Лилея

ГЛАВА XV

— Куртки такие только бретонцы носят, — рассказывала Параша, с каждым часом все лучше понимавшая французскую речь. — Вышивки тут на долгие долгие зимние месяцы, иной раз на три либо четыре зимы. Потому каждый бретонец снашивает за всю жизнь только три куртки. Первую вышивает ему мать, вторую жена, а третью дочь. Муж да отец, понятное дело, в жизни одни, а вот у какой женщины шесть-семь сыновей, так уж ей работа! Чтоб красоту зря не трепать, в будни-то куртки носят мехом наружу, а вышивкой щеголяют только по праздникам!

Интересно бы знать, подумала невольно Нелли, какой такой праздник Ан Анку вдруг обнаружил для себя в разоренной церкви, посреди трупов синих солдат?

Теперь они шли только лесами, чаще даже без троп.

— Ход долог, зато путь короток, — пояснил Ан Анку. Они сидели у костра, на котором булькал ловко свернутый из березовой коры котелок. Такое Нелли видала и в странствиях по Алтаю: скажи кому, не поверят, но вода закипает раньше, чем прогорит береста. — Завтра выйдем к устью Куэнона, что делит землю меж Нормандией и Бретанью. Там славная гора Святого Михаила.

— Кто ты, Ан Анку? — Единственное, о чем Нелли теперь жалела, сидя на ворохе мягкой хвои, так о мужском костюме, страх как сейчас бы оказавшемся кстати.

— Я шуан, — бретонец бережно снял котелок с огня. Пряно запахло собранными Парашей незнакомыми травами.

— Кем ты был до революции? Ты не похож на крестьянина.

— Прежде я был контрабандист. Но больше мне не сновать меж скалами по ночам, найду себе после войны другое дело.

— Что так?

— Грешно обкрадывать маленького сироту короля. Уж за прежнее Бог простит как-нибудь, Бретань не Нормандия. Сама скоро увидишь, молодая дама де Роскоф. Земля наша скудна, мы живем от щедрот моря. Только близ Морле идет плодородная полоса, ну да это ты не хуже меня знаешь. Должна, по крайности, знать, даже если провела всю жизнь в Вавилоне.

— Занятно ты называешь Париж. Нет, я не парижанка. Разве не понял ты, что мы не француженки? Прасковия вон плохо знает по-французски.

— Темно ты загнула, прости. — Ан Анку подкинул валежника в костер. — У нас многие женщины и вовсе по-французски не знают, и то ничего.

— У нас другая корона, — догадалась Нелли. — Мы присягали не Людовику Семнадцатому, а Екатерине Второй. Французов ведь делает французами король.

— Да, с той поры, как отдали мы нашу милую красавицу Анну за французского короля, — теперь Ан Анку понимал собеседницу. — Но как ты оказалась под иною короной, коли носишь имя Роскоф? Сие местечко самый морской краешек нашей Бретани. Я понял так, что ты нашим Роскофам родня. Да и зачем бы тебе здесь быть иначе?

— Да, муж мой был Роскоф, его род из этих краев. Но мы повстречались с ним в дальних землях.

— Теперь ясно, молодая дама, прости за допрос. Скоро уж мы в Бретани. Сегодни уж достигнем первых наших тайниц, во всяком случае тех, что ведомы мне.

— Достигнем… чего?

— Не умею объяснить не по бретонски, скоро увидите сами.

И в ту ночь они не только увидели тайницу, но и заночевали в ней. Это оказалось упрятанное под огромным дубом подземное убежище, в коем нельзя было встать в полный рост, но в нем было тепло и сухо. Корни дерева исполинскими ребрами подпирали стены, а в углу обнаружились огниво, трут, немалый огарок свечи, кувшин для воды и кусок копченого сала, увернутый так, что никакой зверь не почуял бы запах.

— И много ль эдаких тайниц? — с заинтересованным одобреньем поинтересовалась Катя.

— Эта пустяшная. Под нашей Бретанью все леса испокон веку в ходах-переходах. Не одних врагов в них пересиживали, Бог даст, пересидим и нынешних супостатов.

Но что за дивное диво предстало перед взором подруг в розовых бликах прохладного рассвета! Лес оборвался песками, и не враз можно было догадаться, что сие не пески, но побережье в час отлива. Сама полоса морской воды, синяя поутру, но темней небес, стояла необычайно далеко. Белые пески, кое где поблескивающие прозрачными лужицами, уходили к самому-самому окоему. Морское дно отличалось от берега единственно тем, что на берегу росла кое-где жесткая трава, кою пощипывали черноголовые овцы. Но не это вырвало из груди Елены возглас восхищения. Посередь песков возвышалась пирамидальная гора, служившая подножием прекрасного замка. Нет, то был не замок! Не крепостные, но церковные стены тянулись к небу, и не счесть было паривших в облаках шпилей. Гора казалась застроена сплошь, снизу деревнею, сверху прилепленными друг к другу часовнями, церквами и соборами.

— Что сие, Ан Анку?

— Гора Святого Михаила. Монастырь.

Ах, вон оно что! А вить Филипп не раз поминал какой-то монастырь на морской горе. Воистину, одно дело слышать, а увидеть воочию вовсе даже другое.

— Там сейчас монахи? Их не тронули синие?

— Нет, — Ан Анку усмехнулся. — Их еще не тронули. Это братья бенедиктинцы. Жаль, что у нас нету сейчас времени на молитву, но на гору святого Михаила подниматься долго.

— Это ведь в прилив остров? Сейчас так легко его достичь!

Ровный песок так и манил бежать к прекрасной горе.

Ан Анку промолчал, затем, настороженный, прислушался. Сошел с дороги, распростерся на земле, прижавшись ухом.

— Синие идут… — Шуан все продолжал прислушиваться. — Не те, что на днях высланы в Кан. Это люди Сантера. Батальон? Или рота? Что-то не пойму…

— Здесь есть где укрыться от них? — Параша, присев, приложила ладонь к земле, прощупывая ее трепет словно пульс больного.

— Да укрыться-то есть где, хоть бы и вон в том баркасе, — Ан Анку, хмурясь, указал на черную лодку, лежавшую носом на невзрачной траве, а кормою на песке. — Только как бы их остановить, они ведь охотятся сейчас за Белым Лисом.

— Остановить? Батальон? Да ты, парень, белены объелся? — негодующе подбоченилась Катя. — Как остановить батальон с тремя ружьями и одним в запасе?

— Вот и я думаю, как? — Ан Анку, наконец, поднялся. — Полного батальона там нету, хоть это и немногое меняет. А вить остановить их надобно. На прошлой неделе они выжгли дотла пять ферм, спалили постройки вместе с хозяевами. Вот что, спрячьтесь-ка в лодке все, стрельбою тут ничего не сделаешь.

С этими словами Ан Анку снял со шляпы кокарду и, бережно обернувши в платок, спрятал в кармане. Ружье и пистолеты с пороховницами он протянул подругам.

Глупое дело мешать человеку, у которого что-то на уме. Умирая от любопытства, по щастью пересиливавшего тревогу, подруги укрылись в липком от пахучей смолы трюме. Одна радость, под палубою обнаружилась изрядная щель, в которую был виден склон острова-горы и Ан Анку, застывший в ожидании со сложенными на груди руками, с колеблемыми ветром длинными волосами и недвижимым лицом.

Сколько прошло времени прежде, чем меньше подруг чуткая Нелли уловила слабый гул?

— Сколько народу в роте-то? — шепнула в самое ухо Параша. Но Нелли только шикнула в ответ: несколько синемундирников обступили Ан Анку, невозмутимого, словно по-прежнему был один.

— Эй, мужик! — Преувеличенно громко окликнул младший офицер. — Мужик, ты чего здесь стоишь соляным столпом?

— Еще б кудрявей сказал, командир! — засмеялся солдат. — Он же ни черта не понимает по-людски! Мужик, кого ты ждешь? Говори, коли ты шпион, так мы тебя расстреляем. А ты здорово похож на шпиона.

Ан Анку, по прежнему безмолвно, медленно окинул взглядом сперва одного собеседника, затем второго.

— Слишком туп для шпиона. Экая деревенская рожа! Отвечай, мужик, что ты делаешь?

— Что я делаю? — Ан Анку говорил теперь так же медленно, как и глядел. — Так как раз хочу продать принцам соли. Небось им нужна соль заготавливать мясной припас.

— Соль, где это у тебя соль, давай сюда! — встрял еще один из солдат.

— Соль под Фужером, остался добрый запас. Вам я не предложу, мне не нужны ассигнаты. Но коли бы сговориться с принцами о цене, так я бы прикатил бочонок, они, поди надолго тут.

— Принцы? Эй, мужик, где белые, которым ты собрался продавать свою соль?! А ну отвечай!

— Да у попов же, — Ан Анку принялся жевать соломинку. С чего только Нелли решила, что синие вмиг его раскусят?

— У попов? — вскинулся офицер. — Мужик, белые сидят там, в монастыре?

— Ну.

— Их много? Сколько там белых?

— Сколько принцев? — еще медленней переспросил Ан Анку. — Да человек тридцать с Белым Лисом. Но на днях подтянутся дважды по пять дюжин, вот тогда-то им и понадобятся припасы.

— Эгей! Слыхали, граждане? Белый Лис засел у попов, почитай один! Вот так удача!

— Э, нету ли тут ловушки, а, сержант?

— Пусть даже этот увалень врет, их там добрая сотня, — задумался старший. — В чем же ловушка? Коли стрельбы будет мало, мы сможем войти в монастырь, коли много, так отступим.

— А если улица от ворот узка? Там не может устроиться засады?

— Пустим вперед отряд добровольцев. Опять же, будет большая стрельба, поймем и другой отряд не пошлем. А вошедшие растекутся.

Синий рассуждал вполне здраво, и Елене сделалось не по себе. Не свалял ли Ан Анку дурака, науськивая синих на монашескую обитель? А вить Белого Лиса в монастыре нету. Давеча Ан Анку сказал, что они туда не держат пути. Скорей всего, никого там нету, кроме монахов, и не выместят ли на них злобу синие?

— А скоро ль прилив, мужик?

— Через час, поторопитесь, так поспеете.

— Десять раз успеем! Рота, вперед!

Мимо щели замелькали синие мундиры.

— Только одна рота, жаль! — Ан Анку прыгнул на палубу баркаса, лодка качнулась. — Можете выйти, дамы, теперь будет, на что поглядеть.

Никто из десятков бегущих по ровному влажному песку людей не обернулся, не увидел трех молодых женщин, глядевших им вослед. Мелькали султаны, ранцы и скатки на спинах, бойко перебирали сапоги. Как же легко им бежать, бежать к беззащитному монастырю!

Вот уж последний сапог сошел с колючей травы на песчаную гладь.

Синие фигурки раскинулись широким веером на подступах к монастырю, словно оловянные солдатики Романа. Несколько из них волокли пушку, коей, видимо, намеревались дать поближе залп по воротам. Елена с испугою подметила, что при виде кулеврины Ан Анку скривился в несомненной досаде.

Как же легко им бежать!

Или не так уж легко, песок подале от берега, верно, оказался вязким. Солдаты переходили один за другим на шаг, с трудом вытаскивая погружающиеся по щиколотку ноги. Один, к смеху товарищей, умудрился провалиться по колено. Напотешившись, трое принялись ему помогать — и тоже оказались выше сапог в песке.

— Там трудно пройти? Да?

— Тише. — Ан Анку с очень странным выраженьем лица глядел на синих. — Молчи и смотри.

Та же неприятность случилась еще с десятком солдат разом. Между тем те, что увязли первыми… они были в песке уже почти по бедра! Теперь над полосою отлива неслись уж не смешливые, но полные страха и злобы крики.

— Пушку-то как жалко, — наконец заговорил Ан Анку. — Что б им ее оставить на берегу! Хорошая пушка, мы б ее окрестили Черной Рыбой или Веселой Бабушкой, как бы она пришлась ко двору! Так нет, поволокли за собой!

— Но что… Что это?! — Не выдержала Параша. — Отчего их затягивает в песок?

— Так пески-то зыбучие… — Ан Анку задумался, словно переставши слышать отчаянные вопли, что щедро разбрасывал теперь поднявшийся вдруг ветер. — Не знаю я, как это растолковать. Ну, вроде как земли под ними нету. Бездонные они. Всегда так было тут, испокон веку.

— Ага! Монахи только плавают на лодках! — воскликнула Катя.

— Да нет же, зачем. И монахи в отлив ходят, и паломники. Только для того, чтоб по пескам ходить, надо уж либо родиться здесь, либо с проводником. Зыбучий песок надобно уметь чуять.

Одну далекую синюю фигурку затянуло по самое грудь, но остальные по-прежнему трепыхались стоя по бедра а то и всего лишь по колени, еще свободные, совершенно живые, размахивающие руками.

— Пески столь смертоносны?

— Да когда как. Иная дурья башка пройдет, не знаючи, и монастыря преспокойно достигнет. Известно, дуракам щастье. Но уж когда такая орава разом топает, тут пески начинают ходуном ходить.

Некоторые синие, не увязшие ничуть, в ужасе мчались обратно к берегу — и в свою очередь увязали.

— Нет, очень даже можно иной раз и уцелеть, — Ан Анку принялся вытаскивать из баркаса ружейный запас.

Словно в подтверждение его слов, несколько синих, верно, не вконец потерявшие со страху голову, сгрудились на неподвижном пятачке. Еще два или три уцелевших, оценивая каждый свой шаг, осторожно пробирались к ним.

Подобная же группа образовалась и вовсе вдали.

— Этим повезло, — непонятно заметил Ан Анку. — Они умрут быстро.

Смертоносный песок не с одинаковою скоростью поглощал свою добычу, теперь это было уже очевидным.

Несколько человек теперь походили на отрубленные но живые головы. Даже издали невозможно было не заметить всепоглощающего ужаса в их лицах.

Нелли забил озноб. Живьем погрузиться ледяную зыбкую тяжесть, последние мгновенья ловить солнечный свет, зная, что ослепнешь сейчас от навалившегося на веки песка, барахтаться, словно угодившая в тесто муха, еще думать, но уже терзаться лютыми мученьями удушья! И чем медленней сие инфернальное погружение, тем ужасней страх!

— Какая страшная смерть, — тихо прошептала она, но Ан Анку услышал.

— Да, смерть страшная, — глухо ответил он. — Только едва ли страшней смерти тех семерых детишек на ферме под Го-де-Прэ, которых сожгли живьем в амбаре. Тридцати дней не прошло, их души витают еще низко. Пусть детки порадуются.

Один из синих, втянутый неглубоко, пробовал выбраться лежа. Быть может, он оказался бы успешен, как во всяком случае казалось вначале, когда б не совершил роковой ошибки. Проползши с десяток футов, он оперся о песок обеими ладонями. Руки, отягощенные телом, тут же принялись быстро погружаться. В страхе солдат успел их выдернуть, но для того ему понадобилось опереться на колени и тяжесть вновь переместилась. Теперь уже погружались колени. Впавши в панику, нещасный заметался по песку, силясь найти безопасное положение, неистово крича.

Какие грязные проклятия, какие горячие мольбы, какой грубый хохот совершенного безумия и сколь по-детски жалобный плач неслись к небесам!

Не враз Елена поняла, что синих фигурок на белом песке сделалось намного меньше.

Оставшиеся на безопасных местах, группы уцелевших цеплялись друг за дружку — то ли для того, чтоб не соскользнуть, то ли попросту от ужаса. Они глядели на берег, такой безопасный и столь трудно достижимый. Один солдат показал товарищам рукою на стоявших на берегу. Ан Анку махнул в ответ шляпой.

Пушка погружалась быстрей людей, от нее уж торчал только край жерла.

Вдруг не синяя фигурка, вовсе далеко, привлекла внимание Нелли. Коричневый человечек, верно, выскользнувший из ворот, шел в направлении берега. Затем он остановился и вдруг взлетел, как во всяком случае показалось Елене, прежде, чем она сумела разглядеть в руках монаха длинный шест. Оказавшись с помощью прыжка на шесте рядом с ближним из погибавших, монах, верно, вступил в ним в разговор, и только потом, с большою осторожностью, продел человеку под мышки что-то вроде петли. Отпрыгнувши назад, к воротам, утвердившись на твердой почве, монах принялся тянуть веревку. Верно сила в нем была недюжинная, поскольку человек выскочил из песка как репка из грядки.

— Чего это монах пожалел синего? — вскинулась Катя.

— Так на то он и монах, нам не понять. Ну да монахи тож не безголовы. Найдется у братьи глубокая келейка для грешника, чтоб не вытворил ябеды. И на двух найдется, и на трех.

Последние слова Ан Анку произнес ввиду того, что рядом с первым монахом возник второй, а все жертвы песков, что могли увидеть сию сцену, теперь отчаянно тянули к монахам руки. Монах с шестом начал было примериваться вновь, но отчего-то передумал, осенил себя глубоким крестным знамением и вместе со своим товарищем пошел к воротам, увлекая обессилевшего солдата.

Новый страшный крик огласил воздух. Кричали уцелевшие на своих безопасных островках синие, и Елена не враз поняла, почему.

Исполинский черно-лазоревый вал мчался со стороны окоема, он летел по пескам как галопирующая лошадь. Он и казался лошадью сказочных гигантов, и белая пена гребня стелилась чудовищной гривой.

Там, где только что, куда ни кинь взгляд, белели пески, раскинулась водная гладь, еще волнующаяся, но уже без неистовства.

А вал делался все ближе, все выше. Словно играющая рука подхватила, подбросила синие фигурки людей, чаявших себя почти спасенными. Люди, погруженные в песок по шею, и погруженные по пояс, и погруженные по колено — в мановение ока исчезали под водой.

Вал достиг прибрежной полосы и вдруг затих, а черноголовые овцы в десятке шагов продолжали щипать жесткую невкусную траву.

Гора Святого Михаила превратилась теперь в остров, безмятежно отраженный в пучине.

Только теперь подруги взглянули друг на дружку, и каждая прочла свое волненье в лицах двух других.

— Не одну осаду выдержала Гора Святого Михаила с древних лет, — сказал Ан Анку. — Но нам теперь пора. А все ж жаль, что не довелось разжиться пушкою.

— Отчего прилив был столь быстр? — спросила Елена уже по дороге. Земля, после того, как река Куэнон осталась позади, изменила свое обличье. Травы сделались чахлы, деревья низки.

— Да он тут всегда таков. Здешние знают. Лучше тебе расспросить потом Белого Лиса, он объяснит по-господски, с наукою.

Путники шли теперь по дороге, окруженной, словно двумя высокими стенами, непролазными зарослями дрока.

— Каков человек Белый Лис, Ан Анку? — спросила Елена.

— Коли ты сама не видала, так лучше я ничего не скажу, — Ан Анку скользнул по собеседнице непонятным взглядом. — Он таков, что его слушают одновременно и Ларошжаклен и Стоффле. А это чего-нибудь да стоит. Синие знают, без Белого Лиса мы станем как без головы. Оттого так легко и повелись они на мою лесу. Надо бы и мне вырезать шест, нето я как без рук.

Колючий дрок глядел на проходящих тысячею желтых глазок. Нелли вдруг поняла, что сего дрока очень боятся синие. Мыслимо ли различить среди этих желтых цветов вороненые стволы?

— запел Ан Анку.

— подхватила Нелли. Уж что что-что, а бретонские песни она неплохо знала.

Солнце стояло в зените. Дальние очертания леса сулили тень. Ан Анку все пел старые баллады, улыбаясь синими глазами то Нелли, то Кате, но все избегал, избегал глядеть на Парашу.