Лирика

Люблю я гулять по вечерней Москве,

Когда время подходит к шести тридцати.

Куда ни пойти —

Тонет мысль в синеве.

Столько мягкого света!

А на перекрестках под часами

Влюбленных силуэты.

Светофоры разговаривают с вами

Зелеными, красными, желтыми словами.

Стоят притихшие громады зданий,

Текут минуты,

и в каждой

Столько расставаний, надежд, свиданий,

И жажды счастья,

и любви тревожной…

Целые годы заполнить можно.

Небо бесформенно, как мозг тупицы.

Унылый дождь заливает улицы.

Изредка вынырнет плащ или зонт,

На велосипеде

кто-то сутулится.

Милиционер ушел с перекрестка,

В тумане лишь светофора вспышка.

Путаются в ногах деревьев

Листья, как озорные мальчишки.

Девушкам злая старуха-осень

Носить запретила открытые платья.

Как терпит она наготу деревьев —

Вот чего не могу понять я.

Черные провода,

полные птиц и невидимой дрожи,

на фоне светлого неба

спокойны и строги.

Они похожи

на гигантские нотные строки,

где птицы — лохматые ноты —

гордо

гимны поют весне…

Нотные провода,

вы мелодия шумного города!

Я вас вижу, читаю и пою иногда —

вы по мне!

Метро «Арбатская».

— Прощай! — сказала ты.

Умчался поезд —

наяву, во сне ли?..

Как черные большие рты,

разинуты тоннели.

В стихах слова, рифмуемые нами,

на молодежь похожи временами:

они, как в загс, приходят к нам, поэтам…

Не каждый брак событие при этом.

Есть браки гармоничные на диво:

«любовь» и «кровь» — старо, но справедливо.

Но разве может трепетная «роза»

всю жизнь страдать от лютого «мороза»?!

Когда у рифм характеры не схожи —

не быть семье, хоть вылезь тут из кожи,

и хочется им стать словами прозы,

чтобы сходиться просто и без позы,

любя не по созвучьям, а по сути…

Стихи в двадцатом веке — те же люди…

Стали пустыми зимние бары.

В летние дансинги стекаются пары.

Все острее радость побед

И боли врезанный в сердце след.

Птицы, как пассажиры в вокзалах,

Собираются вместе и в дали летят.

Как танцующий румбу стиляга,

Скачет бешено град.

Один я на зелени свежей лежу.

Здесь клены качаются в шуме.

И тень от деревьев в прохладном лесу

Мои окружает раздумья.

А ветви,

под ветром листвою звеня,

Как девичьи косы, повисли.

И будто слетают с ветвей на меня

Деревьев зеленые мысли.

Дыханье застывает на стекле,

А за стеклом метель

и снега клочья…

Как мыслям не заледенеть во мгле

В пути к тебе,

среди морозной ночи?..

Радуга меж туч застряла,

Будто бы в мозгу усталом

Тихий миг, воспоминанье

Светлое…

Мир дремлет.

Тихий час прохлады ранней.

Свет в облаках,

а лес еще в тумане,

И над рекою сны…

А на ветвях сосны звезда повисла.

Смотрит так светло!..

Все зло притихло. Отступило зло.

Серое небо.

Туча находит на тучу.

И в мозгу толчея воспоминаний.

Сижу у окна,

И кажется мне —

Не хлопья падают с выси,

А тысячи писем,

Никогда не полученных писем.

Если Черное море приснилось тебе

Зимней ночью холодной,

Это лишь потому,

Что я часто ему

Говорил о тебе.

Волны темные были тобою полны,

И бежали они заполнять твои сны

Шумом, пеной, лазурью…

Это я виноват,

Если Черное море приснилось тебе.

Назначив встречу милой, сам не свой,

крутя педали, я вдоль улиц правил…

И вдруг — свисток! Подходит постовой.

— Вы допустили нарушенье правил!..

Где фара?..

— Я надеюсь на глаза…

— А тормоза?.. (Видали привереду!)

— Помилуйте, к чему мне тормоза,

ведь я же на свиданье к милой еду!

— Ну, вот что, гражданин,

платите штраф…—

По-своему был прав он — и не прав!

Я опоздал…

А через пару дней

глаза ее наполнила прохлада:

казалось ей, что я небрежен с ней —

не торможу в местах, где это надо.

Я с той поры не езжу к ней —

и вот

с другим теперь она играет в прятки…

Должно быть, у него другой подход

И тормоза в отличнейшем порядке…

Я был в лесу…

В простой блокнотик в клетку

стих за стихом сбегал с карандаша…

Я вверх взглянул и вдруг увидел ветку —

она клонилась, листьями шурша.

Ее подружки рядом с ней витали,

в блокнотик мой косились с высоты —

наверное, стихи мои читали

седым стволам, кривившим дупла-рты.

Писал я, как любили, как мечтали…

Шуршанье веток гнало тишину.

И только старики-стволы молчали,—

все вспоминали бури и войну.

Искрилось море, небо синело,

Светлые волны затеяли танцы.

Ветер-бродяга от нечего делать

Шляпу сорвал с головы у албанца.

«Шляпа албанская! Шляпа на волнах —

Критик воскликнул, волнения полный,

Видом чудесным приведенный в раж: —

Вот он типичный албанский пейзаж!»

Мы в бесконечность построили мост

Без громовержца и Феба.

Наступила пора производства звезд

И изготовления неба.

Большая спутница Земли,

Тебя так много воспевали,

Что мы могли едва ли

Придумать новые слова.

Но вот сегодня слышу я,

Смотрю, глаза расширив:

Летит соперница твоя,—

Еще Луна в эфире.

Висела ты, как сфинкс, немая,

А эта новая, другая —

Она со мной заговорила,

Она послала мне сигналы,

Она в простор меня позвала.

Течет в ней кровь Земли моей,

Стук сердца слышен, в вышине,

И стих родится о Луне,

И он при всем старанье

Не станет подражаньем.