Она разбудила его, спящего у неё на плече.
— «Автозаводская», слышь? — на ухо прокричала она ему. — Приходи в себя-то…
— Чего, уже приехали? — спросил он, просыпаясь.
В метро было хорошо! Как всегда в воскресный вечер, все ехали нарядные и весёлые.
— А может, до «Каховской» рванём? — предложил он.
— Чего это вдруг? — удивилась она.
— А так просто, — сказал он. — Можем мы один раз в жизни до «Каховской» рвануть?
— Зачем? — снова не поняла она.
— Ну как зачем? — засуетился он. — Сколько лет уже здесь живём, а никогда до конечной не ездили.
— Ну, знаешь! — возмутилась она. — А то, что завтра рано вставать, ты об этом не думаешь?
— Чёрт с ним! Подумаешь, не проснёшься разок вовремя или опоздаешь на работу… А то и вообще не пойдёшь! Молодые ведь! Неужели мы себе не можем позволить плюнуть на всё и вот так, с бухты-барахты — до «Каховской»!
Она немного подумала, потом сказала:
Нет, лучше в другой раз… Мне сегодня кое-чего на завтра приготовить надо да рубашку тебе простирнуть… Вон у Димки капнул чем-то. Нехорошо завтра на работу в такой идти… А насчёт «Каховской», так это мы с тобой как-нибудь в другой раз, когда посвободнее будем… Заранее договоримся и рванём!
— Брось, давай сегодня! — разошёлся он, — Подумай, ведь жизнь уходит, а мы ничего не видим… Так в старости и вспомнить нечего будет. А сейчас, представляешь, поезд, говорят, за «Автозаводской» на землю выходит! По ночной Москве! А потом… «Варшавская», за ней — «Каховская»! Выйдем, прогуляемся — интересно! Ведь ездят же люди туда зачем-то?!
— Ну ладно, уговорил! — сказала она вдруг. — Действительно, бог с ним со всем… Молодые ведь — можно и до «Каховской»!
Но в это время поезд остановился и приятный женский магнитофонный голос объявил: «Автозаводская»! Поезд дальше не пойдёт, просьба освободить вагоны»!
Вместе со всеми они вышли из вагона… и пошли к остановке автобуса.
— Не судьба, значит, — вздохнул он.
— Ничего, в другой раз как-нибудь заранее договоримся и рванём! — начала она утешать его.
— Да я особенно и не расстраиваюсь, — сказал он, пожав плечами. — В конце концов и так хорошо день прошёл… «Спартак» выиграл, пивка с воблой попили… А завтра на работу с таким пятном и впрямь нехорошо. Вставать опять-таки рано… В общем, я думаю, правильно, что сдержались. Но уж в другой раз точно на всё плюнем и рванём, правда?
— Правда! — ответила она, и они, счастливые тем, что когда-нибудь совершат удивительное путешествие, поспешили домой…
Итак, товарищи! Подведём итоги выполнения общественных работ, взятых нашим отделом на этот год.
Первое…
В подшефном колхозе всем отделом отработали? Отработали! Ставим галочку! Теперь считаем… Бензин на автобус, который отвёз нас за 120 км и привёз обратно, — 25 рублей. Картофеля убрали на 60 рублей, съели на 140 —минус 80 рублей. 80 и 25 —это уже 105 рублей. Их мы оплатили по нашей годовой смете из графы «командировочные». Из этой же графы выплатили за семь сломанных лопат, 13 вил, пропавших без вести, один разбитый трактор и два самосвала с сеном, утонувшие в болоте. Это 5000 рублей. Плюс убыток от невыполнения плана за день ввиду простоя всего отдела — 1200 рублей.
Итого! Субботник обошёлся нам в 6305 рублей!
Второе…
«День здоровья» всем отделом с выездом на природу и вызовом туда буфета, закупленного по безналичному расчёту по годовой смете из графы «промывка осциллографов», провели? Провели! Ставим галочку! Он обошёлся нам в 6993 рубля.
Третье…
За участие в сводном концерте нашего предприятия у нас почётная грамота. Ставим жирную галочку! От нашего отдела в концерте участвовали: диксиленд из ресторана «Лебедь», который мы оплатили из графы «оформление красных уголков средствами противопожарной безопасности». Это 450 рублей. Плюс наш фокусник с номером «Появление из холодильника живого попугая с криком «Я — пингвин!». Попугая мы выменяли на птичьем рынке на видеомагнитофон, купленный на оставшиеся средства в конце прошлого года и списанный в начале этого за брак, так как выпущен он был в конце года на нашем предприятии. Словом, попугай нам достался почти даром!
Четвёртое…
Деньги на оформление красных уголков средствами пожарной безопасности взяли из графы «оформление люстрами нового конференцзала». Люстры сделали сами из меди, сэкономленной от крыши нового Дворца культуры. Крышу закрыли списанными чертёжными досками, а новые доски купили за наличные деньги на материальную помощь, выписанные семерым надёжным людям. Пятеро из надёжных людей оказались ненадёжными и отказались их возвращать. Пришлось им выписать ещё по одной, чтобы отдали эти.
Словом, все последние галочки обошлись нам всего в 1450 рублей!
Итого!
В этом году на выполнение общественных нагрузок нами было истрачено 17143 рубля, что на 5637 рублей меньше, чем нами было истрачено на выполнение тех же общественных нагрузок в прошлом году. А значит, нами выполнен также последний пункт наших обязательств под названием «Экономия внештатных фондов нашего предприятия»! А значит, что? Ставим самую жирную галочку!
Надо же, как у нас на работе хорошо! На улице дождь, осень, слякоть… А на работе тепло, сухо, уютно… Работать хочется!
Вот только надо сначала чайку крепкого, выпить. А то аж глаза слипаются, до чего на работе хорошо!
Розалия Львовна, и мне чайку, пожалуйста! Кстати, вчера по телевизору новости смотрели? Ещё одного работника торговли посадили. Имел дачу с бассейном, теннисными кортами, тремя павлинами и кенгуру, у которого в сумке прятал от государства миллион!
Алло? Да, это отдел. Нет, не разбудили. Что? Как наш отдел называется? Минуточку, сейчас спрошу. Я не знаю, я профорг. Алло? Вы слушаете? Тут никто не знает. Из специалистов нет никого. Только комсорг, культорг и профорг.
Розалия Львовна, налейте мне, пожалуйста, ещё чашечку. А то этот телефонный звонок меня совсем из рабочего состояния вывел… Миллион! Представляете? А тут крутишься, вертишься целыми днями за сто сорок в месяц. Да жена сто десять. Да детей двое. В результате еле-еле на книжку ежемесячно откладываем триста!
— Алло? Нет, Громовой нет. Где-где? В универмаге в очереди за босоножками стоит. Когда ушла? Да уж недели две, как вышла. Не знаю, когда вернётся. Попробуйте позвонить в начале зимы. Что-что? Уже зима?!
Ой, товарищи, смотрите — и правда! — за разговорами нашими не заметили, как зима наступила. Я люблю зиму! Когда на первый снег смотрю, жутко работать хочется. Пойду только сначала перекурю, а то чаю перепился — голова ничего не соображает…
Здорово, мужики! Всё курите? А читали вчера в газетах, какие безобразия творятся в связи с введением антиалкогольного закона. Количество разводов в стране увеличилось в два раза! Как почём}7? Половина мужей на своих жён впервые трезвыми глазами взглянули!
Ну, ладно, я побежал. Аж руки чешутся, до чего работать хочется! Вот только в столовую загляну, а то голова на голодный желудок ничего не соображает.
Ух ты, очередь какая! Настя, ты, что ли? Какая ты молодец, что мне очередь заняла! Что? Ты не Настя? И меня не знаешь? Тем более молодец! Незнакомому человеку очередь заняла! Товарищи! Что вы шумите? Кто без очереди? Мне только чай взять. Я на диете. Здравствуй. Раечка. Раз ты сегодня на раздаче, дай мне сначала яйцо под майонезом, сыр. паштет, капусту, свёклу, горошек, рыбу, колбасу… Это на закуску. Теперь дай поесть. Товарищи, что вы опять шумите? Что? Я чай обещал взять? Рая, дай мне чай! Нет, без сахара. Вместо сахара дай борщ, зразы и скобянку… И ещё вот это блюдо, которое у тебя значится в меню под названием «мсяо» жареное. Что? Это опечатка? Нет, это не опечатка. Всё верно напечатано. Посмотри на него. Какое ж это мясо? Это мсяо. Вон и дальше верно напечатано — «говюжье»!
Всё, товарищи, ухожу, ухожу… А, Борис Юрьевич, здравствуйте! Идите скорее сюда — я вам очередь занял. Что? Вы не один? А с кем? С отделом? И сколько вас? Четырнадцать?! Надо же, а я как раз на четырнадцать и занял. Идите, идите и не стесняйтесь. А то, пока в такой очереди стоять будете, — весна наступит… Что? Уже наступила?! То-то, я думаю, я так проголодался?
Игорёк, подвинься — тарелки поставить некуда. И скажи спасибо, что я сегодня на диете. Ничего есть нельзя. Кроме мясного, мучного, молочного, кислого, сладкого, солёного, твёрдого и жидкого. Новая диета! Русская называется. Согласно этой диете, есть надо один раз в день. Но с утра до вечера!
Ну всё! Поел — пора за работу! Вот только ещё раз пойду курну, а то голова на сытый желудок ничего не соображает…
Ну что, мужики, всё курите? А как наш шеф на прошлой неделе кабана убил, слыхали? Ну что вы?! Выстрелил — не попал. Кабан на него. Шеф бежать. Кабан за ним. Шеф с испугу на дерево полез. А он ведь — сами помните — центнер с гаком весит. Сук под ним обломился, он упал прямо на кабана и убил его…
А теперь, извините, мне пора за работу. Вот только на воздух на секунду выйду, — а то перекурился чего-то — голова ничего не соображает…
Боже мой! До чего на улице хорошо! Листья распустились! Лето. Громова, ты, что ли? Вернулась? Ну и как, достала босоножки? А чего такая грустная? Только тридцать восьмой размер достался? А тебе надо? Тридцать третий? Ну не серчай, зимой на шерстяной носок как раз будут!
А теперь пошли скорее в отдел. А то отпуск прозеваем…
Ну что, Розалия Львовна, всё чай пьёте? А объяснительную вас ещё не заставили писать. Меня так просто замучили ими. Я наконец не выдержал и в конце одной объяснительной приписал «Целую». А начальник, как всегда, не прочитал и сверху резолюцию наложил «Одобряю»…
Ну всё — пора в отпуск. Вот работёнка: целыми днями крутишься, вертишься… А оглянешься назад — год пролетел. И непонятно, что ты за год сделал? Одно понятно — очень быстро на такой работе жизнь пролетает… Может, это и есть ускорение?!
В город О. я приехал после Таллина. В Таллине жил в гостинице «Олимпия». Её строили финны, по собственному проекту. Несмотря на то, что гостиница построена довольно давно, она всё равно в хорошем состоянии. Удивляет продуманностью архитектуры, планировки, до сих пор хорошим состоянием мебели, замков, форточек, дверей и водопроводных кранов, а обслуживание тоже на уровне мировых стандартов.
Но теперь, после Таллина, я приехал в город О., где меня поселили в гостинице, которая, по-видимому, строилась не финнами и вообще без проекта. Первое, что я испытал, когда вошёл в свой номер, было чувство унижения человеческого достоинства.
Сначала я сдержался. Подумал: раз до меня здесь жили люди, то и я поживу, ничего со мной не случится. Лёг отдохнуть, но, промучившись с неудобной кроватью и со всем остальным, о чём я скажу ниже, пошёл позвонить в Москву. Тут мне нагрубила администратор гостиницы. Я попросил её разменять деньги по пятнадцать копеек, чтобы позвонить по междугородному автомату, который висел в вестибюле. Она начала на меня кричать: мол, их кассир не обязана менять деньги, потому что телефоны-автоматы относятся не к гостиничному хозяйству, а к Министерству связи, и что если я пойду на центральный телеграф, мне обязаны будут разменять. Я опять сдержался. Разменять деньги мне помогли в киоске.
Позвонив в Москву, я стал выяснять, как в гостинице можно погладить брюки перед выступлением. С большим трудом наконец выяснил, что утюг только один, на третьем этаже, тряпочка, через которую гладят, на пятом, а единственная работающая розетка, в которую можно включить утюг, — на седьмом. Но тряпочку на другой этаж принципиально не даёт дежурная по пятому этажу, а утюг вообще не разрешается переносить из-за правил противопожарной безопасности.
На этот раз я уже не сдержался. Пошёл к директору гостиницы. Но перед этим не поленился, зашёл к себе в номер, вынул чистый лист бумаги и переписал все недостатки, которые были в номере. Как настоящий акын: «Что вижу, о том пою!»
Директор меня долго не принимал. Но я заранее запасся терпением. Наконец он вышел и довольно грубо спросил: «Вам чего?»
— Я хочу рассказать, как я въехал в шестьсот первый номер.
Директор внимательно посмотрел на меня, видимо, скрупулёзно вычисляя, может ли простой командированный прийти к нему с таким вызывающим видом. Вычисления его закончились, наверное, в мою пользу, так как он уже вежливо пригласил меня зайти к нему в кабинет.
Я сел напротив него и стал просто перечислять то, что выписал на листе бумаги.
— Прихожая в номере есть. Хорошая, просторная. Но в ней нет ни вешалки, ни крючка, ни сучка, ни задоринки. Одежду можно прилепить к стене только пластилином. Когда я сказал об этом горничной, она мне сурово ответила: «У нас раздеваются в шкафу!» Как вы понимаете, раздеваться в шкафу я не мог, тем более что шкаф у вас сделан до пояса. В него можно повесить рубашку, брюки, пиджак, но никак не пальто и не плащ.
Окна у вас заклеены в номере полностью вместе с фрамугой. Причём, судя по грязной бумаге, заклеены года три назад. Правда, несмотря на то, что они заклеены полностью, из них дует прямо в постель. Направленно. Прямо в подушку. При этом подушка с наволочкой размерами не совпадают. И сильно не совпадают. В сторону подушки. На постели матрас с тремя большими кочками. Поэтому ложиться надо по синусоиде, стелясь между ними. Одеяло вытянутое, а пододеяльник квадратный. Такого размера, что ложиться под него надо, если хочешь накрыться полностью по диагонали, а точнее: под одеяло — по диагонали, а на матрас — по синусоиде. Но самый интересный эффект от того, что пододеяльник сырой, а простыня атласная. Поэтому к пододеяльнику прилипаешь, а с простыни соскальзываешь. Если, конечно, за кочку не зацепишься.
Бра у кровати висит над ногами. И не освещает их только потому, что в этом бра нет ни лампочки, ни выключателя. На мою просьбу перевесить бра горничная сурово сказала: «Ишь ты, какой барин нашёлся! Лампочку мы тебе дадим, а подушку переложишь на другую сторону». Но переложить подушку на другую сторону невозможно, поскольку у кровати нет задней спинки. На это горничная мне ответила: «У нас всё разворовывают командированные!» Хотя трудно представить себе командированного, уходящего из вашей гостиницы с задней частью от кровати.
Холодильник как включаешь, так сразу же выключаешь, потому что он начинает дрожать и прыгать за тобой, хлопая дверцей.
Телевизор работает семь минут, потом восемь не работает. А когда работает, его изображение настолько отдаёт синевой, что даже дети кажутся алкоголиками. А весь экран испещрён мелкими кружочками, как будто смотришь через дуршлаг.
На столе есть настольная лампа. Но её некуда включать. Если её включить в единственную розетку, которая есть в номере, шнура достаточно только для того, чтобы эта лампа стояла под кроватью. Я там работать не привык. У письменного стола нет стула, а есть пуфик, высота которого как раз достаточна для того, чтобы подбородок положить на поверхность стола.
В ванной держатель держит только одно вафельное полотенце. Если вешаешь два, он уже выпадает из стены. Зеркальце для бритья повешено на уровне чуть ниже груди, что создаёт серьёзные трудности, когда бреешься. А лампочка в той же ванной — 15 ватт, значит, выбриться начисто можно только с фонариком на лбу.
И, наконец, судя по звукам, мусоропровод проходит рядом с моей кроватью, а судя по запахам, и заканчивается где-то неподалёку.
Директор внимательно выслушал меня.
— Вы, кажется, писатель-сатирик?
Он, как я уже говорил, пытался вычислить, откуда меня знает. Наконец, вспомнил я, пожаловавшись на то, что нет средств, что действительно много неполадок, что Москва не помогает, тут же повёл меня в другой номер. В котором всё было прекрасно: и задняя спинка у кровати, и стул» и лампа, и зеркало в ванной было сделано для бритья лица, а не груди, и пожарник пришёл — поставил пепельницу прямо на подушку, и горничная погладила брюки утюгом, а не чайником. Одним словом, и средства нашлись, и Москва помогла. Здесь был только один недостаток: на двери не было номера. Это был секретный номер для начальства. Таких номеров в гостинице было несколько.
Когда я думаю о таких людях, как этот директор, который в первую очередь заботится не о людях, а о том, как бы выслужиться перед своим руководством, я всегда вспоминаю одно простое правило механики. Несмотря на то, что оно формулирует чисто физический закон, по-моему, в наше время оно звучит очень современно прежде всего в социальном смысле: «Любое ускорение начинается с разгона». Но, к сожалению, всех не разгонишь.
Вся история началась с такого случая. Мне нужно было из Риги ехать в Ленинград. У меня были билеты во второй вагон. Я пришёл на Рижский вокзал, подошёл к поезду, а первых трёх вагонов в составе нет.
Человек девяносто с чемоданами, детьми и провожающими ходят по перрону и ищут в недоумении эти три вагона. Я очень рассердился. И, поскольку имею отношение к отделу фельетонов, думаю: «Сейчас пойду к бригадиру поезда и всё выясню!» Но бригадира поезда я так нигде не нашёл, поэтому пошёл к начальнику вокзала и гневно, думая, что имею на это право, его спрашиваю: «А где бригадир поезда?» А начальник вокзала мне отвечает: «В первых трёх вагонах…» В общем, так я от него ничего не добился.
А ехали мы все — у кого билеты были в первых три вагона — в остальных вагонах: кто в тамбуре, кто стоя, кто сидя на своих собственных чемоданах.
По возвращении из Ленинграда в Москву мой гнев не остыл, как часто бывает в таких случаях по прошествии времени. Я написал фельетон об этом случае с указанием фамилий и номера поезда.
Фельетон был опубликован в «Литературной газете». И вот тут, на мой взгляд, началось самое интересное. Мне пришло письмо от одного читателя из города Киева, который пишет: «Это всё — ерунда по сравнению с тем, что произошло со мной на железной дороге. Прошу срочно приехать ко мне, расскажу — не пожалеете».
Естественно, таких писем приходит много, поэтому я никуда не поехал. Но, когда был в Киеве с концертами, решил всё-таки зайти по указанному адресу. Написал же он мне — не пожалеете.
И я не пожалел.
В отличие от трёх вагонов, которых не было в Риге, в Киеве к составу присоединили два девятых вагона. НО — все пассажиры ведь нормальные люди, они же все умеют считать до девяти, и все, у кого билеты в девятый вагон, понимают, что девятый вагон — это тот. который сразу после восьмого, а не тот, который перед десятым. Поэтому все дружно сели в первый девятый вагон.
Очень удивлённая проводница второго девятого вагона, в который не сел ни один человек, когда поезд тронулся, пошла к бригадиру поезда и сказала: «Мой вагон пустой». Бригадир тоже очень удивился, сказал: «Наверное, что-то напутали, как всегда, в кассах». И дал радиограмму на следующую станцию продать билеты в девятый вагон.
Все, кто купил билеты в девятый вагон на следующей станции, тоже были людьми нормальными и тоже умели считать до девяти. Поэтому дружно прибежали в первый девятый вагон.
Проводница первого девятого вагона, у которой пассажиры давно попили чай и легли спать, в ужасе говорит: «Товарищи, вы откуда в таком количестве? У меня нет ни одного свободного места. Бегите скорей к бригадиру поезда — он в первом вагоне. Причём бегите скорей, поезд стоит всего три минуты. Пусть вас расселяют по свободным местам в первых вагонах».
Поскольку поезд действительно стоит три минуты, боясь опоздать, с вещами, детьми и провожающими пассажиры бегут наперегонки к первому вагону… Их встречает очень удивлённый бригадир поезда и говорит: «Товарищи, вы откуда в таком количестве?» Они говорят: «Мы все из девятого вагона, там все двойники». Бригадир понимает, что он чего-то не понимает, но чего он не понимает, он ещё не понимает. Поскольку поезд действительно стоит три минуты, он быстро расселяет их по свободным местам в первых трёх вагонах и даёт отправление поезду.
В ЭТО ВРЕМЯ проводница второго девятого вагона, к которой по-прежнему не сел ни один человек, идёт к бригадиру поезда и говорит: «Мой вагон пустой». Тот медленно сходит с ума. Не верит ей, идёт по поезду и видит, что вагон действительно пустой;
Он начинает считать вагоны и выясняет ошибку. Когда у него отлегло от души, он вернулся в своё купе и решил исправить ошибку: дал радиограмму на следующую станцию отцепить девятый вагон.
ДЕЛО БЫЛО НОЧЬЮ! Те, кто отцеплял, тоже были людьми нормальными и тоже умели считать до девяти. Поэтому они отцепили первый девятый вагон с мирно спящими людьми и отвезли его на запасной путь. После чего доложили бригадиру поезда.
Тот наконец облегчённо вздохнул и дал отправление поезду. А сам стал готовиться ко сну. Он, быть может, и заснул бы. НО…
В ЭТО ВРЕМЯ проводница второго девятого вагона пришла к нему и говорит: «Мой вагон пустой…»
Не знаю, сошёл ли с ума после этого рейса бригадир поезда, только мне эту историю рассказал человек, который ехал в первом девятом вагоне.
Поздно ночью он вышел покурить. Курил, курил, курил, курил и думает: «Чего это мы долго стоим?» Опять закурил — курил, курил, курил, курил… Наконец не выдержал, выглянул в окошко, а ни спереди, ни сзади вагонов нет. Голая степь, луна и запасной путь…
Когда он рассказывал мне эту историю, я так смеялся, особенно когда он рассказывал, как он всех будил и они в чём мать родила выскакивали и пытались понять, где они находятся, что он даже обиделся на меня и сказал: «Вы зря смеётесь — в этом нет ничего смешного. Между прочим, мы все в этом вагоне ехали по туристическим путёвкам в Венгрию!..»
Вот и пройдены первые пять тысяч метров! Ровно одна треть дистанции. Автор считает, что ни один стайер не сможет удержаться на дистанции, если вовремя не сбросит взятый на старте темп, не сделает передышки, не постарается сэкономить силы для финишной прямой. Поэтому автор предлагает в следующей главе смеяться значительно реже. Может быть, даже погрустить немного, чтобы сэкономить силы для заключительной дистанции и таким образом обмануть противника манёвром. Поэтому вторая глава, не мудрствуя лукаво, так и называется