Дикороссы-4
Мест нет
Юрий БЕЛИКОВ, ПЕРМЬ
Вспоминаю, как Булат Окуджава, выступая на одном из сводных поэтических вечеров, явил редкое для него публичное раздражение на записку из зала: «Тут пишут, что мы якобы занимаем чьё-то место. И предлагают поменяться местами. Пожалуйста: пусть выйдут и попробуют занять наше!» Никто не вышел – ни с гитарой, ни со стихами. Зал впал в священный трепет повёрнутых голов: искали, кому приписать авторство. Но вольно или невольно сей тайный раздражитель наступил на любимую мозоль отечественной литературы. В чём сходство родимой словесности с питейными заведениями? И здесь, и там – проблема с местами. Назначат кого-нибудь солнцем – и крутись вокруг него все остальные согласно даденной орбите и отведённому столику, как будто не существует других космических конфигураций, а то и вовсе – иных галактик.
Допустим, живший на Урале поэт Алексей Решетов, как настоящий дикоросс, никогда не видел моря и не летал в самолёте. Море и самолёт были в уравнении его жизни двумя неизвестными. Но как решила это уравнение судьба? Уже первую книжку «Нежность» автора из провинции, вышедшую в 1960 году, высоко оценил Борис Слуцкий. А дальше из имён оценщиков можно складывать избранное: и Виктор Астафьев, и академик Дмитрий Лихачёв, и критик Вадим Кожинов, включивший в 1983 году стихи Решетова в книгу вех – «Страницы современной лирики» наряду с творениями Николая Рубцова, Владимира Соколова, Алексея Прасолова и Юрия Кузнецова. Казалось бы, чем не повод занять не худшее место под солнцем, дабы видеть море хоть каждое лето? Но на то он и дикоросс, чтобы более 25 лет (срок царской службы!) работать на дне древнего пермского моря – солемельнице Березниковского калийного рудника, где перемалывал, представьте себе, соль земли. И если вернуться к затее «поменяться местами», приключись эта небывалая рокировка, то мог бы кто-то, в свою очередь, занять место Решетова?.. Вопрос повисает в воздухе, как рудничная пыль. Он сам написал «Стихи о зарытом таланте». Правда, друзья пытались этот талант отрыть – во второй половине 90-х выдвинули Решетова на Государственную премию. Но, разумеется, чаша весов склонилась не в пользу автора, никогда не летавшего в самолёте. Однако спросите космонавта Василия Цыблиева: чьи стихи он взял на околоземную орбиту? Того, кто не летал в самолёте и «песенки на гребёнке складывал, как дитя». Так было решено уравнение с двумя неизвестными.
Впрочем, в предложении «махнуться местами» есть что-то от лукавого как с той, так и с другой стороны. С места никого не сдвинуть. Место с рейтингом не попутаешь. Вообще мест нет. Конечно, не в питейном смысле. Можно сколь угодно, говоря о сгоревшем от алкоголя русском поэте из Минска Алексее Жданове, писать, что – «окажись он в иных условиях, как знать, может, сегодня его имя стояло бы в одном ряду с именами Павла Васильева, Николая Рубцова, Алексея Прасолова». Но у места есть своя тайна, по определению не сводимая к однолинейности. И если поэт выполняет высшую задачу, он не будет роптать на то, что ему недодали при жизни, потому что жизнь подлинного поэта начинается после смерти и ею же поверяется. Собственно, Алексей Жданов сказал об этом сам в своей посмертной книге «Западный полюс земной»: «Я думал: когда-нибудь сядет солнце и пойдёт дождь, и кто-нибудь, грустный и неприкаянный, будет сидеть у окна и смотреть на тёмный вымокший двор. И я писал свои стихи про «когда-нибудь»… Замечательно, конечно, с помощью лиры заниматься пробуждением добрых чувств, однако я убеждён, что связь добра и зла не так уж прямолинейна и однозначна, как многим кажется. Я убеждён, что будет время, и потомки наши посмеются над попытками унифицировать человека и свести его к сумме правил и запретов, и многое, очень многое в нашем современном вызовет горечь…» Таким был Алексей Жданов.
Он – был не вещный, был иной,
из настоящих, из весёлых.
Он – то стоял за тишиной,
то пребывал в пространствах полых.
А саратовский поэт Игорь Алексеев, к творчеству которого одно время был прикован виртуальный мир, наблюдавший сквозь призму Живого журнала, как человек, словно подтверждая стародавнее правило, что смерть красна на миру, медленно угасает, понимая (ибо врач!) всю мучительную неизбежность своего угасания?.. Вряд ли те, кто обустроил и кто лицезрел застекольный уход этого поэта, согласился бы занять его место. Но получается, он и сам не уступил бы своего места: «…Почему эта боль досталась мне? Дурацкий вопрос. Хорошо, что она попала в меня, а не в жену или в маму. Я никому не отдал бы свою боль. Даже если бы это можно было сделать… Она моя…» Так что по поводу распределения мест Алексеев проявлял вполне дикоросский глазомер:
А один самолёт долетит.
А другой самолёт упадёт.
Что касается самолётов, то, как известно, Березники – место, где в оные годы провёл отрочество и начало юности царь. Однако жители этого города поставили в центральном сквере памятник не Борису Ельцину, но Алексею Решетову. Редчайший, а может быть, единственный случай, чтобы во глубине России через два с половиной года после кончины был установлен памятник Поэту. В рост! В чугунных рабочих ботинках, точно он только что поднялся из шахты. Всё встало на свои места. Потому что:
Тот, кто вечной славы ищет,
Возомнив, что он пророк,
Не посмеет, не освищет
Наших выстраданных строк.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии: