Лирика

Я родился в стране

синевы и лазури.

Возле моря и неба

мой выстроен дом.

Там купаются в пене

прохладные зори,

Головой утопая

в тумане густом.

Если молния

искры горячие мечет

И порою

доходит волна до крыльца,

Развеваются буре и ветру навстречу,

Словно гордые флаги,

албанцев сердца.

Я родился в стране

синевы и лазури.

Я не могу насытить взгляда

Тобою, родина моя, —

Озера, горы и моря,

И ясная голубизна

Над дальним выступом скалы,

Где кружат гордые орлы,

И тучи,

и дыханье бурь.

Но лучшее в стране моей —

Глаза людей.

Я счастлив, что во мне живет

Часть этой сини,

Часть этой грозной седины,

Крутой твердыни.

И если кровь моя стечет на эту землю,

В ней отразятся —

Синий свод,

простор,

далекая заря,

Орлы, моря.

Он — как солнце над миром:

Сперва озаряет тучи

И освещает вершины,

А потом заливает равнины.

Лишь в темные гроты,

Лишь в бездны

Не проникает луч.

Это жилища врагов.

Бездны и темные гроты —

Вот все, что осталось им на земле.

Ты родился в последнюю ночь

Уходящего века.

И состарили время и космос

Твой гороскоп.

Вот приметы твои:

Ясный взгляд,

Рост огромный, до неба,

И энергия атома

В сильных и умных руках.

Мы твои сыновья:

И те, кто пали,

И те, кто построит

В завоеванном мире

Невиданный ранее мир.

Мы растим тебе внуков,

И мы никогда не позволим,

Чтобы ветром качало

Кресты на дорогах войны.

С пакетом листовок, усталый, немой,

Сын вечером хмурым вернулся домой.

Листовки велели расклеить ему —

Он выскользнет ночью в кромешную тьму.

Он маме сказал: «Через час разбуди…»

«Спи милый…», — а сердце заныло в груди.

Как мертвый уснул он, упав на кровать.

И долго глядела на спящего мать.

И волосы гладит, и шепчет скорбя:

«Спи, милый… Есть время еще у тебя…»

А стрелка все движется, сводит с ума,

а там, за окном, — леденящая тьма.

Он спит, улыбаясь, и видит во сне

цветущее поле, лазурь в вышине.

И маму — вся в белом танцует она,

за ней — циферблат, как большая стена.

Колеблются стрелки, и полночь близка,

но шепчет родная: «Не время пока…»

Но что это? Выстрелы слышатся вдруг,

стреляют, стреляют, стреляют вокруг!

Часы накренились и рушатся вниз,

и мама исчезла… И голос: «Проснись!»

Проснулся он, пот отирает с виска.

«Ой, мама!» — к листовкам рванулась рука.

Но нету листовок и матери нет…

За окнами теплится хмурый рассвет.

Он мать окликает, но вновь тишина.

Вдали трескотня пулеметов слышна…

Внезапно догадка мелькнула в уме —

он бросился к двери и скрылся во тьме.

Бежит он, в кармане зажав пистолет,

и видит — по городу тянется след:

на стенах, деревьях, на окнах квартир —

листовки, листовки, как белый пунктир.

Вздымая пыль, вперед помчались кони.

В атаку снова бросился осман.

«Где Скандербег отважный похоронен?» —

Враги ревели, словно ураган.

Земля под ними плакала в печали,

Оделось небо черной пеленой.

Все поле янычары обыскали…

А под копытами лежал герой.

И наконец нашли его османы.

Костьми доспехи стали украшать —

Его останки, точно талисманы,

Должны в боях бессмертье даровать!

И прах героя в битвах рассыпая,

Метались турки по путям войны.

Несли они на север от Дуная

Его останки из родной страны.

В жестоких битвах янычары пали.

Они смешались с пылью на полях,

И там, где вечно зеленеют пальмы,

И там, где вьюга мечется в ветвях.

Останки Скандербега вместе с ними

Погребены в неведомой земле —

В лесах и под стенами крепостными,

В горах Балканских и в Чанак-Кале.[7]

Где сердце Скандербега опочило?

И где рука, дружившая с мечом?

Лишь камни на бесчисленных могилах,

Лишь звезды смотрят в сумраке ночном.

Быть может, над костями воют волны,

Свистит метель близ неподвижных рук.

Над черепом дежурят львы безмолвно,

И волки собираются вокруг.

Но по ночам не спится полководцу

Ни в глубине реки, ни на скале,

Ни там, где ветер озлобленный бьется,

Где волны стонут под Чанак-Кале.

В могиле было тесно великану,

Его укрыть могила не смогла.

Умчался он, подобно урагану,—

Его манили ратные дела.

Умчался он в неведомые дали,

Чтоб видеть поражение врагов.

А может быть, героя призывали

Места былых походов и боев?

Над Скандербегом южных звезд сиянье,

В чужих снегах лежит он недвижим.

Как далеко он от родной Албании!

Тоска о ней овладевает им.

Там ждут его албанские селенья

В ущельях горных и в долинах рек.

Уходят и приходят поколенья.

Но жив в сердцах великий Скандербег!

Он молчал, цепями скован.

Голова в крови.

А султан, как черный ворон,

Каркал: «Говори!

То ли ты лишился слуха,

То ли — языка?

Отвечай, неверный! Ну-ка!

Ты ведь жив пока».

Нет в плечах могучей силы.

Темен белый свет.

«Я мертвец», — как из могилы

Слышится в ответ.

Закричал султан в волненье,

Пряча торжество:

«Львам голодным на съеденье

Бросьте-ка его!»

…Изошли слезами реки.

Желтый лист опал.

Так погиб в далеком веке

Славный генерал.

Не заходит солнце на просторе

Той земли, не знающей конца.

Словно степи,

Широки сердца,

А глаза там

Голубее моря.

Как амфитеатр, воздвиглись горы,

Окружив гигантский яркий сад.

На ступенях зрители сидят —

Сосны и притихшие озера —

И глядят с синеющих высот,

Как Россия гордая цветет.

Пишут малыши, склонив головки,

слово «мир», стараются, сопят.

Маленькие пальчики неловки —

трудная задача у ребят.

И хотя работы много разной

будет впредь у грамотной руки,

ничего нет чище этой грязной

вкривь и вкось написанной строки.

Об Ильиче я думал столько раз!

Я слов искал особого накала,

но имя Ленин редко, как алмаз,

в моих стихотворениях сверкало.

Ведь полыхать он должен, как заря,

жить среди шквалов революционных,

шагать в морозных вьюгах Октября

под шелест флагов, бурей опаленных.

И часто рвал стихи я, брови хмуря, —

казалось мне, что в них живет не буря,

а запах трав и спелого зерна,

где сон тропинок стережет луна…

Но ничего… Пускай любимый Ленин

живет в полях, что с детства мне близки,

идет по тихим улицам селений

и слушает, как шелестят дубки.

Шагал он через бури, в непогоду,

сквозь грозные октябрьские ветра,

но кто еще, как он, любил природу

и тишину крестьянского двора!

Имел он душу чуткую поэта,

любил цвета заката и рассвета,

и над озерной гладью паруса,

и в утреннем багрянце небеса…

В рассветной дымке солнца алый шар

напоминал ему восход России,

а на закате огненный пожар —

кровь тех, кто жизнь Отчизне подарил.

И в этот час, когда за грань земли

медлительное солнце заходило,

он знал, что поднимается вдали

другое — незакатное светило.

Вождя сейчас я вижу как живого,

звучит спокойно ленинское слово,

мне кажется — весь мир наполнен им:

«Завоеванья наши отстоим!»

Над Дрином проносятся тучи понуро…

В полночном безмолвии аккордеон

поет, не смолкая, о волнах Амура —

мелодией вальса простор напоен.

Поют пограничники. В вальсе старинном

встает перед ними большая страна.

Амур в этой песне становится Дрином —

бьет в берег албанский Амура волна.

На чужбине, вдали

От родимой земли,

Пал солдат у подножья горы.

Даль нема и пуста —

И над ним ни креста

И ни матери нет, ни сестры.

Только с родины тучи

Приплыли, узнали

И оплакивать стали.

Война…

Желаю тебе опозданья.

Но не на пять минут, как

на свиданье.

Опоздай,

Разминись

С людьми

На всю жизнь.