными станциями, первым в Федеративной Республике начал применять телефон в машинах моего парка... О, у меня были отлаженные отношения с полицией, так что не страшитесь, сорок капель вполне допустимо, обостряет внимание, да и потом сейчас у "фараонов" пересмена, они тоже норовят выпить свою кружку пива...
Господин Шрайдер плеснул мне виски, долил содовой, положил кусок льда; то же проделал для себя.
- В этом году мне исполнился восемьдесят один год, но я не чувствую возраста, потому что живу в движении и привычках, наработанных в зрелости, до семидесяти, пока я держат в руках дело. Но я и тогда зиму проводил у себя на вилле в Санта-Крус-де-Тенерифе; осенью отдыхай в Майами; ныне я разорен, но привычкам не изменяю, какие-то деньги остались все-таки. Да и потом сын весьма состоятелен, он стоит несколько миллионов, я уступил ему свою виллу в Санта-Крус, а он положил мне ежегодный пенсион - на его счетах в банках это не очень-то отражается, хотя именно я был тем, кто учил его: "Считай пфенниг, только тогда скопишь миллион". Прозит!
- Прозит!
- Как у вас со временем?
- Я располагаю временем, господин Шрайдер.
- Прекрасно! Я полагаю, что главные детали вам целесообразнее обговорить с моим племянником Мишелем, он будет ждать вас в воскресенье на бегах, возле кассы "7" в 16.45. Если вы согласны, я позвоню ему сегодня попозже.
- Какие именно детали я должен буду оговорить с Мишелем?
Шрайдер улыбнулся:
- Называйте его Мишо, он еще молод, я люблю его, настоящий мужчина...
- А что вы хотите сказать по поводу Янтарной комнаты? У вас есть какая-то версия? Имена? Факты? Даты?
- Я просто знаю адрес, где она сейчас находится, господин Семенов! Прозит!
- Адрес?! - Я поразился. - Где же?
- Я ведь сказан, что все детали обговорим с Мишо, господин Семенов, только с Мишелем. Если вы дотолкуетесь с ним - я с радостью продолжу предприятие.
Я вернулся в Лиссем, в свой одинокий деревенский дом, включил телевизор и прилепился к пишущей машинке: нет ничего надежнее, - если надо спастись от нетерпения, - чем всласть поработать за столом и обозначить задачи на ближайшие дни.
А задачи таковы:
1. Постараться разыскать следы Герберта Ломача. Он был одним из ключевых сотрудников в штабе Розенберга по грабежу наших культурных ценностей. В 1944-1945 годах отвечал за организацию тайных складов для произведений искусства в соляных копях Саксонии и Чехословакии. Саксонию он знал отменно, потому что перед войной работал в Дрездене. Два года назад его видели в Кланстхал-Целлерфельде, что в Гарце.
2. Предпринять попытку обнаружить следы еще одного сотрудника Розенберга, доктора Дитриха Розкампа; в начале пятидесятых годов он был хозяином картинной галереи в Гамбурге.
3. Встретиться с начальником личного штаба Гиммлера, нацистским преступником обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом.
2
...Наутро адрес Карла Вольфа, высшего генерала СС, начавшего сепаратные переговоры с Даллесом в Швейцарии весной сорок пятого, помогли установить коллеги из мюнхенского Института истории современности.
Позвонил в Дармштадт по телефону, который мне передали историки.
- Вольф, - услышал я резкий, глуховатый голос.
- Господин Карл Вольф? - уточнил я.
- Именно так.
Я представился. Пауза.
- Вы из Москвы?
- Да, но сейчас живу в Бонне.
- Но имеете право вернуться в Россию?
- Бесспорное.
- Хм. Что же вам надо?
- Увидеться с вами.
- Цель?
- Обсудить некоторые вопросы, связанные с историей второй мировой войны.
- Сколько можете уплатить за встречу?
Я, признаться, опешил:
- То есть как это "уплатить"?!
- Очень просто! Вы ведь намерены опубликовать нашу беседу, не так ли?! Так вот, какую часть гонорара вы можете перевести на мой текущий счет? Я получаю мизерную пенсию, всего триста марок в месяц, это вопиющее нарушение боннским правительством гражданских прав, я никогда не был "черным СС", я всегда был солдатом Германии на дымных полях войны за социальную справедливость и мир!
Ясно?! Вот так-то! Все бывшие генералы СС сейчас оказываются борцами за гуманизм и добро.
- Денег у меня нет, генерал, а вот отблагодарить за беседу парой бутылок водки, обедом и икрою - это мне под силу.
- Хорошо. Завтра в час дня я буду ждать в центре Дармштадта, в итальянском ресторане. - Он назвал адрес и телефон, пожелай спокойной ночи и положил трубку.
...Я опоздал не потому, что хотел опоздать и этим унизить нациста, просто-напросто запутался в обилии дорожных указателей; в хорошем тоже надобно соблюдать чувство меры.
Молодой итальянский официант в белой рубашке, розовой жилетке и слишком уж обтягивающих черных брюках распахнул дверь; заметив фотоаппарат, указал рукою налево:
- Генерал вас ждет, проходите, пожалуйста.
Я вошел в маленький деревянный зал и сразу же узнал его: Карл Вольф сидел в синем костюме, крахмальной рубашке и туго повязанном синем галстуке. Роста высокого, плечист, кряжист; лицо покрыто темно-желтым загаром - явно генерал не так давно вернулся с гор.
Вольф поднялся, пожал мне руку (она у него такая же большая и о л а д ь и с т а я, как у Скорцени), усмехнулся:
- Я заказал себе еду, не дожидаясь вашего приезда, вы не против?
- Мы ж уговорились, я угощаю, так что, пожалуйста, выбирайте от души.
- Ну, так какие же ко мне вопросы?
- Первый вопрос: где это вы так загорели?
- В горах. Я летаю в Альпы, старые товарищи финансируют наш отдых.
- "Наш"?
- Нет-нет, я одинок, летаю "соло". Когда я говорю "наш", то имею в виду тех, кто оказался разорен после войны...
- Вам приходилось сталкиваться с проблемами искусства, культурных ценностей?
- А как же! Я, именно я, передал Аллену Даллесу ценности из галереи Уфицци! Если б я знал, что американская разведка столь неблагодарна, я б оставил себе пару-тройку полотен и не было бы мне сейчас нужды получать подачку из Бонна - триста марок в месяц, позорная нищета боевого генерала...
- Но вы ведь не сражались на фронте, если мне не изменяет память.
- Я был в такой должности, когда фронт окружал меня повсюду! Американцы поставили условием при начале переговоров о компромиссном мире против большевиков передачу им картинных галерей Италии, чтобы это все не было отправлено в рейх...
- Кому? Гитлеру?
И тут я впервые увидал воочию глаза Карла Вольфа - маленькие, пронзительно-голубые буравчики вспыхнули вдруг, ввинчиваясь в тебя стремительно, безжалостно, т о р г о в о.
- А почему вы решили, что эта живопись предназначалась фюреру?! - спросил Вольф чуть не по слогам.
- А кому же еще? - отыграл я.
Г л а з больше не было; так, стертые, размытые старческие глазки; тихие, добрые, если не знать, кто сидит напротив; дедуля на отдыхе, да и только.
- Ну а разве Геббельс, отвечавший и за музеи рейха, не мог претендовать на эти полотна? - еще аккуратнее отыграл я.
- Вот это ближе к правде, - как-то умиротворенно согласился Вольф, и глаз по-прежнему не было на его лице, значит, вопрос не т р о н у л, значит - м и м о, значит - Геббельс здесь ни при чем.
- Или Розенберг?
- Нет, вряд ли. Розенберг в эти месяцы был совершенно потерянным человеком... Фюрер порекомендовал ему сосредоточиться на работе в главном органе партии - "Фолькишер Беобахтер".
- А Борман?
- Что - Борман?! - Глаза-льдинки словно бы отталкивают меня; эк они пронзительны, экие они живчики, диву только можно даваться! И еще одно примечательно: и Скорцени, и многие другие нацисты машинально повторяют имя "Борман", когда ты впервые произносишь его.
- Нет, ничего, я интересуюсь всеми деталями, относящимися к этому комплексу... У вас нет информации о причастности Бормана к проблеме культурных ценностей?
- Он не был к этому причастен.
- Убеждены?
- Абсолютно.
- Мы говорим о последнем периоде нацизма, о весне сорок пятого.
- Верно.
- А если бы речь шла о сорок втором или сорок третьем годе?
Вольф улыбнулся:
- В сорок третьем году речь не могла идти о сепаратном мире мой дорогой господин Семенов... Американцы умеют считать лучше, чем мы с вами: они высадились в Европу, зная цену каждой картине в галереях Италии и рейха...
- А им были известны расценки на те произведения, которые складировались под охраной СС в тайных горных "депо" Баварии, Саксонии и Австрии...
Оп, г л а з а!
- Это выдумки! Вы чьей информацией пользуетесь?
- Штаб-квартиры фюрера, Гиммлера, Розенберга.
- Не боитесь пропагандистских подделок западных союзников?
- Что-то вы очень западных союзников не любите.
- Они предали меня, выдав трибуналу, который принудил боевого генерала провести двадцать лет в тюрьме...
- СС, - добавил я.
- Да, но "зеленого СС". Я был далек от некоторых чрезмерных строгостей, допускавшихся порою "черными СС", гестапо и СД.
- "Чрезмерные строгости"? Как это понять?
- Это надо понять так, что мы защищали идею национал-социализма и были вынуждены нашими же противниками заботиться об их жизнях: разгневанный народ был готов уничтожить всех левых и евреев. Заключив их в лагеря, мы спасли им жизнь.
Он сказал это серьезно, с полной убежденностью в том, что эти заученные еще в тридцатых годах слова - истина в последней инстанции.
- Правда ли, что ваш шеф Гиммлер объявил Франконию будущим "государством СС", где бы царствовали традиции старины и дух возвышенной о т д е л ь н о с т и?
- Да, это так. Центр - Франкония, но с выходом к Марселю: море необходимо солдатам.
- Вы бывали с Гиммлером во Франконии?
- Да.
- Какие бы памятные места Франконии вы порекомендовали мне посмотреть?
- На какой предмет?
- Я же объяснил: меня интересуют вопросы культуры.
Вольф снова чуть улыбнулся.
- Вопросами культуры интересуются политики. Фюрер, например, уделял огромное внимание вопросам традиции искусства, проблеме крови и почвы, поскольку лишь эти два факта делают искусство истинно национальным, разве нет?!
- Вы, конечно, бывали в замке Кольмберг?
Глаза! Они совсем как ледышки, крохотные-крохотные.
- Это где-то в районе Нюрнберга?
- Совершенно верно, под Ансбахом...
- Бывал, конечно бывал...
- В музее у посла Фореджа?
- Имен я не помню, прошло столько лет...
- А господин Унбехавен? Такого не помните?
Г л а з а!
- Нет, не знаю...
- Вам, конечно, известно, что в замке Кольмберг люди рейхсминистра Розенберга устроили тайный склад культурных ценностей, вывезенных из Советского Союза?
- Да что вы говорите?! Никогда бы не мог подумать - такой благопристойный замок, столь традиционный, истинно национальный...
Генерал явно подтрунивал надо мною.
- Вам бы выгоднее помочь мне своей памятью, генерал.
- Вот как? В чем же выгода?
- Сенсация. За это платят: бывший национал-социалист разоружился, решил помочь справедливости...
- Вы обладаете чувством юмора.
- Иначе трудно жить.
- В вашем пассаже было две неточности. Я не б ы в ш и й - это во-первых, и я не разоружился - это во-вторых.
- Время упущено. Оно - не за вас.
- Ничего. Встанут новые борцы. Встанут.
...Все время нашей беседы за моей спиною стояли два итальянских мальчика-официанта: широко расставив ноги, скрестив руки на груди, - ни дать ни взять личная охрана обергруппенфюрера СС, который все последние месяцы войны "трудился" в Милане, удерживая север Италии под германским владычеством; связи такого рода - долгие связи, непрерываемые, сказал бы я (мафия и фашизм, читатель помнит?).
Мне поначалу казалось, встреча со старым нацистом страшна лишь постольку, поскольку он, как бацилла, заражает неподготовленных, неграмотных, незначительную часть малоинтеллигентной молодежи. Я недоумевал - в чем притягательность националистского бреда, в чем его манящая сила? Неужели в конце двадцатого века, стремительного века человеческой общности (радио, изучение языков, гастроли театров, обмен выставками живописи), национализм может казаться спасением и от экономических хвороб и политических стрессов? Оказывается, увы, может...
"Мы как нация заслужили право жить лучше всех других" - это один из ведущих тезисов "старых борцов".
А - почему? Кто дач право какой-то одной нации на исключительность? Всякого рода исключительность - шаг к такому неравенству, выход из которого кровав и фатален.
"Именно мы имеем право на лидерство, - вещают старцы, - поскольку наша нация - фермент континентального единства и европейской духовности".
Когда возражаешь, старцы сразу же апеллируют к внимающей националистической молодежи: "Разве человек чужой крови может желать нам добра? Он выискивает неприятное нации, произвольно трактует факты, клевещет на нас! Он обязан делать все, чтобы нам было хуже!"
Я помню, как старцам аргументированно возразил немецкий ученый из Мюнхена; но старцы начали убеждать молодую аудиторию, что ученый этот никакой не немец, поскольку его бабушка была то ли украинкой, то ли чешкой, а кровь отсчитывается по материнской линии. (Как тут не вспомнить расовые законы, которые служат идее исключительности своей нации, начиная с инквизиторов и кончая нынешними расистами в Израиле! Впрочем, "кончая" ли? Нет ли ныне тяги к этой заразе в иных странах и весях?) И ведь этот довод старцев исследовался молодыми людьми, с доводом соглашались, предлагая, впрочем, обсудить, в какой мере бабка отторгает человека от нации, может, допустимо "простить" человеку бабкино чужекровие?! Старцы, однако же, возражали: "Лишь шестнадцатое колено освобождается от чужой крови; человек, который помнит бабку, наверняка чтит ее память, и это естественно, ибо никто так не любит внуков, как бабки, и поэтому добрая память о прародительнице будет постоянной константой духа так называемого "немецкого" ученого"...
...Человечество живет на очень маленькой планете по имени Земля главной проблемой: удастся ли спасти мир от ядерных и нейтронных снарядов? Удастся ли спасти мир от холода, когда последняя капля нефти будет выкачана из недр? Удастся ли накормить население планеты, когда количество обитателей ее к концу этого века чуть ли не удвоится?! Удастся ли спасти от загрязнения небо, луга, леса?! Нет, это не волнует старцев! Лишь "чистота крови", "расовая замкнутость", "исключительность"!
- Пусть нам не мешают жить так, как жили наши предки!
В наш век сверхскоростей бред национализма - очевидная глупость, но, увы, как много еще людей, падких на истерические завывания маньяков от "крови и почвы"! Неужели это фатально?
...Иногда, после встреч с последователями национал-социализма, базирующегося на идее реанимации "великого прошлого" (начиная с "римской империи германской нации" и кончая третьим рейхом), внимательно присматриваясь к горящим глазам, кликушеской манере вешать, неумению внимать доводам собеседника ("существует лишь одна истинная точка зрения - наша, все остальные - порочны и чужекровны"), я начинал думать, что в массе своей адепты расы не что иное, как психически неуравновешенные люди, если не больные. Когда человек заявляет: "Я - самый великий, самый талантливый, однако меня травят люди чужой крови, иной национальной идеи, лишь поэтому я не могу заявить о себе в полный голос", - тогда диагноз не так уж труден: симптомы мании величия. Но ведь Гитлер смог скрыть свое психическое заболевание, потому что он вещал не о своей исключительности, но об исключительности нации, о том, что нацию угнетают, разжижают ее кровь, разлагают чужой культурой, именно-де поэтому немцам надо стать господами мира, лишь в этом - национальное "спасение"...
Молокососы, хранящие ныне дома портреты фюрера, не могут знать, - "старые борцы" тщательно скрывают от них все "негативное", а официальную пропаганду мало интересует проблема формирования будущего поколения, - что в годы царствования Гитлера, в "благословенные времена сильной личности и национального подъема" немцы сидели на карточной системе, правду друг другу сказать не решались, страшась ареста и расстрела, гнили в окопах, оставались сиротами и вдовами, задыхались в бомбоубежищах...
"Нет, все это - пустое, ибо т о г д а не было коррупции, демократической болтовни, царства "денежных тузов", тогда все было нашим, национальным!.."
...Воистину, если бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Неужели боги могут вновь решиться на то, чтобы наказать целый народ?!
3
...Бега в Кельне - совершенно особое зрелище. Здесь полно блатных (иначе здешних деклассированных не определишь), которые вьются п о н и з у, экономя на трибунах; там, наверху, в ложах, в удобных креслах устроился "бомон"; в правительственном отсеке сидел экс-бундеспрезидент с женою, - бывшие президенты пользуются правами, практически равными тем, которыми ублажают президентов функционирующих, разве что охранников поменьше, не более одного-двух.
Хотя ипподром большой, но ощущение тесноты и духоты не оставляет тебя, как только, - с трудом запарковав машину, - ты начинаешь в в е р ч и в а т ь с я в толпу.
Как же устойчив этот иллюзорный мир близкого счастья! Сколько раз умные математики объясняли невозможность выиграть так, чтобы раз и навсегда разбогатеть, сколько раз завсегдатаи перешептывались о том, кто и почему повесился, застрелился, сиганул с моста: вчера еще смеялся, обсуждал планы на будущее, мял в потном кулаке купюру, ан - нету человека, спекся... Химера мечтаний о сладком завтра привела к трагическому концу не один миллион горячих голов. Мечта тоже должна быть дисциплинированной, иначе, - если распустить ее, - черт те куда может привести!
...Мишель ждал меня возле кассы, я узнал его по описанию Шрайдера, да и он сделал шаг навстречу мне. Рука - крепкая; улыбка - белозубая, открытая; одежда - на некоем сломе, - так французы говорят о погоде: "между волком и овцою", серо-синие тона, то есть шикарно, но отнюдь не показно, не броско, рассчитано на ценителя, умеющего определить счет в банке по фасону ботинок собеседника.
- Дедушка хорошо описал вас, - сказал Мишель, - абсолютно словесный портрет, словно он работает в группе по борьбе с террором. Будете играть на тотализаторе? Не советую, сегодня х и т р ы е кони. Пойдемте, я кое-что покажу вам. Умеете обращаться с биноклем? Прекрасно. Знакомьтесь, - он подвел меня к красивой стареющей даме и мужчине с синеватым лицом, - это папа и мамочка. Господин Семенов, - представил он меня, - о котором вам говорил дедушка.
- Ах, как приятно, - сказала мама, протягивая руку, один палец которой просто-таки обвисал от бриллианта. - Не ставьте на девятого, это из конюшни Зиверт, а она - приятельница мерзавки.
- Он пока не знает, кто такая мерзавка, - заметил ей папа, пожимая мою руку. - Хотя надо, чтобы узнал, - сказал он мне. - Вы действительно из Москвы? Как интересно! Собираетесь вернуться? Тогда не играйте, ни в коем случае не играйте, это говорю вам я, оставивший здесь не менее миллиона, ха-ха-ха!
- Более, - поправила мама, - значительно более. Мужчины - хвастуны, но в данном случае ты скромен, как статистическое управление, мой друг!
Мишель легонько тронул меня за руку; мы отошли к гаревой дорожке; он протянул мне бинокль, кивнул на ближнюю ложу:
- Посмотрите и постарайтесь запомнить это лицо.
Я посмотрел в окуляры: старая дама в ложе пристально разглядывала в свой бинокль меня и Мишо; рядом с нею сидела вторая дама - чуть помоложе, лет шестидесяти, о чем-то оживленно болтая с седоволосым соседом.
- Дама нас разглядывает, - сказал я Мишелю.
- Нет. Не нас. Она смотрит на меня, - ответил он. - Эта дама и ее племянница разорили дедушку, пустили его по миру. У старика было припасено на старость пару миллионов и бриллиантов каратов на двадцать - все это ушло к ним в руки. Алчные, низкие люди. У них и хранится Янтарная комната.
Я опустил бинокль, обернулся к внуку Шрайдера. Он смотрел на меня не мигая, очень спокойно, без улыбки.
- Да-да, я не шучу. Эта старая дама в ложе - госпожа Эрбиг, ее муж входит в число самых богатых людей страны; его богатство состоялось еще при Гитлере, когда он выпускал лаки для авиации Геринга. "Эрболь". Мой папа называет даму "мерзавкой", а ее коней - она держит одну из самых крупных конюшен в Кельне папа называет "мерзавцами". Напрасно, кони - прекрасны.
Мы не стали дожидаться конца гонок; Мишель сел в свой спортивный двухсотлошадесильный гоночный "мерседес", я пристроился ему в хвост, и мы поехали к дедушке.
- Я не прошу у вас денег вперед, - сказал Якоб Шрайдер- - Только после того как вы вывезете в Москву Янтарную комнату. По сто тысяч на брата: мне, вам и моему другу Фреду, который видел эту комнату в доме старой дамы в Тессине.
- Вы готовы назвать адрес? - спросил я.
Дедушка посмотрел на внука, тот кивнул.
- А почему бы и нет? - ответил Шрайдер. - Я даю вам адрес, а вы свидетельствуете, что платите деньги, - не вы, естественно, вы должны получить в равной доле со мною, - а государство. По-моему справедливо, не так ли?
- Справедливо, - сказан Мишель. - Если вы имеете два свидетельства, господин Семенов, одно - дедушки, а второе - Фреда, то вы или ваша страна, - я уж не знаю, как тут удобней поступить, может быть, на определенном этапе драку надо вести лично вам, как гражданину СССР, - обращаетесь в суд и требуете возвращения краденого.
- Но старая дама говорит, что эта Янтарная комната - подарок ее дедушки к свадьбе, - - отвечаю я. - И запрещает кому бы то ни было переступить порог ее дома. Или вы думаете, что прокуратура возьмет на себя смелость вторгнуться в дом той, кто причислен, по вашим же словам, к наиболее богатым людям в государстве?
- Если есть два свидетельских показания, - повторил Шрайдср, - то даме придется отвечать перед законом.
- Вы можете засвидетельствовать, что у дамы хранится именно наша Янтарная комната, господин Шрайдер?
- Я видел фотографию, опубликованную и в "Ди вельт" и в "Цайт". Мне кажется, что именно такие янтарные стены украшали зал в доме мерзавки в Баден-Бадене.
Я открыл портфель, достал цветную фотографию Янтарной комнаты, показал ее Шрайдеру:
- Вы готовы засвидетельствовать, что видели в Баден-Бадене именно эту комнату?
Шрайдер поменял очки, долго рассматривал фото, потом протянул фотографию племяннику, тот лишь пожал плечами:
- Я же не видел, дедушка, я не могу быть свидетелем. В д а н н о м вопросе я не могу быть даже советчиком. Ты убежден, ты и принимай решение.
Шрайдер снова посмотрел фотографию, потом отошел к пишущей машинке, установленной тоже на совершенно диковинном маленьком столике, украшенном бронзой, вензелями и перламутром, вставил в каретку свой фирменный бланк и напечатав "Подтверждение. Настоящим утверждаю, что примерно три года назад в доме Доктора Вольфганга Эрбига в Баден-Бадене, на улице Хершенбахштрассе, 29, я видел Янтарную комнату, величиною примерно пятьдесят квадратных метров. Мне кажется, что комната, которую я видел, и та, что изображена на фотографии, идентичны. Настоящую фотографию Янтарной комнаты предъявил мне для опознания господин Юлиан Семенов из Бад-Годесберга".
Он передал мне текст; затем раскрыл большую записную книгу и продиктовал мне телефон:
- Это номер моего друга Фреда. Он живет на острове Тенерифе, Канары. Он издатель, ему принадлежит журнал "Тенерифа вохе"...
- Позвони к нему, - сказа! Мишель. - Расскажи ему о господине Семенове.
Шрайдер набрал номер (связь с Японией, Канарскими островами, США, Новой Зеландией - автоматическая, занимает это минуту, не более, какая разумная экономия времени), дождался ответа заговорил быстро - здесь приучены считать деньги даже тогда, когда говоришь по самому важному делу: оплата международных разговоров исчисляется секундами, не минутами.
- Фред, здравствуйте, здесь Джак! Фред, напротив меня сидит господин Семенов из Москвы, он писатель. Его интересует, когда ты в последний раз видел Янтарную комнату у фрау Эрбиг? Полгода назад?
Я протянул руку к трубке.
Шрайдер кивнул, выслушал, что говорил ему господин Кольбе, потом перебил его:
- Фред, я передаю трубку русскому коллеге.
- Добрый день.
- Здравствуйте.
- Как бы и мне глянуть на эту комнату?
- Я думаю, это можно устроить. Поезжайте в Тессин, это на границе с Италией. Там найдете моего приятеля, запишите его телефон, зовут его Бруно, он вам поможет.
В трубке щелкнуло, разговор окончен.
Шрайдер достал бутылки из холодильника, разлил по стаканам, поднял свой:
- Считаем бизнес начатым, господа? Мне очень нужны эти сто тысяч марок, да и мерзавка пусть вернет награбленное законным владельцам.
- Это не твое дело, - заметил Мишель. - Это дело господина Семенова. Твое дело - деньги; межгосударственные отношения тебя не должны волновать. Не правда ли? - обратился он ко мне.
- Я против диктата, каждый поступает так, как ему подсказывает совесть.
- Все верно, - повторил Мишель. - Только я за то, чтобы еще раз уточнить: Янтарная комната - ваша, деньги - наши. Более того, я согласен с дедом, вы, в случае успеха, тоже должны получить свою часть, почему бы и нет, молодец, дед, я уважаю в тебе сердце - орган, приложимый более к понятиям девятнадцатого века, чем двадцатого...
Швейцария - совершенно особенная страна. Если ты пересекаешь границу в Базеле (половина города немецкая - половина швейцарская), то вполне можно не останавливаться, - проехал, держа руку во внутреннем кармане пиджака, мимо пограничников, улыбнулся таможенникам, остановился возле табачной лавки, обменял марки на франки - и все, топай себе дальше. Впрочем, должен сделать оговорку: наша пословица "по одежке встречают" сугубо приложима к процедуре переезда тамошних безвизовых границ. Если ты в дорогом пиджаке и галстуке, гладко выбрит, автомобиль твой дороги тщательно вымыт, тогда полиция махнет рукою, "мол, проезжай". Да таможня рассеянно пропустит, не потребовав декларировать виски, оружие, водку, табак или часы. Но стоит тебе ехать в джинсах, и рубашке без галстука, да если еще побриться не успел, - пенять приходится на себя: процедура проверки будет обычной, въедливой, с соблюдением всех формальностей.
Дорога из Базеля идет по немецкой Швейцарии; постепенно язык начинает меняться, делается еще более жестким, чем в Баварии. Центр немецкой Швейцарии - Цюрих, хотя жителей Берна это несколько обижает, несмотря на то что этот тихий городок - столица конфедерации. Центром французской Швейцарии считается Женева; хотя я бы таким центром считал Лозанну или Монтре; и конечно же Локарно - центр Швейцарии итальянской.
Боже, как же разнятся эти регионы! Порою трудно представить, что миниатюрные Германия, Франция и Италия составляют единое целое, и не мешает этому ни тараторящая стремительность итальянского языка, ни воркующая галантность французского, ни увесистость и определенность немецкого. Разные культуры живут бок о бок, их адепты не хватают друг друга за грудки в выяснении отношении: "кто кого главней и талантливее", все служит общему конфедерации. Занятна деталь: Локарно - это Италия, доведенная до абсолюта, с громадными простынями, развешанными между домами, с архитектурой, уносящей тебя в Неаполь, с полицейскими, дирижирующими автодвижением, словно Артуро Тосканини; дорога из Базеля на Цюрих - это деревянные домики с красной геранью и тяжелыми соломенными крышами - типичная Германия начала века, точно по Пастернаку: "Прекрасный, как в детстве, немецкий мотив"; аккуратность во всем невероятнейшая, ни соринки на дороге; и наконец, Монтре или Лозанна, расшабашно грассирующая, но при этом молча и стремительно все подсчитывающая; белые особнячки в стиле рококо, типичная провинциальная Франция; все обращено вовнутрь: штукатурка может сыпаться, но внутри обязана быть мебель времен Людовика и обед из семи блюд с красным и белым вином.
Совершенно меня потрясла зримая разность, когда я миновал перевал Сен-Готард и из немецкой Швейцарии спустился в Бризону, в Швейцарию итальянскую. Всего двадцать километров горной дороги, но ты оказываешься в совершенно другом мире. Вообще категория г р а н и ц ы чем дальше, тем более занимает меня. Действительно, как объяснить обшарпанность фасадов Люксембурга и вылизанную аккуратность соседствующего западногерманского городка? Чем объяснить видимую разницу между немецким селением в районе Венло и соседствующим голландским городком - совершенно иная архитектура; красный кирпич, и н с т и т у т лестниц, столь же подчеркиваемый, как и у нас в Грузии, где главная достопримечательность фасада - особенно в Абхазии лестница, а еще лучше - две! Что это за незримая линия, разделяющая культуру, язык, обычаи?
...Словом, я переехал границу в Базеле и нажал на акселератор, чтобы дотемна успеть проскочить Сен-Готард. Однако за Цюрихом, когда дорога начала ввинчиваться в горы, миновала Альтдорф с его музеем, где хранится махонькая деревянная кроватка генералиссимуса Суворова, повалил весенний снег, быстро таявший, превращавшийся в жирную, скользкую кашу. Загорелись слова на табло, укрепленном вдоль дороги: "Перевал закрыт!" Я поехал на железнодорожную станцию, где формируются автоэшелоны, которые тепловоз протаскивает через длиннющий сен-готардский тоннель; мою машину загнали на платформу, велели поставить на тормоз и включить вторую скорость; я закрыл окна, эшелон двинулся, и шел он сквозь Сен-Готард, и было это до того поразительно, что словом передать нельзя, и вставали за этим русские чудо-богатыри, и противостояние европейских гигантов, и живопись Сурикова, и маленькая кроватка в музее, которую я смотрел в первый свой приезд сюда, когда зашел к мадам возле памятника суворовским богатырям в селение Сен-Готард, около Чертового моста, и мадам показала мне ружья и сабли русских воинов, продала открытки с видами, посетовала на леность молодых "швицов", которые всю мужскую работу отдали "югославам, испанцам, туркам, а сами не смогут скоро не то что дверь починить, но и ребенка сделать", и предложила выпить глоток хорошего вина в память моих соотечественников, павших здесь, на этой земле.
...В маленьком городке Айроло - а это уже итальянская Швейцария - было тепло, снега нет и в помине, а ехать через тоннель всего минут двадцать; небо здесь совершенно особое, иное, чем в немецкой части страны; больше звезд, они ближе к тебе, ярче, весело перемигиваются друг с другом; из открытого окна маленького бара возле станции слышна серенада; звучит итальянская речь; воздух пахнет медуницей, как в Архипо-Осиповке, в дни моей юности, которой, кажется мне сейчас, совсем никогда не было, а порою, особенно если удалась книга или фильм, чудится, что она и не кончилась вовсе.
...В час ночи я был в Асконе, что в Тессине. Город жил сумасшедшей, веселой, южной жизнью. На набережной, за столиками, вынесенными из кафе, сидели сотни, нет, какое там, тысячи людей; говор был многоязыким; одеты все по-летнему, и трудно было представить себе, что в трех часах езды отсюда снег, а если подняться чуть повыше, - хрустит мороз и горные лыжники готовятся к завтрашним скоростным спускам по бело-голубой наледи.
Я выпил кофе, съел пиццу и обрушился на кровать - такие остались только в Италии и Испании: крестьянские, деревянные, с высокими спинками, невероятно скрипучие, но за этим-то именно скрипом и сокрыта надежность, и чудится, что вот-вот продет старая бабушка, прикроет тебя одеялом, погладит по голове, рядом присядет и сказку расскажет.
Утром я позвонил по телефону, который дал мне Фред.
- Кто? - удивился Бруно. - Семенов? Русский? Из Москвы? Очень интересно. Конечно, я помогу, чем могу. Приходите, обсудим проблему.
Я нашел его маленький домик на окраине Асконы; седой доброжелательный человек провел меня по своему крошечному садику, мы присели на скамейку, в тень; я рассказал, что ищу дом фрау Эрбиг, Фред повторил, что он готов помочь в поиске.
- Так начнем, - сказал Бруно. - Что вас интересует в первую очередь?
- Адрес фрау Эрбиг.
Бруно достал книгу телефонов, пролистал ее, протянул мне:
- Доктор Эрбиг устроит?
- Вполне, это ее покойный муж.
- Что ж, это дом на набережной, один из самых фешенебельных в Асконе.
- Посмотрим?
- И поговорим с хозяйкой.
- Преждевременно. Сначала необходимо получить свидетельство Фреда, что он видел Янтарную комнату в этом доме. Тогда надо начинать разговор.
- Он обещал вам прислать такое свидетельство?
- Да.
- Едем.
И мы поехали.
...В холле дома на набережной было прохладно, светло и чисто; каменный пол натерт каким-то маслянистым раствором, и из-за этого было до того скользко, что приходилось балансировать руками.
- Вы не упадете, - услышал я голос за спиною. - Идите спокойно.
Мы с Бруно обернулись: пожилой мужчина в униформе, напоминающей ту, в которую очень состоятельные люди одевают своих шоферов, - гладко-синий костюм касторового материала, белая рубашка с карманами и погончиками, шерстяной синий галстук, туфли, отчего-то всегда лакированные. Человек, который рассматривал нас, выйдя из-за небольшой стеклянной двери, видимо там была комната консьержа, был хмур; лицо словно высечено из камня.
- Добрый день, - сказал Бруно. - Мы хотели бы поговорить с фрау Эрбиг.
- По какому вопросу?
- По интересующему ее, - ответил Бруно.
- Фрау Эрбиг нет дома. Она приезжает сюда из Швейцарии или Германии по четвергам.
- Господин, - Бруно кивнул на меня, - интересуется художественными ценностями...
- Да, художества у госпожи Эрбиг много - и скульптуры, и картины, и мебель, и оружие - чего только нет!..
- А нельзя попросить вас о любезности показать нам коллекцию?
- Ее квартира заблокирована, - ответил консьерж. - Вы же знаете, как сейчас бандитствует мафия.
- Скульптуры на балконе верхнего этажа тоже принадлежат фрау Эрбиг? спросил я. - Их видно, если смотреть на дом с той дороги, которая ведет к итальянской границе.
- Да, это ее скульптуры. Но самые ценные вещи хранятся в комнатах, которые связаны с полицейским центром по охране сейфов и драгоценностей.
- И у вас нет ключа от ее квартиры? - спросил Бруно, включаясь в д е л о. - Мы были бы весьма признательны вам.
- У меня есть ключи, но нет кода, мой господин, - ответил консьерж, сразу же приедет полиция.
Когда мы вышли, я спросил Бруно:
- Отчего он все это рассказывал?
Тот пожат плечами:
- Он же натирает пол, чтобы скользило, но не падалось... Как можно любить сверхбогачей? Их ненавидят... А вот до границы с Италией от ворот дома фрау Эрбиг пять километров, и это самая мафиозная дорога, какая только есть, не считая пары дорог в Сицилии... Вам надо поторопиться к Фреду, нужно иметь на руках его свидетельство. Если дама узнает о том, что кто-то что-то ищет, ее поступки могут быть непредсказуемыми...
Вечером я вернулся в Женеву, а оттуда первым же рейсом вылетел в Москву.
И в редакции, и в Союзе писателей мне помогли с полетом в Испанию, на Канарские острова: дело действительно вырисовывалось интересным, хотя и в достаточной мере странным. Впрочем, сплошь и рядом странным кажется нам то, к чему мы не готовы. Далеко не всегда мы можем управляться с неожиданным. Уметь приготовить поколение к стремительному слому привычного - задача непростая, но крайне важная, ибо век НТР диктует человеку, следящему за движением космических (или околокосмических) тел, необходимость принимать моментальное решение: нет времени для обсуждения всех деталей с начальством; на все про все отпущены секунды; научись сам принимать решение, иначе история не простит нам заторможенности, или же лени, или страха за собственную точку зрения.
... Возвращаясь к н е о ж и д а н н о м у делу Шрайдера, пришлось еще раз проанализировать факты.
Действительно, письмо Шрайдера могло (и может) показаться странным. Однако если исследовать дело не изолированно, а вкупе, то можно найти объяснение. Впервые большая советская газета рассказала о поиске похищенных культурных сокровищ из Советского Союза. Впервые было названо имя гражданина Георга Штайна, впервые было сказано, ч т о, г д е и к а к он ищет. Не замечать публикации советской прессы, как это пытаются делать на Западе, можно, но - до определенной степени. Думать, что развитие мира возможно без Советского Союза, - наивно. Такая точка зрения отличается м а л о с т ь ю, ущербностью, а потому обречена на опрокидывание; как говорил кто-то из великих американцев: "Можно короткое время обманывать всех людей, долго поддается обману малая часть населения, но постоянно лгать всему народу невозможно". Хорошая мысль, но, думается, необходимы коррективы, увы, не в ее пользу: во времена фашизма, шовинизма, гонения на науку лгать можно долго, Ох как долго... Свидетельствую: хороший спектакль, смелая статья политического обозревателя, умная книга находят себе дорогу на Запад; совершенно заблокировать по-настоящему атакующее, своеобычное, содержащее новую информацию практически невозможно. Другое дело - на какое количество людей это выходит, кто перепечатывает тебя, кто предоставляет подмостки твоему театру, какой зал экспонирует твою живопись. Но ведь что узнал один человек, то узнает еще сто, по крайней мере.
...Итак, Шрайдер узнал о поиске Георга Штайна и о том, что мы поддерживаем его в этом деле и гордимся его честностью.
После этого он написал нам. Что двигало им? Желание помочь справедливости? Видимо. Личный интерес? Конечно.
...Да, вполне возможно, что Шрайдер, которого бросила племянница богатейшей фрау, предварительно разорив, хочет, использовав поиск, получить свою материальную выгоду. Бог ему судья. Нас же интересует судьба русского культурного богатства, это - главное. То, что он не просил денег вперед, то, что он хотел получить свое лишь после того, как Янтарная комната будет вывезена, говорило в его пользу. Впрочем, я отдавал себе отчет в том, что, произнося "дважды два", ответ Шрайдер держал для себя: фрау Эрбиг, мог полагать он, узнав о начале дела, предложит ему отступного; он забирает назад свое показание, и на этом все благополучно прекращается. Однако, как объяснили мне ушлые юристы из ФРГ, отобрать показание, данное добровольно, без всякого побуждения с чьей-либо стороны, не так просто и чревато определенного рода последствиями. Слово сказанное не исчезает. Написанное - тем более.
Введение в дело Мишеля было, ясное дело, продиктовано осторожностью и недовернем: здесь, на Западе, при том что манеры - прекрасны, обхождение полно политесу, никто не верит никому, Да и не имеет права верить без включения в дело юриста, без свидетелей - иначе разорят вмиг!
Возник вопрос: отчего Фред так быстро согласился помочь? Но почему бы ему и не согласиться? Тем более что Бруно рассказал мне любопытные вещи:
- Фред не хочет жить в Европе, не хочет жить в Западной Германии; он приезжает ко мне в гости лишь в июле или августе, все остальное время этот седоволосый красавец проводит на Канарах, считая" что лучше испанцев нет на свете людей. Что-то было в его прошлом такое, что навсегда восстановило его против нашей старушки Европы. Что случалось, я не знаю, знаю лишь, что он проводит месяц у меня в доме, а потом возвращается на остров. Все остальное время он проводит там; работает в журнале, общается с очень узким кругом лиц; чтение хорошей литературы - единственный досуг.
...Словом, я вылетел в Мадрид, оттуда на Канарские острова и утром был в редакции "Тенерифа вохе" - в маленьком, высвеченном солнцем двухэтажном особнячке.
Милая девушка удивленно посмотрела на меня:
- У вас назначена встреча с доктором?
- Да, я говорил ему. что намерен побывать у него.
- Но господин доктор только что улетел...
- Куда?
- В Европу.
- В Швейцарию?
- Он не сказал, куда именно.
- Когда он вернется?
- Что-то через месяц.
- Но ведь он никогда не улетает отсюда, кроме июля или августа, а сейчас...
- Да, мы сами в достаточной мере удивлены. Оставьте ваши координаты, если господин доктор позвонит, мы скажем ему о вашем визите и передадим телефон отеля.
Я оставил свои телефон, отправился в отель, набрал номер Бруно.
- Нет, Фред даже не звонил мне, он просто-напросто не может сейчас улететь с острова, тут что-то странное...
Позвонил в Кельн.
Шрайдер выслушал меня, сказал, что свяжется через час. Он перезвонил через сорок пять минут.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги