Аня
Я пришла в себя несколько дней назад… «пришла в себя»… с огромной радостью и облегчением говорят все, кто появляется в моей комнате… Стас… Агата… горничные Илина и Сандра…
Пришла в себя… эти слова каждый раз острым лезвием проходятся по уцелевшей коже, бьют по нервам, врываются в душу и с болью отторгаются…
Нет… не правда…
Я не пришла в себя… я просто зачем-то открыла глаза…
Для чего?
Обо мне заботятся, перевязывают, меняют бинты, обезболивают…
Тело медленно исцеляется…
А внутри меня пустота разрастается… кромешная чёрная пустота… огромная дыра… глубокое страшное ничто внутри… и оно поглощает меня… затягивает… сжирает…
Там, где была сияющая счастьем, любовью и радостью душа, сейчас пусто и холодно. Он убил во мне всё… чувства, эмоции… страх… даже страха он мне не оставил… бояться больше не чего… всё забрал… абсолютно всё.
Оболочка… пустая разодранная в лоскуты оболочка… да… вот как называется моё состояние… пустая… мёртвая душа.
Для чего я проснулась?
Я хотела уйти… уйти, чтобы не видеть его… их… не видеть их счастья, их любви, их семейной идиллии… чтобы не чувствовать больше этой страшной сжигающей боли, не искать взглядом в окне знакомый силуэт… не ждать его здесь… в комнате… не ждать его каждый миг… и не воспламеняться диким огнём в ту секунду, когда стучат в мою дверь…
Жду…
Боже…
Я всё ещё жду его… моего страшного Зверя… моё кровожадное Чудовище…
Любовь затихла во мне, как и все чувства.
Внутри пустота… болезненная, горькая, давящая… день за днём выматывающая меня пустота… но я знаю, что он… только он может наполнить меня… нет… не любовью… уже лютой ненавистью.
И кровавые лоскуты моей мёртвой души тянутся к нему… ищут его… ждут…
Я жду его здесь, чтобы напитаться, заполнить свою чёрную пустоту ядом… горьким ядом ненависти. Вместо любви я хочу, чтобы во мне полыхала жгучая ненависть и лютая ярость.
Мне нужно это, чтобы оттолкнуть… оттолкнуть его и жить… как-то жить дальше…
Мне нужна эта встреча, чтобы разжечь огонь… воспламенить пожар моей ненависти.
— Ты снова почти ничего не поела, — Стас забирает тарелку и протягивает мне бокал с травяным отваром шайло.
Это жуткое пахучее пойло помогает… помогает мне дольше не чувствовать ничего… дольше жить в заморозке.
— Я не хочу больше.
И это правда. Я не хочу больше ничего… совсем ничего не хочу…
Жить не хочу…
Давай, я помогу тебе сесть, — Стас поднимает подушки и аккуратно поддерживает меня, пока я, морщась от боли, неуклюже сажусь.
— Что будем делать? — спокойно спрашивает мужчина.
Я никогда не слышу жалости в его голосе, он всегда спокоен и уверен в том, что делает. Я часто думаю, что выбери я его, моя жизнь бы сложилась совсем по-другому. Без драматизма, палачей и едкой боли… без безумной любви и всепоглощающей страсти…
Но я была бы с ним счастлива и смогла бы дарить этому доброму… лучшему на свете мужчине свою теплоту и спокойную, без резких эмоциональных взрывов любовь… Это всё могло случиться с нами… но не случилось.
Влад. Мой выбор. Моя любовь и моё наказание.
И с этим нам жить.
Сначала мне было жутко неловко, что обо мне заботится Стас… мужчина. И он быстро это понял, пригласил мне в помощь Илинку и Сандру.
Они не злые. В них не было ненависти и пренебрежения ко мне. Я это почувствовала сразу. Не знаю, где Стас их нашёл. Мне казалось, вся стая люто ненавидит меня. Но эти две девушки были другими.
Они часто пытались разговорить меня, чем-то развеселить. Рассказывали истории из своей жизни в стае, о своих детях.
Дети… У Влада с Русланой когда-нибудь будут дети… Я думаю об этом… иногда… ночью… Их маленькие розовощекие карапузы на руках у Влада…
Я не плачу… с того момента, как открыла глаза ни одна слеза не скатилась по моим холодным щекам… но ночью… когда я представляю детей… их детей… что-то нещадно щиплет в глазах, раздирает в груди и, кажется, что я опять умираю… но Стас чутко спит в моей комнате на диване… и в такие моменты я не шевелюсь, лежу и, молча смотря в потолок, всеми силами сдерживаю крик… надрывный крик, который с дикой болью рвётся из раненной груди…
Стас не отходит от меня. Агата сказала, что он не выходил из моей комнаты всё время, пока я была без сознания. Шайло готовила мази и он натирал меня ими, никого не пускал и всё делал сам.
Мне давали какой-то отвар, чтобы я дольше спала. Раны на спине слишком сильные и они должны были успеть затянуться к тому моменту, когда я очнусь.
А ещё переломы. Оказывается, удары кнута сломали мне рёбра. А я не почувствовала… я вся там, у столба пылала от дикой боли.
Говорят, время лечит, а оно лишь отбирает у меня память… отбирает его… а я хочу помнить, помнить, как была счастлива, как был счастлив он… и я хочу помнить, как предал… растоптал, сломал, унизил… а боль… эта дикая боль… она всегда будет со мной… будет со мной вечно.
Недавно я верила, что возможно получить всё… но осталась ни с чем…
Я летала… парила… слишком сильно приблизилась к солнцу и его ласковые лучи превратились в огонь… сожгли мои крылья… крылья сгорели, оставляя глубокие раны и ожоги на теле… и я упала… разбилась… но по какой-то причине осталась жива… что-то держит меня здесь… не отпускает… не даёт уйти в бесконечность…
Так для чего я снова открыла глаза?
Я стою у закрытого окна и смотрю на лес… вру! Я высматриваю его… я жду его… тянусь к нему… зову… зову, чтобы скорее пришёл и заполнил мою разрастающуюся каждый день пустоту… зову, чтобы я смогла дышать и жить дальше.
Стас встаёт рядом. Он не смотрит на меня, но я уверена, что он знает… он всё знает и чувствует. Нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
— Через два дня, — хмуро говорит Стас и я всё понимаю.
Значит, у меня есть ещё два дня… два дня, чтобы прийти в равновесие, выплыть из этой болезненной пустоты… два дня, чтобы настроиться… и увидеть в нём своего врага… своего заклятого врага…