Лидер Культа. Том I

Глава 14

— Одну минуту, пожалуйста, — мило улыбается послушница в ответ на мою просьбу. — Подождите пока здесь, я сейчас все принесу!

Делать нечего, так что я послушно располагаюсь на скамье неподалеку от прачечной в ожидании, когда упорхнувшая девица принесет мои вещи.

Брендовые, между прочим, так что уходить без них я не собирался.

Судя по мирно суетящимся жрицам и послушницам, Эстер не подняла тревогу. Это радует. Почему она этого не делает? Из страха, практичности или боги знают чего еще — уже не важно.

Аннабель признала мое господство над собой и это главное.

Хотя Система, кажется, с этим не согласна…

Глубокая вера укрепляет человеческую волю и повышает сопротивляемость эффектам некоторых навыков Лидера Культа

Для обращения чужого последователя в своего верующего пользователю рекомендуется оказывать последовательное и глубокое влияние на ментальное состояние целевого субъекта

Коэффициент успешности предыдущих действий пользователя по отношению к Аннабель Эстер: 21.77 %

Какой из этого вывод?

Я не так всемогущ, как рассчитывал. Мой дар имеет ограничения и на них придется оглядываться. С другой стороны, силу можно развить только, когда есть должное сопротивление.

Думаю, Старшая жрица храма, преступно-соблазнительная девственница, великолепно справится с этой ролью. Я буду только рад воздействовать на нее более последовательно и глубоко, но, к сожалению, прямо сейчас у меня есть дела поважнее.

Вскоре возвращается улыбчивая послушница со свертком моих вещей. Постиранных и отглаженных, с запахом ромашки. Если бы не мое знакомство с Тони, думаю, вряд ли бы меня удостоили такой чести.

Деньги и связи решают.

Поэтому я как можно быстрее переодеваюсь в туалете, сдаю казенные вещи уже другой послушнице и покидаю храм.

Шесть вечера, солнце начинает прятаться за крыши домов, робко выглядывает луна. Сад при храме только-только распускает цветы.

Направляюсь к выходу с территории, попутно обдумываю следующие действия. Сначала банк, заблокировать карту и выпустить новую. Затем, если успею, нужно купить новый мобильник. Это программа минимум до конца дня. Завтра будет самое интересное.

Узнать, что за шваль чуть меня не утопила, под кем она ходит и где обитает. Исходя из этого, разработать план мести.

Кажется, я даже помню погоняло их главаря — Музыкант… или Гитарист? Наверняка Тони знает, но обращаться к нему я конечно же не буду.

Может, мамаша Алисы в курсе…

— Константин Домин? Девяносто девятого года рождения, выпусник сиротского приюта "Сварожичи" города Морош?

Едва переступив за ворота, я настороженно замираю.

Ко мне подходят двое.

Первый моего роста и примерно моего возраста, второй выше нас на полголовы и старше лет на десять. У первого модный прикид, шикарная шевелюра и смазливое лицо. Напоминает солиста какой-нибудь распавшейся музыкальной группы.

Второй, верзила под два метра ростом, одет в простые джинсы и темную футболку. Тяжелые волосатые руки скрещены на груди, на километровых плечах висит кобура со стволом. Глубоко посаженные глазки на грубой лысой голове смотрят неморгая. В лице с кучерявой бородой угадываются корни выходца из султанатов Юго-восточной Аркадии.

Солист музыкальной группы достает из кармана пиджака удостоверение с Аквилой, гербом Аркадии.

— Агенты Сарпен и Арсус, имперский уголовный сыск, — улыбается смазливый. — Мне повторить свой вопрос?

За маской вежливости скрывается змеиная готовность к броску.

— Чпок! — лопается шарик жвачки, надутый амбалом. В его исполнении это выглядит как неприкрытая угроза твоей жизни.

И как только жвачка не прилипает к такой крутой бороде?

Я медлю с ответом, бросаю взгляд за спины парням. У тротуара стоит непримечательный серый седан со служебными номерами и решеткой, разделяющей салон на две части.

Оборачиваюсь к храму. На пороге во всем своем девственно-сексуальном великолепии стоит Старшая жрица, достопочтенная Аннабель Эстер.

Сложив руки под величественной грудью, девушка с довольной улыбкой наблюдает за нами. Тревогу она все-таки подняла. Просто не в храме…

Шестеренки в голове начинают крутиться со скоростью колес спортивного болида.

Эстер звонит в полицию. Заявляет о домогательстве, насилии и черт ее знает о чем еще. Опустим тот момент, что за привлечение внимания легавых к храму с нее могут спросить "благотворители" из теневых гильдий.

Сейчас важно то, что на вызов жрицы должен был отправиться патрульный экипаж. Но никак не агенты имперского сыска. Что это значит?

Я в базе уголовного сыска. Как я туда попал?

На ум приходит только один вариант. Эта стерва Юнона все-таки заявила на меня!

Вообще, в это трудно поверить. Не потому, что я был уверен, будто она влюбиться в меня и откажется от мести. Хотя и это тоже. Но основная причина в том, что если Юнона заявила на меня в полицию, то очень скоро об этом узнает и весь высший свет столицы.

Заявление Юноны в таком случае равносильно признанию того факта, что ее женскую честь опорочил какой-то простолюдин с улицы.

Это буквально социальное самоубийство!

Аристократы продолжат улыбаться Лавернам в лицо, выражать сочувствие и моральную поддержку. Но по факту они отвернутся от них. Начнут насмехаться за спиной, разрывать отношения, вставлять палки в колеса и откусывать по кусочку от их активов и собственности. Все потому, что бесчестие одного члена рода отбрасывает тень на весь род.

Когда я приехал в столицу поступать в императорский институт, года полтора-два назад, только-только отгремела похожая новость.

Над наследницей какого-то влиятельного рода, сейчас уже и не вспомню, надругался ее дружок-простолюдин. Аристократы пытались это скрыть, но сам парень умом не блистал и хвастался о содеянном в каждой пивнушке.

В какой-то момент слухи дошли до журналистов, они раздули из этого новость на первую полосу и, как итог, родовичам той девушки пришлось официально отреагировать. Заявление в полицию, отлов простолюдина, который почти сразу подался в бега, и последующая казнь.

Проблему смерть виновного, конечно, не решила. От пострадавшего рода стали отворачиваться друзья и партнеры, а опороченную девушку заклеймили "грязной" и закрыли ей вход в высшее общество.

В конце концов, то ли аристократка не смогла оправиться после надругательства, то ли не выдержала давление общества и, в частности, родовичей, но одним осенним вечером она благородно бросилась под поезд, тем самым убрав порочную тень над своим родом.

Во всех смыслах, нелицеприятная история.

И все указывает на то, что меня хотят сделать в ней новым злодеем.

Жутко несправедливо, учитывая, что удовольствие в процессе получил не я один.

Я не собираюсь идти на поводу у этой стервозной сучки Юноны и ее рода. В чем бы они меня не обвинили — это ложь. И я докажу это.

Потому что любой, кто попытается съесть меня — подавится.

Я поворачиваюсь обратно к сысковикам и глубоко выдыхаю, чтобы успокоить бешено скачущее сердце.

— У вас есть мое имя, значит, и фото. К чему тогда тупые вопросы? — я вытягиваю запястья. — Вперед, раньше начнем — раньше закончим.

Патлатый бросает на напарника растерянный взгляд. Явно не ожидал от преступника сотрудничества.

Здоровяк же усмехается, лопает шарик жвачки и снимает с ремня наручники.

На моих запястьях защелкивается холодный металл.

— Константин Домин, — басит бородатый южанин, — вы задерживаетсь по подозрению в нарушении статьи сто пятьдесят девять Уголовного уложения Аркадии.

Видя, что я не сопротивляюсь, патлатый разочарованно щелкает языком и толкает меня к служебному автомобилю.

— Только выкинь что-нибудь, стрижила, — выплевывает он, — и мы привяжем тебя за яйца к бамперу!

Игнорируя слова понтореза, я прохожу к машине. Агенты ограждают меня с двух сторон и подталкивают к открытой двери, чтобы я не мог сбежать.

Прохожие глазеют на нас, останавливаются и снимают исподтишка, а работающие во дворе храма послушницы испуганно перешептываются. Мол, что преступник делал в нашем храме или, скорее, что плохого мог сотворить такой милый красавчик?

Перед тем, как забраться в салон автомобиля, я напоследок подмигиваю Эстер и шепчу одними губами:

— До встречи.

Лицо жрицы вытягивается, но она быстро берет себя в руки и переключает внимание на прихожан.

Я устраиваюсь на заднем сиденье. Сысковики задерживаются снаружи, патлатый звонит кому-то по телефону и бросает несколько фраз, после чего они размещаются через решетку спереди.

Двери запираются, и вскоре наша рычащая карета вливается в дорожный поток.

Мои конвоиры молчат да и сам я не настроен на болтовню. Модник включает радио и находит какую-то станцию с популярным нынче "сахарным роком". Сидящий за рулем южанин тяжко вздыхает, но ничего не говорит.

Я никогда не понимал, что такого привлекательного в пищащих парнях с крашенными волосами, женскими лицами и слезливыми песенками о любви. Так что мне остается только отключиться от фонового шума и наблюдать в окно за прохожими.

Большинство спешат на вечернюю смену, другие бегут домой, чтобы поскорее пожрать, поспать и утром снова отправиться на ненавистную работу.

В районах побогаче встречаются гуляющие компании, мажоры, парочки на свидании. Я мог бы быть сейчас среди них, расслабляться в кальянной в обнимке с одной, а то и двумя девочками в коротких юбках и прозрачных блузках без лифчика.

И чихать, что я не собирался этого делать! У меня отняли само право заняться этим, а когда меня пытаются обделить, навязать то, что мне не нравится, у меня всегда портится настроение и возникает непреодолимая потребность испортить его окружающим.

— Эй, сладкий мальчик, выруби этот шлак для девственников, пока мы не утонули посреди дороги в твоих соплях.

Южанин усмехается в бороду, и это задевает его напарника. Оборачиваясь, патлатый бьет кулаком по стальной решетке.

— Потухни, стрижила! Еще хоть слово — и поедешь с моим стволом у себя в заднице!

— Боги, я и не знал, что таких принимают на имперскую службу…

Я морщусь от отвращения, а любитель сахарного рока выпучивает глаза.

— Каких "таких"? Ты на что намекаешь, гаденыш? Арс, останови, сейчас я этому вживому стрижиле…

— Угомонись, Рич, нас ждут, — осаждает напарника южанин. — И выключи ты уже эту муть, реально раздражает…

Патлатому ничего не остается, кроме как бросить в меня испепеляющий взгляд и переключить радио на какие-то новости.

Их я тоже пропускаю мимо ушей, потому что вдруг нахожу в словах модника кое-что странное.

Он трижды назвал меня "стрижилой". От Стрия, бога ветра, торговцев и воров. Сленговое название наперсточников, разводил, воров и вообще мошенников в широком смысле.

Во времена тяжелого детства у меня, конечно, были приводы в полицию из-за хулиганства и воровства. Наверняка они сохранились в моем личном деле. Но что, если…

Сто пятьдесят девятая статья… это же…

Осмотревшись по сторонам, я вдруг понимаю, что мы давно проехали Трибунский район, где находятся все столичные управы имперких служб.

И сейчас мы выезжаем на безлюдную окраину города…

— Я тут забыл поинтересоваться, а в чем меня, собственно, обвиняют?

— А то ты не знаешь, стрижила! — гадко усмехается патлатый.

— Сто пятьдесят девятая статья, часть третья, — поясняет здоровяк. — Мошенничество в крупном размере с использованием служебного положения.

— Ага, сначала нагреют аристо ради красивой жизни, а потом прячутся, как крысы, по помойкам и храмам! — фыркает модник. — О, а вот и наша остановочка…

Откидываясь на сиденье, я обреченно наблюдаю, как служебная карета агентов уголовного сыска въезжает на какую-то безлюдную парковку. Накатывающую вечернюю тьму разгоняет лишь одинокий фонарь.

В самом конце парковки вспыхивают и призывно моргают фары черного внедорожника. В окружении дешевых грязных колымаг он со своей дороговизной и блестящей чистотой выделяется, как благородная овчарка в стае дворняжек.

Когда наша карета останавливается напротив, из внедорожника выбираются трое крупных мужчин в черных тактических костюмах. Патлатый выходит к ним навстречу.

Перебросившись парой фраз, сысковик забирается с одним из мужчин во внедорожник. Спустя пару минут он со счастливой улыбкой возвращается в служебную машину.

Порывшись в кармане пиджака, патлатый бросает на торпеду пухлый конверт и встречается со мной в зеркале насмешливым взглядом.

Выбравшись из-за руля, южанин открывает заднюю дверь и вытаскивает меня наружу.

— Извини, парень, — без особого сочувствия бросает бородач. — Жизнь — это лестница, а ты поставил подножку не тем людям.

Я лишь усмехаюсь в ответ. На словах философ, на деле — обычный продажный чиновник.

Юнона оказывается хитрее, чем я полагал. Вместо признания опороченной чести она заявила о мошенничестве, которым так упорно угрожала. Уверен, уже сегодня заявление заберут.

Аристократка воспользовалась имперским уголовным сыском, точно охотник своей гончей. Ей осталось сделать лишь контрольный выстрел.

Точнее, ее слугам.

Уже второй день подряд и третий за неделю я оказываюсь перед лицом смерти. От этого на меня накатывает странное меланхоличное безразличие.

Может, это все-таки судьба?

Или проверка от богов на вшивость и достоинство?

Как бы там ни было, сейчас мой единственный шанс выжить — это дотянуть пару-тройку часов до конца суток, когда Приказ снова станет доступен. До этого момента суетиться и волноваться бессмысленно.

Как бы я не хвалился тяжелым детством в приюте, но раскидать или хотя бы убежать от троих тренированных цепных псов аристократической родовой гвардии, которые в девяти случаев из десяти бывшие военные и ветераны, мне не под силу.

Надорвусь на самом первом.

Сняв наручники, сысковик наконец передает меня в лапы боевых слуг Лаверн и, не оборачиваясь, уходит.

— Давайте только без этого, — морщусь я при виде кабельных стяжек.

В ответ получаю крепкий удар в живот. Пока пытаюсь отдышаться, мои руки стягивают кабелем, который до крови врезается в кожу.

— Держи свою вонючую пасть закрытой! — рычит мне в ухо один из гвардейцев и рывком, словно я не вешу восемьдесят килограмм, ставит на ноги. — Будешь говорить только, когда разрешит госпожа Юнона!

Ур-р-роды…

Мне остается только стиснуть зубы и молча терпеть, пока эти живодеры грубо обыскивают меня.

Зачем Юноне встречаться со мной?

Представь, что ты — благородная аристократка, которую обидел простолюдин. Серьезно обидел. Не оттоптал в толпе ноги, не подрезал на дороге. Нет, сначала он поставил тебя на колени, накормил белком, а потом раздвинул ноги и накачал по самые яичники.

Плевать, что тебе понравилось и ты кончила под простолюдином. Дважды. Важен сам факт. Простолюдин не может поступать так с аристократкой. Это неписанная истина, базовый устой общества. Что ты сделаешь в такой ситуации?

Унизишь в ответ? Будешь пытать, наслаждаясь криками боли простолюдина? Но тогда получается, ты признаешь, что какой-то простолюдин смог тебя унизить и задеть твое достоинство.

Единственный выход из этой ситуации: тихо и без шума убрать обидчика. Заставить его исчезнуть и забыть о случившемся.

Потому со стороны Лаверн было бы логичным приказать своим людям сразу прикопать меня в пригоре или скормить рыбам в порту. Так зачем они тогда собираются везти меня к ней?

— …страшно… забрали маму… молю… помогите…

Я навостряю уши.

— Вы слышите это?

Гвардейцы замирают и настороженно переглядываются.

Отпихнув одного из них, я вглядываюсь в темноту парковки. Никого. И шепот постепенно стихает…

Верующие молятся Лидеру Культа!

Молитва услышана: Алиса Бессонова

Статус верующего: Испуг, Страх, Обреченность

— Что за…

Я не успеваю толком сообразить, что значат сообщения Системы, как меня разворачивает лицом знакомый боец.

— Я же сказал, чтобы ты держал пасть закрытой! — выплевывает он и заезжает пудовым кулаком мне в челюсть.