Липовый лифт

Глава третья

Представьте себе, после обеда под вечер вы сидите и смотрите любимое кино. Но если при этом вместо воздушной кукурузы вы жуете гальку, кино становится как бы палкой о двух концах. Это означает, что у него есть две стороны — хорошая и плохая. Так, например, поход в зоопарк, даже когда погода отличная, может стать такой же палкой, если вокруг на свободе бегают выпущенные из клетки львы-людоеды и без разбора пожирают как мальчиков, так и девочек. Что же касается сирот Бодлеров, их первые дни в доме у Скволоров были самой что ни на есть палкой о двух концах, потому что все хорошее было очень хорошим, а все плохое — просто ужасным.

Хорошо было то, что Бодлеры снова жили в городе, где родились и росли. После гибели родителей и ужасающих дней, проведенных с графом Олафом, их не раз отправляли к чужим людям далеко от родных мест. И потому неудивительно, что они сильно скучали и им не хватало привычного мира, окружавшего их дома с детства. Каждое утро, после того как Эсме уходила на работу, Джером брал детей на прогулку по их любимым местам. Как счастлива была Вайолет, увидев знакомые экспонаты в Музее Изобретений Вернье, где все осталось как прежде. Теперь она снова могла побывать на демонстрации разного рода механизмов, когда показывают, как они работают. Такие музейные демонстрации повлияли на ее решение стать изобретателем, когда ей исполнилось всего два года. Не меньше радовался Клаус, посетив Ахматовский книжный магазин, куда обычно водил его отец, чтобы купить ему атлас или том энциклопедии в виде особой награды за хорошую учебу. А Солнышко выразила желание попасть в больницу, где она родилась, хотя ее воспоминания об этом заведении были весьма расплывчатые. Под вечер вся троица возвращалась в дом 667 на Мрачный Проспект, и эта вторая сторона жизни Бодлеров была не столь приятной. Начать с того, что пентхаус был слишком велик. Помимо семидесяти одной спальни там были бесчисленные столовые, отдельно для завтраков, обедов и ужинов, буфетные с барами, залы для сидячих приемов и залы для стоячих, ванные комнаты, множество кухонь и десятки каких-то комнат, непонятно для чего предназначенных. Дом был огромный, и в нем ничего не стоило заблудиться. Если Вайолет шла в ванную почистить зубы, потом она целый час искала дорогу обратно в спальню. Клаус как-то оставил очки на кухонном столе и весь вечер бродил по дому, отчаявшись найти нужную ему кухню. Даже Солнышко, обнаружив уютное местечко, где можно спокойно посидеть и что-то погрызть, на следующий день найти его уже не могла. Детям часто нелегко было встретиться с Джеромом по той простой причине, что его было не отыскать в лабиринте всех причудливых комнат их нового дома. Эсме они почти никогда не видели. Они знали, что каждое утро она уходит на работу и возвращается вечером. Но даже когда она была дома, никому из Бодлеров не удавалось хотя бы мельком увидеть шестого по важности финансового советника. Казалось, она полностью забыла о существовании новых членов семьи. Или, может быть, ей было интереснее слоняться по комнатам огромного дома, чем тратить драгоценное время на каких-то сирот. Но сказать по правде, дети не сильно страдали от вечного отсутствия Эсме. Они предпочитали проводить время втроем или с Джеромом, вместо того чтобы без конца слушать о том, что модно, а что не модно. Даже когда Бодлеры оставались одни — в своих комнатах, никому из них не удавалось заняться делом, о котором каждый из них мечтал. Как Джером и обещал, Вайолет получила спальню, где стоял верстак, удобный для хранения инструментов. Однако во всем доме не нашлось ни одного инструмента. Вайолет поразилась, что в такой большой квартире нет ни торцевого ключа, ни хотя бы пары захудалых плоскогубцев. Как-то вечером Вайолет заговорила об этом с Эсме, но та, высокомерно взглянув на нее, сообщила, что инструменты в данный момент не в моде.

У Клауса за стенкой спальни находилась библиотека Скволоров, большая уютная комната с сотнями книг на полках. Но средний Бодлер был сильно разочарован, когда выяснилось, что все до единой книги посвящены описанию того, что было модно или не модно в разные исторические времена. Клаус даже сделал над собой усилие и попытался проявить интерес к содержанию этих книг, но скукота была смертная читать ахинею под названием «В 1812 году была мода на высокие сапоги» или же «Форель: во Франции она вышла из моды». Клаус все реже стал бывать в библиотеке, а потом и вовсе перестал туда заглядывать.

У бедной Солнышко все складывалось тоже не лучшим образом, а это означало, что «ей наскучила ее спальня». Джером заботливо положил к ней в комнату кучу игрушек, но все эти дряблые ватные звери, мягкие мячики, набор ярких цветных подушечек годились лишь для менее твердозубых малышей, и кусать их не доставляло никакой радости.

Однако настоящей палкой о двух концах явился вовсе не ошеломительный размер квартиры Скволоров или же разочарование, которое дети испытали, обнаружив верстак без инструментов, библиотеку без интересных книг или же забавные игрушки, непригодные для кусания. Троих сирот больше всего волновала мысль о том, что тройняшки Квегмайры наверняка испытывают куда более тяжелые трудности. С каждым прошедшим днем беспокойство Бодлеров за судьбу друзей росло и ложилось невыносимым бременем на их плечи. Этот груз становился еще тяжелее оттого, что Скволоры отказывались хоть в чем-то им помочь.

— Я смертельно устала от разговоров о ваших друзьях-двойняшках, — заявила Эсме как-то вечером, когда Скволоры и Бодлеры сидели и потягивали водный мартини в гостиной, которую дети прежде ни разу не видели. — Я знаю, вы о них очень печетесь и без конца об этом болтаете. Слушаешь вас — такая тоска берет.

Вайолет подумала, что только грубый и черствый человек может говорить людям о том, что их беда вгоняет его в тоску. Но вслух она сказала:

— Мы вовсе не хотели вам досаждать.

— Вот в этом я нисколько не сомневаюсь, — поспешил разрядить обстановку Джером. Он выудил оливку из граненого бокала и сунул ее в рот, а затем повернулся к жене: — Эсме, дети очень тревожатся, что и понятно, я уверен, мистер По делает все, что может. Ну а что если мы объединим наши мозговые усилия, а там, глядишь, придет на ум новое решение?

— У меня нет времени ни на какие объединения, — отрезала Эсме. — Модный Аукцион на носу. На него я должна направлять всю свою энергию, чтобы обеспечить успех.

— Модный Аукцион? — удивленно переспросил Клаус.

— Аукцион — это вид распродажи. Все собираются в большом зале, и аукционер представляет отобранные товары, — пояснил Джером. — Если вам что-то особо приглянулось, вы объявляете сумму, которую готовы заплатить. Это называется «лот». Потом кто-то другой объявляет свою цену, за ним следующий. Тот, кто назовет самую высокую, выигрывает и может купить товар. Это ужасно захватывающая игра. Ваша мама очень любила аукционы. Я помню, как однажды…

— Ты забыл сказать о самом главном, — перебила его Эсме. — Аукцион называется модным потому, что мы продаем только самые модные вещи. Я всегда организую этот аукцион, и это одно из самых потрясающих событий года.

— Смаши? — спросила Солнышко.

— В этом случае слово «потрясающий» не означает, что все вещи перетряхивают. Это просто значит «фантастический», — объяснил сестренке Клаус.

Эсме допила свой водный мартини.

— Это настоящая фантастика, — сказала она. — Мы устраиваем аукцион в Веблен-Холле и выставляем только самые модные вещи. Мало того, самое замечательное то, что все деньги, вырученные от аукциона, идут на доброе дело.

— На какое именно? — спросила Вайолет.

— Они идут мне. Все до единого цента, что платят люди, попадает прямо ко мне. Это просто потрясающе, вам не кажется?

— Несомненно, дорогая, — сказал Джером. — Однако я думаю, может быть, в этом году мы могли бы отдать эти деньги на еще какое-нибудь доброе дело. Только что я прочитал о семье из семи человек. Отец и мать потеряли работу и теперь так бедны, что не могут позволить себе даже однокомнатной квартиры. Мы могли бы часть денег, вырученных от аукциона, послать кому-нибудь из таких людей.

— Ты мелешь чепуху! — разозлилась Эсме. — Если мы отдадим деньги беднякам, тогда не станет бедных. К тому же на этот раз мы рассчитываем заработать кучу денег. Сегодня утром я завтракала в обществе двенадцати миллионеров, и одиннадцать из них сказали, что непременно посетят Модный Аукцион. Двенадцатый вынужден идти на день рождения. Только подумай, Джером, какие деньги мы имеем шанс получить! Может быть, мы даже переедем в более просторную квартиру!

— Но мы только что переехали в эту, прошло всего лишь несколько недель, — возразил Джером. — Я бы предпочел истратить некоторую сумму денег на то, чтобы включить лифт. Уж очень утомительно карабкаться вверх по лестнице до самого пентхауса.

— Ты продолжаешь нести чепуху, — сказала Эсме. — Если в кои-то веки я не слышу трескотню моих сирот об их похищенных друзьях, я вынуждена слушать твои речи о таких устаревших предметах, как лифт. Ну хорошо, в любом случае у нас больше нет времени на всю эту болтовню. Вечером придет Гюнтер, и я хочу, чтобы ты сводил детей пообедать.

— Кто такой Гюнтер? — спросил Джером.

— Естественно, аукционер. Считается самым модным в городе. Он собирается помочь мне организовать аукцион. А сегодня он придет обсудить каталог, и мне бы не хотелось, чтобы нам мешали. Поэтому я прошу, чтобы вы пообедали не дома и дали нам возможность немного сосредоточиться.

— Как раз сегодня вечером я надеялся поучить детей играть в шахматы, — сказал Джером.

— Нет, нет. Никаких шахмат. Вы идете обедать. Я обо всем договорилась и заказала столик в кафе «Сальмонелла» на семь часов. Сейчас шесть, вам пора двигаться. Спуск по лестнице тоже займет немало времени. Но прежде, чем вы уйдете, дети, я хочу вручить вам подарки.

Услыхав это, Бодлеры были почти повергнуты в шок, то есть они были поражены тем, что такая эгоистка, как Эсме, подумала о них и купила им подарки. Тем временем Эсме, пошарив за диваном, на котором сидела, извлекла оттуда три пластиковых мешка с витиеватой надписью «Модный бутик» на каждом. Изящным жестом она вручила всем бодлеровским сиротам по сумке.

— Я подумала, если куплю то, что вам так нравится, вы перестанете постоянно бубнить про Квегмайров.

— Просто Эсме хотела сказать, что для нас большая радость, если вы будете счастливы в нашем доме, даже когда вы так волнуетесь за судьбу своих друзей, — поспешил добавить Джером.

— Я вовсе не то хотела сказать, — оборвала его Эсме. — Впрочем, это не так уж важно. Дети, раскройте ваши пакеты.

Бодлеры достали свои дары, и, должен с грустью признаться, пакеты с подарками тоже оказались палкой о двух концах. В жизни на каждом шагу встречаются трудности, но, с другой стороны, никакого труда не составляет понять, волнуется человек или спокоен, когда раскрывает пакет с подарком. Если он воскликнет «ах!», восклицательный знак выдаст его волнение и радость при виде подарка. Если же «ах» он произнесет ровным голосом и после восклицания ставят запятую, это свидетельствует о том, что подарок не оправдал надежд.

— Ах, — сказала Вайолет, раскрыв свой мешок с подарком.

— Ах, — произнес Клаус, раскрыв свой.

— Ах, — вырвалось у Солнышка, когда она зубами разорвала пакет.

— Костюмы в полоску! Я так и знала, что вы будете в восторге! — воскликнула Эсме. — Представляю, сколько унижений вы хлебнули за эти несколько дней, пока ходили по городу не имея костюмов в полоску. И это именно сейчас, когда костюмы в полоску в моде и сироты тоже в моде. Подумайте только, какая будет сенсация — сироты в полосатых костюмах! Меня ничуть не удивляет, что вы так взволнованны.

— Я не заметил у детей безумного восторга, когда они раскрыли мешки, — сказал Джером. — Не могу порицать их за это. Помнится, мы обещали Вайолет купить ей набор инструментов. Она с большим энтузиазмом относится к изобретениям. И конечно же, наш долг поддержать этот энтузиазм.

— Но с не меньшим энтузиазмом я отношусь и к полосатым костюмам, — сказала Вайолет, зная, что принято восхищаться подарками, если даже они тебе вовсе не нравятся. — Спасибо вам большое.

— А Клаусу был обещан хороший календарь, — не унимался Джером. — Эсме, я тебе рассказывал о его интересе к международным событиям, а календарь-ежегодник — прекрасный справочник. Из него можно узнать все, что тебя интересует.

— Я давно мечтал о костюме в полоску, — сказал Клаус, который, когда нужно, умел приврать не хуже сестры. — Я вам чрезвычайно признателен за подарок.

— Ну а Солнышко, конечно, ждала, что мы подарим ей большой бронзовый брусок, такой, что можно и покусать, — продолжил Джером.

— Эйджим, — заявила Солнышко. Она хотела сказать: «Мне очень нравится мой костюм. Большое вам спасибо за него» (хотя на самом деле ничего подобного не думала).

Эсме досадливо махнула рукой с длиннющими ногтями:

— Я помню, мы обсуждали покупки каких-то дурацких вещей. Но инструменты сейчас не в моде, а на календари не будет моды еще много месяцев. Что касается бронзовых брусков, только сегодня был звонок по телефону и мне сообщили, что большие бруски из бронзы вряд ли войдут в моду раньше чем через год. В моде сейчас полосатые костюмы. Мне совсем не нравится, Джером, твое стремление учить моих новых детей игнорировать моду. Ты что, не желаешь им добра?

— Ты права, конечно. — Джером тяжело вздохнул. — Я как-то об этом не подумал. Ну хорошо, дети. Я надеюсь, вам нравятся подарки, хотя, может быть, они не совсем то, чего вы ожидали. А теперь почему бы вам сразу не пойти и не надеть новые костюмы? Как раз к обеду.

— Вот это правильно, — поддержала его Эсме, — «Сальмонелла» — один из самых модных ресторанов. Я даже не уверена, обслужат ли там, если на вас не будет полосатых костюмов. Поэтому идите и быстро переоденьтесь. Гюнтер может объявиться с минуты на минуту.

— Мы мигом, — пообещал Клаус. — И еще раз спасибо за подарки.

— Не стоит благодарности, — ответил Джером и улыбнулся, а дети улыбнулись ему в ответ. Дети покинули гостиную, прошли длинный коридор, пересекли кухню, миновали еще одну гостиную, затем четыре ванных и так далее и так далее, пока наконец не добрались до своих спален. Они минуту постояли возле трех дверей, печально глядя в мешки с подарками.

— Не представляю, как мы сможем это носить, — сказала Вайолет.

— И я не понимаю, — сказал Клаус. — Тем обиднее думать о подарках, которые нам так хотелось получить.

— Пиктиу, — мрачно пробормотала Солнышко.

— Кто бы нас послушал! — неожиданно сказала Вайолет. — Впечатление, что мы безнадежно испорчены. А ведь мы живем в огромной квартире, у каждого своя комната. Консьерж обещал проследить, чтобы сюда не проник Граф Олаф, и по крайней мере один из наших опекунов — интересный человек. И тем не менее стоим тут и жалуемся…

— Ты права, — ответил Клаус. — Хорошее надо ценить, Дурацкие подарки не причина распускать нюни, особенно когда наши друзья находятся в страшной опасности. На самом деле нам сильно повезло, что мы находимся здесь.

— Читтол, — сказала Солнышко, что скорее всего означало: «Это чистая правда. Мы должны перестать жаловаться, пойти и надеть наши новые костюмы».

Бодлеры еще с минуту постояли, а потом разом собрались идти, что говорит об их «решимости переодеться в костюмы и избавиться от чувства вины за свою неблагодарность». И хотя им совсем не хотелось выглядеть избалованными детьми и они понимали, что их положение не такое уж трагическое, и к тому же оставалось меньше часа на то, чтобы переодеться, найти Джерома и спуститься по бесчисленным лестницам, они не могли заставить себя двинуться с места и продолжали стоять, глядя на свои пластиковые мешки с надписью: «Модный бутик».

— Думаю, независимо от того, насколько нам повезло, — произнес наконец Клаус, — факт остается фактом: костюмы слишком велики для нас.

Это была горькая правда, и только она и объясняет, почему Бодлеры были так сильно разочарованы содержимым своих пакетов. И почему они медлили, прежде чем разойтись по своим комнатам и переодеться. И эта горькая правда стала еще горше, когда они наконец отправились к себе в спальни, раскрыли мешки и надели подаренные им костюмы.

Часто трудно определить, годится тебе или нет та или иная вещь, пока ты ее не примерил. Но бодлеровские сироты увидели в ту же секунду, как заглянули в сумки, что они, как карлики, просто утонут в огромных костюмах. Выражение «не идет ни в какое сравнение», конечно, не имеет ничего общего с карликами, скучными маленькими персонажами волшебных сказок, которые только и умеют, что свистеть да убирать свой дом. Это означает, что только при сравнении мы видим разницу между маленькими и большими предметами. Так, например, мышь совсем крошечная по сравнению со страусом, который по сравнению с городом Парижем выглядел бы просто неприметной букашкой.

Что касается Бодлеров, то их рост и размеры явно уступали размерам полосатых костюмов. Когда Вайолет примерила брюки, выяснилось, что штанины намного длиннее ее ног, создавалось впечатление, что у нее вместо ног две большие длинные макаронины. Когда же Клаус надел пиджак от костюма, у него, наоборот, и рукава свисали до самых колен, а руки ушли куда-то внутрь туловища. Контраст был особенно разителен, когда вырядилась в свой костюм Солнышко. Можно было подумать, что она, вместо того чтобы переодеться, легла в постель и с головой закуталась в простыни и одеяло.

Когда Бодлеры наконец вновь встретились перед дверьми своих спален, они едва узнали друг друга: такими маленькими они выглядели в своих длинных нелепых полосатых костюмах.

— Ты как будто собралась кататься на лыжах, — сказал Клаус, поглядев на ноги Вайолет, — но только лыжи у тебя не из титанового сплава, а тряпичные.

— Зато у тебя вид, словно ты вспомнил, что пиджак нужно надеть, а вот руки надеть забыл, — усмехнулась Вайолет.

— Ммфмм! — крикнула Солнышко, но на этот раз даже ее ближайшие родственники не могли разобрать смысл сдавленных звуков, доносившихся из-под полосатой ткани.

— О господи, Солнышко, а я уже решила, что это какой-то сверток, случайно попавший под одеяло, — сказала Вайолет. — Сейчас надо бы обвязать тебя рукавами от костюма. Завтра, может быть, мы найдем ножницы и тогда…

— Ннфнн! — прервал ее новый крик.

— Не дури, Солнышко, — сказал Клаус. — Мы сто раз видели тебя в твоих нижних рубашечках. Сто первый уже не имеет значения.

Однако Клаус на сей раз был не прав. Дело было вовсе не в рубашечках. Если в доме маленький ребенок, домашние привыкли видеть его в самой разной одежде и даже полуголеньким. И это никого не смущает. Клаус ошибся, решив, что вырвавшееся у Солнышка восклицание «ннфнн!» вызвано нежеланием раздеваться на глазах у брата и сестры. Непомерно большой костюм, в который она завернулась почти два раза, заглушил произнесенное ею слово, то самое, что и по сей день посещает меня в моих снах, и я беспокойно ворочаюсь и мечусь все ночи напролет. И каждый раз является мне образ Беатрис, и тени прошлого не покидают мой измученный, снедаемый горем мозг, где бы я ни оказался во время своих странствий и какие бы новые свидетельства преступлений мне ни удалось получить.

Здесь в самый раз вспомнить выражение: «Не идет ни в какое сравнение», чтобы привлечь ваше внимание к тому, что случилось после того, как Солнышко произнесла вслух это роковое слово. И хотя Вайолет и Клаус сначала не сообразили, что сказала младшая сестра, они очень быстро догадались, что она хотела сказать. Не успел Клаус умолкнуть, как длинная тень нависла над Бодлерами. Они тут же подняли головы — взглянуть, что закрывает свет, а взглянув, мгновенно поняли: все дурное в их жизни меркнет перед ловушкой, захлопнувшейся за ними, ибо слово это — как ни больно мне произносить его — было «Олаф».