Лига перепуганных мужчин

1

Когда он расположился в красном кожаном кресле, я подошел к своему письменному столу, сел к нему лицом и посмотрел на него вежливо, но без энтузиазма. Дело было не только в его костюме стоимостью 39 долларов 95 центов, который плохо сидел и нуждался в глажке, не только в его рубашке стоимостью 3 доллара, которая переживала второй или третий день носки. Тут было нечто большее, чем одежда. Ничего особенного не было в его длинном костлявом лице и широком лбе, просто он не производил впечатления человека, способного ощутимо пополнить банковский счет Ниро Вульфа.

К настоящему моменту — первая неделя мая, понедельник, день — этот счет составлял 14192.62 доллара, после вычета суммы чеков, которые я только что положил на письменный стол Вульфа для подписи. Подобная сумма может показаться весьма приличной, но... Как быть с недельным жалованием Теодору Хорстману, орхидейной няне, Фрицу Бреннеру, шеф-повару и прислуге, и мне, на все руки мастеру? И как быть со счетами от бакалейщика, включающими в себя такие пункты, как свежая икра, которую Вульф иногда употребляет на завтрак с вареными яйцами? И как быть с многочисленными потребностями орхидей, находящихся на крыше, в оранжерее из коричневого камня, не говоря уж о пополнении коллекции? Как быть с этими и другими издержками, которые составляют более пяти тысяч в месяц? К 15 июня средств останется на пять недель. Значит, при отсутствии в перспективе кругленькой суммы в качестве гонорара сейф может опустеть еще до 14 июля.

Поэтому, когда в дверь позвонили, и, выйдя в холл, я увидел сквозь вставленное во входную дверь стекло, прозрачное с одной стороны, взрослую стандартную особь мужского пола, мне незнакомую, самым разумным было, казалось, широко распахнуть дверь и подарить ей радушный взгляд.

Мужчина спросил:

— Это дом Ниро Вульфа, не так ли?

И я ответил, что это так, но мистер Вульф не освободится до шести часов, на что он сказал:

— Я знаю, он наверху в оранжерее с четырех до шести, но я хочу видеть Арчи Гудвина. Вы — мистер Гудвин?

Я подтвердил, что так оно и есть, и он сказал, что хотел бы у меня проконсультироваться. К тому времени я уже оценил его или думал, что оценил, и его вид не показался мне многообещающим. Но время протянулось бы как с ним, так и без него, поэтому я провел его в кабинет. Против него говорило и то, что на нем не было шляпы. Девяносто восемь процентов мужчин, которые могут платить большие гонорары, носят шляпы.

Устроившись в красном кожаном кресле, он опустил подбородок, устремил на меня взгляд умных серых глаз и заговорил.

— Мне, конечно, придется сказать вам, кто я такой?

Я покачал головой.

— Нет, если только это не имеет отношения к делу.

— Имеет.— Он скрестил ноги. Его серые в мелкую красную крапинку носки спустились почти до самых туфель,— В противном случае в моем визите не было бы пользы. Я хочу проконсультироваться, но строго конфиденциально.

Я кивнул.

— Естественно. Но это кабинет Ниро Вульфа, и я работаю на него. Так что если вы получите счет, этот счет будет от Вульфа.

— Знаю.— Очевидно, это было мелочью. У него были умные глаза.— Я ожидаю счет и оплачу его. Могу я говорить, не опасаясь разглашения?

— Конечно. Если только вы не сообщите мне о том, что трудно удержать в тайне, например об убийстве или измене.

Он улыбнулся:

— Другие грехи шепчут, убийство кричит. Тот, кто совершает предательство, никогда не бывает счастлив. Я не причастен ни к тому, ни к другому. Ни одно из содеянных мною преступлений не карается законом. Итак, конфиденциально, мистер Гудвин. Меня зовут Ви-гер, Томас Г. Вигер. Вы, возможно, видели или слышали это имя, хотя я и не знаменитость. Я живу на Восточной Шестьдесят восьмой улице, дом 240. Моя фирма, в которой я являюсь исполнительным вице-президентом, «Континенталь Пластик Продукт» находится в Эмпайр Стейт Билдинг.

Я не сморгнул. «Континенталь Пластик Продукт» могла быть гигантом, занимающим три или четыре этажа, или учреждением в двух маленьких комнатках с единственным телефоном на столе вице-президента. Но и в этом случае мне был знаком дом на Восточной Шестьдесят восьмой улице, и он не был трущобой, нет. Этот тип мог носить костюм за 39 долларов 95 центов, потому что ему было наплевать на такие вещи. Я знал одного председателя правления биллиондолларовой корпорации, входящей в известные два процента, так он не чистил туфли и брился три раза в неделю.

Я взял блокнот.

Вигер продолжал:

— Номера моего домашнего телефона в списках нет. Крискольм, пять-три-два-три-два. Я пришел в такое время, когда, как мне известно, Вульф занят, чтобы повидать вас, поскольку ни к чему объяснять ,ему то, что достаточно объяснить вам. Я думаю, что за мной следят, и хочу убедиться в этом. А если это так, я хочу знать, кто следит за мной.

— Задание для детского сада.— Я швырнул блокнот на стол.— Любое стоящее агентство сделает это для вас за десять долларов в час. У мистера Вульфа иной подход к денежным вопросам.

— Мне об этом известно. Это неважно.— Он отмахнулся.— Для меня жизненно важен вопрос, преследуют ли меня и, особенно, кто это делает. Я хочу узнать об этом как можно быстрее. Какое агентство с гонораром в десять долларов в час может предоставить в мое распоряжение человека, подобного вам?

— Не об этом речь. Будь я и вполовину хорош, и то не стоило бы на меня тратить деньги ради такого дела. А если вообще нет никакого хвоста? Сколько понадобится времени, чтобы убедить вас в этом? Скажем, десять дней, двенадцать часов в день, сто долларов в час. Двадцать тысяч монет плюс расходы. Даже если вы...

— Десять дней это не продлится.— Он поднял подбородок.— Я уверен, что нет. И двенадцать часов в день тоже ни к чему. Позвольте мне объяснить, мистер Гудвин. Я думаю, что меня преследуют только в определенное время, мне так кажется. Я подозреваю, что за мной будут следить, когда я буду выходить этим вечером, в семь часов, из дома и отправлюсь по одному адресу на Восемьдесят второй улице. Восточная Восемьдесят вторая улица, дом 156. Возможно, вам следовало бы находиться у моего дома, когда я выйду, но, конечно, не мне учить вас тактике. Я не хочу, чтобы меня выследили по этому адресу. Я не хочу, чтобы стало известно о моей с ним связи. Если следить за мной не будут, то на сегодня это все. И я обращусь к вам снова лишь тогда, когда решу снова туда пойти.

— Когда это будет?

— Я не могу сказать с уверенностью Возможно, ближе к концу недели. Возможно, в один из дней следующей недели. Я извещу вас заранее.

— Как вы поедете, на своей машине или на такси?

— На такси.

— Что же для вас более важно: чтобы вас не проследили по этому адресу, чтобы вы узнали, следят за вами или нет, или опознание хвоста, если он есть.

— Все важно.

— Хорошо.— Я поджал губы.— Похоже, это несколько специфично. Я упомянул о сотне долларов в час, но это для проформы. Обувь нужно подгонять по ноге, причем мистер Вульф и есть тот, кто подгоняет, а вы — тот, кому подгоняют.

Он улыбнулся.

— С этим трудностей не возникнет. Итак, я жду вас около семи. Или немного раньше?

— Возможно.— Я взял блокнот,— Может быть, хвост — кто-то из ваших знакомых?

— Не знаю. Может быть.

— Мужчина или женщина?

— Не могу сказать. Не знаю.

— Слежка поручена кому-то или ведется лично?

— Не знаю. Возможно и то и другое.

— Застукать его будет просто. Но что потом? Если человек нанят, я могу проследить его, но от этого будет мало толку. Конечно, я могу сбить его со следа независимо от того, узнаю я его или нет, но я не смогу из него вытянуть имя клиента.

— Но сбить его со следа вы сможете?

— Конечно. А вот в какую сумму может обойтись имя клиента... Она может оказаться высока.

— Я не знаю...— Он колебался.— Вряд ли меня это будет беспокоить.

Это показалось мне не совсем последовательным, но я не стал задерживаться на данном вопросе.

— Если шпионит кто-то собственной персоной, то я, конечно, собью его со следа, ну а что еще? Вы хотите, чтобы он узнал, что с ним сыграли шутку?

Он обдумывал ответ три секунды.

— Думаю, нет. Лучше нет, как мне кажется.

— Значит, я могу его не фотографировать? Могу лишь дать описание на словах?

— Этого довольно...

— О’кей.

Я бросил блокнот на письменный стол.

— По вашему адресу на Шестьдесят восьмой улице находится многоквартирный дом, не так ли?

— Нет. Это частный дом. Мой дом.

— Тогда мне не стоит входить и не стоит останавливаться слишком близко от него. Если этот тип — профессионал, он, возможно, меня узнает. Поступим так. Ровно в семь вы выйдете из дома, дойдете до Второй авеню и, не переходя ее, повернете налево. Примерно в тридцати шагах от угла — закусочная, и перед ней...

— Как вы смогли об этом узнать?

— В Манхеттене не так уж много домов, которых я не знаю. Перед закусочной, у обочины или на стоянке, вы увидите голубое с желтым такси с опущенным флажком. У шофера большое квадратное лицо и большие уши. Вы скажете ему: «Вам нужно побриться», а он ответит: «У меня кожа нежная». Для большей уверенности взгляните на карточку, после того как сядете в машину. На ней должно стоять «Альберт Голлер».

Я произнес имя по буквам.

— Хотите записать?

— Нет.

— Тогда запомните его. Дайте ему адрес на Восточной Восемьдесят второй улице, откиньтесь на сиденье и расслабьтесь. Больше от вас ничего не требуется. Что бы ни сделал шофер, он свое дело знает. Не стоит постоянно смотреть назад — это может все усложнить.

Он улыбнулся:

— Вам не понадобилось много времени на то, чтобы разобраться в обстановке, не так ли?

— Да, пожалуй.

Я взглянул на стенные часы.

— Почти пять.— Я встал.— Я буду вас все время видеть, но вы не будете видеть меня.

— Удивительно,— сказал он, вставая.— Ваш мозг стоит того помещения, которое занимает. Я знал, что вы — подходящий человек.— Он шагнул вперед и протянул мне руку.— Не беспокойтесь и не провожайте меня. Я знаю дорогу.

Я все же пошел, как всегда это делал с тех пор, как несколько лет назад один из посетителей оставил дверь незапертой, проскользнул назад, спрятался за кушеткой в передней комнате, а ночью открыл в кабинете все, что мог открыть.

Вернувшись, я миновал дверь в кабинет, прошел прямо на кухню, достал с полки стакан, а из холодильника — пакет с молоком.

Фриц, крошивший салат, посмотрел на меня и заговорил:

— Это оскорбление. Моя икра из душистых трав — блюдо для королей.

— Угу, но я не король.— Я налил молока.— Кроме того, скоро я отбуду по поручению и не знаю, когда вернусь.

— А? Что-нибудь личное?

— Нет.— Я сделал маленький глоток.— Я отвечу на твой вопрос — я сам на него напросился. Заметив, что в течение почти шести недель у нас не было стоящего клиента, ты хочешь знать, есть ли он у нас сейчас? И я не виню тебя за это. Это вполне возможно, хотя невероятно. Как добавка арахиса.— Я сделал маленький глоток.— Ты можешь изобрести королевское блюдо из арахисового масла?

— Это невозможно, Арчи. Проблема будет в приправе. Уксус не годится — он слишком силен. Возможно, лимонный сок с каплей лукового сока. Или без нее. Завтра попробую.

Я сказал ему, чтобы он дал мне знать, как пойдут дела, забрал молоко в кабинет, пододвинул к себе аппарат, стоящий на моем письменном столе, набрал номер «Газетт» и вызвал Лона Коэна. Он сказал, что слишком занят для того, чтобы тратить время на что-нибудь, кроме статьи для первой страницы или приглашения на покер. Я ответил, что не смогу в настоящий момент ему помочь ни с тем, ни с другим, но в ближайшем будущем обещаю. В настоящий же момент я согласен посидеть у телефона до тех пор, пока он не сходит в архив и не посмотрит, есть ли у них что-нибудь на Томаса Г. Нигера, исполнительного вице-президента «Континенталь Пластик Продукт», чей дом расположен на Восточной Шестьдесят восьмой улице, 240. Он сказал, что это имя ему знакомо, что у них, возможно, есть папка, он пошлет за ней, а потом позвонит- Через десять минут он так и сделал.

Итак, «Континенталь Пластик Продукт» была одной из самых крупных корпораций такого типа, головное ее предприятие находилось в Кливленде, а офисы по сбыту и коммерции — в Эмпайр Стэйт Билдинг. Томас Г. Вигер был исполнительным вице-президентом в течение пяти лет и крепко сидел на стуле. Он имел дочь Анну, незамужнюю, жену и сына, Томаса Г. Вигера-младшего, женатого. Он был членом...

Я сказал Лону, что этого мне вполне достаточно, поблагодарил его, повесил трубку и по домашнему телефону позвонил в оранжерею. Через некоторое время ответил голос Вульфа, конечно, недовольный:

— Ну?

— Сожалею, что помешал. Приходил человек по имени Вигер. Он хочет знать, есть ли за ним слежка и кем она установлена. Он согласился лишиться изрядной суммы, поскольку не желает для этого дела никого другого, кроме меня. Я проверил его: он может выдержать, а я — отработать двухнедельное жалованье. К тому времени как вы спуститесь, я уйду. Его имя и адрес в моем блокноте. Вернусь к одиннадцати.

— А завтра? Сколько это продлится?

— Нисколько. Позже, если это понадобится, мы договоримся с Саулом или Фредом. Я объясню потом. Это просто поденная работа.

— Хорошо.

Он повесил трубку, а я набрал номер телефона, который должен был соединить меня с Элом Голлером.

2

Двумя часами позже, в 7.12, я сидел в такси, припаркованным на Шестьдесят седьмой улице, между Второй и Третьей авеню, и смотрел сквозь заднее окно. Если бы Вигер вышел из дома ровно в семь часов, он должен был быть в машине Эла в 7.04 и Эл свернул бы за угол на Шестьдесят седьмую улицу в 7.06. Но было уже 7.20, и никаких следов машины.

Бесполезно было теряться в догадках о том, что произошло, и все же я терялся. К 7.30 у меня набралась коллекция из дюжины догадок, и все — чистый вымысел. К 7.35 я был слишком сильно раздосадован для того, чтобы продолжать гадать. К 7.40 я сказал Майку Коллинзу, шоферу, который не был чужаком: «Крепкий орешек. Пойду взгляну». Вышел и перешел за угол.

Эл по-прежнему сидел в своей машине, стоящей перед, закусочной. Когда свет переключился на зеленый, я пересек улицу, подошел к машине и спросил у Эла:

— Где он?

Он зевнул.

— Все, что я знаю, это то, что здесь его нет.

— Я позвоню ему. Если он выйдет, пока я буду внутри, повозись с зажиганием до тех пор, пока я не выйду. Дай мне время вернуться к Майку.

Он кивнул и начал новый зевок, я вошел в закусочную, разыскал в глубине телефонную кабину, набрал номер СН 5-32-32. После четырех гудков ответил мужской голос:

— Резиденция миссис Вигер.

— Могу я говорить с мистером Вигером?

— В настоящее время это невозможно. Кто, прошу прощения, спрашивает его?

Я повесил трубку. Я не только прекрасно знал голос сержанта Перли Стеббинса из отдела по расследованию убийств Восточного округа, но именно я несколько лет назад проинформировал его о том, что, когда отвечаешь на телефонный звонок в квартире преставившегося Джона такого-то, следует отвечать не резиденция мистера такого-то, но резиденция миссис такой-то. Итак, я повесил трубку, вышел, дал знак Элу Голлеру оставаться на месте, дошел до угла Шестьдесят восьмой улицы, свернул направо и прошел достаточно далеко, чтобы увидеть полицейского за рулем машины, стоящей перед домом 240, одной из тех машин, которыми обычно пользовался Стеббинс. Повернувшись, я возвратился туда, откуда пришел,— к закусочной, набрал номер «Газетт», спросил Лона Козла и получил его. Моим намерением было спросить его, не слышал ли он только что о каком-нибудь интересном убийстве, но не успел.

Он спросил:

— Арчи?

— Верно. Нет ли у тебя...

— Как, черт возьми, ты смог узнать о том, что Томас Г. Вигер будет убит, когда звонил мне три часа тому назад?

— Я не знал. И не знаю. Я только...

— Чепуха! Но я ценю ситуацию. Огромное спасибо за заголовок на первой странице:

«Ниро Вульф снова .провел фараонов». Сейчас я как раз пишу: «Ниро Вульф, непревзойденный частный детектив, занялся убийством Вигера более чем за два часа до того, как тело было обнаружено в яме на Восточной Восемьдесят второй улице. В пять часов пять минут вечера его „раб”, Арчи Гудвин, позвонил в „Газетт”, чтобы узнать...»

— Давай без меня... Всему миру известно, что я не раб, а ливрейный лакей на запятках кареты Ниро Вульфа. Кроме того, я звоню тебе впервые в этом месяце. Если кто-то позвонил и подделался под мой голос, то это, вероятно, был убийца, а если ты оказался таким растяпой, что принял его за меня, в то время как должен был броситься по следу, то тебе...

— О’кей. Начнем сначала. Когда ты сможешь мне что-нибудь дать?

— Когда я буду иметь что дать. Я ведь всегда даю, не так ли? Предположим, что я не знал об убийстве Вигера до тех пор, пока ты мне не сообщил. Где эта яма на Восточной Восемьдесят второй улице?

— Между авеню Коламбус и Амстердам.

— Когда было найдено тело?

— В десять минут восьмого. Пятьдесят минут тому назад. Под брезентом на дне ямы, вырытой Томом Эдисоном. Мальчишки влезли в нее, чтобы достать мяч, который туда закатился.

Я подумал секунду.

— Тело, должно быть, было брошено туда после пять. Именно в это время люди Тома Эдисона кончают работу, если нет ничего особо срочного. Видел ли кто-нибудь, как его опустили туда и накрыли брезентом?

— Откуда я знаю? Мы получили сообщение только полчаса тому назад.

— Опознание надежное?

— Вероятно. Мы послали одного из людей, который знал Вигера. Он звонил пять минут тому назад.

— Как он был убит?

— Это еще не объявлено. Но на одной стороне черепа имеется дыра, которую он не мог проковырять пальцем. Слушай, Арчи, его папка из архива лежала на моем столе, когда поступило сообщение. В течение часа всем станет известно, что я посылал за ней два часа назад. Я не возражаю против тайны, но она может стать помехой, если заварится крупная каша. Итак, я сообщаю, что посылал за ней по твоему звонку, а кто-нибудь, кто любит делать любезности, сообщает об этом в отдел по расследованию убийств, и что потом?

— Потом я, как всегда, скооперируюсь с ищейками. Буду у тебя через двадцать минут.

— Прекрасно. Буду рад тебя видеть.

Я вышел на тротуар, подошел к машине Эла и велел ему повернуть за угол, чтобы подъехать к машине Майка. Отъезжая, он сказал, что получил инструкции сажать лишь того пассажира, который скажет ему, что он должен побриться, и я ответил, что все в порядке, и он действительно должен побриться. На Шестьдесят седьмой улице возле машины Майка места не оказалось, мы объехали ее и остановились перед ней. Я вышел и встал между машинами, у опущенных передних стекол.

— Представление окончено,— сказал я им.— Обстоятельства вышли из-под моего контроля. Я не назвал вам суммы, потому что не знал, сколько времени это продлится, но, поскольку вам пришлось лишь немного спокойно посидеть, может быть, по двадцать будет достаточно? Как вы думаете?

Майк сказал:

— Да.

И Эл сказал:

— Конечно, а что случилось?

Я достал бумажник и вытащил шесть двадцаток.

— Давайте-ка их утроим,— сказал я,— раз вы не рвали. Я не назвал вам имя клиента и не описал его, но вы знаете, что он должен был выйти из-за угла Шестьдесят восьмой улицы и отправиться к Восточной Восемьдесят второй улице. Поэтому, когда вы прочтете в завтрашней газете о человеке- по имени Томас Г. Вигер, который жил в доме 240 по Восточной Шестьдесят восьмой улице, что его тело было найдено в яме Восемьдесят второй улицы, с дырой в голове, вы заинтересуетесь. Когда человек чем-то заинтересован, он любит об этом поговорить. Итак, здесь шестьдесят монет. Я хочу иметь шанс удовлетворять свое любопытство так, чтобы меня не теребили при этом ищейки, желающие узнать, почему я организовал эти гонки. Какого черта он пошел сам, нарушив нашу программу? Добавлю к этому, что он не сказал, даже не намекнул на то, что ожидает или боится какого-либо нападения, он хотел лишь узнать, есть ли за ним слежка, если есть, он хотел оторваться от хвоста и по возможности опознать его. Все это я рассказал вам, потому что так оно и было. Я не имею ни малейшего понятия о том, кто его убил и почему. Вы знаете, все, что знаю я. Я хотел бы только, чтобы никто больше об этом не узнал, пока я пошарю немного вокруг. Вы, ребята, знаете меня сколько?..

— Пять лет,— сказал Майк.

— Пять лет,— сказал Эл.— Как ты узнал, что это он? Если его тело было найдено всего лишь час назад...

— Когда я звонил ему домой, то узнал ответивший мне голос, голос сержанта Стеббинса из отдела по расследованию убийств. Завернув за угол, я узнал шофера в полицейской машине, стоявшей перед домом 240. Тогда я позвонил одному знакомому газетчику и спросил его, нет ли у него новостей. Я ничего не скрываю. Вы знаете все. Вот ваши шестьдесят монет.

Эл ухватил одну из двадцаток за угол большим и указательным пальцами и с легкостью извлек ее из пачки.

— Этого довольно,— сказал он.— За мое время хороша и такая плата, а насчет того, чтобы держать рот на замке,— это мое личное дело. Буду только рад. Каждый раз, когда я вижу полицейского, сразу думаю: «Эй ты, ублюдок, я вот кое-что знаю, а ты — нет».

Майк, ухмыльнувшись, взял три двадцатки.

— Я — другое дело,— сказал он.— Я как раз люблю болтать со всеми, включая и ищеек, а теперь вот не могу, иначе мне придется вернуть тебе сорок монет. Может быть, я не слишком благородный, но зато честный человек..

Он положил деньги в карман и протянул руку:

— Для пущей убедительности пожмем друг другу руки.

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся в машину Эла. Я велел ему отвезти меня к зданию «Газетт».

Если у Лона Коэна и была должность, то мне она неизвестна, да я и сомневаюсь в том, что она была. Но его имя было написано на двери маленькой комнаты, находящейся на двадцатом этаже, через две двери от угловой комнаты издателя, и, значит, можно было думать, что он сумел кое-что извлечь из ежедневной редакционной суматохи и потока новостей. Он, казалось, всегда был в гуще событий и знал не только то, что случилось, но и то, что должно было случиться. Я понятия не имею, как нам удавалось ладить столько лет, однако это было так.

Он был очень темным — темная кожа, туго натянутая на аккуратном маленьком личике, темно-карие, глубоко посаженные глаза, почти черные волосы, гладко зачесанные назад и почти приклеенные к округлому черепу. Он был вторым из лучших игроков в покер, с которыми я коротал время от времени ночь. А лучшим был Саул Пензер, с которым вы встретитесь позже.

Когда в этот вечер понедельника я вошел в маленькую комнатку, Л он висел на телефоне, так что я придвинул стул и принялся слушать. Это длилось несколько минут, и все, что он сказал, это «нет», повторенное девять раз.

Когда он повесил трубку, я сказал:

— Какой ты сговорчивый человек!

— Я должен позвонить,— сказал он.— Вот, посмотри.

Он взял картонную папку, вручил ее мне и вернулся к телефону.

Это была папка на Томаса Г. Вигера. Не толстая — дюжина или около этого газетных вырезок, четыре заметки, отпечатанные на машинке, статья из журнала «Пластики сегодня» и три фотографии. Две из них были работами студии, чье название было напечатано внизу, на одной лее было представлено сборище в зале Чарч-хилла, а надпись внизу гласила: «Томас Г. Вигер произносит речь на банкете „Национальной ассоциации по производству пластиков” в Чарчхилл-отеле, Нью-Йорк-сити, 19 октября 1953 года». Он стоял на сцене перед микрофоном с поднятой в приветствии рукой. Я прочитал статьи, просмотрел газетные вырезки и занялся статьей в журнале, когда Лон покончил с разговорами и повернулся ко мне.

— Ну, давай,— потребовал он.

Я закрыл папку и положил ее на письменный стол.

— Я пришел,— сказал я,— чтобы заключить сделку, но прежде всего тебе нужно кое-что узнать. Я никогда не видел Томаса Г. Вигера, не говорил с ним и вообще никак не общался. То же и мистер Вульф. Я не знаю о нем абсолютно ничего, включая и то, что ты сказал мне и что я только что прочитал в этой папке.

Лон улыбнулся:

— Это для протокола, о’кей. А теперь давай для нас.

— То же самое, хочешь верь, хочешь нет. Но я услышал кое-что как раз перед тем, как позвонить тебе в пять часов, это заставило меня им заинтересоваться. В настоящее время я предпочел бы оставить услышанное при себе — по крайней мере в течение двадцати четырех часов, а может быть, и дольше. Думаю, что очень буду занят, и мне не хотелось бы провести завтрашний день в прокуратуре. Поэтому нет необходимости, чтобы кто-то знал о том, что я звонил тебе сегодня днем и спрашивал о Вигере.

— Но это может оказаться мне необходимым. Я посылал за папкой. Если я скажу, что видел во сне, будто с ним что-то должно случиться, могут начаться разговоры.

Я усмехнулся.

— Брось. У тебя нет серьезных противников. Ты можешь сказать все, что тебе взбредет в голову. Ты можешь сказать, что кто-то на что-то тебе намекнул, и ты за это ухватился. Кроме того, я предлагаю тебе сделку. Если ты забудешь о моем любопытстве насчет Вигера до дальнейших распоряжений, я включу тебя в список тех, кто получит мои рождественские поздравления. В этом году они будут представлять собой абстрактную картину с надписью: «Мы хотели бы, чтобы вы были тоже на этой картине, купая вместе с нами собаку. Наилучшие пожелания от Арчи, Мегитебель и детей».

— У тебя нет ни Мегитебель, ни детей.

— Конечно Вот почему картина — абстрактная.

Он посмотрел на меня.

— Ты мог бы дать мне хоть что-нибудь для отмазки. Или что-то такое, что можно попридержать до тех пор, пока ты готовишься...

— Нет. Не теперь. Но когда все «но» исчезнут, я буду знать, куда звонить. Ну, давай. Как обычно.

Он поднял руку.

— Пока. Мне нужно кое-чем заняться. Забегай.

Зазвонил телефон. Он отвернулся, и я вышел.

По пути к лифту и спускаясь вниз, я обдумывал ситуацию. Я сказал Вульфу, что вернусь к одиннадцати, но сейчас было лишь девять. Я был голоден. Я мог бы забежать в аптеку перекусить и обдумать, что делать дальше. Но дело в том, что я хорошо знал, что делать дальше, а это могло занять всю ночь. Кроме того, хотя и было известно, что во время беготни по делам я должен руководствоваться собственным умом и опытом, как заявлял Вульф, было также известно и то, что в случае осложнения я должен звонить. Но телефон не годился, и не только потому, что он ненавидел телефонные разговоры на любую тему, но и потому, что следовало очень точно провести разговор, иначе он откажется от игры. Поэтому я остановил такси и дал шоферу адрес старого коричневого дома на Восточной Тридцать пятой улице.

Приехав туда, я поднялся на семь ступенек и нажал кнопку звонка. Ключ бесполезен, когда навешена цепочка, а она обычно бывает навешена, когда меня нет дома.

Когда Фриц открыл дверь и я вошел, он старался не смотреть на меня вопросительно, но это ему не удалось. Вопрос был тот же самый, который он задавал мне днем: есть ли у нас клиент? Я сказал ему, что это по-прежнему возможно, но я голоден, как волк, и Попросил принести кусок хлеба и стакан молока. Он ответил, что, разумеется, принесет, и я прошел в кабинет.

Вульф сидел за своим столом с книгой, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в котором он мог сидеть без недовольной гримасы на лице, кресла, выполненного по его проекту и чертежу. Настенная лампа, находящаяся немного выше уровня его левого плеча, была единственным в комнате источником света, и при таком освещении он выглядел еще более громоздким, чем был на самом деле. Он был похож на гору, освещенную солнцем.

Когда я вошел и включил верхний свет, дабы уменьшить его до нормальных размеров, он заговорил.

Он сказал: «Ф-ф»,

Когда я подошел к своему столу, он спросил:

— Ты ел?

— Нет.— Я сел.— Фриц что-нибудь принесет.

— Принесет?

Удивление с примесью раздражения. Обычно, когда дела заставляют меня пропустить еду и я возвращаюсь домой голодным, я иду есть в кухню. Исключения составляют те случаи, когда у меня есть важные сообщения, не терпящие отлагательства, а когда он сидит вот так по вечерам с книгой, он отнюдь не расположен слушать сообщения, чего бы они ни касались.

Я кивнул.

— У меня есть кое-что за душой.

Он поджал губы. Книга, очень толстая, была по-прежнему открыта, и он держал ее обеими руками. Он заложил ее пальцами, чтобы не потерять страницу, вздохнул и сказал:

— Ну?

Я решил, что бесполезно ходить вокруг да около. С ним лучше действовать напрямик.

— Эта бумажка, которую я положил на ваш стол, банковский баланс,— сказал я,— после учета всех чеков. Через тридцать семь дней нужно платить июньский налог. Нам, видимо, придется внести изменения в декларацию или договориться об отсрочке, если только кто-нибудь не явится с серьезной проблемой.

Он огрызнулся:

— Что ты завел эту волынку?

— Я не завел волынку. Я не говорил об этом три дня. Сейчас я упомянул об этом, потому что хотел бы получить разрешение не сидеть здесь и не ждать у моря погоды. У меня уже мозоль на ягодицах.

— И какой образ жизни ты выбираешь? Человека-рекламы?

— Нет, сэр. У меня есть неплохая мишень, и весьма. Это касается человека, который приходил нанимать меня выследить хвост за Томасом Г. Вигером. Я достал две машины и велел ждать в семь часов: одну — его, а другую — меня, чтобы проследить за ним. Вигер не появился. Я устал ждать и позвонил ему домой, на звонок ответил Перли Стеббинс. Я прошел за угол, и там, перед домом, стояла машина с шофером Перли Стеббинса на переднем сиденье. Я позвонил Лону Коэну, и он пожелал узнать, почему я звонил ему и спрашивал о Томасе Г. Вигере двумя часами раньше, чем тело Вигера было найдено в яме на Восточной Восемьдесят второй улице. У него дыра в голове. Итак, наш клиент исчез. Но мне пришло в голову, что его исчезновение может дать нам другого клиента. Он был крупной шишкой в своей области, с большим титулом и весьма милым домом в весьма милом районе, и случилось так, что именно я, никто другой, узнал о его подозрениях относительно действительного или мнимого хвоста. К тому же адрес, по которому, он считал, за ним будут следить,— это Восточная Восемьдесят вторая улица, 156, и именно на этой улице и в этом квартале было найдено его тело. Мне пришлось потратить немного ваших денег. Кроме оплаты двум шоферам их времени, я дал им сверх того по сорок долларов за то, чтобы они забыли, где они были, вернее, я дал их Майку Коллинзу. Эл Голлер предпочел забыть по личным мотивам.

Вульф хмыкнул.

— Инициативный ты. Полиция уже могла поймать убийцу.

— Тогда мы теряем эти сорок долларов. Плюс пятьдесят три доллара шестьдесят центов, поскольку клиент, на которого мы их потратили, не может нам их возместить, раз он мертв. Но все не так просто. В действительности наш клиент не умер. Или, другими словами, никакого клиента у нас пока не было. По пути домой я сделал остановку в «Газетт» и попросил Лона Коэна забыть о том, что я звонил ему и расспрашивал о Томасе Г. Вигере. На его столе лежала папка с заметками, касающимися Вигера, и среди них — три фотографии, которые я рассмотрел. Человек, который приходил днем, чтобы нанять меня,— не Вигер. Ни малейшего сходства. Поэтому-то я и считаю, что никакого клиента у нас пока не было.

3

Я, естественно, ожидал сильной реакции и получил ее. Вульф выпрямился и потянулся к столу за узкой золотой полоской, которую он использовал только для книг, достойных места на книжных полках его кабинета.

В этот момент появился Фриц с подносом и понес его к моему столу. Увидев, что Вульф откладывает книгу, он одобрительно подмигнул мне, а я повернулся за подносом. На нем стояла тарелка каштанового супа, тост с огурцом и креветкой, сэндвич с нарезанным на кусочки ростбифом на хлебе домашней выпечки, кресс-салат, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.

Вопрос этикета. Когда мы сидим в столовой за ленчем или обедом, любое упоминание о деле — табу. Это правило никогда и нигде не было записано, но Вульф уверен, что, когда человек ест, все внимание должно быть сконцентрировано на тарелке. Отделавшись от книги, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. После нескольких ложек супа я сказал:

— Я слишком голоден, чтобы чувствовать вкус, так что начинайте смело.

Он открыл глаза.

— Так ли?

— Да, сэр.— Я проглотил еще ложку супа.— Его имя было напечатано на фотографиях. Кроме того, его фотография была в журнале. Беличье лицо с острым носом и маленьким подбородком. У человека, который приходил сюда сегодня днем, длинное костлявое лицо и широкий лоб.

— И, назвавшись Вигером, он сказал, что ожидает слежку, когда отправится по адресу в Вест-Энде на Восемьдесят второй улице? А тело Вигера было найдено неподалеку оттуда? Давно он мертв?

— Не знаю. Дайте им время. Кроме того, я уже говорил вам, что Л он знает только то, что тело Вигера было найдено неподалеку от того дома, в яме, в том месте, где люди Тома Эдисона ведут уличные работы, что оно было прикрыто брезентом и обнаружено мальчиками, у которых закатился туда мяч.

— Если я одобрю твое намерение относительно возможного клиента и получения гонорара, как ты намерен действовать?

Я проглотил суп.

— Вначале я покончу с этими сэндвичами, яблоком и молоком. Потом я пойду на Восемьдесят вторую улицу. Поскольку тело было найдено в яме на улице, .вполне возможно, что нет никакой связи с этим местом вообще и с этим домом в частности. Он мог быть убит где угодно, привезен туда и брошен в яму.

Дома на Восьмидесятых между авеню Коламбус и Амстердам — неподходящее место для такой важной птицы. Семьи пуэрториканцев и кубинцев живут там по три-четыре в комнате. Я хочу узнать, что за дело было там у Вигера, если вообще оно было.

— Пойдешь сейчас же, сегодня?

— Конечно. Как только опустошу этот поднос.

— Ф-ф. Сколько раз я говорил тебе, что порывы хороши только тогда, когда промедление смерти подобно?

— О, шесть тысяч раз.

— Но ты все такой же опрометчивый. Утром мы узнаем о многих деталях, которые сейчас неизвестны. И тогда, может быть, не останется другой проблемы, кроме установления личности мужчины, который приходил сюда под чужим именем, но и это, возможно, не будет более представлять интереса. Ты, конечно, помнишь, сколько времени он пробыл с тобой?

— Двадцать пять минут.

— Нам может понадобиться запись того, что он сказал. Вместо того чтобы болтаться по Восемьдесят второй улице, ты бы лучше провел вечер за пишущей машинкой. Дословная передача разговора и полное описание.

Он взял книгу и снова углубился в чтение.

Таким образом, проблема остальной части вечера была решена. Мне по-прежнему хотелось взглянуть на дом номер 156 по Восточной Восемьдесят второй улице, прежде чем им заинтересуется полиция, если только она уже не заинтересовалась, но Вульф придерживался другого мнения.

Запись моего разговора с лже-Вигером была не ахти какой поэмой, просто работой. Я записывал по памяти и гораздо более долгие разговоры, в которых к тому же участвовало больше лиц. Было немногим больше полуночи, когда я закончил. Собрав листы, оригинал и копии, я сложил их в ящик, вынул орхидеи из вазы, стоящей на столе Вульфа, и отнес их на кухню, в корзину для мусора,— он хотел, чтобы их не было, когда он приносил по утрам новые,— запер сейф, проверил замки на входной двери, выключил свет и поднялся на два этажа в свою комнату. Вульф уже находился в своей, на втором этаже.

Обычно я спускаюсь в кухню для завтрака около половины девятого, но в это утро, во вторник, я сделал это раньше, в самом начале девятого. Я хотел сразу пойти к маленькому столику, на котором уже лежал положенный на подставку мой экземпляр газеты «Таймс», но «порывы хороши только тогда, когда промедление смерти подобно», поэтому я заставил себя поздороваться с Фрицем, взял свой стакан апельсинового сока, перемешал его и сделал пару глотков. Потом я подошел и взял газету. Будет ли

i; ней заголовок «Убийство Вигера раскрыто»? Такого заголовка не было, но был «Убит выстрелом». Я сел и сделал еще один глоток.

Занимаясь апельсиновым соком, гречневыми оладьями, колбасой, черносмородиновым джемом и двумя чашками кофе, я успел прочитать «Таймс» и «Газетт». Я опустил такие детали, как имена мальчиков, которые нашли тело. Их имена были напечатаны крупным шрифтом, и это могло бы им польстить, только я сомневаюсь в том, что они читали газеты.

В Вигера был сделан один выстрел, в голову, немного выше правого уха, с близкого расстояния, и смерть наступила мгновенно. Ко времени осмотра тела он был мёртв от двадцати до четырех часов, следовательно, он был убит между 7.30 вечера и 3.30 дня понедельника. Вскрытие могло установить время более точно. Весь день понедельника работы на Восемьдесят второй улице не велись, поскольку сроки их не поджимали, так что тело вполне могло быть брошено в яму в воскресенье вечером, Брезент был оставлен в ней рабочими.

Не нашли никого, кто видел Вигера живым где-нибудь поблизости или слышал звук выстрела в окрестностях, так что он, возможно, был убит где-нибудь еще, а тело перенесли.

Дочь Вигера, Анна, была в колледже, в Беннииг-тоне. Его сын, Томас Г. Вигер-младший, был в Кливленде, на заводе фирмы «Континенталь Пластик Продукт». Нигер с женой уехали из Нью-Йорка в пятницу вечером, чтобы провести уик-энд у друзей за городом. Он вернулся в город в воскресенье вечером, а жена приехала лишь в понедельник утром. Вечером в воскресенье в доме Вигера на Шестьдесят восьмой улице никого не было. Никто не знал о передвижениях Вигера после того, как он сел в Стэмфорде в нью-йоркский поезд в 5.02 вечера в воскресенье.

Полиция никого не задержала, и районный прокурор заявил только то, что расследование ведется.

На фотографии в «Таймс» он улыбался, как политический деятель. Две фотографии были в «Газетт». Одну из них я видел в кабинете у Лона, на другой он был представлен лежащим около ямы, в которой его нашли. Я вырезал фотографию из «Таймс» и эту, из «Газетт», где он был изображен живым, и вложил их в записную книжку.

В 8.15 я отставил пустую кофейную чашку и поблагодарил Фрица за завтрак. Сказав ему, что могу не вернуться к ленчу, я вышел в холл, поднялся на второй этаж и вошел в комнату Вульфа.

Его поднос из-под завтрака, пустой, если не считать посуды, стоял у окна, а рядом с ним лежал его экземпляр «Таймс». Сам он стоял у зеркала, повязывая галстук. Поскольку он прямо из своей комнаты проходит на два утренних часа в оранжерею, я совершенно не понимаю, зачем ему нужно было повязывать галстук, если это не знак внимания по отношению к орхидеям.

Он проворчал:

— Доброе утро,— поправил галстук, повернулся.

— Я ухожу,— сказал я.— Инструкции будут?

— Инициатива твоя,— ответил он.

— Нет, сэр. Это было вчера. Посылаете вы меня или пет? Очевидно, вопрос по-прежнему остается открытым, если только они что-нибудь не скрывают. Он был мертв по крайней мере четырнадцать часов к тому времени, когда к нам явился этот субъект. Все, что он сказал,— в ящике моего письменного стола. Какую сумму я могу взять на возможные расходы?

— Достаточную.

— Ограничения есть?

— Конечно. Они должны диктоваться твоей бережливостью и сообразительностью.

— Согласен. Увидимся, когда вернусь.

Спустившись в кабинет, я открыл сейф, взял пятьсот долларов в пятидесяти- и двадцатидолларовых купюрах из резервного фонда, закрыл сейф и повернул ручку. Сняв пиджак и отперев нижний ящик моего письменного стола, достал кобуру, надел ее, достал «марли-32» и сунул его в кобуру. После неприятного инцидента, имевшего место несколько лет назад, я никогда не выходил на расследование дела, связанного с убийством, с карманным ножом. Я надел пиджак и вышел в холл.

Солнца на небе не было. В 7.30 в сводке погоды говорилось о возможном ливне. Жизнь, черт возьми, полна опасностей.

Я вышел, прошел по Десятой авеню, подозвал такси и дал шоферу адрес на Бродвее, недалеко от- Восемьдесят второй.

Приходилось быть осторожным. Следовало определить, закончили ли свои поиски городские специалисты. Многие из них знали меня в лицо, они знали также, что я не стану околачиваться у возможного места убийства просто ради времяпрепровождения.

Итак, пройдя к востоку от Бродвея и перейдя авеню, я остановился на углу и принялся обозревать верхнюю часть Восемьдесят второй улицы. У меня хорошее зрение, и я смог увидеть цифру «156» на доме в тридцати шагах от угла. Припаркованные автомобили стояли тесной шеренгой вдоль обоих тротуаров, исключая то место, где барьер отгораживал яму от мостовой, но полицейских машин, как явных, так и неявных, не было.

Прошу прощения у обитателей квартала, но это были трущобы. Нет, пятьдесят-шестьдесят лет тому назад, когда камень был новым и чистым, а стекло блестящим, этот длинный ряд пятиэтажных домов, возможно, и мог сделать городу честь, но теперь — нет. Они выглядели развалинами и были развалинами. Держу пари, что они могли разрушиться в любую минуту, не будь они так тесно составлены вместе. На тротуарах было много народу, в том числе и детей, поскольку время было школьное, но вокруг барьера, окружавшего яму, которая находилась ярдах в пятнадцати дальше дома № 156, стояла толпа. Там был и фараон, покрикивающий на людей, но это был обыкновенный уличный полицейский. Никаких следов отдела по расследованию убийств или прокуратуры.

Я пересек улицу и пошел к барьеру. Через плечо женщины в пурпурном платье я смог разглядеть в яме двух рабочих — значит, специалисты с ней покончили.

Пока я стоял так, глядя вниз, мое воображение подсказало мне пять возможных вариантов.

1. Вигер имел связь с кем-то или с чем-то в доме № 156. Кто бы ни был тот парень, приходивший меня нанимать, какую бы игру он ни вел, он ли убил Битера или нет, он, конечно, не выдумал этот адрес, нет.

2. Если Вигер был убит где-то еще и тело его было привезено сюда только для того, чтобы произвести впечатление на кого-нибудь из обитателей дома № 156, почему его не бросили на тротуар возле этого дома? Зачем было тащить его к яме, стаскивать вниз и накрывать брезентом? Нет.

3. Предположим, что тело Вигера было принесено в это место не намеренно, случайно. Главным образом потому, что здесь яма. А Вигер был убит где-то еще. Но предположить такое трудно. Нет.

4. Вигер не был застрелен в тот момент, когда выходил из дома или входил в дом № 156. Любой звук выстрела ночью привел бы к тому, что из окон высунулась бы дюжина, сотня голов. В таких случаях убийца бежит или выжимает сцепление. Нет, он тащит тело к яме, спускает его туда и накрывает тело брезентом. Нет.

5. Следовательно, Вигер был убит внутри дома № 156 в любое время после 7.30 вечера в воскресенье, а позже ночью, когда на улице никого не было, тело перетащили к яме, находящейся всего в пятнадцати ярдах от дома, и сбросили туда. Остается непонятным брезент, но тут уже ничего не поделаешь. По крайней мере, вреда он ему не причинил. Может быть, убийца хотел укрыть тело от взглядов прохожих до прихода рабочих.

В работе детектива очень важна способность просчитывать варианты. К тому же это сохраняет мозг от изнашивания и старения.

Я отошел от барьера и прошел пятнадцать ярдов от дома №156.

Некоторые из домов имели на дверях записки «Сдается», но не дом № 156. Однако он тоже имел записку, написанную от руки и прикрепленную у подножия ступенек, ведущих на веранду. Она гласила: «Управляющий», и стрелка показывала направо. Поэтому я прошел направо, потом на три ступеньки вниз, потом налево, прошел через открытую дверь и маленький вестибюль, и тут моим глазам предстало зрелище, подтверждающее, что этот дом представляет собой нечто особенное.

На двери был замок Робсона. Замок Робсона ставится на дверь лишь в том случае, если хозяин хочет быть уверен, абсолютно уверен, что любой, в нее входящий, имеет или нужный ключ, или динамит. И выложить за эту уверенность он должен 61 доллар 50 центов.

Я нажал на кнопку звонка, и через секунду дверь открылась. Передо мной предстала одна из трех самых прекрасных женщин, которых я когда-либо видел.

Должно быть, я вытаращил глаза или разинул рот, судя по тому, как она улыбнулась — улыбкой королевы своему подданному.

Она заговорила:

— Что вы хотите?

Ее голос был тихим и мягким, без придыханий.

Единственным искренним ответом был бы ответ: «Я хочу вас», но мне удалось оставить его при себе.

Ей было лет восемнадцать. Она была высокой и стройной, с кожей цвета того чабрецового меда, который Вульф получает из Греции. Она была чрезвычайно собою горда, но не своею внешностью. Когда женщина гордится своей внешностью, это выглядит глупо. Не думаю, чтобы я заикался, хотя вполне мог.

— Я хотел бы видеть управляющего,— сказал я.

— Вы полицейский?

Если ей нравились полицейские, следовало, конечно, ответить «да». Но если они ей не нравились?

— Нет,— ответил я.— Я из газеты.

— Хорошо.— Она повернулась и крикнула: — Отец, человек из газеты! — И голос ее прозвучал еще красивее.

Она снова повернулась ко мне, грациозная, как большая кошка, и стояла прямо и гордо, с таким любопытством в глазах, словно она никогда раньше не видела человека из газеты. Я чертовски хорошо понимал, что мне следует что-то сказать, но что? Единственно правильным вариантом было бы: «Выходите за меня замуж», но это было невозможно, поскольку очень трудно было представить себе ее моющей тарелки или стирающей носки.

Потом до моего сознания дошло, что я успел-таки поставить ногу на порог с расчетом, чтобы дверь не закрылась. Это все испортило. Я был всего лишь частным детективом, пытающимся подцепить клиента.

Послышались шаги, и, когда они приблизились, она отошла в сторону. Появился мужчина, коренастый, плотный и широкоплечий, двумя дюймами ниже ее, с носом, как у мопса, и кустистыми бровями.

Я вошел внутрь и поздоровался.

— Моя фамилия Гудвин. Я из «Газетт» и хочу снять комнату, выходящую на улицу.

Он сказал своей дочери:

— Иди, Мария.

И она повернулась и исчезла в темном вестибюле.

— Комнат нет,— ответил он мне.

— Сто долларов в неделю,— сказал я.— Я собираюсь написать статью о месте происшествия после совершения убийства. Я хочу заснять людей, которые приходят на него посмотреть. Окно на втором этаже вашего дома было бы как раз то, что нужно.

— Я же сказал, что комнат нет.

У него был низкий, грубый голос.

— Вы можете кого-нибудь переселить. Двести долларов.

— Нет.

— Триста долларов.

— Нет.

— Пятьсот долларов.

— Вы сумасшедший. Нет.

— Я не сумасшедший. Это вы сумасшедший. Отказываться от пятисот долларов! Как ваша фамилия?

— Моя фамилия — это моя фамилия.

— О, пожалуйста, пожалуйста. Я смогу узнать ее в следующем доме или у фараона на улице. Что, с ней не все в порядке?

Он прикрыл глаза.

— С ней все в порядке. Меня зовут Цезарь Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.

— Отлично. Я тоже. Вы сдадите мне комнату на неделю за плату в пятьсот долларов, внесенную вперед?

— Но я же сказал.

Он жестикулировал обеими руками и плечами.

— Комнат нет. Тот человек мертв, и это плохо. Снимать людей из этого дома — нет, даже если бы была комната.

Я решил усилить напор. Промедление было опасным, поскольку отдел по расследованию убийств или прокуратура могли обнаружить связь между Йигером и этим домом в любой момент. Достав из кармана бумажник и вытащив из него карточку, я протянул ее ему.

— Вам хорошо видно при этом свете?— спросил я.

Он даже не сделал попытки рассмотреть ее.

— Что это?

— Моя лицензия. Я не газетчик, я частный детектив и расследую убийство Томаса Г. Вигера.

Он снова полуприкрыл глаза. Он протянул мне лицензию, и я взял ее.

Он глубоко вздохнул:

— Вы не полицейский?

— Нет.

— Все равно уходите отсюда. Уходите из этого дома. Я уже сказал, что ничего не знал о человеке в яме, а один из них меня оскорбил. Уходите.

— Хорошо,— сказал я,— это ваш дом.

Я убрал лицензию в бумажник, а бумажник в карман:

— Но я могу рассказать вам, что случится, если вы меня выгоните. Не позже чем через полчаса вас атакует дюжина полицейских с ордером на обыск. Они обшарят здесь каждый дюйм. Они возьмут в оборот всех и каждого, начиная с вас и вашей дочери, и арестуют всех, кто сюда приходил. Причина, по которой они это сделают, будет следующей: я скажу им, что смогу доказать, что Томас Г. Вигер приходил в этот дом в воскресенье и был здесь убит.

— Вы врете, как тот полицейский. Это оскорбление.

О’кей. Прежде всего я попрошу дежурного полицейского прийти сюда и побыть с вами, чтобы вы не смогли никого предупредить.

Я повернулся. Мне пришлось нанести этот удар. С фараонами он, конечно, держался твердо, но я явился неожиданно и выбил у него почву из-под ног. А он не был слабоумным. Он понимал, что я, если даже не смогу этого доказать, все равно знаю достаточно, чтобы натравить закон на него и его дом.

Когда я отвернулся, он схватил меня за рукав. Я повернулся обратно. Он стоял и шевелил губами.

Я спросил не враждебно, а просто из любознательности:

— Вы его убили?

— Вы — полицейский?— спросил он.

— Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на частного детектива по имени Ниро Вульф. Мы надеемся получить гонорар за расследование этого убийства. Мы этим кормимся. Так что я буду честен: мы предпочли бы узнать сами, зачем приходил сюда Вигер, вместо того чтобы передавать это полиции. Но если вы не пожелаете иметь дело с нами, я буду вынужден позвать сюда фараонов. Вы его убили?

Он повернулся и двинулся в холл. Я пошел за ним, взял его за плечо и заставил повернуться.

— Вы его убили?

— У меня есть нож. В этом доме я имею право его держать.

— Конечно. А у меня есть это.— Я вытащил «марли» из кобуры.— И есть разрешение на него. Вы его убили?

— Нет. Я хочу видеть мою жену. Она соображает лучше, чем я. Моя жена и дочь. Я хочу...

Дверь, находящаяся в холле десятью футами дальше, распахнулась, и женский голос сказал:

— Мы здесь, Цезарь.

И они появились.

Женщина была с властным лицом привыкшего командовать человека. Мария оставалась возле двери. Перес стал объяснять своей жене по-испански, но она оборвала его:

— Перестань. Он подумает, что мы секретничаем. С американцами надо говорить по-американски.

Она устремила на меня пристальный взгляд темных глаз.

— Мы все слышали. Я знала, что это произойдет, но я думала, что это будет полиция. Мой муж — честный человек. Он не убивал мистера Витера. Мы называли его «мистер Дом», из-за его дома. Как вы узнали?

Я убрал «марли» в кобуру.

— Поскольку я уже здесь, и я знаю, миссис Перес, то какая разница как?

— Никакой. Я дура, что спросила. Хорошо, задавайте вопросы.

— Я предпочел бы, чтобы на них ответил ваш муж. Это может занять изрядное количество времени. Есть здесь комната со стульями?

— Я отвечу вам. Мы садимся только с друзьями. Вы угрожали моему мужу пистолетом?

— Я только показал его. О’кей, если мои ноги способны стоять, то и ваши тоже. В какое время мистер Вигер пришел сюда в воскресенье?

— Я думала, вы знаете.

— Я знаю. Я хочу послушать, как вы станете отвечать на мои вопросы. Если в ваших ответах будет слишком много неверных, я попытаю счастья с вашим мужем. Или это сделает полиция.

Секунду она подумала.

— Он пришел около семи.

— Он приходил повидать вас, вашего мужа или вашу дочь?

Она уставилась на меня.

— Нет.

— С кем же он приходил повидаться?

— Я не знаю... Мы не знаем.

— Попытайтесь еще раз. Это смешно. Я не собираюсь провести здесь весь день, по капле выуживая из вас сведения.

Она посмотрела на меня.

— Вы когда-нибудь были наверху?

— Я задаю вопросы, миссис Перес. С кем он приходил повидаться?

— Мы не знаем.— Она повернулась.— Выйди, Мария.

— Но, мама, это не...

— Выйди!

Мария скрылась за дверью, закрыв ее за собой. Это было весьма своевременно, потому что трудно удерживать на чем-то сбой взгляд, если он все время ускользает в другом направлении.

Мать повернулась ко мне.

— Он пришел сюда около семи и постучал в дверь. Вот в эту.— Она показала на дверь, которую закрыла за собой Мария.— Он заговорил с моим мужем и дал ему денег. Потом он прошел в холл к лифту. Мы не знаем, был ли кто-нибудь там, наверху, или кто-то пришел позже. Мы смотрели телевизор и не могли слышать, приходил ли кто-нибудь и проходил ли он к лифту. Да мы и не собирались об этом узнавать. На входной двери хороший замок. Так что нет ничего смешного в том, что мы не знаем, кого он приходил повидать.

— Где лифт?

— В глубине. Он тоже запирается.

— Вы спросили, был ли я когда-нибудь наверху. А вы были?

— Конечно. Каждый день. Мы держим дом в чистоте.

— Тогда у вас должен быть ключ. Давайте поднимемся.

Я пошел.

Она бросила взгляд на своего мужа, поколебалась, бросила взгляд на меня, подошла и открыла дверь, которую закрыла Мария, сказала что-то по-испански и пошла в глубину холла. Перес последовал за ней. Я замыкал шествие. В дальнем конце холла, в самой глубине, она вынула из кармана ключ и вставила его в замок на металлической двери, тоже робсоновский. Дверь, то ли алюминиевая, то ли из нержавеющей стали, открылась, скользнув в сторону. Эта дверь явно не гармонировала с холлом так же, как и внутренность лифта. Нержавеющая сталь и с трех сторон красные блестящие панели. Лифт был маленький, гораздо меньше, чем лифт в доме Вульфа. Он поднялся тихо и плавно, прямо на верхний этаж, дверь скользнула в сторону, и мы вышли.

Когда Перес включил свет, я, должно быть, во второй раз за последний час вытаращил глаза и раскрыл рот.

Мне приходилось видеть комнаты, ради создания которых люди напрягали все свои силы, но эта превосходила их все. Возможно, тут сыграл роль контраст с улицей, внешним видом дома и нижним этажом, и все же эта комната показалась бы замечательной где угодно.

Первое, что бросалось в глаза, это шелк и кожа. Шелк, главным образом желтый, сменялся красным. Он был на стенах, потолке и креслах. Кожа была на женщинах, изображенных на фотографиях и картинах, которые занимали добрую треть поверхности стен. Куда ни посмотришь, всюду бросалось в глаза обнаженное тело. Бледно-желтый ковер от стены до стены тоже был шелковым или казался таким. Комната была огромной, двадцать футов в ширину и во всю длину дома, без каких-либо следов окон. У правой стены, ближе к центру, стояла кровать площадью восемь квадратных футов, покрытая бледно-желтым шелковым покрывалом. Поскольку желтый цвет был любимым цветом Вульфа, я искренно пожалел об его отсутствии. Я принюхался к воздуху. Он был достаточно свежим. Кондиционер со встроенным в него озонатором.

Мест, где можно было найти отпечатки пальцев, было немного: поверхности двух столиков, подставка для телевизора, стойка с телефоном.

Я повернулся к миссис Перес.

— Вы убирали здесь с воскресного вечера?

— Да. Вчера вечером.

Значит, и это бесполезно.

— Где дверь на лестницу?

— Лестницы нет.

— Здесь сплошной настил,— сказал Перес.

— Лифт — единственная возможность сюда подняться?

— Да.

— Давно существует эта комната?

— Четыре года. С тех пор, как он купил этот дом. Мы здесь два года.

— Как часто он сюда приходил?

— Мы не знаем.

— Конечно же, вы знаете, раз приходили сюда убирать. Как часто?

— Может быть, раз в неделю. Может быть, чаще.

Я повернулся к Пересу.

— Почему вы его убили?

— Нет.— Он полуприкрыл глаза.— Я — нет.

— А кто?

— Мы не знаем,— ответила его жена.

Я проигнорировал ее слова.

— Послушайте,— сказал я ему,— я не хочу выворачивать вас наизнанку, но приходится. Мы с мистером Вульфом сами предпочли бы заняться вами. Но если вы не станете разговорчивее, у нас не останется выбора, и времени может оказаться совсем немного. С брезента, которым было покрыто тело, получено достаточное количество отпечатков пальцев. Я знаю, что он был убит в этом доме. Если хоть один из этих отпечатков принадлежит вам— привет, вы влипли. Поскольку он был убит в этом доме, вы что-то знаете. Что?

Он сказал жене:

— Фелита?

Она смотрела на меня внимательными глазами.

— Вы — частный детектив,— сказала она.— Вы сказали моему мужу, что зарабатываете себе этим на жизнь. Мы вам заплатим. У нас есть немного денег. Сто долларов.

— За что вы мне заплатите?

— За то, что вы будете нашим детективом.

— И что я должен расследовать?

— Мы вам скажем. Деньги мы держим внизу.

— Сначала я их заработаю... Отлично, я ваш детектив, но я не стану тратить ни секунды, если решу, что Вигера вчера убили вы или ваш муж. А что вы хотите от меня?

— Мы хотим, чтобы вы нам помогли. Вот вы сказали об отпечатках. Я говорила ему, что он должен надеть перчатки, но он не послушался... Мы не знаем, откуда вам так много известно, но мы знаем, что будет, если вы расскажете об этом доме полиции. Мы не убивали мистера Дома, и мы не знаем, кто его убил. Мой муж вынес мертвое тело и положил его в эту яму, потому что нам пришлось так сделать. Когда он пришел в воскресенье вечером, он велел моему мужу пойти к Мондору и принести все, что он велел: икры, жареного фазана и прочее. А когда мой муж поднялся наверх со всеми покупками, то там лежало мертвое тело.— Она указала пальцем.— Вон там, на полу. Что мы могли сделать? Это было тайной, что он приходил в этот дом. Что бы случилось, если бы мы позвонили в полицию? И теперь мы платим вам за то, чтобы вы нам помогли. Может быть, больше чем сто долларов. Вы узнаете...

Она оглянулась. Из лифта послышался шум, потом щелчок и еле слышный шум движения.

Перес сказал:

— Он едет вниз. Внизу кто-то есть.

— Угу,— согласился я.— Кто?

— Мы не знаем,— ответила миссис Перес.

— Тогда посмотрим. Оставайтесь оба на своих местах.

Я вытащил «марли».

— Это полицейский,-— сказал Перес.

— Нет,— сказала она.— У него нет ключа. Он не мог взять ключ мистера Дома, потому что это сделали мы.

— Заткнитесь,— сказал я им.— Если я ваш детектив, делайте то, что я вам говорю. Не болтайте и не двигайтесь!

Они стояли лицом к лифту. Я подошел к стене и прижался к ней спиной, вытянув руку по направлению к лифту. Поскольку лифт был наверху, когда явился посетитель, и ему пришлось нажать на кнопку, чтобы вызвать лифт вниз, он должен был понять, что наверху кто-то есть и появиться с пальцем на курке, как у меня.

Вновь послышался слабый шум, потом щелчок, дверь открылась, и из нее вышла женщина. Она остановилась спиной ко мне и лицом к миссис Перес.

— Слава Богу,— сказала она.— Это вы. Я так и думала.

— Мы вас не знаем,— заявила миссис Перес.

Я знал. Я сделал шаг вперед и посмотрел на ее профиль. Это была Мег Дункан, которую я видел на прошлой неделе из бокового кресла пятого ряда в главной роли в пьесе «Задняя дверь на небесах».

4

Если когда-нибудь вам представится возможность выбирать, от кого обороняться — от мужчины ваших габаритов или женщины, едва доходящей до вашего подбородка,— я советую вам выбрать мужчину. Если он не вооружен, то самое страшное, что он сможет с вами сделать, это швырнуть на пол, но один Бог знает, что с вами сделает женщина. И вы можете швырнуть его на пол, но не станешь же швырять женщину.

Мег Дункан бросилась на меня так, как набрасывались на своих мужчин пещерные женщины, как пещерные мужчины набрасывались на своих врагов — выставив когти и открыв рот, чтобы кусать. Существовало две возможности: отскочить как можно дальше или подскочить как можно ближе, и вторая была лучше. Я подскочил к ней, миновав когти, и скрутил ее. В следующую секунду у нее перехватило дыхание. Ее рот остался открытым, но не для того, чтобы кусаться, а чтобы хватать воздух. Я скользнул кругом и вывернул ей руки за спину. Худшее, что угрожает в таком положении,— это удар в голень. Она задыхалась. Моя хватка, должно быть, причинила ей некоторые неприятности из-за моей правой руки, в которой был зажат пистолет. Когда я убрал эту руку, чтобы опустить в карман «марли», она не шевельнулась, и я отпустил ее, сделав шаг назад.

— Я знаю, кто вы,— сказал я.— На прошлой неделе я видел вас в спектакле, и вы были удивительны. Я не фараон. Я частный детектив. Я работаю на Ниро Вульфа. Когда к вам вернется дыхание, вы расскажете, почему вы здесь?

Она повернулась ко мне, очень медленно. Полуоборот занял у нее пять секунд.

— Вы сделали мне больно,— сказала она.

— Извиняться я не собираюсь. И вашим намерением было отнюдь не дружеское рукопожатие.

Она потерла руку, повернула голову, чтобы лучше меня видеть, все еще дыша открытым ртом. Я был удивлен, что узнал ее. Находясь на сцене, она была чертовски хороша. Сейчас это была тридцатилетняя женщина с довольно приятным лицом, в бедном сером костюме и бедной маленькой шляпке. Впрочем, это понятно, она, конечно, слишком много перенесла.

Она заговорила:

— Вы Арчи Гудвин Ниро Вульфа?

— Нет. Я свой собственный Арчи Гудвин. Но я доверенное лицо Ниро Вульфа.

— Я знаю о вас.— Она достаточно хорошо овладела обой, чтобы дышать через нос.— Я знаю, что вы джентльмен.— Она протянула руку и дотронулась до моего рукава.— Я пришла сюда для того, чтобы взять кое-что, принадлежащее мне. Я возьму и уйду. Идет?

— А что это?

— Кое-что... с моими инициалами. Сигаретница.

— Как она сюда попала?

Она попробовала мне улыбнуться, как улыбается леди джентльмену. Но это получилось у нее плохо. Известной актрисе следовало бы играть .лучше, даже при таких сложных обстоятельствах.

— Разве это важно, мистер Гудвин? Она моя. Я могу ее описать. Она золотая, с изумрудами в одном углу и моими инициалами — в другом.

Я улыбнулся ей, как улыбается джентльмен леди.

— Когда вы ее здесь оставили?

— Я не говорила, что оставила ее здесь.

— Это было в воскресенье вечером?

— Нет. Я не была здесь в воскресенье вечером.

— Вы убили Вигера?

Она ударила меня. Да, да, она меня ударила. Поистине неистовая женщина. Она действовала быстро, но и я тоже не зевал. Я схватил ее за запястье, слегка скрутил, но не слишком, чтобы не причинять особой боли, и отпустил.

В ее глазах блеснул огонек, и она еще больше сделалась похожей на Мег Дункан.

— Вы не мужчина,— сказала она.

— Я могу им быть. Но сейчас я на работе. Вы убили Вигера?

— Нет. Конечно, нет.— Ее рука поднялась снова, на этот раз для того, чтобы тронуть меня за рукав.— Позвольте мне взять свою сигаретницу и уйти.

Я покачал головой.

— Вам придется некоторое время обходиться без нее. Вы знаете, кто убил Вигера?

— Конечно, нет.— Ее пальцы сомкнулись вокруг моей руки. Это был не удар, всего лишь пожатие.— Я знаю, что не смогу вас подкупить, мистер Гудвин. Мне достаточно известно о вас, чтобы понимать это, но ведь детективы помогают людям, не так ли? Могу я заплатить вам, чтобы вы кое-что для меня сделали? Если вы не можете позволить мне взять сигаретницу, то сможете взять ее для меня и хранить. Вы можете отдать ее мне позже. Вы сами решите когда. Меня совсем не беспокоит, какое время вы ее продержите.— Давление ее пальцев немного усилилось.— Я заплачу столько, сколько вы скажете. Тысячу долларов?

Положение улучшалось, но становилось несколько сложнее. Вчера в 4.30 дня не было ни клиентов, ни перспективы их иметь. Потом появился один, но оказался обманщиком. Потом миссис Перес соблазняла меня сотней долларов или, возможно, большим. Теперь Мег предлагала мне тысячу. Я занимался сбором клиентов вовсю, но слишком большое их количество могло оказаться хуже, чем слишком малое.

Я посмотрел на нее.

— Это возможно,— сказал я.— Но дело в том, что сам я работу не беру. Я служащий Ниро Вульфа. Я собираюсь осмотреть это помещение, и, если я найду вашу сигаретницу, я ее возьму. Дайте мне ключи от входной двери и лифта.

Она отпустила мою руку.

— Отдать их вам?

— Совершенно верно. Вам они больше не нужны.— Я посмотрел на часы.— Сейчас десять тридцать пять. У вас нет сегодня утреннего спектакля. Придите в половине третьего к Ниро Вульфу, Восточная Тридцать пятая улица, 68. Ваша сигаретница будет там, и вы сможете обсудить вопрос с мистером Вульфом.

— Но почему вы не можете...

— Нет. Так обстоят дела, и я ничего не могу изменить.— Я протянул руку.— Ключи.

— Почему я не могу...

— Я сказал «нет». На споры нет времени. Черт возьми, я вам даю возможность. Ключи.

Она открыла сумочку, сунула в нее руку, достала кожаный футляр для ключей и протянула его мне. Я открыл его, увидел два робсоновских ключа, не похожих на любые другие, показал их Пересу и спросил, действительно ли это ключи от двери и лифта.

Он взглянул и сказал:

— Да.

Опустив их в карман, я нажал кнопку лифта, открыл дверцу и сказал Мег Дункан:

— Увидимся позже, в половине третьего.

— Почему я не могу остаться, пока вы... не...

— Ничего не поделаешь. Я буду слишком занят и не смогу поддержать компанию.

Она вошла в лифт. Дверь закрылась, послышался щелчок и слабый шум... Я повернулся к Пересу.

— И вы никогда не видели ее раньше?

— Нет. Никогда.

— Ф-ф. А когда приносили в полночь продукты?

— Я видел только его. Она могла быть в ванной.

— Где ванная?

Он указал:

— В том конце.

Я подошел к его жене.

— Когда она увидела вас, то сказала: «Слава Богу, это вы».

Она кивнула.

— Я слышала. Она, должно быть, видела меня несколько раз, когда приходила, в холле, или когда дверь в комнату была открыта. Мы ее не знаем. Мы никогда не видели ее.

— Ничего-то вы не знаете. Хорошо, сейчас у меня есть дела, так что вам придется подождать. Но один вопрос я вам все же задам.

Я повернулся к нему.

— Почему вы, опустив тело в яму, спрыгнули туда и накрыли его брезентом?

Он казался удивленным.

— Но он был мертв. Человек был мертв, надо его накрыть. Я знал, что эта штука была там, я ее видел.

Именно в эту минуту я решил, что Цезарь Перес не убивал Томаса Г. Вигера... Возможно, это сделала его жена, но не он. Если бы вы были там и видели его, когда он говорил это, вы пришли бы к тому же выводу. Когда я пытался отгадать загадку брезента, мне не пришло на ум простейшее объяснение: в глубокой древности люди накрывали мертвых, чтобы скрыть их от хищников, и это стало обычаем.

Это было очень мило с вашей стороны,— сказал я.— Жаль только, что вы не нашли перчаток. О’кей. Пока все. У меня есть работа. Вы слышали, как я давал адрес Ниро Вульфа этой женщине: Восточная Тридцать пятая улица, 68. Будьте там в шесть часов вечера, оба. По предварительной договоренности я ваш частный детектив, но босс — он. Вам, конечно же, нужна помощь, и, после того как вы скажете ему об этом, мы посмотрим что и как. Где ключи Вигера? Только не говорите: «Мы не знаем». Вы сказали, что взяли их. Где они?

— Я их спрятала,— сказала миссис Перес.

— Куда?

— В пирог. Я сделала пирог и положила их в него. Всего там двенадцать ключей.

— Включая ключи от входной двери и от лифта?

Я подумал. Я и так уже стоял на тонком льду, а если я завладею чем-то, что было изъято у Вигера, между мной и законом об обращении с уликами вовсе не будет никакого льда.

— Не разрезайте пирог,— сказал я.— И проследите за тем, чтобы кто-нибудь этого не сделал. Вы куда-нибудь еще сегодня собираетесь?

— Нам никуда не нужно.

— Тогда никуда не ходите. Только в кабинет Ниро Вульфа в шесть часов. Но я еще увижу вас, когда спущусь вниз, возможно, через час или около этого.

— Вы заберете вещи?

— Не знаю. Если я это сделаю, то покажу вам, включая и сигаретницу. Если я возьму что-то, что, вы решите, мне не следовало бы брать, можете сразу звать с улицы фараона.

— Мы не позовем,— сказал Перес.

— Он пошутил,— сказала ему она.— Она нажала на кнопку, вызывая лифт.— Сегодня тяжелый день, Цезарь. Будет еще много тяжелых дней, и он решил нас подбодрить.

Лифт звякнул, остановившись. Она нажала на другую кнопку, дверца открылась, они вошли и поехали вниз.

Я огляделся. В углу обитой красным шелком панели, слева, виднелась прямоугольная медная, если не золотая, пластина. Я подошел, нажал на нее, она поддалась. Панель была дверью. Я открыл ее настежь, вошел и оказался на кухне. Стены ее были из красного кафеля, буфет и полки — из желтого пластика, раковина и электроприборы, включая и холодильник,— из нержавеющей стали. Я открыл дверцу холодильника, увидел коллекцию яств и закрыл ее. Открыл дверцу буфета и увидел девять бутылок шампанского «Дон Периньон» на пластиковых полках. С кухней пока было достаточно, Я вышел и прошел по желтому ковру, окруженный шелком и кожей, в противоположный конец комнаты, где на углу панели виднелась еще одна — медная или золотая — пластинка. Я толкнул ее и оказался в ванной. Не знаю, как на ваш вкус, но мне она понравилась. Она вся была в зеркалах и мраморе — красный мрамор с желтыми прожилками к пятнами. Ванна, достаточно большая для того, чтобы вместить двоих, была из того же мрамора. Два зеркала были дверцами шкафов, содержащих столько косметики, что ее хватило бы на целый гарем.

Я вернулся к шелку и коже. Там не было ни ящиков, ни вообще какой-нибудь мебели, где можно было бы найти листок исписанной кем-то бумаги. На стойке с телефоном не было ничего, кроме телефона, также желтого, и справочника — в красном кожаном переплете. Но вдоль одной стены, по другую сторону кровати, на протяжении тридцати футов не стояло никакой мебели, и шелк внизу, в трех футах от пола, был в небольших складках, как штора, не такой гладкий, как в любом другом месте. Я подошел, дернул шелк, и он отделился, скользнул вверх, и за ним открылась передняя часть комода, сделанная из чего-то, напоминающего красное дерево, только краснее. Я открыл один из ящиков. Женские домашние туфли, дюжина пар, разложенные двумя аккуратными рядами, различных цветов и фасонов от весьма маленьких до довольно больших.

Прежде чем подойти к телефону, я заглянул еще в пять ящиков. Содержимое их достаточно ясно доказывало, что Мег Дункан была не единственной обладательницей ключей от входной двери и лифта. Имелся еще один ящик с домашними туфлями, снова разложенными по цветам и размерам, и два ящика с ночными сорочками — великолепная коллекция. Вытащив восемь из них, я разложил их на кровати для сравнения и обнаружил, что и тут большой диапазон размеров. Потом я подошел к телефону. Существовала возможность того, что он прослушивается, но она была ничтожной, и я предпочел этот риск риску звонить из телефонной будки.

Саул Пензер, чей номер я набрал, был свободным детективом, которого мы вызывали, когда нам был нужен лучший из них, но все, что я получил, это ответ девушки из бюро обслуживания, которая сказала, что мистер Пензер ушел и с ним нельзя связаться, но что я могу передать ему сообщение. Я сказал «нет», набрал другой номер — Фреда Даркина, следующего из лучших детективов, и застал его.

Он сказал, что на сегодня у него ничего нет.

— Теперь есть,— сказал я.— Собери сумку на неделю, возможно, времени уйдет меньше, но, может быть, и больше. Иди так, как есть. Никаких особых приготовлений, возьми только пистолет. Может быть, он тебе и не понадобится, но может быть, и понадобится. Приезжай на Восточную Восемьдесят вторую улицу, 156. Подойди к полуподвальному помещению, к управляющему, и нажми на звонок. Тебе откроет мужчина или женщина, кубинцы или пуэрториканцы, не знаю точно. Они говорят по-английски. Скажи ему или ей свое имя, спроси меня, и ты получишь удовольствие быть доставленным в мою резиденцию. Торопись. На сборы, если ты в них нуждаешься, три минуты.

— Восемьдесят вторая улица,— сказал он.— Убийство. Как там его фамилия? Вигер?

— Ты слишком много читаешь, склонен к меланхолии и бросаешься скоропалительными выводами. Хватай свою сумку и держи рот на запоре.

Я положил трубку.

Складывание ночных сорочек — не мужская работа, но я, стиснув зубы, довел ее до конца, потому что детектив обязан оставлять место в том виде, в каком его нашел. Убрав их в ящик, я вызвал лифт наверх, спустился вниз и прошел к открытой двери, первой слева.

Семья Перес совещалась в кухне. Отец и мать сидели.

Мария стояла. Здесь было больше света, чем в холле, а для такого редкого зрелища чем больше света, тем лучше. Глядя на нее, любой живой мужчина подумал бы: «Черт возьми, я и сам смогу вымыть посуду и постирать носки». Ей бы чудесно подошла бежевая сорочка с кружевом по воротничку, средних размеров.

Я заставил себя перевести взгляд на ее родителей и заговорил:

— Очень скоро сюда придет мужчина, высокий и толстый. Он скажет вам свое имя и спросит меня. Его имя Фред Даркин. Пришлите его наверх.

Миссис Перес прореагировала именно так, как я ожидал. Я не имел право говорить кому бы то ни было об этом доме, они собирались мне платить, и так далее. Желая поддержать хорошие отношения с клиентами, я потратил четыре минуты на объяснения, почему я хочу, чтобы Фред побыл здесь, когда я уйду, успокоил ее, позволил себе еще один взгляд в сторону Марии, поднялся наверх и занялся дальнейшим изучением содержимого ящиков.

Не буду тратить времени на составление инвентарного списка, скажу только, что там было все необходимое для такого хозяйства. Упомяну лишь о двух деталях: первое — только один ящик содержал мужские вещи, и шесть пижамных пар были одного и того же размера. Второе — ящик, в котором я нашел сигаретницу Мег Дункан, служил, очевидно, для хранения добычи. Там было три женских носовых платка, бывших в употреблении, анонимная косметичка, женский зонтик, коробка спичек «Терри Паб» и тому подобная канитель. Едва я убрал все назад и закрыл ящик, как послышался щелчок лифта.

Вероятно, это был Фред, но, возможно, и нет, поэтому я вытащил «марли» и встал у стены, рядом с лифтом. Я не мог слышать голосов внизу: комната была настолько звуконепроницаема, что нельзя было услышать ничего, кроме легкого намека на шум уличного движения, да и то он скорее угадывался, чем слышался. Вскоре вновь послышался щелчок, открылась дверь и вошел Фред. Он остановился и принялся крутить головой — то направо, то налево — и крутил до тех пор, пока в его поле зрения не попал я.

Тогда он вернул голову в исходное положение и заговорил:

— Иисус Христос!

— Твой новый дом,— сказал я ему.— Я надеюсь, ты будешь здесь счастлив. Идея такая: ты рассматриваешь фотографии и ту, что тебе понравится, приглашаешь на ленч. Это как в «Горной комнате» Чарчхилла. Я настоятельно рекомендую вон ту, что сидит в розах. Если она легко выносит шипы, то вынесет и тебя.

Он поставил сумку на пол.

— Знаешь, Арчи, я давно удивлялся, почему ты не женат. И давно ты скрываешь эту комнату?

— О, лет десять, кажется. У меня есть и другие такие — тут и там. Эту я на время уступаю тебе. Нужна кухня, ванная, телевизор, женская прислуга? Нравится?

— Великий Боже! Я же женатый человек.

— Угу. Жаль, жаль. Я бы хотел остаться и объяснить тебе содержание картинок, но нужно идти. Дело вот в чем, если явится посетительница, кто-нибудь должен встретить ее, быть здесь. Это может оказаться и он, но больше шансов на то, что это будет она. Она может прийти в любое время, днем или ночью. Чем меньше ты будешь знать сверх того, тем лучше для тебя. Прошу тебя только поверить мне на слово, что, если она выйдет из этого лифта, необходимо отказать ей в праве вернуться в него. А другого выхода здесь нет. Позвони мне, и я приду.

Он нахмурился.

— Быть один на один с женщиной и удерживать ее силой — это нехорошо.

— Тебе не придется ее трогать, если только она сама не начнет.

— Она высунет голову из окна и примется звать полицию.

— Невозможно. Здесь нет окон. И потом, она не захочет, чтобы кто-нибудь знал, что она здесь, а уж ищейки — и подавно. Единственное, что она захочет, это удрать отсюда, и как можно быстрее.

Он все еще хмурился.

— Яма, в которой нашли тело Вигера, совсем рядом. Может быть, я могу узнать немного больше?

— Не от меня. Что нам за дело до Вигера. Он мертв. Я прочел об этом в газете. Если зазвонит телефон, возьми трубку, спроси, кто говорит, и посмотри, что будет дальше. Но не говори, кто ты. Эта дверь ведет на кухню.— Я показал.— Когда проголодаешься, найдешь в холодильнике замечательный ассортимент. Люди внизу — это мистер и миссис Перес и их дочь Мария. Ты видел Марию?

— Нет.

— Я собираюсь на ней жениться, когда найду время. Я велю миссис Перес принести тебе буханку хлеба, и если тебе что-нибудь понадобится, то она даст. У них с мужем порвалась цепочка, связующая их с законом, и они надеются, что я подберу недостающее звено. О’кей, наслаждайся картинками... Лучшего шанса изучить анатомию у тебя не будет.

Я открыл дверь лифта.

— Что, если придет мужчина?

— Не придет. А если и придет, действуй по той же программе. На этот случай я и велел тебе захватить пистолет.

— Как насчет ищеек?

— Один шанс на миллион. И даже меньше. Скажешь, что ты забыл, как тебя зовут, что ему придется позвонить в кабинет Ниро Вульфа мне. А я знаю, что делать.

— И я попаду в клетку.

— Верно. Но не надолго. К рождеству мы тебя вытащим. В холодильнике имеется полфунта свежей икры стоимостью в двадцать долларов. Действуй.

Я вошел в лифт. Внизу я объяснил ситуацию миссис Перес, попросил ее отнести наверх буханку хлеба и вышел из дома. Мои часы показывали ровно полдень.

5

В пять минут пятого Вульф сердито посмотрел на меня из-за письменного стола:

— Твоей задачей было найти клиента, а не пару негодяев, которые, возможно, убили хозяина, и не негодяйку, которая предлагает деньги за свою сигаретницу. Я признаю твое чутье и сообразительность. Я всегда доверял тебе. Но скажи мне, куда ты пошлешь чек, если, а это кажется мне весьма вероятным, обнаружишь преступника в клиенте?

Я полностью отчитался, опустив лишь одну деталь — подробное описание Марии. Он был способен прийти к выводу (или сделать вид, что пришел к нему), будто я решил оказать любезность мистеру и миссис Перес ради их дочери. Я тщательно и подробно описал комнату, включив в это описание даже собственные затруднения с ночными сорочками.

Признался в том, что пытался договориться с Саулом Пензером (десять долларов в час), а договорился вместо этого с Фредом Даркиным (семь с половиной в час) лишь потому, что Саул оказался недосягаем.

— Я об этом не просил,— сказал он.

Я понимал (или думал, что понимаю), где зарыта собака, но приходилось действовать осторожно.

Я задумчиво кивнул:

— Они, конечно, могли его убить,— сказал я.— Но я дал бы пять против одного, что они этого не делали. Причины следующие: тон и выражение лица Переса, когда он рассказывал мне, почему накрыл тело брезентом. Тот факт, что миссис позволила дочери подойти на мой звонок. Если бы ока убила Вигера, то пошла бы открывать сама. Но главное — это то, что, пока он был жив, они как сыр в масле катались. Он, конечно же, платил им достаточно. С его смертью они не только терпят убыток, теряют крупный куш, но и получают массу неприятностей независимо от того, набрел бы я на них или нет. Что они станут делать, когда наследник убитого, узнав, что он получил дом, захочет его осмотреть?— Я скрестил ноги.— Естественно,— сказал я,— вам все это не нравится, я понимаю. Будь это просто гнездышко, где Вигер мог спокойно провести ночь со своей любовницей, это полбеды, но дело явно обстоит не так. Может быть, существует шесть женщин с ключами от входной двери и лифта, а может быть, двадцать и даже больше. Я понимаю, что вам совершенно не хотелось бы быть вовлеченным в подобную историю, но в нее оказался вовлеченным я...

— Чепуха,— заявил он.

Я поднял брови.

— Чепуха?

— Да. Современный сатир — это немного мужчина, немного свинья, но большей частью болван. Он лишен обаяния игривости. Он не умеет грациозно прислониться к дереву с флейтой в руках. Единственное качество, унаследованное им от его античных предшественников — это похоть, и он удовлетворяет ее в темных углах, в постелях других мужчин или комнатах ужасных отелей, а не в тени олив на солнечных холмах. Нелепое убежище похоти, которое ты описал,— жалкий паллиатив, пародия, но мистер Вигер старался по крайней мере. Свинья и болван — да, но в нем жило и желание флейты, как когда-то в юности во мне. Он заслужил смерть, несомненно, но у меня достаточно мотивов, побуждающих поймать его убийцу.

Должно быть, я вытаращил глаза.

— У вас?!

— Конечно. Но кто сможет взять на себя расходы? Предположим, ты выказал чуткость и знание человеческой натуры и оказался прав насчет мистера и миссис Перес. Что из того? Где перспективный клиент? Кому мы можем рассказать о существовании этого жалкого прибежища и о его связи с убийством? Конечно же, не его семье и не его коллегам. Они скорее пожелают скрыть это, нежели раскрыть. Так что же, нам стать шантажистами? Я считаю, что существует единственная возможность — узнать, кто тот человек, который приходил сюда вчера вечером и выдавал себя за Вигера, и зачем он это делал.

Я покачал головой:

— Очень жаль, но я не могу вам этого обещать. Вы читали мой отчет?

— Да. Он явно человек с богатым запасом слов. Он сказал: «В противном случае в моем визите не было бы пользы». Он сказал: «Могу я говорить, не опасаясь разглашения?» Он сказал: «Этого довольно». Два последних выражения — менее значительны, но первое — удивительно. «В противном случае»— вместо «иначе» или «а то». Замечательно.

— Да, если вы так считаете.

— Считаю. Но, кроме того, он цитировал в разговоре из «Герцогини Амальфи» Джона Уэбстера: «Другие грехи шепчут, убийство кричит!» Он цитировал эпиграмму Джона Харингтона: «Тот, кто совершает предательство, никогда не бывает счастлив». Он цитировал из Браунинга: «Ваш мозг стоит того помещения, которое он занимает». Люди любят щеголять своим образованием, но зачем это делать перед сыщиком? Ты слышал его и смотрел на него. Он пытался произвести впечатление?

— Нет. Он просто говорил, вот и все.

— Именно. Так что фразы из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга для него ходовые. Лишь один человек на десять тысяч близко знаком и с Уэбстером, и с Браунингом. Он педагог. Преподаватель литературы.

— Вы же нет.

— Я узнал только Уэбстера. Остальных я искал. Я не знаю Харингтона, а Браунинг вызывает у меня неприязнь. Итак, он — один из десяти тысяч, следовательно, таких как он в Нью-Йорке меньше тысячи. Предлагаю тебе продемонстрировать свою изобретательность. Если он знал о том, что Вигер убит — им или кем-то еще — зачем он пришел сюда со своим враньем?

— А я предлагаю это вам. Я уже пытался прошлой ночью. Если он убил Вигера, то возможность только одна — он был не в себе. Но это не так. Если он не убивал, но знал о том, что тот мертв, то лучшее объяснение, которое я смог придумать, это то, что он хоте привлечь внимание к этому дому и к этому месту н Восточной Восемьдесят второй улице, а это доказывает что я не в себе. Аналогичный звонок в полиции был бы быстрее и проще. Можете вы придумать что-нибудь получше?

— Нет. И никто не сможет. Он не знал, что Вигер мертв. Но, считая Вигера живым, чего он думал добиться этим маскарадом? Он не мог с полной уверенностью рассчитывать на то, что, когда Вигер не появится, ты или позвонишь ему домой, или отправишься к нему, но с знал, что очень скоро — вчера вечером или сегодня утром — ты свяжешься с ним и узнаешь, что твой пос< титель был самозванцем, и скажешь об этом Вигер И что явилось бы результатом всего этого? Главнь образом то, что Вигер узнал бы, о чем рассказывал те самозванец. Если бы он узнал самозванца по твоему от санию, он понял бы, что этот человек знает о его визитах на Восемьдесят вторую улицу по известному адресу, но я отбрасываю подобное предположение. Если самозванец хотел, чтобы Вигер узнал, кто знает о его доме, зачем же ему нужна была вся эта кутерьма с тобой? Почему бы просто не сказать это Вигеру, используя телефон или почту, или при личной встрече, или даже посредством анонимной записки? Нет. Он знал, что Вигер не опознает его по твоему описанию. Он хотел, главным образом, чтобы Вигер узнал, что кто-то знает о его связи с тем домом, а возможно, также о том, что теперь мы с тобой об этом знаем. Так что я сомневаюсь, окажется ли он полезным, но все равно я бы хотел с ним поговорить.

— Я тоже. Это одна из причин, по которой я там оставил Фреда. Существует ничтожный шанс на то, что у него есть ключи и он тоже появится.

Вульф фыркнул.

— Шанс на то, что кто-нибудь вообще туда придет,— минимальный, и ты об этом знаешь. Ты вызвал туда Фреда главным образом для того, чтобы я не мог сказать, что инцидент исчерпан. Я должен был приказать тебе вызвать Фреда, но тебе известно, что я уважаю твои обязательства, как свои собственные. Да, Фриц?

— Ленч готов, сэр. Петрушка завяла, и я решил использовать лук.

— Посмотрим.

Вульф отодвинул кресло и встал.

— Перец?

— Нет, сэр. Я решил, что с луком не надо.

— Пожалуй. Но посмотрим.

Я последовал за ним в холл и оттуда в столовую.

Когда мы покончили с моллюсками, явился Фриц с первой порцией клецек — по четыре клецки на каждого. Когда-нибудь я проверю, сколько времени смогу протянуть исключительно на Фрицевых клецках, в состав которых входят рубленые мозги, обжаренные в сухарях, петрушка (сегодня — лук), натертая лимонная цедра, соль и яйца, проваренных четыре минуты в крепком мясном костюм бульоне. Если бы он варил их все сразу, они бы, конечно, развалились, но он варил их по одной, и они охраняли форму. Это одно из нескольких блюд, относительно которых я полностью солидарен с Вульфом, и ценно оно явилось причиной того спокойствия, с которым л принял слова Вульфа о нежелании видеть клиентов, которых я пригласил. Эти мозговые клецки приводят в такое состояние духа, когда кто угодно захочет видеть кого угодно. И они сработали. Мы покончили с салатом и вернулись в кабинет, а Фриц принес кофе, когда в дверь позвонили.

Я вышел в холл, чтобы взглянуть на стекло, прозрачное с одной стороны, вернулся назад и сказал Вульфу:

— Мег Дункан. По крайней мере, ее сигаретницей мы могли бы заняться безболезненно. Скажем, две тысячи?

Он уставился на меня.

— К черту.— Он поставил чашку.— Что, если убила она? Должно это нас беспокоить? Хорошо, ты пригласил ее. Пять минут.

Я прошел в прихожую и открыл дверь. Это была уже не та тридцатилетняя особа женского пола в бедном сером костюме и в бедной маленькой шляпке. Она послала мне улыбку не теплее ледника, едва переступив порог. Лицо ее было приведено в порядок с профессиональным мастерством, и выражение на нем было вполне профессиональное. И если ее костюм не был эффектным, то уж во всяком случае он не был бедным. И голос стал голосом ангела, который решился взять недельный отпуск, внимая мольбам о встрече. Она опробовала его не только в холле на мне, но также и на Вульфе, когда я провел ее в кабинет и он встал, наклонив голову на одну восьмую дюйма, и указал на красное кожаное кресло. Ее улыбка сияла во всем своем блеске. Допуская ее исключительную профессиональность, нельзя было все же не согласиться с тем, что улыбка чертовски хороша.

— Я знаю, насколько люди, подобные вам, бывают заняты важными делами,— сказала она Вульфу,— поэтому не буду отнимать у вас времени.

И ко мне:

— Вы ее нашли?

— Нашел,— сказал Вульф.

Он сел.

— Садитесь, мисс Дункан. Я люблю, чтобы предметы были на уровне моих глаз... Необходима короткая беседа. Если вы удовлетворительно ответите на два-три моих вопроса, то сможете получить сигаретницу, после того как заплатите мне пятьдесят тысяч долларов.

Ее улыбка погасла.

— Пятьдесят тысяч? Вы... Но это нереально!

— Сядьте, пожалуйста.

Она посмотрела на меня и увидела всего лишь увлеченного работой детектива, подошла к красному кожаному креслу, села на краешек и сказала:

— Вы, конечно, не имели этого в виду. Вы просто не могли...

Вульф смотрел на нее, откинувшись назад.

— Имел и не имел... Наше положение — я имею в виду и мистера Гудвина — странное и весьма деликатное. Тело мужчины, умершего насильственной смертью, было найдено в яме на той улице, неподалеку от дома. Он был известным человеком. Полиция не знает о его связях с этим домом, о его квартире, но мы знаем и собираемся извлечь из этого знания выгоду для себя. Не думаю, чтобы вы были знакомы со статьей о сокрытии улик. Это может быть даже...

— Моя сигаретница не является уликой!

— Я этого не утверждаю, но нас это вполне может привести в тюрьму как соучастников преступления. Некоторые аспекты соответствующей статьи весьма туманны, зато другие — достаточно точны. Предметы, которые могли бы установить личность преступника или доказать его вину, будут, конечно, расцениваться как улики. Слова же могут быть уликой, а могут и не быть. Обычно — нет. Если бы вы рассказали мне теперь о том, что входили в эту комнату вечером в воскресенье, нашли там тело Вигера и попросили мистера Переса помочь вам вынести его из дома и опустить в яму, это не было бы уликой. Трудно было бы вменить в вину то, что я не сообщил об этом полиции', я мог бы утверждать, что вы лжете.

Она слегка подвинулась вглубь кресла.

— Я не была в той комнате в воскресенье вечером.

— Свидетелей нет. Вы можете лгать. Я всего лишь объясняю деликатность нашего положения. Вы сказали мистеру Гудвину, что заплатите ему тысячу долларов за то, что он найдет сигаретницу и сохранит ее для вас. Мы не можем на это согласиться. Это обязало бы нас сообщить о ней полиции в том случае, если станет очевидным, что она является уликой. Так что для тысячи долларов риск слишком велик. Вы можете получить ее за пятьдесят тысяч долларов, выданных наличными или чеком. Устраивает вас такое?

Думаю, он действительно именно это имел в виду, и он обделал бы это дельце за тридцать, даже пятьдесят тысяч, окажись она достаточной идиоткой, чтобы их заплатить. Он позволил мне отправиться на Восемьдесят вторую улицу с пятью сотнями в кармане ради одной определенной цели — посмотреть, смогу ли я нащупать предполагаемого клиента с тугой мошной, и, если бы она оказалась достаточной дурой или положение ее достаточно безнадежным, если она согласилась бы заплатить двадцать тысяч, не говоря уже о пятидесяти, он мог бы откликнуться на это предложение, а дело оставить распутывать полиции. Что касается, риска, то он шел на него, если игра стоила свеч. Он ведь говорил ей только, что отдаст сигаретницу, а не то, что забудет о ней.

Она пристально смотрела на него.— Я не думала,-— сказала она,— что Ниро Вульф шантажист.

— Обратимся к словарю, мадам.— Вульф повернулся к книжной полке, на которой стояли три тома Вебстера, которыми он постоянно пользовался, и вытащил один том. Он открыл его, нашел нужную страницу и прочитал: «Шантаж — вымогательство денег путем запугивания, а также под угрозой публичного обвинения или осуждения».— Он развернулся обратно.-— Ко мне это не подходит. Я не угрожаю вам и не запугиваю вас.

— Но вы...— Она посмотрела на меня, потом снова на него.— Где я возьму пятьдесят тысяч долларов? С таким же успехом вы могли сказать «миллион». Что вы собираетесь делать? Отдать ее в полицию?

— Не добровольно. Только под давлением обстоятельств. Главным фактором будет то, как вы ответите на мои вопросы.

— Вы никаких вопросов мне не задавали.

— Я собираюсь это сделать сейчас. Вы были в этой комнате вечером или ночью в воскресенье?

— Нет. Она вздернула подбородок.

— Когда вы были там, не считая сегодняшнего дня, в последний раз?

— Я вообще не говорила, что была там.

— Это вопиющая ложь. Вспомните ваше поведение сегодня утром. Что вы отдали мистеру Гудвину? У вас были ключи. Когда вы их получили?

Она прикусила губу. Пятисекундное молчание.

— Больше недели тому назад. В прошлую субботу. Именно тогда я и оставила сигаретницу. О, Боже! — Она протянула руку вперед, причем совсем не профессиональным жестом.— Мистер Вульф, это может разрушить мою карьеру. Я не видела его с того вечера. Я не знаю, кто его убил, почему,— вообще ничего не знаю. Зачем вы тащите из меня все это? Что вам это даст?

— Я не тащил вас туда сегодня утром, мадам. Я не спрашиваю, как часто вы посещали ту комнату, потому что ваш ответ мне не нужен, но когда вы приходили туда последний раз, и бывал ли там кто-нибудь еще?

— Нет.

— Был ли там кто-нибудь когда-нибудь, кроме мистера Вигера, когда вы там были?

— Нет. Никогда.

— Но другие женщины приходили туда. Это не предположение, это установлено. Вы, конечно, знали об этом: мистер Вигер не собирался этого скрывать. Кто они были?

— Я не знаю.

— Вы не отрицаете, что знали об остальных?

Она сделала движение, как будто собиралась встать, но его взгляд пригвоздил ее к месту. Она проглотила «да» и с трудом выговорила:

— Знала.

— Конечно. Он этого хотел. Его манера хранить комнатные туфли наводит на мысль о том, что он получал удовольствие не только от присутствия своей подружки, но также и от того, что она знала о своих... э... коллегах. Или соперницах. Так что он, конечно, о них не молчал. Он говорил о них, сравнивал, хвалил, порицал. И если он не называл их, то, должно быть, делал намеки. Итак, повторяю свой вопрос, мисс Дункан,— кто они?

Мне приходилось быть свидетелем того, как вопросы Вульфа бросали женщин в дрожь, заставляли их бледнеть или кричать на него, разражаться слезами или бросаться на него. Но я впервые увидел, как его вопрос заставил женщину вспыхнуть. И кого — бродвейскую звезду. Я полагаю, все дело было в том, как он его задал. Я не вспыхнул, но прочистил горло. Она же не только вспыхнула, но опустила голову и закрыла глаза.

— Естественно,— заявил Вульф,— вы хотели бы этот эпизод предать забвению, чем скорее, тем лучше. И если бы вы рассказали мне об остальных, это могло бы помочь Делу.

— Я не могу.— Она подняла голову. Краска исчезла.

— Я ничего о них не знаю. Вы намерены задержать мою сигаретницу?

— Пока — да.

— Я остаюсь в вашей власти.— Она попыталась встать, обнаружила, что у нее дрожат колени, и схватилась за подлокотник, чтобы помочь себе. Выпрямилась.— Я была дурой, что пошла туда. Совершеннейшей дурой. Я могла сказать все что угодно. Я могла сказать, что потеряла ее. Какая я дура.— Она пристально посмотрела на меня, сказала:— Очень жаль, что я не выцарапала вам глаза,— повернулась и пошла к двери.

Я встал и последовал за ней в холл, обогнал ее, и, когда она достигла входной двери, та была уже открыта. Она не слишком твердо держалась на ногах, так что я подождал, пока она спустилась с семи ступенек на тротуар, прежде чем закрыть дверь и вернуться в кабинет.

Вульф сидел в той же позе, в которой он обычно читал, и перед ним лежала раскрытая книга «Как человек может познать современный мир» под редакцией Лаймена Брисона. Как-то вечером я провел час, просматривая ее, но не нашел ничего о современных сатирах.

6

Однажды, шесть лет тому назад, отчитываясь об одном из дел Вульфа, из тех, что не оставляют сомнений в солидном гонораре, я попытался намекнуть на то, что разгадал его и устал от него раньше, чем оно было закончено. Оно привело нас тогда в Монтенегро, и почти все разговоры шли на языке, из которого я не понимал ни слова (позже я узнал от Вульфа достаточное их количество для того, чтобы сделать краткий отчет). Я не собираюсь сейчас повторять ошибок, поэтому дам вам лишь самый краткий отчет о содержании разговора Вульфа с миссис и мистером Перес, который состоялся после того, как он спустился в шесть часов из оранжереи и нашел их в кабинете.

Разговор шел по-испански. Воспользовался ли Вульф возможностью поговорить на одном из известных ему шести языков, подумал ли, что родной язык заставит их чувствовать себя свободнее, или захотел преподать мне урок — этого я не знаю. Может быть, все вместе. После их ухода он передал мне суть разговора.

Это не доказательства, это всего лишь их слова.

Они не знают, кто приходил в воскресенье вечером, мужчина или женщина, сколько человек и когда он, она или они ушли. Они не знают, сколько разных людей приходило в разное время. Иногда они слышали шаги в холле, и всегда эти шаги звучали, как женские. Если когда-либо приходил мужчина, то они не видели его и не слышали. В комнате, когда они приходили убирать, никогда никого не было, они не поднимались, если лифт был наверху, но такое случалось только пять или шесть раз за четыре года. Выстрела в воскресенье вечером они не слышали, в комнате звуконепроницаемые стены и даже пол. Когда Пересы поднялись туда в воскресенье вечером, там стоял запах пороха, но он считал, что запах был слабым, а она, что сильным. В комнате не было никаких посторонних предметов — оружия, пальто или покрывала. Вигер был полностью одет, его шляпа и пальто лежали в кресле, и они отнесли их вместе с телом. Из ящиков не были вытащены ни комнатные туфли, ни какие-либо предметы туалета. Постель была нетронутой, в ванной все было на своих местах. Они не трогали на теле Вигера ничего, кроме ключей. В понедельник утром они убрали комнату Вигера, пропылесосили ее, вытерли пыль, но ничего не тронули... За свое жилище они ничего не платили. Вигер платил им пятьдесят долларов в неделю и позволял оставлять себе плату, которую они собирали с обитателей остальных четырех этажей. И общий доход равнялся примерно двумстам долларам в неделю (может быть, около трехсот, а может быть, и больше). У них не было причин предполагать, что Вигер оставит им дом или что-нибудь еще в своем завещании. Они были уверены, что ни один из жильцов не был связан с Вигером и ничего о нем не знал. Взимание платы полностью находилось в их руках. Они решили, что сотня долларов — недостаточная плата Вульфу и мне, и, хотя это составляло большую часть их сбережений (что ничем не доказывалось), они решили, что пятьсот долларов будет лучше, и принесли с собой половину вышеозначенной суммы.

Вульф, конечно, не взял ее. Он сказал, что считает себя не связанным ничем до тех пор, пока не получит подтверждения их словам. Это привело к спору. Поскольку он происходил на испанском языке, я не могу передать его накала, но, судя по тону и выражениям лиц, а также по тому факту, что в один момент миссис Перес подскочила к письменному столу Вульфа и стукнула по нему, он был достаточно горяч.

Ко времени их ухода она немного успокоилась.

Поскольку они ушли перед обедом, а деловые беседы за столом запрещены, Вульф передал мне все это лишь после того, как мы вернулись после обеда в кабинет. Закончив, он сказал:

— Это бесполезно. Время, усилия и деньги потеряны. Его убила эта женщина. Звони Фреду.

И он потянулся за книгой.

— Конечно,— сказал я,— тут и спорить нечего. Есть, правда, такой нюанс, как три сотни в неделю, а то и больше, и самым простым способом их лишиться было застрелить его и отправить в ту яму.

Он покачал головой.

— Она — натура страстная. Ты видел ее лицо в тот момент, когда я спросил ее, поднималась ли когда-нибудь в эту комнату ее дочь. Нет, ты же не знал, о чем я ее спросил. Ее глаза засверкали, а голос стал резким. Она узнала, что Вигер совратил ее дочь и застрелила его. Звони Фреду.

— Она допускала это?

— Конечно, нет. Она заявила, что ее дочери было запрещено подниматься в эту комнату, и она ее никогда не видела. Она с яростью восприняла такое предположение, и мы на нем задерживались.— Он открыл книгу.— Звони Фреду.

— Я в это не верю.— Мой голос приобрёл некоторую резкость.— Я не описывал Марию во всех подробностях и не имел намерения это делать, но, когда я задумаю жениться, она будет третьей в списке возможных кандидатур, а может быть, и первой, если у меня не будет никаких обязательств. Она может быть в некотором роде колдуньей, но она не развращена, нет. Если она когда-нибудь и примет участие в оргиях с сатиром, то он будет стоять, грациозно прислонившись к дереву, с флейтой в руках. Но я не верю и в это.

— Оргия — неточное слово,— сказал Вульф.

— Точное... И когда я спросил утром, будут ли ограничения в расходах, вы ответили, что полагаетесь на мою бережливость и сообразительность. Я взял пять сотен, и мои бережливость и сообразительность дали мне понять, что лучший путь их использовать — это вызвать туда Фреда и оставить его там. Шестьдесят часов по семь пятьдесят в час составляют четыреста пятьдесят долларов. Добавьте к ним пятьдесят за тяжелую работу и риск, будет пятьсот долларов. Шестьдесят часов истекут в 11.30 вечера в четверг, послезавтра. Поскольку я встречался с Марией, а вы нет, и поскольку вы оставили это на...

Зазвонил телефон. Я развернул стул и взял трубку.

— Кабинет Ниро Вульфа...

— Арчи, я поймал!

— Мужчину или женщину?

— Женщину. Приедешь?

— Немедленно. Жди.

Я положил трубку и встал.

— Фред поймал рыбку. Женского пола.

Я взглянул на стенные часы — без четверти десять.

— Я могу привести ее сюда до одиннадцати, может быть, в половине одиннадцатого. Инструкции будут?

Тут его прорвало.

— Что толку,— заорал он,— давать тебе инструкции?

Я мог бы бросить ему вызов, припомнив один случай, когда обстоятельства вынудили меня отступить от инструкций, но с гениями следует быть корректным. Я просто сказал:

— Я воспользуюсь своей бережливостью и сообразительностью,— и вышел.

Мне следовало бы воспользоваться этими качествами еще в холле и снять с вешалки пальто, но я обнаружил это, лишь оказавшись на улице и двинувшись к

Десятой авеню. Холодный ветер, слишком холодный для мая, дул с реки, но я не стал возвращаться. Поймав на углу такси, я дал шоферу адрес: угол Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У ямы все еще мог торчать фараон, и, даже если его там не было, все равно лучше было не останавливаться у самых дверей.

У ямы не было ни фараона, ни сборища любителей-криминалистов, только случайный прохожий и немного дальше — стайка десятилетних сорванцов.

Свернув к дому 156, спустившись на три ступеньки и воспользовавшись ключом Мег Дункан, я вошел в холл и проследовал по нему. По пути у меня возникло вполне определенное чувство — кто-то наблюдал за мной. Конечно, это умение чувствовать человека, которого вы не видите и не слышите, старо как мир, но оно всегда поражает. Оно возникло у меня где-то в спинном мозгу, и, если бы у меня был хвост, он бы поднимался или опускался в такую минуту.

Я почувствовал, что дверь, находящаяся от меня в трех шагах справа чуть-чуть приоткрылась на какой-то момент. Я продолжал идти, но, поравнявшись с дверью, резко выставил руку и толкнул ее. Она отошла на фут и остановилась, но фута было вполне достаточно. В комнате не было света, и в холле было сумрачно, но у меня было хорошее зрение. Она не шевельнулась.

— Зачем вы это сделали?— спросила она.— Это моя комната.

Удивительно, при ярком свете она была ослепительна, но во мраке она была еще лучше.

— Прошу прощения,— сказал я.— Как вам известно, я детектив, а у детективов свои привычки. Сколько раз вы были в комнате на последнем этаже?

— Мне не разрешали,— сказала она.— Разве я вам не говорила? Может быть, вам лучше поговорить с моей матерью? Извините меня, я закрою дверь.

Так она и сделала. И я ей не препятствовал. Долгая беседа была бы куда приятнее, но с этим следовало подождать.

Я подошел к лифту, воспользовавшись другим ключом, вошел в кабину и поднялся наверх.

У нас всегда есть какие-то ожидания, даже если мы полностью не отдаем себе в этом отчета. Я ожидал увидеть испуганную или негодующую женщину, сидящую на стуле, и Фреда на расстоянии протянутой руки от нее, не сводящего с нее глаз.

Фред стоял в центре комнаты, дыша как паровоз, и на щеке его красовались две красные царапины. В первую секунду я решил, что ее там нет, потом увидел ее голову, выступающую из узла на полу. Это было желтое шелковое покрывало с кровати, и она была завернута в него, а посредине стянута ремнем Фреда. Я подошел, наклонился над нею, и она посмотрела на меня.

— Она ничуть не пострадала,— сказал Фред.— А жаль. Посмотри на меня.

Красные царапины на его щеке кровоточили. Он поднял руку с носовым платком и приложил его к щеке.

— Ты сказал, что я не должен ее касаться до тех пор, пока она не начнет сама. Она начала, да как! Потом, когда я дошел к телефону, она побежала к лифту, а когда я помешал ей, она побежала к телефону. Поэтому мне пришлось ее завернуть.

— Ты сказал ей, кто ты такой?

— Нет. Я не дал ей такого преимущества. Вон ее сумочка.— Он указал на стул.— Я в нее не заглядывал.

Из узла донесся голос.

— Кто вы? — потребовал он.

Я проигнорировал вопрос, подошел, взял сумочку и открыл ее. Наряду с обычными предметами она содержала четыре, которые вселяли надежду: кредитные карточки из трех магазинов и шоферские права. Ее звали Джулия Мак-Ги, адрес — Арбор-стрит, Вилледж. Ей было двадцать девять лет, рост пять футов пять дюймов, белая, темные волосы и темные глаза. Я снова сунул содержимое в сумочку, положил ее на стул и повернулся к ней.

— Разверну вас через минуту, мисс Мак-Ги,— сказал я.— Его имя Фред Даркин. Мое — Арчи Гудвин. Может быть, вы слышали о Ниро Вульфе, частном детективе,— мы работаем на него. Мистер Даркин находится здесь потому, что мистер Вульф хочет побеседовать с каждым, кто приходит в эту комнату. Буду рад проводить вас к нему. Я не задаю вопросов, потому что я должен только передать ему ваши слова, и будет проще, если он сам вас обо всем спросит.

— Позвольте мне встать! — сказала она.

— Минутку. Теперь, когда я знаю, кто вы и где можно вас найти, ваше положение немного изменилось. Если вы схватите свою сумочку и броситесь к лифту, я не стану вас удерживать, но советую вам прежде всего подумать. В вашей сумочке лежат ключи от входной двери и от лифта. Если когда-нибудь в эту комнату придет полиция, то она, конечно, заинтересуется всеми, у кого есть ключи и кто мог быть здесь в воскресенье вечером. Поэтому было бы ошибкой отклонить мое предложение. Обдумайте его, пока я буду вас разворачивать.

Я развязал ремень, а Фред подошел и взял его. Я не мог поставить ее на ноги, прежде чем размотаю узел, потому что ноги ее находились внутри.

— Самый простой способ — это перекатываться, пока я буду держать за один конец,— предложил я ей.

Мы начали. Покрывало было десяти футов в поперечнике, и я так и не спросил Фреда, как ему это удалось. Выбравшись, женщина качнулась и встала на ноги. Она была вполне привлекательна, возможно, даже больше обычного, если учесть пылающее лицо и растрепавшиеся волосы. Она тряхнула головой, вернула на место пальто, подошла, взяла свою сумочку и сказала:

— Я собираюсь позвонить.

— Не отсюда,— сказал я ей.— Если вы уйдете одна, то на углу есть телефонная будка. Если вы пойдете со мной, то телефон есть в кабинете мистера Вульфа.

Она казалась скорее взбешенной, чем испуганной, но с новыми лицами не всегда поймешь что к чему.

— Вы знаете, кому принадлежит эта комната?— спросила она.

— Я знаю, кому она принадлежала. Томасу Г. Вигеру.

— Что здесь делаете вы?

— Я не хочу не только задавать вопросов, но и отвечать на них.

— Вы не имеете права...— Она не договорила.— Я секретарша мистера Вигера. Была ею. Я пришла за записной книжкой, которую оставила здесь, вот и все.

— Тогда вам нечего бояться. Если полиция когда-нибудь займется вами, вы просто расскажете им об этом, и они извинятся перед вами за беспокойство.

— Если я с вами не пойду, вы собираетесь сообщить в полицию?

— Я этого не говорил. Решает мистер Вульф. Я всего лишь мальчик на побегушках.

Она двинулась вперед. Я подумал, что она собирается добраться до телефона, но она прямо направилась к дальнему концу комнаты, к двери в ванную, и вошла в нее. Я подошел к Фреду и посмотрел на его щеку. Он застегивал ремень.

— Итак, эта комната Вигера,— сказал он.— Теперь, поскольку я знаю об этом...

— Не знаешь. Ничего ты не знаешь. Я ей солгал, и она клюнула на эту ложь. Твоя работа заключается только в том, чтобы быть здесь и приветствовать гостей. Все в порядке. Твоя щека выглядит хуже, чем ей полагается, но в ванной ты найдешь все необходимое. Тебе придется снова сиять покрывало, когда ты соберешься спать, а теперь я помогу тебе водрузить его на место.

Я взял его за один конец, а он за другой. Он спросил, как долго ему еще здесь торчать, и я ответил, что до дальнейших указаний, хотя чего он может еще желать? Любой мужчина, чувствительный к прекрасной стороне жизни, счел бы за честь, что ему позволили поселиться в такой картинной галерее, как эта, и согласился бы хорошо заплатить за каждые двадцать четыре часа. Он ответил, что даже телевидение придерживается того же мнения: когда он включил телевизор, то увидел на экране голую женщину в пенной ванне.

Пока он расправлял на постели помятое покрывало, появилась Джулия Мак-Ги. Она привела в порядок воротничок платья, освежила лицо и причесалась. Ее никак нельзя было назвать уродиной.

Она подошла ко мне и сказала:

— Хорошо, я согласна на ваше предложение.

7

Когда вы входите в холл старого дома из темно-коричневого камня на Восточной Тридцать пятой улице, первая дверь налево от вас — это дверь, которая ведет в, как мы ее называем, переднюю, которая находится непосредственно перед кабинетом. Обе эти комнаты звуконепроницаемы, не настолько, как покои Вигера, но вполне достаточно. Я отвел Джулию Мак-Ги в переднюю, помог ей снять пальто и провел в кабинет, закрыв за собой дверь.

Вульф сидел в своем любимом кресле с книгой. Он не из быстрых чтецов, а эта книга имела 667 страниц, с примерно 660 словами на каждой странице. Когда я подошел к его письменному столу и сказал, что привел гостью, он закончил абзац, закрыл книгу и сердито посмотрел на меня.

Я продолжал:

— Ее зовут Джулия Мак-Ги. Она говорит, что была секретаршей Нигера, что, возможно, правда, потому что это легко проверить. Она говорит, что пришла туда сегодня вечером для того, чтобы забрать блокнот, который там оставила. Это ложь, причем не слишком умелая. В комнате нет никакого блокнота. Когда она вошла и увидела Фреда, то бросилась на него и расцарапала ему лицо в кровь, так что ему пришлось завернуть ее в покрывало, чтобы добраться до телефона. После того как я узнал ее имя и адрес, исследовав содержимое сумочки, я сказал ей, что она может или уйти, а потом объясниться с полицией, или пойти со мной. Она пошла со мной. Я обещал, что она сможет позвонить по вашему телефону.

Он сказал:

— Ф-ф-ф-ф.

Я подождал две секунды, но это, очевидно, было все, что он хотел сказать. Поэтому я прошел, открыл дверь передней комнаты и пригласил ее войти.

Джулия Мак-Ги прошла мимо меня, остановилась, огляделась и, увидев на моем столе телефон, подошла к нему, села на мой стул и набрала номер. Вульф вложил в книгу закладку, отложил книгу, откинулся на спинку кресла и уставился на гостью.

Она сказала в трубку:

— Я хочу говорить с мистером Эйкеном. Это Джулия Мак-Ги. Совершенно верно... Благодарю вас.

Прошла минута.

— Мистер Эйкен? Да... Да, я знаю. Но я должна вам сказать. Там был мужчина, и он напал на меня... И... Нет, позвольте мне рассказать. Пришел другой мужчина и сказал, что он работает на Ниро Вульфа, детектива... Да, Ниро Вульф. Второй — Арчи Гудвин. Он сказал, что Ниро Вульф хочет говорить с каждым, кто приходит в эту комнату, и он захотел, чтобы я пошла с ним, так что я сейчас нахожусь в кабинете мистера Ниро Вульфа... Да... Нет, я этого не думаю, они действительно оба здесь — Ниро Вульф и Арчи Гудвин... Я не знаю... Да, конечно, но я не знаю... Подождите, я спрошу.

Она повернулась ко мне.

— Какой у вас адрес?

Я ответил, и она снова повернулась к телефону.

— Дом номер 68 по Восточной Тридцать пятой улице... Верно. Да, обязательно.

Она повесила трубку и повернулась к Вульфу:

— Мистер Эйкен будет здесь через двадцать минут,— она бросила пальто на стул.

Вульф спросил:

— Кто это — мистер Эйкен?

Выражение, которое возникло на ее лице, можно увидеть только у кутилы-американца, задав ему вопрос, кто такой мистер Стендаль?

— Мистер Бенедикт Эйкен. Президент «Континенталь Пластик Продукт».

Услышав это, я изменил свои намерения. Желая заполучить свой стул, я собрался пересадить ее в красное кожаное кресло, но тогда ее снова пришлось бы пересаживать по приходе президента, поэтому я установил одно из желтых кресел к Вульфу лицом и повесил на ручку ее пальто. Когда она перебралась в кресло, Вульф поднял голову и принюхался. Его мнение о духах было частью его мнения о женщине. Он всегда считал, что вдыхает запах духов, когда в комнате находилась женщина. Я был ближе к Джулии Мак-Ги, чем он, и она ничем не пахла.

Он смотрел на нее:

— Вы сказали мистеру Гудвину, что пришли сегодня вечером в ту комнату за блокнотом, который вы там оставили. Когда вы его оставили?

Она встретилась взглядом со мной.

— Я подожду до прихода мистера Эйкена.

Вульф покачал головой.

— Так не пойдет. Я не могу ему помешать прийти сюда. Но войдет он, если это будет устраивать меня. До его прихода мне нужны несколько фактов. Когда вы оставили этот блоконт?

Она открыла рот и снова его закрыла. Через секунду она заговорила:

—- Я не оставляла. Это была... Это не было правдой. Я пришла туда сегодня вечером, потому что меня попросил об этом мистер Эйкен.

— Вероятно, взять что-то, что он там оставил?

— Нет. Я предпочла бы подождать до его прихода, но это невозможно. Вы знаете, что эта комната принадлежала мистеру Вигеру, поэтому это неважно. Мистер Эйкен меня туда послал посмотреть, нет ли там чего-нибудь, что связывало бы эту комнату с именем мистера Вигера.

— Мистер Эйкен дал вам ключи?

— Нет. Ключи у меня были. Я была там не- сколько раз, писала под диктовку мистера Вигера. Я была его секретаршей.

Вульф хмыкнул.

— Я не видел эту комнату, но мистер Гудвин описал ее. Вы считаете ее пригодным местом для работы?

— Комната принадлежала не мне, так что не моим делом было решать, пригодна она для работы или нет. Он был моим шефом, и он решил, что она пригодна.

Вульф посмотрел на меня. Я поднял брови. Одна бровь означала «нет», даже за деньги. Две брови означали «нет» и «нет». Он перевел взгляд на нее.

— Если бы вы нашли что-нибудь, что указывало на принадлежность комнаты мистеру Вигеру, что вы собирались сделать с этим?

— Я собиралась забрать это и унести.

— По просьбе мистера Эйкена?

— Да.

— Зачем?

— Мистер Эйкен расскажет вам об этом лучше, чем я.

— Вы, должно быть, имеете свою точку зрения? Не считаете же вы это его причудой?

— Нет, конечно. Причина очевидна. Он заботится о сохранении репутации «Континенталь Пластик Продукт». Смерть исполнительного вице-президента и так нанесла ей серьезный урон. Мистер Эйкен не хотел, чтобы стало известно, что Вигер владел... э... подобной комнатой.

— Вы знаете, каким образом мистер Эйкен обнаружил, что у мистера Вигера есть подобная комната?

— Да, я ему рассказала.

— Когда?

— Около двух месяцев тому назад. Мистер Вигер заставил меня прийти туда дважды... нет, три раза... писать под его диктовку вечерами. Он сказал, что вне офиса ему лучше думается и лучше работается. Вы, конечно, были правы, когда высказали свое мнение об этой комнате. Я подумала, что было вульгарно с его стороны пригласить меня туда. Меня это беспокоило, и я решила, что должна считаться не с интересами мистера Вигера, а с интересами фирмы — она платит мне жалование. Поэтому я рассказала мистеру Эйкену.

— И что же он сказал?

— Поблагодарил меня.

— И что же он сделал?

— Не знаю. Не знаю, сделал ли он что-нибудь вообще.

— Он сказал мистеру Вигеру обо всем этом?

— Не знаю.

— Ф-ф, конечно же, вы знаете. Если бы он сделал это, мистер Вигер понял бы, кто ему сказал. Заметили вы какие-нибудь перемены в отношении мистера Вигера к вам?

— Нет.

— Он продолжал просить вас приходить туда? Чтобы писать под его диктовку?

— Да.

— Сколько раз за эти два месяца, которые прошли со времени вашего разговора с мистером Эйкеном?

— Дважды.

Вульф прикрыл глаза и потер пальцем кончик носа. Десять секунд. Потом его глаза открылись.

— Когда мистер Эйкен попросил вас пойти туда, сегодня?

— Сегодня днем в офисе. Он спросил, по-прежнему ли ключи у меня, и я сказала «да». Он спросил, говорила ли я когда-нибудь кому-нибудь об этой комнате, и я ответила «нет». Он сказал, что я окажу огромную любезность фирме, если пойду туда и уверюсь в том, о чем... о чем я вам сказала.

— Есть ли у вас причины предполагать, что мистер Эйкен был там?

Она широко раскрыла глаза.

— Конечно, нет.

Он покачал головой.

— Но, мисс Мак-Ги, предположение еще не есть решение проблемы. Я могу пытаться решить ее, если предположу, что вы всецело искренни со мной, но если...

В дверь позвонили. Я встал, вышел и увидел на верхней ступеньке президента. Лампочка над входной дверью прикреплена под таким углом, чтобы свет падал на того, кто стоит лицом к дому, сбоку, поэтому разглядеть черты лица невозможно, но серая шляпа и дорогое серое пальто говорили сами за себя. Я подошел, открыл дверь и спросил:

— Мистер Эйкен? Входите.

Он продолжал стоять.

— Меня ждали?

— Да, сэр. Мисс Мак-Ги у мистера Вульфа.

Он перешагнул через порог, и я помог ему снять пальто. Когда он снял шляпу, я узнал его. Он сидел рядом с мистером Томасом Г. Вигером на том самом фото, на банкете «Национальной ассоциации по производству пластиков», которую я видел в кабинете Лона Коэна. У него было хорошо вылепленное и хорошо сохранившееся лицо, и хотя его волосы были большей частью седые, но они все же были. В каждой его клетке чувствовался президент. За свой костюм он заплатил по крайней мере в восемь раз больше, чем лже-Вигер за свой. Когда я проводил его в кабинет Вульфа, он сделал четыре шага и сказал: «Добрый вечер, мисс Мак-Ги», потом повернулся к Вульфу и проговорил:

— Добрый вечер, сэр. Я — Бенедикт Эйкен.

Она встала. Сначала я решил, что она выказывает ему свое уважение, но Вульф сказал Эйкену:

— Я сказал мисс Мак-Ги, что вначале поговорю с вами лично. Вы позволите, мадам? Проводи, Арчи.

— Минутку.

Эйкен говорил невоинственно, но твердо.

— Я сам бы хотел поговорить с мисс Мак-Ги.

— Естественно.

Вульф повернул руку вверх ладонью.

— Мистер Эйкен, то, что мисс Мак-Ги сообщила вам по телефону, верно, за исключением одной детали: той, что на нее было совершено нападение. Я оставил в комнате своего человека на случай, если кто-нибудь туда придет. Мисс Мак-Ги пришла, и ее...

— Почему вы интересуетесь этой комнатой?

— Потому что она принадлежала Томасу Г. Вигеру и использовалась им для особых целей. А мой человек не нападал на мисс Мак-Ги, это она на него напала. Объясняя мне, почему она там оказалась, она упомянула о вас, поэтому я хотел бы получить и ваши объяснения, чтобы сравнить с теми, которые она дала. Она может присутствовать, если вы предпочитаете это, но с условием, что она не будет вмешиваться. Если она это сделает, мистер Гудвин вынужден будет остановить ее.

Эйкен посмотрел на меня, оценивая. Он подошел к красному кожаному креслу, сел, неторопливо, , удобно устроившись, и положил руки на подлокотники. Его глаза обратились к Вульфу.

— Почему вы думаете, что эта комната принадлежала мистеру Томасу Г. Вигеру?

— Я не думаю. Я знаю.

— На основании чего вы пришли к такому выводу? От чьего имени вы действуете?

— От своего. Меня никто не нанимал. Я располагаю об убитом фактом, который не является достоянием кого-либо еще. Закон не обязывает меня непременно снестись с полицией, и я пользуюсь возможностью извлечь из этого выгоду — не ради сокрытия, но ради изучения. Подобно докторам, адвокатам, водопроводчикам и многим другим, я получаю средства к существованию благодаря нуждам и несчастьям моих соотечественников. Вас не принуждают рассказывать о вашем участии в этом деле, но я готов выслушать и вас. Вас не заставляли и приходить сюда.

Эйкен улыбался отнюдь не радостно.

— Я не могу жаловаться,— сказал он,— поскольку ведете игру вы. Я не рассчитываю на то, что вы расскажете, кто вас нанял, но трудно поверить, что вас не нанял никто. Как вы узнали об этой комнате?

Вульф покачал головой:

— Этого я вам не скажу, сэр. Но меня действительно никто не нанимал. Будь у меня клиент, я сказал бы об этом, не называя, конечно, имени.

— Как вы собираетесь использовать сведения об этой комнате, которыми вы располагаете?

— Не знаю. События покажут. Мой человек еще там.

— Когда вы говорили об извлечении выгоды, то, конечно, имели в виду получение от кого-то денег?

— Конечно.

— Отлично.

Эйкен двинулся на стуле.

— Вы хотите сравнить мои сведения с объяснениями мисс Мак-Ги. Вы, конечно, знаете, что Вигер был исполнительным вице-президентом моей фирмы. Мисс Мак-Ги была его секретаршей. Два месяца назад она пришла ко мне и рассказала, что Вигер имеет эту комнату и приглашал ее несколько раз туда по вечерам — работать над различными материалами. У нее не было никаких жалоб на его поведение, но она подумала, что мне следует знать об этой комнате, которая указывала на характер и привычки Вигера. Судя по описанию этой комнаты, я решил, что она совершенно права. Проблема явно была серьезной. Я попросил ее никому не рассказывать об этом и не отказываться пойти туда снова. Мне нужно было время для того, чтобы решить, как поступить в дальнейшем.

— Вы сказали ему?

— Нет. Не знаю, насколько хорошо вы знаете об административных сложностях большой корпорации, но главный вопрос состоял в том, что лучше: обсудить все это с ним или с советом директоров. Я еще не пришел ни к какому решению, когда вчера пришло известие, что тело его было обнаружено в яме перед этим домом. Естественно, это было шоком — то, что он был убит. Это было... э... очень неприятно, просто ужасно. Существовала угроза, что об этой комнате станет известно. Поскольку тело его было найдено перед этим домом, можно было заключить, что кто-то, осведомленный о его действиях в этой комнате, убил его. И расследование, огласка и неизбежный скандал были бы ужасны. Я собирался созвать срочное совещание, но вместо этого решил проконсультироваться с тремя моими директорами — с тремя — лично. Оставалась надежда, что Вигер хранил все в такой тайне, что о комнате никому не было известно. Я предложил мисс Мак-Ги пойти туда и поискать предметы, которые могли бы быть опасны как принадлежащие Вигеру, и мое предложение было ею одобрено. А гам оказался человек.

Он повернул голову.

— Так что же произошло, мисс Мак-Ги?

— Когда я вышла из лифта, он был там,— сказала она.— Я, наверное, потеряла голову. Я подумала, что он сыщик, сыщик из полиции, я попыталась вернуться обратно в лифт, я пыталась освободиться, но не смогла. Он накинул на меня покрывало с кровати, обмотал меня им, позвонил по телефону, и через некоторое время пришел этот человек, Арчи Гудвин. Он узнал, кто я такая, по вещам в моей сумочке и сказал мне, что они работают на Ниро Вульфа и знают, чья это комната. А поскольку они все равно об этом узнают, я подумала, что мне лучше всего поехать сюда, как он просил. Он не позволил мне позвонить до тех пор, пока мы не приехали сюда. Мне очень жаль, мистер Эйкен, но что я еще могла сделать?

— Ничего.

Эйкен повернулся к Вульфу.

— Итак, вы знаете о причинах моего беспокойства. Вы не станете отрицать, что они вполне оправданны?

— Нет, конечно. Оправданны и понятны, и положение у вас тяжелое. Трудно надеяться на то, что связь мистера Вигера с этой комнатой никогда не всплывет.

— Я не надеюсь, я действую. Вы расскажете мне о том, каким образом вы о ней узнали?

— Нет.

— Я заплачу. Я хорошо заплачу.

— Я не продаю информации, мистер Эйкен. Я продаю услуги.

— Я их покупаю. Вы сказали, что вас никто не нанимал. Я вас нанимаю.

— Чтобы что?

— Чтобы сделать все необходимое для защиты репутации и интересов «Континенталь Пластик Продукт». Я действую от имени фирмы.

Вульф покачал головой:

— Сомневаюсь, стоит ли над этим работать. Я не могу ручаться за то, что не буду вынужден обнаружить связь мистера Вигера с этой комнатой, события могут меня заставить. Альтернатива состоит в том, чтобы события заставили меня не делать этого.

— Каким образом?

— Руководить ими. Бесполезно платить мне за то, чтобы я не разглашал всего, что знаю об этой комнате. Даже если бы я был таким ослом и согласился на это. Рано или поздно полиция обязательно ее обнаружит, дайте только срок. Единственный путь защиты репутации и интересов вашей фирмы, который имеет надежду на успех,— это остановить расследование полиции по делу об убийстве, удовлетворить полицию без указания на эту комнату.

Эйкен нахмурился.

— Но это может оказаться невозможным.

— А может и не оказаться. Существует большая вероятность того, что тот, кто его убил, знал об этой комнате, о ее характере и назначении, предположим, что убийство было совершено мужем, отцом, братом или любовником. Это может быть убедительно доказано без раскрытия некоторых деталей, включая место, где была нарушена супружеская верность. Это трудно, но возможно. Но до тех пор, пока не станет известно больше, предполагать бесполезно.

— А если это окажется невозможным?

Плечи Вульфа поднялись на одну восьмую дюйма и снова опустились.

— Вы потеряете свои деньги. Чувство собственного достоинства не позволяет мне браться за невозможное. Хочу заметить, что вас вынуждаю не я, а ситуация. Вам угрожаю не я, а мое знание фактов. Поэтому вы и хотите меня нанять, и я согласен, но я выполняю только ту работу, которая отвечает моему призванию и моим возможностям. И я не могу исключить никаких вероятностей, даже вероятность того, что Вигера убили вы.

Эйкен улыбнулся, и снова без особого удовольствия.

— Я мог.

— Естественно,— Вульф повернулся.— Арчи, пишущую машинку. Две копии.

Я развернул стул, приготовил машинку, достал бумагу и копирку и вставил их в машинку.

— Да, сэр.

— Обычный интервал. Поля широкие. Число. По поручению корпорации «Континенталь Пластик Продукт» я нанимаю Ниро Вульфа для расследования обстоятельств смерти Томаса Г. Вигера. Вполне понятно, что Вульф сделает все, что будет в его силах, чтобы защитить интересы и репутацию корпорации, и не разгласит информации, которая может послужить во вред репутации и престижу корпорации, если только его не вынудит к этому его долг гражданина и частного детектива. Если же он нарушит свои обязательства, он согласен лишиться платы за услуги и расходы. Целью подобной договоренности с Ниро Вульфом является желание избежать, по возможности, ущерба для корпорации как результата особых обстоятельств, вызванных смертью Вигера. Место для подписи, и под ним — президент «Континенталь Пластик Продукт».

Я печатал под его диктовку. Вытащив из машинки написанное и пробежав его глазами, я вручил оригинал Эйкену, а копию Вульфу. Эйкен прочел ее дважды, потом поднял глаза.

— Размеры гонорара не определены.

— Нет, сэр. Это невозможно. Это зависит от того, что и в каких размерах я сделаю.

— Кто будет решать, насколько точно вы выполнили пункты договора?

— Здравый смысл и честность, сэр. Если же из этого ничего не выйдет, будет решать суд, но это маловероятно...

Эйкен еще раз пробежал глазами бумагу, положил ее на подлокотник, достал из кармана ручку и расписался. Я взял бумагу, передал ее Вульфу, а Эйкену вручил одну из копий. Он сложил ее, убрал в карман и заговорил уверенно:

— Как и когда вы узнали об этой комнате?

Вульф покачал головой.

— Я не начинаю трудную работу с болтовни. Даже с вами.

Он посмотрел на стенные часы, оттолкнул кресло и встал.

— Первый час. Я сообщу вам, конечно, но что и когда — всецело мое дело.

— Это абсурд! Вы работаете на меня!

— Да, сэр. Но единственное, что можно от меня требовать,— это результат. И вполне возможно, что чем меньше вы будете знать о частностях, тем лучше.

Он взял подписанный оригинал.

— Хотите забрать его назад?

— Нет. Я хочу знать, как вы собираетесь действовать.

— Я не знаю сам.

— Вы знаете. Вам рассказал об этой комнате один из моих директоров?

— Нет.

— Мистер Вигер?

— Нет.

— Тогда кто же?

Вульф сердито уставился на него.

— Черт возьми, сэр, мне что, выбросить это в корзину для мусора? Хотите вы, чтобы работа была выполнена, или нет?

— Нет, я не хочу этого, но я вынужден хотеть. Игру ведете вы.

Он встал.

— Идемте, мисс Мак-Ги.

8

В половине одиннадцатого в среду я стоял в кабинете у большого глобуса и крутил его, пытаясь отыскать место, в котором я смогу провести осенний отпуск. Проведя пару часов в попытках решить, что бы я велел Гудвину делать, будь я Вульфом, и придя к заключению, что самым разумным было бы велеть ему выйти на улицу и подмести тротуар, я счел за благо обратить свой ум на что-нибудь еще.

Когда у Вульфа бывают по утрам какие-нибудь инструкции для меня, он передает мне с Фрицем распоряжение подняться к нему в комнату. Сегодня утром подобного распоряжения не поступило, и без пятнадцати девять я позвонил ему по внутреннему телефону. Не получив ничего, кроме продолжительного рычания, я принялся сам составлять список дел, которые он мог включить в мою дневную программу. В списке оказался один-единственный пункт — подмести тротуар.

Я прекрасно справился со своими обязанностями, в этом не было никаких сомнений. Во вторник утром, в девять часов, я занялся поисками клиентов, а к полуночи, всего лишь пятнадцать часов спустя, у нас был прекрасный клиент — не только президент большой корпорации, но и сама корпорация. Впереди маячил гонорар, выраженный пятизначной цифрой, и все, что нам нужно было сделать, это его заработать, так что прежде всего мы...

Да, что мы? Нашим огромным преимуществом было знание того факта, что Вигер был убит в этой комнате. Возможно, никто больше не знал об этом, кроме Пересов и убийцы. Мы также знали и о том, что Вигер ждал в этот вечер подружку, поскольку он заказал на вечер икру и фазана, но, допуская, что она пришла, не следовало считать, что именно она его убила. Она могла прийти и найти его мертвым. При таком взгляде на дело следовало начать с получения полного списка женщин, имеющих ключи. Это могло занять год или около этого, а следующим шагом было обнаружение той, которая... Чушь.

Из трех слагаемых убийства — возможности, орудия и мотива — следует остановиться на одном, которое вероятнее всего может дать шанс. Возможность я отбросил: любой, имеющий ключи, имел и возможность.

Далее, послать пулю в человека можно, конечно же, из пистолета. Он не найден, следовательно, для того чтобы на него набрести, опять-таки нужен был полный список людей, владеющих ключами и одновременно имеющих доступ к оружию. Орудие убийства я пока отбросил.

Теперь мотив. Не имея личного опыта в создании и содержании убежищ похоти, я не был подготовлен к тому, чтобы выступить в роли эксперта, но тут, конечно же, могли возникать сильные страсти. Скажем, за последнюю пару лет там побывало десять разных лиц. Положим на каждую гостью по мужу, брату, отцу и тому, кого Вульф назвал «любовником». Получим сорок возможных клиентов с первоклассными мотивами. Я отбросил мотив.

С безнадежными орудием, возможностью и мотивом единственное, что остается делать,— это надеяться на случайность. Поймайте кого-нибудь на лжи. Найдите два кусочка, которые должны примыкать друг к другу, и не примыкают. Найдите кого-нибудь, кто что-нибудь видел или слышал, например кого-нибудь из этого дома или квартала, заметившего человека, входившего или выходившего из полуподвального помещения дома № 156, чья наружность не гармонировала с окрестностями. Подобная программа может дать результаты, если в вашем распоряжении имеется четверо или пятеро оперативных работников и вас не поджимает время. Но отдел по расследованию убийств в любое время мог пронюхать путь к этому дому. А если они найдут там Фреда Даркина и разгорится сыр-бор, то мы лишимся клиента, поскольку то, что он хотел купить, не будет больше продаваться. Такой вариант не подходил. Нам нужны были гений или везенье.

Гений, конечно, был — Ниро Вульф, но он, очевидно, еще не включился. Спустившись из оранжереи в одиннадцать часов, он поставил выбранные на этот день орхидеи Дендробиум нобиле в вазу на письменном столе, направился к своему креслу, сел, посмотрел на настенный календарь, просмотрел утреннюю почту, состоящую главным образом из предложений заплатить. Потом он посмотрел на меня.

— Что означает эта цифра на моем календаре? Четырнадцать миллионов шестьсот восемьдесят две тысячи двести шестьдесят пять долларов пятьдесят пять центов.

— Да, сэр. Я получил ее в банке. Это — платежеспособность «Континенталь Пластик Продукт» согласно их заявлению от тридцать первого января. Я решил, что вы захотите об этом узнать, а других дел все равно у меня не было. Я люблю быть чем-нибудь занят.

— Ф-ф-ф.

— Да, сэр, согласен.

— Ты обдумал ситуацию?

— Обдумал. Она чертовски трудна. Вчера у нас временно было слишком много клиентов — двое. Сегодня у нас один клиент, но это по-прежнему слишком много, поскольку, может быть, мы не сумеем выполнить его распоряжений. Если вы собираетесь спросить меня о том, что я предлагаю, не беспокойтесь. Единственное заключение, которое я смог сделать,— бесполезно.

— В чем оно состоит?

Джулия Мак-Ги — лгунья. Вы знаете описание этой комнаты, но не видели ее. Человек, обставивший эту комнату, Вигер, не стал бы заставлять свою секретаршу приходить туда ради писания под диктовку. Ни при каких обстоятельствах. Будь она даже бревном, он не мог бы захотеть так поэкспериментировать — а она не бревно. С точки зрения сатира, у нее неплохие возможности. Итак, она лжет, но это ни к чему нас не приводит. Тем не менее, проведя там с ним вечер, она сделала то, что сделала,— донесла на него. Может быть, потому что ей надоел он или его картинки, может быть, ей захотелось укрепить отношения с президентом. Поскольку произошло убийство — донос говорит в ее пользу. Зачем ей было убивать его, если она на него донесла? Хотите спросить ее?

— Нет.— Он вдохнул в себя воздух во всю мощь легких и выпустил его снова.— Я оказался остряком, взявшись за эту работу. Все, что мы можем сделать, это побарахтаться в грязи. Принимая во внимание крайнюю тяжесть нашего положения, нам, может быть, следует все же найти человека, который втянул нас в эту авантюру, несмотря на наше заключение о том, что он не знал о смерти Вигера. Сколько это у тебя займет?

— От одного дня до года.

Он состроил гримасу.

— А можно сделать и такой ход. Мы объявляем мистеру и миссис Перес, что пришли к выводу, будто они убили Вигера за приставания к их дочери. Мы говорим им, что, когда полиция узнает об этой комнате и о том, как ее использовал Вигер, их, конечно же, ждет осуждение. Они не могут надеяться оставаться в этом доме бесконечно. Мы предлагаем им большую сумму — двадцать тысяч, пятьдесят тысяч (неважно сколько, это пойдет в счет платежеспособности «Континенталь Пластик Продукт»), чтобы они могли уехать в какой-нибудь медвежий угол, подписав предварительно заявление о том, что они убили Вигера за гнусное поведение. Заявление остается у нас, и мы отправляем его анонимным образом в полицию, после того как семейство окажется в безопасности. О комнате там не будет ни слова. Полиция, конечно, найдет ее, но там не будет ничего, что связывало бы ее с Витером. Они, конечно, придут к выводу, что это его комната, но не смогут этого подтвердить и, уж конечно, не станут кричать публично о своих открытиях, дабы не очернить имени уважаемого гражданина.

— Великолепно,— с энтузиазмом подхватил я.— У меня есть только два маленьких замечания. Первое, поскольку этот дом принадлежит Вигеру, он станет одной из составных частей наследства. Второе, они его не убивали. Какого же дьявола нужно навешивать убийство на...

— Это твое мнение.

— И оно имеет под собой почву. Я помню, вы были настолько галантны, что перевели Марию на роль возмущенной из развращенной, но было бы лучше...

Меня прервал звонок в дверь. Выйдя в холл, я увидел на ступеньках примерно то, что я обычно имею в виду, когда говорю «грымза» об особе женского пола. Не красотка и не пугало, всего лишь обычная женщина средних лет или старше, которой нужно долго заниматься собой, прежде чем показываться на люди. При взгляде на таких, как она, всегда появляется ощущение чего-то лишнего, скажем, лишнего подбородка. Отлично сшитый костюм и боа из платиновой норки не оказывали ей заметной помощи.

Я подошел, открыл дверь и пожелал ей доброго утра.

— Ниро Вульф?— спросила она.

Я кивнул.

— Дом его.

-- Я хочу его видеть. Я — Эллен Вигер. Миссис Томас Г. Вигер.

Когда посетители приходят без предварительной договоренности, я обязан оставлять их у дверей до тех пор, пока не проконсультируюсь с Вульфом. Так я и поступаю. Но сейчас положение было критическим. Мы находились в безвыходном положении. Вульф может оказаться достаточно твердолобым для того, чтобы испробовать этот дурацкий трюк с семьей Перес, если его не сбить с толку. Поэтому я пригласил ее войти, провел в кабинет и сказал:

— Мистер Вульф, миссис Вигер. Миссис Томас Г. Вигер.

Он уставился на меня.

— Я не был предупрежден, что у меня назначена встреча.

— Нет, сэр, не были.

— Я не стала звонить,— сказала Эллен Вигер.— Дело очень срочное.

Она подошла к красному кожаному креслу, устроилась в нем так, как будто оно было ее собственным, поставила сумочку на подлокотник и устремила на Вульфа острый взгляд маленьких глаз.

— Я хочу нанять вас для одного дела.

Она взяла сумочку и вытащила чековую книжку.

— Сколько вы берете за розыск?

Клиент номер четыре, не считая лже-Вигера. Когда я берусь за поиски клиента, я добиваюсь успеха.

Она продолжала:

— Мой муж был убит — вы знаете об этом. Я хочу, чтобы вы узнали, кто его убил и как в точности это произошло, и тогда я решу, что с этим делать. Он был заметный человек, и он был гиперсексуален, мне все об этом известно. Я скрывала это годы, но это не значит, что я собираюсь оставить...

Вульф перебил ее.

— Замолчите! — скомандовал он.

Удивленная, она замолчала.

— Я резок,— сказал он,— но это неизбежно. Я не могу позволить вам выбалтывать совершенно интимную информацию под иллюзорным предлогом того, что вы меня наняли. Вы меня не наняли, и это невозможно, потому что меня уже наняли расследовать убийство вашего мужа.

— Это не так! — воскликнула она.

— Вот как?

— Да. Вас наняли для того, чтобы оставить все нерасследованным, чтобы помешать расследованию и защитить интересы «Континенталь Пластик Продукт». Один из директоров все мне рассказал. Сегодня утром у них было совещание, и Бенедикт Эйкен рассказал о том, что он сделал, и все его одобрили. Их не беспокоит, будет найден убийца моего мужа или нет. Они даже не хотят, чтобы он был найден. Вся их забота — это репутация фирмы. У меня на руках огромное количество их акций, но это неважно. Это не удержит меня от того, чтобы рассказать районному прокурору об этой комнате, если я на это решусь.

— О какой комнате?

— Вы прекрасно знаете о какой. О той, которая находится на Восемьдесят второй улице, куда Джулия Мак-Ги приходила вчера вечером и откуда вы привезли ее вчера. Бенедикт Эйкен сказал об этом на ’ совещании, а один из директоров рассказал мне.— Ее голова дернулась в мою сторону.

— Вы Арчи Гудвин? Я хочу видеть эту комнату. Когда вы отвезете меня туда?

Она снова повернулась к Вульфу. Вообще-то задавать вопросы и не дожидаться на них ответов — плохая привычка, но она не так уж плоха для того, кто должен на них отвечать. Она раскрыла чековую книжку.

— Сколько вы хотите за розыск?

Она была нетерпелива, спору нет, но она не была дурой и не тратила слов даром. Она не собиралась давать нам передышки, а если Вульф попытается сделать то, для чего, она считала, его наняли, а именно оставить все в тайне, она преспокойно позвонит в прокуратуру, так что просто от нее не удастся отделаться.

Он откинулся на спинку кресла и сжал подлокотники.

— Мадам, вас неверно информировали. Арчи, дай бумагу, которую подписал мистер Эйкен. Пусть она ее прочтет.

Я достал ее из шкафа и протянул ей. Для того чтобы ее прочесть, она достала из сумки очки.

— Разве это не то, о чем я говорила?

— Прочтите еще раз. Арчи, пишущую машинку. Две копии.

Я сел, пододвинул к себе пишущую машинку, приготовил бумагу и копирку и вставил их в пишущую машинку.

— Да, сэр.

— Интервал обычный, поля широкие. Дата. Я, миссис Томас Г. Вигер, нанимаю Ниро Вульфа для расследования обстоятельств смерти моего покойного мужа. Цель, которую я при этом преследую, состоит в том, чтобы быть уверенной, что убийца моего мужа будет опознан и разоблачен и что Вульф сделает все от него зависящее. Если в ходе дела возникнет конфликт между его обязательствами передо мной и обязательствами по отношению к «Континенталь Пластик Продукт», он расторгнет договор с «Континенталь Пластик Продукт» и останется верен настоящему договору со мной. Я также не сделаю ничего, что помешало бы выполнению обязательств Вульфа по отношению к «Континенталь Пластик Продукт», не предупредив предварительно его.

Он повернулся к миссис Вигер.

— Никакой предварительной платы. С мистера Эйкена я тоже ничего не брал. Пришлю ли я вам счет, на какую сумму — это покажет будущее. Я не беру платы от двух разных клиентов за одни и те же услуги. Я не возьму с вас вообще ничего, если, к примеру, обнаружу, что вы сами убили вашего мужа.

— Это вам не удастся. Было время, когда я чувствовала себя способной его убить, но это было давно, когда дети были еще маленькими.

Она взяла оригинал и надела очки, чтобы прочесть.

— Когда вы обнаружите, кто его убил, я буду решать, что делать.

— Вряд ли. Это будет решать суд штата Нью-Йорк. В процессе установления личности убийцы, я, к моему и вашему удовольствию, непременно получу улики и не смогу их скрыть. Арчи, дай ручку.

— Я не собираюсь это подписывать. Я обещала своему мужу, что никогда ничего не подпишу, не показав ему.

Уголки губ Вульфа двинулись вверх. Движение, заменявшее ему улыбку. Он всегда был рад получить подтверждение своей теории о том, что ни одна женщина не способна логически мыслить, так он это называл.

— Тогда,— спросил он,— не следует ли перепечатать ее и расписаться мне? Скажем, в моей части заявления?

— Нет.

Она вручила мне бумаги — ту, которую подписал Эйкен, и ту, которую подписала она.

— В этих подписях нет никакого толку. Важно дело, а не подпись. Какой вы хотите задаток?

Только что он говорил, что не хочет никакого. Теперь он сказал:

— Один доллар.

Очевидно, это было как раз то, что нужно. Она открыла сумочку, вложила в нее чековую книжку, достала из нее кошелек, вытащила из него доллар, встала и вручила его Вульфу. Она повернулась ко мне.

— А теперь я хочу осмотреть комнату.

— Не сейчас,— сказал Вульф с нетерпением,— сейчас у меня есть несколько вопросов. Сядьте.

— Вопросы какого рода?

— Вы сказали, что вам давно уже известно, что ваш муж был гиперсексуален, то есть он был болен, и, по всей вероятности, вы взяли на себя труд получить как можно большую информацию о его усилиях облегчить свою болезнь. Мне нужны имена, даты, адреса, события, особые доказательства.

— От меня вы этого не получите.

Она поправила свое боа.

— Я давно уже этим перестала интересоваться. Когда-то, когда дети еще были маленькими, я советовалась со своим доктором о том, можно ли что-нибудь сделать, какую-нибудь операцию, но из его объяснений я поняла, что мой муж ни за что не захочет этого. Больше ничего сделать я не могла, так что какая во всем этом была польза? У меня есть подруга, у которой муж — алкоголик, и ей приходилось хуже...

В дверь позвонили. Убрав бумаги в ящик и выйдя в холл, я, как ни странно, не увидел на ступеньках перспективного клиента. Инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств Восточного округа бывал кем угодно: нашим противником, нейтралом, раз или два — союзником, но никогда — нашим клиентом. Судя по его виду, по развороту его плеч и выражению крупного красного лица, было трудно ожидать, что он пришел вручить задаток.

Я подошел, навесил цепочку, приоткрыл дверь на два дюйма, на которые она позволяла ее открыть и заговорил через щель:

— Приветствую вас. Не открываю, потому что у мистера Вульфа посетитель. Могу ли я быть Вам полезен?

— Нет. Я знаю его посетителя. Миссис Томас Г. Ви-гер пришла сюда полчаса тому назад. Откройте дверь.

— Будьте как дома. Я сейчас.

Я прошел в кабинет и сказал Вульфу:

— Портной. Он говорит, что его человек принес костюм около получаса тому назад, и хочет обсудить этот вопрос.

Он поджал губы, свирепо посмотрел на меня, потом на нее и снова на меня. Когда бы представитель закона ни возникал на пороге, его первым побуждением всегда было передать ему, что он занят и что его нельзя беспокоить. А если этот представитель был инспектор Кремер, тем сильнее было это побуждение. Но ситуация и так была достаточно деликатной. Если ищейки нашли лазейку в тот дом, пролезли в нее и нашли там Фреда Даркина, положение становилось тяжелым, но если Кремер будет вынужден удовлетворить свое любопытство с ордером в кармане, оно станет еще тяжелее. Кроме того, была еще миссис Вигер. Поскольку Кремер знал, что она пробыла у нас почти полчаса, за нею, очевидно, был хвост, и не грех было бы узнать почему. Вульф повернулся к ней.

— У дверей стоит инспектор Кремер из полиции, он знает о том, что вы здесь.

— Он не может этого знать,— уверенно заявила она.— Откуда?

— Спросите его. Но можно с уверенностью сказать, что за вами следят. Вы под наблюдением.

— Как они смеют? За мной! Я в это не верю! Если бы они...

Зазвонил звонок. Вульф повернулся ко мне.

— Давай, Арчи.

9

При встрече этих двоих, Вульфа и Кремера, я, естественно, не могу быть беспристрастным наблюдателем. Дело не только в моей личной заинтересованности. Полицейские ищейки и частные детективы — всегда непримиримые враги, это непреложный факт. За спиной нью-йоркского фараона — сила и мощь восьми миллионов людей, за спиной частного детектива — ничего, кроме права на жизнь, ничего, кроме надежды на удачу, и хотя все это прекрасно, но служить гарантией успеха не может. Пусть не беспристрастный, но все-таки я наблюдатель, и это одна из привилегий моей работы: я могу присутствовать при волнующем моменте, когда Кремер входит в кабинет и нацеливает на Вульфа острый взгляд серых глаз, а Вульф, чуть-чуть склонив голову набок, приветствует его. Кто нанесет первый удар, и будет ли это джеб, хук или свинг?

На этот раз я обманулся в своих ожиданиях. Первый быстрый удар 'нанесен не был — не позволила миссис Вигер.

Едва Кремер переступил порог кабинета, как она обрушилась на него.

— Неужели вы за мной следили?

Кремер приветствовал ее. Он был вежлив.

— Доброе утро, миссис Вигер. Надеюсь, вы не рассердились. Когда совершается убийство, мы не можем надеяться на волю случая. Мы решили, что для вашей безопасности...

— Мне не нужна никакая защита, я в ней не нуждаюсь!

Ее голова запрокинулась бы назад, не будь она так хорошо уравновешена двойным подбородком.

— Вы следили за мной?

— Я — нет. Мой человек. Мы...

— Где он? Я хочу его видеть. Приведите его сюда! Я говорю вам и скажу ему — я не позволю, чтобы за мной ходили! Защищать меня? — Она фыркнула.— Моего мужа вы уже защитили. Его застрелили на улице и бросили в яму, и даже не вы его нашли. Его нашел мальчишка. Где этот человек?

— Он всего лишь исполнял приказ.

Голос Кремера стал чуть резче.

— Да, он проследовал за вами сюда. Может быть, вы действительно не нуждаетесь в защите. Но защищать можно не только от нападения, но и от других вещей, например от ошибок. Может быть, приход сюда и был ею. Если вы пришли рассказать Ниро Вульфу то, что не рассказали нам, что-нибудь о вашем муже, что было или может быть связано с ег‘о смертью, это ошибка. Итак, я хочу знать, что сказали ему вы и что сказал он вам. Все сказанное. Вы пробыли здесь почти полчаса.

Первые полсекунды я думал, что она на это клюнет. Мое опасение основывалось на том, что в ее мозгу должна была проскользнуть мысль: самый простой и быстрый путь увидеть эту комнату на Восемьдесят второй улице — рассказать об этом Кремеру. И она вполне могла так поступить, если бы до нее не донесся голос Вульфа:

— Если хотите, я верну вам ваш задаток, мадам.

— О,— сказала она.

Она не оглянулась.

— Я наняла его для того, чтобы он кое-что для меня сделал,— сказала она Кремеру.

— Что?

— Обнаружил, кто убил моего мужа. Вы не смогли найти даже его тела, и теперь все, что вы делаете, это следите за мной и выдумываете что-то о защите. Меня не от кого защищать. Если мне и есть, что рассказать, я расскажу ему, а не вам.— Она подалась вперед.— Пропустите. Я хочу увидеть этого человека.

— Вы делаете ошибку, миссис Вигер. Я хочу знать, что вы сказали Вульфу.

— Спросите у него.

Видя, что Кремер не собирается уходить с дороги, она обошла его и направилась в холл. Я вышел за нею. Когда я взялся за ручку, она приблизилась ко мне почти вплотную и прошептала в самое ухо:

— Когда я увижу эту комнату?

Но я хотел наблюдать, поэтому закрыл дверь, ничего не сказав ей, и вернулся в кабинет.

Кремер молчал. Он сидел в красном кожаном кресле, на краешке, аккуратно составив ноги. Говорил Вульф:

— ...и это вопрос спорный. Я не обязан перед вами отчитываться за то, что принял задаток, если только ваши требования и вмешательство не связаны с исполнением служебного долга. Но вы должны аргументировать это.

Я не был бы здесь,— сказал Кремер,— если бы мог аргументировать... Меня привело сюда не только сообщение о визите миссис Вигер. Достаточно того, что вы суете свой нос в расследование по делу об убийстве. Но и это не все. Я даю вам возможность согласиться на совместные действия и спрашиваю вас прямо, какие вы получили сведения о Вигере и как они могут помочь в деле опознания убившего его лица?

Итак, он знал об этой комнате, и мы были в западне. Я подошел к письменному столу и сел. Становилось жарко, и лучшим выходом для Вульфа, возможно, было бы забыть о клиентах.

Но он не сделал этого. Он медлил. Покачал головой.

— Боюсь, вы знаете больше меня по этому поводу. Рассмотрим гипотезу. Предположим, я получил частную информацию, что некое лицо одолжило Вигеру крупную сумму денег и Вигер должен был срочно вернуть долг. Не исключено, что это могло бы помочь установить личность убийцы, но я не намерен передавать вам эту информацию до тех пор, пока не получу от вас убедительных доказательств тому, что она действительно могла бы помочь. Ваш вопрос достаточно прям, но он слишком резок, и вы об этом знаете.

— Вы признаете, что получили информацию?

— Я ничего не признаю. Если бы я действительно располагал информацией, то право удержать ее при себе и ответственность за это решение целиком бы лежали на мне. Как и риск.

— Риск — оставить меня в дураках? Не вам говорить с вашим чертовым везением, Я попробую еще один вопрос, он более конкретен и менее резок. Почему Гудвин позвонил в «Газетт» Лону Коэну в понедельник в пять часов вечера и расспрашивал его о Вигере. Более чем за два часа до того, как было найдено тело Вигера?

Я постарался сохранить прежнее выражение лица и, очевидно, преуспел в этом, поскольку у Кремера острый глаз и большой опыт в наблюдении за лицами» и, если бы моя физиономия что-нибудь показала, он бы непременно это заметил. Внутренне я усмехался: они не нашли комнату, а просто получили намек от какой-то жабы из «Газетт» и принялись завинчивать гайки.

Вульф фыркнул.

— Действительно, это более конкретно.

— Да. Теперь ваша очередь быть конкретным. Вы достаточно часто вмешивались в расследования убийств,

тут ничего нового нет, но, видит Бог, это первый случай, когда вы не дождались даже, когда будет найдено тело. Как вы узнали о его смерти?

— Я ничего не знал о ней, как и мистер Гудвин.— Вульф поднял руку.— Мистер Кремер. Я не берусь за каждую работу, которую мне предлагают. Но если я берусь за нее, то делаю ее так, чтобы заработать гонорар. Иногда для этого необходим разумный риск. Сейчас как раз такой случай. Некто — назовем его X — сказал в понедельник вечером в этой комнате нечто, что послужило причиной звонка мистера Гудвина мистеру Коэну для получения информации о Томасе Г. Вигере. Но, во-первых, ничто, из сказанного Х-ом, не указывало на то, что он знал о смерти Вигера, и мы считаем, что он о ней не знал. Во-вторых, ничто, из сказанного Х-ом, не указывало на то, что Вигеру грозит опасность. В-третьих, ничто, из сказанного Х-ом, не было правдой. Мы обнаружили, что каждое произнесенное им слово было ложью. И поскольку наше заключение о том, что он не знал о смерти Вигера и тем более не убивал, имеет под собой серьезную основу, я считаю себя вправе удержать его ложь при себе, по крайней мере в настоящий момент. У меня нет для вас информации.

— Кто такой X?

— Я не знаю.

— Чушь. Это миссис Вигер?

— Нет. Скорей всего я не назвал бы его имени, даже если бы и знал его, но я не знаю.

Кремер подался вперед.

— Разумный риск, да? Так, так. Вы просто невыносимы. Я помню...

Зазвонил телефон, я повернулся и взял трубку.

— Кабинет Ниро Вул...

— Арчи, я поймал еще одну.

Мои пальцы крепко вцепились в трубку, и я прижал ее к уху.

Фред начал снова:

— Это ты, Арчи?

— Конечно, я занят.

Если бы я попросил его подождать и прошел бы в кухню, Кремер обязательно подошел бы к моему письменному столу и взял трубку.

— Я говорю, что поймал еще одну. Еще одну женщину.

— Я не уверен в том, что это было разумно, мистер

Джерсон. Это может вовлечь вас в серьезные затруднения.

— О! У вас кто-нибудь есть?

— Конечно.

У Фреда неплохой механизм в голове, но с реакцией хуже.

— Я понимаю, что должен это сделать, но я не знаю, как скоро смогу. Побудьте минутку у телефона.

Я накрыл рукой микрофон и повернулся к Вульфу.

— Этот идиот Джерсон нашел свои бумаги и оставил двоих из персонала запертыми в комнате. Он может иметь неприятности гораздо большие, нежели стоимость облигаций. Он хочет, чтобы я пришел, и я, конечно, должен, но...

Вульф хмыкнул.

— Тебе придется. Ну и простофиля. В случае необходимости можешь вызвать мистера Паркера.

Я снял руку с мембраны и сказал:

— Все в порядке, мистер Джерсон, я иду. Держите их под наблюдением до моего прихода.

Я повесил трубку и вышел.

У обочины, напротив дома, стояла машина Кремера. Обменявшись приветствиями с шофером, Джиммом Бурке, я направился на восток. Не было причин предполагать, что Кремер отправил за мной хвост, но я хотел исключить даже малейшую возможность появления на Восемьдесят второй улице официального лица.

Поймав такси на Девятой авеню, я сказал шоферу, что дам указания в пути. Мы свернули направо, на Тридцать четвертую улицу, снова направо, на Одиннадцатую авеню, еще раз направо, на Пятьдесят шестую улицу, и налево, на Десятую авеню. О, я знал, что чист, но все равно смотрел в заднее окошко всю дорогу до угла Пятьдесят второй улицы и Бродвея. Оттуда я шел пешком.

Яма была засыпана. Вокруг не было никаких униформ и вообще никого из полиции Восточного округа или прокуратуры, кто мог бы иметь отношение к делу. Свернув к полуподвальному помещению дома 156, воспользовавшись ключом Мег Дункан и войдя в холл, я сразу же на себе почувствовал чужой взгляд. Когда я дошел до конца холла, из кухни появился Цезарь Перес.

— А, вы,— сказал он и обернулся назад: — Это мистер Гудвин.

Из-за его спины возникла фигура его жены.

— Там наверху женщина,— сказала она.

Я кивнул.

— Я пришел с ней встретиться. Вы видели ее раньше?

— Нет.

Она взглянула на мужа.

— Цезарь, мы должны ему сказать.

— Я не знаю.

Цезарь развел руками.

— Ты соображаешь лучше, чем я, Фелита. Если ты так считаешь.

Она перевела на меня взгляд черных глаз.

— Если вы нечестивый человек, Бог вам судья. Идите сюда.

Она двинулась вперед.

Я не колебался. Фред ничего не сказал по телефону о новых царапинах, а у этой пары могло быть что-то свеженькое. Я вошел на кухню.

Миссис Перес подошла к столу, взяла визитную карточку и подала мне.

— Этот человек приходил сюда утром,— сказала она.

На карточке стояло имя Джона Мортона Сеймора, слово «адвокат» в одном углу и адрес в другом.

— И что? — спросил я.

— Он принес это.

Она взяла со стола конверт и раскрыла его.

— Взгляните.

Я вытащил бумагу с голубой тыльной стороной установленного образца. Для того чтобы понять, в чем тут дело, мне не нужно было даже вчитываться в каждое слово. Это был документ, подписанный Томасом Г. Вигером, заверенный, датированный 16 марта 1957 года. Согласно ему недвижимое имущество, а именно, дом и земля, на которой он стоял по Восточной Восемьдесят второй улице, 156, Манхеттен, Нью-Йорк, оставлялся Цезарю и Фелите Перес.

Первый и очень интересный вопрос: как давно они знали о существовании этого документа?

— Он принес это и отдал нам,— сказала она.— Он сказал, что мистер Вигер велел ему, если он умрет, отдать это нам в течение двадцати четырех часов после его смерти. Он сказал, что прошло немного больше двадцати четырех часов, но он думает, что это неважно. Он сказал, что позаботится о формальностях — так он сказал — и не возьмет никакой платы. Теперь мы должны сказать вам, что собираемся делать. Мы собирались уехать сегодня ночью. Мы собирались уехать куда-нибудь и не возвращаться назад. Но сейчас мы не знаем, спорим. Мои муж и дочь думают, что мы можем остаться, а я думаю, что мы должны уехать. В первый раз наш спор больше, чем слова, поэтому я и говорю вам.

Цезарь полуприкрыл глаза.

— Что он говорил вчера, ваш мистер Вульф? Он говорил, что, когда они узнают, что мистер Вигер владел этим домом, они придут сюда и у нас будут большие неприятности, поэтому мы решили уехать сегодня вечером. Но сегодня этот человек, мистер Сеймор, сказал, что мистер Вигер так написал бумагу, чтобы никто не смог узнать, что это был его дом, и мы можем никому не говорить, что это был его дом. Поэтому я и говорю, что теперь мы можем остаться. Теперь это наш дом. Мы можем убрать то, что нам не нравится наверху, и это будет наша комната. Кухня и ванная там прекрасные. Моя жена всегда рассуждает лучше моего, но на этот раз, должен сказать, я ее не понимаю. Зачем нам бежать из нашего дома?

— Так.

Я вложил листок в конверт и бросил его на стол.

— Мистер Вульф говорил вчера, что вы будете иметь неприятности, когда станет известным, что этот дом принадлежит Вигеру. Но вы знали о том, что это не станет известно, почему же вы этого не сказали?

— Вы не слушали,— сказала миссис Перес.— Этот мистер Сеймор приходил не вчера, он приходил сегодня утром. Вы не слушали.

— Я слушал. Но Вигер давно вам сказал об этой бумаге. Вы знали, что этот дом будет ваш, если он умрет.

Ее черные глаза вспыхнули огнем.

— Если вы слушали, то зачем называете нас врунами? Разве мы не сказали, что собирались уехать, а этот мистер Сеймор пришел с бумагами, и теперь мы спорим.

Я кивнул.

— Я все слышал. У вас есть Библия?

— Конечно.

— Принесите ее.

Она вышла из комнаты, но не через холл, а через другую комнату, через другую дверь. Через минуту она вернулась с толстой маленькой книжкой в коричневом кожаном переплете. Она не походила на Библии, которые я видел раньше, и я открыл ее, чтобы взглянуть, но она была на испанском. Держа ее, я попросил их положить на нее левые руки, поднять правые, и они повиновались.

— Повторяйте за мной: клянусь на этой Библии, что я не знал (а)... что мистер Вигер собирается отдать этот дом... и не имел (а) причин думать, что он собирается это делать... до прихода этим утром мистера Сеймора.

Я положил Библию на стол.

— О’кей. Если мистер Сеймор может устроить дело таким образом, что никто не узнает о бывшем владельце этого дома, он, возможно, это сделает, но есть люди, которые уже знают об этом, включая и меня, поэтому я советую вам ничего не брать из этой комнаты, ни единой вещи, даже если она принадлежит вам. Я тоже советую вам остаться здесь. Я не знаю, кто останется от этого в выигрыше, но удрать отсюда — это худшее, что вы можете сделать. Вигер был убит в этой комнате, и вы перенесли тело на улицу. Если вы удерете отсюда, даже мистер Вульф может решить, что должен сообщить о вас полиции. Тогда разыскать вас не составит труда, и клятва на Библии вам больше не поможет.

— Нас не найдут,— сказала миссис Перес.

— Не обманывайте себя. Люди куда более хитрые, чем вы, думали, что они смогут уехать туда, где их никто не найдет, и это оказывалось невозможным. Забудьте об этом. Я должен подняться наверх и взглянуть на эту женщину. Примите, пожалуйста, мои поздравления с тем, что вы вступили во владение домом. Пусть сюда никогда не войдет фараон.

Я двинулся было прочь, но она опять заговорила:

— Если мы решим уехать, мы скажем вам.

— Мы не уедем,— сказал Перес,— Мы — граждане Соединенных Штатов Америки.

— В этом есть резон,— сказал я, прошел вперед к лифту и нажал на кнопку.

Лифт опустился, и я поднялся наверх.

Прибежище похоти определенно оказывало свое воздействие. Выйдя из лифта и убедившись в том, что все спокойно, что Фред не воспользовался на этот раз покрывалом, я позволил себе оглядеться. Несомненно, комната обладала энергией воздействия. Было бы интересно и полезно провести эксперимент — въехать сюда и проверить, как долго все это может действовать, особенно эта пара картинок.

Но у меня были дела. Фред сидел в желтом шелковом кресле, на краешке, с бокалом шампанского в руке, а в кресле напротив него, тоже с бокалом шампанского, сидела особа женского пола, которая гораздо более сочеталась с окружающей обстановкой, чем Мег Дункан или Джулия Мак-Ги, хотя, кто знает, они-то не сидели в кресле в непринужденной позе. Эта женщина была довольно маленькая и вся состояла из закругленных линий, хотя и не выставляла их напоказ. Что сразу привлекало внимание и удерживало его, так это форма ее губ — ее крупный, но не слишком, с полными губами рот. Когда я подошел, она протянула руку.

— Я знаю вас,— сказала она.— Я видела вас во «Фламинго». Однажды я довела одного человека до бешенства, сказав, что хочу танцевать только с вами. Когда Фред сказал, что придет Арчи Гудвин, мне пришлось срочно сесть, чтобы не упасть в обморок. Как вы танцуете — мечта!

Я пожал протянутую руку. Мне уже приходилось пожимать руки убийцам, и я решил, что лишнее рукопожатие не повредит мне.

— Я учту это,— сказал я.— Если нам когда-нибудь предоставится возможность объединить свои усилия, я постараюсь не отдавить вам ноги. Но я заинтригован. Вы что, старые друзья с Фредом?

— О, нет. Я никогда его не видела раньше. Просто смешно обращаться к мужчине «мистер», когда пьешь с ним шампанское. Шампанское предложила я.

— Она поставила его в холодильник,— сказал Фред,— и открыла его. Так что же ему, пропадать? Я-то не слишком его люблю, ты знаешь.

— Не нужно извинений. Если она тебя называет Фредом, то как называешь ее ты?

— Никак. Она велела называть ее Ди. А я просто сидел и ждал тебя.

На кушетке, на расстоянии вытянутой руки, лежала ее кожаная сумочка, напоминающая формой коробку. Я находился достаточно близко, так что все, что мне пришлось сделать, это нагнуться и протянуть руку. Ее рука дернулась, но слишком поздно — сумочка была у меня. Когда я выпрямился и отступил, чтобы ее открыть, она только сказала:

— А это не слишком любезно, не правда ли?

— Я любезен, только когда танцую.

Я прошел к концу кушетки и стал вынимать вещи одну за другой и выкладывать их на кушетку. Там были две вещи с именем: вскрытый конверт, адресованный миссис Остин Хау, Эден-стрит, 64, Нью-Йорк, 14, и шоферские права на имя Дины Хау, адрес тот же, ростом пять футов, два дюйма, белой, волосы темные, глаза светло-карие. Я убрал все вещи в сумочку, закрыл ее и положил рядом с ней на кушетку.

— Пистолет я оставила дома,— сказала она и сделала глоток шампанского.

— Вы поступили разумно. Я хотел только узнать, как пишется Ди. Я смогу вас уберечь от некоторой неприятности, миссис Хау. Ниро Вульф хочет видеть каждого, кто имеет ключи от входной двери и лифта этого дома. Между прочим, я оставил их в вашей сумочке. Но если мы поедем к Вульфу сейчас, он как раз примется за ленч и нам придется ждать. Мы можем обсудить дело здесь, пока вы покончите с шампанским.

— А вы не хотите? Бутылка в холодильнике.

— Нет. Благодарю.

Я сел на кушетку четырьмя футами дальше, повернувшись к ней лицом.

— Я думаю, вы пришли сюда не ради шампанского, не так ли?

— Да. Я пришла за моим зонтиком.

— Желтый, с красной пластиковой ручкой?

— Нет. Серый с черной ручкой.

— Он здесь, в ящике, но некоторое время вам придется обходиться без него. Если полиция когда-нибудь заинтересуется этой комнатой, ей не понравится, если отсюда что-нибудь пропадет. Как он сюда попал?

— Я хочу добавить...— Плавным движением она поднялась на ноги.— Принести вам?

— Нет, спасибо.

— А вам, Фред?

— Нет. Хватит и этого.

Она пересекла комнату и вошла в кухню. Я спросил Фреда:

— Она не пыталась тебя подкупить или уговорить?

Он покачал головой.

— Ничего такого. Она взглянула на меня, увидела, что я в два раза больше ее, и сказала: «Я вас не знаю, не так ли? Как вас зовут?» Чертовски хладнокровная дамочка, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, о чем она спросила меня, когда мы начали болтать? Не думаю ли я, что это место вполне подойдет для собрания Ассоциации родителей и учителей. Поверь мне, если бы я был женщиной и владел ключами от этой комнаты, если я пришел бы сюда и встретил здесь незнакомого...

Миссис Хау снова появилась с полным бокалом в руке. Она подошла, устроилась на кушетке на прежнем месте, не пролив ни одной капли, и сказала:

— Вера, надежда и милосердие...— она отпила глоток и скрестила ноги.

— Я оставила его здесь,— сказала она,— две недели тому назад, в пятницу. В следующую пятницу будет три недели. Шел дождь. Том Вигер сказал мне, что знает «совершенно потрясающее место, которое стоит посмотреть», так он сказал. Он дал мне ключи и объяснил, как добраться. Я пришла и нашла все это.— Она развела руками.— Следует согласиться, место действительно потрясающее. Здесь никого, кроме него, не оказалось, а у него не появилось таких мыслей, которые мне не понравились бы. Он не пытался, в общем-то, меня изнасиловать. О мертвых ничего, кроме хорошего, не говорят, но с ним было трудно, и я была рада убраться отсюда и без зонтика.— Она сделала глоток.— А когда я прочитала о его смерти, о том, что его тело было найдено в яме на этой улице, вы можете себе представить мое состояние. Я не беспокоилась о том, что меня заподозрят в убийстве. Дело не в этом, но я знаю, как они бывают внимательны к вещам. А если будет установлено, что зонтик принадлежит мне, и эта комната будет описана в газетах... гм...— Она отвела руку в сторону.— Мой муж, мои друзья, все, кто меня знал... А если дела примут достаточно дурной оборот, мой муж может даже лишиться работы. Но вчерашние газеты не упомянули об этой комнате и сегодняшние тоже, и тогда я решила, что о ней вообще ничего неизвестно, и подумала, что могу пойти да и посмотреть, нельзя ли забрать мой зонтик. И вот я здесь.— Она сделала глоток.— А вы говорите, что я не могу его взять и болтаете о поездке к Ниро Вульфу... Забавно было бы пообщаться с Ниро Вульфом, я против этого не возражаю, но я хочу получить свой зонтик, и у меня есть идея. Вы говорите, он здесь, в ящике?

— Верно.

— Тогда вы берете его, сегодня вечером ведете меня во «Фламинго», и мы там танцуем. Не просто тур, а до самого закрытия, а там вы, может быть, почувствуете, что можете вернуть мой зонтик. Мои слова могут показаться вам нескромными, но я говорю совсем не в том смысле, а просто думаю, что вы могли бы, и в этом нет ничего особенного. Во всяком случае, зонтик ведь будет у вас?

— Да.— Форма губ действительно приковывала к себе взгляд.— Или нет. Я ценю ваше приглашение, миссис Хау, но сегодня вечером я буду занят. Кстати, о работе. Почему вы считаете, что ваш муж может ее потерять. Разве он работает в «Континенталь Пластик Продукт»?

— Нет. Он работает в Нью-Йоркском университете. Жена члена преподавательского состава, вовлеченная в подобную историю... Даже если я в действительности в нее и не вовлечена...

В моей голове что-то щелкнуло. Это не было предчувствием. Предчувствия возникают неведомо отчего. Здесь причиной щелчка было слово «преподаватель».

— Что он преподает? — спросил я.

— Английскую литературу.— Она сделала глоток,— Вы уходите от темы. Мы можем пойти во «Фламинго» завтра вечером. Вы не потеряете ничего, кроме нескольких часов, если останетесь мною недовольны.— Она посмотрела на часы.— Почти половина второго. Вы уже завтракали?

— Нет.

— Пригласите меня завтракать, и, может быть, это вас немного смягчит.

Я слушал ее вполуха. Преподаватель литературы. «Ваш мозг стоит того помещения, которое занимает». Роберт Браунинг. Я готов был спорить десять к одному. Пари для молокососов, но детектив, как никто другой, имеет право видеть вещи в розовом свете.

Я встал.

— Вы играете на моих нервах, миссис Хау. Я давно уже не встречался, Ди, ни с кем, кого бы мне хотелось пригласить на ленч или потанцевать. А смягчиться — это же большое удовольствие, но у меня дела. Ниро Вульф желает вас видеть, хотя с этим можно пока подождать. Всего один вопрос: где вы были в воскресенье вечером с семи часов?

— Нет.— Ее глаза расширились.— Вы не можете этого думать.

— Извините, могу. Если вы еще раз желаете побыть наедине с собой, я подожду, пока вы сходите и наполните бокал.

— Так вы серьезно? — Она опустила бокал, выигрывая время.— Я выходила на кухню не ради того, чтобы остаться наедине с собой. В воскресенье вечером я была дома, в нашей квартире, со своим мужем. В семь часов? Немногим позже шести мы ходили в ресторан в Вилледже и вернулись домой после восьми, около половины девятого. Мой муж работал над докладом, а я читала и смотрела телевизор. Отправилась спать около полуночи и, поверьте, оставалась в своей постели. Я редко поднимаюсь среди ночи, чтобы застрелить мужчину и бросить его тело в яму.

— Да, это дурная привычка,— согласился я.— Теперь мистеру Вульфу можно не расспрашивать вас больше об этом. Я полагаю, ваш номер есть в телефонной книге?

Я повернулся к Фреду.

— Не позволяй ей говорить с тобой о зонтике. Ну, как обслуживание? О’кей?

— Жалоб нет. Начинаю чувствовать себя как дома. Долго еще?

— День, неделю или год. У тебя еще никогда не было столь прелестной работы.

— Хм. Ее ты оставляешь?

— Да. Она вполне может прикончить бутылочку. А у меня дела.

Когда я направился к выходу, Дина Хау встала с кушетки и пошла на кухню. Она была там, когда пришел лифт и я вошел в кабину.

Когда я спустился вниз, мистер и миссис Перес все еще находились на кухне. Я просунул туда голову, сказал им, что их единственная надежда выйти сухими из воды — сидеть тихо, как мыши, и ушел. На углу Восемьдесят второй улицы и авеню Коламбус находилась аптека, где я мог бы подлечить мой желудок стаканом молока, но я решил не задерживаться. У меня было свидание с преподавателем английской литературы, хотя он об этом еще не знал.

10

Было 1.40, когда я покинул этот дом. В 6.10, через четыре с половиной часа, я сказал Остину Хау:

— Вы чертовски хорошо знаете, что не сможете этого опровергнуть. Идемте.

В течение этих четырех с половиной часов я получил много дополнительных сведений. Я узнал, что в большом университете очень многие люди знают, где может быть или должен находиться преподаватель, но никто не знает, где он находится. Дважды я прилагал все старания к тому, чтобы не быть раздавленным в коридоре: первый раз, нырнув в нишу, второй, в борьбе проложив себе путь вдоль стены. Полчаса я сидел в приемной, где прочитал статью, озаглавленную «Экспериментальные средние школы в Японии». Пятнадцать минут я обливался потом в телефонной будке, сообщая Вульфу о последних событиях, включив сюда и сведения о наследовании дома Цезарем и Фелитой Перес. Какое-то количество времени ушло у меня на то, чтобы отыскать университетский буфет и купить себе сэндвич из кукурузного хлеба с мясом, кусок вишневого пирога и стакан молока. Я был остановлен в холле тремя студентками, причем одна из них была хорошенькая, как картинка (я не имею в виду картинки на верхнем этаже в доме Пересов), которые попросили у меня автограф. Возможно, они приняли меня за сэра Лоуренса Оливье или за Нельсона Рокфеллера, за которого из них, точно не знаю.

Итак, я никогда бы не нашел Остина Хау, если бы не решил, что это безнадежно, и не отправился пешком в направлении к Эден-стрит, 64. Я не стал звонить по телефону, потому что ответить могла его жена, и было бы нетактично спрашивать, дома ли ее муле. Дело состояло в том, чтобы только посмотреть на него. Итак, я пошел туда и нажал в вестибюле на кнопку звонка с фамилией «Хау» над ней, открыл дверь, когда раздался щелчок, вошел и поднялся на два этажа, прошел по коридору к двери, открывшейся при моем появлении, и там стоял он.

Он уставился на меня, нахмурившись. Его рот открылся и закрылся. Я сказал не агрессивно, а просто, чтобы начать разговор:

— Другие грехи шепчут, убийство кричит.

— Как, ради всего святого? — спросил он.

— Как — это неважно,— ответил я.— Мы встретились снова и этого достаточно. Ваша жена дома?

— Нет. А в чем дело?

— Это тоже неважно, если ее нет дома. Я мечтал о небольшой дружеской беседе с вами, но, как вы заметили в понедельник, мистер Вульф спускается из оранжереи в шесть часов, и он будет ждать вас у себя в кабинете. Идемте.

Он что-то решал. И решил.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Я ничего не говорил вам в понедельник. Я никогда не видел вас раньше. Кто вы такой?

— Томас Г. Вигер. Его дух. Не будьте дураком. Если вы думаете, что речь пойдет всего лишь о вашем слове против моего, не обольщайтесь. Вы чертовски хорошо знаете, что не сможете этого опровергнуть. Идемте.

— Смогу или нет — это мы еще увидим. Уберите вашу ногу. Я хочу закрыть дверь.

Продолжать в таком духе дальше было нельзя.

— О’кей,— сказал я.— Я отвечу на вопрос, который вы не закончили. Сегодня днем я беседовал с вашей женой. Я узнал ваше имя и адрес из конверта, который я нашел в ее сумочке.

— Я в это не верю. Это ложь.

— В ее сумочке также лежали водительские права. Дина Хау, родилась тридцатого апреля 1930 года, белая, волосы темные, глаза светло-карие. Любит шампанское. Слегка наклоняет глову, когда...

— Где вы ее видели?

— Где — тоже неважно. Это все, что вы от меня получите. Я сказал мистеру Вульфу, что привезу вас к шести часам, а сейчас пятнадцать минут седьмого, и если вы хотите...

— Моя жена там?

— Нет. Сейчас нет. Говорю вам, мистер Вигер... извините, мистер Хау, что если вы не хотите, чтобы на вас обрушились все громы небесные, вы возьмете меня за руку и быстренько пойдете со мной.

— Где моя жена?

— Спросите у мистера Вульфа.

Он шагнул вперед, и я отступил в сторону, чтобы он не налетел на меня. Он захлопнул дверь, проверил, надежно ли она закрылась и направился к лестнице. Я последовал за ним. По пути вниз я спросил его, в каком направлении лучше пойти, чтобы поймать такси, он не ответил. Я бы выбрал Кристофер-стрит, но он повернул за угол направо и выиграл. Мы потратили на поиски только три минуты, и это — в самое тяжелое время дня.

За всю дорогу он не проронил ни слова. Был шанс, один против десяти, что Кремер оставил своего человека наблюдать за старым домом из коричневого камня, но Хау он знал так же, как Адама, а идти к заднему входу через проход с Тридцать четвертой улицы было сложно, поэтому мы остановились перед тротуаром у парадного входа. Поднявшись по ступенькам и найдя дверь закрытой на цепочку, я вынужден был позвонить, и. Фриц впустил нас.

Вульф сидел за своим столом, хмурясь над кроссвордом, взятым из «Обсервер». При нашем появлении он не поднял головы. Я усадил Хау в красное кожаное кресло и прошел к своему стулу, ничего не сказав. Когда мозги гиганта работают над важной проблемой, мешать не стоит. Через двадцать секунд он пробормотал: «К черту!», швырнул карандаш на письменный стол, повернулся, посмотрел на гостя и проворчал:

— Итак, мистер Гудвин вас нашел. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Где моя жена? — рявкнул Хау. Ни о чем другом он думать не мог.

— Минутку,— вмешался я.— Я сказал ему, что беседовал с его женой сегодня днем и узнал его имя и адрес из содержимого ее сумочки. Вот и все.

Вульф посмотрел на него.

— Мистер Хау. Когда в понедельник вечером я узнал, что человек по имени Томас Г. Вигер был убит, то самым естественным для меня было дать полиции описание человека, который был здесь и выдавал себя за него. По причинам, которые касаются только меня, я этого не сделал. Если я сообщу об этом теперь, то дам уже не описание, а ваше имя и адрес. Сделаю я это или нет будет зависеть от вашего объяснения этого странного обмана. Каково же оно?

— Я хочу знать, где и почему Гудвин видел мою жену. И где она теперь, Пока я об этом не узнаю, я не буду ничего объяснять.

Вульф прикрыл глаза. Через секунду он снова их открыл. Он кивнул.

— Это можно понять. Если ваша жена является причиной, вы не можете дать объяснений, не втянув ее, и вы не дадите их, если только она уже не вовлечена. Что ж, она вовлечена. В понедельник вечером вы, представившись Вигером, сказали мистеру Гудвину, что ожидаете за собой слежку, когда пойдете к дому 156 по Восточной Восемьдесят второй улице. Когда ваша жена вошла в полдень в комнату дома, расположенного по этому адресу, она обнаружила там человека, который нанят мною. Он вызвал мистера Гудвина, тот поехал туда и имел с ней беседу. У нее есть ключи от дома и от комнаты. Это все, что я намерен вам сообщить. Теперь слушаю ваши объяснения.

Мне редко бывает жаль людей, которых Вульф загоняет в угол. Обычно они сами напрашиваются на это тем или иным способом, и потом, если вы не можете смотреть, как рыб снимают с крючка, нечего ходить на рыбалку.

Но на Остина Хау я смотреть не смог и отвел глаза в сторону. Его длинное костлявое лицо настолько вытянулось, что больше стало походить на водосточную трубу, чем на лицо мужчины. Я перевел взгляд, и, когда вернул его назад, он сидел, наклонившись вперед и спрятав лицо в ладони.

Вульф заговорил:

— Ваше положение безнадежно, мистер Хау. Вам известен этот адрес. Вы знаете номер телефона Вигера, не внесенный в справочник. Вы знаете, что он бывал по этому адресу. Вы знаете, что ваша жена тоже там бывала. Чего вы надеялись добиться, посылая мистера Гудвина по вымышленному делу?

Хау поднял голову настолько, чтобы его глаза могли встретиться с моими.

— Где она, Гудвин?

Это была мольба, а не требование.

— Я не знаю. Я оставил ее в комнате по известному адресу без двадцати два. Единственным присутствующим там, кроме меня и ее, был человек, который работает на мистера Вульфа. Он ее не держал. Она была вольна уйти. Я ушел, потому что хотел взглянуть на вас, но она об этом не знала. Я не знаю, куда она пошла и когда она ушла.

— Вы с ней говорили? Она говорила, да?

— Да. Двадцать минут или около того.

— Что она сказала?

Я послал Вульфу взгляд, но он не повернул головы, чтобы встретиться с ним, поэтому я положился на собственное благоразумие.

— Она солгала мне, причем не слишком удачно. Она сказала, что была там только раз, причем оставалась недолго. Она оставила там зонтик и сегодня пришла, чтобы его забрать. По части зонтика все о’кей, он лежал там, в ящике, где лежит и сейчас. Сначала она пригласила меня позавтракать, потом она предложила повести ее сегодня вечером во «Фламинго» потанцевать там. До закрытия.

— Почему вы считаете, что она солгала, сказав, что была там только однажды?

Я покачал головой:

— Вы делаете много шума из ничего. Совершенно очевидно, я не считаю, что она солгала, а твердо знаю. И вы тоже знаете.

— Вы не знаете.

— А, бросьте. Не надо себя обманывать.

Вульф направил на него палец.

— Мистер Хау, мы дали вам поблажку, но наше терпение не беспредельно. Ваши объяснения.

— А что, если я их не дам? Что, если я встану и уйду?

— Это было бы нежелательно для нас обоих. Теперь, когда я знаю, кто вы такой, я должен сообщить полиции о ваших действиях в понедельник вечером. Но я не сделаю этого пока по причинам, касающимся только меня. Так что мои интересы переплетаются с вашими, а также с интересами вашей жены — ее зонтик все еще там.

Он был побежден и знал это. На этот раз его лицо не вытянулось, но рот скривился, и кожа вокруг глаз сморщилась, как будто свет был слишком яркий.

— Случай,— сказал он.— Люди — игрушки в руках случая. Боже мой, когда я сидел в этом кресле, беседуя с Гудвином, Вигер был мертв уже несколько часов. Когда я прочел об этом во вчерашних газетах, я сразу понял, что будет, если вы меня найдете, и решил, что мне делать,— я собирался все отрицать, но с этим ничего не вышло.— Он медленно покачал головой.— Да, случай. Конечно, моей жене не стоило выходить за меня замуж. Это была чистая случайность, то, что она встретила меня в тот момент, когда... Но не стоит в это углубляться. Я постараюсь придерживаться темы. Я был дураком и думал, что смогу спасти еще наш брак, но я не смог. Она хотела получать то, что я не мог ей дать, и делать то, к чему у меня нет склонности и уменья. Она не могла это делать со мной, поэтому стала делать это без меня.

— Тема,— недовольно сказал Вульф.

— Да. Я впервые говорю кому-то о своих отношениях с женой. Около года тому назад у нее вдруг появились часы, которые, должно быть, стоили тысячу долларов, если не больше. Потом другие вещи: драгоценности, одежда, меховое пальто. Она часто проводила время без меня, вечера... Но постепенно это превратилось в большее, чем вечера. Часто она возвращалась домой на рассвете. Теперь вы понимаете, насколько мне трудно держаться в рамках необходимого.

— И все же попытайтесь, если это возможно.

— Я попытаюсь. Я опустился до поведения человека, сующего свой нос в чужие дела. Любопытство вползает в дом неудачников под именами долга и жалости. Когда моя жена...

— Паскаль?

— Нет, Ницше. Когда моя жена уходила вечерами, я следовал за ней, не всегда, но когда мне это удавалось. Главным образом, она ходила в ресторан или к друзьям, которых я знал. Но дважды она уходила на Восемьдесят вторую улицу по этому адресу и входила в дверь полуподвального помещения. Пребывание ее в этом месте было непонятно, если только речь не шла об определенного сорта ресторанчике — наркотики или еще Бог знает что. Однажды вечером я вошел туда и нажал на кнопку звонка, находившегося на двери полуподвального помещения, но ничего не узнал. В отличие от вас, следователь я никудышный. Какой-то человек, по-видимому пуэрториканец, сказал мне, что свободных комнат нет. И только.— Он передохнул.— Дома я тоже совал нос в чужие дела. Я однажды нашел номер телефона, который моя жена записала на обратной стороне конверта, набрал его и узнал, что он принадлежит Томасу Г. Вигеру. В справочнике его не было. Я провел расследование и узнал, кто он такой. Мне удалось увидеть его, но это вышло скорее случайно, чем преднамеренно. Вы хотите узнать, как это было?

— Нет. Вы с ним встретились?

— Нет. Я видел его в театре. Это было две недели тому назад. А через три дня, в пятницу, неделю тому назад, я последовал за ней, когда она вышла. И она снова вошла, уже в третий раз, в тот дом на Восемьдесят второй улице. Я остался на другой стороне улицы, и очень скоро, через пять минут, не больше, появился Вигер. Он прошел мимо меня. Было еще светло. Он свернул к входу в полуподвальное помещение и вошел внутрь. Что бы вы сделали на моем месте?

Вульф ухмыльнулся.

— Я бы там не был.

Хау повернулся ко мне.

— Что бы вы сделали на моем месте, Гудвин?

— Ваш вопрос не имеет смысла,— сказал я.— Я не вы. Вы могли бы меня спрашивать с таким же успехом, что бы я сделал, если бы был малиновкой и увидел мальчишку, который собирается свернуть мне шею. Что сделали вы?

— Я расхаживал по улице туда-сюда до тех пор, пока люди не начали обращать на меня внимание. Тогда я пошел домой. Жена вернулась домой в шесть часов. Я не спрашивал ее о том, где она была. Я уже год не спрашивал ее о таких вещах. Но я решил, что должен что-то сделать. Я строил различные планы и все их отвергал. Наконец в один воскресный вечер я решился. Мы пообедали...

— Какое это было воскресенье?

— Последнее. Три дня тому назад. Мы пообедали в ресторане и вернулись домой. Моя жена смотрела телевизор, а я сидел в своей комнате за работой, но не работал. Я решал, что мне делать, и на следующий день выполнил то, что задумал. Я пришел сюда и увиделся с Арчи Гудвином. Что я ему сказал, вы знаете.

— Да. Вы считаете, что ваши слова служат достаточным объяснением?

— Я полагаю, нет. Дело вот в чем: я знал, что, когда Вигер не появится, Гудвин захочет узнать почему, или позвонит ему (для этого я оставил номер телефона), или захочет увидеться с Вигером и расскажет ему обо мне и о том, что я ему сказал. Таким образом, Вигер узнает, что кто-то, кого он не сможет опознать по описанию Гудвина, знает о том, что он посещает этот дом. Он узнает о том, что Ниро Вульфу и Арчи Гудвину тоже об этом известно. И он расскажет об этом моей жене и опишет ей меня, и она поймет, что я знаю. Это и было самым важным. Я не мог сказать ей, но хотел, чтобы она знала, что я знаю.— Он посмотрел на меня и снова на Вульфа.— Еще одно. Я знал, что Арчи Гудвин не выкинет это так просто из головы. Он будет думать, почему я упомянул именно этот адрес, и захочет узнать, какая же связь, может быть, тайная связь, между Вигером и домом в подобном районе. А когда Арчи Гудвин чем-нибудь интересуется, он об этом узнает. Все это я продумал, но самым главным было то, чтобы она узнала, что я знаю.— Его рот искрилился, и пальцы впились в кресло.— И в тот вечер по радио из одиннадцатичасового выпуска новостей я узнала о том, что Вигер мертв. И из вчерашних утренних газет я узнал о том, что он убит в воскресенье ночью и его тело было найдено в яме напротив этого дома. Благодарение Богу, что моей жены не было в воскресенье ночью в этой комнате, там.

— Вы уверены в этом?

— Конечно, уверен. Мы спим на разных кроватях, но всегда, когда она ворочается, я ее слышу. Вы понимаете...

Он замолчал.

— Что?

— Ничего. Я хотел сказать... Понимаете... Я рассказал вам о том, о чем не считал возможным когда-либо кому-нибудь рассказывать, но вам это все равно. Возможно, я опять все испортил, но меня вынудили обстоятельства. Есть ли какой-нибудь шанс, хоть малейший, что все останется между нами? Я понимаю, что не могу вас просить считаться со мной после того, как я обманул Гудвина в понедельник вечером. Но если вы находите это возможным...

Вульф посмотрел на часы.

— Время обедать. Мистер Хау, мне не доставляет удовольствия причинять человеку неприятности, если без этого можно обойтись. И пусть вас не мучает ваша ребяческая выходка но отношению к мистеру Гудвину. Напротив, вы дали ему адрес, он направился по нему, и в результате мы получили клиента.— Он оттолкнул кресло и встал.— То, что вы сказали, будет обнародовано только в случае крайней необходимости.

— Кто ваш клиент?

Когда Вульф ответил, что Хау это вряд ли касается, тот не стал настаивать.

Я позволил себе еще раз пожалеть его, когда он поднялся со стула. Он попал в чертовскую переделку. Он хотел видеть свою жену, он должен был ее видеть, но что он собирался ей сказать? Собирался ли он объяснить, что подготовил тот прием, который она получила, придя за своим зонтиком? Собирался ли допустить...

Я бросил об этом думать. Он был женат на ней, а не я.

Когда я вышел проводить его, то постоял с минутку на пороге, наблюдая за тем, не окажется ли поблизости кого-нибудь настолько любопытного, чтобы отправиться за ним следом. Такого не нашлось. Я захлопнул дверь и присоединился к Вульфу, сидевшему в столовой. ,

На два письма из утренней почты не было отвечено, и, когда мы вернулись после обеда в кабинет и покончили с кофе, мы занялись ими. Одно было из Патнэм Кантри, от фермера, который спрашивал, сколько нужно скворцов на этот год; другое — от женщины из Небраски, которая писала, что будет в Нью-Йорке в июне с мужем и двумя детьми, и спрашивала, нельзя ли будет им прийти и взглянуть на орхидеи. Ответ на первое письмо был «сорок». Вульф всегда приглашал двух гостей на пирог со скворцами. Ответ на второе письмо был «нет» — ей не следовало упоминать о детях. Когда ответы были отпечатаны и Вульф подписал их, он молча следил за тем, как я складываю письма и запечатываю их в конверты, потом заговорил:

— Причины, по которым ты исключил мистера и миссис Перес, не являются более убедительными. Они знали, что получат дом.

Я, конечно, знал о том, что это последует. Я повернулся к нему.

— Забавная получается ситуация с Библией. Я не был в церкви двадцать лет, и современная наука доказывает, что на небесах на двести градусов по Фаренгейту выше, чем в аду, но если бы меня попросили положить руку на Библию и солгать, я бы от этого уклонился. Я бы сказал, что исповедую иудаизм или буддизм. А мистер и миссис Перес ходят, вне всякого сомнения, к мессе раз в неделю, возможно, и чаще.

— Ф-ф. Возможно, они не стали бы этого делать ради дома, но ради спасения собственной шкуры?

Я кивнул.

— Тысячи убийц лгали, принося присягу на свидетельском месте, но тут другое. Они все еще считают меня своим детективом.

— Ты неисправимый упрямец.

— Да, сэр, такой же, как и вы.

— И этого дурака Хау тоже нельзя исключить. Я называю его дураком, но что, если он на самом деле коварный, хитрый, ловкий? Зная и подозревая, что его жена собиралась идти по этому адресу в воскресенье вечером, он взял у нее ключи, пошел туда сам, убил Вигера и ушел. В понедельник его что-то насторожило. Неважно что. Возможно, он рассказал своей жене о том, что сделает это, или она догадывалась, и ее поведение испугало его. Он решил сделать что-то такое, что исключило бы вероятность его участия, и сделал. Вчера мы с тобой решили, что обманщик не знал о смерти Вигера,— и это было не предположение, а заключение. Теперь мы должны от него отказаться.

— Это не так невероятно,— ответил я.— Я вижу только три слабых места.

— Я вижу четыре, но ни одно из них не является необъяснимым. Я не считаю, что мы продвинулись вперед. Напротив, мы шагнули назад. Мы считали, что этот человек вне подозрений, но это не так. И что же теперь? Мы обсуждали этот вопрос добрых два часа. К тому времени, когда мы около полуночи отправились спать, дело обстояло таким образом: мы имели прецедент и клиента, то есть нескольких клиентов — и ни малейшей зацепки, с которой могли бы начать. Наш козырный Туз — знание того, что существует эта комната и Вигер был убит именно в ней,-— абсолютно ничего не стоил. И чем дольше мы будем держать его в руках, тем щекотливее будет наше положение, когда полиция найдет к ней пути, а это случится рано или поздно. Когда Вульф направился к лифту, он был в таком мрачном настроении, что даже не пожелал мне спокойной ночи.

Раздевшись, я начал серьезно взвешивать шанс за шансом, сможет ли полиция доказать, что мы были в этой комнате, если сейчас же отозвать Фреда. Смешно, но я перевернулся три раза, прежде чем уснуть.

Зазвонил телефон.

Я знаю, что есть на свете люди, которые, услышав среди ночи телефонный звонок, немедленно вскакивают и полностью просыпаются к тому времени, когда трубка подносится к уху. Я к ним не принадлежу. Я еще сплю. Я не в силах произнести что-нибудь сложное вроде: «Резиденция Ниро Вульфа. Г оворит Арчи Гудвин». Самое большое, на что я способен, это «слуш.,.».

Женский голос сказал:

— Я хочу говорить с Арчи Гудвином.

Я все еще плыл во сне.

— Это Гудвин. Кто это?

— Миссис Цезарь Перес. Наша дочь Мария мертва. Ее убили из пистолета. Вы должны приехать. Сейчас же. Вы приедете?

Тут я уже вынырнул.

— Где вы?

Я щелкнул выключателем ночника и взглянул на часы. Без двадцати пяти три.

— Мы дома. Нас вызвали посмотреть на нее, и мы только что вернулись домой. Вы приедете?

— У вас есть кто-нибудь? Полицейский?

— Нет. Он привез нас домой и уехал. Вы приедете?

— Да, сейчас. Так быстро, как только смогу. Если вы не...

Она повесила трубку.

Я люблю располагать временем, когда одеваюсь, но умею делать это очень быстро. Когда мой галстук был завязан, пиджак надет, а вещи разложены по карманам, я вырвал листок из блокнота и написал на нем:

«Мария Перес мертва, убита, Застрелена не дома. Где, не знаю. Миссис Перес звонила в 2.35. Еду на Восемьдесят вторую улицу.

А. Г.».

На пути вниз я подошел к двери в комнату Вульфа и подсунул под нее записку. Потом я спустился вниз и вышел на улицу. В это время суток Восьмая авеню -— лучшее место для ловли такси, так что мне повезло.

11

Была одна минута четвертого, когда я открыл своим ключом дверь полуподвального помещения. За ней стояла миссис Перес. Ничего не сказав, она повернулась и пошла в холл. Я последовал за ней. На полпути она повернула в комнату направо, в ту самую комнату, дверь которой я открыл во вторник вечером, когда почувствовал на себе взгляд. Комната была маленькая: узкая кровать, комод, маленький столик с зеркалом и пара стульев не оставляли много места. Перес сидел на стуле у стола, а на столе стоял стакан и бутылка рома. Когда я вошел, он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Глаз, который он иногда прикрывал, был почти закрыт.

Он заговорил:

— Моя жена сказала вам в тот день, что мы садимся с друзьями. Вы наш друг?

— Не обращайте на него внимания,— сказала она и села на кровать.— Я заставила его прийти в эту комнату, комнату нашей дочери, и принесла ему рому. Я буду сидеть на кровати нашей дочери. Этот стул для вас. Мы благодарны вам за приход, но мы не знаем, зачем это. Мы ничего не можем сделать. Никто ничего не может сделать, даже сам Господь Бог.

Перес взял стакан, отпил из него немного и что-то сказал по-испански.

Я сел на стул.

— Самое трудное,— сказал я,— это то, что даже в таком положении надо что-то делать, и чем скорее, тем лучше. Сейчас вы не хотите знать ничего, кроме того, что она мертва, но я хочу. Я хочу знать, кто ее убил, и вы тоже захотите, когда немного придете в себя. Еще как...

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес.— Я его убью!

— Он — мужчина,— сказала она мне.

Секунду я думал, что она имела в виду, что ее Марию убил мужчина, но потом я понял, что она имеет в виду мужа.

— Вначале нам придется его найти,— сказал я.— Вы знаете, кто ее убил?

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес.— Конечно, нет.

— Вас возили посмотреть на нее? Куда? В морг?

— Большой дом,— ответила она.— В большую комнату с сильным светом. Она лежала на чем-то, покрытая простыней. На ее голове была кровь, но не на лице.

— Вы сказали, кто ее нашел? И где?

— Да. Ее нашел мужчина в доке, у реки.

— В какое время она ушла из дома? Куда пошла и с кем?

— Она ушла в восемь часов, чтобы пойти в кино с друзьями.

— С парнем или с подругами?

— С девушками. За ней зашли две девушки. Мы их видели. Мы их знаем. Мы ходили с полицейским к одной из них, и она сказала, что Мария пошла с ними в кино, но ушла около девяти часов. Она не знает, куда она ушла.

— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?

— Нет.

— У вас есть какие-нибудь подозрения, кто ее убил и почему?

— Нет. Нам уже задавали все эти вопросы.

— И зададут много других. Но вот что важно — имеется связь между ее смертью и смертью мистера Вигера или нет. Если нет, то это дело полиции. И она, возможно, схватит преступника или преступницу. Если да, то полиция не будет даже знать, с чего начать, поскольку они не знают, что этот дом Вигера, если только вы не рассказали. Вы сказали им?

— Нет,— ответила она.

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес и сделал еще один глоток рома.

— Тогда решайте. Если вы расскажете о Вигере и об этой комнате, то полиция, возможно, узнает о том, кто убил Марию, раньше, чем мы, мистер Вульф и я. Если вы не рассказали и не расскажете, мы найдем его, но сколько времени это у нас займет, я не знаю. Я хочу, чтобы все было ясным: если ее смерть не имеет ничего общего со смертью Вигера, совершенно не обязательно сообщать полиции о нем и об этой комнате, поскольку это все равно им не поможет. Вот так. Следовательно, вопрос в том, что вы предпочитаете делать в случае, если все это как-то связано со смертью Вигера. Собираетесь ли вы рассказать полиции о нем и доме и, возможно, получить обвинение в убийстве? Или вы хотите это оставить мистеру Вульфу и мне?

— Если бы мы уехали вчера вечером,— сказала миссис Перес.— Она не хотела... Если бы я была настойчивее...

— Не говори этого,— потребовал он.— Не говори этого!

-- Это правда, Цезарь! — Она встала, подошла к столу, выпила ром из его стакана и вернулась к кровати. Потом посмотрела на меня.— Она никогда ничего не имела с мистером Вигером. Она никогда с ним не говорила. Она никогда не была в этой комнате. Она ничего об этом не знала. О нем, о людях, которые приходили.

— Я в это не верю,— заявил я.— Может быть, это вполне естественно, чтобы умная девушка ее возраста не стала проявлять любопытства насчет всего, что происходит в ее доме. Но я в это не верю. Где она была в воскресенье ночью, когда вы вынесли тело Вигера и положили в яму?

— Она спала в своей кровати. В кровати, на которой я сижу.

— Вы так считаете. У нее хороший слух. Она услышала, когда я вошел в дом во вторник вечером. Когда я вошел в холл, дверь в эту комнату была чуть приоткрыта, а она стояла в темноте и смотрела на меня через щель.

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес.

— Мария не стала бы этого делать,— уверенно сказала его жена.

— Но она делала это. Я открыл дверь, и мы поговорили — всего несколько слов. Почему бы ей этого не делать? Красивая, умная девушка, которая не интересуется тем, что происходит в ее собственном доме? Абсурд. Так вот, если вы не собираетесь рассказывать полицейским о Вигере, если вы собираетесь оставить это Вульфу и мне, я должен узнать, что знала Мария и что она сделала или сказала такого, что бы могло заставить кого-то ее убить... До тех пор пока я об этом не узнаю, нет никакой надежды чего-нибудь добиться. И конечно, я не надеюсь получить эти сведения от вас. Полиция делала здесь какой-нибудь обыск?

— Да, в этой комнате. Первый же, кто пришел.

— Он что-нибудь взял?

— Нет. Он сказал, что не взял.

— Тогда, если вы оставляете это дело нам, прежде всего нужно заняться этим. Я посмотрю, смогу ли я что-нибудь найти, вначале в этой комнате, а потом в других. Двое могут это сделать быстрее, чем один, поэтому не пойдете ли вы и не попросите этого человека наверху прийти... Нет. Лучше не надо. Он уже и так знает слишком много, чтобы спать спокойно. Вам же лучше всего было бы лечь в постель, но вы, конечно, этого не сделаете. Идите в кухню и что-нибудь съешьте. Вам ни к чему находиться здесь, пока я ищу. Мне придется перевернуть ее кровать и осмотреть все ее вещи.

— Так нельзя,— сказала миссис Перес,— Я знаю все ее вещи, все, что у нее есть. Мы не хотим, чтобы вы это делали.

— О’кей. Тогда мы с мистером Вульфом выходим из игры, а полиция вступает в нее. И рыться в вещах буду не я, а дюжина полицейских, а они действуют очень основательно, и вас здесь не будет. Вы будете под арестом.

— Теперь это уже неважно,— сказал Перес.— Может быть, я и должен там быть.

Он поднял стакан, и тот чуть не выскользнул у него из пальцев.

Миссис Перес встала, подошла к изголовью кровати и сняла с нее покрывало.

— Видите,— сказала она.— Ничего.

Полутора часами позже я вынужден был допустить, что она права, я сверху донизу опустошил ящики, исследовал матрац, перебрал одно за другим содержимое ящиков, убрал ковер и обследовал каждый дюйм пола, вытащил все из шкафа и осмотрел все его стенки при свете фонаря, вытащил ящики из комода и осмотрел их задние стенки, просмотрел тридцать книг и пачку журналов, изучил тыльные стороны четырех фотографий в рамке — и все зря. Ничего. Я познакомился с Марией гораздо лучше, чем при ее жизни, но не получил ни малейшего намека на то, кто она, что она знала и интересовалась ли Вигером и его гостями.

Переса с нами не было. Он стал мешать, когда я хотел снять ковер, и, поскольку к тому времени ром уже почти сделал свое дело, мы отвели его в соседнюю комнату и уложили на кровать. Кровать Марии снова была в порядке, и на ней сидела ее мать. Я стоял, потирая руки и хмуро озираясь.

— Я говорила вам — ничего,— сказала она.

— Да, я слышал.

Я подошел к комоду и вытащил нижний ящик.

— Все сначала,— сказала она.— Вы — как мой муж. Слишком упрямый.

— Я не был достаточно упрям с этими ящиками.

Я поставил ящик на кровать и начал вынимать из него содержимое.

Я только глянул на дно, нужно перевернуть ящики и попытаться еще раз.

Я поставил пустой ящик на пол днищем вверх, сел на корточки и начал его покачивать туда-сюда, проверяя края дна острием своего ножа. Саул Пезнер нашел однажды целую картину под фальшивым дном, которое было приделано не с внутренней стороны, а с наружной. У этого ящика ничего подобного не было. Когда я снова поставил его на кровать, миссис Перес подошла и начала складывать обратно содержимое, а я занялся следующим ящиком. В нем я нашел тайник, хотя чуть было не пропустил его снова.

Ничего не найдя с наружной стороны дна, я снова поставил ящик на кровать, еще раз заглянул в него, светя фонариком, и увидел крошечную дырочку, всего лишь булавочный укол в углу. Днище ящика было выложено тонким пластиком с рисунком — красные цветы по розовому фону, и дырочка была в одном из цветков. Я взял с подноса булавку, осторожно поместил ее острие в центр дырочки и стал действовать ею, как рычагом. Угол приподнялся, но пластик оказался плотнее, чем полагается быть пластику. Приподняв его достаточно для того, чтобы подсунуть под него палец, я потянул его наверх и добился успеха. Пластик был наклеен на картон, который устилал дно ящика, и под ним лежала коллекция предметов. Предметы были уложены очень аккуратно, чтобы не получалось выпуклостей. Мария была не только умна, у нее были умелые руки.

Миссис Перес у моего локтя сказала что-то по-испански и протянула руку, но я отвел ее.

— Я имею право,— сказала она,— это моя дочь.

— Никто не имеет права,— ответил я.— Она прятала это от вас, не так ли? Только она имела право, а она мертва. Вы можете наблюдать, но не трогать.

Я поставил ящик на стол и сел на стул, который освободил Перес.

Вот список вещей из тайника Марии:

1. Пять выполненных во всю страницу рекламных объявлений «Континенталь Пластик Продукт», вырезанных из журналов.

2. Четыре этикетки с бутылок шампанского «Дон Периньон».

3. Три вырезки из «Таймс» — ведомости фондовой биржи от трех разных чисел с карандашными отметками против цифр «Континенталь Пластик Продукт». Заключительные цены КПП были 66,5, 61,5 и 66,75.

4. Две газетные фотографии Томаса Г. Нигера.

5. Газетная фотография Томаса Г. Вигера-младшего и его невесты в свадебных нарядах.

6. Газетная фотография миссис Томас Г. Вигер с тремя другими женщинами.

7. Занимающая всю страницу журнала фотография банкета «Национальной ассоциации по производству пластиков» в танцевальном зале Чарчхилла, экземпляр которой я видел в понедельник в кабинете Лона Коэна. Надпись внизу сообщала имена, включая и имя одного из наших клиентов, Бенедикта Эйкена.

8. Три фотографии Мег Дункан, две из журнала, одна из газеты.

9. Тридцать один карандашный набросок женских головок, в шляпах и без. Они были сделаны на листах белой бумаги из блокнота размером 5x3. Два таких блокнота лежали на столе Марии, два — в ящике. В левом углу каждого листа стояло число. Я не слишком хорошо разбираюсь в живописи, но выглядели они вполне прилично. С первого же взгляда я понял, что это не было изображением тридцати разных женщина. Некоторые лица встречались по два-три и даже по четыре-пять раз.

Числа включали в себя почти двухлетний промежуток, там было и 8 мая 1960 года. Это было последнее воскресенье. Я внимательно посмотрел на этот рисунок. Я держал в руке изображение возможной кандидатки на скамью подсудимых. Это была не Мег Дункан и не Дина Хау.

Это могла бы быть Джулия Мак-Ги. Предположив это, я окончательно понял, что смотрю на изображение Джулии Мак-Ги. Самая важная работа нашего мозга — это превращение возможного в вероятное, а вероятного в факт.

10. Девять пятидолларовых купюр различной степени старости.

Миссис Перес пододвинула к моему стулу свой и села. Она все видела, но ничего не сказала. Я посмотрел на часы — без двадцати шесть. Я выровнял края вырезок из «Таймс», сложил их вдвое и вложил внутрь основные находки. Вопрос о затруднении работы правосудия путем изымания улик больше не стоял. Мой адвокат мог бы утверждать, что найденное не относится к делу об убийстве Вигера, но если он скажет при этом суду и присяжным, что все это не относится к делу об убийстве Перес Марии, ему придется признать, что я идиот.

Держа улики в руке, я встал.

— Пока это доказывает,— сказал я миссис Перес,— что Мария обладала естественным для умной девушки любопытством и любила рисовать лица. Я возьму все это с собой показать мистеру Вульфу. Деньги я вам верну, надеюсь, скоро. У вас была трудная ночь и впереди у вас тяжелый день... Если у вас есть доллар, достаньте его, пожалуйста, и дайте мне. Вы нанимаете мистера Вульфа и меня расследовать убийство вашей дочери, поэтому вы и позволяете мне забрать эти вещи.

— Вы были правы,— сказала она.

— И все же я еще не заработал медаль. Я попрошу у вас доллар.

— Мы можем заплатить доллар, сто долларов... Это неважно...

— Пока достаточно и одного.

Миссис Перес встала и вышла и вскоре вернулась с долларовой купюрой в руке. Она передала ее мне.

— Мой муж спит,— сказала она.

— Хорошо. Вам бы это тоже не помешало. Днем придет человек и отведет вас в районную прокуратуру. О Вигере они не упомянут, и вы, конечно, тоже. О Марии скажите им правду, то, что вы уже рассказали полицейскому, что она пошла в кино и вы не знаете, кто и почему ее убил. Вы готовили завтрак для того человека наверху?

— Да.

— Сегодня-утром не беспокойтесь. Очень скоро он уйдет и больше не вернется.

Я протянул ей руку, и она пожала ее.

— Скажите вашему мужу, что мы друзья,— сказал я и пошел к лифту.

Оказавшись в прибежище похоти, я включил свет. Мои мысли были настолько заняты, что картинок с таким же успехом могло там не быть вовсе, кроме одной живой картинки — Фред Даркин в кровати площадью семь квадратных футов, с головой на желтой подушке, с натянутой до подбородка желтой простыней. Едва зажегся свет, как он шевельнулся, моргнул, потом сунул руку под подушку и выхватил из-под нее револьвер.

— Вольно,— сказал я.— Я мог бы продырявить тебя раньше, чем ты до него дотронулся. Мы получили все, что было можно. Теперь пора уходить. Особой спешки нет. Будет прекрасно, если ты исчезнешь через полчаса. Не задерживайся внизу, для того чтобы разыскать миссис Перес и поблагодарить ее. У них беда. Прошлым вечером их дочь была убита. Не здесь, не в этом доме. Застрелена.

Он вскочил на ноги.

— Что за чертовщина, Арчи! во что я влип?

— В триста долларов. Советую тебе не задавать мне вопросов, а то вдруг я на них не отвечу. Поезжай домой и скажи жене, что у тебя были два очень трудных дня и ночи и что тебе нужен хороший отдых.

— Я хочу знать одно: за мной будут следить?

— Брось монету. Надеюсь, что нет. Нам должно повезти.

— Не поможет ли, если я здесь вытру? Десяти минут будет достаточно.

— Нет. Если они сюда когда-нибудь придут, отпечатки пальцев им не понадобятся. Иди домой и сиди там. Может быть, я позвоню тебе где-то в полдень. Не вздумай утащить картинку.

Я вошел в лифт.

12

Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, я сидел за своим письменным столом с двенадцатичасовым выпуском «Газетт». На первой полосе была помещена фотография Марии Перес, мертвой. Она, собственно, не заслуживала таких почестей, поскольку ее отличала от всех прочих только молодость и красота, но ей повезло — в эту ночь никто из значительных персон не был убит, ограблен или арестован.

Вопрос оставался совершенно открытым. Вот все, что было в их распоряжении:

а) тело было найдено в 12.35 ночи сторожем, делающим обход вдоль набережной Норд-Ривер в районе Сороковых;

в) к этому времени она была мертва не более трех часов, а возможно, и меньше;

г) она получила пулю из револьвера 32-го калибра в затылок;

д) последний раз ее видели живой две подруги, которые ходили вместе с ней в кино. Они заявили, что незадолго до девяти часов она встала, ушла и больше не возвращалась. Они решили, что она пошла в уборную;

е) ее отец и мать отказались беседовать с репортерами.

Не было высказано никакого намека или подозрения на то, что существует какая-то связь между ее смертью и убийством Томаса Г. Вигера, чье тело было найдено тремя днями раньше в яме на улице, где она жила.

После того как Вульф позавтракал в своей комнате, я коротко отчитался перед ним, сообщив только необходимое. Теперь, когда он уселся за свой стол, я протянул ему «Газетт». Он взглянул на фотографию, прочитал сообщение, отложил газету и откинулся на спинку стула.

— Отчет,— проговорил он.

Я сообщил данные, включая, конечно, и то, что отозвал Фреда. Когда я закончил, то вручил ему доказательства, добытые из ящика Марии.

— Один пункт,— сказал я,— может вас удивить — этикетки с шампанского. Я ни за что не поверю, что Мария пила шампанское. Она сняла этикетки, когда ее отец или мать принесли бутылки вниз.

— Кто это говорит?

— Я.

Он хмыкнул и занялся изучением. Подобное занятие всегда занимало у него много времени. Он оглядел каждый предмет не только с лицевой стороны, но даже с изнанки, даже объявления, пятидолларовые купюры и вырезки из «Таймс». Покончив с ними, этикетками и фотографиями, он вручил все мне, а сам занялся рисунками. Просмотрев их, причем потратив пять секунд на один и почти минуту на другие, он встал и начал раскладывать их на своем столе в ряд. Они покрыли почти всю его поверхность. Я стоял и наблюдал, как он объединяет их в группы так, чтобы в каждой группе находились различные изображения одной и той же женщины. Дважды я не согласился, и мы поспорили. В конце концов получилось три группы рисунков по четыре в каждой, пять групп по три, одна — по две и две, состоящие из одного рисунка. Одиннадцать различных посетительниц за два года причем Мария, возможно, видела не всех. Вигер был очень гостеприимным человеком.

Я указал на одну группу из четырех зарисовок.

— Я могу назвать ее имя,— сказал я.— Десять к одному. Я с ней танцевал. Ее муж владеет сетью ресторанов, и она вдвое моложе его.

Он посмотрел на меня.

— Ты легкомыслен.

— Нет, сэр. Ее фамилия Диленси.

— Ф-ф. Назови эту.

Он указал на группу из двух зарисовок. Одна датирована пятнадцатым апреля, а другая восьмым мая. Последним воскресеньем.

— Я оставлю это вам. Вы знаете ее имя.

— Она была в этой комнате.

— Да, сэр.

— Джулия Мак-Ги.

— Да, сэр. Я не легкомыслен. Я хотел посмотреть, узнаете ли вы ее. Если эти цифры означают числа, в которые Мария видела свои модели, а не изображала их на бумаге, то Джулия Мак-Ги была там в воскресенье. Она или убила его, или нашла мертвым. Если ко времени ее прихода он был бы жив и здоров, она не ушла бы раньше полуночи, поскольку был заказан ужин, а она, конечно, приходила не для писания под диктовку. А если он был жив и она была там, когда пришел убийца, он не оставил бы ее в живых. Итак, если она не убивала его, то нашла его мертвым. Между прочим, чтобы уж прояснить все детали, я внес доллар, который дала мне миссис Перес в качестве задатка, в приходную книгу. Я взял его, потому что подумал, что так будет лучше, поскольку она нас наняла, и я уверен, что теперь Пересы полностью исключаются из списка подозреваемых. Они не убивали свою дочь. Правда, я предпочел бы ошибиться, чем получить доказательства своей правоты подобным образом. Даже если бы Мария сама меня об этом попросила.

— Можно только догадываться, о чем бы она просила.

— Да. Наша версия состоит в том, что она была убита тем же лицом, которое убило Нигера, а в таком случае Мария должна была иметь с ним контакт. Предположим, что это Джулия Мак-Ги. Она не могла бы знать о том, что за ней следили сквозь щель, когда она шла через холл, а если бы и могла, то не знала бы, кто именно за ней следит. Если бы ока, подобно мне, почувствовала на себе взгляд и, открыв дверь, обнаружила Марию, она не стала бы продолжать свой путь и воспользовалась бы оружием, которое принесла, чтобы убить Нигера. Итак, Мария должна была наладить контакт вчера, и она бы не стала делать это просто так, ради удовольствия сказать: «Я видела, как вы пришли в воскресенье вечером, поэтому я знаю, что мистера Нигера убили вы». Она хотела заключить сделку. То, о чем она просила, может быть только догадкой, но я не стану ее делать, потому что так мне больше нравится. Я предпочел бы верить, что внутренне она так же хороша, как и внешне. Во всяком случае, она не пила того шампанского.

Вульф сказал: «М-м-м-м-м-м».

Я указал на одну из групп, состоящую из трех зарисовок. Миссис Остин Хау. Мария знала, как добиться сходства. Ей удалось это и с миссис Диленси. Мег Дункан здесь не было.

— Мег Дункан здесь нет.

— Нет. Раз у нее были фотографии, рисунки ей были не нужны.

Он сел.

— Вызови Фреда. Как быстро он сможет быть здесь?

— Через двадцать минут.

— Вызови его.

Я подошел к моему аппарату и набрал номер, Фред ответил. Я сказал ему, что, если он сможет быть у нас через двадцать минут, его будут ждать две вещи: 315 долларов и инструкции от Вульфа, и он ответил, что с удовольствием получит и то и другое. Я повернулся и сказал об этом Вульфу, а он ответил:

— Вызови Мак-Ги. Я буду с ней говорить.

Это заняло немного больше времени. Трудность состояла в том, что, когда я связался с коммутатором «Континенталь Пластик Продукт», Джулия Мак-Ги, которая была раньше секретарем Вигера, теперь ею не была, и телефонистка не знала, где она находится. В конце концов я настиг ее и сделал знак Вульфу. Он взял трубку своего аппарата.

— Мисс Мак-Ги, я должен видеть вас, и как можно скорее. В моем кабинете.

— Э...

Она не проявила особого энтузиазма.

— Я ухожу в пять часов. Шесть часов вас устроит?

— Нет, это срочно. Вы нужны мне как можно быстрее.

— Не можете ли вы сказать мне по телефону... Нет, конечно, нет. Хорошо, я приеду.

— Сейчас.

— Да. Я выезжаю через несколько минут.

Мы положили трубки. Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я собрал рисунки и положил их вместе с остальными вещами из коллекции Марии. Достав из шкафа папку, я написал на ней «Вигер», сложил в нее коллекцию и, решив, что сейф сейчас будет самым подходящим местом для вещей, которые могут со временем стать экспонатами выставки, убрал папку туда, а не в шкаф. Когда Вульф открыл глаза, я дал подписать ему чек на 315 долларов на имя Фреда Даркина. Теперь наши расходы по делу Вигера составляли около пятисот долларов, и у нас было четыре клиента и два доллара в качестве задатка плюс чертовски надежный шанс попасть за решетку за препоны правосудию.

Когда я положил чек Фреда на свой стол, зазвонил телефон. Это была миссис Вигер. Она хотела знать, когда я намерен повезти ее на Восемьдесят вторую улицу осмотреть комнату. Она также хотела сообщить мне о том, что дочь управляющего этого дома была убита. Она думала, что мы с Вульфом захотим этим заняться. Я мог, таким образом, совместить два дела сразу. Если вы думаете, что мне следовало остановить ее на тот случай, если телефон прослушивается, то вы совершенно правы. Я пытался это сделать: В конце концов мне удалось добиться своего, не вешая при этом телефонную трубку.

Между тем в комнате появился Фред, впущенный Фрицем. Я дал ему его чек, а Вульф инструкции, которые тот принял, не моргнув глазом. Разница между тем, как он воспринимает Вульфа и меня, базируется на его жизненном опыте. Там, в будуаре, получая инструкции только от меня, он подозревал, что я слишком насел на него, и это ему не нравилось. Теперь, когда он имел дело с Вульфом, вопрос о подозрении или недовольстве отпал сам собой. Когда-то давно он сделал для себя вывод о том, что все, что мог бы сделать или пожелать Вульф, верно и не подлежит обсуждению, так что в этом отношении никаких сложностей не возникало. Я хотел бы присутствовать и наблюдать выражение его лица в тот момент, когда Вульф велит ему поехать в Москву и выследить Хрущева. Когда зазвонил дверной звонок, Фред встал и направился к стулу за книжной полкой, пока я пересекал холл.

Меня ждал сюрприз. На ступеньках стояла Джулия Мак-Ги, но не одна. Я вернулся в кабинет и сказал Вульфу, что с ней Эйкен. Он сердито посмотрел на меня, поджал губы и кивнул. Я открыл дверь, и они вошли. Для президента Эйкен был очень вежлив. Она была всего лишь экс-секретаршей его экс-исполнительного вице-президента, но он тем не менее пропустил ее вперед в холл, а потом в кабинет. Вульф стоял, пока они усаживались. Он — в красное кресло, а она — в то, которое освободил Фред.

Эйкен заговорил:

— Вы вызвали мисс Мак-Ги. Если есть какие-то изменения, вам следовало бы известить меня. Если у вас есть, что сказать мисс Мак-Ги, я хочу это слышать.

Вульф разглядывал его.

— Во вторник вечером я сказал вам, мистер Эйкен, что может так статься, что чем меньше вы будете знать о подробностях моих действий, тем лучше. Но об этом вам знать не помешает. Я и так наверняка бы связался с вами в течение дня. Да, очень хорошо, что вы пришли.

Он повернул голову:

— Фред.

Фред встал и, подойдя к столу Вульфа, остановился.

— Посмотри на Мак-Ги,— сказал ему Вульф.

Фред обернулся, взглянул на нее и тут же отвернулся.

— Я в этом не нуждаюсь,— сказал он.

— Ты узнаешь ее?

— Конечно. Еще бы, этим я ей обязан.

Он указал на свою щеку.

— Это случилось во вторник вечером. А до этого ты ее видел?

— Да, сэр. Я видел ее в воскресенье вечером, когда я следил за тем домом на Восемьдесят второй улице. Я видел, как она вошла в дом в полуподвальное помещение.

— Ты видел, как она выходила?

— Нет, сэр, она могла выйти в тот момент, когда я звонил из автомата на углу. Согласно инструкции я звонил каждый час. Или после того, как я ушел, ночью.

— Ты говорил Арчи во вторник, что видел ее раньше?

— Нет, сэр. Во вторник вечером она бросилась на меня, как только увидела, и мне было уже не до того. После того как Арчи увел ее, я стал вспоминать. Именно ее я видел в воскресенье. Мне следовало бы сказать вам, но я понимал, что это значило бы. И я сделался бы свидетелем по делу об убийстве, а вы знаете, что это такое. Но сегодня утром я решил, что должен это сделать. Вы платили мне и полагались на меня, поэтому я пришел и рассказал.

— Насколько твердо вы уверены в том, что видели мисс Мак-Ги, женщину, которая здесь присутствует, входящей в этот дом в воскресенье вечером?

— Абсолютно твердо. Я бы не пришел к вам сюда и не рассказал бы этого, если бы это было не так. Я знаю, что теперь мне придется нелегко.

— Вы это заслужили, у вас были важные сведения, полученные в процессе работы на меня, и вы скрывали их в течение тридцати шести часов. Я займусь этим позже. Ступайте в переднюю и оставайтесь там.

Когда Фред шел к двери в переднюю, за ним следил только Вульф. Мы с Эйкеном смотрели на Джулию Мак-Ги. Она же внимательно изучала рисунок на ковре у своих ног.

Когда дверь за Фредом закрылась, Вульф спросил:

— Мисс Мак-Ги, почему вы его убили?

— Не отвечайте,— скомандовал Эйкен и повернулся к Вульфу.— Вы работаете на меня. Как вы сами сказали, вы должны сделать все, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации. Как зовут этого человека?

— Фред Даркин.

— Почему вы заставили его наблюдать за тем домом в воскресенье вечером?

— В интересах клиента. Это не подлежит разглашению.

— У вас слишком много клиентов. Во вторник вечером вы этого не говорили. Вы сказали, что не имеете никаких обязательств.

— Мы обсуждаем убийство Нигера, а по его делу я действительно не имел никаких обязательств, мистер Эйкен, мои остальные обязательства никак не смыкаются с обязательствами перед вами, если только не возникнет конфликта между интересами. Почему вы убили Нигера, мисс Мак-Ги?

Эйкен повернулся к ней, призывая взглядом не отвечать, потом опять к Вульфу.

— Это всего лишь трюк. Допустим, что Даркин видел ее входящей в воскресенье вечером в дом, но этого мало для доказательства, что она убила Нигера. Его могло там не быть. Разве Даркин видел, как входил он?

— Нет. Но кое-кто видел. Миссис и мистер Перес. Управляющий и его жена. Я бы не советовал вам обращаться к ним. Они пережили тяжелую утрату. Этой ночью умерла их дочь. Поскольку вы не хотите, чтобы выплыла наружу связь между этим домом и мистером Вигером, вам лучше оставить их на мистера Гудвина и меня.

— В какое время пришел Нигер? Раньше мисс Мак-Ги или позже?

— Раньше. Он пришел около семи часов. Я откровенен с вами, сэр.

— Мне трудно это оценить. Допустим, что Даркин видел мисс Мак-Ги входящей, но он не видел, когда она ушла. Вы обвиняете ее в том, что она убила Нигера в этом доме, вынесла его тело на улицу и спрятала в этой яме?

— Нет, я не обвиняю ее, я ставлю ее перед фактами.— Вульф покачал головой,— Мистер Эйкен, я не хочу превращать наши отношения в конфликтные, вы же хотите. Во вторник вечером я сказал вам, что единственный видимый путь защиты репутации и интересов вашей корпорации, который имеет надежду на успех, состоит в том, чтобы остановить расследование убийства полицией путем достижения убедительного решения указанной проблемы без упоминания этой комнаты. Справиться же с этой проблемой я смогу лишь в том случае, если буду знать в точности, что произошло. Установлено, что Нигер пришел в эту комнату около семи часов вечера, поэтому заключение о том, что он все еще был там, когда пришла мисс Мак-Ги, представляется вполне разумным. Вы говорите, что мой вопрос о том, почему она его убила, является трюком. Это действительно трюк, причем очень старый. Греки прибегали к нему две тысячи лет назад, а другие и раньше. Я оставлю этот вопрос и попробую другой.— Он повернулся.— Мисс Мак-Ги. Был ли мистер Вигер в этой комнате, когда вы пришли туда в воскресенье вечером?

К тому времени она уже кончила изучать рисунок на ковре. Теперь ее взгляд перешел с Вульфа на Эйкена, его взгляд, в свою очередь, поспешил ей на помощь. Она не ответила ничего. Но он сказал ей:

— Хорошо. Ответьте ему.

Она прямо посмотрела на Вульфа.

— Да, он там был. Его тело. Он был мертв.

— Где лежало тело?

— На полу. На ковре.

— Вы до него дотрагивались?

— Я дотронулась только до волос. До того места, где была рана. Он лежал на боку, с открытым ртом.

— Что вы сделали?

— Ничего. Несколько минут я посидела в кресле, потом ушла.

— В какое точно время вы ушли?

— Точно я не знаю. Должно быть, около половины десятого. Было четверть десятого, когда я туда пришла.

— Вигер ожидал вас в четверть десятого?

— Нет. Я опоздала на пятнадцать минут.

— Вы пришли, чтобы писать под диктовку?

— Да.

— В девять часов в воскресенье вечером?

— Да.

Вульф хмыкнул.

— Думаю, что этот ваш ответ мне следует проигнорировать, мисс Мак-Ги. Обсуждать подобного рода ложь — пустая трата времени. Было бы бессмысленно указывать вам и на тот факт, что мистер Вигер заказал на полночь икру и фазана. Были ли там какие-нибудь следы борьбы?

— Нет.

— Вы видели оружие?

— Нет.

— Вы взяли что-нибудь из комнаты, когда уходили?

— Нет.

— Был ли у вас когда-нибудь пистолет?

— Нет.

— Брали ли вы его у кого-нибудь?

— Нет.

— Приходилось ли вам когда-нибудь стрелять?

— Нет.

— Куда вы пошли, выйдя из дома?

— Домой. В свою квартиру. На Арбор-стрит.

— Рассказали ли вы кому-нибудь о том, что узнали?

— Нет.

— Вы не рассказали мистеру Эйкену?

— Нет.

— Значит, до настоящего времени ему не было известно о том, что вы были там в воскресенье вечером?

— Нет. Об этом не знал никто.

— Вы понимаете, какое предположение из этого вытекает?

— Конечно.

— Предлагаю на рассмотрение следующий факт. Во вторник вечером вы сказали, что решили отдать предпочтение корпорации, а не мистеру Вигеру, поэтому вы предали его. Тогда, если...

— Я его не предавала. Я только подумала, что мистеру Эйкену следует об этом узнать.

Вульф потянулся к полному Вебстеру на полке, открыл его и нашел нужную страницу:

— «Предавать, глагол,— быть ненадежным или вероломным по отношению к тому, кто на тебя полагается».— Он закрыл словарь и поставил его на место.— Вигер, конечно, полагался на вас в отношении тайны этой комнаты. Вы не оказались надежной. Тогда (это — гипотеза) , если вы в воскресенье вечером пришли туда не для того, чтобы писать под диктовку, но ради того, чтобы принять участие в действиях, более отвечающих обстановке этой комнаты, что же я должен предположить, принимая во внимание ваши отношения к мистеру Вигеру и мистеру Эйкену? Может быть, вы передумали и опять отдали свои симпатии мистеру Вигеру?

Это ничуть не смутило ее. Она даже не задумалась над ответом.

— Мое расположение не имеет ко всему этому никакого отношения. Мистер Вигер попросил меня прийти, чтобы писать под диктовку, и я пришла.

Она держалась очень уверенно. Если бы я не видел этот будуар, во мне могло шевельнуться сомнение.

Она продолжала:

— В ответ на тот вопрос-трюк, который вы мне задали, я хочу спросить вас, зачем мне было его убивать?

Зачем мне было, идя туда, чтобы писать под диктовку, брать пистолет и убивать его?

Плечи Вульфа приподнялись на дюйм и снова опустились.

— Я сказал, что не стану принимать во внимание цель вашего визита туда, и могу повторить это еще раз. Это бесполезно. Если у вас была причина его убивать, то от вас я ее не узнаю. Я вообще сомневаюсь, узнаю ли я от вас что-нибудь. Вы говорите, что пришли туда, нашли его мертвым и ушли.

Он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и выпятил губы. Немного погодя он вернул их на место. И опять: туда-сюда, туда-сюда.

Заговорил Эйкен:

— Мне тоже нужно спросить кое-что у мисс МакГи, но с этим можно подождать. Вы только ухудшили все, допустив, что он был убит в этой комнате. Я не думаю, что она его убила, и не думаю, что так считаете вы. Что вы собираетесь делать теперь?

Ответа не последовало. Вульф все еще работал губами.

— Он вас не слышит,— ответил я Эйкену.— Когда он так делает, он не слышит никого и ничего. Его здесь нет.

Эйкен пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на мисс Мак-Ги. Она к нему не повернулась.

Вульф открыл глаза и выпрямился.

— Мисс Мак-Ги, отдайте мне ключи от дверей дома и от лифта.

— Вы слышали, что я сказал? — требовательным тоном спросил Эйкен.

— Нет. Ключи, мисс Мак-Ги.

— Я сказал, что вы только все ухудшили.— Эйкен сжал подлокотники кресла.— Значит, Вигер умер в этой комнате? Но мисс Мак-Ги не убивала его — у нее не было на это причин. Но если не она это сделала... Неужели вы это называете защитой интересов моей .корпорации?

Вульф игнорировал его.

— Ключи, мисс Мак-Ги, больше они вам не понадобятся. А упрямиться в вашем положении ни к чему. Они при вас?

Она открыла сумочку, ту, что открыл я во вторник вечером, пока она лежала на полу, завернутая в покрывало, и вытащила футляр с ключами. Я подошел, взял его, осмотрел два ключа и вручил их Вульфу. Он положил их в ящик, повернулся к Эйкену и спросил:

— Какой дьявол сделал вас главой обширной и процветающей фирмы?

Президент вытаращил на него глаза в безмолвном изумлении.

Вульф продолжал:

— Вы разглагольствуете и трещите без умолку. Вы говорите, что я все ухудшил. Но разве вы вините своих подчиненных, когда они натыкаются на проблемы малоприятные, но требующие разрешения ради продвижения дела? Не пойди я на это, мы бы не узнали, что Вигер был убит в это время мисс Мак-Ги или кем-то другим, и я мог бы допустить грубую ошибку. Я вырвал у нее признание хитростью. У меня была причина подозревать, что она была там в воскресенье вечером, но не было никакого конкретного факта, с помощью которого я мог бы на нее нажать, вот я его и сфабриковал. В воскресенье вечером у меня не было никакого клиента. Мистер Даркин не следил за этим домом, он не видел, как она входила туда. Но теперь я знаю, что она приходила и что Вигер был убит там...

— Вы хитрая тварь! — Эйкен вскочил на ноги.— Где документ, который я подписал? Я его забираю!

— Чепуха! — Вульф даже не потрудился откинуть голову, чтобы посмотреть на него.— Разговор с позиции силы. Садитесь. Вы меня наняли, но вы не можете меня уволить. Я и так уже находился в щекотливом положении, утаивая информацию. Теперь, когда я знаю, что Вигер был убит в этой комнате и его тело там видели, я не только уязвим, я серьезно скомпрометирован. Вы не подвергаетесь риску, но я подвергаюсь. Сохрани я достаточно благоразумия, я звонил бы сейчас в полицию мистеру Кремеру. Чем вы рискуете? Репутацией? Вашей чертовой репутацией? Ф-ф. Сядьте и расскажите мне о том, где были вы вчера вечером с девяти часов до полуночи.

Эйкен продолжал стоять, не сводя с него взгляда. Губы его шевелились. На шее набухли жилы.

— Где я был вчера вечером — это, черт возьми, не ваше дело,— выдавил он сквозь зубы.— Предупреждаю вас, Вульф, вы играете с огнем. Вы лжете, говоря, что Даркин не был у того дома в воскресенье вечером. Как еще вы могли узнать, что мисс Мак-Ги там была? Вы так и не сказали мне, как обнаружили эту комнату. Но у вас были ключи. Даркин поднялся после ухода мисс Мак-Ги и, найдя в комнате тело Битера, перетащил его в яму. Я думаю, что да. А теперь вы шантажируете меня и мою корпорацию — таков итог. Хорошо. Вы вели игру во вторник вечером и ведете ее сейчас, но я вас предупредил.

— Благодарю вас,— вежливо сказал Вульф. Он повернул голову.— Мисс Мак-Ги, где вы были вчера вечером с девяти до полуночи?

— Не отвечайте ему! — приказал ей Эйкен.— Ничего не Говорите. Мы уходим. Можете ответить мне, но не здесь. Идемте!

Она посмотрела на него, на Вульфа и снова на него.

— Но, мистер Эйкен, я должна! На вопрос я должна ответить. Я же говорила вам, что он хочет видеть меня из-за этой девушки, Марии Перес. Вот почему он хочет знать, где я была вчера вечером.— Она повернулась к Вульфу.— Я никогда не видела этой девушки. Я никогда не слышала о ней до тех пор, пока не прочитала сегодняшнюю газету. Я не убивала ни мистера Вигера, ни ее. Я ничего о ней не знаю. Вчера вечером я обедала с друзьями и пробыла с ними до начала первого. Их фамилия Кин, и они живут на Восточной Одиннадцатой улице в доме девяносто восемь. Я должна была рассказать об этом, мистер Эйкен. Без этого мне пришлось бы плохо... я должна была...

Он не сводил глаз с Вульфа.

— Что вы знаете о девушке? — требовательно спросил он. -

— Если я лгу, то какой смысл спрашивать?

На этом все и закончилось. Несколько раз, много раз клиенты покидали этот кабинет кипящими, обиженными, угрюмыми, но я никогда не видел ни одного из них таким раздраженным, каким ушел Эйкен. И, надо согласиться, не без причины. Как он сказал, Вульф вел игру, а президент привык к тому, что он ведет ее сам. Выходя с Джулией Мак-Ги, он позабыл о своих манерах, не пропустив ее вперед, и, когда я догнал его и подал ему плащ, он вырвал его у меня из рук. Мисс Мак-Ги ожидали трудные полчаса.

Я вернулся в кабинет и сказал Вульфу:

— Хорошо, что не президенты подписывают чеки. Л то его разобьет паралич, когда ему придется подписывать для вас чек. Если придется.

Он хмыкнул.

— Именно, если. Как ты понимаешь, мы еще никогда не были так близки к катастрофе и позору.

— Да, сэр.

— Не подлежит сомнению, что мы должны найти убийцу прежде, чем мистер Кремер найдет комнату.

— Да, сэр.

— На мистера и миссис Перес можно положиться?

— Да, сэр.

— Вели Фрицу поставить прибор для Фреда. Потом свяжись с Саулом и Орри. Пусть придут сюда в два тридцать. Если у них есть другие дела, я сам с ними поговорю. Сегодня они мне нужны.

— Да, сэр.

Я пошел.

— Подожди. Эта женщина, Мег Дункан, вероятно, она была в театре вчера вечером?

— Вероятно. Я могу об этом узнать.

— До какого времени?

— Спектакль заканчивается примерно без десяти одиннадцать. Потом она идет переодеваться. Если она назначила свидание с Марией Перес на одиннадцать тридцать, то молено успеть на него без спешки. Я что-нибудь упустил?

— Нет. Мы должны предусмотреть все случайности. Инструкции после того, как свяжешься с Саулом и Орри.

Я пошел на кухню разговаривать с Фрицем.

13

Могу ли я представить вам мистера Саула Пензера и мистера Орри Кэтера? Мистер Пензер тот, что сидит в красном кожаном кресле. Глядя на него — на его большой нос, на глубоко посаженные глаза и волосы, которые упорно не желают оставаться на своих местах,— вы можете вообразить, что он немногого стоит. Сотни людей, вообразивших это, об этом пожалели. Хороший оперативник должен быть одинаково умелым в дюжине разных приемов, а Саул превосходен в каждом из них.

Мистер Кэтер, тот, что сидит в желтом кресле, справа от Саула, тоже может вас обмануть. Он действительно так красив, как выглядит, но не так проворен, как выглядит, хотя мог бы быть таким, если бы ему не мешала любовь к себе. Если о мужчине можно судить по одному простому действию и у вас есть выбор, советую остановиться на том, как Орри смотрится в зеркало. Мне приходилось это видеть.

С мистером Фредом Даркином, сидящим рядом с Орри, вы уже встречались.

Вульф, Фред и я только что вышли из столовой и теперь присоединились к Саулу и Орри, которые ждали нас в кабинете. За ленчем я гадал, что же Вульф приготовил для них, принимая во внимание инструкции, данные им мне. По моему мнению, дело дошло до точки, когда получение гонорара становится делом второстепенным. Главный вопрос состоит в том, как выбраться из передряги, в которую мы попали, и, хотя я полностью оценивал способности и таланты тех троих, я не мог догадаться, каким же образом их можно использовать, чтобы добиться разрешения этого вопроса. Поэтому я горел желанием прослушать инструкции, но, когда я подошел к своему стулу и развернул его, Вульф сказал:

— Ты не нужен нам, Арчи, ты уже получил инструкции.

Я сел.

— Может быть, я смогу предложить кое-какие детали.

— Нет. Нам пора начать.

Я встал и вышел. Я мог бы возразить, например, что имею право знать, какие есть шансы на то, что я проведу сегодняшнюю ночь в своей постели, но это могло не подойти к их беседе, если допустить, что таковая будет иметь место, поскольку Саул, Фред и Орри тогда узнали бы, насколько скверно обстоит дело. Поэтому я был веселым и беспечным до тех пор, пока находился в поле их зрения.

У меня была встреча с актрисой, назначенная по телефону, но не на точное время, а на любое между тремя и четырьмя. Было пять минут четвертого, когда я вошел в гостиницу «Белфур» на Медисон-авеню, в районе Шестидесятых, назвал швейцару свое имя и сказал, что Мег Дункан меня ожидает.

Он изучающе на меня посмотрел и спросил:

— Как поживает толстяк?

Я ответил:

— ‘Повернись-ка. У меня не слишком хорошая память на лица, но спины я помню.

Он сказал:

— Мою не вспомните. Я плясал в Чарчхилле. Мисс Дункан что-нибудь потеряла?

— Отвечаю на вопросы в порядке их поступления,— сказал я ему.— Мистер Вульф живет все так же хорошо. Мисс Дункан не может найти золотые шарниры от своего пылесоса и думает, что их взяли вы.

Он ухмыльнулся.

— До чего же приятно с вами встретиться. Сможете забрать их на обратном пути. Двенадцатый этаж. Двенадцать «Д».

Я подошел к лифту, вошел в него и поднялся наверх. Двенадцать «Д» находилась в конце коридора. Я нажал на кнопку, через полминуты дверь приоткрылась и чей-то голос спросил, кто я такой. Я назвался, дверь распахнулась, и мужеподобная особа с квадратной челюстью недружелюбно на меня уставилась.

— У мисс Дункан головная боль,— сказала она голосом, который прекрасно гармонировал и с челюстью, и со взглядом.— Не могли бы вы сказать мне...

— Ники! — донесся голос изнутри,— это мистер Гудвин?

— Да! Он говорит, что это так.

— Тогда зови его сюда!

Мужчина несомненно почувствует легкое неудобство, если он, договорившись о встрече с молодой женщиной в середине дня, находит ее в полутемной комнате со спущенными шторами, причем она лежит в постели в соответствующем одеянии. Особенно если дверь при этом за вами плотно закрывается, а она говорит вам: «Никакая голова у меня не болит, садитесь» — и освобождает часть кровати. Даже если вы уверены, что сможете сохранить над собой контроль... Но вся беда состоит в том, что вы не можете отделаться от чувства, что сохранение над собой контроля — совсем не то, что вправе ожидать от вас ваши коллеги-мужчины, не говоря уже о коллегах-женщинах.

У кровати стоял стул, на него я и сел. Когда я это сделал, она спросила, принес ли я сигаретницу.

— Нет,— ответил я.— Но она по-прежнему лежит в сейфе, и это уже кое-что. Мистер Вульф послал меня задать вам вопрос. Где вы были вчера вечером с девяти до полуночи?

Если бы она стояла или хотя бы сидела, она, я полагаю, снова бросилась бы на меня, судя по тому, как вспыхнули ее глаза. Это было не профессиональное, это было свойство характера.

— Жалею, что не выцарапала вам глаза,— сказала она.

— Знаю. Вы уже об этом говорили. Но я пришел не для того, чтобы мой вопрос напомнил вам о вашем желании. Если вы видели газету, то, вероятно, обратили инимание на то, что вчера вечером была убита девушка <ю имени Мария Перес?

— Да.

— И на то, что она жила в доме номер 156 по Восточной Восемьдесят второй улице?

— Да.

— Итак, где вы были?

— Вы знаете где. На службе. В театре.

— До без десяти десять. Потом вы переодевались. Потом?

Она улыбнулась.

— Не понимаю, зачем я сказала эту фразу, насчет наших глаз. Нет, не понимаю. Но прижимать меня к себе так крепко, а потом вести себя, как хладнокровная рыба. Как... как камень...

— Не рыба и не камень. Ни то и ни другое. Всего лишь детектив на работе, так же как и сейчас. Куда вы поехали, когда вышли из театра?

— Я поехала домой и легла в кровать. Вот в эту.

Она похлопала рукой по кровати.

Ее умение пользоваться своими руками было высоко оценено Бруксом Айкенсоном в «Таймс».

— Обычно я отправляюсь куда-нибудь перекусить. Но зчера я устала, слишком устала.

— Вы когда-нибудь видели Марию Перес? Встречали ее в холле полуподвального помещения?

— Нет.

— Прощу прощения. Повторю вопрос: видели ли вы ее когда-нибудь и говорили ли с ней когда-нибудь?

— Нет.

Я кивнул.

— Вы, конечно, должны были ответить именно так. Думаете, что можете остаться в тени. Забудьте об этом. Вот как обстоят дела. Полиция еще не набрела на эту комнату. Она еще не связывает имя Вигера с этим домом. Мистер Вульф, по причинам, которые не имеют к вам отношения, полагает, что тот, кто убил Вигера, убил и Марию Перес. Я тоже так думаю. Он хочет найти убийцу и поставить все точки над «и» таким образом, чтобы вопрос о доме остался в стороне. Если это ему удастся, вам не придется стоять на свидетельском месте и опознавать свою сигаретницу. Но он сможет это сделать, если получит факты, и как можно быстрее.— Я встал со стула и пересел на кровать, на то место, которое она для меня расчистила.— Теперь о вас. Мне не важен сам факт вашего пребывания где-то в субботу вечером. У нас нет ни времени, ни людей на проверку алиби. О вчерашнем вечере я спросил у вас только для того, чтобы начать разговор. Ваше алиби на последний вечер не слишком хорошо, но таким оно и останется, далее если вы скажете, что ходили с друзьями в «Сарди» съесть бифштекс. Друзья умеют лгать, и официанты тоже.

— В воскресенье вечером в театре «Мажестик» было представление в пользу благотворительного общества.

— Если бы у меня была веская причина полагать, что Вигера убили вы, мне пришлось бы собрать массу доказательств, прежде чем я бы твердо уверовал в то, что вы были в театре. Но я не говорил, что это сделали вы. Алиби — плохое или хорошее — совсем не то, что я хочу от вас. Вы заявляете, что никогда не видели Марию Перес и не говорили с ней. Так вот, ночью ее мать позвонила мне и попросила приехать. Я приехал, обыскал комнату и под фальшивым дном ящика нашел коллекцию вещей. Среди них были три ваши фотографии, а также деньги в пятидолларовых купюрах, и она не хотела, чтобы ее родители знали о них. Буду с вами откровенен, мисс Дункан. Я уже сказал вам, что мистер Вульф предпочел бы устроить все так, чтобы полиция никогда не узнала об этой комнате и людях, которые туда приходили. Но если ей все же станет известно об этом, не от нас, тогда все выйдет наружу. Не только то, что вас видели мистер и миссис Перес и я, но и ваша сигаретница. А что, если на тех пятидолларовых бумажках будут найдены отпечатки ваших пальцев?

Это была чистой воды удача. Я бы, конечно, предпочел считать, что у меня было предчувствие и я на нем сыграл, но, начиная сочинять в этом направлении, я не знал, куда это меня приведет. Основную роль сыграл мой язык. Если у Мег Дункан было нечто большее, чем тот факт, что вчера вечером она направилась прямо домой из театра, я хотел по возможности это вытянуть из нее. И мне просто повезло, что я не упомянул о том, что фотографии были всего лишь вырезками из журналов и газет, но зато вставил в свой вопрос упоминание о деньгах.

Удача, нет ли, но это сработало. Она вцепилась в мое колено одной из рук, которыми умела так хорошо пользоваться.

— О, Боже, деньги! На них остаются отпечатки?

— Конечно.

— Где они?

— В сейфе. В кабинете у мистера Вульфа. Фотографии тоже.

— Я дала ей только одну, а вы сказали три.

— Две другие из журнала. Когда вы дали ей свою фотографию?

— Я не помню... Мне ведь так часто...

Моя левая рука, решив, по-видимому, отдохнуть, легла на покрывало в том месте, где находилась ее нога, повыше колена, и пальцы естественно сомкнулись вокруг того предмета, на поверхности которого они оказались. Подобное было бы, конечно, ошибкой, если бы я своей руке приказал это сделать, но я не приказывал. Я не виню свою руку — она просто воспользовалась удачной возможностью, которую бы не упустила ни одна живая рука. Но она получила в ответ на это такую сильную и быструю реакцию, на которую отнюдь не рассчитывала. Как только эта женщина получает заряд, она даром времени не теряет. Когда она рванулась от подушки, я встретил ее во всеоружии — я ждал, что она начнет царапаться, но ее руки обвились вокруг моей шеи, и она опять откинулась, увлекая меня за собой, и я оказался лежащим у нее на груди, лицом в подушку. Она покусала меня за шею, не больно, а так, ласково.

Время, место и женщина — великолепное сочетание, но оно подразумевает совпадение всех трех условий. Место было о’кей, но времени не было, поскольку у меня были другие поручения. И я сомневался в чистоте побуждений женщины. Сигаретница, фотография и пятидолларовые бумажки интересовали ее куда больше, чем я. К тому же я не люблю, когда меня принуждают. Поэтому я просунул руку между ее лицом и моей шеей, толкнул ее голову в подушку, поднимая тем временем свою, приподнял край подушки и накрыл ее голову. В течение десяти секунд она вырывалась и брыкалась, потом прекратила. Я опустил ноги на пол, перенес тяжесть тела на них, убрал руку с подушки и шагнул назад.

Я спросил:

— Когда вы дали ей фотографию?

Она тяжело и часто дышала, пытаясь восстановить дыхание. Когда ей это удалось, она сказала:

— Черт бы вас побрал! Вы же положили на меня руку.

— Угу. Ждете, когда я буду извиняться? Вы же расчистили для меня место на кровати и надели эту продранную штуковину? Вы чертовски хорошо знаете, что ваши соски просвечивают через нее. Не очень-то это честно — пытаться отвлечь меня от работы после того, как я открыл вам все свои карты.— Я сел на стул.— Послушайте, мисс Дункан, единственная возможность для вас выйти сухой из воды — это оказать Ниро Вульфу помощь в раскрытии дела, и много времени это у вас не займет. Наверное, меньше дня. Я хочу знать все о фотографии и пятидолларовых купюрах.

Она полностью отдышалась и натянула покрывало до подбородка.

— Но вы положили на меня руку,— сказала она.

— Условный рефлекс. Странно, что не обе. Когда вы дали ей фотографию?

— Давно. Почти год назад. Во время утреннего субботнего спектакля она прислала мне в уборную записку. В записке говорилось, что она видела меня в своем доме и что она хотела бы получить три билета на следующую субботу, с тем чтобы она могла пригласить с собой подруг. Под ее именем был написан адрес... Я послала за ней. Это было что-то невероятное. Никогда не видела такой красивой девушки. Я подумала, что она... Что она была...

Я помог ей:

— Гостьей той комнаты? Я этого не думаю.

— Я тоже, после того как с ней поговорила. Она сказала, что видела меня в холле дважды, как она сказала, и узнала меня по снимкам, которые видела в прессе. Она сказала, что никогда никому не говорила и не скажет, И я дала ей фотографию с автографом и три билета. Это было в июне. В июле мы закрылись на летний сезон, а в августе она снова пришла ко мне. Она была еще красивее, это невозможно передать. Она хотела получить еще три билета, и я сказала, что пришлю их ей, и тогда она сказала, что должна иметь карманные деньги. Она так и сказала: «Пять долларов в месяц». Я должна была посылать их ей по первым числам каждого месяца на почтовое отделение на Восемьдесят третьей улице, Планетариус Стейн. Вы когда-нибудь ее видели?

— Да.

— Тогда почему вы не удивляетесь?

— Я отвык удивляться. Проработав два года детективом.

— А я удивляюсь. Девушка, такая красивая и гордая, как она... Боже мой, она была очень гордая... И я, конечно... Я решила, что это только начало. Я все время ждала, когда она придет снова и скажет, что пяти долларов в месяц ей не достаточно. Но она так и не пришла.

— Вы больше никогда не видели ее?

— Нет. Но она меня видела. Она рассказала мне, как это делает. Когда она слышит, что входная дверь открывается, она тушит свет в своей комнате и чуть-чуть приоткрывает дверь. И когда я пришла туда после этого, то увидела, проходя по холлу, что ее дверь слегка приоткрыта. Это вызвало у меня чувство... То, что она смотрела на меня, делало все более волнующим.

Она похлопала по постели.

— Садитесь сюда.

Я встал.

— Нет, мисс, теперь, когда вы лежите укрытая, мне будет даже труднее, потому что я знаю, что под покрывалом. А мне нужно работать. Сколько пятидолларовых купюр вы ей послали?

— Я не считала. Это было в августе. Значит, первый раз я ей послала деньги первого сентября, а потом каждый месяц.

Покрывало снова соскользнуло.

— Включая май? Двенадцать дней назад?

— Да.

— Значит, девять. Они лежат в сейфе у Вульфа. Я сказал миссис Перес, что со временем она сможет забрать их назад, но поскольку деньги получены таким путем, вы можете потребовать их.

Я шагнул вперед, протянул руку, сжал ее ногу и легонько погладил.

— Видите, условный рефлекс. Мне пора.

Я повернулся и вышел. Когда я достиг прихожей, откуда-то вынырнула Ники, женщина-сержант, дверь тем не менее она предоставила мне открывать самому. Внизу в холле я задержался на минутку, чтобы сказать швейцару:

— Можете расслабиться. Мы нашли их в шкатулке для драгоценностей. Горничная решила, что это серьги.

Со стражами гостиниц лучше быть на дружеской ноге

Когда я очутился на тротуаре, мои часы показывали 3.40, значит, Вульф должен быть в кабинете, так что кварталом дальше я нашел телефонную будку и набрал номер:

Послышался его голос:

— Ну?

Никогда он не научится отвечать по телефону как полагается.

— Это я. Из автомата на Медисон-авеню. Деньги выплачивались в результате шантажа, так что они принадлежат Мег Дункан. Мария Перес видела ее в холле год назад, пришла к ней и доила в течение девяти месяцев по пять долларов в месяц. Одна из самых тонких операций в истории преступления. Мег Дункан вчера вечером работала, после театра она сразу отправилась домой и легла в постель. Я видел постель и сидел на ней. Возможно, это правда, скажем, двадцать к одному. Мне отсюда около пяти минут до дома Вигера. Пойти вначале туда?

— Нет. Миссис Вигер звонила, и я ей сказал, что ты будешь у нее между пятью и шестью, не раньше. Она ждет, что ты возьмешь ее посмотреть эту комнату. Решай сам.

— Как я мог знать. Вы же сказали, когда я к вам заходил, что, может быть, пошлете меня с Саулом, Фредом и Орри.

— Я думал, может быть... Но в этом нет необходимости. Продолжай.

Подойдя к краю тротуара и голосуя, я размышлял о грубой практической сметке Марии и о ее представлениях о благородстве. Если вы имеете фотографию с автографом человека, которого шантажируете, вы не можете ее оставлять у себя. Автор автографа, конечно, написал свои пожелания, что-то вроде: «Всего самого хорошего», и, если он стал вашей жертвой, вы уже не имеете на это права.

14

Я не договаривался с мистером или миссис Хау о встрече, потому что, во-первых, я не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, я предпочитал застать лишь одного из них, неважно кого. Поэтому, нажимая на кнопку звонка в доме 64 на Эден-стрит, я не знал, есть ли вообще кто-нибудь дома. Дома были. Послышался щелчок, я открыл дверь, вошел и поднялся по лестнице. Мне не пришлось, в отличие от первого посещения, ждать перед дверью квартиры. Хау стоял на площадке второго этажа. Когда я достиг ее, он отступил на шаг.

Он был совсем не рад меня видеть.

— Вот я и вернулся,— сказал я вежливо.— Ну как, нашли вы вчера вечером свою жену?

— Что вы хотите? — спросил он резко.

— Ничего особенного. Всего .лишь задать пару вопросов. Произошло событие, немного все усложнившее. Вам, возможно, об этом известно — убита девушка по имени Мария Перес.

— Нет. Я сегодня не выходил и не видел газет.

Кто это — Мария Перес?

— Кем она была? А радио?

— Я его не включал. Так кем она была?

— Дочерью человека, которого вы видели, когда приходили к дому на Восемьдесят второй улице. Ночью ее тело было найдено в порту Норд-Ривер. Она была убита, застрелена между девятью часами и полуночью. Мистер Вульф хочет знать, как вы провели вечер, а также как провела вечер ваша жена.

— Чушь собачья,— сказал он.

Я с удивлением поднял брови. Он явно почерпнул это выражение не у Роберта Браунинга. А может быть, это драматурги елизаветинской эпохи использовали что-нибудь похожее? Но я не был знатоком драматургии елизаветинской эпохи. Откуда бы он его ни почерпнул, это был другой Остин Хау, совсем не тот, которого я жалел вчера вечером. И дело было не только в этой фразе. И его лицо, и эта решительность... Этот Хау не стал бы просить о снисхождении.

— Итак,— сказал он,— вы хотите узнать, как моя жена провела вчерашний вечер? Вам лучше спросить ее. Идемте.

Он повернулся и направился в холл, а я последовал за ним. Дверь была открыта. Прихожей внутри не было. Небольшая комната была обставлена, как гостиная. Все стены были заняты книгами. Он прошел к двери в дальнем конце комнаты, открыл ее и знаком пригласил меня войти. Переступив порог, я сделал два шага и остановился как вкопанный.

Он ее убил.

Мы часто спешим с выводами, хотя этого и не стоит делать. Я во второй раз за этот день видел женщину в постели, только эта была полностью укрыта, включая и голову. Не покрывалом, но простой белой простыней, обрисовывающей ее контуры, и при нашем появлении женщина даже не пошевельнулась. Женское неподвижное тело. Я стоял и глазел, когда Хау подошел ко мне.

— Это Арчи Гудвин, Дина. Прошлой ночью была убита девушка.— Он повернулся ко мне.— Как ее имя?

Я ответил.

Он опять повернулся к ней.

— Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, что ты делала вчера между девятью и полуночью, и, я думаю, тебе лучше ему сказать. Он видел тебя вчера в том доме, поэтому, я считаю, он может видеть тебя и сейчас.

Из-под простыни раздался голос, бормотание, которого я ни за что бы не узнал.

— Нет, Остин, я не могу.

— Нет, ты можешь. Не начинай все сначала.

Он находился на расстоянии шага от кровати. Сказав это, он схватил простыню за угол и отвернул ее.

Я видывал людей, которые выглядели гораздо лучше. Правая сторона ее лица имела далекий от нормального вид, но это было ничто по сравнению с левой стороной. Глаз был закрыт опухолью, вздутая щека и подбородок напоминал своим цветом только что вынутую телячью печень, полные губы ее большого, прекрасных очертаний рта представляли собой одну сплошную пурпурную массу. Она лежала на спине. Ее одежда была изодрана на лоскутки, рукавов не было, и, судя по ее состоянию в области плеч, со стороны спины она и вовсе отсутствовала. Не могу сказать, куда был нацелен ее взгляд.

Хау повернулся ко мне, продолжая одной рукой придерживать простыню.

— Вчера я говорил вам,— сказал он,— что хотел, чтобы она знала, что я знаю, но не мог сам ей сказать. И боялся того, что могло бы произойти, если бы я сказал. Теперь это произошло.— Он повернулся к ней.— Он хочет знать, где ты вчера была между девятью и полуночью. Скажи ему, и он уйдет.

— Я была здесь.— Это было бормотание, но я различил слова.— Здесь же, где я нахожусь сейчас. К девяти часам я уже была такой, как сейчас.

— Ваш муж оставил вас здесь в таком состоянии?

— Он не оставлял меня. Он был здесь, со мной.

— Чушь собачья,— сказал мне Хау.— От вас с Вульфом я пришел сюда. Она была здесь, и с тех пор я от нее не отходил. Что ж, вы повидались с ней, и теперь вы можете идти.

— Она ваша жена, не моя,— сказал я,— но видел ли ее доктор?

— Нет. Я наполнял грелку льдом, когда вы позвонили.

Я перевел взгляд на нее.

— Вызвать доктора, миссис Хау?

— Нет,— ответила она.

— Пришлите ей бутылку шампанского,— сказал он.

Что я и сделал, но не ей, а, под влиянием порыва,— ему. Когда я позвонил Вульфу и сообщил ему .о Хау и о том, что еду к миссис Вигер, я вышел на Седьмую авеню ловить такси, увидел винный магазин, зашел в него и спросил, нет ли у них случайно бутылки «Дон Периньон». Она нашлась. Я велел ее отослать мистеру Остину Хау, Эден-стрит, 64, вместе с визитной карточкой, на которой написал: «С поздравлениями от Арчи Гудвина».

Рассудив, что это дело сугубо личное, я не стал включать ее стоимость в графу расходов. Я часто спрашиваю себя, что он с ней сделал — швырнул в водопровод, выпил сам или разделил с ней?

Выбравшись из такси перед домом № 240 по Восточной Шестьдесят восьмой .улице в две минуты шестого, я остановился и огляделся, прежде чем направиться к выходу.

Именно здесь все началось три дня назад. Здесь стояла полицейская машина с шофером Перли Стеббинса за рулем. За углом — закусочная, откуда я звонил Лону Коэну.

Входя в вестибюль и нажимая кнопку звонка, я спрашивал себя: зная, что меня ожидает впереди, стал бы я давать Майку Коллинзу сорок долларов сверху? Но ответа я не нашел, потому что по-прежнему не знал, что у меня впереди.

Не знаю, что думал по этому поводу Вульф, но где была миссис Вигер вчера вечером интересовало меня гораздо больше, чем алиби остальных. Конечно, вдова, наследница убитого, всегда привлекает к себе внимание. Она же, сверх того, знала, что Вигер ее обманывал, и не с двумя, а с двенадцатью. То, как она это подавала, было благородно, если это было- правдой или хорошей игрой. А если неправдой? Ее желание видеть эту комнату было естественным, если оно было правдой или, опять же, хорошей игрой. А если она ее видела раньше, в воскресенье вечером, когда пришла туда, чтобы убить его? В ее алиби — была за городом и не возвращалась до утра понедельника — фараоны вполне могли найти брешь. Я подозревал, что так оно и было, потому что Кремер установил за ней вчера слежку.

Очко в ее пользу — она не лежала в постели. Горничная в форменном платье провела меня через арку в гостиную, в которой могли поместиться шесть гостиных Хау, и через пять минут появилась наша клиентка номер четыре. Я встал. Она остановилась как раз под аркой и сказала:

— Итак, вы вовремя. Идемте.

Она была в шляпе и меховом манто, но не в норке.

— Вы куда-то собираетесь? — спросил я ее подходя.

— Конечно. Вы хотели показать мне комнату. Машина ждет.

— Жаль, что сейчас не слишком удачное время, миссис Вигер, после того, что случилось. Садитесь, и я вам объясню почему.

— Вы сможете объяснить мне в машине. Вчера вы сказали, что отвезете меня туда, как только предоставится возможность.

— Я помню. Я пытался связаться с вами вчера вечером по телефону, но не смог. Вас не было дома?

— Конечно, была. Здесь были сын и дочь и несколько друзей.— Она шагнула вперед.— Идемте.

— К черту бомбежку! — сказал я ей в спину.

Она круто повернулась. Для грымзы она поворачивалась неплохо.

— Что вы сказали?

— Я сказал, к черту бомбежку. Может быть, вы к ней и привыкли, но мы с мистером Вульфом — нет. Я пришел сказать вам, почему мы не можем сейчас туда поехать. У управляющего этим домом была дочь — и вчера...

— Я знаю об этом. Я сказала вам об этом по телефону. Ее убили.

— Верно. И кажется вполне вероятным, что ее мог убить тот же, кто убил вашего мужа. Может быть, вы помните, что мистер Вульф предполагал и возможность того, что вашего мужа убили вы, поэтому он также считает возможным то, что вы убили Марию Перес. Вот почему я спросил вас, были ли вы дома вчера вечером. Были ли вы здесь весь вечер, с друзьями, сыном и дочерью? До самой полуночи?

— Да. Я вам сказала вчера, что чувствовала себя способной его убить. Давным-давно. Вы не полные дураки, надеюсь?

— Нет-нет, не полные. Отлично, вы его не убивали. И ее тоже. Как-нибудь я с удовольствием провожу вас в эту комнату, но не сегодня. Это слишком рискованно. Девушка, которая там жила, убита, и в любое время, днем и ночью, там могут появиться полицейские или помощники прокурора, чтобы задать вопросы родителям или кому-нибудь из жильцов. Не исключено, что за домом ведется наблюдение. Если вас или меня увидят входящими в этот дом — я не говорю уже о нас вместе,— привет не только той работе, для которой Эйкен нанял Вульфа, но и той, для которой его наняли вы. Еще одно, за вами, возможно, все еще ведется наблюдение.

— Они не посмеют.

— Не посмеют, вот как? Но они ведь уже посмели, не правда ли? Нам придется это отложить, комната никуда не убежит.

— Вы собираетесь меня туда везти или нет?

— Не сейчас. Не сегодня.

— Я так и думала. Никакой комнаты не существует.

— Нет, существует. Я ее видел несколько раз.

— Я в это не верю.

Она так и ела меня пронзительным взглядом своих маленьких глаз.

— Все это выдумал Бенедикт Эйкен, или Ниро Вульф, или вы. Вы меня дурачите. Я и вчера это подозревала, а сейчас уверена. Убирайтесь из моего дома. Я сейчас собираюсь звонить районному прокурору.

Я обратил внимание на интересную вещь — два подбородка могут выглядеть столь же решительными, как и один. Вероятно, мне так бы и не удалось ее отговорить, так что не стоило и стараться. Я сделал еще одну попытку.

— Вы смотрите на меня, миссис Вигер, наши взгляды встречаются. Разве я похож на лжеца?

— Да.

— О’кей. Тогда придется вам ее показать. Вы говорите, что машина ждет с шофером?

— Конечно.

— Ничего не поделаешь. Если этот дом под наблюдением, ему никак нельзя позволить проследить, куда мы поедем, если только шофер не герой. Мы выйдем вместе, это неважно, и дойдем пешком до Второй авеню. Вы подождете на углу и, когда я подъеду в такси, сядете в него. Вы увидите, есть такая комната или нет.

Взгляд маленьких пронзительных глаз оставался подозрительным.

— Это что, очередной трюк?

— Зачем меня спрашивать, если я лжец?

Я вас похищаю. В нашем кругу это называется «наколоть».

Раздумье заняло у нее четыре секунды.

— Хорошо, идемте,— сказала она и пошла.

Оказавшись на улице, она остановилась, чтобы переговорить с шофером, сидевшим за рулем большого черного «линкольна», потом вместе со мной прошла к углу. Я принял обычные меры предосторожности, пройдя квартал, прежде чем сесть в такси, и подобрал ее на углу. Я до тех пор заставлял нашего таксиста крутить по улицам, пока не уверился в том, что за нами не следят, и тогда он подбросил нас на Медисон-авеню в районе Шестидесятых. Убедившись в том, что он исчез из поля зрения, я остановил другую машину, велел шоферу ехать к углу Тридцать второй и Амстердам, а когда мы оказались там, медленно проехать к авеню Коламбус. Не заметив никого из представителей официальных органов, я велел шоферу свернуть на Тридцать первую улицу, вернуться по ней на Амстердам и остановиться на углу. Здесь я с ним расплатился, перевел миссис Вигер в аптеку, а поскольку она подозревала очередной трюк, подвел ее к телефонной будке и оставил стоять рядом со мной, пока набирал номер и разговаривал. Вот что она услышала:

— Миссис Перес? Это Арчи Гудвин. Я в аптеке за углом. Надеюсь, мы по-прежнему друзья? Хорошо... У вас был полицейский? Нет, все в порядке. В том, что вас туда возили и заставили подписать показания, нет ничего странного. Они всегда так делают. Есть сейчас в доме кто-нибудь из них?.. О’кей. Я иду к вам с одной женщиной. Мы будем у вас через две минуты, и я поднимусь с ней наверх. Долго мы с ней не пробудем. Вечером я могу позвонить вам, а могу и зайти... Нет. Но, надеюсь, скоро будут... Абсолютно. Я — ваш детектив.

Когда я повесил трубку, миссис Вигер требовательно спросила:

— Кто это был?

— Мать той девушки, которую убили вчера вечером. Поскольку вы ее не убивали, никакого конфликта не возникнет. Идемте.

Мы прошли квартал до Восемьдесят второй, повернули за угол к дому № 156 и подошли к двери в полуподвальное помещение. В холле никого не было, и дверь в комнату Марии была плотно закрыта. Я вспомнил, что у меня есть второй ключ, и мы поднялись наверх.

Я не психолог, не социолог, и я понятия не имею как вдовы средних лет с двойным подбородком должны реагировать на будуары, которые их мужья используют для подобной деятельности, но какой бы ни должна быть реакция, готов поклясться чем угодно, что миссис Томас Г. Вигер полностью ею пренебрегла.

Когда я включил свет, она сделала пару шагов, остановилась, медленно повела головой направо, еще медленнее — налево и повернулась лицом ко мне.

— Примите мои извинения,— сказала она.

— Принимаю,— сказал я.— Забудем об этом.

Она сделала еще несколько шагов, остановилась, огляделась и снова повернулась ко мне.

— Ванны нет?

Я верил в это только потому, что слышал собственными ушами. Вы же лишены подобной привилегии.

— Конечно же, есть,— сказал я.— В дальнем конце. Кухня в этой комнате.— Я показал кухню.— Эта золотая пластинка вделана в дверь.— Я показал пластинку.— Вон там шелк в складках — это штора, за ней — комод.— Я показал комод.

На этом разговор был закончен, хотя ее досмотр занял более получаса.

Прежде всего она рассмотрела картинки, не все вместе, а одну за другой, обходя их постепенно и задирая голову, если какая-нибудь висела слишком высоко. И никаких комментариев.

Когда она отдернула штору и принялась открывать ящики, я подошел к стулу и сел. Она ничего не вынула из ящиков и не стала в них рыться. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть ковер. Она изучила обивку кресел и кушеток. Она повертела головой туда-сюда, постигая устройство освещения. Она откинула краешек покрывала на кровати, посмотрела на белье и аккуратно вернула покрывало на место. Она пробыла в кухне добрых пять минут, а в ванной еще больше. Ванной она занималась в последнюю очередь, а выйдя оттуда, взяла свое манто с кушетки, куда она его положила, и наконец-то заговорила:

— Вы верите в то, что Джулия Мак-Ги приходила сюда писать под диктовку?

— Нет.— Я встал.— А вы?

— Конечно, нет. Как вы думаете, почему тот, кто убил моего мужа, убил и эту девушку?

— Это сложно. Хотя это не просто домыслы.

— Где ее мать? Я хочу с ней поговорить.

— Сейчас лучше не надо.— Я двинулся к лифту, и она последовала за мной.—Ей очень тяжело. Как-нибудь в другой раз.

Я нажал кнопку, дверь лифта открылась, и мы вошли в кабину.

Я пытался (просто для собственного удовлетворения) точно определить, где мы были, когда в дверь позвонили. Это должно было случиться или когда мы входили в лифт, или когда мы ехали вниз. Во всяком случае, я звонка не слышал, и, достигнув нижнего этажа, мы вышли в холл.

Когда мы были примерно на полпути к входной двери, находящейся справа от той самой двери, из которой вышла миссис Перес во время моего первого прихода в этот дом, миссис Перес подошла к входной двери и открыла ее. Как я уже говорил, я не слышал звонка и поэтому решил, что она собирается выйти. Но это было не так. Мы с миссис Вигер подошли к двери как раз в тот момент, когда сержант Перли Стеббинс сказал: «Простите, что снова вас беспокою...» — и осекся, увидев нас.

Чего только не вытворяет наш мозг! Мой, например, вместо того чтобы искать выход из создавшегося положения, добрые десять секунд твердил мне о том, как мне повезло, что Стеббинс еще не вошел к тому времени, когда мы выходили из лифта. Это очень помогает — знать до чего ты везучий.

— Вы? — сказал Стеббинс.— Он переступил через порог.— И вы, миссис Вигер?

— Мы только что пришли немного побеседовать с миссис Перес.

— О чем?

— О ее дочери. Я полагаю, вам известно, что мистер Вульф нанят миссис Вигер с тем, чтобы он обнаружил, кто убил ее мужа. Она вчера сказала об этом Кремеру. У нее и самой есть наклонности сыщика. Когда она прочитала в сегодняшней газете о том, что девушка по имени Мария Перес убита выстрелом в голову в том квартале, где было найдено тело Вигера, и о том, что ее тело тоже было отнесено куда-то и спрятано, так же как и тело Вигера, она подумала: а нет ли связи между этими двумя убийствами. Мистер Вульф пришел к выводу, что это возможно, и я — тоже. Идея миссис Вигер состоит в том, что Мария Перес могла видеть, как убийца тащил свою жертву к яме, если она возвращалась в это время домой, или даже из дома, из окна. Все это, конечно, очень туманно, но мистер Вульф посчитал, что для меня не составит труда побеседовать с матерью или отцом Марии, а миссис Вигер пожелала пойти вместе со мной. Было бы забавным совпадением, если вы пришли по тому же поводу, и как раз тогда, когда мы уходим, не так ли?

Излагая все это, я понимал, насколько это было паршиво. Во-первых, все это было неточно и, во-вторых, не похоже на меня. Когда Стеббинс бросал мне вопросы типа «О чем?», я обычно отвечал: «О погоде». Он знал, не в моих правилах было пускаться в долгое детальное объяснение, и все же я пошел на это из-за миссис Вигер и миссис Перес. Не исключено, что моя болтовня была пустой тратой времени, но был шанс и на то, что они ухватят суть и помогут спасти положение.

В действительности же дела обстояли не так уж плохо. Я так много знал об этом доме и об этой комнате, что мне казалось невероятным, чтобы Стеббинс ничего вообще об этом не знал, чтобы отдел по расследованию убийств и прокуратура, в течение трех дней знающие, что Вигер убит был где-то еще и перенесен в эту яму, поскольку это был очевидный факт, ни в коей мере не связывали его имя с этим домом. Но миссис Вигер вела себя как ангел. Она не сыграла бы лучше, проведи я с ней час в натаскиваниях.

Она протянула миссис Перес руку и сказала, как раз тем тоном, каким было нужно:

— Благодарю вас, миссис Перес. Мы обе потеряли дорогих нам людей. Теперь я должна идти, я опаздываю. Мы не собирались так долго вас задерживать. Вы были очень добры к нам. Я позвоню вам попозже, или вы позвоните мне.

Дверь оставалась открытой, и она вышла. Я был способен в эту минуту расцеловать ее в оба подбородка.

Стеббинс смотрел на меня так, как будто собирался ударить меня рукой или боднуть головой, но это было вполне нормально.

— О чем вы спрашивали миссис Перес и о чем она вам говорила? — потребовал он.

Он был груб, но это тоже было нормально. Так уж мы с Вульфом на него действовали, особенно Вульф.

Это был хороший вопрос. Согласно моей версии мы пришли спросить миссис Перес о передвижениях Марии в тот вечер, и она должна была нам ответить. Но я малейшего понятия не имел о том, где Мария была в воскресенье вечером. Великолепный вопрос, поэтому я вернулся к своей обычной манере.

— А о чем, вы считаете, я мог ее спрашивать? Я хотел знать, могла ли ее дочь видеть, как некто тащил тело Вигера к яме и накрывал его. Всем ее . словам есть самый лучший свидетель — она сама, ее и спросите.

— Я спрашиваю вас.

Стеббинс не дурак.

— А я оставляю свой ответ при себе. Я ничего не должен миссис Перес, но она имеет право сама решать, что она хочет сообщить официальным органам. Мы с миссис Вигер обычные люди, а вы — фараон.

Тут в игру вступила миссис Перес. Данное ею представление не было таким хорошим, как то, что дала миссис Вигер, но все же было достаточно хорошо.

— То, что я ему сказала,— все правда,— сказала она Стеббинсу.— Если моя дочь и видела в то воскресенье что-то такое, о чем должна была рассказать мне, то она этого не сделала.

— Она была весь вечер дома?

— Да. Пришли две ее подруги, и они смотрели телевизор.

— В какое время пришли подруги?

— Около восьми.

— В какое время они ушли?

— Сразу после одиннадцати. Как только кончилась программа, которую они любят смотреть каждое воскресенье.

— Ваша дочь вышла с ними?

— Нет.

— Она вообще не выходила из дома в тот вечер?

— Нет.

— Вы уверены?

Она кивнула.

— Уверена. Мы всегда знали, где она была.

— Вчера вечером вы об этом не знали. И в любое время воскресного вечера она могла пройти в комнату и выглянуть в окно. Ведь могла?

— Но зачем? Зачем ей было это делать?

— Не знаю. Но она могла.

Стеббинс повернулся.

— Хорошо, Гудвин. Я отвезу вас в управление. Вы сможете рассказать об этом инспектору.

— О чем? О чем тут рассказывать?

Он выпятил подбородок.

— Послушайте, вы. В понедельник вечером вы принялись узнавать о человеке, который был уже мертв, за два часа до того, как мы нашли тело. Когда инспектор пришел повидать Вульфа, он застал у него вдову. Получается ерунда какая-то. Вдова наняла Вульфа выяснить, кто убил ее мужа, действуя хотя и не против закона, но против отдела нью-йоркской полиции. А я прихожу сюда расследовать не это убийство, другое, и — о Господи,— вы здесь. Вы и вдова, здесь, в доме, где жила девушка, беседуете с ее матерью. Итак, вы едете со мной в управление или будете взяты под арест как важный свидетель.

— Я под арестом?

— Нет. Я сказал «или».

— Очень приятно иметь выбор.— Я вытащил из кармана монетку подбросил ее, поймал и посмотрел на него.

— Я выиграл. Поехали.

Меня очень устраивала возможность увести его от миссис Перес и этого дома. Поднимаясь по трем ступеням на тротуар, я думал о том, насколько все было бы иначе, если бы он пришел тридцатью секундами раньше или мы вернулись тридцатью секундами позже. Устроившись в полицейской машине, я широко зевнул. Я спал меньше трех часов, я весь день нуждался в добром бодрящем зевке, но был слишком занят.

15

Шестью часами позже, в час тридцать ночи, я сидел в кухне, уничтожал черный хлеб, приготовленный Фрицем, копченую осетрину, сыр бри и молоко и читал ранний выпуск «Таймс» за пятницу, купленный мною по пути домой.

Мне здорово досталось. День был насыщен делами, и вечер — час с Кремером и четыре часа с помощником прокурора — тоже был нелегким. Ответы на тысячу вопросов, поставленных специалистами требуют известного напряжения, когда вы знаете, что:

а) должны держаться строго на границе, между двумя группами фактов, одна из которых им уже известна, а другая, на что вы горячо уповаете, не будет известна никогда;

б) имеете репутацию, которая вполне может привести вас за решетку и, наконец,

в) даже маленькая ошибка может все испортить.

Из всех встреч с представителями отдела по расследованию убийств Восточного округа и прокуратуры эта была самой худшей. Перерывов было только два: когда мне было позволено подкрепиться сэндвичами с несъедобной ветчиной и пинтой теплого молока и когда я объявил, что, если мне сейчас же не позволят позвонить по телефону, меня, можно отвести в камеру.

Тот, кто считает, что телефон этого здания не прослушивается, имеет, конечно, право на свое мнение, но я думаю по-другому. Поэтому, когда я связался с Вульфом и сказал ему, где я нахожусь, мы провели разговор на высоком уровне. Я сообщил о столкновении со Стеббинсом и сказал, что Кремер и прокурор считают, как всегда, что я скрываю информацию, на которую они имеют право, что, как ему известно, полнейшая чушь. Он ответил, что уже знает о столкновении со Стеббинсом, что ему звонила миссис Вигер и он предложил ей приехать к нему, так что они все обсудили. Он спросил, разумно ли будет попросить Фрица, чтобы он держал на огне кастрюлю с почками, и я ответил, что нет, поскольку я на диете. В конце концов без четверти час меня освободили, но, когда я вернулся домой, там было темно и на моем столе не было оставлено никакой записки.

Удовлетворив свою потребность в хлебе, осетрине и сыре и узнав из «Таймс» о надежде районного прокурора на то, что он вскоре сможет сообщить об успехах в расследовании убийства Вигера, я поднялся в свою комнату.

Год назад я обещал своему дантисту, что каждый вечер буду чистить зубы, но вчера вечером я нарушил это обещание.

Поскольку все поручения я выполнил, никакой записки не лежало на моем столе и я нуждался в продолжительном сне, я не стал заводить будильник, так что когда я продрал глаза настолько, что смог взглянуть на часы, они показывали 9.38. Вульф должен был кончить завтрак и отправиться наверх в оранжерею, к орхидеям.

Я подумал, что лишние десять минут сна мне не повредили бы, но я не люблю барахтаться в утреннем сонном тумане, поэтому я собрался с силами и рассеял его. В 10.17 я вошел в кухню, пожелал Фрицу доброго утра и получил свою порцию апельсинового сока. В 10.56 я допил свою чашку кофе, поблагодарил Фрица за бекон и абрикосовый омлет, прошел в кабинет и занялся почтой. Послышался шум лифта, вошел Вульф, пожелал мне доброго утра, подошел к своему столу и спросил, нет ли известия от Хьюита насчет Ликаста деликатиссима.

Все как обычно. Допустим, можно сделать скидку на то, что он знал, как трудно сделать из меня важного свидетеля, к тому же я благополучно пребываю здесь, и у меня нет срочных новостей, поскольку я тогда бы не стал ждать до одиннадцати, но мог он спросить меня по крайней мере о том, когда меня выпустили.

Надрезая конверты, я сказал, что от Хьюита ничего нет.

— Тебя долго держали? — спросил он.

— Только три часа после того, как я звонил. Я приехал домой в начале второго.

— Было, должно быть, трудно.

— И забавно. Я отказался подписать протокол.

— Верный ход. Удовлетворительно. Миссис Вигер рассказала мне о твоем объяснении-экспромте мистеру Стеббинсу. Это ее ошеломило. Удовлетворительно.

Два «удовлетворительно» — это рекорд.

— О,— сказал я,— всего лишь мое обычное благоразумие. Если бы не это, то нужно было бы его застрелить.— Я протянул ему почту.— Есть что-нибудь в программе?

— Нет. Временный перерыв.

Он позвонил, один длинный звонок и один короткий — заказ на пиво, а я занялся почтой. Через минуту вошел Фриц с бутылкой и стаканом. Я сел, зевнув, и вытащил блокнот. Следовало написать письма.

Зазвонил телефон. Это был Лон Коэн, пытающийся узнать, приятно ли я провел вечер в прокуратуре и как мне удалось раздобыть залог в середине ночи. Я ответил, что заключенному под стражу убийце залогов не полагается, я выскочил в окно и теперь числюсь в беглецах. Когда я повесил трубку, Вульф уже приготовился диктовать, но едва я взялся за блокнот и принял удобную позу, как вновь зазвонил телефон. Это был Саул

Пензер. Он просил Вульфа. Вульф не дал мне команду положить трубку, так что я продолжал ее держать.

— Доброе утро, Саул.

— Доброе утро, сэр. Я нашел.

— Вот как?

— Да, сэр. Маленькое местечко на Семьдесят седьмой улице возле Первой авеню, дом 362. Его зовут Артур Венгер.— Саул произнес имя по буквам.— Он узнал его по фотографии и не сомневается. Он не уверен в дате, но это было на прошлой неделе, в среду или во вторник утром.

— Удовлетворительно. Он мне нужен, и чем быстрее, тем лучше.

— Он не захочет прийти, он там один. Десять долларов, возможно, помогут, но вы же знаете, как это бывает. Его потом спросят, платили ли ему.

— Его не спросят, а если спросят, пусть я потерплю крах. Десять долларов, двадцать, пятьдесят — не важно. Когда ты его привезешь?

— Через полчаса.

— Удовлетворительно. Я вас жду.

Мы положили трубки. Вульф посмотрел на часы и сказал:

— Свяжись с мистером Эйкеном.

Я набрал номер «Континенталь Пластик Продукт». Мистер Эйкен находился на совещании, и его нельзя было беспокоить. Я узнал это не только от секретарши, но и от мужчины, который считал, что и его нельзя беспокоить. Единственное, чего мне удалось добиться,— это обещание передать Эйкену сообщение в течение пятнадцати минут, и я постарался сделать его коротким: «Позвоните Ниро Вульфу, срочно».

Через девять минут зазвонил телефон, и вежливый женский голос попросил передать трубку Ниро Вульфу. Таких вещей я не люблю, даже когда имею дело с президентами, поэтому я попросил передать трубку мистеру Эйкену. Она не стала спорить. Через минуту я услышал его голос и сделал Вульфу знак.

— Мистер Эйкен? Это Ниро Вульф. У меня есть сообщение, не терпящее отлагательства. Не по телефону. Вы можете приехать сюда с мисс Мак-Ги в половине первого?

— Нет-нет, это исключено. Не может ли это подождать часов до трех?

— Не может. Есть случаи, когда удобство должно подчиняться необходимости. Промедление было бы опасным.

— Черт возьми, я...

Пауза.

— Бы говорите с мисс Мак-Ги?

— Да, ее присутствие обязательно?

— Не знаю.

Пауза.

— Хорошо. Мы будем.

Вульф повесил трубку. Он прочистил горло.

— Твой блокнот, Арчи. Не письмо. Черновик документа. Не для отправки.

16

На стене кабинета справа от входа висит картина с изображением водопада, небольшая, 14 на 17 дюймов. Ее центр на дюйм ниже уровня моих глаз, а мой рост около шести футов. Картина была выполнена по заказу. В конце холла в нише имеется скользящая деревянная панель. Откроешь ее и увидишь изнанку картины. Однако ваш взгляд проникнет и дальше, в помещение кабинета. В двадцать минут первого именно этим и занималась пара глаз, принадлежащая Артуру Венгеру с Семьдесят седьмой улицы, 362, тощему субъекту лет за пятьдесят, с большими ушами и небольшим количеством волос, который был доставлен Саулом Пензером немного быстрее чем в указанные полчаса. Из всех, находящихся в кабинете предметов, ближе всего к нему было красное кожаное кресло и тот, кто его занимал, мистер Бенедикт Эйкек.

Я не был с Венгером в нише, с ним был Саул. Мы с Вульфом сидели в кабинете за своими письменными столами, а Джулия Мак-Ги — в желтом кресле, повернутом к столу Вульфа.

Вульф говорил:

— ...но прежде чем представить на рассмотрение мои выводы, я должен рассказать вам, каким путем я к ним пришел. Когда вы спросили меня во вторник вечером, кто будет решать, все ли я сделал для выполнения взятых на себя обязательств, я ответил — разум и честность. Вы можете с уверенностью судить лишь тогда, когда будете знать цепь моих рассуждений. Честно говоря, я и сам еще не уверен полностью. Я знаю только то... Да, Саул?

Саул стоял в дверях.

— Все сходится, мистер Вульф.

— Отлично. Я займусь этим позже.

Вульф снова повернулся к Эйкену.

— При сложившихся обстоятельствах у меня не было выбора. Как я вам сказал, единственной возможностью остановить расследование убийства полицией было достижение разумного его разрешения без упоминания об этой комнате. Я никогда еще не брался за дело, которое бы выглядело так безнадежно. Конечно же, его делало таким знание о том, что Вигер был убит в этой комнате.

— Вы не знали об этом до тех пор, пока не расставили вчера ловушку мисс Мак-Ги,— Эйкен был вежлив.

— Нет. Я узнал об этом гораздо раньше, в полдень вторника, когда мистер Гудвин сообщил о своем разговоре с мистером и миссис Перес, управляющим этого дома и его женой. Когда мистер Перес поднялся наверх с закуской в полночь воскресенья, он нашел там тело, и они перенесли его в яму.

— Они это признали?

— Им пришлось. Альтернатива, предложенная им мистером Гудвином, предполагала худшее.

— Они его убили. Это очевидно. Они его убили.

Вульф покачал головой.

— Такое предположение было разумным до вчерашнего утра, но они не убивали своей собственной дочери — с этого момента и начинается мой отчет перед вами. Первое предположение было отброшено со счетов в пользу другого — о том, что девушка была убита убийцей Виге-ра, и отброшено мною, а не мистером Гудвином, который не принимал его и раньше. Вызванный в тот дом миссис Перес в среду ночью, он обыскал комнату девушки и нашел улики, которые поддержали второе предположение. Арчи!

Я пошел, достал из сейфа коллекцию Марии и принес ему.

Он постучал по ней пальцем.

— Это,— сказал он,— то, что девушка заботливо прятала в тайнике. Оно и лишило ее в конце концов жизни. Все, что здесь есть, связано с Томасом Г. Вигером. Началось все, без сомнения, как начинается большинство рискованных предприятий, с простого любопытства, разбуженного существованием лифта и комнаты, в которую ей не позволяли подниматься. Она обнаружила, что, выключив свет и приоткрыв чуть-чуть дверь, может видеть гостей, проходящих через холл к лифту. Я не знаю, когда она это проделала впервые, но знаю, что, начав однажды, она стала часто поступать подобным образом.— Он развернул пакет.— Это вырезки из финансовых страниц «Таймс», относящиеся к «Континенталь Пластик Продукт», подчеркнуты карандашом...— Он отложил их в сторону.— Это объявления «Континенталь Пластик Продукт».— Он отложил в сторону и их.— Этикетки с бутылок шампанского. Мистер Гудвин придерживается того мнения, что мисс Перес не пила шампанского, и я с ним согласен. Все эти вещи не являются уликами, они лишь нечто вроде украшений. Так же как газетные репродукции фотографий: две — мистера Вигера, одна — его сына и еще одна — его жены. Я упомянул о них, чтобы показать, насколько обстоятельна была мисс Перес.— Он сложил все это вместе с остальными «украшениями» и взял осторожно фотографии Мег Дункан и деньги.— Вот это — уже более существенно: десять пятидолларовых купюр и три фотографии хорошо известной женщины, одна из газеты, две — из журнала. Я говорил с ней, а мистер Гудвин имел с ней беседу вчера днем. Эти деньги вымогались у нее мисс Перес, которая увидела ее в своём доме и решила, что сможет то, что называется «откладывать» деньги. Женщина посылала ей по почте пять долларов каждый месяц в течение девяти месяцев. Называть ее нет необходимости.— Он открыл ящик, положил туда фотографии и деньги и захлопнул его.— Но все эти вещи наводят на размышления следующего порядка. Назовем женщину мисс Икс. Мистер Вигер пришел в дом в воскресенье вечером около семи. Мисс Мак-Ги пришла в дом в половине десятого и нашла его мертвым. Вывод следующий — мисс Перес видела, как некто пришел в этот отрезок времени, узнала его или ее, пришла к выводу о том, что он или она убили Вигера, и решила заняться еще более рискованным вымогательством, что и привело ее к смерти. Поскольку мисс Икс она несомненно узнала бы, почему бы не предположить, что та и является преступницей? Разумное предположение. Однако совершенно точно было установлено, что мисс Икс находилась на людях до одиннадцати часов вечера, а мисс Перес ушла на встречу с предполагаемым убийцей немного раньше девяти.

Эйкен в нетерпении дернул рукой.

— Вы сказали, что дело срочное. Состоит ли эта срочность в том, чтобы доказать непричастность мисс Икс?

— Срочность впереди. Это всего лишь необходимая прелюдия. Есть и еще одна причина, по которой надо исключить не только мисс Икс, но и остальных. Кто бы ни приходил в эту комнату между семью и девятью в воскресенье вечером, этот человек должен был знать о том, что других посетителей он не встретит. То, что подходит к мисс Икс, подходит к любой другой женщине, у которой есть ключи от этого дома. Первое, она не могла прийти без приглашения, поскольку была приглашена мисс Мак-Ги, а Вигер принимал в одно время только одну гостью. Второе, она не могла ожидать, что найдет его там в воскресный вечер, или, вернее, она могла бы ожидать, что застанет там его одного только в том случае, если бы знала, что в девять часов должна была прийти мисс Мак-Ги.— Вульф повернул голову.— Мисс Мак-Ги, говорили ли вы кому-нибудь о том, что собираетесь туда в девять часов?

— Нет.— Из ее горла вылетел писк, и она попыталась снова.— Нет, не говорила.

— Значит, все прочие исключаются, подобно мисс Икс. Теперь вы, мадам. И следующая часть коллекции мисс Перес. Это карандашные зарисовки женщин, виденных ею в холле.— Он взял их в руки.— Она была не бесталанной. Здесь тридцать одна зарисовка, и все они датированы. Мы с мистером Гудвином внимательно их изучили. Среди них три группы зарисовок, состоящих из четырех портретов, пять — из трех, две — из одного и одна — из двух. Одна из трех групп, которые состоят из четырех рисунков, отведены вам, и один из рисунков датирован восьмым мая. Это дало мне основание утверждать, что вы были там в воскресенье вечером. Хотите посмотреть на них?

— Нет.

На этот раз у нее получилось слишком громко.

Вульф положил рисунки в ящик и вернулся взглядом к Джулии Мак-Ги.

— Эти рисунки из коллекции делают чрезвычайно сомнительными предположения о том, что вы убили Марию Перес, которая угрожала вам разоблачением. Ведь в коллекции нет портретов людей, чьи имена ей известны. Там нет ни портрета мистера Вигера, ни портрета мисс Икс. Весьма вероятно, что в ней имелись одна-две зарисовки мисс Икс, но когда Мария ее узнала по газетным фотографиям, то уничтожила зарисовки. Если бы она опознала вас, если бы узнала ваше имя, то хранила бы не рисунки, а улики для идентификации, как в случае с мисс Икс. И уж конечно же, она не стала бы вас рисовать во второй раз, когда увидела в холле в воскресенье вечером.

Эйкен фыркнул.

— Незачем убеждать нас, будто мисс Мак-Ги не убивала девушку или Вигера.

Вульф повернулся к нему.

— Я описываю весь ход рассуждений. Не подлежит сомнению тот факт, что мисс Перес собирала и хранила все о мистере Вигере и его посетительницах, что ей было доступно. Очевидно также, что она знала имя человека, которого видела в холле между семью и девятью в воскресенье вечером, поскольку она могла связаться с ним и поставить лицом к лицу со своими знаниями и своей угрозой. Установлено также, что идентификация этого лица базировалась ею на предмете или предметах из данной коллекции.— Он указал на «украшения».— Здесь имеется два таких предмета: фотографии жены мистера Вигера и его сына с их именами. Я отвергаю их из-за отсутствия предпосылок. Лицо, приходившее туда в воскресенье вечером и убившее Вигера, должно было иметь ключи и знать, как ими пользоваться, а также знать о том, что мисс Мак-Ги намеревается прийти туда к девяти часам, поскольку в противном случае оно не могло бы рассчитывать на то, что застанет Вигера одного. Предполагать, что жена или сын отвечают всем этим необходимым условиям, было бы в высшей степени невероятным.— Он взял в руки оставшуюся часть коллекции.— Все эти рассуждения, пусть даже и предположительные, оставили меня вот с этим. Это снимок из журнала — снимок банкета, состоявшегося в танцевальном зале Чарчхилл-отеля, банкета «Национальной ассоциации по производству пластиков». У микрофона мистер Вигер. Надпись внизу включает и вас. Вы, вне всякого сомнения, знакомы с этой фотографией?

— Да. Я вставил ее в рамку и повесил на стене моего кабинета.

— Так.— Вульф бросил ее на письменный стол.— Я спросил себя, а что если именно вас видела мисс Перес в холле на пути к лифту в воскресенье вечером между семью и девятью часами? Что если, имея в распоряжении эту фотографию, она вас опознала? Что если, узнав позже об убийстве Вигера (она должна была видеть, как ее отец или мать переносили тело), она догадалась, что его убили вы, и решила заставить вас платить за свое молчание, связалась с вами, договорилась о встрече и пришла на нее? Вы же согласитесь с тем, что могут возникнуть такие вопросы? Вы позволите мне...

— Да.— В голосе Эйкена звучало презрение.— Если вы нуждаетесь в разрешении на все эти выдуманные нелепые вопросы...

Вульф кивнул.

— Именно это и было исходной точкой. Нелепы ли они? Чтобы ответить, необходимо задать еще ряд вопросов. Первый — могли ли вы иметь ключи? Второй —-могли ли вы знать о том, что Вигер будет там один? Третий — был ли у вас мотив? — Вульф поднял палец.— Ответ на первый вопрос. Вы могли взять ключи у мисс Мак-Ги. Но в таком случае вы должны были бы вернуть их ей до девяти часов, с тем чтобы она могла ими воспользоваться сама. Такое действительно кажется нелепым. Вы возвращаете ей ключи, с тем чтобы она могла войти, найти тело Вигера и убедиться в том, что вы его убили. Нелогично.

— Неужели вы ожидаете, что я бесконечно буду сидеть и слушать эту чепуху?

— Именно так. Мы подошли к самому важному, и вы прекрасно это понимаете.— Он поднял еще один палец.—-Ответ на второй вопрос. Да. Вы могли знать о том, что Вигера можно застать одного. Мисс Мак-Ги утверждает, что никому не говорила о назначенном свидании в девять часов, но этого и можно было ожидать в том случае, если вы и есть то лицо, которому она рассказала.- И еще один палец поднялся вверх.— Отвечаю на третий вопрос. Когда я впервые задал себе вопрос, имели ли вы мотив, я ничего об этом не знал, но теперь знаю. Вчера я разрешил ряд вопросов по телефону и уверяю вас, что все это было проделано вполне секретно. Вчера вечером миссис Вигер сидела в течение часа в том же кресле, которое сейчас занимаете вы, и я получил множество необходимых деталей. В течение пяти лет, с тех пор как Вигер стал исполнительным вице-президентом, он был угрозой вашему лидерству в корпорации, а в последний год эта угроза стала особенно заметной и зловещей. Лучшее, на что вы могли рассчитывать,— это кресло председателя правления, отстраненного от активной деятельности, но даже такая возможность была сомнительной. Вы стояли во главе корпорации более десяти лет, понятно, что подобная перспектива была для вас невыносимой, но вы не могли противопоставить ей ничего действенного, поскольку реальная ситуация стала известна слишком многим.— Пальцы Вульфа опустились, и его рука легла на стол.— Но самым важным для меня, когда вы и мисс Мак-Ги оставили эту комнату двадцать четыре часа тому назад, был не мотив. Мотив, как бы глубоко он ни был спрятан, можно отыскать. Проблемой были ключи, и тут следовало учесть возможность того, что вы брали ключи у мисс Мак-Ги, но не в последнее воскресенье, а в один из предыдущих дней, и, сделав копии, вернули их ей. Проверить эту возможность немыслимо, если ключи обычные, но ключи Робсона незаурядны, их не так много. Я решил попытаться. Я послал за моими людьми и дал им эту фотографию и ключи, которые взял вчера у мисс Мак-Ги. Они сняли копии с фотографии и сделали дубликаты ключей, а подлинные вернули мне. Они начали поиски с мастерских, расположенных поблизости от вашего дома и офиса. Уже немногим более чем через час, как раз перед моим звонком, один из них, мистер Саул Пензер, превратил обсуждаемую возможность в факт. Я подошел к самой трудной части моего сообщения.— Он нажал на кнопку, вделанную в его стол.— Она же и породила срочность.

Он обратил свой взгляд на дверь, пропустившую Саула с Артуром Венгером. Они подошли к столу Вульфа и повернулись лицом к Эйкену.

Вульф сказал Эйкену:

—- Это мистер Артур Венгер. Вы его узнаете?

Эйкен внимательно посмотрел на Венгера, потом перевел взгляд на Вульфа.

— Нет,—- ответил он.— Я никогда его не видел.

— Мистер Венгер, этого господина зовут Бенедикт Эйкен. Вы его узнаете?

Мастер кивнул.

— Я узнал его на фотографии. Это точно он.

— Где и когда вы видели его раньше?

— Он приходил в мою мастерскую в один из дней на прошлой неделе с парой робсоновских ключей и велел сделать дубликаты. Он ждал, пока я их сделаю. Думаю, это было в среду, но могло быть и во вторник. Он врет, когда говорит, что никогда меня не видел.

— Насколько вы в этом уверены?

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Люди, они как ключи. Во многом похожи, но все разные. Я понимаю в лицах не так, как в ключах, но вполне достаточно. Я смотрю на ключи, но смотрю и на лица.

— Превосходная привычка. Пока с этим все, сэр. Но я был бы вам признателен, если бы вы смогли уделить нам еще один час.

— Я сказал, что смогу.

— Я знаю. И ценю это.

Саул тронул Венгера за руку, и они вышли. В холле они повернули в кухню. Вскоре после того, как позвонил Саул, Фриц принялся стряпать пирог с цыпленком, фаршем и трюфелями на ленч, и этот пирог вот-вот должен был быть готов.

Вульф откинулся на спинку кресла, сжал руками подлокотники и заговорил:

— Мисс Мак-Ги, мистер Эйкен обречен, и это непреложный факт. Вы перенесли свое расположение с мистера Вигера на него, теперь вы должны перенести его с него на себя. Вы в капкане. Если он предстанет перед судом, вы будете свидетельницей. Если вы поклянетесь под присягой в том, что не давали ему ключей и не говорили ему о том, что придете в этот дом в девять часов вечера в воскресенье, вас обвинят в лжесвидетельстве, поскольку это может быть доказано.

Есть и худший вариант, вы можете быть осуждены как пособница убийцы. Вы дали ему ключи, он сделал дубликаты и использовал их для того, чтобы войти в дом и убить человека. Вы дали ему возможность войти в этот дом не в надежде на случай, а с уверенностью в том, что Вигер будет один, организовав свидание в девять часов...

— Я его не организовывала!

Это снова прозвучало чересчур громко.

— Девять часов было обычным временем. И я сказала мистеру Эйкену только потому...

— Придержите свой язык!

Эйкен был на ногах, лицом к ней.

— Один раз он вас уже обманул, а теперь пытается снова. Мы уходим! Я ухожу, и вы уходите со мной!

Я встал. Если бы она встала со своего места, я встал бы между ними и дверью, но она продолжала сидеть. Она откинула голову назад, чтобы лучше его видеть, и я еще никогда не видел столь каменного лица.

— Вы — кретин,— сказала она.

Я никогда еще не слышал столь твердого голоса.

— Неумелый старый дурак. Я подозревала, что его убили вы, но не хотела в это верить. Если бы у вас были мозги... Да что вы на меня так смотрите!

Он стоял совсем близко от нее, и она снова повернула кресло так, чтобы встретить взгляд Вульфа.

— Да, он брал у меня ключи. Он сказал, что хочет видеть эту комнату, они были у него два дня. И я сказала ему, что собираюсь туда в воскресенье вечером в девять часов. Я обещала держать его в курсе. В курсе! Я тоже была дурой.

Ее голос по-прежнему оставался твердым, но в нем появилась горечь.

— Боже, какая я дура!

Вульф покачал головой.

— «Дура» не выражает вашу сущность, мисс Мак-Ги. Лучше сказать «гарпия» или «фурия». Я не сужу вас, просто классифицирую. Ф-ф-ф.

Он повернулся к Эйкену.

— Итак, все — о проделанном. Теперь о том, что делать.

Эйкен вернулся в красное кожаное кресло. Крепко сжав кулаки и стиснув зубы, он пытался сделать вид, будто он не попал в западню, но он знал, что попал в нее. Знал, что сейчас последует, поскольку писал под диктовку черновик документа.

Я заранее достал из ящика «марли», зарядил его и сунул в карман, но теперь я понимал, что он не понадобится. Я сел.

Вульф обратился к Эйкену.

— Я нахожусь в затруднительном положении. Самым простым и безопасным было бы позвонить мистеру Кре-меру в полицию, чтобы они за вами приехали. Но согласно договору с вами и вашей корпорацией я обязан сделать все, что только в моих силах, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации и не раскрыть ни одного факта или сведения, которые могут причинить вред ее репутации или престижу, если только я не буду вынужден этого «сделать, повинуясь своему долгу гражданина и частного детектива». Я цитирую. Конечно, невозможно замолчать тот факт, что президент корпорации убил исполнительного вице-президента, это вне всяких споров. Вы обречены. С теми уликами, которыми я располагаю, и теми, которые добудет полиция, ваша позиция безнадежна.— Он открыл ящик и достал бумагу.— Но возможно избежать разглашения факта существования этой комнаты и связи с ней Вигера, а именно это было вашим первым требованием, когда вы пришли сюда во вторник вечером. Я сомневаюсь в том, что это беспокоит вас сейчас, но меня беспокоит. Я хочу, насколько это возможно, остаться в рамках нашего договора, поэтому я приготовил черновик документа, который вам следует подписать.— Он взял бумагу и прочитал: «Я, Бенедикт Эйкен, составляю и подписываю это заявление потому, что Ниро Вульф доказал мне, что для меня нет никакой надежды избежать разоблачения моего злодеяния. Но я составляю его, руководствуясь собственной волей и выбором, повинуясь не насилию со стороны Ниро Вульфа, но сложившимся обстоятельствам.

В ночь на 8 мая 1960 года я убил Томаса Г. Ви-гера, выстрелив ему в голову. Я перенес его тело на Восточную Восемьдесят вторую улицу, Манхеттен, и положил в вырытую там яму. В ней лежал брезент и, чтобы отдалить момент обнаружения тела, я накрыл его брезентом. Я убил Томаса Г. Вигера потому, что он был угрозой смещения меня с поста президента „Континенталь Пластик Продуктс" и отстранения от руководства корпорацией. Поскольку я отвечал за развитие и процветание дел корпорации в течение десяти лет, такая перспектива была для меня невыносимой. Я знаю, что Вигер заслужил свою судьбу, и не выражаю ни сожаления, ни раскаяния по поводу содеянного».— Вульф откинулся на спинку кресла.— Я не упомянул о смерти Марии Перес, потому что в этом нет необходимости и это потребовало бы долгих объяснений. К тому же нет опасности, что в ее смерти будет обвинен невиновный. Полиция со временем забудет о ней, так же как и о других неразрешимых делах. Вы, конечно, можете внести какие-то изменения, например, если вы чувствуете сожаление или угрызения совести и хотите об этом сказать. Я не возражаю.— Он поднял бумагу,— Конечно, такой документ, написанный на моей пишущей машинке, не годится. Подобный документ требует безупречности, поэтому я предлагаю вам переписать его от руки на обычном листе бумаге, поставив дату и свою подпись. Здесь и сейчас. Кроме того, вы должны надписать конверт, адресовав его мне, и приклеить к нему марку. Мистер Пензер сходит к ближайшему почтовому ящику у вашего дома и опустит письмо. Когда он позвонит по телефону и скажет, что письмо отправлено, вы свободны...— Он повернул голову ко мне.— Арчи, возможно получить его сегодня?

— Нет, сэр. Завтра утром.

Он снова повернулся к Эйкену.

— Я, конечно, свяжусь с полицией без особых проволочек... Скажем, около десяти.— Он поднял голову. - Преимущество такого решения для меня очевидно. Я смогу получить от фирмы гонорар. Но не менее очевидно и его преимущество для вас. Оно, бесспорно, предпочтительнее единственной остающейся возможности — немедленный арест и тюремное заключение, обвинение в убийстве, точнее, в двух убийствах, разоблачение тайны существования этой комнаты и усилий наших и ваших помощников, направленных на сокрытие ее, тяжесть судебного разбирательства, возможный смертный приговор. Даже если вы не будете осуждены на смерть, тюремное заключение в вашем возрасте не сулит вам ничего хорошего. И только...

— Заткнитесь! — рявкнул Эйкен.

Вульф заткнулся. И поднял брови, глядя на Эйкена. Неужели самообладание позволяет ему, несмотря на давление обстоятельств, надеяться найти лазейку? Выражение лица Эйкена ответило мне. Дело было не в самообладании. Кричали его нервы, нервы, принявшие на себя все, что только могли принять. Должен признаться, что он не пытался заискивать или пресмыкаться. Он даже не уклонился, пытаясь выторговать день или час. Он вообще ничего не говорил. Он просто протянул руку ладонью вверх. Я подошел, взял документ и подал ему, потом взял чистый лист бумаги и чистый конверт и тоже подал ему. Ручка у него была, он достал ее из кармана. Его рука не дрожала, когда он клал бумагу на подлокотник, но она немного дрогнула, когда он прикоснулся пером к бумаге. Он посидел, прямой и неподвижный, десять секунд, потом попытался снова, и рука повиновалась приказу.

Вульф посмотрел на Мак-Ги и сказал голосом таким же твердым, каким говорила она:

— Вы больше не нужны. Уходите.

Она начала было говорить, но он рявкнул на нее:

— Нет. Мои глаза привыкли ко всему, но вы их ос корбляете. Убирайтесь. Вон!

Она встала и вышла. Эйкен, наклонившись, уверенно водил пером по бумаге, прикусив губу. Он, возможно, и не слышал голоса Вульфа, и не знал о том, что она ушла. Я уверен, что тоже не заметил бы этого на его месте.

17

В субботу утром, в 9.04, я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею и, когда Вульф ответил, сказал ему:

— Оно здесь. Я его вскрыл. Позвонить Кремеру?

— Нет. Есть новости?

— Нет.

В субботу утром, в 9.25, я снова позвонил Вульфу в оранжерею и сказал:

— Только что звонил Л он Коэн. Около часа тому назад горничная в доме Бенедикта Эйкена нашла его тело на полу спальни. Он выстрелил себе в рот. Пистолет лежал здесь же, на полу. Пока больше нет никаких деталей. Позвонить Кремеру?

— Да. На одиннадцать часов.

— Если я позвоню и Лону, он это оценит. Есть какая-нибудь причина, по которой я не - смогу этого сделать?

— Нет. Сущность, а не текст.

- Понятно.

В субботу утром, в 11.03, инспектор Кремер, сидя в красном кожаном кресле, поднял взгляд от письма, которое держал в руке, и хмуро посмотрел на Вульфа:

— Это вы написали?

Вульф за своим письменным столом покачал головой.

— Не мой почерк.

— Чушь. Вы чертовски хорошо знаете, о чем идет речь. Это слово «злодеяние», другие слова. Похоже на вас. Вы сделали это намеренно. Вы составили текст так, чтобы я мог понять, что писали вы. Натянули мне нос, показали, какой я осел. О, конечно же, экспертиза подтвердит, что это его почерк. Я не был бы удивлен, если бы узнал, что он написал его здесь, сидя в этом кресле.

— Мистер Кремер,— Вульф повернул руку ладонью вверх.— Если бы я согласился с этим утверждением, то стал бы оспаривать вашу интерпретацию и стал бы утверждать, что сохранил в тексте свой стиль, принимая во внимание ваше чутье и уважая ваш талант. Я ни в коей мере не сомневался в том, что вы не останетесь в неведении.

— Да. Вы могли это предполагать.— Он посмотрел на письмо.— Здесь говорится: «Потому что Ниро Вульф убедительно доказал мне, что у меня нет никакой надежды избежать разоблачения». Значит, у вас есть улика. Вы должны были иметь чертовски хорошую улику. Где она?

Вульф кивнул.

— Избежать этого вопроса было невозможно. Если бы мистер Эйкен все еще был жив, мне бы, конечно, пришлось на него ответить. Вам была бы нужна улика, и я вынужден был бы уступить. Но он мертв. Я не адвокат, но я советовался с одним из них. Я не обязан раскрывать то, в чем нет нужды и что не может быть использовано в общественных интересах.

— В интересах общества знать, где и когда было совершено убийство.

— Нет, сэр, В интересах полиции, а не в интересах общества. Такова наша точка зрения, если вы хотите ее оспаривать, вам придется арестовать меня, получить ордер на мой арест, убедить районного прокурора возбудить дело о расследовании и дать возможность решать судье и присяжным. Поскольку мистер Эйкен мертв и у вас на руках его предсмертное письмо, я сомневаюсь в том, что вам удастся добиться успеха.

— Я тоже,— Кремер сложил письмо, вложил его в конверт и сунул его в карман.— Ваше бесстыдство не знает границ.— Он встал.— Ну, посмотрим.

Он повернулся и вышел.

В субботу днем, в 3.47, трое мужчин и женщина сидели в кабинете вместе с Вульфом и со мной. Мужчины, сидящие в креслах, были директорами правления «Континенталь Пластик Продукт». Женщина, сидящая в красном кожаном кресле, была миссис Томас Г. Вигер. Они держали в руках листы бумаги — копии, которые я снял с документа, полученного с утренней почтой. Вульф говорил:

— Нет. Ни в коем случае. В пунктах моего обязательства не указывается и не оговаривается сообщение о специфике моих действий. Было бы совершенно бесполезно знать, какое доказательство я предъявил мистеру Эйкену или каким образом я его добыл. Окончательный результат был продиктован ситуацией, а не мной. Я только определил стиль заключительной главы. Если бы дело было оставлено на полицию, она, конечно, обнаружила бы с течением времени эту комнату, а узнав об этом, она узнала бы обо всем остальном. И мистер Эйкен, ваш президент, стал бы не кратковременной сенсацией, а центром продолжительной шумихи. Что же касается моего гонорара, станете ли вы оспаривать оценку моих услуг в пятьдесят тысяч долларов?

— Нет,— сказал один директор,— я не стану.

Другой сказал:

— Мы не станем ее оспаривать.

Третий что-то проворчал,

— Я тоже должна вам,— сказала миссис Нигер.

Вульф покачал головой.

— У меня есть, ваш доллар. Я его сохраню. Я сказал вам, что не беру от двух различных клиентов гонорара за одну и ту же услугу.

Он посмотрел на часы. В четыре часа должно было состояться его свидание с орхидеями. Он отодвинул кресло и встал.

— Копии заявления мистера Эйкена можете оставить у себя. Это входит в стоимость услуг.

В субботу вечером, в 5.14, я сидел в кухне полуподвального помещения дома 156 по Восточной Восемьдесят второй улице. Цезарь Перес сидел понурясь, опустив плечи. Его жена сидела очень прямо.

— Мне очень жаль,— сказал я,— но тут уж ничем не поможешь. Человек, убивший Марию, мертв, но полиция этого не знает. Если бы они узнали об этом, то они бы узнали и о комнате, и о том, что вы перетащили тело Вигера в яму. Так что они еще будут вас беспокоить, но, наверное, недолго. Я бы хотел пойти завтра на похороны, но лучше этого не делать. Там, возможно, будет полицейский. Они приходят на похороны убитых, если убийца еще не схвачен. Я думаю, что сказал вам все, что вы хотели знать, но может быть, вы хотели бы меня о чем-нибудь спросить?

Он покачал головой. Она сказала:

— Мы сказали вам, что заплатим сто долларов. Или больше..

— Забудьте об этом. У нас и так было слишком много клиентов. Я оставлю у себя доллар, а еще, если вы не возражаете, оставлю ключи, как сувенир. Вам лучше поставить на дверь новый замок.

Я встал, шагнул к столу и взял пакет, завернутый в коричневую бумагу. Единственное, что я взял из этой комнаты, это женский зонтик. Чтобы вернуть его владелице.

Я пожал руку ей, потом ему и вышел.

Я не пошел на Эден-стрит. У меня не было желания видеть супругов Хау или Мег Дункан вне сцены. В понедельник я отправил зонтик и сигаретницу с посыльным.

Я должен добавить еще несколько слов на случай, если кто-нибудь из прочитавших этот отчет вознамерится пойти посмотреть на будуар Нигера. Вы не найдете его на Восемьдесят второй улице. Вы не найдете и никого из указанных мною лиц. Ход событий был точно таким, каким я изобразил его в отчете, но по вполне понятным причинам я изменил адреса, имена и еще кое-какие детали, например, название пьесы, в которой Мег Дункан играла главную роль. Она по-прежнему играет в ней и хороша, как никогда. В один из вечеров на прошлой неделе я ходил на нее посмотреть.

Если Кремер прочтет это и накинется на меня с расспросами, я отвечу ему, что все выдумал, включая и эти последние слова.